Когда я сказалъ королю, что намѣренъ идти ночью переодѣтымъ въ платье обыкновеннаго свободнаго человѣка для ознакомленія съ жизнью народа, то король былъ до такой степени пораженъ этою новою мыслью, что рѣшилъ и самъ сдѣлать тоже самое. Онъ находилъ, что его лично ничто не можетъ остановить и для этого онъ оставитъ всѣ дѣла; такая идея ему очень нравилась и онъ мечталъ объ этомъ нѣсколько дней. Онъ хотѣлъ какъ можно скорѣе привести въ исполненіе свое желаніе; но я ему объясниль, что нужно прежде исполнить церемонію относительно королевскаго попеченія о болящихъ, чтобы не обмануть надеждъ ожидавшихъ и тогда уже отправиться въ путь. Затѣмъ онъ долженъ предупредить королеву, что уѣзжаетъ на нѣсколько дней. Но лишь только я сказалъ объ этомъ, какъ лицо короля омрачилось и онъ сердито пробормоталъ:
— Развѣ ты забылъ, что когда Лаунсело здѣсь, то она не нуждается въ королѣ и ей все равно, бываетъ-ли, онъ дома или нѣтъ. Но тутъ я постарался перемѣнить предметъ разговора. Действительно, Геневера была очень очень красива, но въ то же время крайне легкомысленна. Я никогда не вмѣшивался въ это дѣло; оно до меня не касалось. Между тѣмъ королева часто спрашивала меня:
— Сэръ Патронъ, видѣлъ-ли ты сэра Лаунсело?
Такъ какъ я замѣчалъ, что это было крайне непріятно королю, то я и старался избѣгать всѣхъ подобныхъ столкновеній.
Здѣсь въ странѣ существовало весьма практичное постановленіе — попеченіе короля о больныхъ. Въ день такого засѣданія король возсѣдалъ на тронѣ подъ балдахиномъ, а около него теснилось духовенство. На видномъ мѣстѣ стоялъ Марсенель — отшельникъ, нѣчто въ родѣ врача. Онъ представлялъ королю больныхъ. А на полу, ближе къ дверямъ, лежали и сидѣли больные, тѣсно прижавшись другъ къ другу, при сильномъ освѣщеши. Это представляло картину; казалось, что все это было подобрано умышленно, тогда какъ на самомъ дѣлѣ это являлось само собою. Тутъ находилось до восьми сотъ больныхъ. Представленіе больныхъ королю шло крайне медленно; для меня такая церемонія теряла прелесть новизны, потому что я много разъ видѣлъ это прежде, а теперь она меня утомляла; но этикетъ требовалъ тутъ моего присутствія. Врачъ также былъ необходимымъ при этой церемоніи; тутъ было много такихъ людей, которые являлись только для того, чтобы лично видѣть короля, другіе же единственно для того, чтобы получить монету и поэтому выдавали себя за больныхъ. Въ то время коинъ была небольшая золотая монета, равняющаяся по своей стоимости трети доллара. Вы можете себѣ представить, сколько было охотниковъ на эти деньги. Но я задумалъ тайно распорядиться этимъ дѣломъ самъ. За недѣлю до своего отъѣзда изъ Камелота, я внесъ въ казначейство шесть седьмыхъ суммы, назначенной для раздачи больнымъ, а одну седьмую суммы приказалъ отчеканить въ пятицентные никели и отдалъ это въ распоряженіе главы королевскаго департамента попеченія о больныхъ; никель замѣнялъ золотой коинъ и эти никеля раздавались больнымъ. Вообще я находилъ, что слѣдуетъ давать столько, сколько возможно, не нанося ущерба казнѣ. Старинные золотые и серебряные коины были неизвѣстнаго происхожденія, но нѣкоторые изъ нихъ остались еще отъ временъ римлянъ. Эти монеты были штампованы, а не вычеканены; девизы на нихъ стерлись отъ времени и отъ употребленія, такъ что рѣшительно нельзя было ничего разобрать. Я находилъ, что новый блестящшъ никель, на одной сторонѣ котораго было изображеніе короля, а на другой Геневеры съ какимъ-либо благочестивымъ изрѣченіемъ, принимался больными съ такою же радостью, какъ и коинъ, но въ тоже время это составляло большую экономію, какъ это видно изъ слѣдующаго вычисленія: каждую недѣлю являлось отъ 700—800 больныхъ; по прежнимъ распоряженіямъ это стоило около 240 ф. ст., а согласно моему распоряженію это обходилось 35 ф. ст., такъ что сберегалось около 200 ф. ст.
Во время церемоніи Маринель бралъ больного, осматривалъ его, и если находилъ въ немъ какую либо болѣзнь, то представлялъ его королю. Одинъ изъ патеровъ произносилъ слова: «Они возлагали свои руки на больного и тотъ исцѣлялся». Король проводилъ рукою по язвамъ больного, пока продолжалось чтеніе; потомъ выдавалъ ему никель, вѣшая его на шею больному, и отпускалъ его. Вы думаете, что это приносило исцѣленіе? Конечно; иногда сильная вѣра способствуетъ исцеленію. У Астолата была построена часовня на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ явилась Пресвятая Дѣва одной дѣвушкѣ, которая пасла гусей; въ часовнѣ была повѣшена картина, изображавшая это происшествіе, картина, къ которой, вы думаете, быть можетъ, было опасно приближаться больному; но напротивъ того, туда ежегодно стекались тысячи больныхъ и хромыхъ и многіе получали тамъ исцѣленіе послѣ молитвы въ часовнѣ; сначала я самъ этому не вѣрилъ, но, побывавъ въ часовнѣ, вполнѣ въ этомъ убѣдился; я видѣлъ многихъ хромыхъ, ходившихъ въ Камелотѣ цѣлые годы на костыляхъ, но эти больные послѣ посѣщенія часовни и молитвы въ ней получили исцѣленіе; въ часовнѣ было оставлено множество костылей, какъ вещественное доказательство исцѣленія больныхъ.
Въ другихъ мѣстахъ эксперты собирали больныхъ въ комнатѣ и молились вмѣстѣ съ ними, взывая къ ихъ вѣрѣ, и страждущіе выходили оттуда, получивъ исцѣленіе.
Въ дни моей молодости англійскіе монархи перестали исполнять эту церемонію, но тутъ не было никакой причины къ недовѣрію, такъ какъ изъ пятидесяти больныхъ выздоравливали, по крайней мѣрѣ, сорокъ девять.
Уже три часа продолжалась эта церемонія; патеры читали молитвы; больные подходили къ королю и отходили отъ него. Я чувствовалъ сильную усталость и селъ у открытаго окна; уже пятисотый больной подошелъ къ королю, какъ вдругъ съ улицы донесся до меня звукъ, который показался мнѣ чудною мелодіею, звукомъ рожка, напомнившимъ мнѣ время, до котораго оставалось еще тринадцать столѣтій: «Камелотъ, еженедѣльный Госсона и литературный Вулканъ» — всего только два цента! Описаніе чуда въ Валлэй Голинессъ!» Этотъ газетчикъ мнѣ показался выше самого короля. Но я былъ единственный человѣкъ, знавшій и понимавшій то значеніе, которое будетъ имѣть въ мірѣ этотъ народившійся волшебникъ.
Я бросилъ изъ окна никель и получилъ газету. Газетчикъ, Адамъ въ своемъ родѣ, завернулъ за уголъ. Какъ мнѣ было пріятно видѣть газету, держать ее въ своихъ рукахъ. Но вотъ мой взоръ упалъ на оглавленіе. Я такъ долго жилъ въ удушливой атмосфере почтенія, уваженія, возвеличенія, что это подѣйствовало на меня, какъ струя холодной воды.
АДСКІЙ ОГОНЬ И ДЫМЪ И ГРОМЪ.
Сэръ Лаунсело встрѣтился въ битвѣ совершенно неожиданно съ старымъ королемъ Ирландіи Агравэнсомъ на прошлой недѣлѣ въ болотѣ, къ югу отъ свиного хлѣва сэра Бальмораля ле-Мервельезъ. Вдова извѣщена объ этомъ.
Экспедиція № 3 отправится перваго слѣдующаго мѣсяца въ поиски за сэромъ Саграморомъ ле-Дезироусъ. Эта экспедиція находится подъ командою славнаго рыцаря Родъ Лафеса и его помощниковъ сэръ Персэнта Индѣйскаго, человѣка знающаго, вѣжливаго, умнаго и далѣе сэра Паламида Сарацинскаго, который самъ не изъ породы брусники. Это не пикникъ, а эти люди воображаютъ, что занимаются дѣломъ.
Читатели Госанны съ большимъ сожалѣніемъ прочтутъ, что красивый, популярный сэръ Чаролэ Гауль, пробывшій около мѣсяца въ Булль-Галибутѣ и очаровавшій всѣхъ своими манерами и изяществомъ, теперь уѣзжаетъ домой. Покажитесь намъ еще разъ, Чарли!
Распоряженіе похоронами послѣдняго сэра Дэлліанса, сына герцога Корнуэльскаго, убитаго въ борьбѣ съ исполиномъ Ноттедъ Блуджонъ въ прошлый вторникъ, находится въ рукахъ услужливаго Мулебля, такого человѣка, который считаетъ своимъ наибольшимъ удовлетвореніемъ исполненіе послѣдняго грустнаго долга. Испытайте его!
Искренняя благодарность отъ конторы Госсанна, отъ издателя и всѣхъ служащихъ, внимательному лорду Гэй Стюартъ третьему помощнику дворцоваго камердинера за присланное мороженое въ такомъ количествѣ, что глаза получателей наполнились слезами благодарности. Если этой администраціи понадобится черкнуть что-либо о какомъ-нибудь имени передъ слѣдующими повышеніями, то Госсанна это постарается внушить.
Дѣвица Ирена Дьюлэнъ изъ Соутдзъ Асмолантъ посѣтила своего дядю, извѣстнаго своею популярностью хозяина Сантльмэнсъ Бордингъ Гаузъ, Ливеръ Лэнъ, въ этомъ городѣ.
Молодой Баркеръ, починщикъ кузнечныхъ мѣховъ, вернулся домой и совершенно поправился послѣ своего путешествія по окрестнымъ кузницамъ. Смотри его адресъ.
Весьма понятно, что для начинающаго это была изрядная журналистика. Я прекрасно это зналъ, но все же тутъ было нѣчто обезнадеживающее. «Придворная хроника» мнѣ понравилась больше; дѣйствительно, ея простая и полная достоинства почтительность дѣйствовала освѣжающимъ образомъ послѣ всѣхъ этихъ фамильярностей. Но все же и этотъ отдѣлъ требовалъ улучшеній. Въ придворной хроникѣ совершенно нѣтъ разнообразія. Самое лучшее разнообразить факты, это придавать имъ другую форму; если вамъ приходится повторять одинъ и тотъ же факта, то можно облечь его въ новыя слова, придавъ ему иную внѣшнюю оболочку. Это обманываетъ глазъ; вамъ кажется, что это новый факта; это даетъ вамъ мысль, что дворъ занятъ самыми разнообразными дѣлами; это подзадориваетъ васъ, и вы проглотите цѣлый столбецъ съ большимъ аппетитомъ, сами того не замѣчая, что это бочка супу, приготовленнаго изъ однихъ бобовъ. Способъ Кларенса былъ хорошъ по своей простотѣ, ясности и дѣловитости, но все же это былъ не лучшій способъ.
| Въ | понедѣльникъ | король | катался | въ | паркѣ. | |
| вторникъ | ||||||
| среду | ||||||
| четвергъ | ||||||
| пятницу | ||||||
| субботу | ||||||
| воскресенье |
Но все же, повертывая и перечитывая газету вдоль и поперекъ, я былъ очень доволенъ. Тутъ являлись неточности, опечатки, но все же ихъ было не такъ много, чтобы стоило говорить о нихъ; все же такая газета была достаточно хороша для Арканзаса и слишкомъ хороша для подданныхъ Артура. Конечно, грамматика страдала, словосочиненіе также, но и это была не велика бѣда. Вообще тутъ было много недостатковъ, но человѣкъ не долженъ критиковать другого, если самъ не умѣетъ стоять прямо.
Я слишкомъ проголодался въ литературномъ отношеніи и потому быстро пробѣжалъ газету; но мнѣ не долго пришлось наслаждаться новорожденнымъ. Монахи обступили меня и осыпали вопросами: — Что это за курьезная вещь? Что это такое? Носовой платокъ? Покрывало для сѣдла? Часть рубашки? Изъ чего это сдѣлали? Какъ это тонко и непрочно! Это рвется? Подъ дождемъ можетъ вымокнуть? Тутъ написано что-нибудь, или это только украшенія? Они подозрѣвали, что тутъ нѣчто написано, такъ какъ тѣ, которые знали по латыни и понимали по гречески, узнали нѣкоторыя буквы, но въ цѣломъ не могли вывести изъ этого никакого заключенія. Я постарался объяснить имъ это въ самой простой формѣ:
— Это общественная газета; въ другое время я вамъ объясню, что это такое. Это не матерія, а сдѣлано изъ бумаги; когда-нибудь я объясню вамъ, что такое бумага. Проведенныя линіи — это матеріалъ для чтенія; онъ написанъ не рукою, а напечатать; при случаѣ я вамъ объясню и что такое печатаніе. Напечатано тысячу такихъ листковъ одинъ точь въ точь, какъ другой во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ. Тогда послышались громкія восклицанія:
— Тысячу листковъ! Ужасная работа! Надъ нею должны трудиться нѣсколько человѣкъ цѣлый годъ.
— А между тѣмъ тутъ работали только одинъ день двое, мужчина и мальчикъ.
Тутъ они осѣнили себя крестнымъ знаменіемъ и воскликнули:
— Ахъ, это чудо! Темная работа волшебства!
Но я оставилъ ихъ при этомъ мненіи. Затѣмъ я прочелъ тихимъ голосомъ тѣмъ немногимъ, которые столпились около меня съ своими бритыми головами, все то, что было напечатано. Я прочелъ имъ о чудѣ съ колодцемъ и опять послышались восклицанія:
— Ахъ, какъ это вѣрно! Какъ удивительно! Какъ чудно!
Они пожелали взять газету въ руки, разсматривали ее, любовались ею; разбирали таинственныя для нихъ письмена. Но какъ мнѣ пріятно было смотрѣть на эти склоненныя головы, на эти сіяющія лица, на эти краснорѣчивые взоры! Но и удивленіе и интересъ къ газетѣ не являлись-ли краснорѣчивою данью и непринужденнымъ комплиментомъ, обращеннымъ ко мнѣ? Я понялъ теперь, что чувствуетъ мать, когда постороннія женщины или пріятельницы берутъ на руки ея новорожденное дитя, склоняются надъ нимъ, любуясь имъ, точно весь міръ исчезъ изъ ихъ сознанія въ настоящую минуту. Я знаю, что она чувствуетъ; болѣе удовлетвореннаго самолюбія не существуетъ; король, побѣдитель, поэтъ достигаетъ только до половины пути къ этой свѣтлой далекой вершинѣ и чувствуетъ только половину такого божественнаго довольства.
Въ теченіе всего остального времени этого засѣданія моя газета переходила отъ группы къ группѣ по всему залу, а мой счастливый взоръ слѣдилъ за нею; я сидѣлъ неподвижно, исполненный удовлетворенія, упоенный радостью. Да, это было блаженство, я вкусилъ его и врядъ-ли мнѣ когда удастся вкушать его опять.