Томъ второй
Янки при дворѣ короля Артура.
Романъ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, 16.
1896
http://az.lib.ru
Переводъ Н. М. Ѳедоровой.
Въ Уарвинскомъ замкѣ мнѣ пришлось бесѣдовать съ однимъ интереснымъ иностранцемъ. Онъ привлекъ меня къ себѣ тремя достоинствами: своей скромною простотою, своимъ замѣчательнымъ знаніемъ древняго рыцарства и тѣмъ спокойствіемъ, которое доставило мнѣ его общество — все время онъ говорилъ почти одинъ. Мы чувствовали себя, какъ чувствуютъ себя всѣ скромные люди, сидящіе у потухающаго камина; а онъ, мой собесѣдникъ, говорилъ о такихъ вещахъ, которыя были для меня очень интересны. Онъ разсказывалъ плавнымъ и ровнымъ голосомъ и, казалось, незамѣтно переносилъ меня и изъ этого міра и изъ этого времени въ самую отдаленную эпоху и въ давно забытую страну; постепенно онъ очаровывалъ меня, такъ что мнѣ казалось, словно я вращаюсь между призраками и тѣнями, среди пепла и плѣсени сѣдой старины и бесѣдую съ однимъ изъ ея выходцевъ. Дѣйствительно, какъ бы я говорилъ о моихъ самыхъ близкихъ друзьяхъ, или о моихъ личныхъ врагахъ, или о моихъ сосѣдяхъ, такъ онъ разсказывалъ мнѣ о сэръ Бедиверъ, о сэръ Боръ де-Гаписъ, о сэръ Лаунсело дю-Лакъ, о сэръ Гамагадъ — и о другихъ великихъ именахъ Круглаго Стола. Когда онъ говорилъ объ этомъ, то вся его наружность принимала такой старый, старый, невыразимо старый видъ; какимъ онъ мнѣ казался тогда сухимъ и выцвѣтшимъ и древнимъ! Но вотъ онъ повернулся ко мнѣ и спросилъ такъ, какъ обыкновенно спрашиваютъ о погодѣ, или о какой-либо другой, совершенно обыденной, вещи:
— Вамъ извѣстно о переселеніи душъ? Знаете-ли вы о перенесеніи эпохъ и тѣлъ?
Я ему отвѣтилъ, что никогда не слышалъ ничего подобнаго. Казалось, мой отвѣтъ слишкомъ мало интересовалъ его и онъ даже, вѣроятно, и не разслышалъ, отвѣтилъ-ли я ему что-либо или нѣтъ — точно у насъ шелъ разговоръ о погодѣ. Съ полминуты длилось молчаніе; но вотъ тишина нарушилась монотоннымъ возгласомъ наемнаго чичероне:
— Древнія латы шестого столѣтія, временъ короля Артура Круглый Столъ; говорятъ, что эти латы принадлежали сэру Саграмору ле-Дезидероусъ (Желанному); замѣтьте, тутъ на лѣвой сторонѣ кольчуги находится круглое отверстіе, откуда оно произошло, неизвѣстно въ точности; предполагаютъ, что эта пробоина была сдѣлана еще до изобрѣтенія огнестрѣльнаго оружія, — вѣрнѣе всего это была шутка солдатъ Кромвеля.
Мой собесѣдникъ улыбнулся на эти слова; но это была не современная улыбка; такъ улыбались нѣсколько сотъ лѣтъ тому назадъ; затѣмъ онъ проворчалъ себѣ подъ носъ:
— Хорошо же онъ это знаетъ, я видѣлъ, когда это было сдѣлано!
Затѣмъ, послѣ небольшой паузы, онъ прибавилъ:
— Я самъ это сдѣлалъ!
Я не успѣлъ опомниться отъ поразившаго меня удивленія, какъ незнакомецъ скрылся.
Весь остальной вечеръ я просидѣлъ у камина, мечтая о давно минувшихъ временахъ; дождь немилосердно стучалъ въ стекла оконъ, а вѣтеръ вылъ, какъ дикій звѣрь. Время отъ времени я заглядывалъ въ книгу сэра Томаса Малори, въ которой разсказывалось такъ много чудеснаго и несбыточнаго, а затѣмъ опять предавался моимъ прежнимъ мечтамъ. Наконецъ наступила полночь; на сонъ грядущій я взялъ прочитать другую повѣсть, а именно ту, которая слѣдуетъ:
Какъ сэръ Лаунсело убилъ двухъ исполиновъ и освободилъ отъ нихъ замокъ.
Вскорѣ на него напали два исполина, вооруженныхъ съ ногъ до головы; въ рукахъ у нихъ были двѣ громадныя палицы. Сэръ Лаунсело закрылся щитомъ и отразилъ ударъ одного изъ исполиновъ, затѣмъ быстро вынулъ мечъ и отрубилъ ему голову. Когда другой исполинъ увидѣлъ это, то бросился бѣжать, испугавшись ловкости ударовъ, нанесенныхъ его товарищу; но сэръ Лаунсело погнался за нимъ, схватилъ его за плечо и разрубилъ бѣглеца пополамъ. Избавившись отъ исполиновъ, онъ отправился въ залъ, куда вышли около шестидесяти дамъ и дѣвушекъ; всѣ онѣ преклонились передъ нимъ; потомъ возблагодарили Бога за свое освобожденіе. «Ахъ, сэръ, — говорили онѣ, — большая часть изъ насъ въ теченіе семи лѣтъ были ихъ плѣнницами; насъ принуждали дѣлать различныя работы изъ шелка, а между тѣмъ, всѣ мы благороднаго происхожденія; благословенъ тотъ день и часъ, рыцарь, когда ты увидѣлъ свѣтъ Божій; скажи намъ свое имя и мы разскажемъ нашимъ роднымъ и друзьямъ, кто насъ освободилъ изъ неволи!» «Прекрасныя лэди! — сказалъ онъ, — мое имя Лаунсело дю-Лакъ!» Съ этими словами онъ оставилъ ихъ и уѣхалъ, поручивъ ихъ милосердію Божію. Лаунсело вскочилъ на коня и объѣздилъ много чужихъ и дикихъ земель; приходилось ему переправляться и черезъ рѣки и мчаться по плодоноснымъ долинамъ; много натерпѣлся онъ и дурного. Но вотъ, однажды, ночью онъ подъѣхалъ къ красивому зданію и нашелъ тамъ благородную пожилую лэди, которая помѣстила его у себя, накормила его, напоила, а также приказала дать корму и его лошади. И когда пришло время сэръ Лаунсело отправился въ отведенное ему помѣщеніе и легъ въ постель. Не успѣлъ онъ еще и заснуть, какъ услышалъ конскій топотъ и затѣмъ сильный стукъ въ ворота; сэръ Лаунсело быстро вскочилъ съ постели и посмотрѣлъ въ окно; тутъ, при свѣтѣ луны, онъ увидѣлъ, что къ воротамъ подъѣхали еще три рыцаря по слѣдамъ того, который пріѣхалъ первымъ; всѣ трое вынули свои мечи и напали на него. «Конечно, — подумалъ про себя сэръ Лаунсело, — я долженъ помочь первому рыцарю, на него напали трое другихъ; если этотъ несчастный будетъ убитъ, то я окажусь какъ бы ихъ сообщникомъ». Онъ живо облачился въ свои латы, спустился изъ окна по простынѣ къ рыцарямъ и сказалъ: «Рыцари! сражайтесь со мною и оставьте этого одинокаго рыцаря!» Тогда три рыцаря оставили сэра Кэй и повернулись къ сэру Лаунсело; тутъ произошла страшная борьба; на сэра Лаунсело напали со всѣхъ сторонъ. Тогда сэръ Кэй хотѣлъ помочь сэру Лаунсело, но послѣдній сказалъ: — «Нѣтъ, я не хочу, сэръ, чтобы мнѣ помогали, оставьте меня одного бороться съ ними. Сэръ Кэй исполнилъ его волю и сталъ въ сторонѣ. А сэръ Лаунсело шестью ловкими ударами повалилъ на землю всѣхъ трехъ рыцарей.
Тогда всѣ трое воскликнули: — Господинъ рыцарь! мы уступимъ тебѣ, какъ человѣку, съ которымъ въ силѣ никто не можетъ сравниться, такъ какъ нѣтъ „никого подобнаго тебѣ!“ — „Вы должны уступить не мнѣ, — возразилъ сэръ Лаунсело, — а сэру Кэй, сенешалю; только на такомъ условіи будетъ дарована вамъ жизнь“. — „Прекрасный рыцарь! — отвѣтили они, — мы не желаемъ этого сдѣлать; мы гнались за сэромъ Кэй до этого мѣста и, конечно, остались бы побѣдителями, еслибы ты не вмѣшался въ это дѣло; потому нѣтъ никакой причины намъ покориться ему“. — „Въ такомъ случаѣ, — возразилъ сэръ Лаунсело, — выбирайте между жизнью и смертью; хотите покориться, такъ покоряйтесь сэру Кэю…“ — Прекрасный рыцарь! — сказали они, — ради спасенія нашихъ жизней, мы исполнимъ твое приказаніе». — «Въ такомъ случаѣ, — продолжалъ сэръ Лаунсело, — въ день Св. Троицы вы должны всѣ трое отправиться ко двору короля Артура, покориться королевѣ Геневерѣ, полагаясь на ея милость и сказать, что сэръ Кэй васъ посылаетъ къ ней плѣнниками».
На слѣдующій день, утромъ, сэръ Лаунсело всталъ очень рано, а сэръ Кэй еще спалъ; тогда сэръ Лаунсело взялъ латы, оружіе и щитъ сэра Кэя, надѣлъ все это на себя, затѣмъ вывелъ изъ конюшни его лошадь, простился съ хозяевами и уѣхалъ. Скоро проснулся и сэръ Кэй и увидѣлъ, что сэръ Лаунсело взялъ его вооруженіе и уѣхалъ на его конѣ. «Клянусь моею вѣрою, — подумалъ онъ, — что у сэра Лаунсело будутъ непріятности при дворѣ короля Артура: подумаютъ, что это я; онъ станетъ подстрекать моихъ враговъ, а тѣ обманутся въ своихъ разсчетахъ: что касается меня, то въ его вооруженіи и подъ его щитомъ я могу продолжать путь въ полной безопасности». Простившись съ хозяевами, сэръ Кэй отправился далѣе.
Только что я опустилъ книгу на колѣни, какъ послышался стукъ въ дверь; это былъ незнакомецъ; я предложилъ ему трубку и стулъ; потомъ, въ ожиданіи его разсказа, угостилъ его шотландской виски; онъ выпилъ одну рюмку, потомъ вторую, третью и только послѣ четвертой рюмки, онъ началъ говорить совершенно спокойнымъ и естественнымъ голосомъ.
Я родомъ американецъ; родился я и воспитывался въ Гаршфордѣ, въ штатѣ Коннектикутѣ — тамъ за рѣкой. Слѣдовательно, я истый янки и поэтому человѣкъ практичный; я вполнѣ застрахованъ отъ всякой сантиментальности или, говоря другими словами, не увлекаюсь поэзіею. Мой отецъ былъ кузнецомъ, дядя коноваломъ, а я — и тѣмъ и другимъ. Наконецъ, я попалъ на настоящую дорогу: я отправился на оружейный заводъ и выучился тамъ всему, чему только можно было выучиться: я учился отливать пушки, дѣлать револьверы, котлы, машины, земледѣльческія орудія; но, кромѣ того, я мечталъ сдѣлать что-нибудь особенное; именно такую вещь, которая удивила бы весь міръ и которую я сдѣлалъ бы такъ легко, какъ какой-нибудь блокъ. Но вотъ я сдѣлался главнымъ управляющимъ; у меня было нѣсколько тысячъ человѣкъ подчиненныхъ.
Человѣкъ, занимающій такое положеніе, конечно, долженъ много бороться, очень много, — объ этомъ нечего и говорить. И мнѣ пришлось бороться. Наконецъ, досталось и на мою долю порядочно. это произошло во время недоразумѣній, возникшихъ съ ломовиками, вождемъ которыхъ былъ одинъ парень, прозванный нами Геркулесомъ. Онъ угостилъ меня такимъ ударомъ по головѣ, что мнѣ казалось, будто у меня раздробился черепъ; потомъ посыпались изъ глазъ искры, а затѣмъ все потемнѣло; я ничего не чувствовалъ, ничего не сознавалъ, по крайней мѣрѣ, нѣсколько минутъ.
Когда я очнулся, то сидѣлъ на зеленой мягкой травѣ, подъ тѣнистымъ дубомъ; передо мною разстилался чудный ландшафтъ, которымъ я могъ любоваться вполнѣ; впрочемъ не совсѣмъ вполнѣ, такъ какъ передо мною былъ гордо сидѣвшій на своемъ конѣ всадникъ, точно вырѣзанный изъ книги съ картинками. Онъ былъ положительно закованъ въ желѣзную броню съ головы до ногъ; у него былъ шлемъ на головѣ, затѣмъ щитъ, мечъ и громадная пика; попона его лошади изъ красной и зеленой шелковой матеріи спускалась почти до самой земли и была украшена гербами; у сѣдла былъ привѣшенъ стальной рожокъ.
— Прекрасный сэръ, не желаешь-ли сразиться со мною? — спросилъ всадникъ.
— Не желаю-ли чего? — не безъ удивленія спросилъ я.
— Не хочешь-ли позабавиться оружіемъ ради твоего отечества, ради какой-нибудь прекрасной лэди или ради…
— Что вы мнѣ предлагаете? — удивился я. — Отправляйтесь обратно въ вашъ циркъ, а то я донесу на васъ.
Всадникъ повернулся и отъѣхалъ на нѣсколько сотъ ярдовъ назадъ, затѣмъ онъ пригнулся къ шеѣ лошади, вытянулъ синіе длинную пику и стремглавъ помчался ко мнѣ, такъ что я всталъ съ того мѣста, гдѣ сидѣлъ подъ деревомъ, когда онъ прискакалъ ко мнѣ.
Онъ считалъ меня своимъ плѣнникомъ и объявилъ мнѣ объ этомъ; такъ какъ всѣ преимущества были на его сторонѣ, то мнѣ и пришлось, волей-неволей, какъ-нибудь уладить дѣло. Мы пришли къ тому соглашенію, что и пойду вмѣстѣ съ нимъ, но что онъ не причинитъ мнѣ вреда. Итакъ, мы отправились въ путь; я шелъ подлѣ его лошади; намъ попадались поляны, опушки лѣса, ручейки, которыхъ я никогда не видалъ прежде; все это удивляло и поражало меня; мы долго шли, но не видно было и признака какого-либо цирка. Тогда я совершенно отказался отъ своего перваго предположенія, что этотъ всадникъ былъ изъ цирка, а думалъ, что онъ, вѣроятно, изъ какого-нибудь дома умалишенныхъ. Но мы подвигались впередъ, а вблизи не было видно никакого зданія; я терялся въ догадкахъ, какъ это обыкновенно говорится. Наконецъ, я рѣшился спросить его, далеко-ли мы отъ Гаршфорда. Онъ отвѣтилъ, что никогда не слыхалъ такого названія; это я счелъ за ложь, но не выразилъ вслухъ своего мнѣнія. Прошло около часу и вдали показался городъ, дремлющій въ долинѣ и расположенный на извилистой рѣкѣ; у входа въ этотъ городъ была построена на холму большая сѣрая крѣпость съ башнями и бастіонами; такія крѣпости я видѣлъ только на картинахъ.
— Брейфеспортъ? — спросилъ я, указывая на городъ.
— Камелотъ, — отвѣтилъ мой спутникъ.
Но тутъ мой незнакомецъ сталъ зѣвать и ясно было видно, что его клонитъ ко сну; на его губахъ опять появилась его обычная странная патетическая улыбка и онъ сказалъ:
— Я не могу продолжать дальше, но у меня все это записано; пойдемте ко мнѣ, я вамъ дамъ рукопись, и вы можете прочитать это, когда вамъ вздумается.
Когда мы пришли въ его комнату, то онъ мнѣ сказалъ:
— Сначала я началъ было вести дневникъ, но съ годами этотъ дневникъ я превратилъ въ книгу. Ахъ, какъ все это было давно!
Онъ вручилъ мнѣ свою рукопись и указалъ мѣсто, съ котораго я долженъ былъ начать.
— Начинайте отсюда, — указалъ онъ, — а потомъ я разскажу вамъ предъидущее. Въ это время онъ казался погруженнымъ какъ бы въ состояніе летаргіи.
Когда я вышелъ за дверь, то слышалъ, какъ онъ проворчалъ съ просонья:
— Покойной ночи, прекрасный сэръ.
Я пришелъ къ себѣ, усѣлся у камина и сталъ разсматривать свое сокровище. Первая часть этой рукописи, — болѣе объемистая часть, — была написана на пергаментѣ, пожелтѣвшемъ отъ времени. Я поскоблилъ одинъ листъ и увидѣлъ, что это былъ полимпсестъ[1]. Подъ старымъ неяснымъ писаніемъ исторіи янки появлялись слѣды старинныхъ буквъ, которыя были очень древни и неясны — латинскія слова и сентенціи: очевидно, отрывки изъ старинныхъ монастырскихъ легендъ. Наконецъ, я нашелъ то мѣсто, съ котораго слѣдовало начинать по указанію янки и прочиталъ нижеслѣдующее:
Часть первая.
правитьКамелотъ.
«Камелотъ… Камелотъ! — повторялъ я самъ про себя, — право, не помню, чтобы я когда-либо слышалъ такое названіе».
Передъ нами былъ пріятный, спокойный лѣтній ландшафтъ, увлекательный, какъ грезы, но тоскливый, какъ воскресенье. Воздухъ благоухалъ ароматами цвѣтовъ, наполнялся жужжаніемъ насѣкомыхъ, щебетаніемъ птицъ, но нигдѣ не видно было людей; осмысленая жизнь точно застыла въ этомъ уголкѣ; тутъ не видно было движенія вагоновъ… словомъ, ничего, рѣшительно ничего… Дорога походила скорѣе на извилистую тропинку съ слѣдами лошадиныхъ копытъ и съ колеями, оставленными колесами по обѣимъ сторонамъ въ травѣ — колесами, у которыхъ, повидимому, ширина хода была не болѣе ширины руки.
Но вотъ показалась хорошенькая дѣвочка, лѣтъ десяти, съ цѣлымъ лѣсомъ густыхъ золотистыхъ волосъ, ниспадавшихъ волнами на ея плечи. На головѣ у ней былъ вѣнокъ изъ краснаго мака; дѣвочка была такъ прелестна, что я никогда не видалъ ничего подобнаго. Она шла лѣнивою поступью, а на ея лицѣ было выраженіе полнаго спокойствія. Но человѣкъ изъ цирка, — какъ я это предполагалъ, — не обратилъ на нее ни малѣйшаго вниманія, и даже, какъ мнѣ показалось, вовсе и не видѣлъ ея. А она, она тоже нисколько не удивилась его странному одѣянію, точно она встрѣчала такихъ людей постоянно въ своей жизни. Она прошла мимо него такъ же равнодушно, какъ прошла бы мимо стада коровъ; но лишь только она замѣтила меня, то въ ней произошла большая перемѣна! Она подняла руки и остановилась, какъ вкопанная; ея маленькій ротикъ разинулся отъ удивленія, глаза широко раскрылись и въ это время дѣвочка изображала изъ себя картину удивленнаго любопытства, смѣшаннаго со страхомъ. Она стояла и смотрѣла на насъ до тѣхъ поръ, пока мы не повернули за уголъ лѣса и не скрылись у ней изъ виду. Для меня имѣло большое значѣніе то обстоятельство, что дѣвочка остановилась и пристально смотрѣла на меня, вмѣсто того, чтобы смотрѣть на моего спутника. Она смотрѣла на меня, какъ на какое-то зрѣлище и въ этомъ отношеніи совершенно пренебрегала своими собственными достоинствами, это была вторая, поразившая меня, вещь, наконецъ, такое великодушіе въ такомъ юномъ возрастѣ также не мало изумило меня и дало пищу моимъ мыслямъ. Я шагалъ впередъ, какъ въ просоньѣ.
По мѣрѣ того, какъ мы приближались къ городу, стали проявляться и признаки жизни. Намъ попадались нищенскія хижины съ соломенными крышами, а за ними небольшія поля и садовыя куртины болѣе или менѣе воздѣланныя. Тутъ были и люди; мужчины съ загорѣлыми лицами, съ длинными курчавыми волосами, падавшими имъ на лицо, вслѣдствіе чего эти люди походили на животныхъ. Какъ мужчины, такъ и женщины были въ грубой холщевой одеждѣ, доходившей ниже колѣнъ; нѣкоторые изъ мужчинъ и женщинъ носили желѣзныя ожерелья. Дѣвочки и мальчики всѣ бѣгали нагими и на нихъ никто не обращалъ вниманія. Всѣ эти люди останавливались и смотрѣли на меня, говорили обо мнѣ, бѣжали въ свои хижины и сообщали членамъ своей семьи о моемъ появленіи, чтобы и тѣ могли посмотрѣть на меня; но, казалось, никто не обращалъ особаго вниманія на моего спутника, ему только униженно кланялись, а онъ даже и не отвѣчалъ на ихъ поклоны.
Въ городѣ было нѣсколько каменныхъ домовъ безъ оконъ; эти зданія гордо возвышались между хижинами съ соломенными крышами; улицы скорѣе представляли аллеи съ тѣнистыми сводами и не были вымощены; масса собакъ и нагихъ ребятишекъ грѣлись и играли на солнцѣ, шумѣли, нарушая общую тишину; тамъ и сямъ бродили свиньи, рылись съ удовольствіемъ повсюду, а одна изъ нихъ рылась въ дымящемся навозѣ, а потомъ помѣстилась посерединѣ кучи и стала кормить своихъ поросятъ. Но вотъ издали послышались звуки военной музыки; они все болѣе и болѣе приближаются, а вотъ уже видна и вся кавалькада; всадники всѣ были въ шлемахъ съ развѣвающимися перьями, съ блестящимъ вооруженіемъ, съ развернутыми знаменами, въ богатой одеждѣ; лошади въ дорогихъ сѣдельныхъ уборахъ; вся эта кавалькада проѣхала мимо роющихся свиней, нагихъ ребятишекъ, развеселившихся собакъ и бѣдныхъ хижинъ, составляя со всѣмъ этимъ поразительный контрастъ. Мы отправились слѣдомъ за этой блестящей кавалькадой, по одной извилистой аллеѣ, затѣмъ по другой, и все мы поднимались вверхъ, пока, наконецъ, не достигли открытой для вѣтровъ вершины, на которой стоялъ громадный замокъ. Затѣмъ произошелъ обмѣнный звукъ рожковъ; потомъ начались переговоры со стѣнъ, гдѣ ходили взадъ и впередъ вооруженные люди въ латахъ и каскахъ, съ алебардами на плечахъ; надъ ними развѣвались знамена, а лица этихъ людей были также суровы, какъ изображеніе дракона, развѣвающагося надъ ними; по окончаніи переговоровъ заскрипѣли большія ворота и отворились, подъемный мостъ опустили и глава кавалькады въѣхалъ подъ грозныя арки; мы послѣдовали за кавалькадой и очутились посреди большого мощенаго двора; со всѣхъ его четырехъ сторонъ возвышались башни и бастіоны, очертанія которыхъ отчетливо выдѣлялись на голубомъ небѣ; всѣ стали спѣшиваться, потомъ начались обоюдныя привѣтствія съ большими церемоніями; бѣготня туда и сюда, шумъ, говоръ, смѣсь различныхъ цвѣтовъ одежды, но такое волненіе и постоянное движеніе, казалось, доставляло имъ удовольствіе.
Дворъ короля Артура.
Наконецъ, мнѣ удалось ускользнуть отъ моего спутника, я подошелъ къ одному человѣку съ простоватой физіономіей и, дотронувшись до его плеча, сказалъ самымъ радушнымъ тономъ:
— Сдѣлайте мнѣ небольшое одолженіе, мой другъ, объясните, мнѣ, принадлежите-ли вы къ штату этого убѣжища, или вы пришли сюда навѣстить кого-нибудь?
Онъ какъ-то глупо посмотрѣлъ на меня и сказалъ:
— Но вотъ что, прекрасный сэръ, ты мнѣ кажешься…
— Хорошо; — отвѣтилъ я, — теперь, я вижу, что вы больны.
Я пошелъ дальше, ища кого-нибудь, кто былъ бы въ здравомъ умѣ и могъ бы пролить свѣтъ на это, непонятное для меня зрѣлище. Наконецъ, мнѣ показалось, что я набрелъ на такого человѣка и, подойдя къ нему, я тихо сказалъ ему на ухо:
— Нельзя-ли мнѣ видѣть главнаго смотрителя на одну минуту… только на одну минуту…
— Прошу тебя, оставь!
— Оставить? Что?
— Не мѣшай мнѣ, если это выраженіе тебѣ лучше нравится.
Тутъ онъ объявилъ мнѣ, что онъ младшій поваръ и не можетъ теперь долго заниматься разговоромъ, хотя въ другое время онъ всегда радъ поболтать; ему было любопытно узнать, гдѣ я нашелъ себѣ такое одѣяніе. Уходя отъ меня, онъ указалъ мнѣ на одного человѣка, прибавивъ, что у послѣдняго достаточно времени, и онъ непремѣнно придетъ ко мнѣ. Это былъ стройный, высокій юноша, въ красновато-желтыхъ штанахъ, что ему придавало видъ раздвоенной моркови; остальной его нарядъ состоялъ изъ голубого шелка, отдѣланнаго великолѣпными шнурами, и широкихъ рукавовъ; у него были длинные желтые локоны, а на головѣ надѣта темная атласная съ перьями шапочка, надвинутая на одно ухо. Судя по его глазамъ, это былъ добродушный малый, а судя по его походкѣ, видно было, что онъ вполнѣ доволенъ собою. Впрочемъ, онъ былъ достаточно красивъ, чтобы гордиться этимъ. Онъ подошелъ ко мнѣ, улыбаясь, и смотрѣлъ на меня съ нескрываемымъ любопытствомъ; затѣмъ, онъ сказалъ, что пришелъ собственно для меня и сообщилъ мнѣ, что онъ пажъ.
— Проходите вашей дорогой, — отвѣтилъ я ему, — вы не болѣе какъ особая статья.
Это было слишкомъ строго, но я былъ сильно раздраженъ. Но онъ нисколько не разсердился; повидимому, юноша даже и не понялъ, что съ нимъ дурно обращались. Онъ началъ болтать и смѣяться, какъ обыкновенно беззаботно болтаютъ и смѣются счастливые юноши; мы прогуливались по двору, и черезъ нѣсколько минутъ сошлись, какъ старые пріятели; онъ предлагалъ мнѣ вопросы, относительно меня самого и моего одѣянія, но, не дожидаясь отвѣта, перебивалъ меня и переводилъ разговоръ на другой предметъ, точно онъ вовсе и не ожидалъ отъ меня никакого отвѣта, пока, наконецъ, онъ не упомянулъ, что родился въ началѣ 513-го года.
Тутъ по всѣмъ моимъ членамъ пробѣжалъ какой-то непріятный холодъ! Я остановился и робко сказалъ:
— Можетъ быть, я плохо разслышалъ. Повторите то, что вы сказали, по только медленнѣе. Въ которомъ году это было?
— Въ 513.
— Въ 513! Но этого не можетъ быть! Слушайте, дружокъ, я чужестранецъ; у меня здѣсь нѣтъ ни друзей, ни родныхъ, будьте честны и добросовѣстны по отношенію ко мнѣ. Вы въ полномъ разсудкѣ?
Онъ отвѣтилъ, что былъ въ полномъ умѣ.
— А всѣ эти люди также въ здравомъ умѣ?
Онъ отвѣтилъ утвердительно.
— Такъ это не убѣжище? Я подразумѣваю подъ этимъ, что это не больница, гдѣ лечатъ сумасшедшихъ?
Онъ возразилъ, что это вовсе не домъ умалишенныхъ.
— Хорошо, — отвѣтилъ я, — если это дѣйствительно такъ, то я или лунатикъ, или случилось нѣчто ужасное. Теперь, скажите мнѣ честную правду, гдѣ я теперь?
— При дворѣ короля Артура.
Я подождалъ съ минуту, чтобы хотя нѣсколько свыкнуться съ этою мыслію и затѣмъ спросилъ:
— Слѣдовательно, согласно вашему заявленію, который долженъ быть теперь у насъ годъ?
— 528. — 19-е іюня.
У меня такъ сердце и упало и я пробормоталъ: — Теперь я никогда больше не увижу своихъ друзей, никогда, никогда больше. Еще болѣе тысячи трехсотъ лѣтъ осталось до ихъ рожденія.
Мнѣ казалось, что я долженъ вѣрить юношѣ, самъ не зная почему. Во мнѣ было нѣчто, что вѣрило ему, — а именно мое сознаніе, какъ вы это называете; но мой разсудокъ ему не вѣрилъ. Мой разсудокъ тотчасъ начиналъ волноваться; это было совершенно естественно. Я рѣшительно не зналъ, какъ удовлетворить его; я хорошо понималъ, что всѣ свидѣтельства и поощренія окружающихъ меня теперь людей ни къ чему не послужатъ — мой разсудокъ назоветъ ихъ лунатиками и отвергнетъ всѣ ихъ доказательства. Но тутъ я случайно вспомнилъ объ одномъ обстоятельствѣ. Я зналъ, что единственное полное затмѣніе солнца въ первой половинѣ шестого столѣтія было 21-го іюня 528 г. и началось три минуты спустя послѣ 12 часовъ пополудни. Я также хорошо зналъ, что не предполагалось никакого затмѣнія солнца въ текущемъ, по моему 1879 г. Слѣдовательно, вмѣсто того, чтобы ломать надъ этимъ голову, мнѣ нужно было только подождать двое сутокъ, чтобы убѣдиться въ истинѣ словъ юноши.
Такъ какъ я былъ практичный Коннектикутецъ, то и порѣшилъ не задумываться надъ этою проблемою, пока не наступитъ день, который разрѣшитъ всѣ мои сомнѣнія. Поэтому я направилъ мой умъ на два обстоятельства: если теперь дѣйствительно XIX ст. и я нахожусь въ домѣ умалишенныхъ и не могу отъ нихъ вырваться, то все же буду самымъ ученымъ изъ всего убѣжища, такъ какъ я въ здравомъ умѣ; если же дѣйствительно теперь шестое столѣтіе, то я буду самымъ образованнымъ человѣкомъ въ королевствѣ, потому что ушелъ впередъ на тысячу триста лѣтъ. Я не любилъ терять времени; если уже на что либо рѣшился, то сейчасъ же и приступилъ къ дѣлу; я сказалъ пажу:
— Мой милый Кларэнсъ, — если это дѣйствительно ваше имя, — сообщите мнѣ, прошу васъ, нѣкоторыя необходимыя свѣдѣнія. Какъ зовутъ того человѣка, который привелъ меня сюда?
— Это мой господинъ и твой. Это добрый рыцарь и веселый лордъ сэръ Кэй сенешалъ, молочный братъ нашего государя короля.
— Хорошо; разскажите мнѣ обо всемъ подробно.
Онъ разсказалъ длинную исторію; но то, что именно меня интересовало, было слѣдующее: онъ мнѣ сообщилъ, что я былъ плѣнникомъ сэра Кэя и что, согласно обычаю, я буду запертъ въ башню, пока мои друзья меня не выкупятъ или пока я тамъ не сгнію. Однако, нельзя было терять времени, оно было слишкомъ дорого. Далѣе пажъ разсказалъ мнѣ, что теперь обѣдъ въ большой залѣ уже подходитъ къ концу и что когда принесутъ вино, то сэръ Кэй, вѣроятно, пошлетъ за мной и представитъ меня королю Аргуру и его славнымъ рыцарямъ Круглаго сюда; сэръ Кэй будетъ разсказывать, какъ онъ взялъ меня въ плѣнъ и, конечно, нѣсколько преувеличитъ свой подвигъ, но и отнюдь не долженъ поправлять его или противорѣчить ему; затѣмъ меня запрутъ въ башнѣ; но Кларэнсъ обѣщалъ, что проберется ко мнѣ и устроитъ такъ, что оповѣститъ моихъ друзей о моемъ несчастіи.
Оповѣститъ моихъ друзей! Я поблагодарилъ его; больше, конечно, я ничего не могъ сдѣлать; въ это время лакей пришолъ сказать, что меня требуютъ; Кларэнсъ провелъ меня туда, въ залѣ, отвелъ въ сторону и сѣлъ подлѣ меня.
Моимъ взорамъ представилось крайне любопытное зрѣлище. Это было громадное помѣщеніе, скорѣе почти пустое, но обилующее самыми рѣзкими контрастами. Помѣщеніе было очень высокое; до такой степени высокое, что знамена, укрѣпленныя въ сводахъ потолка, казалось, развѣвались въ сумеркахъ; на каждомъ концѣ было устроено по галлереѣ съ каменною балюстрадою; въ одной помѣщались музыканты, а въ другой женщины въ яркихъ цвѣтныхъ платьяхъ. Полъ былъ выложенъ квадратиками изъ бѣлаго и чернаго камня; онъ уже истерся какъ отъ времени, такъ и отъ употребленія и требовалъ ремонта. Что касается украшеній, то, говоря въ строгомъ смыслѣ этого слова, тутъ не было никакихъ. Стѣны были оклеены обоями, которыя, вѣроятно, считались у нихъ произведеніями искусства; тутъ были и изображенія сраженій, гдѣ фигуры лошадей походили на фигуры пряничныхъ лошадокъ или на тѣхъ, которыхъ дѣти вырѣзываютъ изъ бумаги; на этихъ лошадяхъ сидѣли всадники въ доспѣхахъ, но все это было несоразмѣрно и уродливо. Тутъ былъ и каминъ, достаточно обширный, чтобы можно было около него расположиться; его выступающіе стороны и колпакъ, высѣченные изъ камня и подпертые колоннами, имѣли видъ дверей каѳедральнаго собора. Вдоль стѣнъ стояли вооруженные люди въ латахъ и каскахъ, съ алебардами, неподвижные, какъ статуи, на которыхъ они и походили.
Посрединѣ этого квадратнаго помѣщенія съ крестовыми сводами стоялъ дубовый столъ, который они называли Круглый Столъ; онъ былъ почти такъ же великъ, какъ кругъ въ циркѣ; вокругъ этого стола сидѣло большое общество мужчинъ въ одеждахъ такихъ яркихъ и пестрыхъ цвѣтовъ, что даже было больно глазамъ смотрѣть на нихъ. На ихъ головахъ были шляпы съ перьями; но если кто либо изъ рыцарей говорилъ непосредственно съ королемъ, тотъ снималъ шляпу.
Большая часть изъ нихъ пили вино изъ цѣльнаго воловьяго рога; нѣкоторые жевали хлѣбъ или глотали кости. Тутъ кромѣ того приходилось среднимъ числомъ по двѣ собаки на каждаго человѣка; собаки сидѣли на полу въ выжидательныхъ позахъ, пока не полетитъ на ихъ долю кость; но лишь только бросали со стола обглоданную кость, какъ собаки стремглавъ летѣли со всѣхъ сторонъ; начинался визгъ, лай, вой, словомъ, происходилъ такой хаосъ и шумъ, что на время замолкали всѣ рѣчи за столомъ; но на это никто не претендовалъ, такъ какъ драка собакъ всегда возбуждала большой интересъ; многіе мужчины вставали изъ-за стола, чтобы ближе посмотрѣть на эту собачью свалку; музыканты и женщины перевѣшивались черезъ свои балюстрады, желая лучше видѣть такое любопытное зрѣлище; время отъ времени зало оглашалось восторженными или одобрительными возгласами. Въ концѣ концовъ собака, одержавши побѣду, растягивалась на полу и, держа кость между передними лапами, начинала ворчать, грызть свою добычу, а вмѣстѣ съ нею и полъ, именно продѣлывала все то, что продѣлывали до нея десятки другихъ собакъ; придворные же снова принимались за прерванную бесѣду.
Однако, всѣ эти люди отличались вѣжливымъ обращеніемъ другъ съ другомъ; кромѣ того, я замѣтилъ, что всѣ они были очень серьезными и внимательными слушателями; если кто либо изъ нихъ начиналъ разсказывать, конечно, во время антракта между собачьими драками. Но въ сущности эти люди отличались ребячествомъ и наивностью; они говорили ложь въ самыхъ витіеватыхъ выраженіяхъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и съ самою простодушною наивностью, а слушатели внимали этой лжи и дѣлали видъ, что вполнѣ ей вѣрятъ. Нельзя ихъ было обвинять въ безусловной жестокости и кровожадности, а между тѣмъ, они слушали разсказы о кровавыхъ подвигахъ съ самымъ пріятнымъ простодушіемъ, такъ что я почти забывалъ содрогаться и ужасаться.
Но я былъ не единственнымъ плѣнникомъ; насъ было болѣе двадцати человѣкъ. Бѣдняги! Многіе изъ насъ были изуродованы самымъ ужаснымъ образомъ; ихъ волосы, лица, одежда были запачканы черною запекшеюся кровью. Они, конечно, претерпѣвали ужасныя физическія страданія: и усталость, и голодъ, и жажду; наконецъ, никто не позаботился о какихъ либо удобствахъ для нихъ: имъ не дали умыться; никто не подумалъ о томъ, чтобы обмыть и перевязать ихъ раны: между тѣмъ, никто никогда не слышалъ отъ нихъ ни вздоховъ, ни стоновъ; никто не замѣчалъ у нихъ ни малѣйшаго признака тревоги или какого либо поползновенія къ жалобамъ. Все это невольно наводило меня на мысль:
«Негодяи, — въ свое время они порабощали другихъ людей, вотъ теперь пришла и ихъ очередь и имъ нечего ожидать лучшаго обращенія; ихъ философская выносливость вовсе не истекаетъ изъ ихъ умственнаго развитія, силы воли и разсудка, но это не болѣе какъ животная дрессировка; это бѣлые индѣйцы».
Рыцари Круглаго Стола.
Большая часть разговоровъ между Рыцарями Круглаго Стола состояла изъ монологовъ, въ которыхъ разсказывались приключенія съ плѣнниками, какъ ихъ полонили, а ихъ друзей и родственниковъ убивали и грабили, отнимая у нихъ и вооруженія и лошадей. И странное дѣло! Насколько я могъ замѣтить, всѣ эти убійства совершались не ради мести за какое-нибудь оскорбленіе или для того, чтобы прекратить старые споры или отразить новыя нападенія, а просто это было нѣчто въ родѣ дуэли между людьми, которые до этой встрѣчи вовсе и не знали другъ друга и уже ни въ какомъ случаѣ не могли нанести оскорбленій одинъ другому. Мнѣ нѣсколько разъ приходилось видѣть мальчиковъ, случайно встрѣтившихся другъ съ другомъ, и вотъ одинъ изъ нихъ говорить: — я могу побороть тебя! И тутъ же, на мѣстѣ, начинается расправа. Но я постоянно думалъ, что такія вещи могутъ происходить между дѣтьми и составляютъ отличительную черту ребячества; но между тѣмъ здѣсь это практиковалось среди взрослыхъ людей, которые еще гордились подобными подвигами. Однако, въ этихъ людяхъ громаднаго роста, съ простодушными сердцами, было что-то заманчивое, что-то увлекательное, милое. Конечно, вѣдь не требуется слишкомъ много ума для того, чтобы ловить на удочку рыбу, такъ и въ этомъ обществѣ не требовалось слишкомъ много ума, такъ какъ выдающійся умъ только нарушился бы симетріею этого общества, исказилъ бы его и сдѣлалъ бы невозможнымъ и самое существованіе такого общества.
Черты лица многихъ рыцарей отличались красотою и мужественностью; въ нихъ замѣчалось даже выраженіе кротости и достоинства, что невольно ослабляло вашъ строгій критицизмъ. Выраженіе благородной кротости наиболѣе всего замѣчалось въ лицѣ сэра Галагада, а точно также и въ лицѣ короля; величіемъ и выраженіемъ собственнаго достинства отличалось лицо сэра дю-Лакъ, а его благородная осанка и исполинскій ростъ довершали очарованіе.
Тутъ произошелъ случай, который сосредоточилъ всеобщее вниманіе на сэрѣ Лаунсело. По знаку, данному однимъ изъ придворныхъ, который былъ нѣчто въ родѣ нащего церемоніймейстера, шесть или восемь плѣнниковъ отдѣлились отъ толпы прочихъ, пали на колѣни и простерли руки по направленію къ женской галереѣ, прося снова милости у королевы. Дама, сидѣвшая на видномъ мѣстѣ въ этомъ цвѣтникѣ женщинъ, граціозно наклонила головку въ знакъ согласія; тогда выборный отъ плѣнниковъ отдалъ какъ самого себя, такъ и своихъ товарищей въ руки королевы, изберетъ-ли она по своему усмотрѣнію дать имъ полную свободу, или возьметъ за нихъ выкупъ, или отправитъ ихъ въ тюрьму, или же обречетъ на смерть; но лишь только онъ сказалъ это, какъ былъ остановленъ сэромъ Кэй сенешаломъ; они были его плѣнники и онъ покорилъ ихъ единственно благодаря своей силѣ и храбрости въ рѣшительной битвѣ на полѣ сраженія.
Изумленіе выразилось на лицахъ всѣхъ присутствующихъ; съ лица же королевы исчезла милостивая улыбка при имени сэра Кэя, а ея взоръ выражалъ отчаяніе. Пажъ, между тѣмъ, шепталъ мнѣ что-то на ухо насмѣшливымъ тономъ, а я въ это время разсуждалъ про себя:
— Сэръ Кэй, въ самомъ дѣлѣ! О, назовите меня, какъ хотите, браните меня сколько угодно. Черезъ двѣ тысячи лѣтъ, пожалуй, люди также нагло будутъ выдумывать и лгать, лишь бы только подчинить себѣ другихъ!
Всѣ взоры были обращены на сэра Кэя и въ этихъ взорахъ выражался строгій допросъ. Но онъ былъ готовъ на все. Онъ всталъ, исполняя свою роль вполнѣ удачно, и объявилъ, что разскажетъ все, какъ было, совершенно вѣрно, отмѣчая одни факты и не комментируя ихъ. — А когда, — продолжалъ онъ, — сами вы найдете эти подвиги честными и славными, то воздайте почесть тому могущественному и храброму человѣку, лучше котораго еще никто не умѣлъ въ рядахъ христіанскихъ войскъ наносить удары мечемъ и отражать непріятеля, защищаясь щитомъ! И этотъ человѣкъ сидитъ среди васъ! Тутъ онъ указалъ на сэра Лаунсело. Ахъ, онъ перехитрилъ ихъ и это былъ самый вѣрный ударъ. Затѣмъ, онъ сталъ разсказывать, какъ сэръ Лаунсело, искавшій приключеній, скоро нашелъ ихъ; онъ убилъ семь исполиновъ однимъ взмахомъ меча и освободилъ сто сорокъ двѣ плѣнныхъ женщины. Затѣмъ онъ отправился далѣе, также искать приключеній; вотъ онъ нашелъ его (сэра Кэя), сражающагося въ отчаянной битвѣ противъ девяти иностранныхъ рыцарей; тогда онъ, сэръ Лаунсело, сталъ сражаться одинъ и побѣдилъ всѣхъ девятерыхъ; на слѣдующее утро сэръ Лаунсело всталъ очень рано, надѣлъ на себя доспѣхи и вооруженіе сэра Кая, сѣлъ на его коня, отправился въ дальнія страны и побѣдилъ тамъ шестнадцать рыцарей въ одной правильной битвѣ и тридцать четыре въ другой; всѣхъ этихъ плѣнниковъ, точно такъ же, какъ и девять предъидущихъ онъ заставилъ дать клятву, что они въ Троицынъ день будутъ при дворѣ короля Артура и предадутся въ руки королевы Геневеры, какъ плѣнные сэра Кэя, сенешала, и какъ добыча его рыцарскаго мужества; вотъ тутъ полдюжина этихъ плѣнниковъ, а остальные прибудутъ тогда, когда поправятся отъ своихъ тяжкихъ ранъ.
Но какъ умилительно было смотрѣть на королеву! Она вся вспыхнула и улыбалась, а ея взоръ выражалъ и смущеніе и счастье; она бросила бѣглый взглядъ на сэра Лаунсело, за что, конечно, въ Арканзасѣ онъ былъ бы приговоренъ къ разстрѣлянію.
Всѣ восхваляли мужество и великодушіе сэра Лаунсело; чтоже касается до меня, то я былъ крайне удивленъ, какъ одинъ человѣкъ могъ побороть цѣлые батальоны опытныхъ бойцевъ. Я выразилъ свое мнѣніе Кларэнсу, но этотъ насмѣшливый мохначъ только сказалъ:
— Какой-нибудь сэръ Кэй всегда будетъ имѣть время найти запасной мѣхъ кислаго вина въ себѣ самомъ; вы видѣли, что онъ удвоилъ свой отчетъ.
Я грустно посмотрѣлъ на мальчика; но тутъ я замѣтилъ на его лицѣ выраженіе глубокаго унынія. Я сталъ слѣдить за направленіемъ его взора и замѣтилъ, что этотъ взоръ устремленъ на старика съ бѣлою бородою въ черной развѣвающейся одеждѣ; этотъ старикъ сталъ у стола на своихъ нетвердыхъ ногахъ; качая своею старою головою, онъ обводилъ присутствующихъ своими безцвѣтными блуждающими глазами. Такой же взглядъ страданія, который я замѣтилъ въ глазахъ пажа, выражался и въ глазахъ всѣхъ присутствовавшихъ — это былъ взглядъ безгласныхъ созданій, которыя знали, что должны терпѣть, не испуская ни одного вздоха.
— Ахъ! опятъ у насъ будетъ то же самое, — вздохнулъ мальчикъ; опять будетъ разсказываться та же скучная исторія, которую онъ разсказывалъ тысячу разъ все въ однихъ и тѣхъ же словахъ; онъ будетъ разсказывать это до самой своей смерти; всякій разъ, когда его бочонокъ полонъ и онъ чувствуетъ необходимость дать работу своему языку, который мелетъ какъ мельница.
— Но кто это такой?
— Мерлэнъ, лгунъ и могущественный магъ, подохни онъ съ своимъ скучнымъ разсказомъ. Но люди его боятся, потому что онъ держитъ въ своихъ рукахъ всѣ бури и молніи, всѣ силы преисподней, которыя являются по его мановенію. Онъ всегда разсказываетъ въ третьемъ лицѣ, какъ бы желая убѣдить присутствующихъ, что онъ слишкомъ скроменъ для того, чтобы прославлять самого себя. Да проклятъ онъ будетъ и да преслѣдуетъ его несчастіе! Добрый другъ, разбудите меня къ вечерней молитвѣ!
Мальчикъ пріютился у меня на плечѣ и намѣревался заснуть. Старикъ началъ свой разсказъ; юноша, дѣйствительно, заснулъ у меня на плечѣ; но не только онъ, но задремали и всѣ придворные, и собаки, и лакеи, и шеренга вооруженной стражи вдоль стѣнъ. Раздался монотонный голосъ разсказчика, и со всѣхъ сторонъ слышалось легкое храпѣніе, которое какъ бы аккомпанировало словамъ старика на подобіе духовыхъ инструментовъ. Нѣсколько головъ присутствовавшихъ опустились на сложенные крестомъ на груди руки, иные откинули головы назадъ съ разинутыми ртами, издавая носовые звуки; мухи заужжали вокругъ разбросанныхъ крошекъ, а крысы повылѣзли изъ своихъ норъ и распоряжались какъ дома; одна изъ нихъ, подобно бѣлкѣ, усѣлась на головѣ короля и грызла кусочекъ сыру, который держала въ лапкахъ, роняя крошки на лицо короля съ самымъ простодушнымъ и наглымъ безстыдствомъ; это была совершенно мирная сцена, вполнѣ успокоивающая усталые глаза и утомленный умъ.
Вотъ каковъ былъ разсказъ старика. Онъ говорилъ: "Король и Мерлэнъ отправились въ путь и прибыли къ одному отшельнику; этотъ отшельникъ былъ хорошій человѣкъ и великій врачъ; отшельникъ излечилъ всѣ раны короля и далъ ему цѣлительныя мази; и пробылъ король у отшельника три дня и три ночи; когда раны короля зажили и онъ могъ сидѣть на лошади, то они уѣхали. Во время пути Артуръ сказалъ: «Нѣтъ y меня меча». — «Это пустое дѣло, — отвѣтилъ Мерлэнъ, — найдемъ мечъ, который достанется тебѣ». Такъ они доѣхали до озера; вода въ немъ была чиста и прозрачна; посреди озера Артуръ увидѣлъ руку въ бѣлой парчѣ; эта рука держала мечъ. «Смотри, — сказалъ Мерлэнъ, — вотъ мечъ, о которомъ я тебѣ говорилъ». Въ это же время они увидѣли и дѣвушку, выходящую изъ воды и идущую no озеру. «Что это за дѣвушка?» — спросилъ Артуръ. — «Это царица озера, — отвѣтилъ Мерлэнъ. — Внутри этого озера есть скала, а на ней грозная крѣпость, такая же, какія мы видимъ на землѣ; эта дѣвушка подойдетъ къ тебѣ и будетъ дружелюбно говорить съ тобою; ты долженъ также быть съ нею вѣжливъ и тогда мечъ будетъ твой». Дѣйствительно, дѣвушка подошла къ Артуру, привѣтливо поклонилась ему и онъ отвѣтилъ ей тѣмъ же. «Дѣвица, — спросилъ Артуръ, — что за мечъ держитъ какая-то рука надъ водою? Я хотѣлъ бы, чтобы этотъ мечъ былъ моимъ, такъ какъ у меня нѣтъ меча». — «Король, сэръ Артуръ», — сказала дѣвушка, — «этотъ мечъ принадлежитъ мнѣ; если ты мнѣ дашь такой даръ, какой я у тебя попрошу, то мечъ будетъ твой!» — «Клянусь тебѣ», — отвѣтилъ Артуръ, — «что я дамъ тебѣ такой даръ, какой ты попросишь». — «Хорошо», — сказала дѣвушка, — «иди къ лодкѣ, но греби самъ, возьми себѣ мечъ, а я спрошу мой даръ, когда наступитъ время». Сэръ Артуръ и Мерлэнъ привязали своихъ коней къ двумъ деревьямъ, направились къ лодкѣ, сѣли въ нее, подъѣхали къ мечу и сэръ Артуръ безпрепятственно взялъ его себѣ. Въ это время рука скрылась подъ водою; а всадники вернулись къ своимъ конямъ и отправились далѣе. И вотъ сэръ Артуръ увидѣлъ великолѣпную бесѣдку. «Что означаетъ эта бесѣдка?» — спросилъ Артуръ! — «Это бесѣдка рыцаря сэра Пеллинора, съ которымъ ты недавно сражался; но теперь его тутъ нѣтъ; у него произошла ссора съ однимъ изъ твоихъ рыцарей, этимъ длиннымъ Эгглемомъ; они сразились, Эгглемъ бѣжалъ, но прежде чѣмъ умереть, прогналъ Пеллинора до Карліона; мы его встрѣтимъ на большой дорогѣ», — «Хорошо», — сказалъ Артуръ, — «теперь у меня есть мечъ, я сражусь съ нимъ и отомщу ему!» — «Нѣтъ, сэръ», — возразилъ Мерлэнъ, — «этого не должно быть; рыцарь слишкомъ утомленъ битвой и скорой ѣздой; тебѣ не будетъ никакой чести заводить ссору съ такимъ рыцаремъ; послушайся моего совѣта, дай ему проѣхать спокойно, онъ скоро окажетъ тебѣ большую услугу, а послѣ его смерти и его сыновья будутъ служить тебѣ. Не пройдетъ много времени, какъ ты сочтешь большимъ счастьемъ отдать за него твою сестру». — «Когда я его встрѣчу», — согласился Артуръ, — «я сдѣлаю такъ, какъ ты мнѣ совѣтуешь». Затѣмъ сэръ Артуръ посмотрѣлъ на свой мечъ; ему очень хотѣлось пустить его въ дѣло. «Что тебѣ больше нравится», — спросилъ Мерлэнъ, — "мечъ или ножны? — «Конечно, мечъ!» — отвѣтилъ Артуръ. — «Это крайне неблагоразумно», — возразилъ Мерлэнъ, — «ножны въ десять разъ цѣннѣе меча; если у тебя ножны съ собою, ты никогда не потеряешь крови; носи всегда ножны съ собою». Разговаривая такимъ образомъ, они приблизились къ Карліону; на пути они встрѣтили сэра Пеллинора; но Мерлэнъ устроилъ такъ, что Пеллиноръ не видалъ Артура и проѣхалъ, не сказавъ ни слова. «Удивительно, право», — замѣтилъ Артуръ, — «что рыцарь не сказалъ ни слова». — «Сэръ», — отвѣтилъ Мерлэнъ, — «онъ тебя не видѣлъ, иначе ты не отдѣлался бы отъ него такъ легко». Накокецъ, они достигли Карліона, гдѣ всѣ рыцари были очень довольны прибытіемъ Артура. Когда же они услышали о приключеніяхъ своего короля, то крайне удивились, что онъ подвергалъ свою особу такой опасности. Однако, всѣ именитые люди порѣшили, что пріятно быть подъ начальствомъ такого вождя, который пускается въ приключенія, какъ простой рыцарь.
Сэръ Динаданъ Юмористъ.
Мнѣ показалось, что эта причудливая ложь была прекрасно разсказана; но вѣдь я слышалъ разсказъ только одинъ разъ и потому это составляетъ большую разницу; онъ могъ понравиться и другимъ, когда еще былъ свѣжъ, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія.
Сэръ Динаданъ Юмористъ проснулся первый и разбудилъ всѣхъ своей практичной шуткой, которая, однако, не отличалась замысловатостью. Онъ привязалъ металлическій котелокъ къ одной изъ собакъ и спустилъ его такъ, что онъ гремѣлъ по полу; собака стала бѣгать, пугаясь этого звона; къ ней присоединились другія собаки и тутъ произошло такое смятеніе и шумъ, что всѣ придворные проснулись и стали смѣяться до слезъ, глядя на эту потѣху; нѣкоторые даже упали съ своихъ стульевъ и катались по полу, умирая отъ смѣха; словомъ, всѣ они совершенно походили на дѣтей. Серъ Динаданъ, однако, очень гордился своею выдумкою; онъ не переставалъ о ней разсказывать, такъ что утомилъ, вѣроятно, всѣхъ; но ему непремѣнно хотѣлось объяснить всѣмъ, какимъ образомъ зародилась въ его головѣ такая безсмертная идея; онъ все еще продолжалъ смѣяться, когда другіе давно уже умолкли. Наконецъ, онъ помѣстился такъ, что можно было подумать, точно онъ хочетъ говорить рѣчь — дѣйствительно, это была юмористическая рѣчь. Я думаю, что еще никогда не слышалъ столько устарѣлыхъ шутокъ въ теченіе всей моей жизни. Дѣйствительно, мнѣ было очень скучно сидѣть здѣсь, за тринадцать вѣковъ до моего рожденія и слушать всѣ эти глупыя остроты, которыя маводили на меня сонъ, когда я еще былъ мальчишкой тысячу триста лѣтъ спустя послѣ этого. Я убѣдился, что тутъ, въ это время и не можетъ появиться какой-либо новой остроты. Всѣ смѣялись этимъ устарѣлымъ шуткамъ, но вѣдь люди всегда такъ поступаютъ; я замѣчалъ это и нѣсколько столѣтій позднѣе. Но почему же насмѣшникъ — я подразумѣваю подъ этимъ юношу — пажа, — вовсе не смѣялся. Онъ не смѣялся громко, но язвительно издѣвался, такъ какъ имѣлъ привычку насмѣхаться надъ всѣмъ.
Онъ шепталъ мнѣ на ухо, что большая часть остротъ сэра Динадана подгорѣла, а остальная выдохлась. Слово «выдохлась» мнѣ очень понравилось. Я находилъ, что эти шутки и остроты можно отнести къ геологическому періоду. Но мой пажъ разинулъ ротъ, такъ какъ въ то время не имѣли еще ни малѣйшаго понятія о геологіи. Тутъ я замѣтилъ кстати про себя, что какъ много могу способствовать общественному благополучію, если только мнѣ удастся выпутаться изъ этого дѣла.
Но въ это время сэръ Кэй всталъ и началъ разсказывать о томъ, какъ онъ взялъ меня въ плѣнъ. Конечно, мнѣ необходимо ныло выслушать это совершенно серьезно, что я и сдѣлалъ. Сэръ Кэй началъ съ того, что сталъ объяснять, какъ встрѣтилъ меня въ далекой странѣ варваровъ, гдѣ всѣ носили такое же странное одѣяніе, какъ и у меня, — одѣяніе это было дѣломъ волшебства и представляло собою вѣрную защиту противъ нападенія людей. Затѣмъ онъ разсказалъ, какимъ образомъ молитвою онъ уничтожилъ силу волшебства; потомъ, въ продолженіи трехчасовой битвы убилъ моихъ тридцать рыцарей, а меня взялъ въ плѣнъ, но сохранилъ мнѣ жить, чтобы показать такую диковинку королю и всему двору; говоря обо мнѣ, онъ постоянно употреблялъ такого рода выраженія: «этотъ ужасный исполинъ», или «это чудовище, коптящее небо» или этотъ «людоѣдъ, пожирающій человѣческое мясо», всѣ слушали его съ большимъ простодушіемъ, никто даже не улыбнулся, не смотря на то, что было полное разногласіе между этою водянистою статистикою и мною. Кромѣ того, онъ еще разсказалъ, что я, намѣреваясь убѣжать отъ него, вскочилъ однимъ прыжкомъ на высокое дерево, но что онъ прогналъ меня оттуда большимъ камнемъ, который могъ бы раздробить мнѣ всѣ кости и затѣмъ заставилъ меня поклясться, что я явлюсь на судъ ко двору короля Артура. Онъ кончилъ тѣмъ, что осудилъ меня на смерть; казнь должна была состояться 21 числа текущаго мѣсяца: но онъ былъ такъ много озабоченъ этимъ, что прежде, чѣмъ назвать число, остановился и зѣвнулъ.
Въ это время, конечно, я дрожалъ отъ ужаса; дѣйствительно, я былъ въ полномъ разсудкѣ и скорѣе допустилъ бы себя убить, чѣмъ согласиться съ тѣмъ, что въ моей одеждѣ заключалось какое-то волшебство. Это была самая обыкновенная пара платья, за которую я заплатилъ пятнадцать долларовъ въ магазинѣ готовыхъ вещей. Я былъ настолько въ здравомъ умѣ, что даже могъ отмѣтить слѣдующее обстоятельство: многія выраженія, касающіяся этого и исходившія изъ устъ первыхъ дамъ и джентльменовъ въ странѣ, заставили бы покраснѣть всякаго. Даже назвать ихъ слова неделикатными было бы слишкомъ мягкимъ терминомъ для выраженія этой идеи. Сколько разъ я читалъ «Тома Джоиса», «Родерика Рандома» и многія другія книги въ такомъ родѣ и зналъ, что великосвѣтскіе джентльмены и лэди въ Англіи были или очень мало, или вовсе неразборчивы въ своихъ разговорахъ, а, слѣдовательно, и въ нравственномъ отношеніи и въ поведеніи, что являлось результатомъ этихъ разговоровъ; но это измѣнилось къ лучшему за послѣднее столѣтіе: факты доказываютъ, что только въ нашемъ девятнадцатомъ столѣтіи, — говоря въ широкомъ смыслѣ слова, — древніе типы истыхъ лэди и истыхъ джентльменовъ вѣрно описаны въ исторіи Англіи и даже въ исторіи Европы. Представьте себѣ, что если бы сэръ Вальтеръ вмѣсто того, чтобы влагать разговоры въ уста своихъ характеровъ, допустилъ бы, чтобы характеры говорили сами за себя? Тогда говорили бы о Рэчели и о Айвенго и о кроткой лэди Равена такъ, что это смутило бы любого бродягу нашего времени. Однако, для людей, несознающихъ свою неделикатность, всѣ вещи кажутся деликатными. Люди короля Артура даже вовсе и не понимали, что они были неприличны, а у меня было достаточно присутствія духа, чтобы не упоминать объ этомъ.
Всѣ были крайне смущены тѣмъ, что мое платье заколдовано и тогда только нѣсколько успокоились, когда Мерлэнъ предложилъ имъ самую обыкновенную вещь. Онъ спросилъ, почему они были такъ глупы, что не догадались снять съ меня этой одежды. Менѣе чѣмъ въ одну минуту я былъ раздѣтъ до нага. Ахъ, Боже мой, Боже мой! я не могу вспомнить объ этомъ: я былъ единственнымъ смущеннымъ лицомъ изъ всѣхъ присутствовавшихъ. Меня оспаривали другъ у друга; все это дѣлалось такъ просто и естественно, точно я былъ какой-нибудь кочанъ капусты. Королева Геневера такъ же простодушно интересовалась мною, какъ и всѣ прочіе, она даже выразилась, что еще никогда не видѣла такихъ ногъ, какъ у меня. Это былъ единственный комплиментъ по моему адресу, если только это можно назвать комплиментомъ.
Наконецъ, меня увели въ одну сторону, а мое несчастное платье унесли въ другую. Меня втолкнули въ темную и крошечную каморку въ башнѣ; — дали какіе-то жалкіе остатки кушанья вмѣсто обѣда, клочекъ соломы вмѣсто постели, наконецъ, моимъ обществомъ тутъ было безчисленное множество крысъ.
Вдохновеніе.
Я былъ утомленъ до такой степени, что даже страхъ за свою судьбу не могъ меня удержать отъ сна.
Когда я проснулся и пришелъ въ себя, то мнѣ казалось, что я спалъ очень долго. Моею первою мыслью было: «хорошо, что я проснулся раньше, чѣмъ меня успѣли повѣсить, утопить, сжечь, или что-либо въ этомъ родѣ… Что за удивительный это былъ сонъ! Я еще подремлю немного до зари, а потомъ отправлюсь на оружейный заводъ и тогда раздѣлаюсь съ Геркулесомъ.
Но вдругъ послышалась ужасная музыка цѣпей и болтовъ, моя каморка озарилась свѣтомъ и этотъ мотылекъ, Кларенсъ, стоялъ передо мною! Я съ изумленіемъ посмотрѣлъ на него; у меня даже захватило дыханіе.
— Какъ! — воскликнулъ я, — вы здѣсь? Убирайтесь съ остаткомъ моего сна!
Но онъ только засмѣялся, и кажется, намѣренъ былъ шутитъ надъ моимъ грустнымъ положеніемъ.
— Скажи мнѣ, — началъ онъ, — про какой сонъ ты говоришь?
— Какъ какой сонъ? Тотъ сонъ, что я нахожусь при дворѣ Артура и являюсь лицомъ, которое никогда не существовало; затѣмъ то, что я говорилъ съ вами, и все это не болѣе, какъ игра воображенія.
— Ого, вотъ оно что! А скажи мнѣ на милость, развѣ ты считаешь сномъ и то, что тебя завтра сожгутъ? Отвѣть-ка мнѣ на это?
Его слова были для меня ужаснымъ ударомъ. Я сталъ думать о томъ, что сонъ это или нѣтъ, а все-же мое положеніе было крайне серьезное; такъ какъ я зналъ по своимъ минувшимъ опытамъ, что быть сожженнымъ, хотя бы и во снѣ, далеко не шутка и этого необходимо избѣгнуть какими бы то ни было средствами, а ихъ я долженъ придумать. Поэтому я сказалъ умоляющимъ голосомъ:
— Ахъ, Кларенсъ, милый мальчикъ, мой единственный другъ, вѣдь вы мой другъ, не такъ-ли? Не дайте мнѣ погибнуть, помогите мнѣ убѣжать изъ этого ужаснаго мѣста!
— Убѣжать? Но какъ, милый человѣкъ, можно это сдѣлать? Въ корридорахъ стража и часовые.
— Конечно, конечно! Но сколько ихъ тамъ, Кларенсъ? Надѣюсь, что немного?
— О, нѣтъ, ихъ тамъ много! Нельзя и думать о томъ, чтобы убѣжать! — Затѣмъ послѣ небольшой паузы онъ началъ нерѣшительно, — но тутъ есть другія причины, болѣе вѣскія…
— Что такое? Какія причины?
— Хорошо… они говорятъ… Но, право, я не смѣю сказать… Не смѣю…
— Почему же, мой бѣдняжка? Въ чемъ дѣло? Отчего вы такъ поблѣднѣли? Почему вы дрожите?
— О, дѣйствительно, мнѣ нужно сказать тебѣ… но…
— О, скажите, скажите! Будьте мужчиной, мой хорошій мальчикъ!
Онъ колебался; съ одной стороны, его подстрекало желаніе разсказать мнѣ все, съ другой, его удерживалъ страхъ; затѣмъ онъ подошелъ къ двери и сталъ прислушиваться; потомъ подошелъ близко, близко ко мнѣ, прижалъ губы къ моему уху и сталъ говорить тихимъ шепотомъ свои ужасныя новости съ полнымъ опасеніемъ, чтобы кто-нибудь ихъ не услышалъ, точно за сообщеніе такихъ вещей угрожали смертною казнію.
Мерлэнъ, по своей злобѣ, заколдовалъ эту башню и теперь въ цѣломъ королевствѣ не найдется человѣка, настолько отчаяннаго, который рѣшился бы встрѣтиться съ тобою! Теперь я сказалъ все! Господи, умилосердись надо мною! А ты будь добръ и милостивъ ко мнѣ, бѣдному юношѣ, который желаетъ тебѣ добра; если ты обманешь меня, то я погибъ.
Я засмѣялся самымъ искреннимъ здоровымъ смѣхомъ, какъ давно не смѣялся, и радостно сказалъ:
— Мерлэнъ заколдовалъ! Мерлэнъ, въ самомъ дѣлѣ? Этотъ низкій, старый обманщикъ, этотъ старый корчливый оселъ? Обманъ, чистый обманъ, самый наглый изъ всѣхъ обмановъ въ мірѣ. Почему мнѣ кажется, что изъ всѣхъ этихъ ребяческихъ, глупыхъ, тупоголовыхъ, малодушныхъ суевѣрій, которыя когда-либо… О, проклятый Мерлэнъ!..
Но Кларенсъ не далъ мнѣ кончить, онъ упалъ на колѣни и, казалось, сходилъ съ ума отъ страха.
— О, пощади! Это ужасныя слова! На насъ упадутъ стѣны, если ты будешь продолжать такъ говорить. О, возьми назадъ эти слова, пока еще не поздно!
Теперь это странное сопоставленіе дало мнѣ хорошую мысль, надъ которою слѣдовало подумать. Если всѣ тутъ дѣйствительно такъ испуганы вымышленнымъ волшебствомъ Мерлэна, какъ былъ напуганъ Кларенсъ, то, конечно, человѣкъ болѣе развитой, какимъ, напримѣръ, былъ я, можетъ навести на нихъ еще большій ужасъ, воспользовавшись такимъ положеніемъ дѣлъ. Я задумался надъ этимъ и сталъ вырабатывать въ головѣ планъ дѣйствій. Затѣмъ я сказалъ Кларенсу:
— Встаньте; посмотрите мнѣ прямо въ глаза; знаете-ли, о чѣмъ я смѣялся?
— Нѣтъ; но только умоляю тебя, не смѣйся болѣе!
— Хорошо; теперь я скажу вамъ, о чемъ я смѣялся. Я смѣялся потому, что я самъ чародѣй.
— Ты? И юноша отступилъ отъ меня на шагъ назадъ, такъ онъ былъ этимъ пораженъ; но въ тоже время онъ всталъ передо мною въ самую почтительную позу. Я тотчасъ принялъ это къ свѣдѣнію; это доказывало, что чародѣю не нужно никакой особенной репутаціи, а слѣдуетъ только заявить, что онъ магъ; народъ вѣритъ на слово. И поэтому я продолжалъ:
— Я зналъ Мерлэна семьсотъ лѣтъ тому назадъ.
— Семьсотъ лѣтъ?..
— Не прерывайте меня. Онъ умиралъ и оживалъ тринадцать разъ и каждый разъ путешествуетъ подъ различными именами: Слиста, Джонса, Робинсоона, Джэксона, Петерса, Гэскенса, Мерлэна, словомъ, всякій разъ онъ принимаетъ новое вымышленное имя. Я зналъ его въ Египтѣ триста лѣтъ тому назадъ; я зналъ его въ Индіи пятьсотъ лѣтъ тому назадъ, онъ постоянно толчется на моей дорогѣ и это начинаетъ мнѣ надоѣдать. Онъ не можетъ дѣйствовать, какъ настоящій чародѣй; ему извѣстны только нѣкоторые старые фокусы, но онъ никогда не переступалъ извѣстныхъ границъ и никогда ихъ не переступитъ; онъ хорошъ для провинціи, но никогда не рѣшится дѣйствовать въ присутствіи настоящаго чародѣя по призванію. Теперь, слушайте, Кларенсъ, я сдѣлался вашимъ другомъ и взамѣнъ вы должны также подарить и меня своей дружбой. Я прошу васъ объ одной милости. Закиньте словечко королю, что я великій магъ Гэй-ю-Мукалеерсъ, вождь цѣлаго племени; я хочу, чтобы вы дали понять королю, что я имѣю намѣреніе навести бѣдствіе на эту страну, если только проектъ сэра Кэя будетъ приведенъ въ исполненіе и мнѣ причинятъ зло. Не хотите-ли вы сказать объ этомъ королю?
Бѣдный мальчикъ былъ въ такомъ состояніи, что не могъ мнѣ отвѣчать. Даже жалость брала смотрѣть на такое испуганное созданіе. Онъ обѣщалъ мнѣ все; но также и меня онъ заставилъ дать ему обѣщаніе, что я останусь его другомъ, не стану ничего предпринимать дурного противъ него и не буду наводить на него никакихъ чаръ; мальчикъ стоялъ какъ больной, опершись о стѣну. Меня же теперь занимала мысль: какое я сдѣлалъ безуміе! Когда мальчикъ успокоится и поразмыслитъ хорошенько обо всемъ, то сочтетъ меня за обманщика, потому что если бы я былъ дѣйствительно великимъ чародѣемъ, то не сталъ бы просить его, такого ничтожнаго мальчика, освободить меня изъ заключенія.
Я болѣе часу терзался этими мыслями и бранилъ себя за свою оплошность. Наконецъ, я нѣсколько успокоилъ себя тѣмъ, что эти животныя почти никогда ни разсуждаютъ, никогда не дѣлаютъ никакихъ сопоставленій; изъ всѣхъ ихъ разговоровъ видно, что они не понимаютъ противорѣчій.
Размышляя объ этомъ, я нашелъ, что сдѣлалъ еще одну оплошность: я послалъ мальчика напугать весь дворъ, а между тѣмъ и самъ не знаю, какое могу навести на нихъ бѣдствіе; этотъ народъ крайне падокъ до всевозможныхъ чудесъ, но жаждетъ, чтобы эти чудеса приводились въ исполненіе. Предположимъ, что меня позовутъ для испытаній? Предположимъ, что меня заставятъ назвать какого рода бѣдствіе ихъ ожидаетъ? Да, я сдѣлалъ оплошность сначала мнѣ слѣдовало придумать какое-либо бѣдствіе. Что мнѣ дѣлать, чтобы выиграть хотя немного времени?» Я былъ въ сильной тревогѣ; да, это былъ ужасный родъ безпокойства… «Но слышны шаги!.. Они приближаются. Если бы у меня была хотя минута на размышленіе… Хорошо! Я нашелъ!.. Теперь все будетъ какъ слѣдуетъ!»
Какъ вы видите, дѣло шло о затмѣніи солнца. Мнѣ пришло въ голову, какъ въ былое время Колумбъ или Кортецъ, или кто-либо другой изъ подобныхъ людей, пользовались затмѣніемъ солнца, какъ пугаломъ для дикарей, такъ и теперь мысли были на моей сторонѣ и я самъ разыграю эту роль.
Но въ это время вышелъ Кларенсъ, полный отчаянія и сказалъ:
— Я передалъ твое порученіе королю: онъ былъ сильно испуганъ; онъ уже былъ готовъ отдать приказаніе, чтобы тебя освободили, дали тебѣ одежду и помѣщеніе, какое подобаетъ такому великому человѣку, но тутъ появился Мерлэнъ и испортилъ все дѣло; онъ увѣрилъ короля, что ты сумасшедшій и самъ не знаешь, о чемъ говоришь, что твоя угроза одно только сумасбродство и празднословіе. Они долго спорили; наконецъ, Мерлэнъ сказалъ съ насмѣшкою: "Почему же онъ не назвалъ этого бѣдствія? Вѣроятно, потому, что не могъ этого сдѣлать. «Такое доказательство вполнѣ убѣдило короля; поэтому король проситъ тебя назвать, какого рода будетъ это бѣдствіе и въ какое время». О, прошу тебя, не откладывай; если ты будешь откладывать, то этимъ удвоишь и даже утроишь опасность. О, будь благоразуменъ, назови, какое это будетъ бѣдствіе.
Я помолчалъ нѣсколько минутъ, чтобы собраться съ мыслями и съ моими впечатлѣніями и тогда сказалъ:
— Какъ долго я пробылъ въ этой конурѣ?
— Тебя заключили сюда вчера послѣ обѣда, а теперь девять часовъ утра.
— О, въ такомъ случаѣ, я хорошо спалъ, вполнѣ достаточно! Теперь вы говорите девять часовъ утра! А до полуночи еще можетъ быть много осложненій. Сегодня у насъ двадцатое?
— Да, двадцатое.
— А завтра меня сожгутъ живымъ?
Мальчикъ вздрогнулъ.
— Въ которомъ часу?
— Ровно въ полдень.
— Теперь я скажу вамъ то, что слѣдуетъ. Тутъ я остановился и помолчалъ съ минуту, глядя въ упоръ на этого дрожащаго мальчика; затѣмъ я началъ низкимъ, равномѣрнымъ голосомъ, постепенно повышая его до драматическаго паѳоса и исполнилъ это такъ хорошо, точно всю жизнь я не дѣлалъ ничего другого. «Стунай и скажи королю, что какъ только я испущу духъ, какъ весь міръ повергнется въ полуночный мракъ смерти; солнце будетъ изъято мною изъ вселенной и уже никогда не станетъ болѣе свѣтить; плоды земные исчезнутъ отъ недостатка свѣта и тепла, а люди на землѣ погибнутъ отъ голода, всѣ до одного человѣка».
Мнѣ пришлось вынести мальчика самому, такъ какъ онъ былъ въ обморокѣ. Я передалъ его солдатамъ я вернулся обратно въ свою каморку.
Затмѣніе солнца.
Въ тишинѣ и во мракѣ, осуществленіе факта скоро стало дополнять самое сознаніе его. Простое сознаніе какого-либо факта бываетъ очень блѣдно; но если вы начинаете осуществлять сознаваемый фактъ, то онъ принимаетъ извѣстную окраску. Большая разница существуетъ между тѣмъ, если слышатъ, что человѣку нанесенъ ударъ оружіемъ въ сердце, или видѣть, какъ это дѣлаютъ. Въ тишинѣ и во мракѣ сознаніе той опасности, которой я подвергался, все глубже и глубже занимало мои мысли, и непріятная дрожь пробѣгала по всему моему тѣлу.
Но, благодаря благосклонному предвидѣнію природы, бываетъ всегда такъ, что лишь только человѣкъ падаетъ духомъ до извѣстной степени, какъ тотчасъ является какой-либо отводъ и человѣкъ ободряется. Возникаютъ надежды, а вмѣстѣ съ ними и веселое расположеніе духа, и желаніе что-либо для себя сдѣлать, если это только еще возможно. Когда я нѣсколько ободрился, во мнѣ произошелъ переворотъ; я сказалъ самъ себѣ, что солнечное затмѣніе непремѣнно спасетъ меня, и я сдѣлаюсь первымъ человѣкомъ въ государствѣ. Теперь я считалъ себя самымъ счастливымъ человѣкомъ въ мірѣ; я даже съ нетерпѣніемъ ожидалъ завтрашняго дня, когда вполнѣ восторжествую надъ всѣми, и весь народъ будетъ оказывать мнѣ почести.
Кромѣ того, у меня еще являлась и та мысль, что если этому суевѣрному народу сообщить объ ожидающемъ ихъ бѣдствіи и они захотятъ пойти на компромиссъ, то какъ мнѣ поступить въ данномъ случаѣ. Размышляя объ этомъ, я опять услышалъ приближеніе шаговъ. «Ахъ, вѣрно, мнѣ хотятъ предложить компромиссъ. Увидимъ, если это что-нибудь хорошее, то я, конечно, долженъ согласиться; если же нѣтъ, то я не потеряю почвы подъ ногами и добьюсь чего-нибудь вполнѣ хорошаго».
Но вотъ дверь отворилась и явились вооруженные солдаты. Ихъ начальникъ сказалъ:
— Костеръ готовъ! Иди!
— Костеръ!
Я совершенію потерялъ силы; тяжело было разставаться съ жизнью; всѣ мои мечты разлетѣлись въ прахъ; но лишь только ко мнѣ вернулась способность говорить, я сказалъ:
— Но вѣдь это недоразумѣніе; казнь назначена на завтра!
— Приказъ измѣненъ; поторопись!
Я погибъ; теперь уже ничто не могло мнѣ помочь. Я былъ изумленъ, пораженъ, приведенъ въ отчаяніе; я даже и не могъ совладать съ собою, и только вертѣлся вокругъ, какъ сумасшедшій; солдаты вытолкнули меня изъ моей каморки, окружили меня и повели по лабиринту подземныхъ корридоровъ и, наконецъ, вывели меня на свѣтъ Божій. Когда мы вступили на широкій дворъ, закрытый со всѣхъ сторонъ, то я содрогнулся отъ ужаса; первый предметъ, бросившійся мнѣ въ глаза, былъ костеръ, а подлѣ него вязка хвороста и монахъ. По всемъ четыремъ сторонамъ двора сидѣла публика рядами, въ видѣ террасъ, пестрѣвшихъ всевозможными цвѣтами матерій. Король и королева сидѣли на своихъ тронахъ; это были наиболѣе замѣтныя фигуры.
Разсмотрѣть все это было дѣломъ одной секунды. Затѣмъ Кларенсъ проскользнулъ ко мнѣ съ своего мѣста и сталъ сообщать мнѣ на ухо послѣднія новости; его глаза блистали торжествомъ и счастьемъ; онъ говорилъ мнѣ:
«Это, благодаря мнѣ, сдѣлали измѣненіе! Я много работалъ надъ этимъ. Когда я имъ объявилъ, какого рода бѣдствіе ихъ ожидаетъ и убѣдился, что это напугало ихъ, то я подумалъ, что наступило время дѣйствовать! Я сталъ разсказывать то тому, то другому, что твоя власть надъ солнцемъ достигнетъ полной силы только завтра утромъ; поэтому, если желаютъ спасти солнце и міръ, то ты долженъ быть казненъ сегодня, такъ какъ твои чары пока еще колеблются, и тебѣ недостаетъ полнаго могущества. Конечно, все это была ложь съ моей стороны, но они схватились за это, какъ за спасеніе, ниспосланное имъ свыше; а въ это время я украдкой смѣялся надъ ними; но все же былъ очень доволенъ, что мнѣ, такому ничтожному созданію, удалось спасти твою жизнь. Ахъ, какъ все это счастливо кончилось! Тебѣ не нужно будетъ наносить дѣйствительный вредъ солнцу; ахъ, не забывай этого! Ради спасенія твоей души, не забывай! Сдѣлай только такъ, чтобы чуть-чуть стало темно — самую крошечку стемнѣло бы и этимъ кончи. Увѣряю тебя, что этого будетъ совершенно достаточно. Конечно, они увидятъ, что я говорилъ неправду, но припишутъ это моему невѣжеству; ты увидишь, что лишь только упадетъ на землю малѣйшая тѣнь мрака, какъ они сойдутъ съ ума отъ ужаса; они освободятъ тебя и возвеличатъ! Теперь ступай на торжество! Помни только, — о, добрый другъ, — умоляю тебя, не забывай мою просьбу и не дѣлай зла благословенному солнцу. Ради меня, твоего вѣрнаго друга!»
Изъ всей этой длинной рѣчи, я, удрученный горемъ и отчаяніемъ, въ эту минуту понялъ только одно, что Кларенсъ просилъ меня пощадить солнце; но въ то же время глаза юноши смотрѣли на меня съ такою глубокою признательностью, что у меня не хватило духу сказать ему, что его простодушная наивность погубила меня и обрекла на смерть.
Пока солдаты вели меня черезъ дворъ, водворилась такая мертвая тишина, что если бы я былъ слѣпъ, то подумалъ бы, что нахожусь совершенно одинъ, а между тѣмъ, на эстрадахъ около стѣнъ помѣщалось около четырехъ тысячъ человѣкъ. Незамѣтно было ни малѣйшаго движенія въ этой громадной массѣ человѣческихъ существъ; всѣ они были такъ же неподвижны, какъ каменный изваянія и такъ же блѣдны; но только всѣ лица выражали испугъ. Эта мертвая тишина продолжалась и тогда, когда меня приковывали цѣпью къ столбу; она продолжалась и тогда, пока старательно раскладывали хворостъ около моихъ ногъ, моихъ колѣнъ и всего моего тѣла. Затѣмъ наступила пауза и водворилась еще болѣе глубокая тишина, если это только было возможно, и монахъ преклонился у моихъ ногъ съ пламенѣющимъ факеломъ; толпа совершенно безсознательно приподнялась со своихъ мѣстъ; монахъ распростеръ руки надъ моею головою, а глаза поднялъ къ небу и сталъ произносить латинскія слова; онъ продолжалъ говорить нѣсколько мгновеній и вдругъ остановился. Я подождалъ немного, затѣмъ поднялъ на него глаза и увидѣлъ, что онъ стоялъ, какъ громомъ пораженный. Въ это же мгновеніе вся толпа народа также тихо встала, точно по командѣ. Я слѣдилъ за глазами присутствовавшихъ и увидѣлъ, что начинается солнечное затмѣніе. Ко мнѣ вернулась жизнь, и кровь такъ и заклокотала въ моихъ жилахъ! Я сдѣлался совершенно инымъ человѣкомъ! Черное кольцо медленно надвигалось на дискъ солнца, а мое сердце билось все сильнѣе и сильнѣе, и всѣ присутствовавшіе, въ томъ числѣ и патеръ, неподвижно смотрѣли на небо. Я зналъ, что вслѣдъ за тѣмъ взоры всей толпы обратятся на меня и если это будетъ, то я спасенъ. А я въ это время стоялъ съ простертою рукою, указывая на солнце. Ужасъ, подобно волнѣ, охватывалъ всю толпу, но вотъ раздались два выстрѣла: второй вслѣдъ за первымъ.
— Зажигайте факелъ!
— Я запрещаю!
Первое приказаніе исходило отъ Мэрлэна, второе отъ короля. Мерлэнъ поднялся съ своего мѣста, вѣроятно, онъ хотѣлъ самъ зажечь факелъ, насколько я могъ объ этомъ судить, но въ это время я сказалъ:
— Оставайся на своемъ мѣстѣ! Если кто осмѣлится подняться, не исключая и короля, прежде чѣмъ я это дозволю, того я разгромлю и сожгу молніею.
Всѣ опустились на свои мѣста; конечно, я и ожидалъ, что это такъ и будетъ. Мерлэнъ колебался нѣсколько мгновеній и я сильно терзался въ эти мгновенія; но вотъ, наконецъ, и онъ сѣлъ и тогда я вздохнулъ свободнѣе; теперь я зналъ, что масса въ моей власти. Но въ это время король сказалъ:
— Будь милостивъ, прекрасный сэръ, прекрати это бѣдствіе и не испытывай насъ такимъ ужаснымъ образомъ. Намъ сказали, что твоя сила не достигнетъ всей своей полноты ранѣе завтрашняго утра; но…
— Ваше величество предполагаетъ, что это могла быть ложь? Да, это была ложь!
Мои слова произвели громадное дѣйствіе; со всѣхъ сторонъ простирались руки, и короля осаждали просьбами, чтобы меня купилъ за какую угодно цѣну, лишь бы только прекратить это бѣдствіе. Король былъ также совершенно согласенъ съ народомъ и потому, обращаясь ко мнѣ, сказалъ:
— Объяви, какія хочешь условія, уважаемый сэръ, только избавь насъ отъ этого бѣдствія; пощади солнце.
Моя судьба была рѣшена. Я могъ бы тотчасъ предложить свои условія, но въ то же время не въ моихъ силахъ было остановить затмѣніе солнца. Я попросилъ дать мнѣ время на размышленіе. Король сказалъ:
— Ахъ, какъ долго! Какъ долго, добрый сэръ! Будь милостивъ! Посмотри, каждую минуту становится все темнѣе и темнѣе! прошу тебя, скажи, долго-ли это будетъ?
— Не долго! Можетъ быть, полчаса, а то и часъ.
Тутъ всѣ приступили ко мнѣ съ просьбами самыми упорными, самыми патетическими; но я не могъ опредѣлить срока, такъ какъ не помнилъ, какъ долго должно продолжаться полное затмѣніе. Я былъ въ самомъ затруднительномъ положеніи, надъ которымъ приходилось призадуматься. Произошло нѣчто странное съ этимъ затмѣніемъ и самый даже этотъ фактъ былъ несовсѣмъ для меня ясенъ. Дѣйствительно-ли это было шестое столѣтіе, или все это совершалось во снѣ? Но тутъ у меня явилась новая надежда. Если мальчикъ не ошибся въ числѣ и, дѣйствительно, было 20-е іюня, то значитъ, это не шестое столѣтіе. Я дотронулся до рукава монаха и спросилъ его, которое число.
Онъ отвѣтилъ мнѣ, что двадцать первое! У меня опять пробѣжалъ холодъ по тѣлу. Я спросилъ, не ошибся-ли онъ, но тотъ отвѣчалъ, что онъ въ этомъ вполнѣ увѣренъ и прекрасно зналъ, что 21-е число. И такъ этотъ волосатый мальчишка опять все перепуталъ! Дѣйствительно, въ этотъ день должно быть затмѣніе солнца. И такъ я, на самомъ дѣлѣ, нахожусь при дворѣ короля Артура и могу вполнѣ воспользоваться этимъ обстоятельствомъ.
А между тѣмъ, мракъ становился все гуще и гуще, а народъ приходилъ все въ большее и большее отчаяніе.
— Я подумалъ, сэръ король; — отвѣчалъ я. — Чтобы дать вамъ урокъ, я продолжу мракъ надъ землею и день будетъ превращенъ въ ночь, но чтобы вернуть вамъ солнце, или возстановитъ его, то я долженъ остаться съ вами. И вотъ, каковы мои условія: Вы, ваше величество, останетесь королемъ надъ всѣми вашими землями, какъ и слѣдуетъ государю, вамъ будутъ воздаваться всѣ подобающія почести, но вы должны сдѣлать меня пожизненнымъ министромъ и исполнителемъ вашей воли; дать мнѣ одинъ процентъ съ той суммы, которая составляетъ приращеніе къ доходу казны; но если мнѣ окажется мало этихъ денегъ, то я уже не буду имѣть права просить прибавки. Удовлетворяетъ-ли это васъ?
Раздался шумъ громкихъ рукоплесканій, но тутъ послышался громкій голосъ короля:
— Снять съ него цѣпи! Пусть знатный и простой, бѣдный и богатый — словомъ, всѣ мои подданные воздаютъ ему должныя почести, такъ какъ онъ сталъ правою рукою короля и его мѣсто на самой верхней ступени трона; онъ облеченъ властью и могуществомъ. Теперь разсѣй этотъ ужасный мракъ и дай намъ свѣтъ чуднаго солнца, тогда всѣ будутъ благословлять тебя!
На это я возразилъ:
— Если обыкновенный человѣкъ срамится передъ свѣтомъ, это еще ничего; но для короля, большое безчестіе, если кто-либо видитъ его министра нагимъ и потому, прошу тебя, избавь меня отъ этого позора, прошу тебя, прикажи принести мнѣ мое платье!..
— Оно не подобаетъ для тебя, — прервалъ меня король, — принесите ему одежду друга города! Одежду, какую подобаетъ носить принцу.
Моя голова усиленно работала. Мнѣ приходилось выдумывать различныя препятствія, лишь бы только выиграть время, такъ какъ въ противномъ случаѣ, они стали бы просить меня разсѣять мракъ, между тѣмъ какъ это вовсе не было въ моей власти. Послали за одеждой, на это было употреблено нѣсколько времени, но все же этого было мало, полное затмѣніе солнца все еще продолжалось, тогда мнѣ нужно было придумать какую-нибудь другую отговорку. И вотъ я сказалъ, что мракъ долженъ продлиться еще нѣкоторое время, потому что король, быть можетъ, далъ это обѣщаніе въ порывѣ перваго впечатлѣнія; но если черезъ нѣсколько времени онъ не отступится отъ своего обѣщанія, тогда мракъ разсѣется. Конечно, какъ король, такъ и присутствовавшіе были очень недовольны такимъ распоряженіемъ, но я стоялъ на своемъ.
А между тѣмъ, становилось все темнѣе и темнѣе, я дрожалъ отъ холода въ своемъ неуклюжемъ одѣяніи шестого столѣтія. Но тьма дѣлалась все гуще и гуще, народъ приходилъ въ отчаяніе, подулъ холодный ночной вѣтеръ и на небѣ появились звѣзды.
Наконецъ, наступило полное затмѣніе и я былъ этимъ очень доволенъ, — но всѣ прочіе пришли въ сильное отчаяніе и это было совершенно естественно. Тогда я сказалъ:
— Король своимъ молчаніемъ доказалъ, что онъ не отступается отъ своихъ обѣщаній. Затѣмъ я простеръ руку и простоялъ такъ нѣсколько мгновеній, потомъ произнесъ торжественнымъ голосомъ: «Разсѣйтесь чары, не причинивъ никому зла!»
Но не послѣдовало никакого отвѣта въ этомъ кромѣшномъ мракѣ и въ этой могильной тишинѣ. Но когда минуты двѣ или три спустя заблистала на солнцѣ серебристая каемочка, всѣ присутствовавшіе хлынули ко мнѣ и стали осыпать меня благодарностью и благословеніями; конечно, Кларенсъ былъ въ томъ числѣ далеко не изъ послѣднихъ.
Богиня Мерлэна.
И вотъ я сдѣлался вторымъ лицомъ въ королевствѣ; въ моихъ рукахъ была сосредоточена и политическая власть и внутренняя; я и самъ во многомъ измѣнился. Начнемъ съ внѣшняго вида: одежда моя состояла изъ шелка и бархата, золотыхъ и серебряныхъ украшеній; конечно, она была не совсѣмъ удобна и тяжела и первое время крайне меня стѣсняла, но привычка дѣлаетъ многое и я скоро примирился съ этимъ неудобствомъ. Мнѣ дали хорошее и обширное помѣщеніе въ королевскомъ замкѣ. Но въ этомъ помѣщеніи было душно отъ тяжелыхъ шелковыхъ драпировъ; на каменномъ полу вмѣсто ковра былъ разостланъ тростникъ. Чтоже касается до такъ называемаго комфорта, то его тутъ вовсе не было. Въ этихъ комнатахъ было множество дубовыхъ стульевъ, большого размѣра, очень тяжелыхъ, съ рѣзьбою грубой работы, на этомъ и оканчивалась вся меблировка. Здѣсь не было, наконецъ, такихъ необходимыхъ вещей, какъ мыло, спички, зеркала; правда, у нихъ существовали металлическія зеркала, но смотрѣться въ нихъ было все равно, что въ воду. Затѣмъ полное отсутствіе картинъ, гравюръ, литографій. Но было ни звонковъ, ни слуховой трубы, чтобы я могъ позвать кого-либо изъ своихъ слугъ, которыхъ у меня было очень много. Всякій разъ я долженъ былъ идти самъ и позвать, въ комъ имѣлъ надобность. Тутъ не было ни газу, ни подсвѣчниковъ; бронзовый тигель, наполненный до половины масломъ, въ которомъ плавала тлѣющая ветошка, и было то, что здѣсь называлось освѣщеніемъ. Нѣсколько такихъ тигелей висѣло по стѣнамъ и видоизмѣняло темноту, именно смягчало ее настолько, что можно было бы различать предметы. Если случалось, когда-нибудь, выходить изъ дому вечеромъ, то васъ сопровождали слуги съ факелами. Тутъ не было ни книгъ, ни перьевъ, ни чернилъ, не было стеколъ въ отверстіяхъ, которыя тутъ почему-то назывались окнами; стекло — вещь крайне незначительная, но разъ его нѣтъ, то чувствуется большое неудобство. Но что самое худшее было для меня, такъ это то, что здѣсь не было ни чая, ни сахара, ни табаку. Я считалъ себя вторымъ Робинзономъ Крузо, заброшеннымъ на необитаемый островъ, лишеннымъ всякаго общества, вмѣсто котораго меня окружало большее или меньшее число ручныхъ животныхъ; для того, чтобы сдѣлать себѣ жизнь немного сносною, мнѣ приходилось поступать такъ же, какъ и Робинзону: изобрѣтать, придумывать средства, создавать, реорганизировать вещи, работать и головою и руками.
Сначала меня смущало то вниманіе, которое оказывалъ мнѣ народъ. Вѣроятно, вся нація горѣла страстнымъ желаніемъ хотя только взглянуть на меня. Солнечное затмѣніе навело паническій страхъ на всю Британію; эти невѣжественные люди полагали, что наступилъ конецъ міра. Затѣмъ распространился слухъ, что виновникомъ такого ужаснаго событія былъ одинъ чужеземецъ, могущественнѣйшій магъ при дворѣ короля Артура; онъ задулъ солнце, какъ задуваютъ свѣчку, именно въ то время, когда этого мага хотѣли сжечь, но когда его помиловали, то онъ разсѣялъ чары и сдѣлался почетнымъ человѣкомъ въ государствѣ, такъ какъ онъ своимъ могуществомъ спасъ земной шаръ отъ разрушенія, а его обитателей отъ голодной смерти. Такъ какъ всѣ вѣрили этимъ сказкамъ, и даже никто не осмѣливался въ нихъ сомнѣваться, то, конечно, въ цѣлой Британіи не нашлось ни одного человѣка, который не прошелъ бы пятидесяти миль пѣшкомъ, лишь бы только взглянуть на меня. Обо мнѣ одномъ только и говорили; всѣ остальные интересы отодвинулись на задній планъ; даже на короля не обращали такого вниманія какъ на меня. Уже сутки спустя ко мнѣ стали стекаться депутаціи со всѣхъ сторонъ. Мнѣ приходилось по двѣнадцати разъ въ день выходить изъ дому, показываться толпѣ. Иногда это смущало и затрудняло меня, но все же скажу откровенно, что въ то же время мнѣ было и пріятно пользоваться такими почестями и вниманіемъ. Мерлэнъ зеленѣлъ отъ зависти и досады, но и это также доставляло мнѣ большое удовольствіе. Но что мнѣ казалось очень страннымъ, такъ это то, что никто не просилъ у меня автографа. Я сказалъ объ этомъ Кларенсу, но увѣряю васъ, что мнѣ пришлось объяснять ему, что такое это значитъ; когда я объяснилъ ему это, то онъ съ своей стороны сообщилъ мнѣ, что въ Британіи никто не умѣетъ ни читать, ни писать, за исключеніемъ нѣсколькихъ патеровъ. Вотъ какова была эта страна! Подумайте только объ этомъ!
Но тутъ произошло одно обстоятельство, которое также крайне смущало меня. Толпа стала требовать отъ меня новаго чуда. Это, конечно, было весьма естественно. Всѣ эти люди, вернувшись обратно въ свои далекіе дома, могли похвастаться своимъ сосѣдямъ, что видѣли человѣка, повелѣвающаго солнцемъ на небѣ и это, конечно, возвышало ихъ въ глазахъ другихъ; но имъ было желательно разсказать еще сосѣдямъ, что они своими глазами видѣли, какъ этотъ человѣкъ совершаетъ эти чудеса, — вотъ почему народъ шелъ пѣшкомъ изъ самыхъ отдаленныхъ мѣстъ. Я рѣшительно недоумѣвалъ, что дѣлать. Я зналъ, что должно было быть лунное затмѣніе, но до этого было слишкомъ долго. А между-тѣмъ, Кларенсъ узналъ, что Мерлэнъ возмущалъ народъ, говоря, что я обманщикъ и не могу сдѣлать никакого чуда. Мнѣ приходилось дѣйствовать, какъ можно скорѣе. Я сталъ придумывать планъ дѣйствій.
Такъ какъ я имѣлъ полную власть въ королевствѣ, то и заключилъ Мерлэна въ тюрьму — въ ту самую каморку, гдѣ прежде сидѣлъ и я. Затѣмъ я оповѣстилъ народъ черезъ герольдовъ съ трубами, что въ теченіи двухъ недѣль я буду очень занятъ дѣлами государства, но по окончаніи этого срока я, въ свободное отъ занятій время, совершу чудо — сожгу огнемъ, упавшимъ съ неба каменную башню Мерлэна; но пусть остерегается всякій, кто осмѣлится распространять обо мнѣ дурные слухи. Я совершу это чудо и этого довольно; если же кто осмѣлится роптать, того я превращу въ лошадей и они будутъ тогда полезны для работы. Такимъ образомъ было водворено спокойствіе.
Я отчасти довѣрилъ свою тайну Кларенсу и мы принялись съ нимъ за работу. Я ему сказалъ, что это было такого рода чудо, которое требовало нѣкоторыхъ подготовленій; но если онъ разскажетъ кому бы то ни было объ этихъ подготовленіяхъ, его постигнетъ внезапная смерть. Это предостереженіе, конечно, закрыло ему ротъ. Мы принялись тайкомъ за работу, сдѣлали нѣсколько бушелей изъ разрывного пороха и затѣмъ я надзиралъ за моими оруженосцами, какъ они устраивали громоотводъ и проводили проволоки. Эта старая каменная башня была очень массивна, ее трудно было разрушить; ей было около четырехъ сотъ лѣтъ и она осталась еще отъ римлянъ. Она представляла своеобразный видъ, такъ какъ была увита плющемъ отъ основанія до вершины, точно чешуйчатою сорочкою. Эта башня была построена на возвышенности, на разстояніи полумили отъ замка.
Работая ночью, мы прятали порохъ въ самой башнѣ, вырывая во внутренней сторонѣ стѣнъ камни и зарывали порохъ въ самыхъ стѣнахъ, толщина которыхъ достигала пятнадцати футовъ. Мы зарывали порохъ въ большомъ количествѣ за разъ и въ нѣсколькихъ мѣстахъ. Такимъ зарядомъ мы могли бы взорвать Лондонскую крѣпость. Когда наступила тридцатая ночь, мы принялись за установку громоотвода; его нижній конецъ былъ опущенъ въ кучу пороха, а оттуда были проведены проволоки къ другимъ запасамъ пороха. Со дня моей прокламаціи всѣ избѣгали той мѣстности, гдѣ находилась башня; но все же утромъ четырнадцатаго числа я счелъ нужнымъ объявить черезъ герольдовъ, чтобы всѣ держались въ сторонѣ отъ башни, по крайней мѣрѣ, на четверть мили въ окружности. Затѣмъ я объявилъ, что совершу чудо, о которомъ будетъ возвѣщено отдѣльно; если это будетъ днемъ, тогда на башняхъ замка вывѣсятъ флаги, а ночью тамъ же будутъ зажжены факелы.
Послѣднее время часто случались грозы и я полагалъ, что буду имѣть успѣхъ; между тѣмъ, я не могъ откладывать въ долгій ящикъ свое чудо, — правда, я могъ отсрочить на день или на два, отговариваясь государственными дѣлами, — но дальнѣйшая отсрочка была невозможна.
Настало чудное солнечное утро; это былъ первый день въ теченіе трехъ недѣль, что небо было совершенно безоблачно. Я никуда не выходилъ, приходилось дожидаться непогоды. Кларенсъ время отъ времени забѣгалъ ко мнѣ и разсказывалъ, что народъ, въ ожиданіи чуда, стекается со всѣхъ сторонъ, насколько это можно видѣть съ зубчатыхъ стѣнъ замка. Но вдругъ подулъ вѣтеръ и сталъ усиливаться, нагналъ тучу, которая увеличивалась и увеличивалась все болѣе и болѣе. Наступала ночь; я приказалъ зажечь на башняхъ факелы, освободить Мерлэна и привести его ко мнѣ! Четверть часа спустя я поднялся на парапетъ и нашелъ тамъ короля и весь дворъ; всѣ смотрѣли о направленію къ башнѣ Мерлэна. Между тѣмъ было такъ темно, что почти ничего нельзя было видѣть на дальнемъ разстояніи; этотъ народъ, эти башни, частью находящіяся въ полномъ мракѣ, частью освѣщенный краснымъ пламенемъ большихъ факеловъ, представляли великолѣпную картину. Мерлэнъ явился въ мрачномъ расположеніи духа и я ему сказалъ:
— Вы хотѣли сжечь меня живьемъ въ то время, какъ я не причинилъ вамъ ни малѣйшаго зла, а послѣ вы хотѣли нанести оскорбленіе моей профессіональной репутаціи. Теперь же я низведу огонь на вашу башню и разрушу ее. Если вы можете уничтожить мои чары и предотвратить отъ башни огонь, то я предоставляю вамъ полную свободу; возьмитесь за вашъ жезлъ; теперь ваша очередь.
— Хорошо, сэръ, я уничтожу твои чары, не сомнѣвайся въ этомъ!
Онъ обвелъ жезломъ воображаемый кругъ на камняхъ крыши и потомъ сжегъ въ немъ щепотку порошку, отчего появилось густое облако ароматическаго дыма; но это всѣхъ обезпокоило и всѣ отодвинулись назадъ. Затѣмъ онъ сталъ дѣлать руками въ воздухѣ разныя движенія очень медленно, точно онъ былъ въ экстазѣ, потомъ онъ вдругъ сталъ быстро махать руками, что напоминало маханье крыльевъ вѣтряной мельницы; но въ это время разразилась гроза; подулъ сильный вѣтеръ, гасившій факелы, сталъ накрапывать дождь, сверкнула молнія. Конечно, мой громоотводъ долженъ скоро подѣйствовать. Наступило время выступить на сцену мнѣ. Тогда я сказалъ Мерлэну:
— У васъ было достаточно времени. Я далъ вамъ всѣ преимущества и не вмѣшивался въ ваши дѣла. Теперь ясно, что ваша магія очень слаба. Поэтому я начну.
Я провелъ три раза рукою по воздуху и вдругъ раздался страшный трескъ и эта старая башня сначала точно подпрыгнула къ небу и развалилась, затѣмъ появился настоящій огненный фонтанъ, превратившій ночь въ день и озарившій тысячи человѣческихъ существъ, упавшихъ на землю отъ сильнаго испуга. Потомъ разсказывали, что съ этого мѣста известка и камни валились цѣлую недѣлю. Таково было донесеніе, но факты доказали иное.
Это было дѣйствительное чудо. Мерлэнъ же потерялъ всякое значеніе; король приказалъ задержать его жалованье и хотѣлъ было совершенно прогнать его, но я вмѣшался въ это дѣло, сказавъ, что онъ можетъ быть полезенъ для разныхъ мелочей. Отъ его башни не осталось камня на камнѣ; я предложилъ правительству перестроить эту башню для Мерлэна, а послѣднему посовѣтовалъ взять нахлѣбниковъ; но магъ былъ слишкомъ гордъ для этого. Что же касается до признательности, то онъ никогда не сказалъ мнѣ спасибо. Правда, его судьба стала незавидна и потому трудно ожидать смиренія отъ человѣка, котораго отодвинули на задній планъ.
Патронъ.
Добиться авторитета и власти очень трудно; но заставить другихъ покоряться этому авторитету еще труднѣе. Эпизодъ съ башнею укрѣпилъ еще болѣе мое могущество и сдѣлалъ его неуязвимымъ. Не было никого въ государствѣ, кто бы заблагоразсудилъ вмѣшиваться въ мои дѣла.
Что же касается меня, то я совершенно принаровился и къ своему положенію и къ обстоятельствамъ. Первое время, просыпаясь утромъ, думалъ про себя, улыбаясь, что за странный «сонъ» я видѣлъ; мнѣ казалось, что вотъ — вотъ раздастся свистокъ завода и я отправлюсь на службу; но мало по малу я совершенно свыкся съ тѣмъ, что живу въ шестомъ столѣтіи при дворѣ короля Артура. Я чувствовалъ себя совершенно какъ дома въ этомъ столѣтіи, и конечно, не промѣнялъ бы его на двадцатое. Мнѣ представлялось теперь большое поле дѣятельности и у меня не было соперниковъ; не нашлось ни одного человѣка, который въ сравненіи со мною не былъ бы младенцемъ относительно моихъ знаній и способностей. А что я дѣлалъ бы въ двадцатомъ столѣтіи? Стоялъ бы во главѣ какой-либо фабрики, вотъ и все; а иногда ловилъ бы въ свои сѣти сотни болѣе лучшихъ людей, чѣмъ я самъ.
Но что за скачекъ я сдѣлалъ! Я никакъ не могъ забыть своего перемѣщенія и постоянно думалъ объ этомъ. Никому еще не удавалось достигнуть того, чего достигъ я; развѣ исторія Іосифа нѣсколько подходитъ къ моей; но замѣтьте, только подходитъ къ моей, но не такая какъ моя; замѣчательныя финансовыя способности Іосифа были оцѣнены только фараономъ, тогда какъ общественное мнѣніе долго не могло примириться съ его возвышеніемъ; а я, между тѣмъ, завоевалъ себѣ всеобщее расположеніе тѣмъ, что пощадилъ солнце; этимъ я и пріобрѣлъ себѣ популярность.
Я даже не былъ только тѣнью короля, а былъ его сущностью; самъ король, представлялъ собой только одну тѣнь. Дѣйствительно, моя власть равнялась власти короля. Правда, въ то время существовала еще одна власть, которая была еще могущественнѣе, чѣмъ моя и чѣмъ власть короля, взятыя вмѣстѣ. Я подразумѣваю здѣсь церковь. Я вовсе не желаю искажать этого факта и даже не могу, если бы и хотѣлъ этого. Но теперь объ этомъ уже болѣе никто и ни говоритъ; позднѣе эта власть была поставлена на свое мѣсто. Но, конечно, не мнѣ принадлежатъ ни иниціатива этого дѣла, ни его послѣдствія.
Но вернемся опять къ двору короля Артура. Что это была за любопытная страна, полная интереса и заслуживающая большого вниманія. А народъ? Это была самая простодушная, самая довѣрчивая и самая оригинальная раса. Всѣ они относились съ большимъ уваженіемъ къ церкви, королю и къ знати.
Большая часть британскаго народа была рабами, простодушными и жалкими; они носили такое названіе и украшали свои шеи желѣзными ожерельями; остальная часть народа была также рабами, хотя и не носила этого названія; они только воображали себя свободными людьми, а были ими только по одному названію. Но истинѣ сказать, что народъ, какъ цѣлое, существовалъ только для единственной цѣли: преклоняться передъ королемъ, церковью и знатью; исполнять для нихъ тяжелую работу, проливать за нихъ кровь, голодать, чтобы они были сыты, трудиться для того, чтобы они могли оставаться праздными, испивать чашу бѣдствій, чтобы они могли быть счастливы, ходить нагими, чтобы они могли носить шелкъ, бархатъ и драгоцѣнные камни, платить подати, чтобы освободить знать отъ этихъ платежей; совершенію освоиться съ тѣмъ оскорбительнымъ обращеніемъ, съ которымъ къ нимъ относятся, для того, чтобы ихъ притѣснители могли гордо прохаживаться и воображать, что они земные боги. И за все за это, вмѣсто благодарности, они получали только побои и презрѣніе; но эти слабоумные люди считали даже и такое обращеніе за большую честь. Унаслѣдованныя идеи составляютъ весьма любопытную вещь и очень интересны для наблюденій. У меня были свои собственныя унаслѣдованныя идеи, а у короля и у народа свои; такъ, напримѣръ, этотъ народъ унаслѣдовалъ ту идею, что всякій человѣкъ, безъ титула и безъ длиннаго ряда предковъ, хотя бы и обладающій природными способностями и талантами, представляетъ изъ себя не болѣе, какъ животное, или насѣкомое; тогда какъ я унаслѣдовалъ такого рода идею, что люди, скрывающіе свое умственное ничтожество подъ павлиньими перьями унаслѣдованныхъ титуловъ и богатства, бываютъ только смѣшны. Моя идея можетъ показаться оригинальною, но она вполнѣ естественна. Извѣстно, какимъ образомъ какъ хозяинъ звѣринца, такъ и публика смотрятъ на слона; они удивляются его величинѣ и силѣ; говорятъ, что онъ дѣлаетъ удивительныя вещи; разсказываютъ не безъ гордости, что онъ въ своемъ гнѣвѣ можетъ прогнать тысячу человѣкъ. Но какъ ни гордится имъ хозяинъ, а все же онъ не считаетъ его равнымъ себѣ. Нѣтъ, любой оборванецъ усмѣхнется на такое предположеніе. Онъ не пойметъ этого, ему это покажется страннымъ. Точно тоже было и со мною. Для короля, знати и цѣлаго народа я именно и былъ этимъ слономъ, но никакъ не болѣе; мнѣ удивлялись, меня боялись, вотъ и все; но мнѣ и удивлялись и боялись меня, какъ удивляются какому-либо животному, а слѣдовательно и боятся его. Къ животнымъ не относятся съ уваженіемъ, поэтому не уважали и меня. Я, какъ человѣкъ безъ предковъ и безъ титула, былъ въ глазахъ короля, знати и цѣлаго народа не болѣе какъ человѣкъ низкаго происхожденія; всѣ смотрѣли на меня со страхомъ и удивленіемъ, но только безъ уваженія; они никакъ не могли отдѣлаться отъ той унаслѣдованной идеи, что можно уважать человѣка, неимѣющаго длиннаго ряда предковъ.
Тутъ я являлся какъ бы исполиномъ среди маленькихъ дѣтей, интеллигентнымъ человѣкомъ среди слѣпыхъ умомъ; по истинѣ сказать, я былъ единственнымъ взрослымъ человѣкомъ въ цѣлой Британіи. А между тѣмъ, какой-нибудь пустоголовый графчикъ, считающій цѣлый рядъ предковъ, пользовался большими преимуществами при дворѣ короля Артура, чѣмъ я. Даже иногда онъ имѣлъ право сидѣть въ присутствіи короля, чего я не смѣлъ. Конечно, если бы у меня былъ титулъ, то это подняло бы меня въ глазахъ народа, какъ и въ глазахъ короля, раздавателя этихъ титуловъ; но я никогда не просилъ объ этомъ преимуществѣ и даже отклонилъ его, когда мнѣ предлагали дать титулъ. Я охотно принялъ бы тотъ титулъ, который далъ бы мнѣ народъ, считая такой титулъ вполнѣ законнымъ; я надѣялся пріобрѣсти со временемъ такой титулъ; дѣйствительно, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ моей службы королевству и народу, я, наконецъ, получилъ такой титулъ и вполнѣ могъ имъ гордиться. Этотъ титулъ совершенно случайно сорвался съ языка одного кузнеца въ небольшой деревенькѣ и былъ подхваченъ другими, переходилъ изъ устъ въ уста со смѣхомъ и былъ утвержденъ всенародно; не прошло и десяти дней, какъ мой титулъ сталъ такимъ же популярнымъ, какъ и титулъ короля. Я теперь всегда былъ извѣстенъ подъ этимъ именемъ, какъ въ народѣ, такъ и въ засѣданіяхъ совѣта, гдѣ разсуждали о государственныхъ дѣлахъ. Если перенести этотъ титулъ на современную рѣчь, то это означало «патронъ». Это былъ прекрасный титулъ и я могъ имъ вполнѣ гордиться. Если говорили о какомъ-нибудь герцогѣ, графѣ, епископѣ, то непремѣнно нужно было назвать и его имя. Если же говорили о королѣ, королевѣ и о патронѣ, то уже знали, о комъ идетъ рѣчь.
Я любилъ короля и уважалъ его какъ короля; но какъ человѣка я считалъ его ниже себя, и въ особенности его знать. Они также любили меня и уважали ту должность, которую я занималъ; но смотрѣли на меня свысока, какъ на животное, безъ титула и благороднаго происхожденія, и не особенно заботились обо мнѣ. Однако, меня нисколько не тяготило то мнѣніе, которое я имѣлъ о нихъ, а они, съ своей стороны, также нисколько не тяготились тѣмъ мнѣніемъ, которое имѣли обо мнѣ; слѣдовательно, счеты были свѣрены, балансы подведены и всѣ были довольны.
Турниръ.
Въ Камелотѣ часто бывали турниры, которые представляли весьма живописное и оригинальное зрѣлище, не только были слишкомъ утомительны для практическаго ума. Я всегда присутствовалъ на этихъ турнирахъ, именно по двумъ причинамъ: во-первыхъ, потому, что человѣкъ никогда не долженъ чуждаться тѣхъ вещей, которыя приходятся по сердцу его друзьямъ и согражданамъ, — въ особенности если этотъ человѣкъ государственный дѣятель; во-вторыхъ, мнѣ необходимо было изучить турниръ и посмотрѣть, нельзя-ли ввести въ эти турниры какія либо улучшенія. Здѣсь я замѣчу кстати, мимоходомъ, что первое дѣло, которое я устроилъ въ своей администраціи нѣсколько дней спустя послѣ моего вступленія въ должность — было учрежденіе присутственнаго мѣста для выдачи привиллегій; я прекрасно зналъ, что страна, не имѣющая такого учрежденія, все равно что ракъ и никогда не можетъ идти впередъ, а будетъ пятиться назадъ или сворачивать въ сторону.
Теперь я опять вернусь къ турнирамъ. Былъ одинъ такой турниръ, который продолжался болѣе недѣли; въ немъ принимали участіе до пятисотъ рыцарей. Они готовились къ этому турниру цѣлыя недѣли. Рыцари съѣхались на этотъ турниръ верхами со всѣхъ концевъ королевства, даже съ морского берега; многіе изъ рыцарей привезли съ собою дамъ, всѣ были въ сопровожденіи оруженосцевъ и толпы слугъ. Эта толпа представляла весьма оригинальный и вмѣстѣ съ тѣмъ пышный видъ, какъ по своимъ пестрымъ блестящимъ костюмамъ и вмѣстѣ съ тѣмъ крайне характернымъ, такъ и по наивной нескромности разговоровъ, по своимъ животнымъ инстинктамъ и полному равнодушію къ основамъ нравственности. Тутъ изо дня въ день происходила битва; кто смотрѣлъ на эту битву, а кто и самъ въ ней участвовалъ; затѣмъ пѣніе, игры, танцы, торжества — все это длилось далеко за полночь. Они считали, что проводили время самымъ благороднымъ образомъ. Вамъ, конечно, не случалось видѣть такихъ людей. Ряды скамеекъ, на которыхъ сидѣли прекрасныя дамы, блиставшія въ своей дикой пышности; если всѣ увидятъ рыцаря, упавшаго съ лошади и распростертаго на аренѣ, и изъ его раны струится кровь, то вмѣсто того, чтобы упасть въ обморокъ, рукоплещутъ и любуются этимъ зрѣлищемъ, и уступаютъ одна другой мѣсто, чтобы лучше видѣть; иногда которая-нибудь изъ нихъ сосредоточенно смотритъ на свой носовой платокъ, ея лицо выражаетъ печаль и тогда вы можете побиться объ закладъ, что, вѣроятно, гдѣ-либо произошелъ скандалъ и она боится, что публика этого не замѣтитъ.
Обыкновенно ночной шумъ крайне мнѣ надоѣдалъ, но при настоящихъ обстоятельствахъ о покоѣ нельзя было и думать; по крайней мѣрѣ, тогда я не слышалъ, какъ днемъ, стоновъ несчастныхъ увѣчныхъ, которымъ отнимали руки или ноги.
Днемъ я не только присутствовалъ самъ на турнирѣ, но даже отрядилъ смышленнаго патера изъ департамента общественной нравственности и земледѣлія, чтобы онъ записывалъ мельчайшія подробности, происходившія на турнирѣ; я имѣлъ цѣль, когда народъ нѣсколько разовьется — издавать газету. Первое учрежденіе, необходимое во всякой странѣ, это присутственное мѣсто для привиллегій; затѣмъ слѣдуетъ выработать школьную систему и, наконецъ, завести газеты. Газеты имѣютъ свои недостатки и даже массу разныхъ недостатковъ; но не въ томъ дѣло; это загробная вѣсть объ умершихъ народахъ и тогда ихъ не забываютъ. Безъ этого вы не можете воскресить умершей націи; другого способа не существуетъ. Слѣдовательно, мнѣ былъ необходимъ образецъ, чтобы знать, какого рода репортерскій матеріалъ могу я собрать изъ шестого столѣтія, когда мнѣ встрѣтится въ этомъ надобность.
Патеръ хорошо выполнялъ возложенное на него порученіе. Онъ входилъ во всѣ подробности, а это очень хорошая вещь для мѣстныхъ записокъ: въ молодости онъ велъ книги поставщиковъ церкви, но теперь у него было слишкомъ много занятій. Почтенный патеръ, однако, любилъ преувеличивать факты въ своихъ запискахъ и въ особенности относительно тѣхъ рыцарей, которые пользовались извѣстнымъ вліяніемъ.
Правда, въ этихъ запискахъ недоставало красокъ и описаній, но все же этотъ старинный слогъ отличался задушевностью и простотою; отъ него такъ и вѣяло ароматомъ того времени; эти достоинства нѣсколько сглаживали недостатки записокъ; вотъ небольшое извлеченіе:
"И вотъ сэръ Бріамъ де-ле-Исль и Грумморъ Грумморосумъ, рыцари замка, встрѣтились съ сэромъ Агловаль и сэромъ Торъ; сэръ Горъ повергъ сэра Груммора Грумморосума на землю, Затѣмъ пришелъ сэръ Карадосъ и сэръ Турквинъ, рыцари замка, и тутъ съ ними встрѣтились сэръ Персиваль де-Галисъ и сэръ Ламоракъ де-Галисъ, они были братья, тутъ сэръ Персиваль встрѣтился съ сэромъ Карадосомъ и каждый пустилъ въ ходъ копья, бывшія у нихъ въ рукахъ; и затѣмъ сэръ Турквэнъ съ сэромъ Ламоракъ, и каждый изъ нихъ повергъ другого съ лошадью на землю; но каждая партія выручала другую и они сѣли на копей. И сэръ Арнольдъ и сэръ Гаутеръ, рыцари замка, встрѣтились съ сэромъ Бриндилесъ и сэромъ Кэй и эти четыре рыцаря встрѣтились и сразились на копьяхъ. Но вотъ пришелъ изъ замка сэръ Пертолонъ и встрѣтился съ нимъ сэръ Ліонель и тутъ сэръ Пертолонъ, зеленый рыцарь, поразилъ сэра Ліонеля, брата сэра Лаунсело. Всо это было замѣчено благородными герольдами; они осторожно перенесли его и прославляли имена побѣдителей. Тогда сэръ Блеобарисъ скрестилъ свое копье съ копьемъ сэра Гарета, но отъ этого удара сэръ Блеобарисъ упалъ на землю. Когда сэръ Галибодэнъ увидѣлъ это, то удержалъ сэра Гарета, но сэръ Гаретъ повергъ и его на землю. Сэръ Галигудъ вынулъ мечъ, чтобы отмстить за своего брата, а сэръ Гаретъ точно также поразилъ и его; и сэръ Динадонъ и его братъ Лакотъ, Майль Тайль и сэръ Саграморъ ле-Дезидероусъ (Желанный) и сэръ Додиносъ Дикарь, — всѣ они были поражены однимъ рыцаремъ. Король Ирландіи Агвизэнсъ увидѣлъ всѣ подвиги Гарота, но не зналъ, кто былъ этотъ рыцарь, такъ какъ всякій разъ онъ перемѣнялъ свой цвѣтъ; то у него былъ зеленый цвѣтъ, то синій. При всякомъ выѣздѣ онъ мѣнялъ свой цвѣтъ, такъ что ни король, ни рыцари не могли его узнать. Тогда сэръ Агвизэнсъ, король Ирландіи, встрѣтился съ сэромъ Гаретомъ и тутъ сэръ Гаретъ сбросилъ его съ лошади. Тогда явился король Шотландіи, Карадосъ, а сэръ Гаретъ также сбросилъ и его съ лошади. Точно также онъ поступилъ и съ Урісисомъ, королемъ Гора. Затѣмъ пришелъ сэръ Багдемагъ и сэръ Гаретъ сбросилъ и его на землю. Тогда сынъ Багдемага, Мелигамъ, сразился съ сэромъ Гаретъ по рыцарски. Но вотъ сэръ Галагаультъ, благородный принцъ, громко воскликнулъ: "Рыцарь многихъ цвѣтовъ, ты прекрасно бился на копьяхъ, теперь я хочу сразиться съ тобою, приготовься. Сэръ Гаретъ слышалъ его и взялъ большое копье, потомъ они встрѣтились другъ съ другомъ и тутъ принцъ сломалъ свое копье; но сэръ Гаретъ ударилъ его по лѣвой сторонѣ шлема принцъ закачался и упалъ бы на землю, если бъ его люди не поддержали его. "По истинѣ, — сказалъ король Артуръ, — «этотъ рыцарь различныхъ цвѣтовъ, прекрасный рыцарь!» Затѣмъ король подозвалъ къ себѣ сэра Лаунсело и просилъ его сразиться съ этимъ рыцаремъ. «Государь, — сказалъ Лаунсело, — мое сердце запрещаетъ мнѣ сражаться съ рыцаремъ, который совершилъ столько подвиговъ за одинъ день; „если какой-либо рыцарь совершаетъ столько дѣлъ въ одинъ день, то со стороны другого рыцаря не хорошо отнимать отъ него пріобрѣтенныя имъ достоинства, а въ особенности тогда, когда этотъ рыцарь столько трудился: несомнѣнно, что дама его сердца здѣсь и она, навѣрно, въ виду всѣхъ его подвиговъ, полюбила его больше всѣхъ; я вижу, что онъ употреблялъ всѣ усилія, чтобы совершить великіе подвиги и по моему, — прибавилъ сэръ Лаунсело, — онъ долженъ сегодня пользоваться почестями, хотя въ полной моей власти отнять у него эти почести, но я не хочу этого дѣлать“.
Въ этотъ день случился маленькій непріятный эпизодъ, который я въ интересахъ государства вычеркнулъ изъ записокъ моего патера. Вы, конечно, видѣли изъ записокъ, что Гарри храбро сражался со всѣми. Подъ именемъ Гарри я подразумѣваю сэра Гарэта. Гарри это было уменьшительное имя, которымъ я его называлъ; это означало, что я питалъ къ нему глубокую привязанность и на это, конечно, были свои причины. Но я никому не говорилъ объ этомъ уменьшительномъ имени, даже ему самому; онъ былъ благороднаго происхожденія и не вынесъ бы фамильярности такого человѣка, какъ я.
Теперь продолжаю: Я, какъ министръ короля, сидѣлъ въ своей отдѣльной ложѣ. Сэръ Динадонъ, въ ожиданіи своего выхода на арену, пришелъ ко мнѣ въ ложу и началъ со мной говорить; онъ постоянно вертѣлся около меня, потому что я былъ чужестранецъ и онъ любилъ слушать свѣжія замѣчанія относительно своихъ шутовъ; нѣкоторыя изъ нихъ достигли послѣдней степени утомленія и скуки; самъ разсказчикъ всегда смѣялся одинъ, а остальные только уныло смотрѣли. Я же всегда отвѣчалъ насколько возможно его усиліямъ и чувствовалъ къ нему искреннюю и глубокую признательность; на это была особая причина; по какой-то случайности онъ зналъ одинъ анекдотъ, который я ненавидѣлъ, хотя очень часто слышалъ въ своей жизни, но сэръ Динадонъ избавлялъ меня отъ него. Это былъ анекдотъ, который приписывали одному изъ великихъ юмористовъ, который когда либо появлялся на американской почвѣ отъ Колумба до Артема Уарда. Тутъ шла рѣчь объ одномъ лекторѣ-юмористѣ, который въ теченіе цѣлаго часа утомлялъ свою невѣжественную аудиторію убійственными шутками и никогда не возбуждалъ смѣха; когда же онъ собрался уходить, то нѣсколько сѣдовласыхъ глупцовъ радушно пожали ему руку и сказали, что это была самая забавная вещь, какую они когда либо слышали, „но мы всѣ удерживались отъ смѣха, такъ какъ считали это неподходящимъ“. Я слышалъ, какъ разсказывался этотъ анекдотъ сотни, тысячи, милліоны и билліоны разъ и всегда только проклиналъ его. Теперь представьте себѣ мое чувство, когда я вдругъ услышалъ, что этотъ глупецъ въ лѣтахъ отрылъ его изъ мрака традицій, въ доисторическомъ періодѣ и разсказывалъ его за пятьсотъ лѣтъ до начала Крестовыхъ Походовъ? Только что онъ кончилъ, какъ явился прислужникъ; и вотъ онъ, фыркая, какъ демонъ, грохоча и звеня, вышелъ изъ моей ложи, и я больше ничего не узналъ. Нѣсколько минутъ я не могъ придти въ себя и оторвалъ только глаза, какъ разъ въ то время, когда сэръ Гарэтъ нанесъ ему ужасный ударъ; я же произнесъ совершенно безсознательно: „Надѣюсь, что онъ убитъ“! Не успѣлъ еще я окончить всей фразы, какъ сэръ Гарэтъ размахнулся на сэра Саграмора Дезидероуса (Желаннаго) и вышибъ его изъ сѣдла; сэръ Саграморъ слышалъ мое замѣчаніе и думалъ, что оно относится къ нему.
Если кто-либо изъ такихъ людей заберетъ себѣ что-нибудь въ голову, то у него этого не вышибешь. Я зналъ это и ради спасенія своей жизни не сталъ входить съ нимъ ни въ какія объясненія. Какъ только сэръ Саграморъ поправился, то объявилъ мнѣ, что я долженъ свести съ нимъ счеты и назначилъ день, черезъ три или четыре года; удовлетвореніе должно было происходить на ристалищѣ, гдѣ именно было нанесено оскорбленіе. Я объявилъ, что приготовлюсь къ тому времени, когда онъ вернется обратно. Видите-ли, онъ отправился къ Святому Гробу. Такое путешествіе всегда длилось нѣсколько лѣтъ. Они постоянно уѣзжали и путались неизвѣстно гдѣ; никто изъ нихъ, конечно, и не зналъ, какъ и добраться до Святого Гроба. Ежегодно, однако, отправлялись цѣлыя экспедиціи въ Гробу Господню, а на слѣдующій годъ отправлялись опять вспомогательныя экспедиціи въ поиски за первыми. Конечно, въ данномъ случаѣ гонялись за славою, а не за деньгами. Но къ чему они вздумали теперь впутывать меня въ это дѣло! Но хорошо, я буду только улыбаться.
Начало просвѣщенія.
Круглый Столъ скоро узналъ о вызовѣ и рыцари долго разсуждали объ этомъ, какъ о дѣлѣ, которое въ сущности можетъ интересовать только мальчиковъ. Король полагалъ, что для меня теперь наступило самое удобное время пуститься въ поиски за приключеніями, такъ чтобы я могъ достойно встрѣтиться съ сэромъ Сограморомъ, когда онъ вернется обратно. Я извинился за настоящее время; мнѣ необходимо еще три или четыре года, пока я устрою всѣ свои дѣла, чтобы они шли ровно и гладко своимъ чередомъ; врядъ-ли можно было надѣяться, что къ этому сроку вернется и сэръ Сограморъ, слѣдовательно, я только потеряю напрасно время отъ такой отсрочки; къ тому времени уже исполнится шесть или семь лѣтъ моей службѣ и я былъ убѣжденъ, что къ тому сроку моя система настолько разовьется, что я могу дать себѣ отдыхъ, не нанося этимъ вреда дѣлу.
Между тѣмъ, я былъ вполнѣ доволенъ всѣмъ, что мнѣ удалось принести въ исполненіе. Въ различныхъ уголкахъ страны я завелъ промышленность, чтобы положить начало будущимъ обширнымъ заводамъ и фабрикамъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и просвѣщенію. Я выбиралъ для этого дѣла молодыхъ сильныхъ людей; кромѣ того, я разсылалъ по странѣ различныхъ агентовъ, которые также способствовали развитію промышленности.
Первымъ дѣломъ я устроилъ нѣчто въ родѣ учительской семинаріи и затѣмъ открылъ воскресныя школы; результатомъ этого было появленіе массы школъ, которыя всѣ были въ самомъ цвѣтущемъ состояніи; кромѣ того, появились разнообразныя протестантскія конгрегаціи; всякій долженъ былъ быть христіаниномъ, но и всякому предоставлялся свободный выборъ вѣроисповѣданія. Обязанности преподаванія закона Божія были возложены на церкви и на воскресныя школы, но въ другихъ моихъ воспитательныхъ заведеніяхъ воспрещалось преподаваніе закона Божія. Конечно, я отдалъ бы полное предпочтеніе моей собственной сектѣ и сдѣлалъ бы всѣхъ пресвитеріанами, но это было бы посягательствомъ на законъ человѣческой природы; духовные инстинкты и потребности въ людяхъ такъ же разнообразны, какъ и физическое тѣлосложеніе, черты лица и т. д. Человѣкъ въ нравственномъ отношеніи чувствуетъ себя тогда только хорошо, когда исповѣдуемая имъ религія совершенно подходитъ къ его нравственнымъ и умственнымъ потребностямъ. Но болѣе всего я опасался Соединенной Церкви; это составляетъ могущественную власть, самую могущественную, какую себѣ только можно представить и если эта власть случайно попадетъ въ эгоистичныя руки, то это принесетъ смерть человѣческой свободѣ и будетъ парализировать человѣческія мысли.
Всѣ рудники составляли собственность короля, а ихъ было очень много. Но эти рудники эксплоатировались самымъ примитивнымъ способомъ; именно такъ, какъ это дѣлаютъ дикари. Въ землѣ вырывалась яма и извлекаемый оттуда минералъ переносился въ мѣшкахъ; извлекали по тону въ день; но я началъ вести это дѣло на научныхъ основаніяхъ, насколько это было возможно.
Да, мнѣ удалось привести въ исполненіе многое, когда вдругъ сэръ Сограморъ сдѣлалъ мнѣ вызовъ!
Мои дѣла показали, что можетъ сдѣлать деспотъ, если въ его распоряженіи находятся всѣ источники королевства. И этотъ темный народъ вовсе и не подозрѣвалъ, что я подъ шумокъ вводилъ здѣсь просвѣщеніе девятнадцатаго столѣтія. Это ускользало огъ взоровъ публики, но все же это былъ фактъ, хотя фактъ исполинскій, почти недосягаемый. Это можно сравнить съ вулканомъ, спокойная вершина котораго бездымно поднимается къ небесамъ и не подаетъ ни малѣйшаго знака о томъ, что происходитъ въ нѣдрахъ этого грознаго вулкана. Мои школы и церкви четыре года тому назадъ еще были въ младенческомъ состояніи; теперь онѣ развились и выросли; мои лавченки превратились въ обширныя факторіи; гдѣ сначала у меня работали какіе-нибудь десять-двѣнадцать человѣкъ, тамъ теперь работали тысячи; гдѣ у меня былъ одинъ экспертъ, тамъ теперь ихъ явилось пятьдесятъ. Я стоялъ, такъ сказать, со взведеннымъ куркомъ, готовый спустить его каждую минуту и озарить полумрачный міръ яркимъ свѣтомъ. Но я не хотѣлъ дѣлать это такъ внезапно. Народъ не потерпѣлъ бы такой неожиданности.
Нѣтъ, я дѣлалъ все аккуратно и постепенно. У меня были довѣренные агенты, которые обходили страну; ихъ служба состояла въ томъ, чтобы постепенно подтачивать рыцарство въ самомъ его корнѣ, а также искоренять мало по малу всѣ суевѣрія и этимъ подготовлять путь для лучшаго порядка вещей. Такимъ образомъ, я сѣялъ просвѣщеніе постепенно и не торопясь.
Я основалъ тайкомъ нѣсколько спеціальныхъ школъ въ королевствѣ и всѣ онѣ шли прекрасно. Меня ничего не страшило и я продолжалъ работать все въ такомъ духѣ. Моя самая великая тайна это былъ западный пунктъ, гдѣ я основалъ военную академію. Я скрывалъ ее отъ всѣхъ глазъ съ большою ревностью, точно также я оберегалъ и морскую академію, которую основалъ при одномъ изъ отдаленныхъ морскихъ пунктовъ. Обѣ академіи процвѣтали къ моему полному удовлетворенію.
Кларенсу уже было двадцать два года — это былъ мой главный исполнитель, моя правая рука; онъ положительно былъ способенъ на все; вездѣ онъ поспѣвалъ; со временемъ я хотѣлъ его приспособить къ журналистикѣ, когда будетъ удобно издавать газету, сначала, для опыта я хотѣлъ издавать небольшой еженедѣльный журналъ. Кларенсъ принялъ это дѣло къ сердцу, въ немъ выразился дѣйствительно солидный издатель. Онъ вмѣщалъ въ себѣ одномъ двѣ особенности: говорилъ языкомъ шестого столѣтія и писалъ слогомъ девятнадцатаго. Его журнальный стиль былъ возвышенъ и твердъ.
Кромѣ того, у насъ еще было два важныхъ дѣла на рукахъ: телеграфъ и телефонъ; наши первые опыты оказались успѣшными. Эти проволоки были проложены только для моихъ частныхъ сообщеній и это должно было оставаться такъ, до тѣхъ поръ, пока не наступитъ время, когда это можно будетъ сдѣлать гласнымъ. У насъ было множество рабочихъ, которые работали преимущественно ночью; мы опасались это дѣлать днемъ, такъ какъ подобная работа могла бы привлечь вниманіе. Подземныя проволоки были достаточно хороши, онѣ предохранялись особымъ разобщеніемъ моего собственнаго изобрѣтенія, которое оказалось вполнѣ удовлетворительнымъ. Моимъ людямъ было приказано объѣзжать страну и при этомъ избѣгать большихъ дорогъ; далѣе они должны были заводить сношенія съ значительными городами, но такъ, чтобы ихъ присутствіе тамъ не было замѣчено и оставлять въ этихъ городахъ экспертовъ. Никто въ королевствѣ не могъ бы сказать вамъ, гдѣ находятся наши поселенія, такъ какъ никто съ намѣреніемъ не ѣздилъ туда; иногда только заходили туда какіе-нибудь странники, да и эти оставляли эти поселенія, не заботясь даже узнать названіе этихъ населеній. Время отъ времени я посылалъ топографическія экспедиціи для сниманія плановъ съ нѣкоторыхъ мѣстностей королевства; но въ это дѣло вмѣшались патеры и произвели смятеніе, такъ что на время намъ пришлось отказаться отъ этого; было бы очень неблагоразумно возстановлять противъ себя церковь.
Что касается общихъ условій страны, то они были крайне неудовлетворительны, когда я туда пріѣхалъ, я измѣнялъ порядокъ вещей къ лучшему, но дѣлалъ все это такъ постепенно, что этого почти никто и не замѣчалъ. Я не вмѣшивался въ дѣла налоговъ и податей, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда это касалось государственныхъ доходовъ. Я систематизировалъ это такъ, что дѣло было поставлено на дѣйствительномъ и справедливомъ основаніи. Результатомъ этого было то, что государственные доходы учетверились, а тяжесть налоговъ была раздѣлена равномѣрнѣе чѣмъ прежде и всѣ вздохнули свободнѣе.
Теперь, что касается лично меня, то я задумалъ сдѣлать перерывъ и нельзя было выбрать болѣе удобнаго времени. Прежде мнѣ приходилось работать самому, но теперь всѣ дѣла были въ хорошихъ рукахъ и все шло своимъ чередомъ. Король напоминалъ мнѣ послѣднее время уже нѣсколько разъ, что отсрочка, которую я просилъ, уже почти приходитъ къ концу; мнѣ необходимо было отправиться за поисками приключеній, чтобы быть достойнымъ встрѣтиться на аренѣ съ сэромъ Сограморомъ, который долженъ былъ вернуться только черезъ годъ; его задержали разныя другія экспедиціи. Какъ видите, я ожидалъ этого перерыва; онъ не засталъ меня врасплохъ.
Янки въ поискахъ за приключеніями.
Казалось, не существовало ни одной страны въ свѣтѣ, въ которой было бы такъ много бродягъ, какъ здѣсь; эти бродяги были обоего пола; не проходило мѣсяца, чтобы не являлся кто-нибудь изъ нихъ; они обыкновенно придумывали цѣлыя сказки о своихъ похожденіяхъ; разсказывали о разныхъ принцессахъ, которыхъ они будто бы освобождали изъ далекихъ замковъ, гдѣ онѣ томились въ неволѣ у какого-либо беззаконника, большею частью, какого-нибудь исполина. Вы, конечно, думаете, что король, услыша такія небылицы, спроситъ, въ какой именно странѣ находится этотъ далекій замокъ и какъ туда проѣхать. Но никто даже и не думалъ никогда о такой простой и естественной вещи. Никто и не думалъ провѣрять наглой лжи этого народа, и ни разу не предлагалъ какого-либо вопроса по этому поводу. Однажды, когда я оставался дома, пришла одна изъ такихъ бродягъ и разсказала цѣлую исторію со всевозможными прикрасами. Ея госпожа находилась невольницей въ одномъ большомъ и мрачномъ замкѣ, вмѣстѣ съ сорока четырьмя другими молодыми и красивыми дѣвушками, — принцесса, однако, была красивѣе всѣхъ; онѣ изнывали въ этой неволѣ въ теченіе двадцати четырехъ лѣтъ; хозяевами этого замка были три брата-исполина, у которыхъ было по четыре руки и по одному глазу во лбу; — этотъ глазъ былъ такъ великъ, какъ какой-нибудь плодъ. А какой именно плодъ, объ этомъ умалчивалось. Подобные побѣды часто встрѣчаются въ статистикѣ бродягъ.
Можно-ли было этому повѣрить? А между тѣмъ король и весь Круглый Столъ были въ восторгѣ отъ этого нелѣпаго случая погнаться за приключеніями. Каждый рыцарь Круглаго Стола чуть не прыгалъ отъ восторга, надѣясь на успѣхъ, и просилъ короля поручить ему это дѣло; но, къ ихъ величайшему прискорбію, король задумалъ поручить это мнѣ, который вовсе и не желалъ объ этомъ просить.
Я сдѣлалъ усиліе надъ собою, чтобы не выказать моей радости, когда Кларенсъ пришелъ мнѣ сообщить объ этомъ. Но онъ, — онъ не могъ сдержать своей радости. Изъ его устъ потокомъ текла рѣчь, исполненная радости и благодарности; радости — за мою счастливую судьбу и благодарности королю, за то, что онъ осыпалъ меня своими милостями. Онъ не могъ спокойно стоять на мѣстѣ и въ экстазѣ своего счастья выдѣлывалъ пируэты ногами, какъ любая балерина девятнадцатаго столѣтія.
Съ своей стороны я долженъ былъ бы проклинать оказанное мнѣ предпочтеніе, но я сорвалъ свою досаду изъ политическихъ видовъ и сказалъ Кларенсу, что въ данномъ случаѣ ничто не препятствуетъ мнѣ быть довольнымъ. Дѣйствительно, я сказалъ выше, что былъ доволенъ; и въ нѣкоторой степени это была правда; я былъ счастливъ, какъ бываютъ счастливы люди, когда имъ вынимаютъ внутренности.
Конечно, каждый дѣлаетъ то, что въ его силахъ; не слѣдуетъ терять времени въ безполезномъ волненіи и безпокойствѣ, но необходимо прямо приняться за работу и посмотрѣть, что можно сдѣлать. Во всякой лжи бываетъ и пшеница между плевелами; и вотъ я долженъ былъ отъискать эту пшеницу и потому послалъ за дѣвушкой; она скоро явилась; это было смазливенькое созданіе, кроткое и скромное; но если ее спрашивали о томъ, чего она не знаетъ, то она показывала такъ, какъ показываютъ дамскіе часы. Я спросилъ:
— Послушайте, моя милая, васъ допрашивали отдѣльно?
Она отвѣтила, что нѣтъ.
— Хорошо, — замѣтилъ я, — я вовсе и не ожидалъ, что васъ будутъ допрашивать; но я сдѣлаю вамъ допросъ, чтобы быть увѣреннымъ въ истинѣ того, что вы говорили. Вы не должны обижаться на это; мы совершенно васъ не знаемъ. Можетъ быть, вы и правы, — я надѣюсь на это, но все же нельзя вамъ вѣрить безусловно. Вы понимаете это. Я обязанъ предложить вамъ нѣсколько вопросовъ; отвѣчайте мнѣ прямо и откровенію и не бойтесь ничего. Гдѣ вы жили, когда были дома?
— Въ странѣ Модерэ, милостивый сэръ.
— Въ странѣ Модерэ? Я не помню, чтобы слышалъ когда-либо такое названіе. Ваши родители живы?
— Что касается до этого, то я не знаю, живы-ли они, или нѣтъ; я нѣсколько лѣтъ была заключена въ замкѣ.
— Какъ ваше имя?
— Меня зовутъ дѣвица Алезандела Картелуазъ, къ вашимъ услугамъ.
— Знаете-ли вы кого-нибудь здѣсь, кто бы могъ засвидѣтельствовать это?
— Здѣсь никто меня не знаетъ, милостивый сэръ, я пришла сюда въ первый разъ.
— Принесли-ли вы съ собою письма, или какіе-либо документы, наконецъ, какія-нибудь доказательства, что вы вполнѣ честны и искренни?
— О, конечно, нѣтъ! и къ чему мнѣ это? Развѣ у меня нѣтъ языка, чтобы разсказать о себѣ самой?
— Да, вы говорите, это я знаю; но большая разница, если ваши слова подтвердитъ кто-нибудь другой.
— Разница? Какая же тутъ разница? Я боюсь, что не понимаю васъ.
— Вы не понимаете? Страна… вы видите… вы видите… почему вы не понимаете такихъ обыкновенныхъ вещей, какъ это? Неужели вы не понимаете разницы между вашимъ… Отчего вы это смотрите такъ наивно и такъ простодушно?
— Я? Право, не знаю; вѣроятно, такова воля Божія.
— Да, да; но вы не думайте, что я раздраженъ. Нисколько. Перемѣнимъ тему разговора. Займемся этимъ замкомъ, въ которомъ томятся сорокъ пять принцессъ, а хозяева тамъ три людоѣда; объясните мнѣ, гдѣ находится этотъ гаремъ?
— Гаремъ?
— Замокъ; вы прекрасно понимаете; гдѣ находится этотъ замокъ?
— О, что касается до этого, то онъ очень обширенъ, крѣпокъ, весьма приличенъ и находится въ далекой странѣ. Да, нужно пройти очень много миль.
— А сколько?
— О, милостивый сэръ, это очень трудно сказать; ихъ такъ много и онѣ на такомъ большомъ разстояніи одна отъ другой; всѣ эти столбы, помѣчающіе мили, сдѣланы одинаково и окрашены одинаковою краскою; нельзя различить одного столба отъ другого; да и какъ ихъ сосчитать; развѣ брать каждый отдѣльно; притомъ это выше способностей человѣка, потому что, если вы отмѣтите…
— Остановитесь, остановитесь, не будемъ говорить о разстояніи; но гдѣ собственно лежитъ этотъ замокъ? Въ какомъ направленіи отсюда?
— А отсюда туда, милостивый сэръ, нѣтъ никакого направленія по той причинѣ, что дорога не идетъ прямо, а постоянно сворачиваетъ въ сторону; поэтому-то и нѣтъ настоящаго направленія къ этому мѣсту; то вы идете подъ однимъ небомъ, то подъ другимъ; вы думаете, что идете, какъ говорится, на востокъ, а очутитесь съ другой стороны; кромѣ того, вы замѣчаете, что дорога опять поворачиваетъ назадъ на пространствѣ полукруга; такое чудо встрѣчается не одинъ разъ, а еще разъ, и опять, и еще, и еще; вы будете жестоко наказаны за то, если въ вашемъ суетномъ умѣ вздумаете сдѣлать вопреки волѣ Того, Который не даетъ опредѣленнаго направленія замку отъ извѣстнаго мѣста, а только оттуда, откуда Ему будетъ угодно; а если Ему не угодно, то Онъ сотретъ съ лица земли всѣ замки и всѣ направленія, предостерегая, такимъ образомъ, Свои созданія, что тамъ, гдѣ Ему что угодно, то такъ и будетъ, а что Ему не угодно, то и…
— О, это совершенно вѣрно, совершенно вѣрно, отдохнемъ немножко; оставимъ эти направленія; чортъ съ ними съ этими направленіями… Прошу извиненія, прошу тысячу извиненій, я сегодня не совсѣмъ здоровъ; не обращайте вниманія на мои монологи, это старая привычка, старая и дурная привычка, отъ которой трудно отвязаться, въ особенности, когда испорчено пищевареніе тѣмъ, что ѣмъ такую пищу, которая была изъята навѣки изъ употребленія прежде чѣмъ я родился; хороша страна! человѣкъ не можетъ правильно отправлять функціи, какъ весенній цыпленокъ, когда ему тысяча триста лѣтъ. Но все равно… не думайте никогда объ этомъ; но вернемся къ нашему разговору. Нѣтъ-ли у васъ плана той мѣстности, гдѣ находится этотъ замокъ? Теперь хорошій планъ…
— Это, безъ сомнѣнія, тѣ вещи, которыя въ послѣднее время невѣрные привозили изъ-за далекихъ морей; это обыкновенно кипятятъ въ маслѣ, потомъ, прибавляютъ соли и перцу…
— Что, планъ? Что вы такое говорите отъ этомъ? Это вовсе не то; не объясняйте мнѣ; я терпѣть не могу никакихъ объясненій; ваши объясненія только затемняютъ самый смыслъ, такъ что вы ничего не можете сказать. Уходите, моя милая; прощайте. Кларенсъ, проводите ее.
О, теперь для меня совершенно ясно, почему эти ослы не допытывались у этихъ лгуновъ разныхъ подробностей. Эта дѣвушка была себѣ на умѣ, и вы не могли бы вырвать у ней истины никакими способами. Это была вполнѣ невѣжда; а между тѣмъ, король и его рыцари слушали ее, какъ будто бы она была листкомъ изъ Евангелія. Вотъ какова была простота тогдашняго Двора: эти бродяги безъ всякаго смущенія проникали къ королю въ его дворецъ, точно какъ будто они входили въ бѣдный домъ въ мое время. Фактически король былъ доволенъ видѣть эту дѣвушку, услышать ея повѣствованіе: она была такою же желанною гостьею какъ трупъ для коронера[2].
Лишь только я кончилъ эти размышленія, какъ вернулся Кларенсъ. Я замѣтилъ, что всѣ мои усилія не привели ни къ чему; я никакъ не могъ добиться отъ дѣвушки, гдѣ именно находится этотъ замокъ. Юноша посмотрѣлъ на меня не то съ удивленіемъ, не то съ недоумѣніемъ и замѣтилъ, что его крайне удивило, къ чему я предлагалъ дѣвушкѣ всѣ эти вопросы.
— Почему? — въ свою очередь спросилъ я, — какимъ образомъ я могу найти замокъ? Какъ я доберусь туда?
— О, на этотъ вопросъ тебѣ всякій легко отвѣтитъ. Она поѣдетъ съ тобою. Это всегда такъ дѣлаютъ. Она будетъ сопровождать тебя.
— Поѣдетъ со мною? Вотъ глупости!
— Но повѣрь мнѣ, что она поѣдетъ. Она хочетъ ѣхать съ тобою. Вотъ ты увидишь!
— Какъ? Она будетъ питаться листьями и травами по холмамъ и въ чащѣ лѣсовъ… одна… со мною вдвоемъ… А я все равно, что помолвленъ. Вѣдь это настоящій скандалъ. Подумай только, на что это будетъ похоже?
И въ моемъ воображеніи мелькнуло розовое личико! Юноша захотѣлъ узнать всѣ подробности этого сердечнаго дѣла. Я заставилъ его поклясться, что онъ сохранитъ все это въ тайнѣ и прошепталъ ея имя: „Пуссъ Фламиганъ“. Онъ посмотрѣлъ съ видомъ отчаянія и сказалъ, что не знаетъ графини. Какъ было естественно со стороны этого маленькаго придворнаго дать ей титулъ. Онъ спросилъ меня также, гдѣ она живетъ.
— Въ Истъ Гар…
Но тутъ я пришелъ въ себя, и остановился сконфуженный; потомъ продолжалъ:
— Ничего, не обращайте на это вниманія; когда-нибудь я тебѣ разскажу объ этомъ.
Но онъ сталъ разспрашивать меня: можетъ-ли онъ когда-нибудь ее увидѣть? Позволю-ли я ему когда-нибудь ее увидѣть?
Но не бездѣлица была обѣщать ему это… еще до этого было тысячу триста лѣтъ, или что-то въ этомъ родѣ… а онъ такъ любопытенъ… но все же я обѣщалъ ему. Я вздохнулъ; я не могъ этому помочь. Безсмысленно было съ моей стороны вздыхать объ этомъ, разъ, что она еще не родилась; но мы не можемъ отдавать себѣ отчета въ нашихъ чувствахъ, а между тѣмъ, мы все же чувствуемъ.
О моей экспедиціи говорили цѣлый день и цѣлую ночь; всѣ эти люди были очень добры ко мнѣ и, казалось, забыли и свое оскорбленіе и свою печаль; они очень тревожились, какимъ образомъ мнѣ удастся одолѣть этихъ людоѣдовъ и освободить этихъ старыхъ дѣвственницъ, точно имъ самимъ нужно было совершить этотъ подвигъ. Да, это были славныя дѣти… но только дѣти не болѣе; они давали мнѣ совѣты, какимъ образомъ развѣдать объ этихъ исполинахъ и какъ на нихъ напасть; затѣмъ они разсказали мнѣ различные заклинанія противъ чаръ, дали мнѣ мази и другія снадобья для моихъ ранъ. Но они вовсе не подумали о томъ, что если я былъ такимъ хорошимъ некромантикомъ, какимъ заявлялъ себя, то мнѣ вовсе не было никакой нужды въ ихъ мазяхъ и наставленіяхъ относительно заклинаній противъ чаръ и всѣхъ этихъ огненныхъ драконовъ.
Мнѣ приготовили завтракъ пораньше; я долженъ былъ встать съ разсвѣтомъ, таковъ былъ тамъ обычай; но я прокопался съ своимъ одѣваньемъ и это отняло у меня немало времени. Облачиться во всѣ доспѣхи представляло нѣкоторое затрудненіе; сначала вы обертываете въ одинъ или два ряда шерстяное одѣяло вокругъ вашего тѣла, чтобы не чувствовать прикосновенія холоднаго желѣза; затѣмъ вы надѣваете кольчугу, состоящую изъ мелкихъ стальныхъ звеньевъ, сплетенныхъ вмѣстѣ; эта кольчуга очень гибка; но въ то же время она очень тяжела и представляетъ весьма неудобную одежду; далѣе вы надѣваете башмаки, покрытые сверху переплетающимися полосками стали и привинчиваете къ пяткамъ ваши неуклюжія шпоры. Послѣ этого пристегиваются къ ногамъ пряжкою ножныя латы, а потомъ и набедренникъ; затѣмъ идутъ латы на спину и латы на грудь и начинаешь чувствовать себя нѣсколько стѣсненнымъ; далѣе на грудныя латы надѣвается нѣчто въ родѣ полуюбки, состоящей изъ широкихъ переплетенныхъ между собою стальныхъ полосокъ, это одѣяніе спускается внизъ, но сзади сдѣланъ вырѣзъ, такъ что можно былобы сѣсть; къ этому еще добавляется мечъ, которымъ васъ опоясываютъ; потомъ идутъ нарукавники въ видѣ трубъ, далѣе надѣваютъ желѣзныя перчатки на руки, а на голову нѣчто въ родѣ желѣзной крысоловки съ стальнымъ пучкомъ сзади, который доходитъ до самаго затылка; тогда вы имѣете видъ свѣчки, отлитой въ форму. Въ такомъ одѣяніи не затанцуешь! Человѣкъ, закованный такимъ способомъ, представляетъ орѣхъ, который даже не стоитъ того, чтобы его раскололи, потому что тутъ вы найдете слишкомъ мало мякоти въ сравненіи съ навьюченною на нее шелухою.
Мальчишки мнѣ помогали, иначе я никогда не кончилъ бы съ моимъ одеваньемъ. Только что я кончилъ свое облаченіе, какъ вошолъ сэръ Бедиверъ и я увидѣлъ, что такъ или иначе, но я выбралъ не совсѣмъ удобное вооруженіе для такого далекаго путешествія. Какой статный видъ былъ у рыцаря! Онъ былъ высокаго роста и широкаго тѣлосложенія. У него на головѣ была коническая стальная каска, закрывавшая ему уши, а забраломъ ему служила узкая полоса стали, доходившая ему до верхней губы и предохранявшая его носъ; все его остальное одѣяніе отъ затылка до пятъ состояло изъ гибкой кольчуги; но лучше всего было его верхнее платье, которое также состояло изъ кольчуги, какъ я уже сказалъ, и спускалось прямо отъ его плечъ до бедеръ; затѣмъ другая кольчуга отъ тальи до ногъ, обѣ эти кольчуги были раздѣлены разрѣзомъ такъ, что онъ могъ ѣздить верхомъ, а края этой кольчуги спускались по обѣимъ сторонамъ. Онъ отправлялся къ гробу Господню и такое одѣяніе было вполнѣ приспособлено къ такому дальнему путешествію. Я дорого далъ бы за такое одѣяніе, но теперь было слишкомъ поздно переодѣваться. Солнце уже встало; король и весь дворъ были въ сборѣ, хотѣли меня видѣть и пожелать мнѣ успѣха; я не могъ медлитъ, такъ какъ это не согласовалось съ этикетомъ. Въ такомъ одѣяніи даже нельзя было сѣсть самому на лошадь, а если бы вы захотѣли попробовать это, только пришли бы въ отчаяніе. Они подняли меня, именно такъ поднимаютъ человѣка въ аптеку, пораженнаго солнечнымъ ударомъ; меня усадили на лошадь, дали въ руки узду, вложили ноги въ стремена; я чувствовалъ себя такъ же неловко, такъ же странно, какъ человѣкъ, неожиданно вступившій въ бракъ, или ослѣпленный молніей, или что-нибудь въ родѣ этого; человѣкъ въ такомъ одѣяніи даже не можетъ повернуться кругомъ, онъ точно цѣпенѣетъ и не въ состояніи сдѣлать никакого движенія; затѣмъ мнѣ дали нѣчто въ родѣ мачты, что у нихъ называлось пикою и я взялъ ее рукою; потомъ мнѣ надѣли на шею щитъ и я былъ совершенно готовъ сняться съ якоря и пуститься въ море. Всѣ были очень внимательны ко мнѣ, какъ это и должно было быть, и одна почетная дѣвушка подарила мнѣ на прощанье свой собственный кубокъ. Теперь уже ничего не оставалось болѣе дѣлать, какъ-только ѣхать, да посадить еще сзади меня на сѣдло эту дѣвушку, которая сообщила намъ о таинственномъ замкѣ; я долженъ былъ держать ее рукою вокругъ таліи.
И вотъ мы отправились; всѣ простились съ нами и долго махали намъ платками или шлемами. И всякій, кого мы встрѣчали, съѣзжая съ холма и направляясь по деревнѣ, кланялись намъ съ большимъ почтеніемъ, за исключеніемъ мальчишекъ, которые кричали намъ вслѣдъ:
— О, что за чучѣлы! — и бросали въ насъ комками земли.
Я по своему опыту знаю, что мальчишки всегда одни и тѣ же во всѣ времена и во всѣхъ странахъ; они ни къ кому и ни къ чему не питаютъ уваженія. Они говорили: — „Проваливай, лысый!“ древнему пророку, который, никого не трогая, шелъ своей дорогой; они дѣлали то же самое и въ средніе вѣка. У пророка были въ распоряженіи медвѣди, которые расправились за него съ мальчишками. Я же проѣхалъ мимо, не отвѣчая, потому что я ихъ здѣсь болѣе не найду.
Медленное мученіе.
Скоро мы выѣхали въ поле. Было очень пріятно ѣхать въ этомъ спокойномъ уединеніи въ прохладное осеннее утро. Съ вершины холма виднѣлись разстилающіяся у его подножія зеленыя долины, мы, подобно вѣтру, промчались по этимъ долинамъ, гдѣ, подобно островкамъ, тамъ и сямъ возвышались деревья, а высокіе дубы бросали отъ себя длинную тѣнь; за этими долинами мы видѣли цѣлый рядъ холмовъ, синихъ отъ тумана и переливавшихся въ волнистой перспективѣ горизонта; въ нѣкоторыхъ промежуткахъ на волнистыхъ вершинахъ холмовъ появлялись бѣлыя и сѣрыя пятна и мы знали, что это были замки. Мы переѣхали уже широкую естественную просѣку, блестящую отъ росы; мы двигались какъ духи, потому что по слою торфа не слышно было звука копытъ; проѣзжая по просѣкѣ, мы дремали подъ зеленоватымъ свѣтомъ, которымъ были окрашены лучи солнца, проникавшіе сквозь зеленую крышку листьевъ; у нашихъ ногъ журчалъ самый чистый и самый холодный ручеекъ; онъ точно шептался съ листьями, и эта музыка ласкала ухо; иногда мы въѣзжали въ такую чащу лѣса, что заслонялся свѣтъ солнца; кое-гдѣ проскользнетъ какое-нибудь миленькое дикое животное и проскользнетъ такъ быстро, что даже и не замѣтно было, откуда они проскользали; порой взвивались птицы, испуганныя топотомъ копытъ моей лошади; то они летѣли за кормомъ и беззаботно распѣвали пѣсни; изъ лѣса мы опять въѣзжали на поляну.
Такъ разъ пять мы въѣзжали въ лѣсъ и опять выѣзжали на поляну; уже прошло часа два послѣ восхожденія солнца и становилось жарко; и это было чувствительно. Наконецъ, намъ пришлось ѣхать по такой мѣстности, гдѣ вовсе не было тѣни. Странно иногда бываетъ замѣчать, какъ небольшія волненія растутъ съ минуты на минуту и принимаютъ все большіе и большіе размѣры. Вещь, о которой я сначала и не думалъ, теперь все болѣе и болѣе занимала мои мысли. Мнѣ понадобился мой носовой платокъ и я рѣшительно не зналъ, какъ его достать; я старался вовсе не думать объ этомъ, но, какъ на зло, это не выходило у меня изъ ума. Я проклиналъ человѣка, сдѣлавшаго одѣяніе безъ кармана; мнѣ, какъ нарочно, былъ необходимъ мой носовой платокъ каждую минуту. Видите-ли, платокъ у меня былъ въ шлемѣ вмѣстѣ съ другими необходимыми вещами; но это былъ такого рода шлемъ, который нельзя было снять самому. Я не обратилъ на это никакого вниманія, когда мнѣ надѣвали этотъ шлемъ; впрочемъ, я даже вовсе и не зналъ этого; все это крайне меня раздражало. Но представьте себѣ, что нельзя достать вещи, которая вамъ такъ необходима, такъ необходима. Мои мысли не могли сосредоточиться на чемъ либо другомъ; и представлялъ себѣ въ умѣ носовой платокъ, рисовалъ себѣ въ умѣ носовой платокъ; потъ струился у меня по лбу и я не могъ его вытереть; хотя было бы что-нибудь у меня подъ руками, ну, хоть кусочекъ бумаги, а то даже не было и такой бездѣлицы; это былъ дѣйствительно самый ужасный родъ бѣдствія. Я не говорилъ бы, если бы это не было такъ. Я старался себя успокоить тѣмъ, что на слѣдующій разъ непремѣнно возьму съ собою ридикюль, пусть люди смѣются, сколько имъ угодно. Дѣйствительно, эти желѣзные болваны Круглаго Стола найдутъ это немного скандальнымъ, но я прежде всего дорожу комфортомъ, а потомъ уже забочусь о стилѣ. И вотъ мы двигались все дальше и дальше и пришлось проѣзжать по пыльному мѣсту; поднялось цѣлое облако пыли; оно проникло мнѣ въ носъ и заставило меня чихать и плакать. Я сталъ говорить такія вещи, которыхъ не слѣдовало говорить; не отрекаюсь отъ этого. Я не лучше прочихъ людей. Казалось, что мы никого не встрѣтимъ въ этой Британіи, наводящей скуку, даже и людоѣда; а для послѣдняго было бы хорошо встрѣтиться со мною, когда я былъ въ такомъ расположеніи духа. Ахъ, пусть бы встрѣтился людоѣдъ, но только съ носовымъ платкомъ. Большинство рыцарей, конечно, думали бы только о томъ, чтобы имъ достались его вооруженія; но мнѣ нужно только его банданна, пусть бы онъ сохранилъ себѣ весь желѣзный и мѣдный товаръ.
Между-тѣмъ, становилось все жарче и жарче. Видите-ли, солнце стало спускаться ниже и ниже и нагрѣвало желѣзо все болѣе и болѣе. А когда вамъ такъ жарко, то васъ раздражаетъ всякая бездѣлица. Когда я ѣхалъ рысцой, то пыхтѣлъ и сопѣлъ и это мнѣ крайне надоѣдало; кромѣ того, меня выводилъ изъ терпѣнія щитъ, который отъ тряски такъ и прыгалъ у меня на шеѣ и колотилъ меня то въ грудь, то въ затылокъ; если бы мнѣ вздумалось прогуляться, то мои суставы захрустѣли бы и заскрипѣли бы такъ же монотонно, какъ тачешныя колеса, если бы мы своею скорою ѣздою не производили вѣтерка, то я положительно изжарился бы въ этой печи; но чѣмъ дальше, тѣмъ желѣзо становилось горячѣе и горячѣе и, казалось, вѣсъ въ немъ все прибавлялся и прибавлялся. Кромѣ того, приходилось постоянно перемѣнять пику съ одной стороны на другую, потому что было слишкомъ тяжело держать ее одною и тою же рукою долгое время.
Если во время такого путешествія вы еще вспотѣете, то у васъ… у васъ начинается зудъ. А между тѣмъ, ваше тѣло въ кольчугѣ, а руки снаружи; что тутъ дѣлать? Между руками и тѣломъ желѣзо. А это нелегкая вещь; зудъ появляется то въ одномъ мѣстѣ, то въ другомъ, то въ нѣсколькихъ заразъ; наконецъ, этотъ зудъ распространяется по всей территоріи вашего тѣла и вы не можете себѣ представить, какъ это непріятно и неудобно. И когда этотъ зудъ достигъ высшей степени, когда я находилъ, что уже не въ состояніи больше терпѣть, вдругъ появилась несносная муха, прошла черезъ преграду и совершенно безцеремонно помѣстилась на моемъ носу, а я никакъ не могъ поднять забрала; я могъ только трясти головою, а она у меня горѣла отъ жары; а вамъ извѣстно, какъ надоѣдливы мухи и какъ онѣ дѣйствуютъ, если найдутъ что-либо такое… а когда я трясъ головою, то муха только перемѣщалась съ одного мѣста на другое: съ носа на губы, съ губъ на ухо и все время жужжала и кусала меня, такъ-что всякій, кто былъ уже и безъ того измученъ до такой сильной степени, конечно, рѣшительно не могъ вынести; я также дошелъ до послѣдней степени мученія. Я попросилъ Ализанду освободить меня отъ шлема. Она сняла его, вынула оттуда все содержимое, а вмѣсто этого наполнила его чистою и свѣжею водою и я пилъ, пилъ, пока не освѣжился; остальную воду она вылила мнѣ за мое желѣзное одѣяніе. Нельзя себѣ представить, какъ это освѣжило и подкрѣпило меня. Она продолжала лить на меня воду, пока я не освѣжился окончательно.
Теперь пріятно было бы отдохнуть, успокоиться; иногда отдыхъ бываетъ самымъ пріятнымъ наслажденіемъ въ жизни. За минуту передъ тѣмъ я набилъ трубку; табакъ былъ положенъ въ моемъ шлемѣ, но только у меня не было спичекъ.
Но между тѣмъ, время шло, а тутъ явился еще непріятный фактъ, состоящій въ томъ, что я, какъ новичекъ, не умѣлъ самъ сѣсть на лошадь. Сэнди была слишкомъ слаба для этого. Намъ пришлось ждать, не подойдетъ-ли кто изъ прохожихъ. Ожидать въ молчаніи было бы очень пріятно, такъ какъ у меня было много дѣлъ, о которыхъ приходилось поразмыслить, и я тотчасъ же принялся раздумывать. Мнѣ приходилось пораздумать о томъ, какъ эти раціональные или полураціональные люди научились носить такое вооруженіе, въ виду всѣхъ его неудобствъ; какимъ образомъ они рѣшались передавать такое одѣяніе послѣдующимъ поколѣніямъ; то, что я вытерпѣлъ сегодня, они должны были терпѣть цѣлую жизнь. Мнѣ приходилось подумать обо всемъ этомъ; кромѣ того, мнѣ нужно было еще поразмыслить и о томъ, какъ преобразовать это неуклюжее одѣяніе и какимъ образомъ убѣдить народъ уничтожить его; но при настоящихъ обстоятельствахъ пришлось отказаться отъ всѣхъ этихъ обсужденій. Ни о какихъ размышленіяхъ нельзя было и думать тамъ, гдѣ находилась Сэнди. Она была вполнѣ порлдочная особа и съ добрымъ сердцемъ; но изъ ея устъ всегда лился цѣлый потокъ рѣчи; эта дѣвушка была настоящая мельница; отъ ея болтовни у васъ трещала голова такъ же, какъ отъ городской ѣзды экипажей и вагоновъ. Если бы ей можно было заткнуть ротъ пробкой, то это было бы удобно; но такимъ существамъ нельзя затыкать пробкой ротъ, потому что тогда они умрутъ. Дѣвушка болтала цѣлый день и вы могли бы подумать, что она разскажетъ что-нибудь особенное, но она ничего но говорила выходящаго изъ ряда вонъ; она никогда не пренебрегала словами. Она цѣлыя недѣли жужжала, молола, болтала. А въ результатѣ оставался одинъ только вѣтеръ. У ней никогда не было никакой идеи, какъ ея нѣтъ у осла. Она была настоящая пустозвонка; я тутъ подразумѣваю, что она ворчала, ворчала, ворчала, болтала, болтала, болтала; именно такъ, какъ она и должна была дѣлать; еще сегодня утромъ я вовсе не считалъ ее такою мельницею; у меня было достаточно и своихъ треволненій; но послѣ полудня мнѣ нѣсколько разъ приходилось ей говорить:
— Успокойтесь, дитя мое; вы, право, испортите весь воздухъ и королевству придется выписывать новый, а это будетъ крайне убыточно для казначейства, у котораго и безъ того много расходовъ.
Свободные люди.
Право, странно, человѣкъ можетъ быть доволенъ весьма короткое время. Еще незадолго передъ этимъ я ѣхалъ верхомъ и сильно страдалъ; но какъ я былъ доволенъ этою прохладною тѣнью, какъ пріятно освѣжала меня и выпитая вода и вылитая на меня; какъ хорошо вѣяло отъ близости этой чистой прозрачной рѣки; но теперь вдругъ опять появилось неудовольствіе; отчасти потому, что я не могъ зажечь моей трубки, — правда, я уже давно устроилъ спичечную фабрику, но я забылъ захватить съ собою спички — частью же потому, что намъ нечего было ѣсть. Тутъ явилась еще новая иллюстрація ребяческой беззаботности этого времени и этихъ людей. Вооруженный человѣкъ всегда можетъ достать себѣ пищу и онъ крайне былъ бы скандализированъ, если бы ему пришлось подвѣсить къ сѣдлу корзинку съ сандвичами. Каждый изъ рыцарей Круглаго Стола лучше согласился бы умереть, чѣмъ допустить такую вещь. Я имѣлъ намѣреніе спрятать сандвичи въ мой шлемъ, но былъ пойманъ на самомъ мѣстѣ преступленія и мнѣ пришлось только извиниться и отложить ихъ въ сторону, такъ что онѣ достались собакѣ.
Наступила ночь, а вмѣстѣ съ нею начиналась и гроза. Стало совершенно темно. Намъ пришлось остановиться на ночь. Для дѣвушки я нашелъ хорошее убѣжище подъ скалою, а потомъ вскорѣ пріискалъ мѣсто и для себя. По мнѣ пришлось остаться въ моихъ доспѣхахъ, такъ какъ я не могъ снять ихъ самъ, помощи же Ализанды я допустить не могъ; нельзя же мнѣ было показаться неодѣтымъ передъ нею. Правда, я не былъ совершенно раздѣтымъ, потому что у меня было еще нижнее одѣяніе, но все же я былъ бы крайне смущенъ, если бы мнѣ пришлось снять мою кольчугу.
Гроза принесла и перемѣну погоды, чѣмъ яростнѣе ревѣлъ вѣтеръ и чѣмъ сильнѣе шелъ дождь, тѣмъ становилось все холоднѣе и холоднѣе. А тутъ вскорѣ поползли различныя насѣкомыя и клопы, и блохи и черви и всѣ они забирались подъ мою кольчугу; чтобы согрѣться; но хорошо было бы, если бы всѣ эти паразиты спокойно лежали подъ моей одеждой, а то имъ непремѣнно нужно было ползать, скакать и неизвѣстно зачѣмъ гоняться по всему моему тѣлу; а въ особенности мнѣ надоѣдали эти клопы; они цѣлыми процессіями ползли по моему тѣлу, кусая и безпокоя меня; это были такого рода созданья, съ которыми я ни за что ни согласился бы вмѣстѣ спать въ другой разъ. Но мой совѣтъ всѣмъ лицамъ, которымъ доведется стать въ такое положеніе, какъ мое, не поворачиваться съ боку на бокъ и не тереться о землю, потому что это возбуждаетъ сильное любопытство въ этихъ крошечныхъ животныхъ, которымъ непремѣнно хочется узнать, что такое происходитъ особенное и сверхъестественное и они опять начинаютъ копошиться и ползать по вашему тѣлу, а это еще болѣе ухудшаетъ дѣло, такъ что вы готовы браниться еще хуже, чѣмъ прежде. Но опять съ другой стороны, если будешь лежать спокойно, то положительно готовъ умереть отъ раздраженія; такъ что, пожалуй, все равно употреблять-ли тотъ или иной способъ; тутъ выбора нѣтъ. Наконецъ только, когда я достаточно озябъ, то покусыванье этихъ насѣкомыхъ напоминало мнѣ леченіе электричествомъ. Я далъ себѣ слово, что послѣ этого путешествія ни за что не надѣну латъ.
Въ теченіе всѣхъ этихъ часовъ горькаго испытанія, я то дрожалъ отъ холода, то меня бросало въ жаръ отъ этой массы просителей, ползавшихъ по моему тѣлу; а между тѣмъ, въ моей усталой головѣ все возникали одни и тѣ же вопросы: Какимъ образомъ люди выносятъ это негодное вооруженіе? Какъ это они такъ устроили, что цѣлыя поколѣнія выносятъ это? Какъ они могли спать ночью, чтобы переносить на слѣдующій день всѣ мученія?
Когда наступило утро, я былъ точно въ тискахъ; я чувствовалъ утомленіе, тяжесть отъ недостатка сна, усталость, что безпрестанно поворачивался съ боку на бокъ, голодъ отъ слишкомъ продолжительнаго поста; кромѣ того, меня корчило отъ ревматизма, я жаждалъ ванны, чтобы избавиться отъ насѣкомыхъ. Но какъ чувствовала себя высокорожденная титулованная аристократка дѣвица Алезанда де-Куртелуазъ? О, она была свѣжа, какъ бѣлка; она спала, какъ убитая; что же касается до ванны, то она, какъ и всѣ благородные этой страны, никогда и не пользовалась ею, а потому и не могла имѣть этого желанія. Если этихъ людей смѣрить на особый аршинъ, то это были видоизмѣненные дикари, никакъ не болѣе. Эта благородная леди не выказывала ни малѣйшаго нетерпѣнія скорѣе позавтракать, а это также напоминаетъ дикарей. Во время своихъ путешествій эти Бритты привыкаютъ къ продолжительному голоданію и умѣютъ его переносить; слѣдовательно, они прежде чѣмъ пуститься въ путь, обыкновенно наѣдаются, сколько возможно, по примѣру индѣйцевъ и иноконды. Такъ или иначе, но Сэнди навѣрно наѣлась заранѣе на три дня.
Мы встали ранѣе восхожденія солнца, Сэнди ѣхала на лошади, а я плелся, прихрамывая сзади. Полчаса спустя, мы доѣхали до группы оборванныхъ несчастныхъ созданій, которыя собрались починять такую вещь, которую они почему-то называютъ дорогой. Они отнеслись ко мнѣ съ такимъ покорнымъ видомъ, какъ животныя; когда же я предложилъ имъ, что позавтракаю вмѣстѣ съ ними, то они были до такой степени польщены моимъ снисхожденіемъ и до такой степени удивлены, что не знали, серьезно-ли я это говорю или нѣтъ; но тутъ моя леди открыла свои рѣчеобильныя уста и сказала громко, такъ что люди ее слышали, что она всегда хочетъ ѣсть, когда видитъ, какъ ѣстъ скотъ — замѣчаніе, смутившее этихъ бѣдняковъ потому только, что оно относилось къ нимъ, но не потому, чтобы это ихъ оскорбило или обидѣло. А между тѣмъ, они не были ни рабами, ни движимою собственностью. Но какому-то сарказму закона и наименованія, это были свободные люди. Семнадцатая часть свободнаго населенія страны именно принадлежала къ этому классу; это были мелкіе фермеры, ремесленники и пр., которые и составляли націю, дѣйствительную націю; они группировались именно около всего того, что было полезно или что было достойно спасенія или дѣйствительно достойно уваженія и если бы ихъ уничтожитъ, то было бы все равно, что уничтожить націю, оставивъ вмѣсто нея знать и дворянъ, лѣнивыхъ и непроизводительныхъ, знакомыхъ только съ искусствомъ опустошенія и грабежа, которые не приносили никакой пользы и не имѣли никакой цѣны въ раціонально-благоустроенной странѣ. И вдругъ по какому-то странному противорѣчію это меньшинство вмѣсто того, чтобы стоять во главѣ того кортежа, къ которому оно принадлежало, шло на другомъ концѣ отъ него съ поникшими головами и съ опущенными знаменами; оно избрало самого себя націею, а многочисленные крикуны оттѣсняли его такъ долго, что, наконецъ, оно приняло это, какъ истину; и не только это меньшинство приняло, а даже было убѣждено, что это совершенно справедливо и иначе не можетъ быть. Патеры говорили ихъ отцамъ и имъ самимъ, что такое ироническое положеніе вещей предписано свыше; они повѣрили этому на слово и оставались совершенно спокойными.
Разговоръ этого миролюбиваго народа какъ-то странно звучалъ для современнаго американскаго уха. Они считались свободными людьми, а между тѣмъ, они не имѣли права безъ позволенія оставить владѣнія своего лорда или своего епископа; они не имѣли права печь дома своего собственнаго хлѣба, но имъ дозволялось только сѣять хлѣбъ, жать его, молотить, а зерна нести на мельницу лорда и молоть тамъ, а хлѣбъ печь въ его пекарняхъ и за все платить. Они не имѣли права продать ни одной собственной вещи, не заплативъ своему лорду хорошаго процента за такую сдѣлку, точно также они не имѣли права и купить какой-нибудь вещи, не вспомнивъ о его кассѣ; они обязаны были безвозмездно собрать его жатву и должны были являться по первому приказанію на работу, оставляя свои собственныя жатвы на добычу опустошительной бури; они должны были садить для него фруктовыя деревья на своихъ поляхъ и негодовать на самихъ себя, если его безголовые собиратели плодовъ будутъ топтать зерна подъ деревьями; они должны съ терпѣніемъ выносить причуды своего лорда; такъ, напримѣръ, если ему вздумается, во время охоты, пронестись галопомъ по ихъ полямъ вмѣстѣ съ своими гостями и уничтожить результатъ ихъ терпѣливаго труда; имъ не дозволялось разводить самимъ голубей, а если цѣлая стая этихъ птицъ прилетала изъ голубятни лорда и клевала ихъ хлѣбъ на корню, то эти свободные люди не должны были давать волю своему гнѣву и не смѣли убить ни одной птицы, такъ какъ за это послѣдовало бы строгое наказаніе; лишь только ихъ жатва была собрана, какъ являлся цѣлый кортежъ грабителей, которые брали съ нихъ дань; во-первыхъ церковь брала десятую часть, затѣмъ королевскіе коммисары — двадцатую, потомъ люди лорда производили. опустошеніе въ остальномъ; послѣ всѣхъ этихъ поборовъ свободнымъ людямъ предоставлялась свобода убирать въ житницу остальное, если только изъ-за этого стоило хлопотать; а болѣе всего этотъ свободный народъ былъ обремененъ налогами, налогами и налогами; между тѣмъ, какъ ни лорды, ни бароны не несли никакихъ налоговъ; если какой-нибудь баронъ желалъ спать спокойно, то свободный человѣкъ, послѣ тяжелой дневной работы, долженъ сидѣть и пугать прутьями лягушекъ, чтобы тѣ не квакали; если дочь свободнаго человѣка… нѣтъ, эта послѣдняя низость внѣ всякихъ описаній, наконецъ, если свободный человѣкъ приходитъ въ отчаяніе отъ испытываемыхъ имъ мученій и жертвуетъ жизнью, прибѣгая къ смерти, какъ къ единственному спасенію, то церковь осуждаетъ его на вѣчный огонь, законъ сожигаетъ его трупъ въ полночь на перекресткѣ, а его господинъ, баронъ или епископъ конфискуетъ все его имущество и его вдову и сиротъ выгоняютъ за дверь.
И вотъ тутъ собрались эти свободные люди раннимъ утромъ исправлять дорогу для своего лорда-епископа и работать на него три дня безплатно; каждая глава семьи и каждый старшій сынъ въ семьѣ должны работать по три дня даромъ и, кромѣ того, прибавлялся еще одинъ день для ихъ слугъ.
Эти-то бѣдные, мнимо-свободные люди ѣли свой скромный завтракъ и разговаривали со мною; всѣ они съ большимъ смиреніемъ и съ самымъ искреннимъ уваженіемъ относились къ своему королю, къ церкви, къ вельможамъ и вообще къ благороднымъ, такъ что лучшаго нельзя было и желать; было что-то жалкое и вмѣстѣ съ тѣмъ комичное въ этихъ людяхъ. Одинъ только изъ всѣхъ этихъ работниковъ, сидѣвшихъ со мною и жевавшихъ черный хлѣбъ, показался мнѣ смышленнѣе другихъ; я отвелъ его въ сторону и разговорился съ нимъ. Когда нашъ разговоръ былъ конченъ, то я попросилъ его дать мнѣ каплю чернилъ изъ его жилъ и затѣмъ съ помощью тонкаго прутика, сорваннаго съ дерева, я написалъ на кусочкѣ коры: „Помѣстите его въ мужскую факторію“, затѣмъ, передавая ему этотъ кусочекъ коры, сказалъ:
— Идите во дворецъ въ Камелотѣ и отдайте это въ руки Аміасо Ле Пулэ, котораго я называю Кларенсомъ, онъ это пойметъ.
— Значитъ, онъ патеръ? — спросилъ этотъ человѣкъ и съ его лица исчезъ восторгъ.
— Какъ, патеръ? Развѣ я не говорилъ вамъ, что патеры и вообще духовныя лица не имѣютъ доступа въ мою факторію. Вы и сами вступите туда только подъ тѣмъ условіемъ, что ваша религія, какая бы она ни была, составляетъ вашу совершенно свободную собственность?
— А вотъ какъ это будетъ, тогда я очень доволенъ; сначала же меня взяло было сомнѣніе, когда я узналъ, что тамъ находится этотъ патеръ.
— Но я говорю вамъ, что это вовсе не патеръ.
Однако, это, казалось, его не удовлетворило и онъ спросилъ
— Какъ же онъ не патеръ, а умѣетъ читать?
— Онъ не патеръ, а умѣетъ читать и писать также; я самъ его выучилъ.
Лицо этого человѣка просвѣтлѣло. А я продолжалъ:
— И первое, чему васъ будутъ учить въ этой факторіи, это читать и писать…
— Меня? О, я готовъ отдать всю кровь моего сердца, лишь бы только выучиться этому искусству. Но я сдѣлаюсь вашимъ рабомъ, вашимъ…
— Нѣтъ, вамъ не нужно быть ничьимъ рабомъ; берите вашу семью и ступайте. Вашъ лордъ-епископъ конфискуетъ ваше небольшое имущество; но это не бѣда. Кларенсъ устроитъ васъ хорошо.
„Защищайся, Лордъ!“
Я заплатилъ три пенни за мой завтракъ; это была очень хорошая цѣна, такъ какъ даже за одну пенни можно было накормить нашимъ завтракомъ двѣнадцать человѣкъ; но въ это время я чувствовалъ себя очень хорошо и любилъ иногда быть расточительнымъ; кромѣ того, этотъ народъ охотно накормилъ бы меня и даромъ, какъ ни скудна была ихъ провизія; они искренно благодарили меня, потому что здѣсь деньги цѣнились очень дорого, такъ что мои деньги доставили болѣе удовольствія, чѣмъ если бы онѣ лежали у меня въ шлемѣ; это были желѣзныя пенни и ихъ вѣсъ былъ неопредѣленный и полудолларъ составлялъ въ эту минуту порядочную для меня тяжесть; кромѣ того, въ это время я былъ расточителенъ еще потому, чтобы освободиться отъ лишней тяжести; но еще была и та причина, что, не смотря на свое продолжительное пребываніе въ Британіи, я еще не приноровился къ пропорціямъ вещей и еще не дошелъ до того, чтобы знать, что пенни во времена Артура и пара долларовъ въ Коннектикутѣ было почти одно и тоже: именно близнецы, какъ вы говорите, по отношенію къ погонѣ за властью. Если бы мое пребываніе внѣ Камелоты ограничивалось нѣсколькими днями, то я платилъ бы этому народу красивыми новенькими монетками нашей собственной чеканки; это доставляло бы не менѣе удовольствія и мнѣ и имъ. Я исключительно принялъ бы американскую валюту. Въ одну или двѣ недѣли центы, дюймы, никели, четверти и полудоллары, а слѣдовательно масса золота постоянно лилась бы рѣкою въ коммерческихъ жилахъ королевства и я, конечно, увидѣлъ бы, какъ эта новая кровь освѣжаетъ ихъ жизнь.
Я попросилъ фермеровъ дать мнѣ кремень и огниво, и когда они усадили на лошадь меня и Сэнди, то я закурилъ трубку. Когда первыя струи дыма показались черезъ забрало моего шлема, то всѣ эти люди направились къ лѣсу, а Сэнди обернулась назадъ и бросила на дорогу мрачный взоръ. Они полагали, что я одинъ изъ тѣхъ огненныхъ драконовъ, о которыхъ они такъ много слышали отъ рыцарей и другихъ профессіональныхъ лгуновъ. Мнѣ стоило не мало труда убѣдить этотъ народъ вернуться обратно на ихъ мѣсто. Затѣмъ я имъ сказалъ, что это такого рода чары, которыя могутъ принести вредъ только моимъ врагамъ. Я обѣщалъ имъ, положивъ руку на сердце, что всѣ тѣ, которые не чувствуютъ ко мнѣ никакой вражды, могутъ пройти совершенно спокойно мимо меня, а тотъ, кто останется позади, будетъ пораженъ смертью. Весь этотъ кортежъ прошелъ мимо меня съ большою быстротою. Никто изъ нихъ не былъ настолько любопытенъ, чтобы остаться позади и посмотрѣть, что съ нимъ случится.
Я потерялъ время съ этими взрослыми ребятами, ихъ страхъ совершенно прошелъ и они были въ восторгѣ отъ чуда, заставивъ меня выкурить въ ихъ присутствіи пару трубокъ и тогда только меня отпустили. Однако, время не было потеряно непроизводительно, такъ какъ Сэнди была въ поискахъ за новостями, она это очень любила, какъ вамъ извѣстно. Такая отсрочка заставила хотя на нѣсколько времени замолчать ея говорильную мельницу, а это уже былъ хорошій выигрышъ. Но, кромѣ всѣхъ этихъ выгодъ, я все же кое чему выучился. Я теперь былъ готовъ для встрѣчи съ исполиномъ или съ людоѣдомъ — словомъ, кому вздумалось бы теперь явиться.
Мы провели ночь у благочестиваго отшельника и всѣ мои невзгоды начались на слѣдующій день послѣ обѣда. Мы переѣзжали наискось широкій лугъ и я, за отсутствіемъ всякой музыки, ничего не видѣлъ, ничего не слышалъ, какъ вдругъ Сэнди внезапно прервала какое-то замѣчаніе, начатое ею еще утромъ, и воскликнула: — Защищайся, лордъ! Твоей жизни грозитъ опасность! Она соскользнула съ лошади, прошла нѣсколько шаговъ и остановилась. Я посмотрѣлъ и увидалъ вдали, подъ деревомъ, шесть вооруженныхъ рыцарей съ ихъ оруженосцами; вѣроятно, между ними происходилъ какой-то споръ, должно быть, о томъ, чтобы подтянуть сѣдла. Моя трубка была готова и я долженъ былъ бы уже зажечь ее, если бы не потерялъ времени въ размышленіяхъ, какимъ образомъ уничтожить всѣ притѣсненія въ этой странѣ и отдать народу всѣ украденныя у него нрава и полномочія, не обижая при этомъ никого. Наконецъ, я закурилъ трубку и пока я съ нею возился, рыцари уже были близко. Они явились всѣ вмѣстѣ; но въ нихъ не было того рыцарскаго великодушія, о которомъ случается читать такъ много, чтобы одинъ отдѣлился изъ нихъ для битвы съ противникомъ, а другіе смотрѣли бы на это подъ деревомъ; нѣтъ, они явились всѣ вмѣстѣ съ шумомъ и трескомъ, подобно бомбамъ изъ батареи; они явились съ опущенными внизъ головами, съ развѣвающимися сзади перьями и съ вытянутыми пиками. Это былъ великолѣпный видъ, прекрасный видъ! — но, конечно, только для такого человѣка, которому пришлось бы стоять только подъ деревомъ. Я также вытянулъ пику и ждалъ, ждалъ съ бьющимся сердцемъ, такъ что желѣзная кольчуга чуть не треснула на мнѣ, затѣмъ я выпустилъ густой клубъ дыма изъ подъ забрала моего шлема. Но клубъ дыма разсѣялся и исчезъ.
Эти люди остановились на разстояніи двухъ или трехсотъ ярдовъ отъ меня; меня это встревожило; мое удовольствіе исчезло и явился страхъ; я полагалъ, что теперь я погибшій человѣкъ. Но Сэнди сіяла отъ радости; опять полилось было ея краснорѣчіе, но я остановилъ ее, сказавъ, что мои чары не удались, что ей нужно какъ можно скорѣе сѣсть на лошадь, чтобы спастись бѣгствомъ. Но она никакъ не хотѣла слушаться; она говорила, что мои чары обезоружили рыцарей; они не ѣдутъ къ намъ, потому что не могутъ этого сдѣлать; подождать еще немного, они спѣшатся и убѣгутъ, а мы возьмемъ ихъ лошадей вмѣстѣ съ сѣдлами и убранствомъ. Меня, конечно, нельзя было успокоить такою наивною простотою и я сказалъ, что тутъ произошло какое-либо недоразумѣніе; потому что мой огонь убиваетъ моментально; но если эти люди не умерли, то вѣрно что-нибудь испортилось въ моемъ аппаратѣ, а что именно — я не знаю; но намъ необходимо поторопиться и скорѣе бѣжать, такъ какъ эти люди могутъ напасть на насъ каждую минуту. Сэнди засмѣялась и сказала:
— О, сэръ, эти люди вовсе не такого десятка. Сэръ Лаунсело сразится даже и съ дракономъ и заставитъ его страдать, нападетъ на него, нападетъ еще разъ, и еще разъ, до тѣхъ поръ, пока не побѣдитъ его; тоже сдѣлаютъ и сэръ Пеллиноръ и сэръ Агловаль и сэръ Карадосъ, а тутъ никто на это не рѣшается, пусть лѣнтяй говоритъ, что хочетъ. А что касается до нихъ, то неужели вы думаете, что если бы они могли что-либо сдѣлать, то ничего не предприняли бы?
— Хорошо; такъ чего же они ждутъ? Почему не уѣзжаютъ? Имъ никто въ этомъ не препятствуетъ. Хороша страна! Я думаю, что мнѣ придется уступить шагъ за шагомъ.
— Уступить, такъ-ли? О, дай себѣ минуту сроку. Они даже вовсе и не мечтаютъ объ этомъ… нѣтъ; они ожидаютъ только, чтобы подчиниться.
— Но неужели это правда? Если они желаютъ этого, то почему не приводятъ въ исполненіе?
— О, если бы ты зналъ, съ какимъ уваженіемъ они относятся къ драконамъ, то не сталъ бы ихъ порицать. Они боятся придти къ тебѣ.
— Хорошо; тогда я къ нимъ пойду и…
— Нѣтъ, они не допустятъ васъ, лучше я къ нимъ пойду!
И она пошла. Это была ловкая особа относительно набѣговъ. Однако, я сомнѣвался, что изъ этого могло что-либо выйти. Но вотъ я увидѣлъ, какъ рыцари уѣхали, а Сэнди вернулась обратно. Но все же это нѣсколько облегчало меня. Я разсудилъ, что она вѣрно сдѣлала какую-нибудь ошибку въ своихъ переговорахъ; иначе свиданіе не могло бы быть такъ кратковременно; но оказалось, что она прекрасно устроила дѣло, даже можно сказать самымъ удивительнымъ образомъ. Лишь только она сказала этимъ людямъ, что я Патронъ, то, по ея словамъ, это „объяло ихъ страхомъ и ужасомъ“; и они готовы были сдѣлать все, что она только потребуетъ. Она заставила ихъ поклясться, что черезъ два дня они явятся ко двору короля Артура, покорятся ему и съ тѣхъ поръ станутъ моими рыцарями и будутъ подъ моимъ начальствомъ. Сэнди устроила все это лучше, чѣмъ бы я могъ сдѣлать самъ! Она была очень ловка.
Разсказъ Сэнди.
— И такъ, у меня теперь есть свои рыцари, — сказалъ я, когда мы снова пустились въ дорогу. — Кто могъ бы предполагать, что я когда-нибудь буду вести такого рода жизнь; но въ сущности я не знаю, что мнѣ дѣлать съ этими рыцарями; кромѣ развѣ того, что розыграть ихъ въ лотерею. Сколько ихъ тамъ, Сэнди? — Семь человѣкъ, сэръ, и еще ихъ оруженосцы.
— Порядочная кучка! Но кто они? Откуда они вынырнули?
— Откуда они вынырнули?
— Да, гдѣ они живутъ?
— Ахъ, я не поняла тебя; это я тотчасъ и сказала тебѣ.
Затѣмъ она начала говорить медленно и тихо, выговаривая слова какъ-то особенно деликатно. Вынырнули, откуда вынырнули… откуда вынырнули… откуда они вынырнули… да теперь это совершенно вѣрно. Дѣйствительно, въ этой фразѣ слышится какая-то особая грація. Я буду повторять и повторять ее, пока совершенно не заучу ее. Сначала мнѣ трудно было это выговорить, но теперь идетъ лучше…
— Но не забудьте этихъ пастушковъ, Сэнди.
— Пастушковъ?
— Да, рыцарей, вы знаете. Вы только что начали мнѣ разсказывать о нихъ. Нѣсколько минутъ тому назадъ, помните. Выражаясь фигурально, игра началась.
— Игра?..
— Да, да, да! Заведите механизмъ. Я хочу сказать, принимайтесь за вашу статистику. Разскажите мнѣ о рыцаряхъ.
— Хорошо, хорошо; я сейчасъ начну. Два изъ нихъ отправились въ путъ и проѣзжали по большому лѣсу. И…
— О, Боже мой!
Видите-ли, я только теперь понялъ свою ошибку. Я спустилъ ей шлюзы; это была моя вина; она въ теченіе тридцати дней не добралась бы до самаго факта. Сэнди обыкновенно начинала безъ предисловія и оканчивала безъ вывода. Если вы ее прервете, то она или будетъ продолжать, не обращая на васъ никакого вниманія, или же отвѣтитъ вамъ въ двухъ словахъ и потомъ опять начнетъ свой разсказъ съизнова. Перерывы одинъ только вредъ. Но все же я прерывалъ ее и прерывалъ очень часто, чтобы только спасти свою жизнь. Можно было положительно умереть, если слушать цѣлый день безъ перерыва это монотонное выцѣживаніе словъ.
— Боже мой! — воскликнулъ я въ отчаяніи. — Она опять начинаетъ съизнова.
— И такъ, они оба отправились въ путь и въѣхали въ большой лѣсъ. И…
— Кто эти оба?
— Сэръ Гауэйнъ и сэръ Уэйнъ. И вотъ они пріѣхали въ аббатство къ монахамъ и тутъ ихъ хорошо помѣстили. На утро въ аббатство пріѣхали еще другіе рыцари и такимъ образомъ, они всѣ вмѣстѣ отправились въ путь и доѣхали до большого лѣса; далѣе сэръ Гауэйнъ замѣтилъ въ одной долинѣ у башни двѣнадцать красивыхъ дѣвушекъ и два вооруженныхъ рыцаря на высокихъ коняхъ, дѣвушки ходили около дерева… Далѣе сэръ Гауэйнъ увидѣлъ, какъ эти дѣвушки повѣсили бѣлый щитъ на это дерево и всякій разъ, когда проходили мимо, плевали на щитъ и бросали въ него грязью.
— Если бы я не видѣлъ ничего подобнаго въ этой странѣ, то этому не повѣрилъ бы, Сэнди. Но я видѣлъ это и даже могу видѣть и теперь, какъ эти созданія парадируютъ около этого щита и дѣйствуютъ именно такимъ образомъ. Женщины дѣйствуютъ здѣсь, какъ бѣсноватыя. Геллоская дѣвушка самого простого происхожденія, можетъ поучить вѣжливости, скромности, терпѣнію и манерамъ любую изъ высокопоставленныхъ герцогинь въ странѣ Артура.
— Геллоская дѣвушка?
— Да; но только не спрашивайте у меня объясненій; это новый родъ дѣвушекъ; ихъ тутъ нѣтъ; часто случается, что съ ними обращаются грубо, но тутъ онѣ вовсе не виноваты и такой человѣкъ не можетъ не почувствовать стыда даже и черезъ тысячу триста лѣтъ; такое дурное поведеніе ничѣмъ не было вызвано; ни одинъ джентльменъ не долженъ этого дѣлать… хотя я… даже я самъ, если бы я захотѣлъ признаться…
— Безъ всякаго сомнѣнія, она…
— Ничего не говорите о ней; я говорю, что не могу вамъ объяснять этого такъ, чтобы вы поняли.
— Ну, пусть такъ и будетъ, если вы такого мнѣнія. И вотъ сэръ Гауэйнъ и сэръ Уэйнъ подошли, привѣтствовали дѣвушекъ и спросили ихъ, почему онѣ относятся къ этому щиту съ такимъ презрѣніемъ. Господа, — сказали дѣвушки, — мы это вамъ разскажемъ. Тутъ есть въ странѣ одинъ рыцарь, которому принадлежитъ этотъ бѣлый щитъ; этотъ рыцарь слыветъ за хорошаго человѣка, а между тѣмъ, онъ ненавидитъ всѣхъ лэди и всѣхъ женщинъ благороднаго происхожденія и поэтому мы и оказываемъ презрѣніе его щиту.
„Я скажу вамъ“, — началъ сэръ Гауэйнъ, — хорошему рыцарю не подобаетъ презирать лэди и женщинъ благороднаго происхожденія, но если онъ васъ ненавидитъ, то на это у него есть свои причины; безъ всякаго сомнѣнія, онъ любитъ въ какомъ-либо другомъ мѣстѣ лэди и благородныхъ женщинъ, а тѣ также, вѣроятно, его любятъ; если же онъ такой храбрый человѣкъ, какъ вы говорите…
— Храбрый человѣкъ!.. — прервалъ я ее. — именно такіе люди имъ и нравятся, Сэнди. А объ умѣ человѣка онѣ и не думаютъ…
— А если онъ такой храбрый человѣкъ, какъ вы говорите, — сказали сэръ Гауэйнъ, — то назовите мнѣ его имя. — Сэръ, — сказали онѣ, — его зовутъ Маргаусъ, онъ сынъ короля Ирландіи…
— Вы говорите, — снова прервалъ я Сэнди, — что онъ сынъ короля Ирландіи, но это еще ничего не выражаетъ; — однако, держитесь теперь крѣпче, намъ нужно перескочить черезъ этотъ оврагъ. Такъ будетъ хорошо. Эта лошадь изъ цирка, она родилась раньше своего времени.
— Я его знаю прекрасно, — сказалъ сэръ Уэйнъ, — это отличный рыцарь, какой когда-либо жилъ.
— Какой когда-либо жилъ? Если вы, Сэнди, находите промахи въ мірѣ, въ такомъ случаѣ, вы уже слишкомъ обветшалая тѣнь… Впрочемъ, не въ этомъ дѣло! я видѣлъ самъ, какъ онъ выказалъ свою храбрость, когда нѣсколько рыцарей собрались вмѣстѣ, и въ то время ни одинъ изъ нихъ не могъ устоять противъ него. Ахъ, дѣвицы, — сказалъ сэръ Гаэуйнъ, — мнѣ кажется, что въ данномъ случаѣ, вы сами достойны порицанія; я полагаю, что онъ только недавно повѣсилъ здѣсь свой щитъ, иначе рыцари давно увезли бы его. Но я не могу выносить далѣе посрамленія рыцарскаго щита». Сказавъ это, сэръ Гауэйнъ вмѣстѣ съ сэромъ Уэйнъ отъѣхалъ отъ нихъ; тогда явился сэръ Маргаусъ, верхомъ на высокомъ конѣ и подъѣхалъ прямо къ дѣвушкамъ. Лишь только послѣднія замѣтили подъѣзжающаго къ нимъ сэра Маргаусъ, какъ убѣжали въ башню; многія изъ нихъ отъ страху попадали на пути.
Тогда одинъ изъ рыцарей башни простеръ свой щитъ и громко сказалъ: «Сэръ Маргаусъ, защищайся!»
Они бросились одинъ на другого, и рыцарь башни сломалъ свое копье о копье Маргауса; послѣдній же выбилъ его изъ сѣдла, такъ что рыцарь расшибъ себѣ затылокъ, а также и лошадь получила сильные ушибы…
— Это постоянно такъ; такое положеніе вещей всегда губитъ столько лошадей, — замѣтилъ я.
— Это увидѣлъ другой рыцарь изъ башни и бросился на Маргауса; они такъ яростно схватились другъ съ другомъ, что рыцарь изъ башни былъ вышибленъ изъ сѣдла, сброшенъ на землю и убитъ вмѣстѣ съ лошадью.
— Опять погибла еще лошадь; я говорю вамъ, что у нихъ въ обычаѣ все истреблять. Я рѣшительно не понимаю, какимъ образомъ человѣкъ, имѣющій хотя сколько-нибудь чувства, можетъ этому рукоплескать и выносить это.
— Такимъ образомъ, оба эти рыцаря сошлись совершенно случайно…
Я замѣтилъ, что проспалъ и пропустилъ одну главу, но я ничего не сказалъ. Я разсудилъ, что ирландскому рыцарю надоѣдали посѣтители въ это время, и въ этомъ-то и заключалась главная причина.
— Сэръ Уэйнъ поразилъ сэра Маргауса, такъ что его пика сломалась на куски о щитъ, а сэръ Маргаусъ поразилъ его такъ, что и онъ и его лошадь упали на землю, и сэръ Уэйнъ былъ раненъ въ лѣвый бокъ…
— Главная истина, Ализанде, заключается въ томъ, что эти архаики были слишкомъ просты; число словъ у нихъ слишкомъ ограничено, а поэтому и въ описаніяхъ недостаетъ разнообразія и это придаетъ имъ какой-то однообразный тонъ; фактически всѣ битвы сходны между собою; нѣсколько людей набрасываются другъ на друга съ большою опрометчивостью — опрометчивость хорошее слово; такъ для объясненія, можно употребить и слово жертва, и истребленіе и узурпаторство, и сотню другихъ; вотъ страна! Человѣкъ долженъ дѣлать различіе; а тутъ они идутъ одинъ противъ другого съ большою опрометчивостью; пика ломается, одна противная сторона ломаетъ свой щитъ, а другая опрокидывается на землю, какъ лошадь, такъ и человѣкъ; послѣдній летитъ черезъ голову лошади и расшибаетъ себѣ затылокъ; но тутъ является новый кандидатъ отомстить за товарища и ломаетъ свою пику, а другой человѣкъ ломаетъ свой щитъ и летитъ на землю черезъ голову лошади, расшибаетъ себѣ затылокъ; затѣмъ выбирается другой, и еще другой, и опять другой, пока не истребится весь матеріалъ; если же вы пожелаете представить себѣ результаты, то вы не можете различить одну битву отъ другой и кто кого поразилъ; а какъ картина вамъ представляетъ только ярость, ревъ, битвы… О, какъ она блѣдна и безшумна… точно это духи, ссорящіеся въ туманѣ. Но какія слова можно найти для описанія самаго потрясающаго зрѣлища? Возьмемъ, напримѣръ, хотя сожженіе Рима Нерономъ? Вамъ скажутъ совершенно просто: «Городъ сгорѣль; не былъ застрахованъ; мальчикъ вышибъ окно; пожарный сломалъ себѣ шею. Но это развѣ картина!»
Моя лекція продолжалась очень долго, но, какъ я полагаю, это нисколько не спутало Сэнди; она, однако, и не подумала какъ-нибудь украсить свою рѣчь; изъ ея устъ опять полился точно потоки, заученныхъ словъ и, лишь только я замолчалъ, она продолжала:
— Тогда сэръ Маргаусъ повернулъ свою лошадь и направился къ Гауэйну со своею женою. А когда сэръ Гауэйнъ увидѣлъ это, то простеръ свой щитъ; оба они направили свои копья и понеслись на встрѣчу одинъ другому со всею силою своихъ коней, каждый изъ рыцарей сильно ударилъ по самой серединѣ щита противника, но копье сэра Гауэйна сломалось…
— Я зналъ это!..
— Но копье сэра Маргауса еще держалось; сэръ Гауэйнъ вмѣстѣ съ своею лошадью былъ опрокинутъ на землю…
— Именно такъ… и сломалъ себѣ шею?
"Совершенно свободно поднялся сэръ Гауэйнъ на ноги и схватился за свой мечъ, направивъ его напротивъ ногъ сэра Маргауса; тутъ они яростно схватились другъ съ другомъ и повалились оба на землю съ своими мечами, такъ что ихъ щиты разлетѣлись въ разныя стороны и они испортили свои шлемы и свои панцыри, и ранили одинъ другого. Но лишь только пробило девять часовъ, какъ сила сэра Гауэйна, возраставшая въ теченіе трехъ часовъ, до неимовѣрной степени, теперь увеличилась почти втрое. Все это подмѣтилъ сэръ Маргаусъ и крайне удивился, какимъ образомъ возрастала его сила, и такъ они ранили одинъ другого, крайне тяжело; вотъ когда наступилъ полдень…
Эта послѣдняя сцена перенесла меня въ годы моего дѣтства… Ахъ, Боже мой! хотя бы Сэнди помолчала десять минутъ и дала бы нѣсколько освѣжиться моей головѣ… но она продолжала:
— А послѣ полудня его сила стала уменьшаться и замѣтно ослабѣла къ вечернѣ, такъ что сэръ Гауэйнъ не могъ болѣе держаться, а сэръ Маргаусъ становился все толще и толще…
— Вслѣдствіе чего натянулась и его кольчуга; какъ мало о чемъ думать этимъ людямъ, если они вдаются въ такія мелочи.
— Итакъ, сэръ рыцарь, — сказалъ Маргаусъ, — я теперь вижу, что вы хорошій рыцарь и человѣкъ замѣчательной силы, какого мнѣ когда-либо случалрсь видѣть; но теперь насъ это утомило и притомъ наша ссора не была такъ велика; кромѣ того, мнѣ жаль причинить вамъ какой-нибудь вредъ, такъ какъ я вижу, что васъ стала одолѣвать слабость. — "Ахъ, — сказалъ сэръ Гауэйнъ, — вы говорите то, что долженъ бы сказать я. Тутъ они оба сняли свои шлемы и поцѣловались, поклявшись любить другъ друга какъ братья…
Но тутъ опять я потерялъ нить разсказа, задумавшись надъ тѣмъ, какъ жаль, что люди съ такою необыкновенною силою должны носить такую тяжелую одежду и биться по-пусту по три, по четыре часа; почему они не родились въ наше время, когда могли бы употребить свою силу на что-либо болѣе полезное. Возьмите, напримѣръ, осла; онъ обладаетъ именно такого рода силой и употребляетъ ее для полезныхъ цѣлей, онъ имѣетъ цѣну для этого міра, потому что онъ оселъ; но благородный человѣкъ не можетъ имѣть никакой цѣны, если онъ оселъ. Такое сопоставленіе никогда не примѣнялось на практикѣ и никогда не примѣнялось на первомъ планѣ. И если вы допустите ошибку, то изъ этого выйдетъ такой безпорядокъ, изъ котораго вы никогда не будете знать, что выйдетъ.
Когда я опять пришелъ въ себя, начавъ снова слушать, то замѣтилъ, что пропустилъ еще одну главу и Ализанде прошла уже длинный путь съ своимъ народомъ.
— Итакъ, они странствовали и дошли до глубокой долины, наполненной камнями и затѣмъ они увидѣли большую рѣку; въ началѣ эта рѣка текла чистымъ источникомъ, около котораго сидѣли три дѣвушки. Въ этой странѣ, — сказалъ сэръ Маргаусъ, — еще не было ни одного рыцаря, съ тѣхъ поръ, какъ здѣсь приняли христіанство, но онъ напалъ на странныя приключенія.
— Это очень дурная форма выраженія, Ализанде. Сэръ Маргаусъ, сынъ короля Ирландіи, говоритъ такъ же, какъ и всѣ остальные; вы должны были бы дать ему особое нарѣчіе, или, по крайней мѣрѣ, характерныя выраженія; тогда всякій можетъ узнать его, лишь только онъ начнетъ говорить, вамъ не нужно будетъ называть его по имени. Это общій литературный пріемъ всѣхъ великихъ авторовъ. Вы должны были заставить его сказать: "Въ этой странѣ, говорятъ, не видали ни одного рыцаря съ тѣхъ поръ, какъ тамъ введено христіанство, но онъ наткнулся, говорятъ, на странные приключенія. Вы видите, что это звучитъ лучше.
— Никогда не являлся ни одинъ рыцарь, но наткнулся, говорятъ, на странное приключеніе. Дѣйствительно, прекрасный лордъ, такъ лучше, хотя, вставляя эти слова, труднѣе говорить; но приключеніе не замедлитъ явиться. И вотъ они подъѣхали къ дѣвицамъ и поклонились имъ, а тѣ имъ отвѣтили; у старшей была золотая гирлянда на головѣ и ей было трижды двадцать зимъ отъ роду или болѣе…
— Это дѣвицѣ?
— Именно такъ, дорогой лордъ, и ея волосы подъ гирляндой были совершенно бѣлы…
— И вставные зубы по девяти долларовъ за челюсть, которые поднимаются то вверхъ, то внизъ, когда вы жуете и выпадаютъ вонъ, когда вы смѣетесь.
— Второй дѣвушкѣ было тридцать зимъ и у ней былъ золотой обручъ на головѣ. Третьей пятнадцать…
Цѣлый потокъ мыслей такъ и нахлынулъ на меня; я уже болѣе не слышалъ голоса Сэнди.
Пятнадцать лѣтъ! разорвалось мое сердце! О, моя потерянная на вѣки для меня малютка! Именно ея возрастъ. А она была такъ мила, такъ хороша, такъ прелестна! Она составляла для меня весь міръ и теперь я никогда болѣе не увижу ее! Мысли о ней переносятъ меня черезъ безпредѣльный океанъ къ тому счастливому времени, на нѣсколько столѣтій впередъ, когда я обыкновенно просыпался утромъ послѣ самыхъ сладкихъ сновъ о ней. Ея голосъ былъ чудною музыкою для моего очарованнаго уха. Она заработывала три доллара въ недѣлю и была вполнѣ этого достойна…
Я такъ увлекся своими воспоминаніями, что уже не слѣдилъ болѣе за нитью разсказа Сэнди и не зналъ, кто были эти рыцари… Я сталъ ждать, что вотъ-вотъ она разскажетъ мнѣ о нихъ… Но въ сущности интересъ разсказа совершенно исчезъ для меня, мои мысли были далеко отсюда и очень грустны. Я слышалъ только кое-что изъ этой длинной исторіи и понялъ, что каждый изъ этихъ трехъ рыцарей взялъ по одной изъ трехъ дѣвушекъ и посадилъ вмѣстѣ съ собою на лошадь; одинъ изъ нихъ поѣхалъ на сѣверъ, другой на востокъ, третій на югъ, всѣ они отправились въ погоню за приключеніями, и порѣшили встрѣтиться опять черезъ одинъ годъ и одинъ день. Годъ и одинъ день безъ багажа. Это былъ одинъ изъ образчиковъ общей простоты страны.
Солнце уже склонялось къ западу. Было около трехъ часовъ пополудни, Ализанде начала мнѣ разсказывать, кто были эти рыцари; я нашелъ, что она теперь сдѣлала большіе успѣхи относительно способа разсказыванія. Правда, иногда она возвращалась къ своей старой привычкѣ, безъ всякаго сомнѣнія, но все же ее не нужно было торопить.
Мы приближались къ замку, построенному на возвышенности, это было прекрасное строеніе, сѣрыя башни котораго и ихъ зубцы были увиты плющемъ, а вся его величественная масса была залита потокомъ свѣта заходящаго солнца. Это былъ одинъ изъ самыхъ большихъ замковъ, которые мы когда-либо видѣли; я думалъ, что это именно и есть тотъ замокъ, куда мы ѣдемъ, но Сэнди сказала мнѣ, что это не тотъ замокъ. Она даже не знала, кому онъ принадлежитъ; она сказала, что не заходила туда, когда отправлялась въ Камелотъ.
Морганъ ле-Фэй.
Если вѣрить странствующимъ рыцарямъ, то далеко не всѣ замки оказывали имъ гостепріимство. Но безусловно вѣрить странствующимъ рыцарямъ также было нельзя, на это имѣются факты, провѣренные и подтвержденные современными доказательствами истины; въ данномъ случаѣ, поступаютъ такъ: соразмѣряютъ доказательства ихъ времени, очищаютъ ихъ отъ всѣхъ неправдоподобій и получается истина. Это дѣлается очень просто: всякое показаніе слѣдуетъ учесть изъ 97 %, а остальное будетъ фактъ. Я сдѣлалъ такой разсчетъ, прежде чѣмъ позвонить у замка, — я подразумѣваю подъ этимъ завести знакомство со сторожами и найти какую-либо причину для доступа въ замокъ. И вотъ я очень обрадовался, когда увидѣлъ на нѣкоторомъ разстояніи всадника, ѣдущаго по направленію къ замку.
Когда мы подъѣхали ближе другъ къ другу, то я увидѣлъ, что у всадника на головѣ былъ шлемъ, украшенный перьями, и какъ кажется, онъ былъ закованъ въ сталь, но у него, кромѣ того, было небольшое добавленіе — нѣчто въ родѣ квадратной накидки, похожей на платье герольда, Но какъ я смѣялся своей забывчивости, когда я подъѣхалъ къ нему ближе и прочелъ на его накидкѣ слѣдующее:
«Персилемонское мыло. — Всѣ примадонны его употребляютъ».
Это была моя собственная идейка, имѣвшая нѣсколько хорошихъ цѣлей въ виду просвѣщенія и для поднятія умственнаго уровня націи. Во-первыхъ, я тайкомъ разсылалъ нѣсколько странствующихъ рыцарей, о которыхъ никто не подозрѣвалъ кромѣ меня. Я выбралъ небольшое число этого народа — наилучшихъ рыцарей, какихъ только можно было найти, каждый изъ нихъ былъ снабженъ бюллетенемъ, на которомъ былъ написанъ тотъ или другой девизъ; я полагалъ, что разъ число этихъ рыцарей увеличится и станетъ замѣтнымъ, то это будетъ имѣть крайне смѣшной видъ; а также закованные въ сталь глупцы и безъ бюллетеня, сами станутъ находить смѣшными свои латы и вооруженіе.
Во-вторыхъ, такія миссіи будутъ вводить постепенно, не возбуждая ни подозрѣній, ни смутъ, необходимую чистоту и опрятность между дворянствомъ, а оттуда это проникнетъ и въ народъ, если только патеры будутъ сидѣть спокойно.
Если мои довѣренныя лица настигали на дорогѣ какого-либо странствующаго рыцаря, то они тотчасъ умывали его, а потомъ надѣвали ему бюллютень и заставляли его поклясться, что онъ всю свою жизнь будетъ распространять мыло и просвѣщеніе среди народа. Слѣдствіемъ этого явилось то, что число работниковъ въ поляхъ стало увеличиваться, а между тѣмъ и реформа быстро распространялась. Моя мыловарня также дѣлала быстрые успѣхи. Сначала у меня тамъ было только двое рабочихъ, но, передъ тѣмъ какъ мнѣ отправиться въ путь за приключеніями, число рабочихъ возросло до пятидесяти; работали день и ночь; однако воздухъ до такой степени былъ испорченъ около мыловарни, что съ королемъ даже дѣлалось дурно и онъ находилъ, что не можетъ болѣе этого выносить; сэръ Лаунсело былъ отважнѣе и даже шелъ гулять на крышу, хотя я его увѣрялъ, что тутъ много хуже, чѣмъ гдѣ бы то ни было, но онъ божился, что ему нуженъ вольный воздухъ: онъ постоянно сожалѣлъ, что во дворцѣ нельзя устроить мыловарни; при этомъ говорилъ, что если бы кто вздумалъ завести мыловарню въ своемъ домѣ, то будь онъ проклятъ, если бы его не задушило. Сюда приходили также и дамы, такъ что всѣ этимъ интересовались; онѣ клялись своими дѣтьми, что очень бы желали, чтобы вѣтеръ былъ въ ихъ сторону, когда мыловарня въ ходу.
Имя моего довѣреннаго рыцаря было Ла-Котъ-Майль-Трайль; онъ мнѣ сказалъ, что замокъ былъ мѣстопребываніемъ Морганѣ ли-Фэй, сестры короля Артура и жены короля Уріенса, монарха такого государства, которое было не больше округа Колумбіи, такъ что можно было стать по серединѣ этого государства и бросить кирпичъ въ слѣдующее королевство. «Короли» и «Королевства» были такъ скучены въ Британіи, какъ они были скучены въ маленькой Палестинѣ во времена Іисуса Навина, гдѣ народъ спалъ съ подогнутыми колѣнями, такъ какъ не могъ безъ паспорта протянуть ногъ.
Ла-Котъ былъ въ крайне удрученномъ состояніи, такъ какъ тутъ онъ потерпѣлъ полное пораженіе. Бѣдный рыцарь не заработалъ даже на пряникъ; онъ употребилъ всѣ торговыя хитрости, чтобы вымыть одного отшельника; но тотъ умеръ. Дѣйствительно, это было ужасное пораженіе. Мое сердце обливалось за него кровью и я всѣми силами старался его успокоить. И вотъ я ему сказалъ:
— Запрещаю вамъ горевать, рыцарь, такъ какъ это еще не пораженіе. Какъ у меня, такъ и у васъ есть мозгъ, а у кого онъ есть, тотъ не можетъ быть пораженнымъ, а только одерживаетъ побѣды. Увидите, какъ мы повернемъ это кажущееся пораженіе въ громкую рекламу; въ рекламу для нашего мыла. Мы прибавимъ къ вашему бюллетеню: «Подъ покровительствомъ депутата» Какъ вамъ это нравится?
— Хорошо придумано!
Такимъ образомъ мнѣ удалось разогнать дурное расположеніе духа рыцаря. Это былъ хорошій парень и въ свое время онъ участвовалъ во многихъ битвахъ. Онъ болѣе всего прославился въ одной экскурсіи, которая нѣсколько напоминала мое настоящее странствованіе; рыцарь совершилъ эту экскурсію въ сообществѣ одной дѣвушки, по имени Маледизамъ, которая такъ же быстро работала языкомъ, какъ и Сэнди, хотя между ними и было большое различіе; первая только любила насмѣхаться и говоритъ оскорбленія, тогда какъ музыка Сэнди являлась болѣе мягкою и нѣжною. Я прекрасно зналъ его исторію и поэтому я съумѣлъ объяснить себѣ то сожалѣніе, которое выразилось на его лицѣ при прощаньи со мной. Онъ предполагалъ, что теперь и для меня настали тяжолыя времена, какія были когда-то для него.
Сэнди и я обсуждали его исторію, когда ѣхали по дорогѣ; она сказала мнѣ, что всѣ невзгоды Ла-Кота посыпались на него съ самаго начала его странствованія; шутъ короля побѣдилъ его въ первый день, а въ такомъ случаѣ, согласно обычаю, дѣвушка, сопровождавшая его, должна была перейти къ побѣдителю, но Маледизанъ не согласилась на это; она даже послѣ всѣхъ его пораженій не ушла отъ него.
— Но, — сказалъ я ей, — а вдругъ побѣдитель откажется принять свою добычу?
Она отвѣтила, что этого не можетъ быть, онъ обязанъ принять, потому что это постановлено правилами. Я принялъ это къ свѣденію. Если музыка Сэнда начнетъ мнѣ слишкомъ надоѣдать, то я постараюсь, чтобы какой-нибудь рыцарь побѣдилъ меня, и буду надѣяться, что она уйдетъ къ нему.
Въ надлежащее время мы были опрошены съ валовъ часовыми замка и, послѣ недолгихъ переговоровъ, насъ приняли. Я рѣшительно не могу сказать ничего пріятнаго относительно этого посѣщенія. Но это не было разочарованіемъ, потому что я зналъ миссисъ Фэй по ея репутаціи и не ожидалъ другого пріема. Она держала въ страхѣ все государство, такъ какъ увѣряла каждаго, что обладаетъ великимъ даромъ колдовства. Всѣ ея дѣйствія были очень дурны и всѣ инстинкты демонскіе. Она была вся пропитана хитростью и лукавствомъ. Вся ея жизнь была запятнана преступленіями, между которыми убійство считалось самымъ обыкновеннымъ. Мнѣ было любопытно ее видѣть, не менѣе любопытно, чѣмъ видѣть сатану. Но къ моему великому удивленію, эта женщина была красавица; черныя мысли не съумѣли придать ея взгляду отталкивающаго выраженія, а годы не сморщили ея атласистой ножи, не уменьшили ея свѣжести. Иногда ее принимали за внучуу стараго Уріенса, а другіе считали ее сестрой ея сына.
Лишь только мы прошли ворота замка, какъ насъ привели къ ней. Король Уріенсъ также тутъ присутствовалъ; это былъ старикъ съ добродушнымъ лицомъ, но съ властнымъ взглядомъ; былъ тутъ также и его сынъ сэръ Уэйнъ ле-Бланжилъ, который крайне интересовалъ меня, вслѣдствіе той традиціи, что онъ однажды бился съ тридцатью рыцарями, а также и по его странствію съ сэромъ Гауэйнъ и съ сэромъ Маргаусъ, о чемъ оповѣстила меня Сэнди. Но Морганъ представляла изъ себя главный интересъ, она была самая замѣчательная личность изъ всѣхъ присутствовавшихъ; ясно было видно, что Морганъ была главою дома. Она предложила намъ сѣсть и потомъ милостиво стала разспрашивать. Ея голосъ походилъ на щебетаніе птички, на звукъ флейты или на что-либо подобное. Я былъ почти увѣренъ, что эту женщину оклеветали, что на нее налгали. Ея рѣчь такъ и лилась, такъ и лилась; но вотъ появился молодой и красивый пажъ, одѣтый въ радужные цвѣта, онъ шелъ легко и плавно, какъ волна, и подалъ королевѣ что-то на золотомъ блюдѣ и хотѣлъ опуститься на колѣни, но потерялъ равновѣсіе и упалъ. Королева бросила въ него кинжаломъ такъ легко и свободно, какъ другой захватываетъ гарпуномъ крысу.
Бѣдное дитя пригнулось къ полу, путаясь въ своей шелковой одеждѣ съ сильными судорогами въ лицѣ отъ страданія, и умерло. Всѣ, за исключеніемъ стараго короля, не могли удержаться отъ восклицанія сожалѣнія. Но его суровый взглядъ остановилъ это восклицаніе на полу-звукѣ. Сэръ Уэйнъ по знаку матери вышелъ въ переднюю позвать слугъ унести тѣло, а королева опять защебетала весело и спокойно.
Я видѣлъ, что она была прекрасная хозяйка, потому что, разговаривая съ нами, въ тоже время наблюдала угломъ глаза за слугами, чтобы тѣ не производили шума, беря тѣло и вынося его; затѣмъ они пришли съ чистыми тряпками вытирать полъ, но ихъ отослали назадъ, чтобы они взяли что-нибудь другое; когда же они кончили вытирать полъ и хотѣли было уйти, то она указала на багровое пятно подлѣ слезы, чего они не досмотрѣли своими огорченными глазами. Теперь мнѣ было ясно, что Ла Котъ Майль Тойль не удалось видѣть хозяйки дома.
А между тѣмъ, Морганъ все продолжала щебетать такою же музыкою, какъ и всегда. А что за взглядъ былъ у ней? Когда она обращала его съ упрекомъ на слугъ, то этотъ взглядъ ужасалъ и пугалъ ихъ, какъ пугаетъ внезапная молнія, прорвавшая тучу. Я испыталъ это на самомъ себѣ. Тоже самое было и съ этимъ старымъ Уріенсомъ; онъ постоянно находился въ какомъ-то страхѣ; едва она обращалась къ нему, какъ онъ уже начиналъ волноваться.
Но вотъ въ самомъ разгарѣ разговора я сказалъ какой-то комплиментъ по адресу короля Артура, совершенно забывъ о томъ, что Морганъ ненавидѣла своего брата. Этого небольшого комплимента было совершенію достаточно. Она сдѣлалась мрачна какъ грозная туча, позвала свою стражу и сказала:
— Свести этихъ негодяевъ въ башню!
Меня бросило въ дрожь отъ этихъ словъ, такъ какъ у этой башни была своя репутація. Я не могъ ничего ни выговорить, ни сдѣлать. Но Сэнди была не такая. Лишь только стража хотѣла меня взять, какъ она встала съ самою спокойною увѣренностью и сказала:
— Сохрани Богъ! Что вы дѣлаете, маніаки? Васъ ждетъ погибель! Вѣдь это Патронъ!
Это была счастливая идея и вмѣстѣ съ тѣмъ самая простая; но она никогда не пришла бы мнѣ въ голову. Я отъ рожденія отличался скромностью; правда, не всегда, но при безчестіи, а это было одно изъ безчестій.
Это произвело на королеву магическое дѣйствіе: съ ея устъ исчезла улыбка и лицо приняло совершенно другое выраженіе, но она никогда по хотѣла признаться въ томъ, что боится кого-нибудь и потому сказала:
— Ба! ты съумѣлъ выбрать себѣ служанку! Если я обратилась съ такими словами къ тому, кто обладаетъ могуществомъ, равнымъ моему, и кто побѣдилъ Мерлэна, то, конечно, это было сдѣлано не иначе, какъ въ шутку. Благодаря моимъ чарамъ, я предвидѣла вашъ приходъ, поэтому-то я и узнала васъ, лишь только вы вошли. Я разыграла эту маленькую шутку въ надеждѣ, что вы развернете тутъ все ваше искусство, призвавъ на стражей таинственный огонь и превративъ ихъ на мѣстѣ въ пепелъ; такое чудо стоитъ много выше моей собственной ловкости и мнѣ было любопытно это видѣть.
Однако, стража оказалась менѣе любопытной и поспѣшила уйти, лишь только получила позволеніе удалиться.
Королевскій банкетъ.
Королева, замѣтивъ, что я совершенно спокоенъ и нисколько не сердитъ, полагала, что я вдался въ обманъ и повѣрилъ ея извиненію; ея страхъ совершенію разсѣялся; но она стала надоѣдать мнѣ, прося меня показать образецъ моего искусства и убить кого-нибудь; но когда ея просьбы стали слишкомъ настоятельными, то это привело меня въ крайнее смущеніе. Но на мое счастье нашъ разговоръ былъ прерванъ; королеву позвали къ молитвѣ. Здѣсь замѣчу кстати о дворянствѣ; не смотря на свою тиранію, кровожадность, безнравственность, всѣ эти такъ называемые благородные были религіозны. Ихъ ничто не могло отвлечь отъ исполненія обрядностей, налагаемыхъ на нихъ церковью. Часто мнѣ случалось видѣть какого-нибудь дворянчика, побѣдившаго своего врага и, прежде чѣмъ перерѣзать ему горло, онъ останавливается и совершаетъ молитву; не разъ также мнѣ приходилось видѣть, какъ какой-нибудь дворянинъ послѣ того, какъ онъ разставилъ сѣти своему врагу и убьетъ его, удаляется въ сторону отъ дороги и совершаетъ молитву, а послѣ нея идетъ грабить убитаго. Почти всѣ дворяне Британіи со всѣмъ семействомъ присутствовали на утренней и вечерней службахъ въ своихъ частныхъ домовыхъ капеллахъ; даже самые худшіе изъ нихъ собирались съ семьею на молитву пять или шесть разъ въ день. И все это было дѣломъ церкви. Часто, думая объ этомъ, я говорилъ самому себѣ: «Что сталось бы съ этою страною безъ церкви?»
Послѣ молитвы мы обѣдали въ большомъ банкетномъ залѣ, освѣщенномъ сотнями смоляныхъ факеловъ. Въ переднемъ углу залы было устроено возвышеніе подъ балдахиномъ, подъ которымъ былъ накрытъ столъ для короля, королевы и принца Уэймъ. Отъ возвышенія тянулся длинный общій столъ, верхній конецъ котораго назначался для благородныхъ посѣтителей и взрослыхъ членовъ ихъ семьи, а также и для придворныхъ, всего тутъ было шестьдесятъ одинъ человѣкъ, а на нижнемъ концѣ стола сидѣли младшіе офицеры дворца съ ихъ подчиненными; всего за столомъ сидѣло сто восемнадцать человѣкъ; за ихъ стульями стояли ливрейные слуги, кромѣ того, масса была другихъ слугъ, прислуживавшихъ за столомъ. Это представляло великолѣпное зрѣлище. На галлереѣ помѣщался оркестръ съ цимбалами, рожками, арфами и другими ужасными инструментами, который и открылъ банкетъ нестройнымъ ученическимъ сочиненіемъ или своеобразною агоніею рыданій; это сочиненіе нѣсколько столѣтій позднѣе было извѣстно подъ названіемъ «Въ сладкомъ ожиданіи». Это была новость, которая должна была быть обработана нѣсколько болѣе. По вслѣдствіе этой причины или какой-либо другой королева приказала повѣсить композитора послѣ обѣда.
Послѣ этой музыки патеръ, стоявшій за королевскимъ столомъ, прочиталъ по латыни молитву. Затѣмъ цѣлый батальонъ служителей бросился съ своихъ мѣстъ и сталъ выносить блюда, шумѣть, торопиться, подавать; ѣда началась. Никто изъ обѣдавшихъ не говорилъ ни слова, а всѣ были поглощены своимъ дѣломъ.
Шумъ жеванія шелъ въ унисонъ и этотъ звукъ походилъ на глухой шумъ какого-то подземнаго механизма.
Такое истребленіе пищи продолжалось полтора часа и невозможно себѣ представить количество потребленныхъ съѣстныхъ припасовъ. Главнымъ блюдомъ этого банкета былъ огромный дикій медвѣдь, лежавшій такъ величественно и неподвижно на громадномъ блюдѣ, но отъ него ничего не осталось, даже подобія какихъ либо объѣдковъ; а этотъ медвѣдь былъ типомъ и символомъ того, что сталось и съ другими блюдами.
Когда подали сладкія блюда, то начались попойка и разговоры. Вино и медъ исчезали галлонъ за галлономъ и всякій чувствовалъ себя сначала очень комфортабельно, затѣмъ счастливо, а потомъ весело — оба пола — и, наконецъ, поднялся шумъ. Мужчины разсказывали ужасные анекдоты, но никто не краснѣлъ, а когда разсказывалось что либо очень пикантное, то все общество закатывалось такимъ громкимъ смѣхомъ, который заставилъ бы задрожать любую крѣпость. Дамы также разсказывали анекдоты и исторійки, отъ которыхъ Маргарита Наваррская закрылась бы носовымъ платкомъ точно такъ же, какъ и великая Елизавета, королева англійская; но здѣсь никто не закрывался и всѣ только смѣялись, а, лучше сказать, ревѣли; въ большинствѣ всѣхъ этихъ анекдотовъ духовныя лица играли главную роль, но это нисколько не смущало капеллана, онъ смѣялся вмѣстѣ съ прочими; и даже болѣе, — спѣлъ по приглашенію пѣсенку такого скабрезнаго сорта, какую еще никто и не пѣлъ въ тотъ вечеръ.
Около полуночи всѣ утомились, смѣяться надоѣло и каждый только пилъ; затѣмъ нѣкоторые плакали отъ опьяненія, другіе были некстати любезны, иные ссорились; затѣмъ нѣкоторые были уже черезчуръ веселы, а были и такіе, которые какъ мертвые лежали подъ столомъ. Но изъ всѣхъ дамъ самое ужасное зрѣлище представляла одна молодая герцогиня, недавно вышедшая замужъ. Эта герцогиня могла служить прототипомъ жившей нѣсколько столѣтій послѣ нея молоденькой дочери Регента Орлеанскаго, которую вынесли на рукахъ съ одного параднаго обѣда, всю испачканную, пьяную, безпомощную и уложили въ постель; между тѣмъ, это было въ послѣдніе грустные дни Стараго Режима.
Но вдругъ лишь только патеръ поднялъ руки и всѣ головы склонились для принятія благословенія, какъ подъ аркою у двери въ концѣ зала появилась сгорбленная старуха съ сѣдыми волосами и, опираясь на костыли, остановилась у порога; новопришедшая, поднявъ костыль и указывая имъ на королеву, воскликнула:
— Чудовище! Кара Божія да падетъ на тебя! Женщина безъ всякой жалости! Ты убила моего невиннаго внука и привела въ отчаяніе мое старое сердце, у котораго не было ни родныхъ, ни друзей, ни защиты. У меня въ цѣломъ мірѣ не было никого, кромѣ него!
Всѣ были объяты ужасомъ, такъ какъ проклятіе считалось ужасною вещью этими людьми; но королева величественно встала съ смертоноснымъ огнемъ въ глазахъ и отдала безчеловѣчное приказаніе:
— Взять ее! къ столбу ее!
Стража двинулась съ своихъ мѣстъ, чтобы повиноваться приказанію королевы; это былъ позоръ; ужасно было видѣть такую вещь. Но что было дѣлать? Сэнди бросила на меня украдкой взглядъ; я понялъ, что она что-то задумала, и сказалъ:
— Дѣлай, что знаешь.
Она встала, подошла къ королевѣ и, указывая на меня, сказала:
— Государыня, онъ говоритъ, что этого не слѣдуетъ дѣлать. Отмѣните ваше приказаніе или онъ уничтожитъ этотъ замокъ, который разлетится въ пухъ и прахъ, подобно несбыточному сну.
Посудите только, что за глупое условіе, чтобы выручить человѣка. Между тѣмъ, какъ королева…
Мой паническій страхъ совершенно прошелъ; что же касается до королевы, то она, точно утомленная, дала знакъ отмѣны приказа, опустилась въ свое кресло и совершенно отрезвѣла. Тоже самое было и со всѣми прочими. Все собраніе встало и, оставивъ всякія церемоніи бросилось толпою къ двери, опрокидывая стулья, разбивая посуду и вазы, волнуясь, шумя, ужасаясь, толкаясь, и прежде чѣмъ я успѣлъ опомниться залъ былъ совершенно пустъ. Да, это были суевѣрные люди!
Бѣдная королева была до такой степени удручена и принижена, что даже боялась отдать приказаніе повѣсить композитора, не посовѣтовавшись со мною. Мнѣ было очень грустно за нее и всякій на моемъ мѣстѣ пожалѣлъ бы ее, такъ какъ она дѣйствительно страдала, я съ своей стороны хотѣлъ сдѣлать что-нибудь благоразумное, не доводя вещей до послѣдней крайности. Я сталъ обсуждать это дѣло и кончилъ тѣмъ, что приказалъ сыграть музыкантамъ еще въ нашемъ присутствіи это «Сладкое ожиданіе», что, конечно, они и исполнили. Тутъ я увидѣлъ, что королева была совершенію права и далъ ей позволеніе повѣсить весь оркестръ. Это имѣло хорошее вліяніе на королеву. Государственный человѣкъ мало выигрываетъ, употребляя деспотическій авторитетъ при всѣхъ представляющихся случаяхъ, такъ какъ это оскорбляетъ справедливую гордость его подчиненныхъ и можетъ подорвать его могущество. Самая лучшая политика — это небольшія уступки то тамъ, то здѣсь, но вмѣстѣ съ тѣмъ такія, которыя не могутъ принести вреда.
Теперь королева опять была въ хорошемъ расположеніи духа и достаточно счастлива; весьма естественно, что выпитое ею вино начинало испаряться и она сдѣлалась предупредительною. Я подъ этимъ подразумѣваю, что опять зазвучалъ серебряный колокольчикъ ея языка. По истинѣ сказать, она была мастерица вести разговоръ. Но въ данную минуту ея разговоръ не увлекалъ меня нисколько, такъ какъ было уже поздно и меня клонило ко сну. Я очень желалъ бы выбрать удобную минуту, отправиться въ назначенную для меня комнату и лечь спать. Но теперь мнѣ приходилось только мечтать объ этомъ; и такъ, она продолжала все щебетать и щебетать при мирной тишинѣ заснувшаго замка; какъ вдругъ точно изъ глубины подъ нами раздался отдаленный звукъ, похожій на глухой крикъ, въ которомъ выражалась агонія; меня всего передернуло. Королева остановилась, въ ея глазахъ блеснуло удовольствіе; она вытянула свою граціозную головку, какъ птичка, которая къ чему-нибудь прислушивается. Поэтомъ страшный звукъ повторился еще разъ среди мертвой тишины.
— Что это такое? — спросилъ я.
— Это непокорная душа; она долго упорствуетъ. Вотъ уже прошло много часовъ.
— Упорствуетъ въ чемъ?
— Въ пыткѣ. Пойдемте, я вамъ покажу забавное зрѣлище. Теперь онъ не станетъ скрывать своей тайны; мы вырвемъ ее у него.
Что это былъ за кроткій, мягкій демонъ эта королева; она вела себя такъ спокойно и весело; меня же всего трясло отъ сочувствія къ страданіямъ этого человѣка. Мы шли въ сопровожденіи стражи съ зажженными факелами, пробираясь по отзвучнымъ корридорамъ, спускаясь внизъ по каменнымъ лѣстницамъ сырымъ и грязнымъ, отъ которыхъ несло плѣсенью; да, это было непріятное путешествіе и его не могла даже ни скоротать, ни сдѣлать болѣе пріятнымъ неумолкаемая болтовня королевы; она разсказывала мнѣ о страдальцѣ и о его преступленіи. Онъ былъ обвиненъ какимъ-то неизвѣстнымъ доносчикомъ въ томъ, что убилъ оленя въ королевскомъ паркѣ. На это я отвѣтилъ:
— Анонимное показаніе не можетъ быть справедливо, ваше величество. Было бы лучше поставить на очную ставку обвинителя съ обвиняемымъ.
— Я объ этомъ не подумала; впрочемъ, это мало измѣнило бы дѣло. Доносчикъ явился ночью къ лѣсничему замаскированный и, объявивъ объ убійствѣ оленя, тотчасъ же ушелъ; лѣсничій же вовсе его не знаетъ.
— Слѣдовательно, этотъ неизвѣстный былъ единственнымъ лицомъ, видавшимъ убитаго оленя?
— Вѣроятно, никто не видѣлъ; но только неизвѣстный встрѣтилъ преступника около того мѣста, гдѣ лежалъ убитый олень и онъ поступилъ очень честно, извѣстивъ объ этомъ лѣсничаго.
— Такимъ образомъ неизвѣстный былъ около убитаго оленя? Но не самъ-ли онъ убилъ оленя? Его честность — маска и это наводитъ на него тѣнь подозрѣнія. Но почему, ваше величество, вы подвергаете пыткамъ заключеннаго?
— Во-первыхъ, онъ не хочетъ исповѣдываться; это будетъ погибелью для его души. Но за его преступленіе его жизнь отнимается у него закономъ, и я непремѣнно хочу, чтобы онъ поплатился ею! Но также будетъ гибелью и для моей души допустить его умереть безъ покаянія и безъ отпущенія грѣховъ. Нѣтъ, съ моей стороны было бы сумасшествіемъ попасть изъ-за него въ адъ.
— Но представьте себѣ, ваше величество, что ему, можетъ быть, и не въ чемъ признаваться?
— Что касается до этого, то мы тотчасъ увидимъ. Я заставлю пытать его до смерти; это, бытъ можетъ, покажетъ, что ему дѣйствительно не въ чемъ признаваться и вы думаете, что это будетъ правда? Тогда я не буду нести кары за непризнаніе такого человѣка, которому не въ чемъ было признаваться, а потому и я буду спасена.
Таково было непоколебимое сужденіе тогдашняго времени. И было совершенно безполезно съ ними спорить; никакіе аргументы не могли ихъ разубѣдить въ этомъ; они также мало имѣли на нихъ вліянія, какъ волны на подводные камни. Самый просвѣтленный умъ въ странѣ не допустилъ бы, чтобы считали его предположеніе неправильнымъ.
Когда мы вошли въ камеру пытки, то моимъ глазамъ представилась такая картина, которая такъ и запечатлѣлась въ моихъ мысляхъ. Я и самъ не желалъ этого вовсе. Туземный молодой человѣкъ, исполинскаго роста, лѣтъ тридцати съ небольшимъ, былъ положенъ на спину на рамѣ; его ступни и кисти рукъ были связаны веревками, проведенными черезъ вороты съ каждаго конца. У страдальца не было ни кровинки въ лицѣ; его черты лица были мрачны и подернуты судорогою, а на лбу выступили капли пота. Съ каждой стороны стояли, наклонясь къ страдальцу, патеры; тутъ же былъ и палачъ; часовые были на мѣстахъ; по стѣнамъ курились факелы, поставленные въ спеціально устроенныя для этого; въ одномъ изъ угловъ ютилось бѣдное молодое созданье, лицо котораго выражало сильную скорбь, и полудикій блуждающій взглядъ ея глазъ невольно заставилъ бы содрогнуться каждаго; у ней на колѣняхъ лежалъ заснувшій ребенокъ. Лишь только мы вошли туда, какъ палачъ далъ легкій поворотъ механизму и вслѣдъ затѣмъ раздались два крика: изъ устъ страдальца и изъ устъ молодой женщины; но въ это время я также закричалъ и палачъ остановился, не посмотрѣвъ даже, кто кричалъ. Я не могъ видѣть такого ужаса; это убыло бы меня. Я попросилъ королеву позволить мнѣ поговорить частнымъ образомъ съ заключеннымъ. Но на ея возраженіе я отвѣтилъ ей тихо, что не желалъ бы дѣлать какой-либо сцены въ присутствіи ея слугъ, но все же не долженъ сворачивать съ пути; я представитель короля Артура и говорю отъ его имени; тутъ она убѣдилась, что должна мнѣ уступать. Я просилъ ее только приказать этимъ людямъ повиноваться мнѣ и потомъ оставить меня. Это было ей непріятно, но она должна была уступить, она удалилась скорѣе, чѣмъ я ожидалъ. Мнѣ нуженъ былъ только отводъ ея собственнаго авторитета; уходя она сказала:
— Вы должны исполнить все, что вамъ прикажетъ этотъ господинъ. Это Патронъ.
Это было, конечно, самое убѣдительное слово; это было видно по лицамъ этихъ людей. Королевская стража выстроилась и вышла за королевою за дверь съ зажженными факелами; вскорѣ не слышался подъ темными сводами отзвукъ ихъ равномѣрныхъ шаговъ. Я снялъ заключеннаго съ его рамы, уложилъ его въ постель, перевязалъ его раны и далъ ему выпить вина для подкрѣпленія силъ. Женщина подошла ближе и смотрѣла на это съ любопытствомъ, съ любовью, но вмѣстѣ съ тѣмъ и крайне застѣнчиво, точно какъ человѣкъ, боящійся новаго повторенія; она попробовала было приложить руку ко лбу мужа, но тотчасъ отскочила назадъ, когда я совершенно безсознательно повернулся къ ней. Положительно было жаль на нее смотрѣть.
— Послушайте, — сказалъ я ей, — приласкайте его, подойдите къ нему, не обращайте на меня вниманія.
Они посмотрѣла на меня и въ ея глазахъ выражалась благодарность, какъ въ глазахъ животнаго, когда вы его накормите или приласкаете и оно это понимаетъ. Она положила ребенка, подошла къ мужу, наклонилась къ нему, провела рукою по его волосамъ, а изъ ея глазъ струились слезы. Мужъ нѣсколько ожилъ и бросилъ на жену ласкающій взоръ — все, что онъ могъ пока сдѣлать. Теперь я нашелъ, что было время выслать всѣхъ и остаться мнѣ одному съ этой семьей, что я, конечно, и сдѣлалъ; когда всѣ ушли, я сказалъ:
— Теперь, мой другъ, разскажите мнѣ другую сторону вашего дѣла, я знаю только одну.
Но этотъ человѣкъ покачалъ головою въ знакъ отказа. Но женщина взглянула на меня радостнымъ взоромъ — такъ мнѣ показалось, по крайней мѣрѣ, и я продолжалъ:
— Вы знаете меня?
— Да; въ королевствѣ Артура всѣ васъ знаютъ.
— Если моя репутація дошла до васъ, то вы не должны опасаться говорить при мнѣ.
Но тутъ вмѣшалась женщина.
— Ахъ, добрый сэръ, уговорите его; вы можете это сдѣлать. Ахъ, онъ такъ страдаетъ и все это ради меня, ради меня! И какъ мнѣ это вынести? Я предпочла бы лучше видѣть его смерть, тихую спокойную смерть. О, мой Гуго, я не могу этого вынести.
И она стала ползать у меня въ ногахъ и умолять. Умолять, о чемъ? О смерти мужа? Я никакъ не могъ разобраться въ этой путаницѣ. Но Гуго прервалъ ее:
— Довольно! Ты сама не знаешь, чего просишь. Развѣ можно желать тому, кого любишь, покойной смерти? Я, право, думалъ, что ты знаешь меня лучше.
— Хорошо; — сказалъ я, — я никакъ не могу этого понять. Это просто загадка. Теперь…
— Ахъ, дорогой лордъ, не правда-ли, вы уговорите его? Подумайте, какъ мнѣ больно смотрѣть на его мученія! Охъ, а онъ не хочетъ говорить! между тѣмъ, какъ все спасеніе заключается въ благословенной тихой смерти.
— Но что вы говорите такое? Онъ выйдетъ отсюда свободнымъ и здоровымъ человѣкомъ… ему вовсе и не нужно умирать.
Блѣдное лицо страдальца прояснилось, а женщина бросилась ко мнѣ, удивленная такою неожиданною радостью, и воскликнула:
— О, онъ спасенъ! Да это слово короля, сказанное устами слуги короля Артура, а слово короля это золото!
— Хорошо; теперь вы убѣдились, что мнѣ можно вѣрить. Почему же вы раньше мнѣ не вѣрили?
— Кто сомнѣвался? Только не я и не она.
— Тогда почему вы мнѣ не разсказали вашей исторіи?
— Вы не давали никакого обѣщанія; въ противномъ случаѣ все было бы иначе.
— Я вижу… вижу… но, однако, теперь я думаю, что ничего не вижу. Вы терпѣли пытку и не хотѣли признаться; это доказываетъ, что вамъ не въ чемъ было признаться.
— Мнѣ, лордъ? Какъ это такъ? Я и убилъ оленя!
— Вы? Въ такомъ случаѣ это крайне запутанное дѣло…
— Дорогой лордъ, я умоляла его на колѣняхъ, чтобы онъ признался, но…
--Вы просили? О, это становится все запутаннѣе и запутаннѣе. Но почему вы хотѣли, чтобы онъ это сдѣлалъ?
— Это могло бы дать ему скорую смерть и избавить его отъ мученій.
— Хорошо, это весьма естественная причина. Но ему вовсе не нужно было скорой смерти.
— Ему? Онъ, конечно, этого желалъ.
— Но почему же онъ тогда не признался?
— Ахъ, милостивый сэръ, не могъ же я оставить жену безъ хлѣба и крова.
— О, золотое сердце, теперь я все понимаю! Неумолимый законъ отбираетъ имущество признавшагося преступника и пускаетъ по міру его вдову и сиротъ. Они могли бы замучить васъ до смерти, но безъ вашего признанія не имѣли бы права обобрать вашу жену и вашего ребенка. Вы постояли за нихъ, какъ настоящій мужчина; а вы, вѣрная жена и справедливая женщина, вы готовы были купить ему избавленіе отъ мученій цѣною своего собственнаго голоданія и затѣмъ смерти; да, надъ этимъ стоитъ призадуматься, такъ какъ вашъ полъ ни передъ чѣмъ не остановится, когда вы намѣрены обречь себя на самопожертвованіе. Я зачислю васъ обоихъ въ мою колонію; вамъ тамъ будетъ хорошо; это такая колонія, гдѣ я посредствомъ изслѣдованія и очищенія превращаю автоматовъ въ людей.
Въ подземельѣ королевы.
Я устроилъ все это такимъ образомъ и отослалъ заключеннаго домой. У меня было сильное желаніе предать пыткѣ и исполнителя, но не потому, что онъ былъ оффиціальное лицо, добросовѣстно исполняющее свое дѣло, — нельзя порицать человѣка за хорошее исполненіе его обязанностей, — но потому, что мнѣ желательно было отплатить ему за вольное обращеніе съ молодой женщиной и за другія причиненныя ей оскорбленія. Патеры разсказали мнѣ объ этомъ и требовали, чтобы онъ былъ наказанъ. Это доказывало, что не всѣ патеры были обманщиками и эгоистами; но многіе, пожалуй, даже большинство изъ нихъ, въ особенности тѣ, которые вращались въ средѣ простого народа, были искренни, чистосердечны, сочувствовали человѣческимъ тревогамъ и страданіямъ и старались ихъ облегчать. Плохіе патеры — такое зло, которому нельзя помочь, поэтому я рѣдко раздражался этимъ и посвящалъ этому не болѣе нѣсколькихъ минутъ за разъ; у меня не было въ привычкѣ задумываться надъ такими вещами, которыхъ нельзя искоренить. Но я даже и не любилъ думать объ этомъ, такъ какъ это именно было такое дѣло, которое могло примирить народъ съ господствующею церковью.
Но хорошо, вернусь къ моему разсказу: я не могъ подвергнуть пыткѣ палача, но между тѣмъ, все же не хотѣлъ оставить безъ вниманія жалобы патеровъ. Такъ или иначе, но этотъ человѣкъ долженъ быть наказанъ; я лишилъ его должности и сдѣлалъ его капельмейстеромъ, новая должность, какую я только могъ изобрѣсти. Онъ очень просилъ меня не опредѣлять его на эту должность, мотивируя тѣмъ, что онъ не можетъ играть — правдоподобное извиненіе, но слишкомъ тягучее; въ странѣ не было ни одного музыканта, который могъ бы играть.
На слѣдующее утро королева была очень обижена тѣмъ, когда узнала, что изъ ея рукъ ускользнула и жизнь Гуго и его имущество. Я сказалъ, что она должна нести этотъ крестъ; хотя, по закону, она и имѣетъ власть надъ его жизнью и его имуществомъ, но тутъ явились крайне ослабляющія вину обстоятельства и я простилъ его отъ имени короля Артура. Олень опустошалъ поля этого человѣка и послѣдній убилъ животное въ припадкѣ гнѣва, а не ради прибыли; онъ стащилъ оленя въ королевскій лѣсъ, надѣясь, что такимъ образомъ, преступникъ не будетъ пойманъ. Какъ я ни объяснялъ ей, но не могъ ее убѣдить въ томъ, что убійство въ припадкѣ гнѣва представляетъ смягчающее вину обстоятельство — все равно будетъ-ли убито животное или человѣкъ, мнѣ пришлось оставить ее въ покоѣ, а она надула губы.
Я думалъ, что могу еще убѣдить ее, напомнивъ ей о ни собственномъ преступленіи въ припадкѣ гнѣва, именно объ убійствѣ пажа.
— Преступленіе! — воскликнула она. — Что такое ты говоришь? Преступленіе, вотъ еще что? Но вѣдь я заплачу за мальчика!
О, ей никакъ нельзя было этого втолковать. Воспитаніе, воспитаніе — это все; воспитаніе это главное въ каждомъ человѣкѣ; говорятъ о природѣ, но это пустое; тутъ не можетъ быть и рѣчи о природѣ; то, что мы называемъ этимъ неподходящимъ именемъ, просто наслѣдственность или воспитаніе. У насъ нѣтъ ни мыслей, происшедшихъ отъ насъ самихъ, ни мнѣній; все это или унаслѣдованное или привитое воспитаніемъ. Все, что у насъ есть оригинальнаго и собственнаго, а поэтому хорошаго или достойнаго порицанія, то можетъ быть покрыто и сокрыто стежкомъ самой тонкой иголки; все же остальное, — придаточные атомы, унаслѣдованные отъ цѣлой фаланги предковъ, простирающихся на билліонъ лѣтъ до праотца Адама, или до кузнечика, или до обезьяны, отъ которой развилась наша раса такая тщеславная, такая вялая и вмѣстѣ съ тѣмъ такая безполезная. Что касается до меня, то все, что я думаю объ этомъ корпѣніи, объ этомъ странствованіи, объ этой патетической цѣли между вѣчностями, это смотрѣть впередъ и жить чистою, высокою, непорочною жизнію и спасти этотъ микроскопическій атомъ во мнѣ, который и составляетъ мое собственное я.
Нѣтъ, что касается королевы, то она была далеко не глупа, у ней было достаточно ума, но воспитаніе сдѣлало ее сумасбродною, съ точки зрѣнія взгляда позднѣйшихъ столѣтій. Убійство пажа не было преступленіемъ, это было ея право; она же твердо стояла за свои права; ея характеръ являлся результатомъ воспитанія цѣлыхъ поколѣній, убѣжденныхъ въ томъ, что законъ, дозволяющій убійство какого-либо лица, былъ вполнѣ справедливъ и правиленъ.
Впрочемъ, намъ всегда приходится платить дань сатанѣ. Конечно, королева заслуживала комплимента за одну вещь; я хотѣлъ было сказать ей его, но слова застряли у меня въ горлѣ. Она имѣла, по закону, право убить мальчика и вовсе не была обязана платить за него. Платить за убитаго былъ законъ, который существовалъ для другихъ людей, но но для нея. Королева прекрасно знала, что она поступаетъ великодушно, назначивъ плату за жизнь этого мальчика; я долженъ былъ бы сказать ей что-нибудь хорошее по этому поводу, но мой языкъ не поворачивался для этого. Въ моемъ воображеніи такъ и рисовалась сгорбленная фигура старухи съ разбитымъ сердцемъ и красивое молодое созданье, лежавшее заколотымъ на полу, въ одеждѣ, испачканной его собственною кровью. Чѣмъ королева заплатитъ за это? Кому она, заплатитъ за него? Я прекрасно зналъ, что женщина, съ такимъ воспитаніемъ, какое получила королева, заслуживала похвалы, даже лести, но, согласно полученному мною воспитанію, я не въ состояніи былъ этого сдѣлать. Самое лучшее, что можно было придумать, такъ это поискать какого-нибудь другого комплимента, лишь бы только сказать ей что-нибудь пріятное, — но, къ несчастью, это была правда.
— Государыня, — сказалъ я ей, — вашъ народъ будетъ васъ обожать за это!
Это было совершенно вѣрно; но съ своей стороны я былъ готовъ ее повѣсить нѣсколько дней спустя, если бы остался въ живыхъ. Дѣйствительно, нѣкоторые изъ этихъ законовъ были очень жестоки, даже слишкомъ жестоки. Господинъ имѣлъ право убить своего раба совершенно безъ всякой причины: для пустой шутки или забавы, или просто для препровожденія времени. Дворянинъ могъ убить простолюдина, но только заплатить за него наличными деньгами или садомъ. Дворянинъ имѣлъ право убить дворянина, насколько это дозволяется закономъ, но все же онъ могъ ожидать и наказанія за это. Кто-либо могъ убить кого-либо, за исключеніемъ простолюдиновъ и рабовъ; послѣдніе же пользовались такимъ преимуществомъ. Если они кого убивали, то это считалось преступленіемъ, а законъ не щадилъ убійцъ. Съ такимъ человѣкомъ и съ его семьей расправа была коротка.
Но, однако, мнѣ надоѣло это ужасное мѣсто и я хотѣлъ скорѣе уѣхать оттуда, но, къ сожалѣнію, не могъ тотчасъ привести въ исполненіе свое намѣреніе, потому что у меня лежало на сердцѣ одно дѣло, которое я долженъ былъ непремѣнно привести въ исполненіе. Меня это мучило цѣлое утро. Я хотѣлъ было сначала обратиться къ королю, но это не повело бы ни къ чему. Онъ былъ уже потухшій вулканъ; въ свое время король былъ дѣятельнымъ человѣкомъ, но его огонь погасъ и въ настоящее время онъ представлялъ только груду пепла; онъ отнесется, конечно, сочувственно и милостиво къ моему желанію, но только это не принесетъ мнѣ никакой пользы. Этотъ, такъ называемый король, былъ нуль; одна королева имѣла власть. Но она была настоящій Везувій! Если дѣло касалось какой-либо милости, то королева готова была зажечь стаю воробьевъ, но тутъ сейчасъ же она сослалась бы на то неудобство, что отъ этого можетъ сгорѣть городъ. Сколько разъ мнѣ случалось убѣждаться въ томъ, что если вы ожидаете чего-либо дурного, то часто оказывается, что это худое вовсе не такъ дурно.
Такимъ образомъ, я изложилъ свое дѣло ея величеству, сказавъ, что у меня было сдѣлано въ Камелотѣ общее распоряженіе, относительно выпуска заключенныхъ изъ тюрьмъ и такое распоряженіе было распространено и на сосѣдніе замки; теперь, съ позволенія ея величества, я очень желалъ бы посмотрѣть и ея коллекцію, ея bric-á-brac, т. е. ея заключенныхъ. Она сначала воспротивилась этому; я, конечно, этого ожидалъ. Наконецъ, согласилась. Я ожидалъ и этого, но только не такъ скоро. Она позвала стражу съ факелами и мы отправились въ подземелья. Они были устроены подъ фундаментомъ замка и многія изъ нихъ представляли приличныя каморки, вырытыя въ скалѣ. Въ нѣкоторыхъ изъ нихъ вовсе не было свѣта. Въ одной изъ такихъ каморокъ была заключена женщина, одѣтая въ грязные лохмотья; она сидѣла на полу и не отвѣчала ни на одинъ вопросъ и не говорила ни слова, но только разъ или два взглянула на насъ изъ подъ всклокоченныхъ волосъ, падавшихъ ей на глаза, точно полюбопытствовала узнать, какой это такой необычайный свѣтъ и какой звукъ прервали ея безсмысленную и мрачную дремоту, которая теперь стала ея жизнью; затѣмъ она сгорбилась, усѣлась на полу, лѣниво опустивъ свои исхудалыя, костлявыя руки на колѣни и болѣе не подавала никакого признака жизни. Этотъ несчастный скелетъ была женщина, повидимому, среднихъ лѣтъ; но только повидимому; она была заключена здѣсь девять лѣтъ, и ей было тогда восемнадцать, когда со посадили въ это подземелье. Она была простолюдинка и ее заключилъ сюда въ ночь послѣ ея брака сэръ Брэзъ Сэнсъ Питэ, сосѣдній лордъ, вассаломъ котораго былъ ея отецъ и которому она отказала въ томъ, что обыкновенію называлось le droit du Seigneur; кромѣ того, она отбивалась силою и чуть было не пролила его священную кровь. Новобрачный вмѣшался въ это дѣло, полагая, что жизнь его невѣсты находится въ опасности, вытащилъ лорда въ гоcтиную на показъ своимъ скромнымъ, затрепетавшимъ отъ страха, свадебнымъ гостямъ и оставилъ его тамъ, удивленнаго такимъ съ нимъ обращеніемъ и крайне озлобленнаго противъ новобрачныхъ. Названный лордъ обратился къ королевѣ съ просьбою наказать преступниковъ и оба были заключены въ подземелье; здѣсь ихъ разсадили по разнымъ каморкамъ и они никогда уже болѣе не видѣли другъ друга, несмотря на то, что между мѣстами ихъ заключенія было всего какихъ-нибудь пятьдесятъ футовъ; но ни тотъ, ни другая не знали ничего другъ о другѣ. Въ первые годы заключенія ихъ единственнымъ вопросомъ было: «Живъ-ли онъ?» «Жива-ли она?» И этотъ вопросъ предлагался умоляющимъ голосомъ и со слезами на глазахъ, такъ что это могло бы тронуть камни; но ни тотъ, ни другая никогда не получали отвѣтовъ на свои вопросы; съ годами они перестали спрашивать.
Выслушавъ эту исторію, мнѣ было желательно видѣть и мужа этой несчастной. Ему было тридцать четыре года отъ роду, но у него былъ видъ шестидесятилѣтняго старика. Онъ сидѣлъ на четырехъугольномъ камнѣ съ опущенною головою, съ руками, сложенными на колѣняхъ; его длинные волосы падали ему на лицо въ видѣ бахромы и онъ что-то бормоталъ про себя. Онъ поднялъ голову, обвелъ насъ всѣхъ медленнымъ взглядомъ, казалось, его также поразилъ свѣтъ факеловъ, а потомъ опустилъ голову и не обращалъ на насъ никакого вниманія. Это было нѣмое свидѣтельство ужасныхъ страданій. На его ступняхъ и кистяхъ рукъ были знаки ранъ, старые лоснящіеся рубцы; къ камню, на которомъ онъ сидѣлъ, была прикрѣплена цѣпь, прикованная къ ножнымъ и ручнымъ кандаламъ; но эта цѣпь лежала на полу и была покрыта ржавчиной. Къ чему заключенному цѣпи, когда онъ потерялъ разсудокъ.
Я никакъ не могъ пробудить сознанія въ этомъ человѣкѣ; я предложилъ свести его къ ней, къ его невѣстѣ, которая когда-то была для него самымъ дорогимъ существомъ на свѣтѣ. Быть можетъ, свиданіе съ нею взволнуетъ его кровь; свиданіе съ нею…
Но я ошибся въ разсчетѣ; они сѣли на полъ другъ противъ друга и нѣсколько мгновеній какъ-то тупо смотрѣли одинъ другому въ лицо, съ какимъ-то страннымъ любопытствомъ животныхъ; но вскорѣ забыли о присутствіи одинъ другого; оба закрыли глаза и ясно было видно, что ихъ мысли далеко блуждали отсюда, въ какой-то странѣ грезъ и тѣней, о которой мы ничего на знаемъ.
Я освободилъ ихъ изъ заключенія и отослалъ обоихъ къ ихъ друзьямъ. Королева осталась очень недовольна этимъ. Не потому, чтобы она была лично заинтересована въ этомъ дѣлѣ, по потому, что она считала мой поступокъ крайне неуважительнымъ по отношенію къ сэру Брезъ Сэнсъ Нитэ. Но я ее увѣрилъ, что если онъ вздумаетъ протестовать противъ этого, то я съумѣю заставить его замолчать.
Я освободилъ сорокъ семь заключенныхъ изъ этихъ крысиныхъ норъ и оставилъ только одного. Это былъ лордъ, онъ убилъ другого лорда, какого-то родственника королевы. Этотъ лордъ хотѣлъ заманить его въ засаду и убить, но тотъ былъ хитрый парень и перерѣзалъ горло своему противнику. И его оставилъ въ заключеніи не за убійство, а за то, что онъ нарушилъ общественное благополучіе въ одной изъ своихъ деревень. Королева хотѣла его повѣсить за убійство ея родственника, но я этого не позволилъ, такъ какъ не считалъ преступленіемъ зарѣзать убійцу; но я предложилъ ей повѣсить его за нарушеніе общественнаго благополучія; она согласилась и на это, находя, что все же лучше это, чѣмъ ничего.
Но, Боже мой, за какіе пустыя проступки были заключены эти несчастные сорокъ семь человѣкъ! Правда, нѣкоторые даже и вовсе не совершили, никакихъ проступковъ, а были заключены тамъ для удовлетворенія чьей-либо злобы; не только для удовлетворенія злобы королевы, но даже и ея друзей. Преступленіе послѣдняго заключеннаго состояло въ томъ, что онъ сдѣлалъ одно самое пустое замѣчаніе. Онъ сказалъ, что по его убѣжденію всѣ люди равны между собою; различаются только по одеждѣ; если бы раздѣть всю націю до нага и пустить въ эту толпу чужестранца, то онъ не отличилъ бы короля отъ врача-шарлатана, а герцога отъ служителя гостинницы. Вѣроятно, это былъ такой человѣкъ, мозгъ котораго не былъ испорченъ глупымъ воспитаніемъ. Я освободилъ его изъ заключенія и отправилъ въ мою колонію.
Нѣкоторыя изъ этихъ конурокъ были устроены въ самой скалѣ, какъ разъ у пропасти; въ этихъ конуркахъ были пробиты отверстія, такъ что къ заключенному проникали слабые лучи благословеннаго солнца. Но въ особенности была тяжела судьба одного изъ заключенныхъ въ этихъ крысиныхъ норахъ. Отверстіе въ его конуркѣ приходилось какъ разъ противъ большой расщелины естественной стѣны скалы и сквозь эту расщелину онъ могъ видѣть свой собственный домъ, находящійся въ широкой долинѣ; въ теченіе двадцати двухъ лѣтъ онъ только и слѣдилъ за тѣмъ, что творится въ его домѣ и слѣдилъ съ тоскою и съ сильнымъ замираніемъ сердца. Онъ видѣлъ, какъ тамъ вечеромъ зажигались огни; днемъ, какъ оттуда выходили и входили — свою жену и дѣтей, хотя на такомъ разстояніи и трудно было различать лица; но онъ, покрайней мѣрѣ, предполагалъ, что это должны быть они; иногда онъ видѣлъ, что тамъ устраиваются празднества и полагалъ, что это, вѣроятно, свадьба и радовался за нихъ; пришлось ему видѣть и похороны, но онъ только не зналъ, кого хоронятъ, его жену или кого-либо изъ дѣтей. Ему видна была вся процессія съ патерами и провожающими покойника; они проходили торжественно, унося съ собою и тайну, кого хоронятъ; въ теченіе девятнадцати лѣтъ онъ насчиталъ пять похоронъ; всѣ эти похороны справлялись съ извѣстною торжественностью, такъ что нельзя было предполагать, что хоронили кого-либо изъ слугъ; онъ оставилъ жену и пять человѣкъ дѣтей. Пятеро умерло! Но кто остался въ живыхъ? Жена или одинъ изъ дѣтей?
Этотъ вопросъ постоянно мучилъ его день и ночь; лишь только онъ просыпался, какъ задавалъ себѣ этотъ вопросъ и засыпалъ, размышляя о немъ. Но имѣть хотя какой-нибудь интересъ въ жизни, когда сидишь въ подземельѣ и видишь хотя слабый лучъ свѣта, много способствуетъ сохраненію умственныхъ способностей. Слѣдовательно, онъ находился въ болѣе лучшихъ условіяхъ, чѣмъ остальные заключенные. Онъ мнѣ разсказалъ свою грустную повѣсть, и я точно такъ же, какъ и онъ, горѣлъ желаніемъ узнать который изъ членовъ его семьи остался въ живыхъ. Я отправился вмѣстѣ съ нимъ къ нему въ домъ. И надо было видѣть радость этого человѣка! Онъ проливалъ потоки слезъ, но это были слезы неожиданной радости, неожиданнаго счастья! О, Боже мой! Мы нашли его жену, которую онъ оставилъ еще молодою женщиною, теперь уже сѣдѣющею матроною, прожившею полвѣка; его дѣти превратились въ мужчинъ и женщинъ; нѣкоторыя изъ его дѣтей уже обзавелись семьей и вкушали ея радости. Никто изъ его близкихъ не умеръ, всѣ были живы! Но представьте себѣ дьявольскую выдумку королевы! Она особенно ненавидѣла этого заключеннаго и потому сама изобрѣтала всѣ эти похороны, чтобы еще больше терзать сердце несчастнаго узника и заставить его мучиться въ догадкахъ.
Безъ моего вмѣшательства она, конечно, никогда не выпустила бы его. Она ненавидѣла этого человѣка всѣми силами своей души и никогда не смягчилась бы къ нему. А его преступленіе скорѣе можно было назвать легкомысліемъ, чѣмъ умышленною дерзостью; Онъ сказалъ, что у королевы рыжіе волосы. У ней дѣйствительно были рыжіе волосы, только объ этомъ нельзя было говорить. Люди съ рыжими волосами не пользовались общественнымъ довѣріемъ, какъ тѣ, у которыхъ были каштановые волосы.
Но представьте себѣ, что между этими сорока семью заключенными было пять человѣкъ, какъ преступленія которыхъ, такъ и самый годъ ихъ заключенія не были извѣстны! Одна женщина и четверо мужчинъ — сгорбленные, сморщенные, потерявшіе разсудокъ, старики. Они сами давно забыли всѣ подробности своихъ преступленій, за которыя ихъ заключили въ подземелье! У нихъ были самыя смутныя понятія даже о самихъ себѣ; если они что-нибудь разсказывали, то никакъ не могли повторить этого во второй разѣ. Цѣлый рядъ патеровъ, на обязанности которыхъ лежало приходить къ заключеннымъ и каждый день молиться съ ними и напоминать имъ, что милосердый Господь допустилъ ихъ заключеніе сюда съ премудрою цѣлью, чтобы научить ихъ терпѣнію, смиренію, повиновенію къ тѣмъ притѣсненіямъ, которыя Ему угодно было ниспослать на нихъ — все это были какими-то традиціями въ умахъ этихъ несчастныхъ развалинъ, но не болѣе. Они знали только, что находятся очень долго въ заключеніи, но не помнили ни именъ, ни самаго своего преступленія. Но вотъ, съ помощью традицій и воспоминаній, наконецъ, удалось добраться до того, что ни одинъ изъ этихъ пятерыхъ заключенныхъ не видалъ свѣта въ теченіе тридцати четырехъ лѣтъ! Король и королева рѣшительно ничего не знали объ этихъ заключенныхъ, кромѣ только того, что эти люди составляли какъ бы движимую собственность, наслѣдственное имущество, полученное вмѣстѣ съ трономъ отъ прежней фирмы. При передачѣ этихъ людей ничего не было передано относительно ихъ біографіи; но наслѣдники находили, что не стоило интересоваться такою ничтожностью. Тогда я сказалъ королевѣ:
— Такъ почему же в ихъ не выпустили на свободу?
Вопросъ былъ щекотливый, она дѣйствительно не знала, какъ на него отвѣтить; ей никогда не приходила въ голову такая простая вещь. Такимъ образомъ здѣсь она, сама того не сознавая, какъ бы предусматривала истинную исторію будущихъ плѣнниковъ замка Ифъ. Теперь мнѣ стало совершенно яснымъ, что при ея воспитаніи эти унаслѣдованныя лица были не болѣе какъ собственностью. Дѣйствительно, если мы наслѣдуемъ иное-либо ничтожное имущество, мы не заботимся даже и о томъ, чтобы его выбросить, хотя оно и не имѣетъ для насъ никакой цѣны.
Когда я вывелъ всю эту фалангу человѣческихъ существъ на свѣтъ Божій въ полдень, при яркомъ сіяніи солнца, — предварительно завязавъ имъ глаза, чтобы они не ослѣпли отъ непривычки къ свѣту, — то это представляло удивительное зрѣлище. Костлявые, худые, изможденные, сгорбившіеся, дрожавшіе отъ страха — вполнѣ узаконенныя дѣти королевской власти. Забывшись, я пробормоталъ:
— Какъ бы я хотѣлъ это сфотографировать.
Вамъ, конечно, случалось видѣть людей, которые никогда не сознаются въ томъ, что они не понимаютъ какого-либо новаго незнакомаго слова. Королева именно и принадлежала къ такому сорту людей и всегда дѣлала въ данномъ случаѣ самые глупые промахи. Нѣсколько минутъ она колебалась, потомъ вдругъ все ея лицо вспыхнуло, точно она поняла въ чемъ дѣло и сказала, что непремѣнно сдѣлаетъ это для меня. Я же подумалъ про себя: «Она? Откуда она могла имѣть понятіе о фотографіи?» Но у меня было мало времени для подобныхъ размышленій. Когда я оглянулся вокругъ, королева двигалась за процессіею съ сѣкирою въ рукахъ.
Дѣйствительно, это была прекурьезная женщина и потому она и была Морганъ ле-Фэй. Я видалъ въ свое время много странныхъ женщинъ, но она превосходила ихъ всѣхъ своихъ разнообразіемъ. И какъ этотъ небольшой эпизодъ прекрасно охарактеризовалъ ее. Она не имѣла большаго понятія, чѣмъ лошадь, о томъ, какъ снять фотографію съ процессіи и потому отправилась за ней съ сѣкирою въ рукахъ, что было вполнѣ на нее похоже.
Странствующій рыцарь по торговымъ дѣламъ.
На другой день, рано утромъ при свѣтѣ восходящаго солнца, Сэнди и я были уже на дорогѣ изъ замка. Какъ пріятно было для легкихъ вдыхать свѣжій, ароматный воздухъ лѣсистой мѣстности, послѣ того, какъ мы провели два дня и двѣ ночи въ удушливой атмосферѣ, гдѣ я задыхался какъ физически, такъ и нравственно отъ этой старой плѣсени и ржавчины. Я тутъ собственно подразумѣваю одного себя. Сэнди вела очень пріятную жизнь, одно только ее огорчало, что она не могла тамъ такъ много болтать.
Бѣдная дѣвушка, ея языкъ былъ осужденъ на утомительный отдыхъ; теперь я ожидалъ каждую минуту, что она вознаградитъ себя за потерянное время и начнетъ болтать. Въ замкѣ она почти все время молчала и выступала на сцену только въ исключительныхъ случаяхъ, чтобы оказать мнѣ услугу и подкрѣпить мои силы; слѣдовательно она вполнѣ была достойна того, чтобы я позволилъ ей опять приняться за работу языкомъ, но она предупредила меня и сказала:
— Не вернуться-ли намъ къ нашему сэру Моргаусу, уѣхавшему съ дѣвицею, которой было тридцать зимъ отъ роду…
— Но вы увѣрены въ томъ, Сэнди, что знаете хорошо и другую половину путешествія этихъ пастушковъ?
— Вполнѣ увѣрена, милостивый лордъ.
— Итакъ, начинайте. Я не буду васъ прерывать, такъ какъ не могу вамъ ни въ чемъ помочь въ данномъ случаѣ. Начинайте; постарайтесь осторожнѣе обходить рифы въ вашемъ разсказѣ, а я набью трубку и буду слушать васъ съ большимъ вниманіемъ.
— Мы вернемся опять къ сэру Моргаусу, уѣхавшему съ дѣвицей, которой было тридцать зимъ отъ роду. Такимъ образомъ, они въѣхали въ дремучій лѣсъ, гдѣ имъ пришлось остановиться на ночь; потомъ утромъ они продолжали ѣхать все по прямой дорогѣ и доѣхали до замка, въ которомъ жилъ герцогъ Соуизъ Марчсъ; тутъ они стали просить пристанища. На слѣдующее утро герцогъ послалъ сказать сэру Моргаусу, чтобы тотъ приготовился къ битвѣ. Сэръ Моргаусъ всталъ и надѣлъ свое вооруженіе, позавтракалъ и сѣлъ на коня во дворѣ замка, гдѣ и должна была происходить битва. Затѣмъ, выѣхалъ на конѣ и герцогъ въ полномъ вооруженіи, а за нимъ шесть его сыновей; у каждаго въ рукахъ было по копью; сначала герцогъ и его два сына сломали копья, нападая на сэра Моргауса, но тотъ держалъ свое копье и не дотронулся ни до одного изъ нихъ. Затѣмъ пришли еще покорно четыре сына герцога; первые двое сломали свои копья, тоже было и съ другими двумя, но сэръ Моргаусъ не тронулъ ни одного изъ нихъ. Затѣмъ сэръ Моргаусъ стремглавъ бросился на герцога, выбилъ его изъ сѣдла, такъ что и герцогъ, и его лошадь повалились на землю. Точно такъ же онъ поступилъ и съ его сыновьями. Тогда сэръ Моргаусъ спѣшился и приказалъ герцогу сдаться, въ противномъ случаѣ угрожалъ убить его. Нѣкоторые изъ его сыновей поднялись на ноги и хотѣли броситься на сэра Моргауса, но послѣдній сказалъ герцогу:
— Уйми твоихъ сыновей, иначе я причиню вамъ всѣмъ много зла.
Герцогъ увидѣлъ, что ему не избѣжать смерти, если будетъ сопротивляться, приказалъ своимъ сыновьямъ покориться сэру Моргаусу. Они преклонили передъ нимъ колѣна и вручили ему рукоятки своихъ мечей, которыя онъ и принялъ. Затѣмъ сыновья помогли отцу подняться съ земли и съ общаго согласія герцогъ и его сыновья обѣщали сэру Моргаусъ никогда не враждовать противъ короля Артура, а покориться ему, и послѣ Троицына дня отправиться къ его Двору, отдаться въ его руки, надѣясь на его милость.
— Вотъ всегда такъ оканчиваются всѣ подобныя исторіи, милостивый Патронъ. Теперь вы должны знать, что этотъ герцогъ и его шесть сыновей были тѣ самые рыцари, которыхъ вы побѣдили и отправили во двору Артура.
— Что вы такое говорите, Сэнди!
— Если я говорю неправду, то пусть мнѣ будетъ худо за это.
— Хорошо, хорошо, хорошо; но кто могъ бы это подумать? Цѣлый большой герцогъ и шесть маленькихъ герцоговъ, это очень приличная ловля. Странствующій рыцарь, это крайне глупый промыселъ; все же это трудная работа, но я начинаю думать, что тутъ можно пріобрѣсти деньги, если только вамъ повезетъ счастье. Я вовсе это говорю не для того, что предполагаю заняться этимъ промысломъ, нѣтъ, у меня даже и нѣтъ такого намѣренія. Никакое самостоятельное дѣло не можетъ быть основано на спекуляціи. Успѣшный коловоротъ въ жизни странствующаго рыцаря, — теперь, подумайте, если вы сдунете всю безсмыслицу и дойдете только до однихъ голыхъ фактовъ? Останется не болѣе какъ краешекъ свинины, изъ котораго вы не сдѣлаете ничего другого. Вы богаты, да, вы внезапно богатѣете, — въ какой-нибудь день, много что въ недѣлю. Но вдругъ кто-либо перебьетъ вамъ торговлю на рынкѣ, тогда прощай все; не такъ-ли, Сэнди?
— Какъ бы то ни было, но мой умъ привыкъ къ самому простому языку, такъ чтобы казалось, что слова выходятъ прямо…
— Тутъ вовсе не надъ чѣмъ ломать себѣ голову, Сэнди, это именно такъ, какъ я вамъ говорю. Я знаю, что это такъ. И кромѣ того, когда вы отправляетесь прямымъ путемъ къ подошвѣ скалы, въ то время странствующій рыцарь бываетъ хуже всякой свинины; что бы ни случилось, свинина остается, и кто-нибудь ею пользуется; но когда рынокъ банкротится и это отзывается на его оборотахъ, тогда каждый рыцарь въ этой ставкѣ суетъ носъ въ его дѣла, то что станется съ его достояніемъ? Именно только куча сору и немного желѣзнаго и мѣднаго товару. Но развѣ это имущество? Дайте мнѣ лучше свинины. Развѣ я не правъ?
— Ахъ, быть можетъ, моя голова слишкомъ разстроена вслѣдствіе всѣхъ этихъ случайностей, такъ что мнѣ кажется…
— Оставьте вашу голову въ покоѣ, Сэнди; она совершенно на своемъ мѣстѣ; но вы не имѣете понятія о дѣлахъ, онѣ-то и причиняютъ безпокойства. Дѣлаешься неспособнымъ разсуждать о дѣлахъ и сердишься за то, что все кажется затруднительнымъ. Однако, замѣчу кстати, что намъ удалось устроить хорошее дѣльце и это даетъ прекрасную репутацію при дворѣ короля Артура. А говоря о пастухахъ, что у нихъ за любопытная страна, гдѣ ни мужчины, ни женщины никогда не старѣются. Какъ, напримѣръ, эта Морганъ ле-Фэй такъ свѣжа и молода, какъ Вассарсоня курочка, а тутъ опять этотъ герцогъ Соуизъ Марчзъ, постоянно шатавшійся съ мечемъ и выростившій такую семью, какъ у него. Насколько я понялъ, сэръ Гауэйнъ убилъ семерыхъ изъ его сыновей, а шестерыхъ онъ предоставилъ взять въ плѣнъ сэру Моргаусъ и мнѣ. А тутъ еще эта дѣвушка, шестидесяти зимъ отъ роду, пускается въ экскурсіи при своей замороженной молодости… А сколько вамъ лѣтъ, Сэнди?
Это было въ первый разъ, что она отвѣчала молчаніемъ. Вѣроятно, мельница была закрыта для ремонта или для чего другого.
ГЛАВА XX.
Между шестью и девятью часами мы проѣхали десять миль, что было совершенно достаточно для лошади съ тройною ношею — мужчиною, женщиною и вооруженіемъ; мы остановились на продолжительное время подъ деревьями у чистаго ручейка.
Прямо къ намъ ѣхалъ рыцарь; когда онъ подъѣхалъ ближе, то испустилъ жалобный стонъ, по которому я узналъ, что онъ былъ чѣмъ-то недоволенъ, кромѣ того, онъ сталъ громко браниться и проклинать кого-то; но вотъ онъ подъѣхалъ еще ближе и я увидѣлъ на его накидкѣ бюллетень съ надписью золотыми буквами:
«Употребляйте профилактическія зубныя щетки Петерсона, — по послѣдней модѣ».
Я былъ очень доволенъ его видѣть; по этой надписи я узналъ, что это одинъ изъ моихъ рыцарей. Это былъ сэръ Мадокъ де-ла-Монтэнь, высокій дюжій парень, главнымъ отличіемъ котораго было то, что онъ чуть не вышибъ изъ сѣдла сэра Лаунсело. Онъ всегда находилъ какой-нибудь предлогъ, чтобы разсказать такой удивительный фактъ въ присутствіи незнакомаго лица. Но также былъ еще и другой фактъ, почти однородный съ этимъ, но про который онъ никогда не разсказывалъ самъ, если его не спрашивали; но въ послѣднемъ случаѣ, если ему уже приходилось упоминать объ этомъ фактѣ, то обыкновенно онъ говорилъ, что ему не удалось имѣть успѣха, потому что его прервали и онъ полетѣлъ съ лошади головой внизъ. Этотъ простодушный лѣнтяй рѣшительно не находилъ никакой разницы между обоими фактами. Я его любилъ за то, что онъ серьезно относился къ дѣлу; притомъ такъ пріятно было смотрѣть на этого широкоплечаго всадника въ стальной кольчугѣ, на его львиную гриву на головѣ, покрытую шлемомъ съ перьями, на его громадный съ причудливымъ девизомъ щитъ, на которомъ была изображена рука въ латной рукавицѣ, сжимающая зубную щетку, а на девизѣ стояло изрѣченіе: «Испытайте, не опасайтесь!» Я ввелъ чистку зубовъ.
Рыцарь говорилъ, что онъ усталъ; дѣйствительно, у него былъ утомленный видъ, но онъ не хотѣлъ спѣшиваться, говоря, что теперь онъ въ погонѣ за «баннымъ» человѣкомъ и тутъ же принялся браниться и клясться. Носитель объявленія, упомянутый здѣсь, былъ сэръ Оссеизъ Сурлузъ, храбрый рыцарь, пользовавшійся большою славою, потому что подвергался на турнирѣ большому риску, однажды съ сэромъ Могулемъ, а потомъ съ самимъ сэромъ Гаэрисомъ — хотя и не имѣлъ успѣха. Онъ былъ веселаго нрава и для него не существовало ничего серьезнаго въ мірѣ. Поэтому-то я и выбралъ его развить желаніе въ народѣ устроить бани. Тамъ еще не было бань; въ этомъ порученіи ничего не было серьезнаго. Отъ этого агента требовалось приготовить публику къ большой перемѣнѣ, но это слѣдовало дѣлать постепенно; онъ долженъ былъ внушить имъ чувство къ опрятности и, затѣмъ бани стали бы появляться мало по малу.
Сэръ Мадокъ былъ крайне раздраженъ и снова началъ клясться и браниться. Онъ сказалъ, что утомился отъ этихъ проклятій и нравственно, и физически; рыцарь поклялся ни спѣшиваться, ни отдыхать, ни думать ни о какомъ-либо комфортѣ, пока не найдетъ сэра Оссеиза и не сведетъ съ нимъ счетовъ. Дѣло заключалось въ томъ, что утромъ онъ встрѣтился нечаянно съ сэромъ Оссеизъ и тотъ сказалъ ему, что, если онъ сократитъ путь черезъ поля, болота, холмы и долины, онъ тамъ встрѣтитъ цѣлую компанію путешественниковъ, которые были обычными потребителями профилактики и зубныхъ щетокъ. Три часа спустя послѣ бѣшеной ѣзды, онъ настигъ эту толпу; это все были настоящіе патріархи, выпущенные изъ подземелья только наканунѣ; они въ теченіе двадцати лѣтъ даже и забыли, что у нихъ когда-либо были во рту зубы.
— Горе, горе ему! — сказалъ сэръ Мадокъ, — я съумѣю съ нимъ расправиться; еще никто въ жизни не наносилъ мнѣ такой обиды, какъ этотъ долговязый Оссеизъ; я поклялся отплатить ему!
Сказавъ это, и выругавшись еще разъ, онъ пришпорилъ лошадь и уѣхалъ. Послѣ полудня, мы настигли одного изъ этихъ патріарховъ въ одной бѣдной деревнѣ. Его окружали родственники и друзья, которыхъ онъ не видалъ пятьдесятъ лѣтъ. Тутъ же было и его потомство, вовсе не знавшее и никогда не видавшее его; но для него это были, точно чужіе; его намять измѣнила ему, а разсудокъ помрачился. Кажется даже невѣроятнымъ, чтобы человѣкъ могъ пробыть въ заключеніи пятьдесятъ лѣтъ, да еще въ какой-то норѣ, какъ крыса; его старуха-жена и нѣсколько старыхъ товарищей, вотъ только кто его помнилъ и зналъ. Они помнили, когда еще онъ былъ въ полномъ расцвѣтѣ своей силы и мужества; не забыли и того, какъ онъ поцѣловалъ своего ребенка и отправился въ это ужасное мѣсто тьмы и забвенія. Люди въ замкѣ говорили, что этотъ человѣкъ былъ заключенъ за какое-то забытое преступленіе, которое даже не было записано; но его старуха-жена знала объ этомъ, точно также, какъ знала объ этомъ и дочь, стоявшая теперь тутъ же и окруженная своими женатыми сыновьями и замужними дочерьми; дочь старалась припомнить этого отца, котораго знала только по имени и который существовалъ только въ ея мысляхъ, какъ безформенный образъ, какое-то смутное преданіе, и это продолжалось всю ея жизнь, а теперь вдругъ отецъ превратился въ плоть и въ кровь, и сидѣлъ противъ нея.
Это было курьезное положеніе; конечно, не потому, что въ этой комнаткѣ было такъ тѣсно, но потому, что одна вещь казалась мнѣ крайне странною. Я видѣлъ и сознавалъ, что такое ужасное дѣло не возбудило въ этихъ людяхъ ни малѣйшаго признака гнѣва противъ ихъ притѣснителей. Они такъ долго находились подъ игомъ жестокостей и оскорбленій, что даже пугались, когда съ ними обращались ласково. Да, здѣсь было ясное доказательство того, какъ этотъ народъ глубоко погрязъ въ рабствѣ. Все ихъ существованіе было доведено до однообразно мертвеннаго уровня терпѣнія, покорности судьбѣ, нѣмого и безропотнаго воспринятія всего, что только случалось съ ними въ жизни. Ихъ воображеніе совершенно умерло. Если вы можете сказать о какомъ-либо человѣкѣ, что онъ поднялъ возмущеніе, то это не могло бы меня удивить. Я только жалѣлъ, почему свернулъ въ эту деревушку, а не поѣхалъ своею дорогою. Это не представляло никакого интереса для государственнаго человѣка, который тутъ не встрѣтитъ никого, кто бы замышлялъ о мирной революціи.
Два дня спустя Сэнди начала выказывать признаки возбужденія и лихорадочнаго безпокойства. Она объявила мнѣ, что мы приближаемся къ замку людоѣда. Меня это крайне поразило. Цѣль нашего путешествія какъ-то постепенно, совершенно испарилась изъ моего ума; но это внезапное напоминаніе возбудило во мнѣ жгучій интересъ. Сэнди волновалась все болѣе и болѣе, такъ что и мое сердце начало учащенно биться. Никогда нельзя сообразоваться съ своимъ сердцемъ; у него свои особые законы, оно трепещетъ отъ такихъ вещей, которыми совершенно пренебрегаетъ разсудокъ. Но вотъ Сэнди сошла съ лошади и просила меня подождать, а сама поползла между кустарниками, окаймляющими склонъ покатости, становившейся всо круче и круче. Эти кустарники скрывали ее до тѣхъ поръ, пока она не доползла до своей засады и стала меня ждать, пока я не доберусь до нея, точно также на колѣняхъ. Ея глаза горѣли, и она сказала мнѣ какимъ-то, исполненнымъ страха, шепотомъ:
— Замокъ! Замокъ! Смотрите, вотъ и его очертанія!
Но я испытывалъ, въ эту минуту самое непріятное разочарованіе и потому сказалъ:
— Какой же это замокъ? Это просто свиной хлѣвъ; свиной хлѣвъ, окруженный плетнемъ.
Она посмотрѣла на меня съ удивленіемъ; оживленіе сошло съ ея лица; нѣсколько мгновеній она молчала и точно терялась въ догадкахъ, но потомъ сказала:
— Странное дѣло! Въ то время онъ не былъ очарованъ. Но какъ все это ужасно! Одному лицу онъ кажется очарованнымъ и представляется въ какомъ-то позорномъ видѣ, тогда какъ другому онъ является въ своемъ обыкновенномъ видѣ, грандіозный и высокій съ развѣвающимися въ голубомъ воздухѣ флагами, прикрѣпленными къ его башнямъ. Ахъ, Господи, защити насъ! Но какъ надрывается сердце, когда вспомнишь объ этихъ несчастныхъ плѣнницахъ съ выраженіемъ грусти на ихъ лицахъ. Мы слишкомъ долго замѣшкались и вполнѣ достойны порицанія.
Тутъ я понялъ свое положеніе. Замокъ былъ очарованъ для меня, но не для нея. Конечно, я не терялъ времени въ разговорахъ съ нею, потому что никакъ не могъ бы разубѣдить ее, и потому сказалъ:
— Это весьма обыкновенная вещь; глазамъ одного человѣка предметъ представляется въ очарованномъ видѣ, тогда какъ глазамъ другого является тотъ же самый предметъ въ своей настоящей формѣ. Вы, конечно, объ этомъ слышали прежде, Сэнди, хотя, быть можетъ, вамъ не удавалось испытывать этого на себѣ. Но тутъ нѣтъ ничего дурного. Въ сущности, это даже счастливый случай. Если бы эти люди были превращены въ свиней и казались бы таковыми, какъ для самихъ себя, такъ и для всѣхъ постороннихъ, то тогда было бы необходимо разсѣять эти чары, а это представляетъ большое затрудненіе, потому что не легко отыскать настоящій путь; можно сдѣлать такъ, что свиньи обратятся въ собакъ, послѣднія въ кошекъ, а затѣмъ въ крысъ и такъ далѣе, пока ихъ нельзя уже будетъ обратить во что либо, кромѣ какъ въ газъ безъ запаха, который поднимается къ небесамъ и за которымъ вы не можете болѣе слѣдить. Но тутъ, но счастью, находятся только одни мои глаза подъ силою чаръ и, слѣдовательно, это легко разсѣять безъ всякихъ вредныхъ послѣдствій. Эти дамы и остаются дамами, какъ для себя, такъ и для васъ, такъ и для всѣхъ другихъ, кромѣ меня; слѣдовательно, онѣ нисколько не пострадаютъ отъ моего заблужденія; я буду знать, что свиньи эти — лэди и буду знать, какъ съ нею слѣдуетъ обращаться.
— Благодарю тебя, о, мой дорогой лордъ, ты говоришь, какъ ангелъ. Я знаю, что тебѣ удастся ихъ освободить; я знаю, что твое искусство и твое могущество не могутъ сравниться ни съ кѣмъ изъ живущихъ на землѣ.
— Весьма понятно, Сэнди, что я не допущу до того, чтобы принцесса оставалась въ хлѣву.
— Неужели стоящіе тамъ три человѣка кажутся для моихъ разстроенныхъ глазъ свинопасами?
— Ахъ, это людоѣды! Неужели они такъ преобразились! Право, это ужасно! Теперь я вся дрожу отъ страха; но какъ ты можешь нанести имъ вѣрный ударъ, если видишь только пять частей ихъ фигуры, а остальныя четыре для тебя невидимы?.. Будьте осторожнѣе, милостивый сэръ, это крайне рискованное предпріятіе.
— Будьте покойны, Сэнди. Мнѣ нужно только знать, какая часть людоѣда остается для меня невидимою; тогда я съумѣю намѣтить границы его жизненныхъ частей. Не пугайтесь; я живо окончу свою работу и расправлюсь съ этими быками. Оставайтесь на вашемъ мѣстѣ.
Я оставилъ Сэиди колѣнопреклоненную въ своей засадѣ, но все же не лишенную надежды; затѣмъ я направился къ хлѣву и сталъ торговаться съ свинопасами… Я даже снискалъ ихъ признательность за то, что купилъ всѣхъ свиней за оптовую цѣну — шестьдесятъ пенсовъ, что было много выше послѣдней таксы на этотъ скотъ. Но я пришелъ какъ разъ во время; на слѣдующій день явились бы патеры, люди лорда и отобрали бы весь скотъ, оставивъ свинопасовъ безъ свиней, а Сэнди безъ принцессъ. Теперь эти люди могли заплатить налоги и еще оставить и себѣ денегъ. У одного изъ этихъ свинопасовъ было десять человѣкъ дѣтей; онъ разсказывалъ, какъ въ прошломъ году одинъ патеръ пришелъ къ нимъ и выбралъ изъ десяти хлѣвовъ десятую часть самыхъ жирныхъ свиней; жена пастуха бросилась за патеромъ и, предлагая ему ребенка, сказала:
— Ты, безжалостное животное, отнялъ у меня самый лучшій скотъ, такъ возьми же и моего ребенка, по крайней мѣрѣ, избавишь меня отъ заботы его кормить.
Я отослалъ троихъ людей, открылъ калитку хлѣва и попросилъ Сэнди войти; она, конечно, не преминула это исполнить и ворвалась въ хлѣвъ съ шумомъ и радостнымъ крикомъ; на глазахъ у ней появились слезы радости; она ласкала поочередно то ту, то другую свинью, называя ихъ именами принцессъ. Видя такую сцену, мнѣ стало стыдно за Сэнди, стыдно за человѣческій родъ.
Намъ, конечно, пришлось тащить этихъ свиней домой — шутка ли, десять миль; но я думаю, что ни одна лэди не была такъ упряма и тамъ своенравна, какъ эти свиньи. Онѣ не хотѣли слѣдовать ни по дорогѣ, ни по тропинкѣ, разбѣгались во всѣ стороны но кустарникамъ и постоянно отыскивали наиболѣе грязные мѣста, разсыпались по скаламъ, холмамъ и ущельямъ; кромѣ того, ихъ нельзя было ни ударить, ни прикрикнуть на нихъ, такъ какъ Сэнди никакъ не могла вынести, чтобы такъ грубо обращались съ особами высшаго круга. Наиболѣе безпокойная изъ всего стада была старая самка, которую называли милэди, или ваша свѣтлость, точно также и другихъ величали различными титулами. Было крайне скучно и неудобно гоняться за этими свиньями въ моемъ вооруженіи. Въ особенности была несносна одна маленькая графиня съ желѣзнымъ кольцомъ въ рылѣ и съ густою и длинною шерстью на спинѣ. Мнѣ пришлось гоняться за нею чуть-ли не цѣлый часъ. Тогда я схватилъ ее за хвостъ и сталъ волочить за собою. Но когда я нагналъ Сэнди, то та пришла въ ужасъ и замѣтила мнѣ, что крайне неделикатно тащить принцессу за ея трэнъ. Мы пригнали свиней къ одному дому какъ разъ въ сумерки — даже позднѣе. Но мы недосчитались нѣкоторыхъ изъ нашихъ лэди. Такъ, напримѣръ, отсутствовала принцесса Неровенсъ де-Морганоръ и двѣ ея придворныхъ дамы, а именно: миссъ Анжела Богунъ и дѣвица Элайна Коуртемэнсъ; первая изъ этихъ двухъ была молодая черная самка съ бѣлою звѣздою на лбу, а послѣдняя — бурая самка съ тонкими ногами, слегка прихрамывавшая на переднюю правую ногу; у этой парочки вся кожа была покрыта такими волдырями, какихъ я еще никогда не видалъ. Также между отсутствующими было много баронессъ; по моему, всѣхъ этихъ отсутствующихъ такъ и слѣдовало бы оставить въ отсутствіи; но нѣтъ, все это колбасное и сосисечное мясо должно было быть найдено; было послано множество слугъ съ факелами, чтобы отыскать этихъ лэди въ лѣсу и по холмамъ.
Все это стадо было водворено въ одномъ изъ домовъ. О, Боже мой! Я никогда не видалъ ничего подобнаго. Я даже никогда не слыхалъ ничего подобнаго. Я не подозрѣвалъ, что могло случиться что-либо въ этомъ родѣ. Это было нѣчто подобное инсуррекціи въ газометрѣ.
Странники.
Когда я, наконецъ, легъ въ постель, то чувствовалъ сильную усталость; но какъ хорошо было вытянуться во весь ростъ и дать отдыхъ мускуламъ, которые такъ долго находились въ сильномъ напряженіи. Но, увы! о снѣ нечего было и думать! По всѣмъ корридорамъ раздавалось хрюканье этихъ дворянокъ, ихъ шумъ и скобленіе — это походило на совѣтъ демоновъ и я не могъ сомкнуть глазъ. Но, бодрствуя, я начиналъ думать и мои мысли были заняты Сэнди и ея курьезнымъ заблужденіемъ. Она была вполнѣ въ здравомъ умѣ, какъ и вообще всѣ обитатели королевства; но, съ моей точки зрѣнія, она дѣйствовала, какъ безумная женщина. О, страна! вотъ какова сила ея воспитанія, ея вліянія! Я ставилъ себя на мѣсто Сэнди, желая убѣдиться въ томъ, что она вовсе не съумасшедшая. Если же поставить ее на мое мѣсто, то и я для нея могъ казаться съумасшедшимъ, потому что она не была такъ хорошо развита въ умственномъ отношеніи, какъ былъ развитъ я. Если бы я сказалъ Сэнди, что видѣлъ вагонъ, совершенно чуждый вліянія какихъ либо чаръ и который въ состояніи пролетѣть 50 миль въ часъ, далѣе, — что человѣкъ, совершенно непричастный къ магіи, садится въ корзинку и скрывается изъ глазъ между облаками, наконецъ, что безъ помощи всякаго волшебства можно слышать разговоръ лица, находящагося за нѣсколько сотъ миль отъ васъ, то, конечно, Сэнди, если и не признаетъ меня абсолютно съумасшедцшмъ, то будетъ утверждать, что тутъ замѣшаны чары, такъ какъ она знаетъ это лучше. Всѣ окружающіе ее вѣрили въ волшебство и никто въ этомъ не сомнѣвался; сомнѣваться въ томъ, что замокъ могъ превратиться въ хлѣвъ, а его обитатели въ свиней, было все равно, что если бы кто въ Коннектикутѣ сталъ бы удивляться телефону — въ обоихъ случаяхъ это служило бы доказательствомъ разстроеннаго ума и разстроеннаго разсудка. Да, Сэнди была совершенно въ здравомъ умѣ и съ этимъ слѣдовало согласиться. И если я желалъ казаться Сэнди въ здравомъ умѣ и въ полномъ разсудкѣ, то долженъ былъ оставить при себѣ свое мнѣніе относительно незаколдованныхъ локомотивовъ, воздушныхъ шаровъ и телефоновъ. Кромѣ того, я былъ убѣжденъ, что земля не плоскость и вовсе не поддерживается столбами, что нѣтъ никакого навѣса для поворачиванія воды, занимающей все пространство наверху; но такъ какъ я былъ единственнымъ лицомъ въ королевствѣ, зараженнымъ такими нечестивыми и преступными мыслями, то я прекрасно понималъ, что слѣдуетъ умалчивать о всѣхъ подобныхъ вещахъ, если не желаю прослыть за съумасшедшаго.
На слѣдующее утро Санди собрала всѣхъ свиней въ столовой и дала имъ позавтракать; она сама лично наблюдала за ними и выказывала имъ особое почтеніе, которое выказываютъ обыкновенно всѣ соотечественники ея острова всѣмъ титулованнымъ лицамъ, не обращая вниманія ни на ихъ умственныя способности, ни на ихъ нравственныя достоинства. Я также завтракалъ бы со свиньями, если бы принадлежалъ къ титулованнымъ особамъ; но такъ какъ я былъ простой смертный, то долженъ былъ покориться обстоятельствамъ и нисколько не сожалѣлъ объ этомъ. Мы, Сэиди и я, завтракали за вторымъ столомъ. Хозяева этого дома были въ отсутствіи. И я сказалъ:
— Какъ велика здѣшняя семья, Сэиди, куда всѣ они прячутся?
— Семья?
— Да.
— Какая семья, милостивый лордъ?
— Какъ? Эта семья, ваша семья.
— По правдѣ сказать, я васъ не понимаю. У меня нѣтъ никакой семьи.
— Какъ нѣтъ семьи? Развѣ это не вашъ домъ, Сэнди?
— Какимъ образомъ онъ можетъ быть моимъ домомъ, когда у меня нѣтъ никакого дома.
— Въ такомъ случаѣ, чей же это домъ?
— Какъ вы хотите, чтобы я это вамъ сказала, когда я и сама не знаю.
— Неужели вы не знали никогда этихъ людей? Въ такомъ случаѣ, кто же пригласилъ насъ сюда?
— Никто насъ не приглашалъ; мы пришли, вотъ и все!
— Въ такомъ случаѣ, хозяйка этого дома должна быть крайне страиная особа. Подобное безстыдство вполнѣ достойно удивленія. Мы съ шумомъ врываемся въ домъ человѣка, наполняемъ этотъ домъ единственнымъ почетнымъ дворянствомъ, какое когда-либо освѣщалось солнцемъ на землѣ, и оказывается, что мы даже не знаемъ имени хозяина дома. Чѣмъ вы объясните такое своевольство? Я думалъ, что это вашъ домъ. Но что скажетъ хозяинъ?
— Что онъ можетъ больше сказать, какъ только благодарить насъ?
— Благодарить? За что?
На ея лицѣ выразилось внезапное удивленіе.
— Право, ты смущаешь мой умъ твоими странными словами. Развѣ кто-нибудь при такомъ положеніи, въ какомъ находится этотъ хозяинъ дома, могъ бы когда-нибудь мечтать о пріемѣ въ своемъ домѣ такого общества, какое мы привели къ нему?
— Да, если вы ссылаетесь на это, то въ данномъ случаѣ даже можно побиться объ закладъ, что онъ въ первый разъ въ жизни видѣлъ въ своемъ домѣ такихъ гостей, какъ эти.
— Такъ пусть онъ остается благодаренъ и выразитъ свое смиреніе признательною рѣчью; онъ былъ прежде собакою и происходитъ отъ собакъ.
По моему мнѣнію, наше положеніе все же было крайне неудобное. Оно могло сдѣлаться еще неудобнѣе. Поэтому намъ слѣдовало двинуться отсюда и я сказалъ:
— Уже поздно, Сэнди. Намъ нужно собрать нашу аристократію и двинуться.
— А куда, милостивый сэръ и Патронъ?
— Мы должны развести ихъ по домамъ, не такъ-ли?
— Вотъ, если бы тебя послушаться. Да онѣ всѣ съ различныхъ концовъ земли. Каждую нужно привести въ ея собственный домъ; но развѣ тебѣ будетъ достаточно на это той короткой жизни, которая опредѣлена имъ послѣ грѣхопаденія Адама? Нашъ праотецъ былъ вовлеченъ въ грѣхъ своею помощницею, а та прельстилась словами сатаны, вошедшаго въ змія; съ техъ поръ онъ царитъ надъ человѣческимъ родомъ, вовлекая его въ грѣхъ; природа, которая была такою чистою и прекрасною, стала…
— Ахъ, великій Боже!
— Лордъ!
— Вы знаете, что у насъ очень мало времени для обсужденія такихъ вещей. Развѣ вы не знаете, что мы можемъ раздать по землѣ весь этотъ народъ въ болѣе короткое время, чѣмъ вы употребили на то, чтобы доказать, что этого невозможно сдѣлать. Намъ теперь некогда говорить, а слѣдуетъ дѣйствовать. Вы должны позаботиться объ этомъ, а не давать воли своей мельницѣ, когда на это нѣтъ времени. Теперь къ дѣлу; постарайтесь обходиться безъ лишнихъ словъ. Кто отведетъ домой нашу аристократію?
— Конечно, ихъ друзья. Они пріѣдутъ за ними изъ отдаленныхъ концовъ земли.
Это было такъ неожиданно, точно молнія, блеснувшая съ яснаго неба; такое облегченіе было подобно прощенію, дарованному преступнику. Она, вѣроятно, останется, чтобы освободиться отъ своего товара.
— Тогда слушайте, Сэнди; такъ какъ наше предпріятіе окончилось прекрасно и вполнѣ успѣшно, то я отправлюсь и донесу объ этомъ; если же кто-либо другой…
— Я совершенно готова и поѣду съ тобою. Это было все равно, что отмѣна прощенія.
— Какъ? Вы хотите ѣхать со мною? Къ чему это?
— Неужели ты хочешь, чтобы обо мнѣ подумали, будто я измѣнница своему рыцарю? это будетъ безчестіемъ. Я не могу уѣхать отъ тебя, пока ты не встрѣтишься въ битвѣ съ какимъ-либо другимъ рыцаремъ. Тотъ побѣдитъ тебя и я ему достанусь, какъ добыча. Я даже заслуживаю порицанія, если стану думать о томъ, что можетъ произойти такой случай.
«Избранъ на продолжительный срокъ! — вздохнулъ я про себя; — нечего дѣлать, придется и съ этимъ примириться». Тогда я сказалъ вслухъ:
— И такъ, пора опять въ путь.
Пока Сэнди ходила прощаться съ своими свиньями, я передалъ все это пэрство прислугамъ и просилъ ихъ все убрать и почистить, гдѣ эти аристократы гуляли, ѣли и имѣли помѣщеніе; но слуги замѣтили мнѣ на это, что ничего нельзя трогать, такъ какъ это было бы отступленіемъ отъ обычая, и заставитъ только праздные языки болтать объ этомъ. Отступленіе отъ обычая — вотъ что связывало ихъ; это такой народъ, который, казалось, былъ способенъ ради этого совершить преступленіе. Слуги сказали, что будутъ слѣдовать обычаю, который у нихъ считается священнымъ; они постелятъ свѣжій тростникъ въ залахъ и во всѣхъ комнатахъ, и тогда пребываніе въ домѣ аристократіи не будетъ почти и замѣтно. Это было нѣчто въ родѣ сатиры природы; это былъ научный методъ, геологическій методъ; антикварій допытывается до всего этого и затѣмъ, по окончаніи каждаго столѣтія, разсказываетъ о тѣхъ улучшеніяхъ, которыя вводились въ семьи въ теченіе истекшихъ ста лѣтъ.
Первое, что намъ попалось на встрѣчу въ тотъ день, была партія странниковъ. Не смотря на то, что намъ было съ ними не по дорогѣ, но я присоединился къ нимъ; я желалъ мудро управлять этою страною и мнѣ необходимо было входить въ подробности ея жизни и узнавать эти подробности не изъ вторыхъ рукъ, а руководствоваться своими собственными личными наблюденіями.
Эта компанія странниковъ состояла изъ людей всѣхъ возрастовъ и всѣхъ профессій; точно также тутъ представлялось и большое разнообразіе костюмовъ; тутъ были и молодые люди и старики, молодыя женщины и старухи, веселый народъ и серьезный людъ. Тутъ ѣхали на мулахъ и на лошадяхъ; только не видно было дамскихъ сѣделъ, такъ какъ это приспособленіе стало извѣстно въ Англіи только девятьсотъ лѣтъ тому назадъ.
Это была хорошая, дружная и общительная компанія; они всѣ были набожны, счастливы, веселы, отличаясь въ то же время безсознательной неучтивостью и наивною нескромностью. То, что они считали простымъ веселымъ разсказомъ, переходившимъ изъ устъ въ уста, былъ, конечно, пикантнаго свойства анекдотецъ, который смущачъ ихъ также мало, какъ мало смущалъ лучшее англійское общество двѣнадцать столѣтій позднѣе. Разныя шутки, достойныя англійскаго остроумія первой четверти девятнадцатаго столѣтія, разсказывались и тутъ, переходя изъ устъ въ уста по всей линіи и возбуждая всеобщія одобренія; иногда, если кто дѣлалъ по этому поводу какое-либо остроумное замѣчаніе на одномъ концѣ всей процессіи, то его передавали другъ другу, оно доходило до слѣдующаго конца и часто возбуждало громкій взрывъ хохота.
Сэнди прекрасно знала цѣль такого странствованія и потому, обратившись ко мнѣ, сказала:
— Они направляются въ Валлэй Голинессъ (Священную Долину) испить цѣлебной воды.
— Но гдѣ находится это мѣсто?
— Оно лежитъ на разстояніи двухдневнаго пути, у границъ страны, называемой королевство Куку.
— Разскажите мнѣ что-нибудь о немъ. Это мѣсто пользуется большою славою?
— О, конечно; подобнаго ему не существуетъ.
— Тамъ часто недоставало воды; только по временамъ появлялся цѣлый потокъ чистой и свѣжей воды какъ бы чудесною силою въ этомъ пустынномъ мѣстѣ. Но тутъ злой духъ сталъ искушать построить баню, которая и была выстроена. Но вдругъ вода перестала течь и потомъ совершенно исчезла.
— Молитвы, слезы, — все было напрасно; вода не появлялась.
Ничто не помогало и всѣ дивились такому чуду.
— И что же случилось дальше?
— Такъ прошелъ годъ и одинъ день, тогда приказали срыть баню. И вдругъ вода потекла снова и въ большомъ обиліи; съ тѣхъ поръ она не перестаетъ струиться для этого благословеннаго края.
— Такимъ образомъ, съ тѣхъ поръ никто и не мылся?
— Всякому предоставлена полная свобода; но врядъ-ли кто ею пользуется.
— И обитатели этой мѣстности благоденствуютъ съ тѣхъ поръ?
— Да, именно съ этого самаго дня. Слухъ о такомъ чудѣ распространился по всѣмъ странамъ. Отовсюду прибывали новые поселенцы, такъ что приходилось воздвигать постройку за постройкою.
Еще до полудня, мы встрѣтили другую партію странниковъ; но тутъ не слышно было ни шутокъ, ни смѣха, ни громкихъ разговоровъ, не было замѣтно счастливаго настроенія духа ни между молодыми, ни между старыми. А тутъ также были и молодые, и старые; мужчины и женщины средняго возраста, мальчики и дѣвочки и даже три грудныхъ ребенка. Одни дѣти только смѣялись, а между взрослыми не видно было ни одного лица, которое не выражало бы грусти и безнадежнаго унынія; ясно было видно, что эти люди подвергались жестокимъ испытаніямъ и давно были знакомы съ отчаяніемъ. Это были рабы. Ихъ руки и ноги были закованы въ кандалы и потомъ они были еще скованы по нѣсколько человѣкъ одною отдѣльною цѣпью; одни дѣти бѣгали на свободѣ: несчастные ихъ отцы и матери должны были и ходить скованными, и спать скованными, какъ свиньи. Они прошли триста миль пѣшкомъ въ восемнадцать дней, получивъ при этомъ самую скудную пищу. На нихъ были накинуты какіе-то лохмотья, но все же нельзя было назвать этихъ людей одѣтыми. Желѣзные кандалы стерли у нихъ кожу на рукахъ и на ногахъ, вслѣдствіе чего образовались гнойныя болячки. Ихъ босыя ноги потрескались, и каждый изъ нихъ шелъ прихрамывая. Сначала было около ста этихъ несчастныхъ въ одной партіи, но половина изъ нихъ была продана во время самого пути. Ихъ проводникъ ѣхалъ на лошади и держалъ въ рукахъ длинный бичъ съ короткою ручкою и съ длиннымъ плетенымъ ремнемъ, раздѣленнымъ въ концѣ на нѣсколько отдѣльныхъ частей, изъ которыхъ каждая оканчивалась узломъ. Этимъ бичемъ онъ стегалъ по плечамъ тѣхъ, которые отъ усталости не могли идти и останавливались на одно мгновеніе. Онъ не говорилъ ни слова, такъ какъ ударъ бичемъ былъ слишкомъ краснорѣчивъ и безъ словъ. Ни одинъ изъ этихъ несчастныхъ даже и не взглянулъ на насъ, когда мы проѣзжали; они, казалось, и не замѣтили нашего присутствія. Изъ ихъ устъ не вылетало ни одного звука; слышалось только однообразное бряцаніе цѣпей по всей линіи съ одного конца до другого, когда эти сорокъ три человѣка поднимали и опускали ноги. Вся партія шла въ облакѣ пыли, которую она поднимала сама.
Всѣ эти лица были сѣраго цвѣта отъ слоя налегшей на нихъ пыли. Конечно, многимъ приходилось видѣть, какъ налипаетъ пыль на скульптурныя украшенія въ нежилыхъ домахъ и какъ по этой пыли какой-нибудь лѣнтяй напишетъ что-нибудь пальцемъ; мнѣ припомнилось это, когда я смотрѣлъ на лица нѣкоторыхъ женщинъ, въ особенности на лица молодыхъ матерей, которыя несли своихъ дѣтей, близкихъ къ смерти и къ освобожденію; что происходило въ ихъ сердцахъ, то, казалось, было написано на ихъ запыленныхъ лицахъ; жаль было смотрѣть, а еще болѣе жаль было это читать. Одна изъ этихъ молодыхъ матерей была сама еще почти ребенокъ и грустно стала смотрѣть, какъ такое ужасное горе посѣтило этого ребенка, которому слѣдовало бы только радоваться утру своей юной жизни. Безъ всякаго сомнѣнія…
Она остановилась ненадолго, измученная отъ усталости, но тотчасъ послышался ударъ ремнемъ, который выхватилъ кусокъ кожи съ ея обнаженнаго плеча. Я вздрогнулъ, точно кто ударилъ меня самого. Начальникъ остановилъ всю партію и соскочилъ съ лошади. Онъ кричалъ и бранился на эту несчастную, говоря, что она и такъ причиняетъ много безпорядка своею лѣнью; но теперь, онъ непремѣнно сведетъ съ нею счеты. Несчастная бросилась на колѣни, подняла къ нему руки и стала просить о пощадѣ, умоляя его со слезами и съ громкими воплями. Онъ вырвалъ у нея ребенка и приказалъ рабамъ, скованнымъ съ нею съ задней и съ передней линіи, повергнуть ее на землю и держать, а самъ сталъ неистово хлестать ее ремнемъ; вся спина несчастной была изсѣчена и представляла ужасный видъ. Одинъ изъ мужчинъ, державшій молодую женщину, отвернулся; онъ былъ не въ силахъ смотрѣть на это ужасное зрѣлище, но за такое проявленіе человѣколюбія его выбранили и наказали. А несчастная жертва жалобно стонала отъ боли.
Остальная же партія рабовъ смотрѣла на эту экзекуцію и обсуждала между собою, по собственному опыту, какъ дѣйствовалъ тотъ или другой взмахъ ремня. Эти люди слишкомъ огрубѣли отъ каждодневнаго соприкосновенія съ рабскою долею, иначе они нашли бы, что при видѣ такого зрѣлища можно было бы подумать о чемъ-либо другомъ, чѣмъ о пересудахъ. Слѣдствіемъ рабства было полное извращеніе самыхъ лучшихъ человѣческихъ чувствъ; но между тѣмъ, всѣ эти рабы были люди съ сердцемъ и при другихъ обстоятельствахъ не допустили бы такого обращенія съ лошадью, не только что съ человѣкомъ.
Мнѣ было желательно прекратить эту ужасную сцену и освободить рабовъ, но я не могъ этого сдѣлать. Мнѣ не слѣдовало слишкомъ много вмѣшиваться въ такія дѣла; этимъ я заслужилъ бы славу, что объѣзжаю страну и дѣйствую противъ ея законовъ и противъ правъ ея гражданъ. Если бы я прожилъ долѣе и мнѣ удалось бы достигнуть извѣстной силы и могущества, то я нанесъ бы смертельный ударъ рабству, я уже рѣшился на это; но я положилъ устроить это такъ, что когда буду исполнителемъ этой реформы, то сдѣлаю это по приказанію народа.
Какъ разъ у дороги стояла кузница; въ это время пріѣхалъ одинъ сельскій собственникъ, купившій еще за нѣсколько миль отсюда ту самую молодую женщину, которую подвергли наказанію; кузнецъ долженъ былъ расковать ея кандалы; но тутъ произошелъ споръ между начальникомъ партіи рабовъ и сельскимъ собственникомъ, кому слѣдуетъ платить кузнецу. Лишь только молодую женщину освободили отъ оковъ, какъ она бросилась со слезами и съ рыданіями на грудь къ тому рабу, который отвернулся, когда ее били. Онъ прижалъ ее къ своей груди; осыпалъ поцѣлуями и ея лицо и лицо ребенка, обмылъ эти дорогія ему лица потоками слезъ. Я узналъ, что это были мужъ и жена. Пришлось силою оторвать ихъ другъ отъ друга; несчастная женщина рыдала и металась какъ безумная, пока не повернула въ сторону и не скрылась изъ виду. Теперь невольно является вопросъ: неужели этотъ несчастный отецъ и мужъ никогда не увидитъ ни жены, ни ребенка? Я никакъ не могъ смотрѣть на этого человѣка и поскорѣе уѣхалъ; но я знаю, что эта ужасная картина никогда не изгладится изъ моей памяти; даже теперь, лишь только я вспомню объ этомъ, какъ чувствую сильное біеніе сердца и тоску.
На ночь мы остановились въ деревенской гостинницѣ. На слѣдующее утро, когда я проснулся и взглянулъ на дорогу, то увидѣлъ ѣдущаго по ней рыцаря, залитаго лучами солнца; я узналъ въ немъ одного изъ моихъ рыцарей — сэра Озана ле-Кюръ Гарди. Онъ стоялъ у меня на линіи джентльменовъ и его спеціальностью были шляпы. Онъ былъ одѣтъ въ стальную кольчугу и въ прекрасномъ вооруженіи того времени. Конечно, къ такому одѣянію ему слѣдовало бы надѣть на голову шлемъ, но у моего рыцаря вмѣсто шлема была надѣта блестящая, въ видѣ трубы, шляпа; этотъ рыцарь, конечно, представлялъ крайне оригинальное зрѣлище, какое когда-либо можно было встрѣтить; это также служило къ изгнанію рыцарства, представленнаго въ смѣшномъ и глупомъ видѣ. Сѣдло сэра Озана было все увѣшано кожанными картонками для шляпъ; лишь только онъ встрѣчалъ какого-либо странствующаго рыцаря, какъ вербовалъ его ко мнѣ на службу, снабжалъ его шляпою и заставлялъ ее носить. Я одѣлся и пошелъ къ нему на встрѣчу узнать отъ него новости.
— Какъ идетъ промыселъ? — спросилъ я его.
— У меня осталось всего четыре, ихъ было всѣхъ шестнадцать, когда я выѣхалъ изъ Камелота.
— Вы, конечно, хорошо вели дѣла, сэръ Озана. Гдѣ вы были въ послѣднемъ мѣстѣ?
— Я ѣду изъ Валлей Голиндесъ; тамъ изсякла вода въ долинѣ, а такого бѣдствія не было уже двѣсти лѣтъ…
— Такимъ образомъ, въ источникѣ перестала течь вода! Тамъ опять, вѣроятно, кто-нибудь вымылся?
— Нѣтъ; только подозрѣваютъ, но врядъ-ли это такъ. Источникъ изсякъ, вотъ уже девять дней. Послали за тобой, сэръ Патронъ, чтобы ты испробовалъ надъ источникомъ твои чары; но такъ какъ ты не могъ пріѣхать, то послали за Мерлэномъ; онъ уже три дня тамъ и говоритъ, что заставитъ течь воду, хотя бы ему пришлось для этого разрыть весь земной шаръ и причинить гибель всѣмъ его царствамъ; вотъ все это время онъ усердно работаетъ и взываетъ ко всѣмъ обитателямъ преисподней, чтобы тѣ поспѣшили придти къ нему на помощь, но нѣтъ даже и признака какой-либо влажности…
Завтракъ былъ готовъ; лишь только мы вышли изъ-за стола, какъ я показалъ сэру Озана нѣсколько словъ, написанныхъ на внутренней сторонѣ его шляпы: «Химическій департаментъ, Лабораторный отдѣлъ, Отдѣленіе G Pxxp. Пришлите два первой величины, два № 3 и шесть № 4, со всѣми ихъ мельчайшими принадлежностями — и двухъ моихъ ученыхъ ассистентовъ»; и сказалъ:
— Теперь поспѣшите въ Камелотъ, поѣзжайте какъ можно скорѣе, мой храбрый рыцарь; покажите мою записку Кларенсу; скажите, чтобы онъ доставилъ это какъ можно скорѣе въ Валлэй Голинессъ.
— Все исполню въ точности, сэръ Патронъ, — сказалъ рыцарь и уѣхалъ.
Цѣлительный источникъ.
Странники были человѣческія существа. Въ противномъ случаѣ, они дѣйствовали бы совершенно иначе. Они совершили продолжительное и трудное путешествіе; но вдругъ, когда этотъ утомительный путь былъ оконченъ, они узнаютъ, что то, для чего они пришли — болѣе не существуетъ; конечно, они поступили не такъ, какъ поступили бы лошади, кошки, или какія-либо другія животныя — или повернули бы назадъ и пошли бы искать чего-нибудь лучшаго — первые же, какъ жаждали прежде видѣть этотъ источникъ, такъ теперь въ сорокъ разъ болѣе жаждали видѣть то мѣсто, гдѣ былъ этотъ источникъ. Человѣческія существа бываютъ иногда непостижимы.
Наше путешествіе прошло совершенно благополучно; за два часа до захожденія солнца мы уже были на пограничной возвышенности Валлэй Голинессъ; намъ видны были какъ долина съ одного конца до другого, такъ и ея очертанія. Въ этой долинѣ возвышались три массивныхъ зданія, которыя были совершенно отдѣлены одно отъ другого, а пространство между ними казалось совершенно пустыннымъ. Такой видъ всегда бываетъ крайне мраченъ, точно мѣстность погружена въ какую-то мертвую тишину. Но время отъ времени тутъ раздавался звукъ, нарушающій тишину; это былъ чудный заунывный и тихій звукъ колоколовъ, его доносилъ до насъ вѣтеръ и такъ тихо, томно, что мы не знали, ощущаемъ-ли мы этотъ звукъ слухомъ или мыслями,
Мы достигли главнаго зданія Долины еще до наступленія темноты. Мужчины были отправлены въ мужское отдѣленіе, а женщины въ женское. Суевѣрное отчаяніе овладѣло каждымъ обитателемъ и это было видно по ихъ безцвѣтнымъ лицамъ. Эти люди всѣ въ черномъ, въ мягкихъ сандаліяхъ, съ вытянутыми лицами появлялись всюду, какъ призраки, проходили мимо и исчезали безшумно, какъ видѣнія тревожнаго сна или какъ привидѣнія.
Старый патеръ, увидѣвъ меня, очень обрадовался и даже прослезился, но тотчасъ же и выдалъ себя, сказавъ:
— Не откладывай, сынъ мой, приступай къ дѣлу. Если у насъ не будетъ воды, то мы совершенно раззоримся, и доброе дѣло, существовавшее двѣсти лѣтъ, должно прекратиться. Не можешь-ли ты устроить такъ, чтобы тутъ не участвовала нечистая сила.
— Я работаю, отецъ мой, безъ всякаго содѣйствія дьявола. Я не пользуюсь дьявольскими навожденіями, а только тѣмъ, что создано десницею Божіею. Но развѣ Мерлэнъ работаетъ съ должнымъ благочестіемъ?
— Онъ говоритъ, что готовъ дать клятву въ томъ, что тутъ нѣтъ ничего дурного.
— Хорошо; въ такомъ случаѣ, пусть онъ продолжаетъ свою работу.
— Но надѣюсь, что и ты, мой сынъ, не останешься празднымъ, а поможешь ему?
— Нельзя, отецъ мой, дѣйствовать смѣшанными способами; это будетъ, во-первыхъ, невѣжливо, а во-вторыхъ, нельзя намъ подрѣзывать одинъ другого. Мерлэнъ вступилъ съ вами въ договоръ и потому ни одинъ магъ не имѣетъ права прикасаться къ этому дѣлу, пока договоръ не будетъ расторгнутъ.
— Но я нарушу наши условія; это ужасное приключеніе, мой поступокъ будетъ совершенно справедливъ. Я возьму обратно отъ него эту работу и вы должны тотчасъ приняться за дѣло.
— Этого нельзя дѣлать, отецъ мой! Конечно, нѣтъ никакого сомнѣнія, что высшая власть можетъ дѣлать, что ей угодно, но мы, бѣдные чародѣи, далеко не въ такомъ положеніи. Мерлэнъ очень хорошій магъ для небольшихъ дѣлъ и пользуется извѣстною репутаціею. Онъ теперь хлопочетъ и дѣлаетъ, что можетъ, поэтому съ моей стороны будетъ крайне невѣжливо отнимать отъ него его работу, пока онъ самъ отъ нея не откажется.
Тутъ лицо патера просіяло.
— Ахъ, это устроить очень просто. Мы можемъ убѣдить его отказаться отъ этого дѣла.
— Нѣтъ, нѣтъ, отецъ мой, это вовсе не подобаетъ, какъ говоритъ народъ. Если его убѣдятъ противъ его воли, то онъ устроитъ съ нами какую-нибудь дурную шутку и наведетъ такія чары, которыя затормазятъ мнѣ дѣло, пока я не отыщу ихъ секрета. Это можетъ занять цѣлый мѣсяцъ. Я ужь употребилъ небольшое волшебство моего изобрѣтенія, которое называю телефономъ и секретъ котораго онъ не угадаетъ и во сто лѣтъ. Неужели вы хотите, чтобы онъ затормозилъ мнѣ дѣло на цѣлый мѣсяцъ? Неужели вы будете рисковать затянуть время на цѣлый мѣсяцъ при такомъ положеніи дѣлъ?
— Цѣлый мѣсяцъ! Ахъ, одна мысль объ этомъ приводитъ меня въ ужасъ. Это твое послѣднее рѣшеніе, сынъ мой? Мое сердце обливается кровью отъ отчаянія. Оставь меня, я хочу нѣсколько успокоиться, такъ какъ въ теченіе десяти дней не зналъ отдыха; бѣдная плоть не въ состояніи выносить такого труда и требуетъ успокоенія.
Въ сущности это было самое лучшее, что только можно было придумать, именно изъ вѣжливости уступить пока Мерлэну; онъ не въ состояніи извлечь воды, потому что былъ магомъ своего времени; правда, онъ производилъ нѣкоторыя чары, которыя и дали ему извѣстную репутацію, но онъ совершалъ ихъ въ полномъ уединеніи, когда тутъ никого не было; въ тоже время онъ рѣшительно ничего не могъ сдѣлать, когда его осаждала дѣлая толпа, ожидающая чуда; толпа для мага тѣхъ дней была такъ же неудобна, какъ толпа для спирита нашихъ дней; всегда найдется въ этой толпѣ какой-нибудь скептикъ, который въ самую критическую минуту испортитъ все дѣло. Мнѣ, конечно, не было никакого разсчета удалять Мерлэна отъ его дѣла, пока я самъ не буду въ состояніи за него приняться. А я не могъ начать работы, пока не получу изъ Камелота все необходимое; необходимо было подождать три или четыре дня.
Мое присутствіе обнадежило мѣстныхъ поселенцевъ и нѣсколько ободрило ихъ; вечеромъ они сѣли за скудную трапезу; это было въ первый разъ въ теченіе десяти дней. Лишь только ихъ желудки были достаточно наполнены, какъ они воспрянули духомъ; они выпили меду и это ихъ развеселило. Впрочемъ, въ эту ночь всѣ были навеселѣ; вся община, казалось, и не думала ложиться спать, мы сидѣли за столомъ и у насъ было очень весело. Разсказывались старыя исторіи сомнительнаго свойства, которыя слушались то со слезами на глазахъ отъ смѣха, съ широко раскрытыми ртами, то раздавался громкій смѣхъ, отъ котораго тряслись ихъ жирные животы; пѣлись хоромъ пѣсни сомнительнаго содержанія.
Наконецъ я отважился и самъ разсказать одну исторію; она имѣла необычайный успѣхъ. Конечно, эти островитяне еще не умѣли съ перваго раза такъ хорошо понимать юмора, но, чтобы объяснить имъ это лучше, я долженъ былъ разсказать свою исторію нѣсколько разъ; когда я сталъ ее разсказывать въ пятый разъ, подъ ними затрещали сидѣнья; когда я разсказалъ въ восьмой разъ, то думалъ, что они разсыплются, какъ крошки; въ двѣнадцатый разъ — мнѣ казалось, что они распадутся на части; въ пятнадцатый — я полагалъ, что отъ нихъ ничего не останется. Конечно, я выражаюсь здѣсь иносказательно. Эти островитяне всегда любятъ замедлять плату, если это касается вознагражденія вашихъ трудовъ и усилій, и въ концѣ концовъ понижаютъ доходъ всѣхъ другихъ націй.
На слѣдующій день я во время былъ у колодца. Мерлэнъ былъ также здѣсь, чародѣйствуя, какъ бобръ, но струя все еще не появлялась. Онъ былъ въ дурномъ расположеніи духа; въ тоже время я понялъ, что условленный съ нимъ договоръ былъ слишкомъ труденъ для новичка въ этомъ дѣлѣ. Мерлэнъ даже не сдерживалъ своего языка и клялся, какъ французскій епископъ временъ Регентства.
Конечно, тутъ все было такъ, какъ я этого и ожидалъ. Такъ называемый «источникъ» былъ совершенно обыкновенный колодезь, вырытый совершенно обыкновенно, какъ вырываютъ колодцы, и выложенъ камнемъ, какъ это всегда дѣлаютъ. Точно такъ же какъ и ложь, создавшая его репутацію, не была чудодѣйственна. Колодезь находился въ темномъ помѣщеніи, которое было устроено въ центрѣ гранитной часовни, стѣны которой были увѣшаны какими-то картинами, но такой работы, передъ которой хромолитографія могла бы показаться совершенствомъ.
Помѣщеніе, гдѣ находился колодезь, было тускло освѣщено лампами; воду черпали оттуда бадьею на цѣпи, и переливали въ кадки, а оттуда уже въ особые каменные резервуары, устроенные снаружи; но люди черпали воду, не входя въ помѣщеніе колодца, а изъ часовни; въ самое же помѣщеніе колодца никто не смѣлъ входить. Однако, я вошелъ туда, такъ какъ пользовался временнымъ авторитетомъ, благодаря любезности моего собрата по профессіи и въ то же время и моего подчиненнаго. Но самъ онъ не входилъ туда. Онъ дѣлалъ все крайне неосмотрительно и никогда не работалъ умомъ; если бы онъ вошелъ туда, хорошенько все осмотрѣлъ, то могъ бы поправить колодезь самыми естественными средствами, а потомъ самымъ обыкновеннымъ образомъ могъ бы превратить это въ чудо, какъ онъ всегда и дѣлалъ; но нѣтъ, это былъ старый глупецъ. — Этотъ магъ вѣрилъ только въ свою магію; ни одинъ магъ не можетъ преуспѣвать въ своей профессіи, если онъ самъ зараженъ суевѣріемъ.
Мнѣ пришла въ голову мысль, что, вѣроятно, въ колодцѣ образовалось отверстіе; быть можетъ, что изъ стѣны выпало нѣсколько камней близь самаго дна и образовались отверстія, куда и стекала вода. Я смѣрилъ цѣпь, въ ней было 98 футъ. Я позвалъ двухъ человѣкъ, заперъ дверь, захватилъ свѣчу и попросилъ своихъ компаньоновъ спустить меня туда съ бадьею. Когда вся цѣпь была спущена, я увидѣлъ при свѣчкѣ, что мои подозрѣнія подтвердились; значительная часть стѣны была разрушена, образовалось порядочное отверстіе. Однако, я сожалѣлъ, что моя теорія относительно порчи колодца была совершенно правильна, у меня была другая идея и если бы нужно было привести ее въ исполненіе, то можно смѣло бы выдать появленіе воды за чудо. Я вспомнилъ, что въ Америкѣ, нѣсколько столѣтій спустя, если нефтяной источникъ изсякался, оттуда выжимали нефть динамитною торпедою. Если бы я нашелъ этотъ колодезь изсякшимъ, то я употребилъ бы для этого такой же способъ; но тутъ не могло быть и рѣчи о бомбѣ. Человѣкъ никогда не долженъ останавливаться ни передъ какими затрудненіями, но ему необходимо заставить поработать свой умъ. Но мнѣ нечего было торопиться; оставалось еще достаточно времени впереди; я такъ и сдѣлалъ.
Когда я былъ снова вытащенъ на поверхность, то попросилъ принести мнѣ лотъ: колодезь былъ сто пятьдесятъ футъ глубины, а въ немъ было воды на сорокъ одинъ футъ! Я позвалъ одного изъ мѣстныхъ жителей и спросилъ:
— Какъ глубокъ колодезь?
— Этого я не знаю, сэръ, мнѣ никогда объ этомъ не говорили.
— Какъ высоко поднимается въ немъ вода?
— До самаго верха; такъ было, по крайней мѣрѣ, въ послѣднія двѣсти лѣтъ, какъ намъ передавали наши предшественники.
Это было совершенно вѣрно — по крайней мѣрѣ, въ послѣднее время — на это было доказательство болѣе вѣское, чѣмъ только что заявленное свидѣтельство, — около двадцати или тридцати футовъ отъ цѣпи показалась трещина, а остальное заржавѣло и начинало портиться. Что такое случилось, когда колодезь изсякъ въ первый разъ? Безъ всякаго сомнѣнія, какой-нибудь практичный человѣкъ спустился туда и починилъ течь, затѣмъ пришелъ къ патеру и сказалъ, что если баня будетъ срыта, какъ онъ узналъ это посредствомъ чаръ, то вода снова появится въ колодцѣ. Конечно, починка опять испортилась и вотъ эти взрослыя дѣти пришли въ ужасъ, растерялись, а между тѣмъ ни одинъ изъ нихъ не подумалъ погрузить въ колодезь лотъ или спуститься самъ туда, чтобы узнать въ чемъ дѣло. Это была старая привычка ума видѣть вездѣ все необычайное. Такое убѣжденіе передается другому поколенію, какъ общая внѣшность и черты лица: для людей того времени считалось чуть-ли не преступленіемъ имѣть такія идеи, которыхъ не было у ихъ предковъ.
Я сказалъ своему собесѣднику:
— Это крайне трудное чудо возобновить воду въ сухомъ колодцѣ, но мы попробуемъ, если этого не удастся моему собрату Мерлэну. Онъ только посредственный магъ и весьма возможно, что онъ потерпитъ неудачу. Но это нн можетъ подорвать его кредита: человѣкъ, который можетъ совершить такое чудо, долженъ знать многое. Но я могу сдѣлать это чудо. Я долженъ сдѣлать его; не стану скрывать отъ васъ, что это такое чудо, для котораго придется напрячь всѣ свои силы до послѣдней степени.
— Конечно, никто не знаетъ истины лучше нашего братства; по разсказамъ оказывается, что было крайне трудно въ то время возстановить воду; для этого понадобился цѣлый годъ. Но да пошлетъ вамъ Господь Богъ удачу, а мы будемъ за васъ молиться.
У меня была хорошая мысль распустить слухъ, что это было крайне трудное дѣло. Часто малыя дѣла становились великими, если о нихъ распространяли такое предупрежденіе. Мой собесѣдникъ былъ вполнѣ убѣжденъ въ трудности такого предпріятія; конечно, онъ сообщитъ это и другимъ. Дня черезъ два поднимется сильная тревога.
Исправленіе колодца.
Въ субботу послѣ полудня я отправился къ колодцу и пробылъ тамъ нѣкоторое время. Мерлэнъ жегъ тамъ дымный порошекъ, разводя руками по воздуху и бормоча какую-то тарабарщину такъ же усердно, какъ и всегда, но, несмотря на все это, въ колодцѣ незамѣтно было хотя какого-либо слѣда влажности. Наконецъ, я сказалъ:
— Ну что, партнеръ, какъ идутъ дѣла?
— Теперь я занятъ самыми могущественными чарами, какія только извѣстны знатокамъ сокровенныхъ искусствъ на востокѣ; если мнѣ не удастся и это, тогда уже ничего нельзя сдѣлать. Но тише, молчите, пока я не кончу!
И тутъ поднялся такой густой дымъ, который наполнилъ весь районъ и, вѣроятно, былъ крайне неудобенъ для отшельниковъ, такъ какъ вѣтеръ дулъ въ ихъ сторону, а дымъ разстилался надъ ними, какъ густой туманъ. Мерлэнъ говорилъ, между тѣмъ, какія-то несвязныя рѣчи, кривлялся, разводилъ по воздуху руками самымъ страннымъ образомъ. Минутъ черезъ двадцать онъ остановился, задыхаясь, и съ его лица градомъ катился потъ. Всѣ собрались и старались узнать, что означаетъ такой густой дымъ. Мерлэнъ сказалъ:
— Я испробовалъ все, что только смертный могъ сдѣлать для уничтоженія чаръ, оковывающихъ эти воды. Но пришлось потерпѣть неудачу; то, чего я опасался, оказалось совершенно вѣрнымъ: причина такой неудачи заключается въ томъ, что самый могущественный духъ, извѣстный восточнымъ мудрецамъ — имя котораго никто не можетъ произнести и остаться въ живыхъ — навелъ чары на этотъ колодезь. Смертный не можетъ уничтожить этихъ чаръ и даже не найдется никого, кто могъ бы узнать тайну этихъ чаръ; безъ знанія этой тайны ничего нельзя сдѣлать. Итакъ, друзья мои, здѣсь никогда больше не появится вода. Я сдѣлалъ все, что только въ силѣ человѣка. Позвольте мнѣ удалиться.
— Ты слышалъ, что онъ говорилъ, сынъ мой. правда-ли это? — спросилъ патеръ.
— Отчасти, да!
— Такъ не все, не все, сынъ мой! Но что именно правда?
— Правда то, что духъ съ русскимъ именемъ навелъ чары на этотъ колодезь.
— Боже сохрани! Въ такомъ случаѣ мы совершенно раззорены?
— Очень возможно.
— Но не навѣрно? Вы говорите, что это не навѣрно?
— Да, это такъ.
— Поэтому вы полагаете, что если онъ говоритъ, будто никто не можетъ уничтожить этихъ чаръ, то это…
— Да; то, что онъ говоритъ, не безусловно вѣрно. Тутъ есть условія, при которыхъ усилія уничтожить эти чары могутъ имѣть нѣкоторые шансы на успѣхъ, хотя и крайне сомнительные.
— Условія?..
— О, эти условія вовсе не трудны. Вотъ они: мнѣ необходимо имѣть въ своемъ полномъ распоряженіи колодезь и окружающія его окрестности на полумили разстоянія, начиная отъ сегодняшняго дня послѣ захожденія солнца до тѣхъ поръ, пока я не окончу заклятія, и не пускать никого ходить по этому мѣсту безъ моего дозволенія.
— И это все?
— Да.
— И вы не боитесь произвести опытъ?
— О, нисколько! Одно можетъ не удастся, тогда другое будетъ имѣть успѣхъ. Итакъ, вы согласны на мои условія?
— На эти и на всѣ другія, какія вы пожелаете. Я отдамъ по этому поводу приказанія.
— Подождите, — сказалъ Мерлэнъ съ дьявольскою усмѣшкою. — Вы слышали, что тотъ, кто вздумаетъ уничтожить эти чары, долженъ зналъ имя этого духа?
— Да, я знаю его имя!
— Но знать его имя еще недостаточно, такъ оно не убиваетъ; но надо произнести его, вы это знаете? Ха, ха, ха! Знаете-ли вы это?
— Да, и это также знаю!
— Такъ вы знали это! Въ умѣ-ли вы? Слѣдовательно, вы намѣрены произнести его имя и умереть?
— Произнести его? Весьма понятно. Я произнесъ бы его, если бы оно было и валлійское.
— Тогда вы погибшій человѣкъ; я отправлюсь и разскажу объ этомъ Артуру.
— Это прекрасно. Возьмите вашъ мѣшокъ и ступайте. Для васъ остается одно: отправиться домой и слѣдить за погодой, Джонъ Мэрлэнъ.
Это былъ удачный намекъ; магъ нахмурился: онъ былъ самымъ плохимъ угадчикомъ погоды въ королевствѣ. Когда онъ приказывалъ выставлять по побережью сигналы предостереженія, то цѣлую недѣлю стояло затишье; если онъ предсказывалъ хорошую погоду, то цѣлую недѣлю дождь лилъ, какъ изъ ведра. Я умышленно пристроилъ его въ бюро погоды, чтобы подорвать его репутацію. Однако, такой намекъ съ моей стороны поднялъ въ немъ всю желчь и вмѣсто того, чтобы отправиться домой и возвѣстить о моей смерти, онъ сказалъ, что останется здѣсь и порадуется ей.
Вечеромъ пріѣхали мои оба эксперта; они сильно утомились, такъ какъ очень спѣшили; съ ними также были и нагруженные мулы; мнѣ было привезено все необходимое: рабочіе инструменты, насосы, свинцовыя трубы, греческій огонь, ракеты, римскія свѣчи, цвѣтной огонь, электрическіе аппараты, электрическое солнце, — словомъ, все необходимое для совершенія самаго великолѣпнаго чуда. Мои помощники поужинали, затѣмъ немного вздремнули послѣ дороги, а тамъ, около полуночи, мы вышли изъ дома среди самой мертвой тишины и полнаго безлюдья; это даже превзошло требуемыя условія. Мы заняли колодезь и его окрестности всѣми необходимыми снарядами; мои помощники были опытны во всякомъ дѣлѣ, начиная отъ выкладки колодца камнемъ и кончая приготовленіемъ математическихъ инструментовъ. За часъ до восхожденія солнца мы задѣлали это отверстіе самымъ прочнымъ образомъ, такъ что вода начинала подниматься. Затѣмъ мы расположили нашъ фейверверкъ въ часовнѣ, заперли ее, ушли домой и легли спать.
Еще до полудня мы были уже опять у колодца; тутъ еще много было дѣла, такъ какъ я рѣшился исправить колодезь раньше полуночи, Въ теченіе девяти часовъ времени вода достигла почти своей обыкновенной высоты; именно, на двадцать три фута ниже вершины колодца. Мы соединили съ небольшимъ желѣзнымъ насосомъ одно изъ первыхъ колѣнъ моего сооруженія близь капители; затѣмъ вырыли каменный резервуаръ, который стоялъ противъ наружной стѣны помѣщенія колодца, и вложили часть свинцовой трубы, которая была настолько длинна, что доставала до двери часовни и доходила выше порога; отсюда будетъ видна струящаяся вода народу, который займетъ все пространство около двухсотъ пятидесяти акръ; я также намѣревался присутствовать на площадкѣ этого холмика.
Затѣмъ мы выбили дно изъ пустой бочки, подняли ее на плоскую кровлю часовни, всыпали въ нее пороху на одинъ дюймъ высоты отъ дна, затѣмъ положили различныхъ ракетъ; потомъ провели проволоки въ этотъ порохъ отъ карманной электрической батареи; на каждомъ углу крыши мы положили большой запасъ греческаго огня разныхъ цвѣтовъ: на одномъ синій, на другомъ зеленый, на третьемъ красный, на четвертомъ пурпуровый и въ каждый провели по проволокѣ.
На разстояніи около двухъ сотъ ярдовъ отъ часовни мы устроили въ равнинѣ небольшую платформу, покрыли ее коврами, привезенными для этого случая, а на нихъ поставили сидѣнье для патера. Если приходится сдѣлать нѣчто такое, что поразило бы воображеніе невѣжественной толпы, то слѣдуетъ принимать въ разсчетъ всѣ подробности; вы должны сдѣлать все возможное, чтобы произнести впечатлѣніе на публику, но въ особенности слѣдуетъ стараться о томъ, чтобы глава этой толпы былъ всѣмъ доволенъ; тогда вы можете свободно дѣйствовать и разыграть какъ можно лучше это дѣло при самомъ блестящемъ эффектѣ. Я прекрасно зналъ цѣну всѣмъ этимъ вещамъ, такъ какъ мнѣ хорошо была извѣстна человѣческая природа. Вы не должны жалѣть ничего для произведенія эффекта; это стоитъ и хлопотъ, и работы, и даже денегъ, но въ концѣ концовъ все это оплачивается. И вотъ мы провели проволоки подъ фундаментомъ часовни, а затѣмъ протянули ихъ и подъ платформою и тамъ же спрятали и баттарею. Я огородилъ канатомъ квадратъ вокругъ платформы въ сто футовъ для того, чтобы удержать толпу и этимъ кончилъ свою работу. Моею мыслью было отворить двери въ 10 ч. 30 м; самое же исполненіе начать ровно въ 11 ч. 25 минутъ. Я приказалъ моимъ помощникамъ быть въ часовнѣ ранѣе 10 часовъ, прежде, чѣмъ кто-либо успѣетъ придти къ часовнѣ; они должны были быть на-готовѣ и принести къ дѣйствіе насосъ, когда это понадобится. Устроивъ все это, мы отправились домой ужинать.
Извѣстіе о томъ, что съ колодцемъ произошло несчастье и вода въ немъ изсякла, разнеслось далеко повсюду; теперь въ теченіе двухъ или трехъ дней въ долину нахлынула толпа народа. Отдаленный конецъ долины представлялъ настоящій лагерь; но для меня и для моихъ товарищей, конечно, было отведено мѣсто въ домѣ. Глашатаи съ наступленіемъ сумерекъ возвѣстили по всей долинѣ о моей попыткѣ, и это произвело на всѣхъ сильное впечатлѣніе; народъ былъ въ какомъ-то лихорадочномъ состояніи. Кромѣ того, глашатаи возвѣстили, что патеръ и его свита будутъ на платформѣ въ 10 ч. 30 м; но что къ тому времени все пространство, на которомъ я буду совершать заклятіе, должно быть свободно отъ толпы.
Я былъ на платформѣ съ десяти часовъ, чтобы встрѣтить патера и его свиту; но я ихъ увидѣлъ только тогда, когда они подошли уже очень близко къ канату, потому что ночь была темна до такой степени, что рѣшительно ни зги не было видно, а зажигать факелы запретили. Пришелъ и Мерлэнъ; онъ усѣлся въ первомъ ряду на платформѣ. Вслѣдствіе темноты также не видно было и толпы наполнявшей долину. Наконецъ, движеніе толпы остановилось и масса народа сплотилась такъ что казалось, будто можно было пройти по ихъ головамъ цѣлую милю.
Теперь наступило ожиданіе, которое должно было продолжиться минутъ двадцать; я устроилъ это съ цѣлью произнести эффектъ; всегда слѣдуетъ заставлять народъ испытывать нѣкоторое волненіе и нетерпѣніе въ ожиданіи начала. Но вотъ среди мертвой тишины раздалось на латинскомъ языкѣ пѣніе хора мужскихъ голосовъ; эта величественная мелодія такъ и лилась, такъ и раздавалась при безмолвіи многочисленной толпы. Я устроилъ это пѣніе, потому что оно также произвело желанный успѣхъ. Когда пѣніе кончилось, я всталъ на платформѣ, поднялъ руки вверхъ и такъ простоялъ минуты двѣ, — никто не шевелился; казалось, что вся эта толпа притаила дыханіе, — наконецъ я медленно и ясно произнесъ одну фразу съ такимъ умиленіемъ, что это заставило задрожать толпу, а съ нѣкоторыми изъ женщинъ сдѣлалось дурно; фраза эта была слѣдующая:
Лишь только я договаривалъ послѣдніе слоги, какъ дотронулся незамѣтно до моего электрическаго провода и мгновенно вся эта толпа освѣтилась яркимъ синимъ свѣтомъ! Эффектъ былъ грандіозный! Въ толпѣ раздались крики ужаса, женщины отъ страха бросались въ разныя стороны, монастырскіе воспитанники выскочили изъ своихъ рядовъ. Мерлэнъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго движенія, но видно было, что онъ крайне удивленъ: ему еще никогда не доводилось видѣть, чтобы какое-нибудь дѣло начиналось такимъ образомъ. Теперь наступило время все болѣе и болѣе усиливать эффектъ. Я опять поднялъ руки и какъ бы въ агоніи почти закричалъ слѣдующее слово:
И вдругъ все освѣтилось краснымъ огнемъ! Этотъ заатлантическій народъ поднялъ страшный вой, когда къ синему цвѣту прибавился и ярко красный. Шестьдесятъ секундъ спустя я закричалъ опять:
— и тутъ все озарилось зеленымъ цвѣтомъ! Затѣмъ, подождавъ сорокъ секундъ, я опять воскликнулъ, разбивая это слово на слоги:
— и явился пурпуровый свѣтъ. Такимъ способомъ образовалось четыре цвѣтныхъ свѣта: красный, синій, зеленый и пурпуровый! — Четыре вулкана, извергающихъ громадныя облака свѣтящагося дыма и распространяющихъ ослѣпляющій радужный свѣтъ до самыхъ отдаленныхъ концовъ долины. Я зналъ, что мои помощники были у насоса совершенно на готовѣ, тогда я сказалъ:
— Настало время! Я сейчасъ произнесу страшное имя и прикажу чарамъ исчезнуть.
Затѣмъ, обращаясь къ народу, я продолжалъ:
— Смотрите! Черезъ какую-нибудь минуту чары будутъ расторгнуты, въ противномъ случаѣ ихъ не расторгнетъ ни одинъ смертный. Разъ, что чары расторгнутся, всякій это узнаетъ; вы увидите, какъ вода будета струиться изъ двери часовни.
Тутъ я опять замолчалъ на нѣсколько мгновеній, желая дать возможность распространить мое возвѣщеніе тѣмъ, которые его не слышали, до самыхъ отдаленныхъ уголковъ долины, куда не могли донестись мои слова; потомъ я сталъ жестикулировать, принимать различныя позы и воскликнулъ:
— Повелѣваю тебѣ, жестокій духъ, завладѣвшій этимъ источникомъ, извергнуть оттуда весь твой адскій пламень, да расторгнутся твои чары и да улетятъ онѣ въ преисподню, гдѣ будутъ лежать связанными тысячу лѣтъ. Приказываю тебѣ это его страшнымъ именемъ: «BGWJJILLIGKKK!»
Затѣмъ я прикоснулся къ бочкѣ съ ракетами и оттуда съ шумомъ и трескомъ вылетѣли ракеты, разсыпаясь по небу. Всею толпою овладѣлъ паническій страхъ; по еще мгновеніе и всѣми овладѣла радость и радость шумная, восторженная, а затѣмъ началось и ликованіе — показалась вода, которая текла блестящею струею, отражая въ себѣ радужные цвѣта.
Нужно было видѣть эту толпу, нахлынувшую къ источнику и цѣловавшую эту воду, говорившую съ ней, ласкавшую ее, какъ живое существо; эти люди называли появившуюся воду самыми ласкательными именами, какъ обыкновенно называютъ своихъ любимцевъ; точно это былъ другъ, уѣхавшій далеко, котораго они долго не видали и который опять вернулся. Это представляло самую умилительную сцену и превзошло всѣ мои ожиданія.
Я послалъ Мерлэна домой и заперъ его тамъ. Онъ совершенно растерялся, когда я сталъ произносить это ужасное имя и никакъ не могъ придти въ себя. Конечно, онъ никогда не слыхалъ имени этого духа, точно также, какъ и я; но онъ находилъ, что произнесенное мною имя было совершенно вѣрно, такъ что даже мать этого духа, вѣроятно, не могла такъ хорошо произнести имени своего сына. Магъ никакъ не могъ понять, какимъ образомъ я произнесъ такое страшное имя я остался живъ. Мерлэнъ работалъ три мѣсяца, чтобы произнести это имя и остаться въ живыхъ, но не имѣлъ никакого успѣха.
Когда я подошелъ къ часовнѣ, вся толпа преклонилась передо мною съ большимъ почтеніемъ, точно я былъ какое-то высшее существо; — но, по ихъ сужденіямъ, это дѣйствительно и было такъ. Конечно, я этого и ожидалъ. Я тутъ же научилъ нѣсколько человѣкъ, какъ дѣйствовать насосомъ и засадилъ ихъ за работу; народъ цѣлую ночь толпился у воды, слѣдовательно, необходимо было, чтобы этой воды было достаточно. Для этихъ людей и самый насосъ представлялъ особаго рода чудо; они смотрѣли на него и съ удивленіемъ и съ благоговѣніемъ, потому что онъ производилъ такое изумительное дѣйствіе.
Эта была великая ночь, грандіозная ночь. Она принесла мнѣ славу. Я едва могъ заснуть, прославляя эту ночь.
Магъ — соперникъ.
Мое вліяніе въ Валлэй Голинессъ достигло чудовищныхъ размѣровъ. Казалось, наступила удобная минута, когда я могъ воспользоваться этимъ вліяніемъ для приведенія въ исполненіе чего либо полезнаго. Эта мысль пришла мнѣ въ голову на слѣдующій день и еще болѣе развилась въ мосмъ умѣ, когда я увидѣлъ одного изъ моихъ рыцарей, въѣзжающихъ въ долину. Согласно исторіи, двѣсти лѣтъ тому казалъ туземцы были наказаны исчезновеніемъ воды въ колодцѣ за то, что одному изъ нихъ вздумалось вымыться. Быть можетъ, это повѣріе укоренилось до такой степени, что осталось и до сихъ поръ. Я обратился къ одному старику и спросилъ:
— Не желали бы вы пойти въ баню?
Онъ задрожалъ при одной этой мысли — при мысли, что это грозитъ гибелью колодцу, но все же сказалъ съ чувствомъ:
— Этого не могу сдѣлать! Тогда опять высохнетъ эта благословенная вода?
— Нѣтъ, она не высохнетъ. Я тайно узналъ, что въ то время вода изсякла не потому, что тамъ была устроена баня.
На лицѣ старика выразилось удивленіе.
— По моимъ свѣдѣніямъ, — продолжалъ я, — баня не была тутъ причиною, но вода высохла вслѣдствіе совершенія иного рода грѣха.
— Это прекрасныя слова… но… ахъ, если бы только это была правда!
— Это правда. Дозволь, построить мнѣ баню. Дозволь мнѣ построить ее теперь же и ты увидишь, что вода въ источникѣ не изсякнетъ.
— Вы это обѣщаете? Вы это обѣщаете? Скажите слово… Скажите, что вы это обѣщаете!
— Я это обѣщаю!
— Тогда я первый пойду въ баню! Принимайтесь за дѣло, принимайтесь… не медлите только, не медлите, ступайте!
Я и мои помощники тотчасъ же принялись за дѣло. Развалины старой бани еще сохранились въ цѣлости; фундаментъ былъ совершенно цѣлъ, оттуда не было взято ни одного камня. Эти развалины такъ и стояли все время нетронутыми; ихъ всѣ избѣгали съ набожнымъ страхомъ, какъ какую-нибудь проклятую вещь.
Въ два дня мы все это кончили; цѣлый бассейнъ былъ наполненъ чистою свѣжею водою, такъ что въ него могло погрузиться все тѣло и удобно было плавать. Это была правда, текучая вода проходила черезъ прежнія трубы и опять возвращалась этимъ же путемъ. Старикъ сдержалъ свое слово и пошелъ первый мыться. Онъ вошелъ въ ванну чернымъ и слабымъ, а вышелъ оттуда чистымъ и бодрымъ, такъ какъ свѣжая вода подкрѣпила его тѣло. Еще одна выигранная партія! Еще одинъ пріобрѣтенный тріумфъ!
Да, моя кампанія въ Валлэй Голинессъ удалась, какъ нельзя лучше; я хотѣлъ было продолжать идти по пути прогресса, но вдругъ меня постигла одна непріятность. Я сильно простудился и застарѣлый ревматизмъ далъ себя почувствовать. Ревматизмъ сосредоточился опять на прежнемъ мѣстѣ. Это было именно въ плечѣ.
Когда я былъ въ состояніи выйти изъ дому, то походилъ на тѣнь. Всѣ относились ко мнѣ съ большимъ вниманіемъ и любезностью; такое обхожденіе значительно способствовало укрѣпленію моихъ силъ; я скоро совершенно поправился и ко мнѣ вернулась моя прежняя бодрость.
Во время моей болѣзни Сэнди сильно утомилась, ухаживая за мною, поэтому я порешилъ отправиться одинъ въ путь, а ее оставилъ у монахинь. У меня явилась мысль переодѣться свободнымъ поселяниномъ и побродить пѣшкомъ по этой странѣ недѣлю или двѣ. Это дастъ мнѣ возможность пить, ѣсть и жить вмѣстѣ съ самымъ бѣднымъ классомъ свободныхъ гражданъ и быть съ ними на одинаковыхъ условіяхъ. Иного пути не было приглядѣться къ ихъ ежедневной жизни и узнать, какое дѣйствіе производятъ на нихъ законы страны. Если бы я появился между ними въ одеждѣ джентльмена, то они обходились бы со мною осторожно и предусмотрительно, а я ничего не узналъ бы отъ нихъ, ни о ихъ радостяхъ, ни о ихъ горѣ, ни о ихъ тревогахъ и ушелъ бы отъ нихъ такимъ же несвѣдующимъ относительно ихъ положенія, какимъ былъ и прежде.
Однажды утромъ я вышелъ на продолжительную прогулку, желая нѣсколько заставить поработать мускулы; я взобрался на высоту, находящуюся на сѣверной границѣ долины; затѣмъ я дошелъ до искусственнаго отверстія какъ разъ противъ пропасти; мнѣ указывали на это мѣсто, какъ на пристанище одного отшельника, отличавшагося самою строгою жизнью. Мнѣ разсказывали, что онъ переселился въ Сахару, гдѣ жизнь отшельника представляла еще болѣе трудностей; тамъ были львы и разныя ядовитыя насѣкомыя, а потому подвигъ отшельничества и привлекалъ очень многихъ; мнѣ желательно было узнать и посмотрѣть, насколько атмосфера такой пещеры согласуется съ ея репутаціею.
Но каково было мое удивленіе; это мѣсто было уравнено и очищено. Но тутъ мнѣ готовился еще новый сюрпризъ. Въ глубинѣ пещеры я услышалъ звукъ колокольчика и затѣмъ восклицаніе:
— Hello, Central! Это вы, Камелотъ?..
Представьте себѣ, что чувствовало при этомъ мое сердце, когда слышишь, что о тебѣ говорятъ тамъ, гдѣ этого вовсе не ожидаешь.
— Тутъ стоитъ его милость самъ Патронъ и ты услышишь своими собственными ушами, какъ онъ будетъ говорить.
Но произошло самое оригинальное сопоставленіе вещей; что за странное соединеніе самыхъ непримиримыхъ противорѣчій: пещера отшельника сдѣлалась телефонною станціею!
Клеркъ при телефонѣ выступилъ въ полосу свѣта и я узналъ въ немъ одного изъ моихъ молодыхъ служащихъ. Я сказалъ:
— Какъ давно устроена эта телефонная станція, Ульфій?
— Только съ полуночи, милостивый сэръ; мы замѣтили массу огней въ долинѣ и нашли, что здѣсь было бы хорошо устроить станцію; тутъ виднѣлось много огней и мы подумали, что тутъ, вѣроятно, большой городъ.
— Совершенно вѣрно. Здѣсь, конечно, не городъ въ полномъ смыслѣ этого слова, но это хорошая станція. Вы знаете, гдѣ вы находитесь?
— У меня не было времени освѣдомиться объ этомъ; мои товарищи пригласили меня сюда уже послѣ того, какъ они окончили всѣ необходимыя приготовленія и оставили меня здѣсь; мнѣ необходимо было отдохнуть и я думалъ справиться о названіи мѣстности, когда проснусь, и донести объ этомъ въ Камелотъ.
— Прекрасно; это Валлэй Голинессъ.
Онъ совершенно равнодушно посмотрѣлъ на меня; я думалъ, что это его удивитъ; но онъ только сказалъ:
— Я такъ и донесу.
— Но какъ же это? Во всѣхъ окрестностяхъ только и было разговору, что о послѣднемъ чудѣ, которое было здѣсь совершено. Развѣ вы ничего не слыхали объ этомъ?
— Мы ѣхали ночью и избѣгали всякихъ разговоровъ; насъ вызвали по телефону изъ Камелота.
— Но неужели никто не говорилъ вамъ о великомъ чудѣ, объ исправленіи цѣлительнаго источника?
— Ахъ, объ этомъ-то! Да, конечно! Но только имя этой долины различается отъ имени той, которую вы мнѣ назвали; хотя и есть нѣкоторое созв…
— Но какъ назвали ту долину?
— Валлэй Геллишнессъ[3].
— Это легко объясняется. Странно, похожія созвучія словъ часто имѣютъ совершенно другое значеніе. Но не въ этомъ дѣло. Теперь вы знаете названіе этого мѣста. Позовите кого-нибудь изъ Камелота.
Онъ исполнилъ мое желаніе. У телефона оказался Кларенсъ. Мнѣ было очень пріятно слышать голосъ моего мальчика, точно я опять нахожусь дома. Послѣ первыхъ привѣтствій и послѣ. того, какъ я разсказалъ ему о моей послѣдней болѣзни, я спросилъ:
— Что у васъ новаго?
— Король, королева и многіе изъ придворныхъ предполагаютъ отправиться въ вашу долину, чтобы посмотрѣть на возобновленный источникъ, всѣмъ имъ интересно посмотрѣть на то мѣсто, гдѣ адскій духъ извергалъ пламя къ облакамъ… но слушайте хорошенько, я, пожалуй, буду останавливаться, такъ какъ не могу удержаться отъ смѣха, что я самъ выбиралъ цвѣта пламени для васъ изъ нашего склада и послалъ ихъ вамъ по вашему приказанію.
— Знаетъ король дорогу къ этому мѣсту?
— Король? Даже никто не знаетъ изъ его свиты; но ваши помощники, участвовавшіе въ вашемъ чудѣ, поѣдутъ вмѣстѣ съ нимъ и укажутъ ему дорогу, а также и назначатъ мѣсто для дневного отдыха и для ночлега.
— Они пріѣдутъ сюда?
— Да, на третій день послѣ полудня.
— Есть еще какія-нибудь новости?
— Король началъ формированіе постоянной арміи, какъ вы ему это совѣтовали; одинъ полкъ уже совершенно сформированъ и снабженъ офицерами.
— Вотъ неудача! Мнѣ необходимо было самому заняться этимъ дѣломъ. Въ цѣломъ королевствѣ есть только извѣстный мнѣ составъ людей, изъ которыхъ можно сформировать регулярную армію.
— Но вы еще болѣе удивитесь, если я вамъ скажу, что во всемъ полку только одинъ инструкторъ.
— Что вы говорите? Не шутка-ли это?
— Нѣтъ; это совершенно вѣрно.
— Какъ мнѣ это непріятно! Но кого выбрали? Было-ли имъ сдѣлано надлежащее испытаніе?
— Я ничего не знаю относительно этого; два кандидата на должность поручиковъ путешествуютъ вмѣстѣ съ королемъ; это два молодыхъ человѣка изъ благородныхъ семей и если вы останетесь тамъ, гдѣ вы теперь, то услышите, какъ имъ будутъ предлагать вопросы. Замѣтьте…
— Это не особенно важныя новости. Я долженъ непремѣнно найти инструктора. Пошлите верхового въ мою военную школу; пусть посланный заморитъ лошадей, но долженъ быть тамъ непремѣнно сегодня вечеромъ и пусть скажетъ…
— Я провелъ подземную проволоку къ школѣ и, если прикажете, я васъ соединю съ нею.
Этотъ звукъ такъ ласкалъ мое ухо! Въ этой атмосферѣ телефоновъ и свѣтовыхъ сообщеній съ отдаленными мѣстностями я опять дышалъ привычною жизнью. Какою глупой, униженной, безжизненной казалась мнѣ эта страна въ теченіе этихъ лѣтъ и какъ я задыхался въ такихъ условіяхъ, но въ то же время я такъ свыкся съ этимъ положеніемъ, что только теперь это замѣтилъ.
Я лично отдалъ приказаніе по телефону начальнику Академіи. Я просилъ его прислать мнѣ немного бумаги, перьевъ и нѣсколько пачекъ спичекъ; мнѣ надоѣло обходиться безъ этихъ удобствъ. Я теперь уже болѣе не носилъ вооруженія и мнѣ можно было носить спички въ карманѣ.
Вернувшись въ монастырь, я нашелъ тамъ очень интересную личность. Аббатъ и его монахи собрались въ большомъ залѣ; они всѣ съ ребяческимъ удивленіемъ и съ самымъ искреннимъ вѣрованіемъ смотрѣли на продѣлки одного новаго, недавно прибывшаго мага. Его одѣяніе было крайне фантастично; оно было такъ же сумасбродно и глупо, какъ обыкновенно бываетъ одѣяніе всѣхъ индѣйскихъ маговъ-врачей; этотъ магъ то бормоталъ, то жестикулировалъ, то разводилъ руками по воздуху, то чертилъ на полу какія-то странныя фигуры — словомъ, дѣлалъ то, что обыкновенно дѣлаютъ въ подобныхъ случаяхъ. Онъ былъ азіатская знаменитость; такъ онъ заявилъ о себѣ и этого было достаточно. Его слова считались совершенно вѣрными, какъ чистое золото.
Какъ легко было сдѣлаться великимъ магомъ въ тѣ времена. Его главною спеціальностью было угадываніе того, что дѣлаетъ тотъ или другой индивидъ на поверхности земного шара въ данную минуту, что онъ раньше дѣлалъ въ какое-либо время и что будетъ дѣлать въ будущемъ. Онъ спросилъ, не желаетъ-ли кто знать что дѣлаетъ восточный императоръ въ данную минуту? Заблестѣвшіе глаза и маханіе руками были краснорѣчивымъ отвѣтомъ, что эта почтительная толпа непремѣнно хотѣла знать, что дѣлаетъ названный монархъ въ данную минуту. Обманщикъ что-то пробормоталъ и затѣмъ сдѣлалъ торжественное заявленіе:
— Великій и могущественный монархъ Востока въ данную минуту даетъ въ руку святого молящагося монаха милостыню — одну, двѣ, три монеты и всѣ онѣ изъ чистаго серебра.
Вокругъ послышались восклицанія:
— Какъ это хорошо! Какъ это прекрасно! Сколько труда, сколько ученія потребовалось для достиженія такого могущества.
Не-хотятъ-ли они узнать, что дѣлаетъ великій властелинъ Индіи? О, конечно! Затѣмъ онъ имъ разсказалъ, что дѣлаетъ египетскій султанъ, король отдаленныхъ морей. И такъ далѣе, и такъ далѣе; при каждомъ новомъ разсказѣ всѣ выражали удивленіе и ихъ возгласы становились все громче и громче. Они все думали, что вотъ-вотъ-онъ какъ-нибудь собьется съ толку; но о чемъ бы на спрашивали его, онъ отвѣчалъ на все съ самою аккуратною точностью. Я видѣлъ, что если дѣло пойдетъ такъ, то я потеряю всякое вліяніе; этотъ парень отстранитъ меня на задній планъ. Мнѣ необходимо вынуть ободъ изъ его колеса и сдѣлать это какъ можно скорѣе. Поэтому я сказалъ:
— Могу я спросить васъ о томъ, что дѣлаетъ одно лицо?
— Говорите смѣло. Я скажу вамъ.
— Это будетъ трудно, почти невозможно.
— Для моего искусства не существуетъ этого слова. Чѣмъ труднѣе загадка, тѣмъ скорѣе я отгадаю ее.
Какъ видите, я постарался возбудить интересъ. Правда, я зашелъ слишкомъ далеко; всѣ затаили дыханіе. Тогда я, возвысивъ голосъ, сказалъ:
— Если вы не ошибетесь — если вы мнѣ скажете правду о томъ, что я хочу знать, — я вамъ дамъ двѣсти серебряныхъ пенсовъ.
— Богатство мое! Я непремѣнно скажу вамъ то, что вы желаете знать.
— Тогда скажите мнѣ, что я дѣлаю правой рукой.
Но тутъ положительно всѣ открыли рты отъ удивленія. Въ цѣлой толпѣ никому не пришло въ голову спросить о томъ, что происходитъ не за нѣсколько десятковъ тысячъ миль отсюда. Магъ былъ пораженъ. Съ нимъ еще никогда не было такого случая въ его практикѣ и это сомкнуло ему уста. Онъ рѣшительно не зналъ, что дѣлать. Онъ смотрѣлъ сконфуженно и не могъ выговорить ни слова.
— Послушайте, — сказалъ я ему, — чего вы ждете? Если вы можете разсказать о томъ, что дѣлаетъ кто-либо на другомъ концѣ земли, то какъ же вы не можете сказать, что дѣлаетъ лицо находящееся отъ васъ на разстояніи какихъ-нибудь трехъ ярдовъ? Люди, стоящіе позади меня, поддержатъ васъ, если вы отгадаете.
Онъ молчалъ.
— Хорошо, — продолжалъ я, — я скажу вамъ, почему вы не хотите сказать; весьма просто, вы сами этого не знаете. Вы магъ! Послушайте, друзья мои, — обратился я къ присутствовавшимъ, — этотъ пріѣзжій — пустой плугъ и лгунъ.
Это поразило монаховъ и привело ихъ въ ужасъ. Они никакъ не могли понять, что дозволялось порицать такія вещи и не знали, какія могутъ выйти отсюда послѣдствія. Водворилась мертвая тишина; у всѣхъ этихъ людей появились въ умѣ разныя суевѣрныя мысли. Но магъ сталъ мало помалу приходить въ себя; когда же на его лицѣ появилась небрежная усмѣшка, то всѣ нѣсколько успокоились, полагая, что онъ имъ не причинитъ зла. Онъ же сказалъ:
— Я оставался безмолвнымъ на пустыя рѣчи этого человѣка. Теперь знайте вы всѣ, что маги такого рода, какъ я, не интересуются дѣлами всякаго смертнаго, а только дѣлами королей, принцевъ, императоровъ, именно тѣхъ, которые родились въ пурпурѣ. Если бы вы спросили меня, чѣмъ теперь занятъ Артуръ, великій король, то я сказалъ бы вамъ это; но дѣла его подданныхъ нисколько меня не интересуютъ.
— О, въ такомъ случаѣ, я васъ не понялъ. Вы сказали «кто-либо», а это все равно, что «всякій».
— Подъ словомъ «кто-либо» я подразумѣваю человѣка высокаго происхожденія, а лучше всего царскаго.
— Это весьма возможно, — сказалъ аббатъ, которому хотѣлось нѣсколько смягчить положеніе вещей и предупредить несчастіе, — такой удивительный даръ посылается только для того, чтобы угадывать о дѣйствіяхъ людей, стоящихъ на высотѣ величія. Вотъ нашъ король. Артуръ…
— Вы хотѣли бы знать, чѣмъ онъ теперь занятъ?
— Мы были бы очень счастливы и очень благодарны за это.
Всѣ были исполнены любопытства и интереса; это, дѣйствительно, были неисправимые идіоты. Они ожидали съ нетерпѣніемъ, что онъ скажетъ и смотрѣли на меня, какъ бы говоря: «Теперь что вы можете на это сказать»? Но тутъ магъ произнесъ:
— Король очень усталъ послѣ охоты и спитъ у себя во дворцѣ, вотъ уже два часа, безъ всякихъ сновидѣній.
— Да благословитъ его Богъ! — сказалъ аббатъ и перекрестился; — да будетъ этотъ сонъ подкрѣпленіемъ для его души и тѣла!
— Да это и было бы такъ, если бы онъ спалъ, — вмѣшался я, — но король не спитъ, а путешествуетъ!
Тутъ опять всѣ смутились при столкновеніи двухъ авторитетовъ. Никто не зналъ, кому вѣрить изъ насъ обоихъ; вѣдь и у меня уже была репутація. Негодованіе мага достигло высшей степени и онъ сказалъ:
— Я зналъ въ моей жизни многихъ прорицателей и маговъ, но ни одинъ изъ нихъ не могъ смотрѣть въ сокровенность вещей безъ помощи чаръ.
— Вы много жили въ лѣсахъ и потому многое и потеряли. Я самъ пользуюсь чарами, чему и была свидѣтелемъ эта братія, но только при извѣстныхъ случаяхъ.
Если бы дѣло дошло до сарказмовъ, то я съ умѣлъ бы изъ этого выпутаться. Это, конечно, озадачило парня. Но аббатъ освѣдомился о томъ, что дѣлаетъ королева и дворъ, и получилъ слѣдующее свѣдѣніе:
— Всѣ они спятъ, потому что такъ же утомлены, какъ и король.
Но я сказалъ:
— Еще вторая ложь. Половина двора занята забавами, а королева и другіе не спитъ, а путешествуютъ. Теперь не можете-ли вы намъ сказать; куда ѣдутъ король, королева и сопровождающіе ихъ придворные?
— Они спитъ теперь, какъ я уже сказалъ; но завтра они поѣдутъ, такъ какъ хотятъ совершить небольшое путешествіе къ морю.
— А гдѣ они будутъ на слѣдующій послѣ завтра день, около вечера?
— Далеко на сѣверъ отъ Камелота и совершатъ уже половину пути.
— Это опять ложь; вы ошиблись на полтораста миль. Ихъ путешествіе будетъ не только совершено на половину, но и окончено; они будутъ здѣсь въ долинѣ.
Это былъ благородный выстрѣлъ! Онъ привелъ въ смущеніе аббата и его монаховъ и поколебалъ почву подъ ногами мага. Я зорко наблюдалъ за всѣмъ этимъ и сказалъ:
— Если король не пріѣдетъ, то пусть меня посадятъ въ заточеніе, а если пріѣдетъ, то тогда васъ посадятъ вмѣсто меня въ заточеніе.
На слѣдующій день я отправился на телефонную станцію и узналъ, что король уже проѣхалъ два города. Точно также я продолжалъ и на другой день слѣдить за его путешествіемъ. На третій день я узналъ, что если все будетъ благополучно, то король пріѣдетъ въ долину въ четыре часа пополудни. Но казалось, что никто въ долинѣ не интересовался его пріѣздомъ; не дѣлалось никакихъ приготовленій для встрѣчи короля, согласно его сану. Это можно было объяснить только тѣмъ, что этотъ магъ старался очернить меня. Это была правда. Я спросилъ одного изъ своихъ пріятелей, монаха, и тотъ сказалъ мнѣ, что магъ посредствомъ дальнѣйшихъ чаръ узналъ, будто король не намѣренъ совершать никакого путешествія, а останется дома. Подумайте только, какъ можно было заслужить репутацію въ такой странѣ. Этотъ народъ видѣлъ, какъ я совершилъ наиболѣе выдающійся въ исторіи образецъ магіи и который долженъ былъ имѣть цѣну въ ихъ глазахъ; но вдругъ этотъ же самый народъ готовъ предпочесть мнѣ какого-то искателя приключеній, у котораго нѣтъ даже никакого доказательства его могущества, кромѣ его пустыхъ бездоказательныхъ словъ. Но такъ какъ было бы крайне невѣжливо оставить короля безъ всякой встрѣчи, то я собралъ богомольцевъ и нѣсколькихъ отшельниковъ и поставилъ ихъ въ два часа пополудни ожидать пріѣзда короля. Аббатъ былъ сильно разгнѣванъ и униженъ, когда я его вывелъ на балконъ и показалъ ему главу государства, навстрѣчу которому не вышелъ ни одинъ монахъ и не слышно было звона колоколовъ для его привѣтствія. Аббатъ лишь только увидѣлъ это, какъ бросился бѣжать насколько у него было силъ. Тотчасъ же зазвонили въ колокола, и изъ всѣхъ зданій въ долинѣ показались монахи и монахини навстрѣчу приближающейся процессіи; вмѣстѣ съ ними былъ и магъ, но его посадили въ заточеніе, по приказанію аббата; теперь его репутація была затоптана въ грязь, а моя вознеслась къ небесамъ. Да, въ такой странѣ человѣкъ всегда можетъ сохранить себѣ текущую репутацію, но онъ не можетъ пріобрѣсти ее искусственнымъ путемъ, а долженъ оставаться въ тѣни и выжидать подходящаго дѣла.
Часть вторая.
правитьКонкурсное испытаніе.
Когда король путешествовалъ для перемѣны воздуха, или предпринималъ какую-нибудь поѣздку, или просто посѣщалъ какого-либо дворянина, живущаго въ дальнемъ разстояніи, желая раззорить его расходами на свое содержаніе, то часть администраціи слѣдовала за королемъ. Таковъ былъ обычай того времени. Коммисія, назначенная для испытанія кандидатовъ, поступающихъ въ ряды арміи, также пріѣхала съ королемъ въ Валлэй: тутъ она могла заниматься своимъ дѣломъ такъ же хорошо, какъ и дома.
Хотя такая экспедиція была нѣкотораго рода отдохновеніемъ для короля, но онъ все же не отказался совершенно отъ нѣкоторыхъ дѣлъ и занимался ими по прежнему. Онъ всегда преслѣдовалъ зло и потому, послѣ захожденія солнца, открылъ судебное засѣданіе, потому что былъ верховнымъ судьею королевскаго суда.
Въ этомъ послѣднемъ дѣлѣ онъ выказывалъ себя всегда съ самой хорошей стороны. Онъ былъ мудрый и человѣколюбивый судья и поступалъ добросовѣстно, насколько это согласовалось съ его умственными способностями. Но, конечно, послѣднія слѣдуетъ принять во вниманіи. Его образованіе или, скорѣе, его воспитаніе придавало его судебнымъ рѣшеніемъ своеобразную окраску. Если происходилъ споръ между дворяниномъ и человѣкомъ низкаго происхожденія, то всѣ симпатіи короля были на сторонѣ привилигированнаго класса — не знаю, подозрѣвалъ-ли онъ это, или нѣтъ. Вѣроятно, что не подозрѣвалъ, такъ какъ въ противномъ случаѣ, не было бы иначе. Жестокость, проявляемая рабовладѣльцами относительно ихъ рабовъ, была извѣстна всему міру, который и дозволялъ это совершенно свободно; привиллегированный классъ аристократія, представлялъ изъ себя группу рабовладѣльцевъ только подъ другимъ названіемъ. Это былъ жестокій звукъ, а между тѣмъ онъ не оскорблялъ никого — даже и самихъ дворянъ — хотя самый фактъ былъ оскорбителенъ: самое положеніе вещей формулировало фактъ. Отталкивающая черта рабства, это именно самый фактъ рабства, но никакъ не его названіе. Стоило только послушать аристократа, какъ онъ отзывался о классахъ, стоящихъ ниже его; какой тонъ и видъ принималъ рабовладѣлецъ, говоря о своихъ рабахъ; отсюда же проявлялся и духъ рабовладѣльцевъ и ихъ жестокія чувства. Это и было результатомъ одной и той же причины во всѣхъ случаяхъ; старый и закоренѣлый обычай, практикуемый владѣльцами, состоялъ въ томъ, что такой человѣкъ смотрѣлъ на себя, какъ на высшее существо. Сужденія короля также часто были несправедливы, но это являлось слѣдствіемъ его ошибочнаго воспитанія; поэтому-то его чувствованія и его симпатіи были совершенно извращены. Онъ такъ же былъ не въ состояніи производить справедливый судъ, какъ не въ состояніи была бы поступать справедливо та мать, которой поручили бы во время голода раздавать молоко; конечно, ея собственныя дѣти всегда получали бы большую долю, чѣмъ остальныя.
И вотъ теперь пришлось королю разбирать крайне любопытное дѣло. Одна молодая дѣвушка, сирота, у которой было порядочное состояніе, вышла замужъ за человѣка, у котораго рѣшительно ничего не было. Имѣніе дѣвушки находилось въ помѣстьи, которое принадлежало церкви. Епископъ этого округа, тщеславный отпрыскъ высшаго дворянства, объявилъ имѣніе принадлежащимъ всему помѣстью, потому что она тайно вышла замужъ и обманула церковь относительно правъ лорда помѣстья — такъ называемаго le droit du Seigneur. А отказъ или уклоненіе отъ исполненія этого права наказывались конфискаціею имѣнія. Молодая женщина мотивировала свою жалобу тѣмъ, что лордъ этого помѣстья былъ епископъ, а упомянутое здѣсь право не могло быть передано другому лицу и потому должно было остаться не приведеннымъ въ исполненіе; самый старый законъ церкви воспрещалъ епископу пользоваться этимъ правомъ. Это было дѣйствительно крайне странное дѣло.
Оно мнѣ напоминало нѣчто такое, что я читалъ во дни моей молодости о крайне замысловатомъ способѣ, посредствомъ котораго лондонскіе альдермэны собрали денегъ для постройки Маншіонъ Гоузъ. Лица, принимавшія таинства не по догматамъ англиканской церкви, лишались права быть избранными въ шерифы Лондона. Эти дессиденты не могли быть избираемы, между тѣмъ, они, не имѣя права уклоняться отъ выборовъ, въ то же время не могли принимать и должности, когда ихъ выбирали. Но эти альдермэны издали еще особое постановленіе закона, состоящее въ томъ, что всякій, отказывающійся отъ этой кандидатуры въ шерифы, платилъ 400 фун. стерл., а отказывающійся отъ этой должности выборный платилъ 600 ф. стерл. Кромѣ того они устроили такъ, чтобы выбирать постоянно дессидентовъ до тѣхъ поръ, пока у нихъ не скопилось 15,000 ф. ст. И вотъ на эти деньги былъ построемъ Маншіонъ Гаузъ; такимъ образомъ, скромные граждане всегда должны помнить о тѣхъ прошедшихъ и плачевныхъ дняхъ, когда кучка янки, проскользнувшая въ Лондонъ, сдѣлалась игрушкою судьбы и ихъ раса получила единственную, но, кромѣ того, и темную репутацію между всѣми правдивыми народами, какіе только были на землѣ.
Дѣло молодой женщины мнѣ казалось справедливымъ, и дѣло епископа, согласно закону, также было справедливо. Я не зналъ, какимъ образомъ король выпутается изъ этого. Но онъ выпутался и вотъ его рѣшеніе:
— Я нахожу, — сказалъ король, — что это очень простое дѣло, его рѣшитъ всякій ребенокъ. Новобрачная должна была принять во вниманіе, какой долгъ связываетъ ее съ феодальнымъ властелиномъ, господиномъ и покровителемъ епископомъ, онъ, вѣроятно, и самъ отказался бы отъ этого, въ виду соблюденія приличія, тогда новобрачная ничего не потеряла бы изъ своего имущества. Но, не исполнивъ своего главнаго долга, она провинилась во всемъ; она обязана отдать епископу все до послѣдняго фартинга.
Положеніе молодой четы было ужасно; они были женаты всего три мѣсяца. Бѣдныя созданія! Три мѣсяца они жили совершенно счастливо, а теперь должны были лишиться всего — рѣшительно всего. Молодая бросилась на шею къ своему мужу, тотъ старался ее утѣшить, но въ его утѣшеніяхъ звучало отчаяніе. Они вышли изъ суда, не имѣя ни дома, ни пристанища, ни хлѣба; они были бѣднѣе всякаго нищаго, сидящаго у дороги.
Конечно, король былъ правъ, рѣшивъ такимъ образомъ это дѣло; онъ, безъ всякаго сомнѣнія, удовлетворилъ и церковь, и аристократію.
Король Артуръ слишкомъ поторопился съ своимъ сформированіемъ арміи, такъ что это было совершенно внѣ моихъ разсчетовъ. Я никакъ не думалъ, что онъ приступитъ къ этому дѣлу въ моемъ отсутствіи; такимъ образомъ, я еще вполнѣ не выработалъ правилъ, на основаніи которыхъ можно было бы принимать офицеровъ въ армію; я находилъ, что каждаго кандидата слѣдуетъ подвергнуть самому строгому испытанію; кромѣ того, я задумалъ составить цѣлый списокъ качествъ, необходимыхъ для военнаго званія, а этими качествами могли обладать только мои инструкторы изъ Вестъ-Поанта. Это все было предположено еще до моего отъѣзда изъ Камелота; но король слишкомъ торопился, ему было желательно сформировать армію какъ можно скорѣе; онъ производилъ испытаніе кандидатамъ, но такое, какое ему пришло самому въ голову.
Мнѣ было любопытно это видѣть; я попросилъ короля позволить мнѣ присутствовать при засѣданіи экзаменаціонной коммиссіи; когда послѣдняя собралась, король и я отправились туда же, а за нами слѣдовали и кандидаты. Одинъ изъ кандидатовъ былъ высокій юноша изъ Вестъ-Поанта, и двое профессоровъ также оттуда.
Когда я взглянулъ на коммиссію, то не зналъ, плакать мнѣ или смѣяться. Глава этой коммиссіи было оффиціальное лицо; должность, занимаемая имъ, называлась въ позднѣйшія столѣтія Norroy King-at-Arms! Два другихъ члена были начальниками бюро въ его департаментѣ, и всѣ трое были патеры; всѣ оффиціальныя лица, умѣвшія читать и писать, были исключительно патеры.
Мой кандидатъ былъ вызванъ первымъ, вѣроятно, изъ любезности ко мнѣ. Глава коммиссіи обратился къ нему оффиціально-торжественнымъ тономъ:
— Имя?
— Мальизъ!
— Чей сынъ?
— Уэбстера.
— Уэбстеръ… Уэбстеръ… Право, не припомню такого имени. Званіе?
— Ткачъ.
— Ткачъ!.. Боже сохрани насъ!
Король вздрогнулъ съ головы до ногъ. Одинъ изъ клерковъ чуть не упалъ въ обморокъ, а другой былъ близокъ къ этому. Патеръ, наконецъ, собрался съ духомъ и сказалъ съ негодованіемъ:
— Довольно! Ступайте!
Но я сталъ просить короля подвергнуть испытанію моего кандидата. Король сталъ было подаваться моимъ просьбамъ, но коммисія заявила, что не станетъ экзаменовать сына ткача. Мнѣ было хорошо извѣстно, что члены этой коммиссіи и не съумѣли бы проэкзаменовать его; поэтому я сталъ просить короля дозволить моимъ профессорамъ подвергнуть его испытанію. Это было дозволено. Тогда и началось испытаніе. Пріятно было слушать, какъ этотъ юноша ясно и отчетливо отвѣчалъ на всѣ вопросы касательно военныхъ наукъ: тактики, артиллеріи, фортификаціи; онъ говорилъ о минахъ и о контръ-минахъ; о сраженіяхъ, о стратегическомъ значеніи мѣстностей; объ осадѣ крѣпостей; о различнаго рода пушкахъ; о револьверахъ, о ружьяхъ и употребленіи ихъ. Онъ оказался также сильнымъ и въ математикѣ, и въ космографіи. Когда экзаменъ кончился, онъ отдалъ честь по военному и вытянулся. Я очень гордился этимъ юношею, такъ какъ видѣлъ, что партія выиграна и на моей улицѣ праздникъ.
Образованіе великая вещь! Этотъ, подвергавшійся испытанію юноша, былъ тотъ самый малый, который при поступленіи въ Уэстъ-Поантъ на мой вопросъ: «Что будетъ дѣлать генералъ, если во время сраженія подъ нимъ убьютъ лошадь»? — отвѣчалъ: «Онъ долженъ скорѣе убѣжать!»
Затѣмъ вызвали одного изъ дворянъ. Я хотѣлъ предложить ему нѣсколько вопросовъ и потому сказалъ:
— Ваша милость умѣетъ читать?
Его лицо вспыхнуло и онъ съ жаромъ обратился ко мнѣ:
— Принимаешь ты меня за клерка, что-ли? Въ моихъ жилахъ течетъ не такая кровь…
— Отвѣчайте на вопросъ!
Онъ нѣсколько умѣрилъ свой пылъ и отвѣтилъ:
— Нѣтъ!
— Умѣете-ли вы писать?
Онъ опять сталъ было входить въ различные комментаріи, но я опять его остановилъ:
— Отвѣчайте прямо на вопросъ; здѣсь не дозволяется входить въ какія-либо разсужденія. Отвѣчайте, умѣете-ли вы писать?
— Нѣтъ!
— Знаете-ли вы таблицу умноженія?
— Я не понимаю, что вы подразумѣваете подъ этимъ?
— Сколько будетъ 6 разъ 9?
— Это скрытая отъ меня тайна по той причинѣ, что углубленіе въ такія знанія вовсе мнѣ не нужно; я избѣгаю даже знакомства съ этимъ.
— Если А торгуетъ у B бочку луку, стоющаго 2 пенса за четверикъ, въ обмѣнъ на овцу, стоющую 4 пенса, и собаку, которая стоитъ одну пенни, а С убьетъ собаку прежде, чѣмъ она ощенилась, такъ какъ она его укусила, принявъ за D, то какую сумму долженъ получить А отъ B и какую часть платятъ за собаку С или D и кто будетъ получать деньги? Если А, то одной пенни будетъ ли достаточно, или можетъ-ли онъ требовать добавочную сумму за ожидаемый приплодъ?
— По истинѣ сказать, я еще никогда не слыхалъ такихъ вопросовъ, которые могутъ только разстроить умъ человѣка и смутить его мысли. Къ чему заставлять меня разбираться со всѣми этими бочками, собаками, съ этими людьми, носящими какія-то безбожныя имена; неужели они не могутъ сами разобраться безъ меня; если я впутаюсь сюда, то еще причиню кому-нибудь убытокъ, а я былъ бы въ отчаяніи, если бы кому-нибудь сдѣлалъ зло, хотя и неумышленно.
— Что вамъ извѣстно относительно притяженія и тяготѣнія?
— Быть можетъ, его милость король обнародовалъ объ этомъ въ то время, когда я лежалъ больной въ началѣ года, и я объ этомъ ничего не слыхалъ.
— Что вы знаете о наукѣ оптики?
— Я знаю губернаторовъ, сенешаловъ замковъ, шерифовъ и массу подобныхъ почетныхъ должностей, но то, что вы называете наукою оптики, я еще никогда не слыхалъ, быть можетъ, эта вновь учрежденная должность.
— Да, въ этой странѣ.
Попробуйте втолковать такому молюску что-либо иное, кромѣ существованія оффиціальныхъ должностей здѣсь, подъ солнцемъ! Сдѣлавъ ему еще нѣсколько вопросовъ, я передалъ его профессрамъ, которые подвергли его испытанію изъ военныхъ наукъ. Но и тутъ онъ оказался совершенно несвѣдущимъ. Онъ зналъ о военномъ дѣлѣ тогдашняго времени: о нанесеніи ударовъ изъ-за куста мнимымъ людоѣдамъ, о боѣ быковъ, о сраженіи на турнирахъ, и больше ничего, такъ что онъ являлся совершенно безполезнымъ, Затѣмъ мы вызвали другихъ дворянчиковъ и тѣ всѣ оказались совершенными невѣждами. Я передалъ ихъ въ руки главы коммисіи, съ полнымъ сознаніемъ, что ихъ пирогъ будетъ изъ затхлой муки. Ихъ предупредительно экзаменовали о различныхъ преимуществахъ:
— Прошу сказать ваше имя?
— Пертиполь, сынъ сэра Пертиполя, барона Барлэй Мэшъ.
— Вашъ дѣдъ?
— Тоже сэръ Пертиполь, баромъ Барлэй Мэшъ.
— Прадѣдъ?
— То же имя и титулъ.
— Прапрадѣдъ?
— Не знаю, милостивый сэръ, тутъ уже линія теряется.
— Но это ничего. Четырехъ поколѣній вполнѣ достаточно и это отвѣчаетъ требуемымъ правиламъ.
— Какимъ правиламъ? — спросилъ я.
— По правилу требуется четыре поколѣнія дворянства, иначе кандидатъ ни можетъ быть выбранъ.
— Человѣкъ не можетъ быть произведемъ въ лейтенанты арміи, если онъ не докажетъ четырехъ поколѣній дворянства?
— Именно такъ; но не только онъ не можетъ быть произведенъ въ лейтенанты, но вообще въ офицеры.
— О, это удивительная вещь! Но почему требуется именно это достоинство?
— Почему? Это слишкомъ смѣлый вопросъ, милостивый сэръ и патронъ.
— Я вижу, вижу; это совершенно одно и то же. Право, это удивительно. Въ первомъ случаѣ человѣкъ долженъ имѣть четыре поколѣнія предковъ, погруженныхъ во мракъ невѣжества и онъ получаетъ право управлять живыми людьми, судьба которыхъ находится въ его обезсилѣнныхъ рукахъ.
Король сказалъ:
— Но истинѣ сказать, я не нахожу ничего страннаго въ этомъ законѣ. Всѣ почетныя и выгодныя мѣста въ арміи принадлежатъ по праву людямъ благородной крови; такимъ образомъ, всѣ такія мѣста въ арміи составляютъ ихъ неотъемлемую собственность и остаются за ними безъ всякихъ правилъ. Правило существуетъ лишь для опредѣленія границъ. Главная цѣль заключается въ охраненіи отъ новой крови, которая можетъ породить только презрѣніе къ этимъ должностямъ и тогда люди высокаго происхожденія совершенно устранятся отъ нихъ. Я вполнѣ заслуживалъ бы порицанія, если бы допустилъ такое бѣдствіе. Вы можете это дозволить, если вамъ такъ нравится, потому что вы облечены властью, но если король дозволитъ такую вещь, то это сочтется сумасбродствомъ съ его стороны, которое покажется никому непонятнымъ.
— Я подчиняюсь. Продолжайте, сэръ начальникъ коллегіи герольдовъ!
Предсѣдатель коммисіи сказалъ:
— За какой великій подвигъ для славы трона и государства основатель вашей великой линіи удостоился званія британскаго дворянства?
— Онъ построилъ пивоварню.
— Сэръ, коммисія находитъ этого кандидата вполнѣ отвѣчающимъ всѣмъ требованіямъ для военной команды и это рѣшено послѣ надлежащаго испытанія его конкуррента.
Конкуррентъ выступилъ впередъ и также доказалъ четыре поколѣнія дворянства.
Онъ пока оставался въ сторонѣ, а къ сэру Петриполю обратились съ вопросомъ:
— Изъ какого сословія была жена основателя вашего рода?
— Она была изъ хорошаго рода поселянъ, хотя и не дворянскаго происхожденія, но отличалась граціею, красотою и добротою, безпорочною жизнью, прекраснымъ характеромъ, такъ что въ этомъ отношеніи не уступала самымъ знатнымъ лэди страны.
— Хорошо; подождите. — Затѣмъ онъ позвалъ снова дворянчика послѣ нѣсколькихъ минутъ размышленія: — Скажите мнѣ, въ какихъ условіяхъ жила ваша прабабушка, когда ей было даровано британское дворянство?
— Она была фавориткою короля и достигла такого высокаго положенія, благодаря своимъ личнымъ достоинствамъ, между тѣмъ, какъ раньше она была бѣдная швея.
— Ахъ, это и есть настоящее дворянство и совершенно естественная примѣсь. Лейтенантство за вами, прекрасный сэръ; но не сердись за это; правда, что это весьма скромная стезя, но по ней ты можешь дойти до болѣе высокихъ почестей, которыхъ ты достоинъ, благодаря твоему высокому положенію.
Я былъ положительно доведемъ всѣмъ этимъ до крайняго униженія; я надѣялся восторжествовать надъ всѣми и совершенно ошибся въ своихъ разсчетахъ.
Особенно мнѣ было совѣстно взглянуть въ лицо представленному мною кандидату. Я сказалъ ему, чтобы онъ шелъ домой, вооружился бы терпѣніемъ и ждалъ бы, такъ какъ еще не все кончено.
У меня была частная аудіенція у короля и я сдѣлалъ ему одно предложеніе. Я ему сказалъ, что съ его стороны было весьма хорошо принимать въ офицеры полка только людей дворянскаго происхожденія и онъ не могъ сдѣлать болѣе разумнаго распоряженія. У него являлась прекрасная мысль причислить пятьсотъ офицеровъ къ этому полку; дѣйствительно, можно будетъ причислять къ этому полку столько офицеровъ, сколько найдется въ странѣ дворянъ и родственниковъ этихъ дворянъ, такъ что въ полку можетъ очутиться въ пять разъ больше офицеровъ, чѣмъ нижнихъ чиновъ; но это будетъ собственный полкъ короля, завидный полкъ, куда будутъ стремиться всѣ дворяне; онъ будетъ сражаться по своему способу, во время войны пойдетъ, куда захочетъ и придетъ, когда, захочетъ и останется совершенно независимымъ. Затѣмъ, мы сформируемъ другой полкъ по выработаннымъ мною правиламъ; конечно, въ этотъ полкъ будутъ принимать и аристократію, но предварительно послѣ извѣстнаго испытанія; этотъ послѣдній полкъ будетъ исполнять всю работу; когда собственному полку короля вздумается отправиться на людоѣдовъ, или куда-либо въ другое мѣсто для развлеченія и перемѣны воздуха, то онъ вполнѣ можетъ пользоваться такимъ отдыхомъ, такъ какъ останется другой полкъ и дѣло будетъ въ хорошихъ рукахъ и въ его оісутствіи всѣ будетъ идти по старому. Король былъ въ восторгѣ отъ этой мысли.
Лишь только я это замѣтилъ, какъ принялъ это къ свѣдѣнію. Я полагалъ, что, наконецъ, выпутался изъ этой рутинной колеи. Видите-ли, короли Пендрагонскаго племени были очень плодливы и живучи. Всякій разъ, когда у нихъ рождался ребенокъ, а это случалось очень часто — то изъ устъ народа вылетала дикая радость, а ихъ сердца грызла тоска. Радость представляла спорный пунктъ, а тоска была совершенно искренна, такъ какъ по случаю этого являлся новый королевскій надѣлъ. Списокъ всѣхъ этихъ королевичей былъ очень длиненъ и это ложилось тяжелымъ бременемъ на казну, угрожая ей опасностью. Но Артуръ не вѣрилъ этому послѣднему факту и не хотѣлъ принимать отъ меня никакихъ проектовъ, для замѣны чѣмъ-либо другимъ королевскаго надѣла. У него была какая-то особая пассія къ королевскому надѣлу; онъ смотрѣлъ на него какимъ-то священнымъ благоговѣніемъ; ничто не могло его такъ разгнѣвать, какъ если кто-либо осмѣливался нападать на такое установленіе.
Теперь я вполнѣ надѣялся выиграть это дѣло. Я думалъ, что составлю этотъ знаменитый полкъ изъ однихъ только офицеровъ и въ немъ не будетъ ни одного нижняго чина. Половина этого полка будетъ состоять изъ дворянъ; они займутъ всѣ должности до генералъ-маіора, будутъ служить безвозмездно и платить за свое содержаніе; они съ удовольствіемъ исполнятъ все это, когда узнаютъ, что остальная часть полка состоитъ исключительно изъ принцевъ крови. Эти принцы крови будутъ занимать должности, начиная отъ генералъ-лейтенанта до фельдмаршала; государство будетъ имъ платить хорошее жалованье, обмундировывать и содержатъ ихъ. Кромѣ того, ко всѣмъ принцамъ крови будутъ обращаться съ извѣстнымъ громкимъ титуломъ (который я для этого придумаю), и только они одни будутъ вправѣ носить этотъ титулъ въ цѣлой Англіи. Наконецъ, всѣмъ принцамъ крови предстоитъ совершенно свободный выборъ: вступить въ полкъ, носить громкій титулъ, но отказаться отъ королевскаго надѣла или же не вступать въ полкъ и пользоваться надѣломъ. Это касалось всѣхъ, даже новорожденныхъ, которыхъ родители могли записывать въ полкъ и пользоваться ихъ жалованьемъ и содержаніемъ.
Я прекрасно зналъ, что положительно всѣ мальчики будутъ приписаны къ полку; такимъ образомъ, всѣ существующіе надѣлы будутъ уничтожены; новорожденнаго всегда припишутъ къ полку, въ этомъ не оставалось никакого сомнѣнія. Въ теченіе какихъ-нибудь двухъ мѣсяцевъ такое странное и аномальное учрежденіе, какъ королевскій надѣлъ, перестанетъ быть живымъ фактомъ и займетъ мѣсто только между курьезами минувшаго времени.
Первая газета.
Когда я сказалъ королю, что намѣренъ идти ночью переодѣтымъ въ платье обыкновеннаго свободнаго человѣка для ознакомленія съ жизнью народа, то король былъ до такой степени пораженъ этою новою мыслью, что рѣшилъ и самъ сдѣлать тоже самое. Онъ находилъ, что его лично ничто не можетъ остановить и для этого онъ оставитъ всѣ дѣла; такая идея ему очень нравилась и онъ мечталъ объ этомъ нѣсколько дней. Онъ хотѣлъ какъ можно скорѣе принести въ исполненіе свое желаніе; но я ему объяснилъ, что нужно прежде исполнить церемонію относительно королевскаго попеченія о болящихъ, чтобы не обмануть надеждъ ожидавшихъ и тогда уже отправиться въ путь. Затѣмъ онъ долженъ предупредить королеву, что уѣзжаетъ на нѣсколько дней. Но лишь только я сказалъ объ этомъ, какъ лицо короля омрачилось и онъ сердито пробормоталъ:
— Развѣ ты забылъ, что когда Лаунсело здѣсь, то она не нуждается въ королѣ и ей все равно, бываетъ-ли, онъ дома или нѣтъ. Но тутъ я постарался перемѣнить предметъ разговора. Дѣйствительно, Геневера была очень очень красива, но въ то же время крайне легкомысленна. Я никогда не вмѣшивался въ это дѣло; оно до меня не касалось. Между тѣмъ королева часто спрашивала меня:
— Сэръ Патронъ, видѣлъ-ли ты сэра Лаунсело?
Такъ какъ я замѣчалъ, что это было крайне непріятно королю, то я и старался избѣгать всѣхъ подобныхъ столкновеній.
Здѣсь въ странѣ существовало весьма практичное постановленіе — попеченіе короля о больныхъ. Въ день такого засѣданія король возсѣдалъ на тронѣ подъ балдахиномъ, а около него тѣснилось духовенство. На видномъ мѣстѣ стоялъ Марсенель — отшельникъ, нѣчто въ родѣ врача. Онъ представлялъ королю больныхъ. А на полу, ближе къ дверямъ, лежали и сидѣли больные, тѣсно прижавшись другъ къ другу, при сильномъ освѣщеніи. Это представляло картину; казалось, что все это было подобрано умышленно, тогда какъ на самомъ дѣлѣ это являлось само собою. Тутъ находилось до восьми сотъ больныхъ. Представленіе больныхъ королю шло крайне медленно; для меня такая церемонія теряла прелесть новизны, потому что я много разъ видѣлъ это прежде, а теперь она меня утомляла; но этикетъ требовалъ тутъ моего присутствія. Врачъ также былъ необходимымъ при этой церемоніи; тутъ было много такихъ людей, которые являлись только для того, чтобы лично видѣть короля, другіе же единственно для того, чтобы получить монету и поэтому выдавали себя за больныхъ. Въ то время коинъ была небольшая золотая монета, равняющаяся по своей стоимости трети доллара. Вы можете себѣ представить, сколько было охотниковъ на эти деньги. Но я задумалъ тайно распорядиться этимъ дѣломъ самъ. За недѣлю до своего отъѣзда изъ Камелота, я внесъ въ казначейство шесть седьмыхъ суммы, назначенной для раздачи больнымъ, а одну седьмую суммы приказалъ отчеканить въ пятицентные никели и отдалъ это въ распоряженіе главы королевскаго департамента попеченія о больныхъ; никель замѣнялъ золотой коинъ и эти никеля раздавались больнымъ. Вообще я находилъ, что слѣдуетъ давать столько, сколько возможно, не нанося ущерба казнѣ. Старинные золотые и серебряные коины были неизвѣстнаго происхожденія, но нѣкоторые изъ нихъ остались еще отъ временъ римлянъ. Эти монеты были штампованы, а не вычеканены; девизы на нихъ стерлись отъ времени и отъ употребленія, такъ что рѣшительно нельзя было ничего разобрать. Я находилъ, что новый блестящій никель, на одной сторонѣ котораго было изображеніе короля, а на другой Геневеры съ какимъ-либо благочестивымъ изрѣченіемъ, принимался больными съ такою же радостью, какъ и коинъ, но въ тоже время это составляло большую экономію, какъ это видно изъ слѣдующаго вычисленія: каждую недѣлю являлось отъ 700—800 больныхъ; по прежнимъ распоряженіямъ это стоило около 240 ф. ст., а согласно моему распоряженію это обходилось 35 ф. ст., такъ что сберегалось около 200 ф. ст.
Во время церемоніи Маринель бралъ больного, осматривалъ его, и если находилъ въ немъ какую либо болѣзнь, то представлялъ его королю. Одинъ изъ патеровъ произносилъ слова: «Они возлагали свои руки на больного и тотъ исцѣлялся». Король проводилъ рукою по язвамъ больного, пока продолжалось чтеніе; потомъ выдавалъ ему никель, вѣшая его на шею больному, и отпускалъ его. Вы думаете, что это приносило исцѣленіе? Конечно; иногда сильная вѣра способствуетъ исцѣленію. У Астолата была построена часовня на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ явилась Пресвятая Дѣва одной дѣвушкѣ, которая пасла гусей; въ часовнѣ была повѣшена картина, изображавшая это происшествіе, картина, къ которой, вы думаете, быть можетъ, было опасно приближаться больному; но напротивъ того, туда ежегодно стекались тысячи больныхъ и хромыхъ и многіе получали тамъ исцѣленіе послѣ молитвы въ часовнѣ; сначала я самъ этому не вѣрилъ, но, побывавъ въ часовнѣ, вполнѣ въ этомъ убѣдился; я видѣлъ многихъ хромыхъ, ходившихъ въ Камелотѣ цѣлые годы на костыляхъ, но эти больные послѣ посѣщенія часовни и молитвы въ ней получили исцѣленіе; въ часовнѣ было оставлено множество костылей, какъ вещественное доказательство исцѣленія больныхъ.
Въ другихъ мѣстахъ эксперты собирали больныхъ въ комнатѣ и молились вмѣстѣ съ ними, взывая къ ихъ вѣрѣ, и страждущіе выходили оттуда, получивъ исцѣленіе.
Въ дни моей молодости англійскіе монархи перестали исполнять эту церемонію, но тутъ не было никакой причины къ недовѣрію, такъ какъ изъ пятидесяти больныхъ выздоравливали, по крайней мѣрѣ, сорокъ девять.
Уже три часа продолжалась эта церемонія; патеры читали молитвы; больные подходили къ королю и отходили отъ него. Я чувствовалъ сильную усталость и сѣлъ у открытаго окна; уже пятисотый больной подошелъ къ королю, какъ вдругъ съ улицы донесся до меня звукъ, который показался мнѣ чудною мелодіею, звукомъ рожка, напомнившимъ мнѣ время, до котораго оставалось еще тринадцать столѣтій: "Камелотъ, еженедѣльный Госсона и литературный Вулканъ, « — всего только два цента! Описаніе чуда въ Валлэй Голинессъ!» Этотъ газетчикъ мнѣ показался выше самого короля. Но я былъ единственный человѣкъ, знавшій и понимавшій то значеніе, которое будетъ имѣть въ мірѣ этотъ народившійся волшебникъ.
Я бросилъ изъ окна никель и получилъ газету. Газетчикъ, Адамъ въ своемъ родѣ, завернулъ за уголъ. Какъ мнѣ было пріятно видѣть газету, держать ее въ своихъ рукахъ. Но вотъ мой взоръ упалъ на оглавленіе. Я такъ долго жилъ въ удушливой атмосферѣ почтенія, уваженія, возвеличенія, что это подѣйствовало на меня, какъ струя холодной воды.
ЗАПРУЖЕНІЕ ВОДЫ.
Мерлэнъ, дѣйствующій своимъ искусствомъ, но принужденный
ОТКАЗАТЬСЯ.
НЕЗАПРУЖЕННЫЙ КОЛОДЕЗЬ, ИЗВЕРГАЮЩІЙ
АДСКІЙ ОГОНЬ И ДЫМЪ И ГРОМЪ.
Удивленіе глупцовъ.
Несравнимое торжество
и такъ далѣе и такъ далѣе. Да, это было слишкомъ сильно. Когда-то я радовался этому и не находилъ въ этомъ ничего особеннаго, но теперь эти замѣтки мнѣ показались противорѣчивыми. Это было нѣчто въ родѣ арканзаскаго журнализма, но это не былъ арканзаскій журнализмъ. Кромѣ того, въ послѣднихъ строкахъ было замѣтно, что хотятъ нанести оскорбленіе отшельникамъ. Вообще во всей газетѣ замѣтенъ былъ какой-то рѣзкій тонъ, что мнѣ крайне не понравилось.
Сэръ Лаунсело встрѣтился въ битвѣ совершенно неожиданно съ старымъ королемъ Ирландіи Агравэнсомъ на прошлой недѣлѣ въ болотѣ, къ югу отъ свиного хлѣва сэра Бальморали ле-Мервельезъ. Вдова извѣщена объ этомъ.
Экспедиція № 3 отправится перваго слѣдующаго мѣсяца въ поиски за сэромъ Саграморомъ ле-Дезироусъ. Эта экспедиція находится подъ командою славнаго рыцаря Родъ Лафеса и его помощниковъ сэръ Персэнта Индѣйскаго, человѣка знающаго, вѣжливаго, умнаго и далѣе сэра Паламида Сарацинскаго, который самъ не изъ породы брусники. Это не пикникъ, а эти люди воображаютъ, что занимаются дѣломъ.
Читатели Госанны съ большимъ сожалѣніемъ прочтутъ, что красивый, популярный сэръ Чаролэ Гауль, пробывшій около мѣсяца въ Булль-Галибутѣ и очаровавшій всѣхъ своими манерами и изяществомъ, теперь уѣзжаетъ домой. Покажитесь намъ еще разъ, Чарли!
Распоряженіе похоронами послѣдняго сэра Дэлліанса, сына герцога Корнуэльскаго, убитаго въ борьбѣ съ исполиномъ Поттедъ Блуджонъ въ прошлый вторникъ, находится въ рукахъ услужливаго Мулебля, такого человѣка, который считаетъ своимъ наибольшимъ удовлетвореніемъ исполненіе послѣдняго грустнаго долга. Испытайте его!
Искренняя благодарность отъ конторы Госсанна, отъ издателя и всѣхъ служащихъ, внимательному лорду Гэй Стюартъ третьему помощнику дворцоваго камердинера за присланное мороженое въ такомъ количествѣ, что глаза получателей наполнились слезами благодарности. Если этой администраціи попадобится черкнуть что-либо о какомъ-нибудь имени передъ слѣдующими повышеніями, то Госсанна это постарается внушить.
Дѣвица Ирена Дьюлэнъ изъ Соутдзъ Асмолантъ посѣтила своего дядю, извѣстнаго своею популярностью хозяина Сантльмэнсъ Бордингъ Гаузъ, Ливеръ Лэнъ, въ этомъ городѣ.
Молодой Баркеръ, починщикъ кузнечныхъ мѣховъ, вернулся домой и совершенно поправился послѣ своего путешествія по окрестнымъ кузницамъ. Смотри его адресъ.
Весьма понятно, что для начинающаго это была изрядная журналистика. Я прекрасно это зналъ, но все же тутъ было нѣчто обезнадеживающее. «Придворная хроника» мнѣ понравилась больше; дѣйствительно, ея простая и полная достоинства почтительность дѣйствовала освѣжающимъ образомъ послѣ всѣхъ этихъ фамильярностей. Но все же и этотъ отдѣлъ требовалъ улучшеній. Въ придворной хроникѣ совершенно нѣтъ разнообразія. Самое лучшее разнообразить факты, это придавать имъ другую форму; если вамъ приходится повторять одинъ и тотъ же фактъ, то можно облечь его въ новыя слова, придавъ ему иную внѣшнюю оболочку. Это обманываетъ глазъ; вамъ кажется, что это новый фактъ; это даетъ вамъ мысль, что дворъ занятъ самыми разнообразными дѣлами; это подзадориваетъ васъ, и вы проглотите цѣлый столбецъ съ большимъ аппетитомъ, сами того не замѣчая, что это бочка супу, приготовленнаго изъ однихъ бобовъ. Способъ Кларенса былъ хорошъ по своей простотѣ, ясности и дѣловитости, но все же это былъ не лучшій способъ.
Въ понедѣльникъ король катался въ паркѣ.
" вторникъ " " " "
" среду " " " "
" четвергъ " " " "
" пятницу " " " "
" субботу " " " "
" воскресенье " " "
Но все же, повертывая и перечитывая газету вдоль и поперекъ, я былъ очень доволенъ. Тутъ являлись неточности, опечатки, но все же ихъ было не такъ много, чтобы стоило говорить о нихъ; все же такая газета была достаточно хороша для Арканзаса и слишкомъ хороша для подданныхъ Артура. Конечно, грамматика страдала, словосочиненіе также, но и это была не велика бѣда. Вообще тутъ было много недостатковъ, но человѣкъ не долженъ критиковать другого, если самъ не умѣетъ стоять прямо.
Я слишкомъ проголодался въ литературномъ отношеніи и по тому быстро пробѣжалъ газету; но мнѣ не долго пришлось наслаждаться новорожденнымъ. Монахи обступили меня и осыпали вопросами: — Что это за курьезная вещь? Что это такое? Носовой платокъ? Покрывало для сѣдла? Часть рубашки? Изъ чего это сдѣлали? Какъ это тонко и непрочно! Это рвется? Подъ дождемъ можетъ вымокнуть? Тутъ написано что-нибудь, или это только украшенія? Они подозрѣвали, что тутъ нѣчто написано, такъ какъ тѣ, которые знали по латыни и понимали по гречески, узнали нѣкоторыя буквы, но въ цѣломъ не могли вывести изъ этого никакого заключенія. Я постарался объяснить имъ это въ самой просто формѣ:
— Это общественная газета; въ другое время я вамъ объясню, что это такое. Это не матерія, а сдѣлано изъ бумаги; когда-нибудь я объясню вамъ, что такое бумага. Проведенныя линіи — это матеріалъ для чтенія; онъ написанъ не рукою, а напечатанъ; при случаѣ я вамъ объясню и что такое печатаніе. Напечатано тысячу такихъ листковъ одинъ точь въ точь, какъ другой во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ.
Тогда послышались громкія восклицанія:
— Тысячу листковъ! Ужасная работа! Надъ нею должны трудиться нѣсколько человѣкъ цѣлый годъ.
— А между тѣмъ тутъ работали только одинъ день двое, мужчина и мальчикъ.
Тутъ они осѣнили себя крестнымъ знаменіемъ и воскликнули:
— Ахъ, это чудо! Темная работа волшебства!
Но я оставилъ ихъ при этомъ мнѣніи. Затѣмъ я прочелъ тихимъ голосомъ тѣмъ немногимъ, которые столпились около меня съ своими бритыми головами, все то, что было напечатано. Я прочелъ имъ о чудѣ съ колодцемъ и опять послышались восклицанія:
— Ахъ, какъ это вѣрно! Какъ удивительно! Какъ чудно!
Они пожелали взять газету въ руки, разсматривали ее, любовались ею; разбирали таинственныя для нихъ письмена. Но какъ мнѣ пріятно было смотрѣть на эти склоненныя головы, на эти сіяющія лица, на эти краснорѣчивые взоры! Но и удивленіе и интересъ къ газетѣ не являлись-ли краснорѣчивою данью и непринужденнымъ комплиментомъ, обращеннымъ ко мнѣ? Я понялъ теперь, что чувствуетъ мать, когда постороннія женщины или пріятельницы берутъ на руки ея новорожденное дитя, склоняются надъ нимъ, любуясь имъ, точно весь міръ исчезъ изъ ихъ сознанія въ настоящую минуту. Я знаю, что она чувствуетъ; болѣе удовлетвореннаго самолюбія не существуетъ; король, побѣдитель, поэтъ достигаетъ только до половины пути къ этой свѣтлой далекой вершинѣ и чувствуетъ только половину такого божественнаго довольства.
Въ теченіе всего остального времени этого засѣданія моя газета переходила отъ группы къ группѣ по всему залу, а мой счастливый взоръ слѣдилъ за нею; я сидѣлъ неподвижно, исполненный удовлетворенія, упоенный радостью. Да, это было блаженство, я вкусилъ его и врядъ-ли мнѣ когда удастся вкушать его опять.
Янки и король путешествуютъ инкогнито.
Когда настало время ложиться спать, я пригласилъ короля въ свою частную квартиру, чтобы тамъ остричь ему волосы и помочь переодѣться въ простое платье. Высшіе классы подстригали волосы только на лбу, а сзади они ниспадали локонами на плечи; низшіе классы подстригали волосы вокругъ всей головы. Рабы вовсе не стригли волосъ и давали имъ рости совершенно свободно. Я обрѣзалъ локоны короля; подрѣзалъ ему усы и бакенбарды и старался дѣлать это, какъ можно небрежнѣе; затѣмъ онъ надѣлъ сандаліи, грубую шерстяную одежду коричневаго цвѣта, которая прямо спускалась отъ затылка ниже колѣнъ. Въ такомъ видѣ король былъ не только однимъ изъ красивыхъ людей королевства, но былъ даже дуренъ, нисколько не привлекателенъ и имѣлъ крайне простоватый видъ. Мы съ нимъ одѣлись и загримировались совершенно одинаково и намѣревались выдать себя за мелкихъ фермеровъ, или за управляющихъ фермою, или за пастуховъ, или за извощиковъ, или за деревенскихъ ремесленниковъ; нашъ костюмъ вполнѣ подходилъ по своей дешевизнѣ и прочности для бѣднаго сельскаго люда. Я не подразумѣваю тутъ, что онъ подходилъ для бѣдныхъ вообще, но это былъ самый дешевый матеріалъ, какой только можно было найти для мужского платья — весьма понятно, мануфактурмый матеріалъ.
Намъ удалось ускользнуть изъ замка за часъ до разсвѣта, а до восхожденія солнца мы уже прошли восемь или десять миль и находились въ скудно обработанной странѣ. У меня былъ взятъ съ собою дорожный мѣшокъ съ провизіею, чтобы король могъ закусить по пути, пока мы доберемся до какой-нибудь деревни. Я нашелъ удобное мѣсто у дороги, гдѣ король могъ бы посидѣть; затѣмъ я далъ ему закусить и сказалъ, что отправлюсь поискать воды. Я сдѣлалъ это съ намѣреніемъ, чтобы и самому найти себѣ удобное мѣсто и отдохнуть, такъ какъ я не привыкъ садиться въ присутствіи короля; даже и во время засѣданій совѣта я садился только тогда, когда засѣданія затягивались слишкомъ долго; для этого у меня была пустяшная небольшая вещь безъ спинки, на подобіе опрокинутой воронки, которая была такъ же удобна, какъ и зубная боль. Я не хотѣлъ тотчасъ же входитъ въ фамильярность съ королемъ, но думалъ это сдѣлать постепенно. Конечно, намъ слѣдовало бы сидѣть вмѣстѣ съ мимъ, иначе люди могли бы заподозрить что нибудь странное; но все же съ моей стороны было бы крайне неполитично становиться съ нимъ на равную ногу, когда въ этомъ еще не представлялось необходимости.
Я нашелъ воду на разстояніи трехъ сотъ ярдовъ и отдохнулъ тамъ минутъ двадцать, какъ вдругъ услышалъ голоса. Я полагалъ, что это поселяне, идущіе на работу, потому что никто иной не встаетъ такъ рано. Но когда эти проѣзжающіе показались изъ за поворота дороги, то я увидѣлъ, что это не поселяне, а знатные люди; тутъ были навьюченные мулы и прислуга. Мнѣ все это было видно черезъ небольшой просвѣтъ въ чащѣ кустарника. Мнѣ казалось, что эти люди проѣдутъ мимо короля, прежде чѣмъ я успѣю предупредить его; но отчаяніе придаетъ вамъ силы и я опрометью бросился къ тому мѣсту, гдѣ сидѣлъ король; я прибѣжалъ какъ разъ во время.
— Простите, король, но намъ не приходится терять времени на церемоніи. Вставайте скорѣе! Ѣдутъ какіе-то знатные люди.
— Развѣ тутъ есть что-нибудь особенное? Пусть себѣ ѣдутъ.
— Но, вѣдь, вамъ нельзя сидѣть. Встаньте! И примите самую почтительную позу, когда они будутъ проѣзжать мимо васъ. Вы, вѣдь, поселянинъ. Развѣ вы это забыли?
— Совершенно вѣрно; я забылъ объ этомъ. Я задремалъ и видѣлъ сонъ, будто намѣренъ вести войну съ галлами.
Говоря это, онъ всталъ, но только не такъ быстро, какъ всталъ бы фермеръ при такихъ обстоятельствахъ.
— Примите почтителыіую позу! Милостивый лордъ… Король! Наклоните голову! Ниже! Еще ниже!
Онъ сдѣлалъ все, что могъ и имѣлъ такой смиренный видъ, точно скривившаяся цитадель въ Пизѣ. Вотъ все, что можно было сказать объ этомъ. Дѣйствительно, это показалось настолько страннымъ, что возбудило неудовольстіе по всей линіи проѣзжихъ а какой-то высокомѣрный ливрейный лакей въ концѣ одной изъ колоннъ поднялъ уже бичъ; я быстро заслонилъ короля, какъ разъ во время; въ этотъ моментъ между проѣзжими раздался громкій взрывъ хохота. Но я тутъ же сталъ умолять короля но обращать на это вниманія. Онъ старался преодолѣть себя, но ему это досталось дорогою цѣною; казалось, онъ готовъ былъ бы разомъ проглотить всю эту процессію. Но я сказалъ:
— Наше приключеніе можетъ кончиться очень плохо; у насъ нѣтъ никакого оружія и намъ нельзя тягаться съ этою вооруженною шайкою. Для того, чтобы имѣть успѣхъ въ нашемъ предпріятіи, слѣдуетъ не только переодѣться поселянами, но и поступать такъ, какъ поступаютъ поселяне.
— Совершенно разумно и противъ этого ничего нельзя сказать. Пойдемте, сэръ Патронъ; я буду внимательнымъ и постараюсь употребить всѣ усилія, чтобы исполнять мою роль, какъ можно лучше.
Онъ сдержалъ слово; но все же я не имѣлъ минуты покоя. Конечно, вамъ случалось видѣть неразумнаго ребенка, только что начавшаго ходить и который такъ любитъ предпринимать небольшія странствованія, а мать съ тревогою и безпокойствомъ слѣдитъ за каждымъ его шагомъ и часто предупреждаетъ его на волосъ отъ опасности; да, тотъ, кому это случалось видѣть, тотъ видѣлъ короля и меня.
Если бы я предвидѣлъ все это, то ни за что не согласился бы на такое опасное предпріятіе; сопровождать короля, переодѣтаго крестьяниномъ — значитъ все время находиться въ самомъ возбужденномъ состояніи.
Король постоянно пугалъ меня и всегда это было самымъ неожиданнымъ образомъ. На второй день къ вечеру я замѣтилъ, что у короля мелькаетъ изъ подъ одежды какой-то блестящій предметъ.
— Боже мой! — воскликнулъ я, — откуда вы это взяли?
— Я купилъ это вчера въ гостинницѣ у одного контрабандиста.
— Но къ чему вы это купили?
— Мы отдѣлались нѣсколько разъ отъ опасности, благодаря твоему присутствію духа; но я подумалъ, что съ моей стороны будетъ благоразумнѣе запастись оружіемъ.
— Но люди нашего званія не имѣютъ права носить оружія. Что скажетъ какой-нибудь лордъ или просто человѣкъ привиллегированнаго званія, если замѣтитъ мечъ у простого поселянина.
На наше счастье тутъ никого не было; я умолялъ короля бросить оружіе; но это было такъ же трудно, какъ уговорить ребенка бросить новую блестящую вещь, которая можетъ причинить ему вредъ. Мы шли молча, погруженные въ размышленіе. Наконецъ, король сказалъ:
— Если ты знаешь, что я думаю предпринять что либо опасное, то почему ты не предостережешь меня?
Это былъ странный вопросъ и я рѣшительно терялся въ догадкахъ, какъ на него отвѣтить; наконецъ, я придумалъ самую естественную вещь.
— Но какимъ образомъ могутъ быть мнѣ извѣстны ваши мысли, государь?
Король остановился и пристально посмотрѣлъ на меня.
— Я полагалъ, что ты стоишь выше Мерлэна; въ магіи заключается все твое искусство. Но прорицательство стоитъ выше магіи. Мерлэнъ прорицатель.
Я видѣлъ, что сдѣлалъ ошибку и потерялъ почву подъ ногами. Послѣ глубокаго обсужденія и тщательнаго обдумыванія я сказалъ:
— Государь, я не понялъ; но тотчасъ объясню вамъ это. Бываютъ два рода прорицательства. Первое это прорицательство близкихъ вещей, а второе — прорицательство вещей, которыя должны произойти черезъ нѣсколько столѣтій. Какъ вы думаете, который даръ стоитъ выше?
— О, конечно, послѣдній!
— Совершенно вѣрно. А Мерлэнъ обладаетъ этимъ даромъ?
— Отчасти, да. Онъ предсказалъ тайны моего рожденія, будущее царствованіе, а теперь уже прошло двадцать лѣтъ.
— Говорилъ-ли онъ еще что-нибудь о дальнѣйшемъ будущемъ?
— Я думаю, онъ не могъ ничего сказать объ этомъ.
— По всей вѣроятности, это его предѣлъ. У всѣхъ прорицателей есть своя граница. Границею нѣкоторыхъ великихъ прорицателей бываетъ періодъ въ сто лѣтъ.
— Мнѣ кажется, что это не очень много.
— Впрочемъ, было два великихъ прорицателя, періодъ прорицательства которыхъ простирался — одного на четыреста лѣтъ, а другого на шестьсотъ и еще былъ одинъ великій прорицатель, который предсказывалъ за семьсотъ двадцать лѣтъ.
— О, какъ это удивительно!
— Но что они въ сравненіи со мною; рѣшительно ничто!
— Какъ? Неужели ты можешь предсказывать за такой громадный періодъ времени, какъ…
— Семьсотъ лѣтъ? Я вижу такъ же ясно, какъ видитъ съ высоты глазъ орла и могу видѣть за тринадцать съ половиною вѣковъ впередъ.
Надо было видѣть удивленіе короля, остановившагося съ широко раскрытыми глазами! Это окончательно принизило Мерлэна въ глазахъ короля. Съ этими людьми не требовалось никакихъ фактическихъ доказательствъ, достаточно было только одного подтвержденія, и въ этомъ подтвержденіи никто никогда не сомнѣвался.
— Хотя, — продолжалъ я, — я могу дѣйствовать и по особымъ родамъ прорицательства — продолжительнымъ и краткимъ — если только захочу практиковать это; но я рѣдко даю прорицательства на короткій періодъ времени, такъ какъ этимъ роняю свое достоинство. Это хорошо для такого, какъ Мерлэнъ или, какъ мы называемъ ихъ въ нашей профессіи, для кратковременныхъ прорицателей. Правда, и мнѣ случалось предсказывать факты, которые должны были случиться черезъ нѣсколько дней, но это бываетъ очень рѣдко. Такъ вы, вѣроятно, слышали, что я опредѣлилъ день и часъ вашего пріѣзда въ Валлэй Голинессъ еще за три дня.
— Дѣйствительно, я припоминаю, что слышалъ объ этомъ.
— Но мнѣ было бы въ сорокъ разъ легче и я въ тысячу разъ болѣе разсказалъ бы подробностей, если бы это было не черезъ три дня, а черезъ пятьсотъ лѣтъ.
— Какъ это все удивительно!
— Да; для умнаго эксперта много лучше предсказать то, что будетъ черезъ пятьсотъ лѣтъ, чѣмъ то, что случится черезъ пятьсотъ секундъ.
— И вотъ странная вещь; въ пятьсотъ разъ легче предсказать послѣднее, чѣмъ первое, но для невдохновеннаго человѣка это кажется крайне непонятнымъ. По истинѣ сказать, законъ прорицательства противорѣчитъ вѣроятности, дѣлая какимъ-то страннымъ образомъ трудное легкимъ и легкое труднымъ.
У короля была умная голова; даже надѣтая на нее шапка поселянина не придавала лицу глуповатаго выраженія, всякій узналъ бы въ ней голову короля, лишь только онъ заставлялъ работать свой умъ.
Но теперь мнѣ предстояла очень трудная работа. Король жаждалъ знать, что произойдетъ въ теченіе слѣдующихъ тринадцати столѣтій, точно онъ собирался жить такъ долго. Я много дѣлалъ дурного въ свое время, но теперь то, что я выдавалъ себя за прорицателя, было самое худшее изъ всѣхъ моихъ дѣлъ. Но все же это имѣло и свою хорошую сторону. Прорицателямъ не требуется имѣть слишкомъ много ума; хорошо его имѣть для потребностей обыденной жизни; но онъ совершенно непригоденъ для профессіональнаго труда. это самая покойная профессія. Когда на васъ находитъ духъ прорицательства, вы просто можете оставить въ покоѣ вашъ умъ, положить его въ какое-нибудь прохладное мѣсто на отдыхъ, а только дать волю вашему языку, оставить его работать одного и результатомъ этого явится прорицательство.
Каждый день намъ попадался кто-либо изъ странствующихъ рыцарей и видъ ихъ производилъ сильное впечатлѣніе на короля. Онъ могъ бы забыться и сказать кому-нибудь изъ нихъ что-либо такое, что могло возбудить въ нихъ подозрѣніе, и потому я всегда во время уводилъ его съ дороги. Иногда онъ останавливался и смотрѣлъ во всѣ глаза, въ которыхъ выражалась гордость; его ноздри расширялись, какъ ноздри полковой лошади; я зналъ, что у него было полное желаніе сразиться съ этими рыцарями. Около полудня, на третій день нашего путешествія, я остановился на дорогѣ, желая принять нѣкоторыя мѣры предосторожности, которыя мнѣ были внушены ударомъ бича, доставшимся на мою долю два дня тому назадъ; такія мѣры предосторожности слѣдовало принять относительно динамитной бомбы, находящейся у меня въ мѣшкѣ; я и вспомнилъ о ней въ виду слѣдующаго обстоятельства: я шелъ, ни о чемъ не думая, съ языкомъ на свободѣ и съ умомъ на отдыхѣ — я, видите-ли, занимался прорицательствомъ — но вдругъ оступился и чуть было не упалъ; я поблѣднѣлъ какъ полотно, и осторожно осмотрѣлъ свой дорожный мѣшокъ. Тамъ была, какъ я уже говорилъ, динамитная бомба, замотанная шерстью и положенная въ коробочку; приготовленіе этой бомбы стоило мнѣ немалаго труда; я предполагалъ съ ея помощью совершить когда-нибудь еще одно чудо; но все же близкое сосѣдство съ такой опасной вещью приводило меня въ нервное состояніе. Мнѣ необходимо было или выбросить ее, или придумать для нея какое-либо безопасное мѣсто. Я вынулъ ее и положилъ въ свою сумочку; но какъ разъ въ это время къ намъ на встрѣчу подъѣхало двое рыцарей. Король вытянулся прямо и стоялъ, какъ статуя, пристально смотря на нихъ — онъ вѣрно совершенно забылся, — но прежде чѣмъ я успѣлъ предостеречь его, какъ онъ сдѣлалъ прыжокъ и, пожалуй, даже было хорошо, что онъ его сдѣлалъ. Король полагалъ, что они свернутъ въ сторону. Развѣ такіе люди станутъ сворачивать въ сторону для какого-нибудь поселянина, попавшагося подъ ноги? Рыцари, конечно, не обратили ни малѣйшаго вниманія на короля; если бы онъ не отскочилъ во время, то они проѣхали бы, раздавивъ его копытами лошади, и только посмѣялись бы надъ этимъ.
Король разгнѣвался и послалъ имъ вслѣдъ вызовъ и самые нелестные эпитеты. Рыцари еще недалеко отъѣхали отъ насъ. Они остановились, крайне удивленные, приподнялись съ своихъ сѣделъ и оглянулись назадъ, точно размышляя, что стоить-ли связываться съ такими ничтожествами, какими показались мы имъ. Но вотъ они повернули лошадей и стали противъ насъ. Нельзя было терять ни одной минуты. Я сталъ передъ ними; потомъ обошелъ ихъ и бросилъ имъ въ лицо такое оскорбленіе, отъ котораго волосъ становится дыбомъ на головѣ, такъ-что, вызовъ, сдѣланный королемъ, сравнительно былъ очень мягокъ. Они, вѣроятно, хотѣли быть ближе къ королю, прежде чѣмъ начать дѣйствовать, но, услышавъ мои оскорбительныя слова, они спѣшились и обошли лошадей, а минуту спустя, они очутились бы грудь съ грудью со мною. Я былъ на разстояніи семидесяти ярдовъ и, цѣпляясь за большой столбъ у дороги, хотѣлъ на него влѣзть. Когда же они были на разстояніи тридцати ярдовъ, то вытянули свои пики, нагнули головы, украшенныя перьями изъ конскаго волоса и направились прямо на меня. Когда они были на разстояніи пятнадцати ярдовъ, я бросилъ бомбу разсчитавъ насколько возможно, чтобы она попала въ цѣль, и она раззорвалась подъ самыми мордами лошадей. Да, это была рискованная и ужасная вещь! Это походило на взрывъ парохода на Миссисипи; въ теченіе четверти часа мы стояли подъ непрерывнымъ градомъ самыхъ мельчайшихъ обрывковъ и осколковъ разорванныхъ на клочки рыцарей, убранства лошадей и клочковъ мяса послѣднихъ. Я говорю мы, потому что сюда явился и король, лишь только онъ пришелъ въ себя послѣ перваго испуга. На этомъ мѣстѣ образовалась яма, о которой долго будутъ разсуждать въ этомъ округѣ, откуда она явилась? конечно, для засыпки этой ямы не потребуется расходовъ; эта работа будетъ исполнена очередными поселянами помѣстья, которые, однако, ничего не получатъ за свой трудъ.
Но я объяснилъ происхожденіе этой ямы самому королю, сказавъ, что это сдѣлано динамитной бомбой; но все же онъ считалъ это благороднымъ чудомъ, что еще болѣе отодвинуло Мерлэна на задній планъ. Кромѣ того, я объяснилъ королю, что такое чудо возможно совершать въ томъ только случаѣ, когда этому соотвѣтствуютъ атмосферныя условія. Иначе король сталъ бы просить меня примѣнять это чудо всякій разъ, когда представлялся бы къ этому удобный случай; но это мнѣ было бы неудобно, такъ какъ у меня больше не было такой бомбы.
Дисциплинированіе короля.
На четвертый день нашего странствованія, какъ разъ при восхожденіи солнца, я пришелъ къ слѣдующему рѣшенію: король долженъ быть дисциплинированъ; дѣла не могли идти такимъ образомъ; короля слѣдовало взять въ руки и дисциплинировать его самымъ добросовѣстнымъ образомъ, иначе мы никогда не рѣшимся пробраться въ какое-либо жилище, такъ какъ тамъ любая кошка приметъ его за шарлатана, но не за поселянина. Я посовѣтовалъ королю отдохнуть и сказалъ:
— Государь, все, что касается до вашего одѣянія и вашей гримировки, все это прекрасно; но между вашимъ одѣяніемъ и вашимъ поведеніемъ большая разница. Ваша воинственная выправка, лордская осанка — все это не идетъ къ вашему костюму. Вы держитесь слишкомъ прямо, вашъ взоръ слишкомъ гордъ и въ то же время и слишкомъ довѣрчивъ. Отъ заботъ о королевствѣ не будутъ горбиться, не станутъ поникать головою; эти заботы не уменьшаютъ блеска глазъ, не производятъ сомнѣній, боязливости въ сердцѣ, неувѣренности въ походкѣ. Все это удѣлъ людей низкаго происхожденія. Вы должны выучиться притворству; вы должны съумѣть подражать бѣдности, униженности и угнетенности человѣка, переносившаго всевозможныя оскорбленія, что подтачиваетъ мужество въ человѣкѣ, хотя и между такими людьми найдутся хорошіе и вѣрные подданные и честные слуги; но вы, вы совсѣмъ не то; любой ребенокъ узнаетъ въ васъ переодѣтаго и мы, при первомъ шагѣ въ какое-либо жилище, потерпимъ неудачу. Прошу васъ, ваше величество, пройдитесь вотъ такъ:
Король былъ очень внимателенъ и попробовалъ подражать мнѣ.
— Прекрасно… вотъ такъ… отлично! Держите подбородокъ немного ниже, прошу васъ… вотъ такъ. Вы поднимаете глаза слишкомъ высоко; прошу васъ, не смотрите на горизонтъ, а внизъ, на десять шаговъ прямо противъ себя. А, вотъ такъ лучше, вотъ такъ хорошо! Подождите, прошу васъ; у васъ слишкомъ много самоувѣренности, слишкомъ много рѣшительности; въ вашей походкѣ должно быть болѣе тяжеловѣсноcти. Посмотрите, прошу васъ… вотъ что нужно… Вотъ теперь хорошо!.. вы нѣсколько приближаетесь къ натуральному… но все еще чего-то не достаетъ… ужь, право, не знаю… Прошу васъ, ваше величество, пройдитесь еще ярдовъ тридцать, такъ чтобы вы были у меня въ перспективѣ… Все хорошо — и голова, и плечи, и подбородокъ… все хорошо! Но все же чего-то недостаетъ? Прошу васъ, пройдитесь еще разъ… Да, теперь я начинаю понимать… Всѣ механическія мелочи прекрасны, но…
— Чего же еще надо?
— Дайте мнѣ подумать… Я еще не окончательно рѣшилъ, что слѣдуетъ дѣлать. Тутъ есть недостатокъ, который побѣждается только практикою. Но тутъ прекрасное мѣсто для упражненій; почва каменистая, насаженная остатками корней деревьевъ, мѣсто безлюдное; вдали только виднѣется хижина и вспаханное поле, но насъ оттуда никто не увидитъ. Тутъ можно будетъ провести цѣлый день въ упражненіи; я буду дисциплинировать васъ, государь.
Послѣ продолжительнаго упражненія я сказалъ королю:
— Теперь, государь, представьте себѣ, что мы у дверей какой либо хижины и вся семья передъ вами, а вы обращаетесь къ главѣ этой семьи.
Король выпрямился совершенно безсознательно и сказалъ тономъ самой леденящей холодности:
— Молодецъ, подай сидѣнье, да принеси чего-нибудь поѣсть.
— Ахъ, ваше величество, это нехорошо!
— Чего же тутъ недостаетъ?
— Эти люди не называютъ другъ другъ молодцами.
— Неужели?
— Да; тѣ только, которые стоятъ выше ихъ, называютъ такъ этихъ людей.
— Тогда мнѣ слѣдуетъ начать снова; я назову ого крѣпостнымъ.
— Нѣтъ, нѣтъ; онъ можетъ быть и свободнымъ человѣкомъ.
— Ахъ, вотъ какъ! Тогда мнѣ слѣдуетъ назвать его «добрый человѣкъ».
— Это нѣсколько лучше, вамъ милость, но самое лучшее сказать ему: дружокъ или братецъ.
— Братецъ? Такой дряни?
— Но вѣдь мы сами выдаемъ себя за такую же дрянь.
— Въ такомъ случаѣ, я скажу: «Братецъ, принеси мнѣ сидѣнье и чего-нибудь съѣстнаго». Теперь такъ?
— Не совсѣмъ такъ! Вы сказали подай одно сидѣнье, но не для насъ, не для обоихъ; пищу для одного и сидѣнье для одного.
Король посмотрѣлъ на меня съ удивленіемъ. Онъ обыкновенно не могъ за разъ обсудить всего со всѣхъ сторонъ; онъ могъ обдумывать какую-нибудь идею понемногу, по зернышкамъ, а никакъ не въ цѣлости.
— Неужели и вы будете сидѣть?
— Если я не сяду, то люди подумаютъ, что мы неравные между собою, а только показываемъ видъ, будто мы разные; ихъ не обманешь.
— Это совершенно вѣрно! О, какъ хороша истина, въ какой бы формѣ она ни проявлялась! Да, онъ долженъ принести намъ пищу и сидѣнья и служить совершенно одинаково намъ обоимъ и не выказывать предпочтенія ни одному изъ насъ.
— Но тутъ опять является одна мелочь, требующая исправленія. Онъ не долженъ приносить ничего особеннаго для насъ; мы должны войти и быть вмѣстѣ со всею этою дрянью, сѣсть за столъ вмѣстѣ съ его семьею и согласиться на это и на многія другія отталкивающія вещи, принаравливаіъся къ обычаямъ этого дома и быть съ этою семьею совершенно на равной ногѣ, исключая только, если этотъ человѣкъ изъ рабовъ; наконецъ, тутъ не будетъ ни умывальниковъ, ни столоваго бѣлья, это не водится ни у рабовъ, ни у свободныхъ людей. Прошу ваше величество, пройдитесь еще разъ. Теперь лучше, но все еще не совсѣмъ хорошо. Эти плечи никакъ не сгибаются, тамъ какъ они не знали иной тяжелой ноши, кромѣ кольчуги.
— Дайте мнѣ мѣшокъ; я хочу пріучить свой духъ носить на плечахъ тяжести, не имѣющія ничего почетнаго; вѣдь это нашъ духъ заставляетъ насъ поднимать плечи, а нисколько не вѣсъ тяжести; нося вооруженіе, мы поднимаемъ плечи выше, такъ какъ это почетная тяжесть и человѣкъ держится подъ ней прямо… Но, не дѣлайте мнѣ никакихъ возраженій, а взвалите мнѣ мѣшокъ на плечи.
Теперь онъ лучше подходилъ къ простолюдину съ этимъ мѣшкомъ на плечахъ, но хотя онъ въ данную минуту мало походилъ на короля, но также мало походилъ и на простого человѣка, какого мнѣ когда-либо приходилось видѣть. Это была такая упрямая пара плечъ, которая никакъ не хотѣла горбиться совершенно естественно. Дисциплинированіе началось снова; я поправлялъ короля и давалъ ему совѣты.
— Теперь представьте себѣ, что вы въ долгахъ, докучливые кредиторы не даютъ вамъ покоя; вы не можоте работать, — ну, положимъ, что у васъ околѣла лошадь; ваша жена больна, дѣти плачутъ отъ голода…
Итакъ далѣе, и такъ далѣе; я продолжалъ его дисциплинировать и говорилъ ему о разныхъ бѣдствіяхъ, претерпѣваемыхъ народомъ, вслѣдствіе лишеній и безденежья. Но слово лордъ былъ совершенію пустой звукъ для короля и не представлялъ для него ничего особеннаго. Слова ничего не реализируютъ, ничего не воплощаютъ, пока кто-нибудь самъ лично не пострадаетъ отъ такого слова, воплощеннаго въ человѣка и пострадаетъ такъ, что это выше всѣхъ описаній. Есть такъ много умныхъ людей, разсуждающихъ о «рабочихъ классахъ» и успокоивающихъ себя тѣмъ, что день упорнаго умственнаго труда много тяжелѣе, чѣмъ день упорнаго физическаго труда; по этому-то совершенно справедливо, что первый оплачивается много дороже, чѣмъ второй. Они такъ думаютъ потому, что прекрасно знаютъ первый и не имѣютъ ни малѣйшаго понятія о второмъ. Но мнѣ извѣстенъ какъ умственный трудъ, такъ и физическій, и во всей вселенной не найдется достаточно денегъ, чтобы нанять меня на мѣсяцъ для работы заступомъ; но я буду заниматься какимъ угодно умственнымъ трудомъ за самую бездѣлицу даже, пожалуй, безвозмездно, и это доставитъ мнѣ удовольствіе.
Умственный «трудъ» не можетъ считаться работою; это удовольствіе, развлеченіе и въ этомъ заключается его высшая награда. Самая ничтожная плата архитектору, инженеру, генералу, писателю, скульптору, живописцу, лектору, адвокату, законодателю, актеру, проповѣднику, пѣвцу все же сравнительно высока за его работу; а что сказать про волшебника, стоящаго въ оркестрѣ съ своею магическою палочкою въ рукахъ и управляющаго чудными звуками, носящимися надъ нимъ — правда, онъ работаетъ, если вы только хотите такъ это назвать — но это уже будетъ сарказмъ. Законъ о трудѣ можетъ показаться крайне несправедливымъ — но разъ это такъ установлено, то ничто не можетъ его измѣнить.
Хижина оспы.
Когда мы пришли въ эту хижину около полудня, то тамъ не видно было и признака жизни. На поляхъ, прилегающихъ къ ней, уже была снята жатва и они представляли какой-то грустный запустѣлый видъ, тѣмъ болѣе, что съ нихъ такъ тщательно были подобраны и всѣ зерна и вся солома. Палисадникъ, хлѣвы, заборы все приходило въ ветхій видъ и краснорѣчиво говорило о нищетѣ. Не видно было ни животныхъ, ни людей. Мертвая тишина, царившая вокругъ, наводила ужасъ. Хижина, конечно, была одноэтажная, солома на крышѣ почернѣла отъ времени и испортилась отъ недостатка починки.
Дверь была полуотворена. Мы тихонько подошли къ ней, почти затаивъ дыханіе; король постучался; мы стали ждать; отвѣта нѣтъ. Опять постучались. И опять нѣтъ отвѣта. Я тихонько толкнулъ полуотворенную дверь и посмотрѣлъ во внутрь хижины. Я замѣтилъ тамъ какія-то темныя формы, какая-то женщина встала съ полу, подошла ко мнѣ, шатаясь, точно она только что проснулась.
— Смилуйтесь! — начала она. — У насъ все отобрано, ничего болѣе не осталось.
— Я пришелъ не для того, чтобы отбирать отъ васъ что-нибудь, добрая женщина.
— Вы не патеръ?
— Нѣтъ.
— Вы не отъ лорда изъ замка?
— Нѣтъ, я чужестранецъ.
— О, ради Бога! Бѣгите отсюда! Всякій, кто соприкасается съ нищетою и смертью, тотъ вредитъ самому себѣ. Не медлите! Уходите! Это мѣсто проклято и Богомъ и церковью.
— Пустите меня войти сюда и помочь вамъ; вы больны и встревожены.
Я нѣсколько привыкъ къ полумраку и теперь разглядѣлъ ея воспаленные глаза, пристально смотрѣвшіе на меня. Я видѣлъ, какъ она была блѣдна и худа.
— Говорю же вамъ, что это мѣсто находится подъ опалою церкви; уходите скорѣе, прежде, чѣмъ какой-нибудь бродяга увидитъ васъ и донесетъ на васъ!
— Не тревожьтесь за меня; проклятіе церкви вовсе до меня не касается. Я хочу помочь вамъ.
— Ахъ, благіе духи! Если бы только это была правда! Да благословитъ тебя Господь Богъ за твой добрыя слова. О, если бы мнѣ хотя глотокъ воды!.. но, нѣтъ, остановись, остановись, забудь, что я сказала! Бѣги отсюда! Но, нѣтъ, всякій долженъ бояться проклятія церкви! У насъ тутъ такая болѣзнь, отъ которой мы всѣ умираемъ. Оставь насъ, добрый чужеземецъ, и унеси съ собою самое искреннее благословеніе, какое только можетъ дать проклятый отъ церкви.
Но, не дослушавъ всей фразы, я схватилъ попавшуюся мнѣ на глаза чашку и побѣжалъ къ ручейку зачерпнуть воды. Это было всего на разстояніи какихъ-нибудь десяти ярдовъ. Когда я вернулся обратно, король уже былъ въ хижинѣ; онъ отнялъ доску, закрывавшую окно, такъ что въ комнату ворвался лучъ свѣта и свѣжій воздухъ. Все помѣщеніе было наполнено какимъ-то гнилостнымъ запахомъ. Я поднесъ чашку къ губамъ женщины; послѣдняя съ жадностью пила воду; въ это время свѣтъ упалъ ей прямо въ лицо; я взглянулъ на нее и ужаснулся. У ней была оспа!
Я въ одно мгновеніе очутился около короля и сказалъ ему на ухо:
— Сію минуту уходите отсюда, государь! Женщина умираетъ отъ той ужасной болѣзни, которая свирѣпствовала въ Камелотѣ два года тому назадъ.
Но онъ не тронулся съ мѣста.
— Я долженъ остаться и помочь!
Я опять прошепталъ:
— Этого нельзя, государь, вы должны уйти.
— У васъ хорошія мысли, но говорите вы неразумно. Для короля стыдно предаваться страху и отворачиваться оттуда, гдѣ требуется его помощь. Я не уйду; вы должны уйти. Опала церкви не касается меня, но она запрещаетъ вамъ здѣсь присутствовать и она можетъ наказать васъ за ослушаніе.
Королю было опасно оставаться здѣсь; онъ могъ поплатиться за это жизнью, но его нельзя было урезонить; если онъ замѣшалъ сюда рыцарскую честь, то уже это былъ конецъ всему дѣлу; онъ ни за что ни отступится онъ своего убѣжденія. Я былъ въ этомъ увѣренъ и пересталъ ему противорѣчить.
— По вашей добротѣ, милостивый сэръ, не можете-ли вы подняться по этой лѣстницѣ и посмотрѣть, что тамъ дѣлается наверху? Но не бойтесь мнѣ сказать, что тамъ дѣлается; сердце матери уже не надорвется болѣе… оно давно надорвано.
— Слушайте, — сказалъ король, — вы дадите поѣсть этой женщинѣ, а я пойду. Съ этими словами онъ спустилъ мѣшокъ съ плечъ и положилъ его на полъ.
Я повернулся, чтобы ему помочь, но король обошелся и безъ меня. Но вотъ онъ остановился, наклонившись надъ человѣкомъ, лежавшимъ въ полумракѣ; этотъ человѣкъ, вѣроятно, не обратилъ на насъ вниманія, такъ какъ ничего не говорилъ.
— Это вашъ мужъ? — спросилъ король.
— Онъ заснулъ?
— Да, благодареніе Богу; вотъ уже три часа! Мое сердце исполнено признательности за этотъ сонъ, которымъ онъ спитъ теперь.
Я сказалъ:
— Мы будемъ осторожны, не разбудимъ его.
— Ахъ, вы этого не можете сдѣлать, онъ умеръ.
— Да, онъ теперь торжествуетъ! Никто уже не можетъ ни вредить ему, ни наносить оскорбленій. Онъ, можетъ быть, на небѣ и блаженствуетъ; но если онъ не тамъ, то страдаетъ въ аду и все же доволенъ. Вотъ, видите-ли мы, росли вмѣстѣ мальчикомъ и дѣвочкою; затѣмъ стали мужемъ и женою и въ теченіе двадцати пяти лѣтъ никогда не разставались до сегодняшняго дня. Подумайте, какъ долго мы любили другъ друга и страдали вмѣстѣ. Сегодня утромъ онъ былъ въ бреду; ему казалось, что мы опять мальчикъ и дѣвочка и бѣгаемъ по полямъ, какъ въ счастливые годы нашего дѣтства; и такъ въ своемъ невинномъ забытьѣ онъ шелъ все дальше и дальше и вступилъ, наконецъ, въ тѣ невѣдомыя поля, о которыхъ мы ничего не знаемъ; но онъ ушелъ не одинъ, ему казалось, что и я тутъ вмѣстѣ съ нимъ и онъ держитъ мою руку нѣжную и мягкую, а не такую, какъ теперь, жесткую и костлявую. Ахъ, какъ хорошо умирать и не сознавать этого, разставаться и не знать этого. Какой конецъ можетъ быть спокойнѣе этого? Это было ему наградою за несчастную жизнь, которую онъ переносилъ съ большимъ терпѣніемъ.
Но вотъ послышался легкій шумъ изо того угла, гдѣ была лѣстница. Это спустился король. Я увидѣлъ, что онъ несъ что-то такое въ одной рукѣ, а другою держался за лѣстницу; когда онъ вступилъ въ полосу свѣта, я увидѣлъ, что у него была на рукахъ худенькая дѣвушка лѣтъ пятнадцати; она была въ полусознательномъ состояніи и умирала отъ оспы. Это былъ героизмъ со стороны короля, достигшій своего наибольшаго величія; это было все равно, что невооруженному взывать смерть на поле битвы; но въ то же время какъ онъ былъ скроменъ; король нисколько не рисовался, такъ какъ тутъ не было свидѣтелей, разодѣтыхъ въ шелкъ и золото, которые могли бы рукоплескать такому великодушію; въ данномъ случаѣ, поведеніе короля было такъ же безупречно, какъ оно всегда было добросовѣстно въ мелкихъ спорахъ рыцарей, выступавшихъ на равный бой и облаченныхъ въ предохранительную броню. Онъ былъ великъ въ эту минуту, истинно великъ. Это былъ не король, закованный въ броню и убивающій исполина или дракона, а король въ одеждѣ простолюдина, несшій смерть въ своихъ рукахъ, чтобы мать-поселянка могла взглянуть въ послѣдній разъ на своего умирающаго ребенка.
Онъ положилъ дѣвушку подлѣ матери и послѣдняя, чуть не задыхаясь отъ слезъ, стала ласкать свое дитя; въ глазахъ дѣвушки также блеснулъ мимолетный огонекъ, какъ бы въ отвѣтъ на ласки матери, но это было все! Мать склонилась надъ нею, цѣловала би, называла ее самыми ласковыми именами, умоляя ее сказать хотя одно слово, но дѣвушка только шевелила губами, не произнося ни одного звука. Я вынулъ изъ своего мѣшка фляжку съ виномъ и хотѣлъ было дать дѣвушкѣ, но мать не позволила мнѣ этого, говоря:
— Нѣтъ, довольно ей страдать; такъ лучше. А вино вернетъ ее на время къ жизни. Вы такой добрый и милостивый, не должны ей причинять зла. Оглядитесь вокругъ, для чего ей жить? Ея братья погибли, ея отецъ умеръ, ея мать скоро отправится въ вѣчность, проклятіе церкви тяготѣетъ надъ нею; никто не защититъ ее, если даже она будетъ погибать на большой дорогѣ. Я не спросила васъ, добрый сэръ, жива-ли ея сестра, тамъ, наверху; но не нужно было спрашивать; иначе вы не оставили бы ее тамъ…
— Она почила мирнымъ сномъ, — сказалъ король глухимъ голосомъ.
— Какой счастливый день! Ахъ, моя Анни, ты скоро соединишься съ твоею сестрою… ты уже на дорогѣ и эти милосердые друзья не воспрепятствуютъ этому.
И она продолжала ласкать и цѣловать свою умирающую дочь, гладя ее по головѣ, по лицу и называя ее самыми нѣжными именами, но отвѣта не было, даже въ блестящихъ глазахъ больной. По лицу короля струились слезы: женщина замѣтила это и сказала:
— О, я понимаю тебя; ты, вѣроятно, оставилъ дома жену, бѣдняжка; вѣроятно, она и ты часто ложились спать голодными, чтобы накормить только своихъ малютокъ; вы знаете, что такое бѣдность, ежедневныя оскорбленія отъ высшихъ и высокая длань церкви и короля.
Король вздрогнулъ при этихъ словахъ, но не сказалъ ничего; онъ хорошо заучилъ свою роль и для начала прекрасно сыгралъ ее. Я хотѣлъ перемѣнить разговоръ и потому предложилъ бѣдной женщинѣ пищи и вина, но она отказалась и отъ того, и отъ другого; она не хотѣла ничего вкушать, пока смерть не дастъ ей полнаго освобожденія. Я проскользнулъ наверхъ, принесъ оттуда трупъ ея умершей дочери и положилъ его подлѣ несчастной женщины; но тутъ опять произошла раздирающая душу сцена. Когда несчастная мать нѣсколько успокоилась, я попросилъ ее разсказать намъ ея грустную исторію.
— Вы, вѣроятно, хорошо и сами ее знаете, такъ какъ и вамъ приходилось страдать, потому что при настоящихъ условіяхъ никто не можетъ этого избѣгнуть въ Британіи. Это старая, грустная повѣсть. Мы боролись и имѣли успѣхъ, т. е. такой успѣхъ, что оставались въ живыхъ и не умирали; и это все, чего только и можно требовать. У насъ не было треволненій, какихъ бы мы не переживали до настоящаго года, который погубилъ насъ; затѣмъ, какъ говорится, всѣ бѣды обрушились на насъ и погубили насъ. Годъ тому назадъ лордъ помѣстья посадилъ нѣсколько фруктовыхъ деревьевъ на нашей фермѣ, на самой лучшей землѣ… Это было крайне недобросовѣстно съ его стороны…
— Но это было его право, — прервалъ ее король.
— Никто этого и не отрицаетъ; вѣроятно, законъ имѣлъ что нибудь въ виду, если въ силу его то, что принадлежитъ лорду, это его, а что мое, то также его. Наша ферма принадлежала намъ по арендѣ; но въ тоже время оиъ имѣлъ право дѣлать съ нею что хотѣлъ. Нѣсколько времени спустя, три фруктовыхъ дерева оказались срубленными. Нашихъ три взрослыхъ сына побѣжали донести объ этомъ преступленіи. И вотъ ихъ заперли въ подземелье его лордства; тамъ они и находятся. Лордъ сказалъ, что они останутся тамъ, пока не признаются; но имъ не въ чемъ было признаваться, такъ какъ они не были виноваты; такъ они и пробудутъ тамъ до самой смерти. Я полагаю, что вамъ хорошо извѣстно это право. Подумайте, какъ намъ было тяжело! Мы остались вдвоемъ съ мужемъ и съ обѣими дѣвочками и должны были собрать жатву, посѣянную съ такимъ трудомъ; но, кромѣ того, намъ приходилось стеречь день и ночь эту жатву отъ голубей и дикихъ животныхъ. Когда уже жатва лорда была почти готова для сбора, а, слѣдовательно, и наша, то насъ позвали на его поля собирать его жатву безвозмездно; онъ никакъ не хотѣлъ засчитать мою работу и работу моихъ обѣихъ дочерей за моихъ троихъ заключенныхъ сыновей, а засчитывалъ нашу работу только за долги ихъ, такъ что намъ приходилось работать на лорда чуть-ли не во все время жатвы. А наша собственная жатва портилась, вслѣдствіе такой небрежности; между тѣмъ его лордство и патеры обвиняли насъ въ томъ, что ихъ долѣ изъ нашей жатвы нанесенъ вредъ. За штрафъ обобрали всю нашу жатву и, кромѣ того, еще заставили насъ самихъ собрать ее и всѣ это безъ всякой платы, такъ что насъ обрекли на голодъ. Затѣмъ самое худшее заключалось въ томъ, что я, обезумѣвшая отъ голода, потерь, тоски по моимъ несчастнымъ сыновьямъ и видя въ такомъ бѣдственномъ положеніи и отчаяніи моего мужа и мою младшую дочь, я рѣшилась произнести богохульство; о! не только одно, но даже тысячу противъ церкви и противъ ея путей. Это было десять дней тому назадъ, когда я заболѣла этою ужасною болѣзнью; эти слова я сказала патеру, который пришелъ упрекать меня въ недостаткѣ смиренія передъ Богомъ. Онъ передалъ мои слова своему начальству и на меня наложили проклятіе; но проклятіе было наложено не только на мою голову, но и на всѣхъ тѣхъ, которые были такъ дороги моему сердцу; да, надъ всѣми нами тяготѣетъ проклятіе Рима.
Съ того самаго дня всѣ стали насъ избѣгать, всѣ смотрѣли на насъ съ ужасомъ. Никто даже не подходилъ къ нашей хижинѣ, чтобы узнать, живы мы, или нѣтъ. Вся моя семья слегла. Я же превозмогла себя, какъ мать и какъ жена можетъ только это сдѣлать. Они мало ѣли въ эти дни, впрочемъ, и ѣсть-то было почти нечего. Но у насъ была вода и я имъ давала ее. О, какъ они жадно глотали ее и какъ благословляли! Но конецъ наступилъ вчера; мои силы окончательно надломились. Вчера это былъ послѣдній день, когда я еще видѣла въ живыхъ и моего мужа, и мою младшую дочь. Всѣ эти часы я пролежала здѣсь — это были не часы, а цѣлые годы для меня — я все прислушивалась, но не слышно было ни звука…
Она быстро и пристально посмотрѣла на свою старшую дочь и воскликнула:
— О, моя ненаглядная!
И тутъ она заключила ее въ свои дрожащія объятія. Она узнала хрипѣніе смерти.
Трагедія въ Маноръ-Гоузъ.
Въ полночь уже все было кончено и мы сидѣли передъ четырьмя трупами. Мы покрыли ихъ разнымъ хламомъ, какой только могли найти и вышли изъ хижины, закрывъ за собою дверь. Домъ этихъ несчастныхъ людей сдѣлался и ихъ могилою; они не удостоились христіанскаго погребенія и не могли быть преданы землѣ. Ихъ считали все равно что собаками, дикими звѣрями, прокаженными; ни одна душа, дорожившая своею вѣчною жизнью, не могла прикасаться къ этимъ отверженнымъ.
Мы не успѣли сдѣлать и десяти шаговъ, какъ я услышалъ шумъ, точно кто шелъ по гравелю. У меня въ груди забилось сердце. Насъ не должны видѣть выходящими изъ этой хижины. Я дернулъ короля за платье и мы укрылись за угломъ хижины.
— Теперь мы спасены, — сказалъ я, почти шепотомъ. — Если бы ночь была свѣтлѣе, насъ навѣрное увидѣли бы; кажется, проходили такъ близко.
— Быть можетъ, это какое-нибудь животное, а не человѣкъ.
— Очень можетъ быть. Но все равно, человѣкъ это или животное, а намъ необходимо подождать еще съ минуту, пока онъ совсѣмъ не пройдетъ мимо.
— Но послушайте! Онъ опять идетъ!
Совершенно вѣрно. Шаги послышались близко къ намъ; кто-то шелъ къ хижинѣ. Это должно быть какое-нибудь животное, тѣмъ не менѣе намъ слѣдовало спасаться. Я было выступилъ впередъ, но король положилъ мнѣ руку на плечо. Тутъ была минута глубокаго молчанія; затѣмъ мы услышали легкій стукъ въ дверь хижины. У меня морозъ пробѣжалъ по тѣлу. Стукъ повторился и тутъ мы услышали слѣдующія слова, сказанныя съ какою-то осторожностью:
— Батюшка, матушка! Отворите! мы свободны; мы принесли вамъ такія новости, отъ которыхъ поблѣднѣютъ ваши лица, но осчастливятся ваши сердца; но намъ нельзя медлить; мы должны бѣжать! И… но что же они ничего не отвѣчаютъ. Батюшка! Матушка!
Я провелъ короля на другой конецъ хижины и шепнулъ ему:
— Пойдемте; теперь мы можемъ выдти на дорогу.
Король колебался; ему хотѣлось остаться; но тотчасъ же мы услышали, что дверь отворилась и знали, что эти несчастные люди сейчасъ очутятся въ присутствіи столь дорогихъ для насъ мертвецовъ.
— Пойдемте; тотчасъ они зажгутъ огонь и тогда мы будемъ свидѣтелями такой сцены, которая только надорветъ наши сердца.
Король уже болѣе не колебался. Минуту спустя, мы были уже на дорогѣ; я хотѣлъ было бѣжать, но онъ съ достоинствомъ слѣдовалъ за мною и я остановился. Мнѣ не хотѣлось вовсе думать о томъ, что теперь происходить въ хижинѣ, такъ какъ я не могъ бы этого вынести; мнѣ хотѣлось изгнать совершенно эти мысли изъ головы; я схватился за первую мысль, мелькнувшую у меня въ умѣ:
— У меня уже была та болѣзнь, отъ которой умерли эти люди и потому мнѣ нечего бояться; но если у васъ ея не было, то…..
Онъ прервалъ меня, сказавъ, что находится въ сильномъ безпокойствѣ и что именно его мучаетъ совѣсть:
— Эти молодые люди сказали, что получили свободу, но какъ? Невозможно, чтобы самъ лордъ освободилъ ихъ.
— Конечно; безъ сомнѣнія, они убѣжали.
— Вотъ въ этомъ-то и состоитъ мое безпокойство; я боюсь, что это именно и было такъ, а ваше подозрѣніе еще болѣе подтверждаетъ это, у васъ такой же страхъ.
— Я не называю это страхомъ. Я только подозрѣваю, что они убѣжали, я вовсе не огорченъ этимъ.
— Я также вовсе не огорченъ, но я полагаю… но…
— Но что же это такое? О чемъ тутъ безпокоиться?
— Если они, дѣйствительно, убѣжали, то нашъ долгъ обязываетъ насъ задержать этихъ людей и выдать ихъ лорду; невозможно, чтобы лордъ потерпѣлъ такое дерзкое оскорбленіе отъ этихъ людей низкаго происхожденія.
Опять пошло то же самое. Король видѣлъ тутъ только одну сторону дѣла. Онъ такъ былъ рожденъ, такъ воспитанъ; его вены были наполнены кровью предковъ, которые совершенно освоились съ такого рода жестокостью, принесенною въ наслѣдство длиннымъ рядомъ сердецъ, изъ которыхъ каждое участвовало въ отравленіи потомка. Посадить людей въ заключеніе безъ всякаго доказательства ихъ виновности, обречь на голодъ ихъ семью, вовсе не считалось зломъ, такъ какъ тутъ дѣло шло о простыхъ поселянахъ, обязанныхъ подчиняться волѣ лорда и исполнять всѣ его прихоти; тутъ не принималось въ разсчетъ, какія могутъ выдти изъ этого ужасныя послѣдствія; но если эти люди своевольно освобождались изъ заключенія и убѣгали, то это считалось ужаснымъ оскорбленіемъ и этого не могло потерпѣть ни одно добросовѣстное лицо, знавшее свой долгъ къ священной кастѣ.
Я болѣе получаса уговаривалъ короля оставить это дѣло и только одно совершенно постороннее обстоятельство отвело его мысли отъ этого предмета. Когда мы поднялись на вершину одного холма, насъ поразило вдали яркое зарево.
— Это пожаръ! — воскликнулъ я.
Пожары меня очень интересовали; я устроилъ нѣсколько бюро страхованія; завелъ паровыя пожарныя машины, лошадей и пріучилъ нѣкоторыхъ людей къ этому дѣлу, словомъ, устроилъ цѣлый департаментъ по дѣламъ пожаровъ; духовенство возмутилось противъ страхованій отъ огня и страхованій жизни, находя, что это значитъ идти противъ предопредѣленія Божія; если же имъ указывалось на то, что это вовсе не значило идти противъ предопредѣленія Божія, а только облегчало тяжесть послѣдствій, то они все же стояли на своемъ и много вредили этому; но я настойчиво шелъ по этому пути.
Итакъ, мы стояли въ темнотѣ и при мертвой тишинѣ смотрѣли на отдаленное зарево; кромѣ того, слышался какой-то отдаленный шумъ, раздававшійся и затѣмъ слова утихавшій; мы никакъ не могли разобрать, что это такое. Иногда этотъ таинственный шумъ увеличивался и намъ казалось, что онъ недалеко отъ насъ; но лишь только мы надѣялись отгадать его причину и происхожденіе, какъ онъ тотчасъ прекращался, унося съ собою и свою тайну. Мы спустились съ холма по тому же направленію, откуда, какъ намъ казалось, раздавался этотъ странный шумъ; дорога извивалась между двумя высокими, лѣсистыми валами. Мы прошли около полумили и этотъ шумъ или журчаніе становилось все внятнѣе и внятнѣе, а приближающаяся гроза бушевала все болѣе и болѣе; время отъ времени дулъ небольшой вѣтеръ, сверкала отдаленная молнія и грохоталъ отдаленный глухой громъ. Я шелъ впереди… Но вотъ мнѣ что-то показалось странное, я пошелъ скорѣе; въ эту минуту сверкнула молнія и на разстояніи какого-нибудь фута отъ моего лица было страшное лицо повѣсившагося на деревѣ человѣка. Да, оно казалось только обезображеннымъ, но вовсе не было такимъ. Это только такъ казалось. Но вотъ раздался оглушительный грохотъ грома и полилъ сильный дождь. Но, какъ бы то ни было, мы должны были снять этого человѣка, быть можетъ, еще въ немъ остались признаки жизни. Опять заблистала молнія, такъ что все озарилось вокругъ; было поперемѣнно то полдень, то полночь. Одно мгновеніе этотъ человѣкъ висѣлъ предо мною озаренный яркимъ свѣтомъ, другое — онъ снова погружался въ густой мракъ. Я сказалъ королю, что слѣдуетъ снять его, но Артуръ не соглашался,
— Если онъ повѣсился самъ, то, вѣроятно, самъ хотѣлъ оставить свое имущество лорду; поэтому его и слѣдуетъ такъ оставить. Если же его повѣсили другіе, то они имѣли на это право, такъ и мы его оставимъ.
— Но…
— Оставьте меня съ этимъ «но», пусть онъ тутъ виситъ. Тутъ еще есть и другая причина. Когда снова блеснетъ молнія, то посмотрите впередъ.
Я увидѣлъ еще двоихъ повѣшенныхъ на разстояніи какихъ нибудь пятидесяти ярдовъ.
— Теперь вовсе не такая погода, чтобы оказывать безполезныя любезности мертвецамъ. Пойдемте, нечего здѣсь медлить.
Король былъ совершенно правъ и мы двинулись дальше. Пока мы шли слѣдующую милю, то насчитали при блескѣ молніи шестерыхъ повешенныхъ и это было крайне непріятная экскурсія. Но отдаленное журчаніе, слышанное нами издали, превратилось въ шумъ голосовъ. Мимо насъ проскользнулъ въ темнотѣ какой-то быстро бѣжавшій человѣкъ, другіе гнались за нимъ. Но скоро они исчезли. Тутъ дорога дѣлала крутой поворотъ и мы увидѣли пожаръ. Горѣлъ большой господскій домъ, отъ котораго уже почти ничего не осталось, а если что и осталось, то очень мало: со всѣхъ сторонъ бѣжали люди, а другіе за ними въ догонку. Я предостерегъ короля; это было не безопасное мѣсто для чужестранцевъ. Намъ лучше всего было уйти отсюда, пока обстоятельства не примутъ болѣе лучшій оборотъ. Мы отошли назадъ и спрятались въ углу лѣса. Изъ того укромнаго уголка, гдѣ мы стояли, видно было, какъ толпа гналась за бѣжавшими мужчинами и женщинами; такая погоня продолжалась до самаго разсвѣта. Наконецъ, пожаръ былъ потушенъ, погоня прекратилась, гроза утихла и снова водворилась тишина.
Мы прошли поскорѣе мимо и хотя очень устали и хотѣли спать, но намъ пришлось пройти нѣсколько миль, пока мы нашли такое мѣсто, гдѣ могли бы имѣть пристанище. Мы попросили ночлега въ хижинѣ угольщика и нашли тамъ, что нужно. Женщина еще не спала, а мужчина крѣпко спалъ на соломѣ, постланной на полу. Женщина, какъ будто сначала не довѣряла намъ, но я сказалъ, что мы путешественники, сбились съ пути и пробродили всю ночь въ лѣсу. Она стала нѣсколько разговорчивѣе и спросила насъ, слыщали-ли мы объ ужасномъ происшествіи въ замкѣ Аббласоуръ.
Да, мы объ этомъ слышали, но единственно, чего мы теперь желали это отдыха и сна. Но тутъ король вмѣшался въ разговоръ: — Продай намъ твой домъ на сегодняшнюю ночь и уходи сама; мы опасные люди, такъ какъ идемъ отъ такихъ людей, которые умерли отъ заразной болѣзни.
Это было хорошо съ его стороны, но вовсе не нужно. У этой націи часто встрѣчались рябыя лица. Я замѣтилъ, что какъ женщина, такъ и мужчина, были обезображены оспою. Послѣ предложенія короля она привѣтствовала насъ самымъ радушнымъ образомъ; оно произвело на нее сильное впечатлѣніе и она болѣе не чувствовала къ намъ никакого страха; конечно, это былъ исключительный случай въ ея жизни, что человѣкъ, такъ скромно одѣтый, какъ былъ одѣтъ король, вдругъ предлагаетъ ей купить у нея домъ для того только, чтобы провести въ ней ночь. Она возымѣла къ намъ глубокое уваженіе и употребила всѣ свои усилія, чтобы намъ было какъ можно удобнѣе.
Мы проспали до самаго полудня и когда встали, то почувствовали сильный голодъ, но что могъ предложить намъ обитатель хижины? У него было такъ мало разнообразія въ пищѣ, и еще менѣе ея количества. Весь нашъ завтракъ состоялъ изъ лука, соли и чернаго національнаго хлѣба, который пекутъ изъ лошадинаго корма. Женщина разсказала намъ о вчерашнемъ происшествіи. Въ десять или въ одиннадцать часовъ вечера, когда всѣ уже легли спать, господскій домъ вдругъ былъ объятъ пламенемъ со всѣхъ сторонъ. Со стороны деревни сбѣжалась масса народа спасать людей; вся семья была внѣ опасности за исключеніемъ самого владѣльца. Онъ не являлся. Всѣ были крайне раздражены этимъ; а два молодыхъ поселянина пожертвовали своею жизнью, разыскивая въ горящемъ домѣ эту важную особу. Но немного спустя онъ былъ найденъ — но что отъ него осталось — одинъ только трупъ. Этотъ трупъ былъ найденъ въ рощѣ на разстояніи трехъ сотъ ярдовъ отъ замка и найденъ связаннымъ, избитымъ, изувѣченнымъ.
Кто могъ это сдѣлать? Подозрѣніе пало на одну бѣдную семью, жившую по сосѣдству, и съ которой, въ послѣднее время, баронъ поступилъ очень жестоко; конечно, подозрѣніе распространилось и на ихъ родственниковъ и друзей. Одного подозрѣнія было достаточно; ливрейные слуги лорда тотчасъ объявили походъ противъ этихъ людей и послѣднихъ привлекли къ генеральному общинному суду. Угольщикъ всю ночь провелъ на пожарѣ, дѣйствуя вмѣстѣ съ толпою, и явился домой незадолго до разсвѣта. Онъ теперь опять ушелъ узнать, какое рѣшеніе постановилъ судъ. Его сообщенія были ужасны. Восемнадцать человѣкъ было повѣшено или зарѣзано; два поселянина и тринадцать заключенныхъ погибли въ огнѣ.
— А сколько было всего заключенныхъ?
— Тринадцать.
— Слѣдовательно, всѣ они погибли?
— Да, всѣ.
— Но вѣдь народъ собрался во время, чтобы снасти семью: какимъ образомъ могло выйти, что не спасли ни одного изъ заключенныхъ?
Угольщикъ посмотрѣлъ съ большимъ удивленіемъ и сказалъ:
— Развѣ кто станетъ въ это время отпирать подземелья? Быть можетъ, нѣкоторые изъ заключенныхъ и убѣжали.
— Вы полагаете, что ихъ никто не отпиралъ?
— Никто не подходилъ близко ккъ подземельямъ, чтобы ихъ запирать или отпирать, именно потому, что болты слишкомъ крѣпки; конечно, слѣдовало бы поставить стражу, такъ что если бы кто разломалъ оковы и вздумалъ бы бѣжать, то его можно было поймать, но не поймали и одного.
— А между тѣмъ, трое убѣжали, — сказалъ король, и я прошу васъ заявить объ этомъ суду, чтобы ихъ розыскали, такъ какъ они убили барона и подожгли домъ.
Я такъ и думалъ, что онъ непремѣнно это скажетъ. Угольщикъ и его жена выказали самый живой интересъ къ этимъ новостямъ и горѣли нетерпѣніемъ скорѣе сообщить объ этомъ; затѣмъ ихъ лица приняли совершенно иное выраженіе и они стали разспрашивать объ этомъ дѣлѣ; я отвѣчалъ самъ на всѣ вопросы и наблюдалъ, какое впечатлѣніе производили на нихъ мои отвѣты; они также выразили не малый интересъ къ этому дѣлу, но когда узнали, изъ какой семьи были эти заключенные, то это нѣсколько измѣнило атмосферу; хотя наши хозяева выражали такое же любопытство относительно этого событія, какъ и прежде, но желаніе сообщить объ этомъ суду было только наружное, но не дѣйствительное. Король не замѣтилъ этой перемѣны, и я былъ очень радъ этому. Я разсказывалъ о мельчайшихъ подробностяхъ минувшей ночи и замѣтилъ, что эти люди совершенно отказались дать этому дѣлу дальнѣйшій ходъ. Прискорбно было смотрѣть въ этомъ дѣлѣ на то, съ какою алчностью вся эта угнетенная община подняла руки на людей своего сословія въ защиту притѣснителя цѣлой общины. Эти мужъ и жена чувствовали, что въ ссорѣ, происшедшей между лицомъ изъ ихъ сословія и ихъ лордомъ, слѣдуетъ принять сторону послѣдняго, не разбирая сущности дѣла и не обращая вниманія на своихъ собратьевъ. Этотъ угольщикъ помогалъ вѣшать своихъ сосѣдей только по одному подозрѣнію безъ всякихъ очевидныхъ доказательствъ; но ни онъ, ни его жена не видѣли въ этомъ ничего ужаснаго.
Это было крайне прискорбно для человѣка съ мечтами о республикѣ. Такое положеніе вещей напоминало мнѣ о томъ времени тринадцать вѣковъ спустя, когда «бѣдные бѣлые» нашего юга, которые постоянно подвергались презрѣнію и даже оскорбленіямъ со стороны окружныхъ рабовладѣльцевъ, потому что въ средѣ этихъ «бѣдныхъ бѣлыхъ» было много рабовъ, — готовы были стать на сторону этихъ самыхъ рабовладѣльцевъ въ политическихъ движеніяхъ и жертвовать своею жизнью, когда дѣло дошло до вопроса объ уничтоженіи рабства, т. е. такого учрежденія, которое ихъ унижало и позорило. Въ душѣ же эти «бѣдные бѣлые» ненавидѣли рабовладѣльцевъ и, вѣроятно, чувствовали свой позоръ. Но ихъ чувства не выплывали наружу; при иныхъ обстоятельствахъ они, конечно, и обнаружились бы, но пока и этого было достаточно; это доказываетъ, что человѣкъ въ глубинѣ своей души всегда остается человѣкомъ, но только его чувства не всегда проявляются въ внѣшней формѣ.
Теперь, если мы вернемся къ нашему угольщику, то онъ былъ настоящимъ двойникомъ «бѣдныхъ бѣлыхъ» юга далекаго будущаго. Но король выразилъ, наконецъ, нетерпѣніе и сказалъ:
— Вы тутъ готовы болтать цѣлый день, а правосудіе будетъ введено въ заблужденіе. Неужели вы думаете, что преступники будутъ васъ дожидаться въ хижинѣ своихъ родителей? Они убѣгутъ и не останутся тамъ. Необходимо послать за ними вслѣдъ людей на лошадяхъ.
Женщина слегка поблѣднѣла, а ея мужъ смотрѣлъ такъ мрачно и нерѣшительно. Тогда я сказалъ:
— Пойдемъ, мой другъ, я пройдусь немного съ вами и объясню вамъ, быть можетъ, въ какую сторону направились эти бѣглецы. Если бы они сопротивлялись только несправедливымъ налогамъ или какому-либо подобному абсурду, то я первый защитилъ бы ихъ отъ суда, но разъ люди убиваютъ высокопоставленное лицо и поджигаютъ его домъ, то это совершенно другое дѣло.
Послѣднее замѣчаніе было сказано для короля, чтобы его нѣсколько успокоить. На дорогѣ угольщикъ, казалось, раздумывалъ о своемъ рѣшеніи и шелъ твердою и ровною походкою, но безъ всякой поспѣшности. Наконецъ, я сказалъ:
— Въ какомъ родствѣ вы съ этими людьми — двоюродные братья?
Онъ поблѣднѣлъ настолько, насколько это дозволялъ слой угля, бывшій на его лицѣ, и весь затрясся.
— Ахъ, Боже мой! — какъ вы это узнали?
— Я вовсе этого и не зналъ, а угадалъ.
— Бѣдные парни, они погибли. А это были хорошіе ребята.
— Вы теперь идете для того, чтобы донести на нихъ.
— Д-а!
— Въ такомъ случаѣ, я думаю, что вы негодный бездѣльникъ!
Это его такъ порадовало, точно я его назвалъ ангеломъ.
— О, это хорошія слова, братецъ, я думаю, вы не выдадите меня, если я не исполню своего долга.
— Долга? Въ этомъ дѣлѣ не можетъ быть никакого долга, кромѣ только того, чтобы оставаться совершенно спокойнымъ и дать время этимъ молодцамъ скрыться. Они совершили вполнѣ правый подвигъ.
Онъ сталъ смотрѣть веселѣе и, кромѣ того, былъ крайне тронутъ моимъ сочувствіемъ. Онъ посмотрѣлъ на всѣ стороны, желая убѣдиться, что никого нѣтъ и затѣмъ сказалъ съ большею осторожностью:
— Изъ какой страны вы, братецъ, что вы говорите такія ужасныя слова и ничего не боитесь?
— Это вовсѣ не ужасныя слова, если я говорю ихъ кому-нибудь изъ моего сословія. Вы никому не скажете, что я это говорилъ.
— Я? Да меня за это растерзаютъ дикія лошади.
— Хорошо; тогда позвольте мнѣ скавать вамъ всю правду. Я вовсе не боюсь и повторить вамъ это. Я полагаю, что въ минувшую ночь было совершено ужасное злодѣйство надъ этимъ бѣднымъ невиннымъ народомъ. Старый баронъ наказанъ такъ, какъ онъ этого заслуживалъ. Если бы это и до меня касалось, то я поступилъ бы точно также.
Страхъ и угнетенное состояніе совершенно исчезли въ обращеніи угольщика, а вмѣсто нихъ явились признательность и честное воодушевленіе.
— Быть, можетъ, вы шпіонъ и ваши слова не болѣе, какъ ловушки, но все же они освѣжили меня; я съ удовольствіемъ слушаю ихъ и хотѣлъ бы ихъ еще слушать; я, кажется, готовъ былъ бы пойти на висѣлицу, лишь бы только имѣть хотя одинъ хорошій обѣдъ въ моей голодной жизни. И вотъ теперь я разскажу вамъ все откровенно и вы можете донести на меня, если только этого желаете. Я помогалъ вѣшать моихъ сосѣдей потому, что въ противномъ случаѣ угрожала бы опасность моей собственной жизни, если бы я не принялъ сторону моего господина; другіе также дѣйствовали по той же причинѣ. Ахъ, радостенъ тотъ день, когда онъ умеръ, но мы проливаемъ лицемѣрныя слезы, потому что въ этомъ заключается все наше спасеніе. Я произнесъ слова!
Я произнесъ слова, единственныя, показавшійся мнѣ такими хорошими и награда за это вполнѣ достаточна. Ведите меня, куда хотите, хотя бы на эшафотъ, я совершенно готовъ.
Видите-ли, какъ это бываетъ. Человѣкъ всегда останется человѣкомъ въ глубинѣ своей души. Цѣлые годы злоупотребленій не могутъ совершенно вытѣснить изъ него человѣчество. Да, эти люди представляли хорошій матеріалъ для республики! Каждый изъ нихъ долженъ заниматься какою-нибудь полезною промышленностью, затѣмъ нужна всеобщая подача голосовъ; а управленіе государствомъ должно быть ввѣрено мужчинамъ и женщинамъ изъ народа. Да, не было никакой причины, чтобы мнѣ отказаться отъ моей завѣтной мечты!
Марко.
Мы шли, не спѣша, вдоль дороги и разговаривали. Мы располагали временемъ, которое необходимо было употребить, чтобы дойти до деревни Аббласодуръ и объявить тамъ суду о преслѣдованіи убійцъ и затѣмъ вернуться домой. Въ моемъ разговорѣ съ угольщиками у меня былъ еще особый интересъ, который никогда не терялъ для меня своей новизны, съ тѣхъ поръ, какъ я живу въ королевствѣ Артура: это различное обращеніе между собою людей, явившееся слѣдствіемъ раздѣленія на касты. По отношенію къ бритымъ монахамъ, поторые шли медленно вдоль дороги, съ своимъ капюшономъ пазади и съ струившимся по жирному лицу потомъ, угольщикъ былъ исполненъ глубокаго уваженія; съ дворяниномъ былъ раболѣпенъ; съ фермерами и свободными людьми обращался дружелюбно и ласково; но если проходилъ какой-нибудь рабъ и принималъ почтительно униженную позу, то угольщикъ поднималъ вверхъ свой раздвоенный носъ и даже не смотрѣлъ на этого человѣка. Бывали такія времена, когда казалось, точно хотятъ повѣсить весь человѣческій родъ и закончить этимъ фарсъ.
Но вотъ мы наткнулись на одинъ инцидентъ. Небольшая кучка полунагихъ ребятишекъ, мальчиковъ и дѣвочекъ, выбѣжала изъ лѣсу съ воплями, криками и испугомъ на лицахъ. Самому старшему изъ нихъ было не больше 12—14 лѣтъ. Они стали насъ просить о помощи, но сами были до такой степени испуганы, что мы рѣшительно не могли понять въ чемъ дѣло. Мы свернули въ лѣсъ, ребятишки вели насъ и мы скоро увидѣли, что было причиною ихъ безпокойства и страха: они повѣсили на веревкѣ своего маленькаго товарища; онъ сталъ болтать ногами и барахтаться, задыхаясь до смерти. Мы освободили его и унесли оттуда; этотъ маленькій народецъ хотѣлъ подражать старшимъ; они стали играть въ бунтъ и окончили это такимъ подвигомъ, который обѣщалъ сдѣлаться со временемъ много серьезнѣе, чѣмъ они это предполагали.
Но эта экскурсія не пропала для меня даромъ. Я пріобрѣлъ нѣсколько знакомствъ и въ качествѣ чужестранца могъ предлагать сколько угодно вопросовъ. Вещь, наиболѣе интересовавшая меня, какъ государственнаго человѣка, это заработокъ. Я разузналъ все, что только можно было узнать по этому предмету. Человѣкъ, не имѣющій достаточно опытности и не любящій много разсуждать, тотъ способенъ соразмѣрять процвѣтаніе націй или недостатокъ такого процвѣтанія по ихъ большему или меньшему заработку: если заработокъ достаточенъ, то нація процвѣтаетъ; если же сумма заработка низка, то нація не благоденствуетъ. Но это заблужденіе. Тутъ дѣло не въ томъ, какую вы заработываете сумму, а въ томъ, сколько вы можете купить необходимыхъ вещей на эту сумму; это-то и показываетъ, высокъ-ли вашъ заработокъ фактически или только номинально. Я помню, какъ это было во время нашей большой гражданской войны въ девятнадцатомъ столѣтіи. На сѣверѣ плотникъ заработывалъ три доллара въ день золотою валютою; на югѣ же онъ заработывалъ пятьдесятъ, которые уплачивались конфедератными шинъ-плэстерами стоимостью долларъ за бушель. На сѣверѣ мужское платье стоило три доллара — дневной заработокъ; на югѣ это стоило семьдесятъ пять — двухдневный заработокъ. Цѣна всѣхъ другихъ вещей была въ такой же пропорціи. Слѣдовательно, заработки были вдвое выше на сѣверѣ, чѣмъ на югѣ, потому что одинъ заработокъ давалъ больше относительно пріобрѣтенія необходимыхъ вещей, чѣмъ другой.
Я пріобрѣлъ много разнообразныхъ знакомствъ въ деревнѣ и вещь, доставившая мнѣ наибольшее удовольствіе это видѣть въ обращеніи наши новые копны, часть милльреевъ, миллеевъ, часть центовъ, изрядное количество никкслей и нѣсколько серебра; все это обращалось между ремесленниками и вообще между обитателями; а также было и немного золота, но оно находилось въ банкѣ, такъ сказать, золотыхъ дѣлъ мастера. Я вошелъ туда, когда сынъ Марко торговалъ у лавочника четверть фунта соли, и попросилъ размѣнять мнѣ золотую монету въ двадцать долларовъ. Они исполнили это, но прежде разсмотрѣли ее, взвѣсили, попробовали кислотою; затѣмъ спросили меня, гдѣ я взялъ эту монету, кто я такой, откуда, куда иду, когда я думаю отправиться, словомъ, предложили сотню самыхъ разнообразныхъ вопросовъ; когда они исчерпали всѣ эти вопросы, я охотно далъ имъ всѣ требуемыя свѣдѣнія; я сказалъ, что у меня есть собака, которую зовутъ Уатшъ (часы), что мою первую жену звали Фри Уголь Батистъ, а ея дѣдушка былъ пресвитеріаноцъ, что я зналъ человѣка, у котораго было два большихъ пальца на каждой рукѣ и бородавка на верхней губѣ, и такъ далѣе и такъ далѣе, пока этотъ алчный деревенскій допрашиватель былъ совершенію удовлетворенъ и тѣнь подозрѣнія совершенно исчезла съ его лица, но онъ долженъ былъ уважать человѣка такой финансовой силы, какъ я; такимъ образомъ, я замѣтилъ, что часть денегъ для размѣна онъ взялъ у своего помощника; это было весьма естественно. Они мнѣ размѣняли мой двадцатидолларовый золотой, но я понялъ, что это нѣсколько стѣснило банкъ, что я, конечно, и ожидалъ, такъ какъ это было бы все равно, что въ девятнадцатомъ столѣтіи отправиться въ какую нибудь дрянную деревенскую лавченку и попросить хозяина размѣнять тотчасъ же билетъ въ двѣ тысячи долларовъ. Быть можетъ, онъ это и сдѣлаетъ, но въ тоже время и крайне удивится, какимъ образомъ могла очутиться такая сумма въ карманѣ мелкаго фермера; вѣроятно, такъ думалъ и золотыхъ дѣлъ мастеръ; онъ проводилъ меня до двери и долго смотрѣлъ мнѣ вслѣдъ съ большимъ удивленіемъ,
Монеты новой чеканки не только были удобны для обращенія, но въ тоже время имъ счетъ былъ очень легокъ; именно народъ заимствовалъ названія прежнихъ монетъ и говорилъ о вещахъ, стоющихъ столько-то долларовъ или центовъ или милліевъ, или милльреевъ. Такимъ образомъ въ этомъ дѣлѣ оказался большой прогрессъ.
Я познакомился со многими мастерами по механической части и самымъ замѣчательнымъ изъ нихъ былъ кузнецъ Доулэй. Это былъ подвижной человѣкъ, любившій поговорить; у него было два поденныхъ подмастерья, три ученика и онъ хорошо велъ свои дѣла. Онъ богатѣлъ день ото дня и пользовался общимъ уваженіемъ. Марко очень гордился дружбою съ такимъ человѣкомъ. Онъ съ намѣреніемъ провелъ меня туда, чтобы посмотрѣть такую большую кузницу, которая покупала у него такъ много угля; но въ сущности ему хотѣлось показать мнѣ, на какой короткой ногѣ онъ былъ съ такимъ важнымъ человѣкомъ. Доулэй и я, скоро подружились; у меня именно и были такіе смышленые люди въ моей Сольтъ-Армсъ факторіи. Мнѣ хотѣлось получше разглядѣть этого кузнеца и я пригласилъ его обѣдать къ Марко въ воскресенье. Марко ужаснулся и еле переводилъ дыханіе; но лишь только этотъ богачъ согласился, какъ угольщикъ разсыпался въ благодарностяхъ и даже позабылъ удивиться такой снисходительности со стороны богача.
Радость Марко не имѣла границъ, но это было ненадолго; онъ скоро сдѣлался задумчивымъ и затѣмъ грустнымъ. Когда я сказалъ Доулэю, что у меня будетъ Диконъ, каменьщикъ и Смугъ, колесникъ, то угольная сажа на лицѣ Марко превратилась въ мѣлъ и онъ потерялъ свою смѣлость. Но я прекрасно понималъ въ чемъ дѣло; онъ испугался издержекъ; онъ понималъ, что ему придется раззориться. По пути для приглашенія другихъ я сказалъ Марко:
— Вы должны позволить мнѣ пригласить всѣхъ этихъ пріятелей, а поэтому должны также позволить принять мнѣ и всѣ расходы на себя.
Его лицо просіяло, однако, онъ сказалъ съ гоноромъ:
— Но только не всѣ расходы, не всѣ. Вы не можете принять на себя одного такіе тяжелые расходы.
Я остановилъ его и сказалъ:
— Намъ необходимо объясниться, старый другъ, чтобы лучше понять другъ друга. Правда, я не болѣе, какъ управляющій фермою, но и вовсе не бѣденъ. Въ этомъ году мнѣ посчастливилось и вы не можете себѣ представить, какой я получилъ барышъ. Говоря по правдѣ, я могу дать дюжину такихъ обѣдовъ и не буду это считать такимъ большимъ расходомъ; — и я щелкнулъ пальцами.
Въ виду такого заявленія съ моей стороны, я выросъ на цѣлый футъ въ глазахъ Марко.
— Это очень великодушно съ вашей стороны, — могъ только сказать угольщикъ.
— Вовсе нѣтъ; вы открыли двери вашего дома для меня и для Джона и это было очень великодушно съ вашей стороны; Джонъ еще сегодня говорилъ объ этомъ, прежде чѣмъ вы вернулись изъ деревни; конечно, онъ этого вамъ не скажетъ въ глаза, такъ какъ онъ не любитъ много болтать и вообще сторонится отъ общества, но у него очень доброе сердце, онъ всегда признателенъ темъ, которые ему оказываютъ услугу; вы и ваша жена были очень гостепріимны къ намъ.
— О, мой другъ, такое гостепріимство…
— Но все же вы оказали намъ гостепріимство и дали то, что могли; всякій даетъ, что можетъ; даже принцъ и король не могутъ дать лучше того, что у нихъ есть. Итакъ, рѣшено; о расходахъ не безпокойтесь. Я ужасный расточитель. Если бы вы знали сколько я трачу въ одну недѣлю… но, нѣтъ, лучше не скажу, вы этому не повѣрите.
И такъ, мы шли, не торопясь, заглядывая то туда, то сюда, присматриваясь къ различнымъ вещамъ, толковали съ лавочниками; иногда мы предавались и патетическимъ воспоминаніямъ о тѣхъ несчастныхъ людяхъ, которые были изгнаны изъ своихъ домовъ, а ихъ родители повѣшены или убиты. Одежда Марко и его жены состояла изъ грубаго холста, но съ теченіемъ времени она такъ износилась, что положительно состояла изъ однѣхъ заплатъ. Мнѣ было желательно купить этимъ людямъ новую одежду, но я рѣшительно не зналъ, какъ бы это сдѣлать поделикатнѣе; я придумалъ свалить все это на короля и потому сказалъ:
— Есть еще одна вещь, Марко, которую вы должны позволить мнѣ сдѣлать, ради вашего расположенія къ Джону; я думаю, вы не захотите его оскорбить. Ему очень хотѣлось бы предложить это вамъ самому, но онъ слишкомъ стѣсняется и потому просилъ меня пріобрѣсти для васъ одну вещь, а также и для вашей жены; но только онъ не хочетъ, чтобы вы знали, что это отъ него — вы знаете, какъ деликатные люди думаютъ о такихъ щекотливыхъ вещахъ — я ему обѣщалъ это, а вы должны молчать. Вотъ онъ желалъ бы подарить вамъ и вашей женѣ по парѣ платья…
— О, это расточительность! Этого нельзя, братецъ, этого нельзя! Подумайте только, какая это громадная сумма…
— Оставьте вы въ покоѣ эти громадныя суммы. Вѣдь нельзя же ходить раздѣтымъ. Выберите себѣ платье по вкусу, только, чуръ, Джону не говорите ни слова; вы не можете себѣ представить, какъ онъ щепетиленъ и гордъ. Онъ простой фермеръ — ну, что такое въ сущности фермеръ, — а я его управляющій; но если бы вы знали, что онъ о себѣ воображаетъ? Когда онъ забудется и выйдетъ изъ себя, то вы подумайте, что это одинъ изъ властителей земли; вы можете проговорить съ нимъ сто лѣтъ къ ряду и никогда не признаете его за фермера — въ особенности, когда онъ станетъ говорить о земледѣліи. Но сказать между нами, онъ мало смыслитъ въ земледѣліи; но очень любитъ говорить объ этомъ и если вамъ случится когда-либо бесѣдовать съ нимъ, то его не слѣдуетъ прерывать и оспаривать.
Такимъ образомъ, я подготовилъ Марко ко всѣмъ случайностямъ; я знаю по опыту, что если путешествуешь съ королемъ, который желаетъ быть чѣмъ-либо другимъ, но помнитъ объ этомъ только половину времени, вамъ необходимо предпринимать массу предосторожностей.
Но вотъ мы подошли къ самой лучшей лавкѣ въ деревнѣ; тамъ было все, но въ небольшомъ количествѣ, начиная отъ наковальни, сухихъ товаровъ всевозможныхъ сортовъ до рыбы и ювелирныхъ вещей. Я полагалъ, что могу закупить здѣсь все необходимое и мнѣ не нужно будетъ идти въ другое мѣсто. Я избавился отъ Марко тѣмъ, что послалъ его пригласить каменщика и колесника, такъ что у меня осталось свободное поле дѣйствій. Иначе я не могъ спокойно ничего дѣлать; мнѣ необходимо было выказать нѣкоторую театральность, чтобы возбудить интересъ къ себѣ. Я самымъ небрежнымъ образомъ сдѣлалъ такъ, что лавочникъ увидѣлъ, что у меня много денегъ и, этимъ я снискалъ его уваженіе; затѣмъ, я написалъ списокъ всѣхъ тѣхъ вещей, какія мнѣ были нужны; подавая ему этотъ списокъ, я хотѣлъ-только знать, умѣетъ-ли онъ читать. Онъ умѣлъ читать и очень гордился этимъ. Лавочникъ объявилъ, что воспитывался у одного патера и умѣетъ читать и писать. Онъ пробѣжалъ списокъ и замѣтилъ, это обойдется не дешево. Я не только проэктировалъ сдѣлать хорошій обѣдъ, но купить припасовъ на закуски и на дессертъ. Я приказалъ, чтобы все это уложили и послали въ домъ Марко, сына Марко, въ субботу вечеромъ, а въ воскресенье въ обѣденное время принесли бы мнѣ счетъ. Онъ замѣтилъ, что я останусь доволенъ его аккуратностью и исполнительностью, такъ какъ это его правило. Онъ сказалъ, что еще прибавитъ сюда пару трубочекъ — портмонэ безплатно для Марко, такъ какъ теперь это во всеобщемъ употребленіи. У него было высокое мнѣніе объ этомъ остроумномъ изобрѣтеніи. Я сказалъ:
— Наполните также для меня пару такихъ трубочекъ и припишите ихъ къ счету.
Онъ, конечно, исполнилъ это. Когда лавочникъ наполнилъ трубочки, я ихъ взялъ съ собою. Конечно, и не рѣшился сказать ему, что такія портмонэ были моего собственнаго изобрѣтенія; я оффиціально отдалъ приказаніе, чтобы каждый лавочникъ имѣлъ это всегда подъ рукою и продавалъ по казенной цѣнѣ, которая была крайне ничтожна, да и ту получали лавочники, а не парни. Мы уступали это безплатно.
Король былъ крайне недоволенъ, что мы вернулись домой съ темнотою… Сначала онъ мечталъ о вторженіи въ Галлію со всѣми своими военными силами, а потомъ ускользнулъ изъ хижины и, вѣроятно, не приходилъ въ себя.
Униженіе Доулэя.
Когда купленные мною припасы были присланы въ субботу, послѣ заката солнца, то мнѣ много было хлопотъ съ мужемъ и женою Марко, которые чуть не упали въ обморокъ. Они были увѣрены, что Джонъ и я вполовину раззорились и порицали самихъ себя, что были причиною такого банкротства. Кромѣ припасовъ для обѣда, что составляло довольно круглую сумму, я еще купилъ провизіи про запасъ; порядочную порцію муки и разныхъ такихъ припасовъ, которые считаются крайне рѣдкими у людей такого класса, все равно, что мороженное для отшельниковъ; два фунта соли, что также было большимъ количествомъ въ глазахъ этихъ людей; затѣмъ: посуду, стулья, одежду, небольшой бочонокъ пива и пр. Я просилъ Марко ничего не говорить о покупкѣ этихъ вещей, желая сдѣлать сюрпризъ гостямъ. Что же касается до платья, то эта простодушная чета была ему очень рада. Они вели себя, какъ дѣти; цѣлую ночь они то примѣряли его, то опять снимали, то разсматривали его цвѣтъ и такъ продолжалось до самаго разсвѣта и тогда только они его спрятали. Ихъ радость, доходившая положительно до сумасшествія, дѣйствовала на меня такимъ освѣжающимъ способомъ, что, глядя на нее, я былъ вполнѣ вознагражденъ за то, что мнѣ это мѣшало спать. Король, по своему обыкновенію, спалъ, какъ убитый. Супруги Марко не благодарили его за платье, такъ какъ это было имъ запрещено; но они всѣми способами старались выразить ему свою признательность. Но это не повело ни къ чему: онъ не замѣтилъ никакой перемѣны.
Былъ чудный солнечный день, какіе только бываютъ въ Іюнѣ, и о которыхъ говорятъ, что тогда небо открываетъ свои двери; около полудня собрались и гости; мы расположились подъ большимъ деревомъ и дружелюбно бесѣдовали, какъ старые знакомые. Король, однако, велъ себя нѣсколько сдержанно, тѣмъ болѣе, что ему очень трудно было освоиться съ своимъ новымъ именемъ Джона. Я просилъ его попробовать не забывать, что онъ фермеръ; но я также посовѣтовалъ ему на этомъ и остановиться и не развивать по этому поводу особыхъ идей. Онъ былъ такого рода человѣкъ, который, если его не предостеречь, могъ испортитъ дѣло самыми мелочными пустяками; языкъ у него былъ развязный, умъ упрямый, а свѣдѣнія самыя неточныя.
Доулэй былъ въ праздничномъ платьѣ и всегда гордился своимъ богатствомъ; я завладѣлъ этимъ человѣкомъ и постарался, чтобы онъ началъ намъ разсказывать свою исторію, гдѣ, конечно, онъ самъ былъ героемъ; это было очень хорошо, сидѣть и слушать, какъ онъ говоритъ. Видите-ли, это былъ человѣкъ, достигшій самъ такого положенія. Такіе люди умѣютъ говорить. Они вполнѣ заслуживаютъ довѣрія, такъ какъ говорятъ сущую правду. Онъ началъ свой разсказъ съ того времени, какъ остался сиротою безъ денегъ и безъ друзей, которые могли бы ему помочь; онъ жилъ какъ, какъ живутъ рабы самаго мелкаго рабовладѣльца; онъ работалъ отъ шестнадцати до восемнадцати часовъ въ сутки и заработывалъ только себѣ на черный хлѣбъ и всегда былъ впроголодь; затѣмъ, его честное отношеніе къ дѣлу привлекло вниманіе одного кузнеца; послѣдній совершенно неожиданно явился къ нему и предложилъ взять его къ себѣ въ ученики на девять лѣтъ, въ теченіе которыхъ онъ обязался: кормить, одѣвать и учить его мастерству или «таинству», какъ выражался Доулэй; это было его первымъ шагомъ по пути къ благоденствію и онъ говорилъ объ этомъ, какъ о какомъ-то чудѣ, выпавшемъ на долю такого обыкновеннаго человѣческаго существа, какимъ былъ онъ. Во время своего ученія онъ не получалъ новаго платья, но въ день своего повышенія въ подмастерья онъ получилъ новое платье и считалъ себя весьма счастливымъ и богатымъ.
— Я помню также этотъ день! — съ восторгомъ сказалъ каменьщикъ.
— И я также! — воскликнулъ колесникъ; — не у одного тебя былъ такой день; по истинѣ сказать, этому нельзя повѣрить.
— Нѣтъ, у другихъ не было такого дня! — возразилъ Доулэй съ пылающими глазами. — Я совершенно измѣнилъ свой характеръ и такъ шумно выражалъ свой восторгъ, что сосѣди думали, что меня обокрали. О, это былъ великій день! великій день! никто не можетъ забыть такихъ дней!
Хозяинъ Доулэя былъ хорошій и зажиточный человѣкъ; два раза въ годъ у него бывалъ парадный обѣдъ съ бѣлымъ хлѣбомъ, съ настоящимъ пшеничнымъ хлѣбомъ; онъ жилъ какъ лордъ, какъ это обыкновенію говорится. Впослѣдствіи Доулэй женился на его дочери и получилъ въ наслѣдство кузницу.
— А теперь видите-ли, до чего я добился, — сказалъ онъ съ самодовольнымъ видомъ. — Два раза въ мѣсяцъ у меня бываетъ за обѣдомъ свѣжее мясо. — Онъ остановился, точно хотѣлъ посмотрѣть, какое это произведетъ впечатлѣніе, и затѣмъ прибавилъ: — восемь разъ въ мѣсяцъ солонина.
— Это совершенно вѣрно, — сказалъ колесникъ съ подавленнымъ вздохомъ.
— Я также знаю это, — замѣтилъ каменщикъ съ видомъ, полнымъ почтенія.
— За моимъ столомъ каждое воскресенье появляется бѣлый хлѣбъ за обѣдомъ, — торжествомъ сказалъ кузнецъ. — Я предоставляю на вашу совѣсть, мои друзья, подтвердить, что это правда.
— Клянусь моею головою, что это правда! — воскликнулъ каменщикъ.
— Я могу засвидѣтельствовать это! — воскликнулъ колесникъ.
— Что же касается до приборовъ и посуды, то вы сами видѣли, сколько у меня этого добра. — Онъ сдѣлалъ жестъ рукою и затѣмъ прибавилъ: — Говорите чистосердечно; говорите, какъ будто бы меня здѣсь но было.
— У васъ пять стульевъ самой прочной и хорошей работы, хотя ваша семья состоитъ только изъ трехъ человѣкъ, — сказалъ колесникъ съ видомъ глубокаго почтенія.
— Шесть деревянныхъ чашъ и шесть деревянныхъ блюдъ, два оловянныхъ, для того чтобы пить и ѣсть, — сказалъ каменщикъ, желая произвести впечатлѣніе. — Богъ мнѣ Судья, клянусь моимъ вѣчнымъ спасеніемъ, что это правда, такъ какъ мнѣ придется отвѣчать за это на Страшномъ Судѣ.
— Вотъ видите-ли, какой я человѣкъ, братецъ Джонъ, — сказалъ кузнецъ съ самымъ дружескимъ снисхожденіемъ, — безъ всякаго сомнѣнія, вы считаете меня человѣкомъ завистливымъ, требующимъ къ себѣ полнаго уваженія и думаете, что я отношусь къ чужестранцамъ недовѣрчиво, пока не узнаю ни ихъ качествъ, ни ихъ образа занятій, но вы можете быть вполнѣ спокойны по поводу всего этого; я отношусь ко всѣмъ совершенно чистосердечно и справедливо, какъ бы ни было скромно то дѣло, которымъ человѣкъ занимается. Но вотъ моя рука, мы всѣ здѣсь равны, это я говорю своими собственными устами, — онъ улыбнулся и обвелъ всѣхъ такимъ довольнымъ взглядомъ, точно это былъ кумиръ, совершившій какое-нибудь благое дѣло и вполнѣ этимъ удовлетворенъ.
Король подалъ руку съ плохо скрываемымъ отвращеніемъ, точно какая-нибудь лэди, которой приходится дотронуться до рыбы; все это произвело эффектъ, такъ какъ никто не понялъ естественнаго смущенія того, кто, дѣйствительно, былъ озаренъ лучами величія.
Но вотъ хозяйка дома принесла столъ и поставила его подъ деревомъ. Это было большимъ сюрпризомъ, такъ какъ столъ былъ совершенію новый и изъ хорошаго матеріала; но ихъ удивленіе возросло еще болѣе, когда хозяйка съ видомъ полнаго равнодушія, но съ взоромъ, блиставшимъ отъ тщеславія, разостлала на столѣ чистую, новую скатерть. Это было какъ бы въ пику хозяйственнымъ принадлежностямъ кузнеца, что его, конечно, нѣсколько ожесточило; вы это увидите. Но Марко былъ на седьмомъ небѣ, вы это также увидите. Затѣмъ хозяйка принесла два новыхъ хорошихъ стула! Уфъ! это произвело сенсацію: это было видно по глазамъ каждаго изъ гостей. Далѣе она принесла еще два, но такъ спокойно, какъ она это только могла. Опять сенсація и легкій шопотъ. Но вотъ она принесла еще два стула, размахивая ими по воздуху; она такъ этимъ гордилась. Гости были положительно изумлены и каменщикъ пробормоталъ:
— Это выше всякой земной роскоши, которая когда-либо внушала уваженіе.
Когда хозяйка вернулась, то Марко положительно задыхался отъ счастья, но все же сказалъ, стараясь подражать вполнѣ равнодушному тому, хотя имитація вышла у него очень плохо:
— Довольно; не надо остальныхъ.
Слѣдовательно, тамъ было больше стульевъ, чѣмъ принесено. Это также произвело эффектъ.
Затѣмъ хозяйка дома носила одинъ сюрпризъ за другимъ и если гости не выражали удивленіе громогласно, то эти «ахъ» и «охъ» можно было прочесть въ ихъ взорахъ. Она принесла совершенно новую посуду и полный ея комплектъ; новыя деревянныя чашки и другія принадлежности стола; затѣмъ пиво, рыбу, цыплятъ, яйца, гуся, жареную говядину, жареную баранину, окорокъ, небольшого жаренаго поросенка и массу хорошаго пшеничнаго хлѣба. Конечно, эти люди никогда еще въ жизни не видали такой массы припасовъ и все это ихъ крайне удивило. Когда всѣ сѣли за столъ, исполненные удивленія и страха, я сдѣлалъ жестъ рукою, какъ бы неумышленно, и сынъ лавочника явился со счетомъ.
— Хорошо; — сказалъ я самымъ равнодушнымъ образомъ; — какъ велика сумма? прочитайте списокъ.
Затѣмъ онъ прочиталъ этотъ списокъ, а всѣ трое гостей слушали съ полнымъ удивленіемъ; волны удовлетворенія такъ и катились по моей душѣ; и такія же обратныя волны удивленія и страха наполнили, вѣроятно, и душу Марко.
2 фунта соли — 200
8 дюжинъ пинтъ пива — 800
3 четверика пшеницы — 2,700
2 фунта рыбы — 100
3 цыпленка — 400
1 гусь — 400
3 дюжины лицъ — 150
1 ростбифъ говядины — 450
1 окорокъ баранины —400
1 окорокъ ветчины — 800
1 молочный поросенокъ — 50
Посуда для стола — 6,000
2 мужскихъ платья верхнее и нижнее — 2,800
1 кусокъ матеріи, 1 бумажно-шерстяная юбка верхняя и нижняя — 1,600
8 деревянныхъ чашъ — 800
Различныя столовыя принадлежности — 10,000
1 сосновый столъ — 3,000
8 стульевъ — 4,000
2 трубочки-портмонэ съ монетами — 3,000
Онъ кончилъ. Водворилось мертвое молчаніе; никто не шевелился; всѣ, казалось, притаили дыханіе.
— Это все? — спросилъ я совершенно спокойно.
— Ахъ, сэръ, тутъ нѣкоторыя вещи поставлены подъ общимъ наименованіемъ, если вы желаете, я ихъ раздѣл…
— Это все равно, — отвѣтилъ я, сопровождая свои слова жестомъ, исполненнымъ равнодушія; — прочтите мнѣ весь итогъ, пожалуйста.
Мальчикъ прислонился къ дереву и сказалъ:
— Тридцать девять тысячъ сто пятьдесятъ милльрэй.
Колесникъ чуть не упалъ со стула, другіе же цѣплялись за столъ и у всѣхъ почти одновременно вырвалось восклицаніе:
— Господи, не оставь насъ во времена бѣдствій!
Мальчикъ поспѣшилъ сказать:
— Мой отецъ поручилъ мнѣ передать вамъ, что онъ не смѣетъ требовать отъ васъ заплатить все это заразъ, только онъ васъ проситъ…
Я не обратилъ вниманія на его слова, точно это было легкое дуновеніе вѣтра, а съ самымъ равнодушнымъ или скорѣе утомленнымъ видомъ досталъ изъ кармана деньги, отсчиталъ четыре доллара и положилъ ихъ на столъ. Надо было видѣть удивленіе присутствовавшихъ.
Мальчикъ былъ и удивленъ и восхищенъ. Онъ попросилъ меня оставить одинъ долларъ въ обезпеченіе, пока пойдетъ въ городъ размѣнять его для сдачи; но я прервалъ его:
— Стоитъ-ли идти обратно сюда, чтобы возвратить девять центовъ? Этого вовсе не нужно. Оставьте сдачу у себя.
Поднялся удивленный шопотъ между всѣми присутствовавшими.
— По истинѣ сказать, этотъ человѣкъ обезумѣлъ отъ денегъ; онъ ихъ бросаетъ, какъ какую-нибудь негодную вещь.
Мальчикъ взялъ деньги и ушелъ вполнѣ счастливый своимъ богатствомъ. Я же сказалъ Марко и его женѣ:
— Добрые друзья! Тутъ есть небольшая бездѣлушка и для каждаго изъ васъ.
Съ этими словами я взялъ портмонэ, изъ которыхъ въ каждомъ было по полтораста центовъ и передалъ ихъ имъ; пока эти бѣдныя созданія любовались монетами, я повернулся къ гостямъ и сказалъ самымъ равнодушнымъ голосомъ, какимъ обыкновенно освѣдомляются о часахъ:
— Кажется, все готово, будемъ садиться за столъ.
Ахъ, это было грандіозное зрѣлище; казалось, что мнѣ никогда не удастся болѣе присутствовать на такомъ обѣдѣ, который могъ бы произнести большій эффектъ. Кузнецъ былъ положительно приниженъ; я, конечно, не желалъ бы теперь чувствовать то, что чувствовалъ онъ, нѣтъ, ни за что въ мірѣ. Онъ только что хвастался своими парадными обѣдами по два раза въ годъ; свѣжимъ мясомъ по два раза въ мѣсяцъ, солониною по два раза въ недѣлю и бѣлымъ хлѣбомъ по воскресеньямъ для семьи, состоящей изъ трехъ членовъ: такъ что весь годовой расходъ не превышалъ 69.2.6 (шестидесяти девяти центовъ, 2 миллеевъ и 6 милльрэй) и вдругъ здѣсь онъ наталкивается на человѣка, который тратитъ около четырехъ долларовъ въ одно мгновеніе ока; и не только это, но показываетъ видъ, что ему скучно торговаться въ такой пустяшной суммѣ. Доулэй совершенно отодвинулся на задній планъ; онъ какъ-то сгорбился и съежился.
Политическая экономія въ шестомъ вѣкѣ.
Я, однако, сѣлъ подлѣ кузнеца и послѣ первой трети обѣда, онъ опять былъ вполнѣ счастливъ. Это было очень легко сдѣлать въ странѣ титуловъ и кастъ. Видите-ли, въ странѣ кастъ, ранговъ и титуловъ, человѣкъ не всегда бываетъ человѣкомъ, онъ составляетъ только часть человѣка и никогда не можетъ достигнуть своего полнаго роста. Вы доказываете свое преимущество надъ нимъ по своему положенію, титулу, богатству и онъ тотчасъ принижается передъ вами. Поэтому вы не можете его оскорбить. Нѣтъ, я не то хотѣлъ сказать: вы можете его оскорбить, но тольно трудно добиться, чтобы онъ чѣмъ-либо оскорбился; кузнецъ теперь сталъ относиться ко мнѣ съ большимъ почтеніемъ, потому что, повидимому, я ему казался очень богатымъ; а если бы я еще имѣлъ какой-либо дворянскій титулъ, то его почтеніе ко мнѣ дошло бы до обожанія. И не только онъ, но и каждый простолюдинъ въ странѣ проявлялъ бы относительно меня такія же чувства, даже и въ томъ случаѣ, если бы онъ былъ наилучшимъ продуктомъ всѣхъ временъ и по уму, и по характеру, и по нравственнымъ качествамъ, а я во всемъ этомъ оказался бы полнымъ банкротомъ. Это будетъ продолжаться до тѣхъ поръ, пока Англія существуетъ на землѣ. Съ своимъ духомъ прорицательства я могу смотрѣть впередъ, какъ она забываетъ такихъ міровыхъ дѣятелей, какъ Гуттенбергъ, Уаттъ, Морзъ, Стефенсофъ, Белль.
Король во все время обѣда не говорилъ почти ничего, такъ какъ тутъ не разсуждалось ни о побѣдахъ, ни о побѣдителяхъ, ни о поединкахъ въ кольчугахъ, и потому онъ счелъ за лучшее вздремнуть. Миссисъ Марко убрала со стола, поставила пиво, а сама сѣла обѣдать отдѣльно, въ то время, какъ мы толковали объ интересующихъ насъ дѣлахъ, о нашихъ занятіяхъ, заработкахъ и проч. По первому взгляду казалось, что въ этомъ не большомъ данническомъ владѣніи, лордомъ котораго былъ король Багдемагъ, дѣла шли не хуже, чѣмъ въ моемъ собственномъ раіонѣ.
У нихъ практиковалась покровительственная система (протекціонизмъ) въ полной силѣ, тогда какъ мы старались постепенно ввести свободную торговлю и уже теперь были на половинѣ пути къ этому. Мы бесѣдовали вдвоемъ съ Доулэемъ, а другіе только съ жадностью вслушивались въ нашъ разговоръ. Доулэй, разгорячонный этою бесѣдою, уже чувствовалъ нѣкоторое преимущество передо мною и сталъ мнѣ предлагать вопросы, которые онъ считалъ крайне интересными.
— Въ вашей странѣ, братецъ, какъ великъ заработокъ управляющаго фермою, извощика, пастуха, свинопаса?
— Двадцать пять милльрэй въ день; это составляетъ четверть цента.
Лицо кузнеца озарилось радостью. Онъ сказалъ:
— У насъ заработокъ вдвое! А что у васъ заработываетъ столяръ, маляръ, каменьщикъ, красильщикъ, кузнецъ, колесникъ и другіе тому подобные мастеровые?
— Среднимъ числомъ до 50-ти милльрэй — полцента въ день.
— Го! Го! У насъ они заработываютъ сто! У насъ хорошій мастеровой заработаетъ центъ въ день! Я тутъ не считаю портного, но другіе, всѣ они заработываютъ по центу въ день, а въ хорошее время они заработываютъ еще болѣе — да, до ста и десяти и даже пятнадцати милльрэй въ день. Я самъ плачу сто пятнадцать, бываютъ такія недѣли. Да здравствуетъ протекціонизмъ; чортъ съ ней съ этою свободною торговлею.
И онъ посмотрѣлъ на все общество, съ такимъ лицомъ, точно оно загорѣло отъ солнца; но я нисколько не былъ этимъ уязвленъ. А теперь наступила моя очередь предлагать ему вопросы:
— Сколько вы платите за фунтъ соли?
— Сто милльрэй.
— Мы платимъ только сорокъ. А сколько вы платите за говядину и за баранину, когда вы ее покупаете? Въ этомъ-то и заключался для него ударъ; кузнецъ покраснѣлъ и потомъ отвѣтилъ:
— Цѣны мѣняются, только немного: можно считать, что это стоитъ 75 милльрэй фунтъ.
— Мы платимъ 33. А что вы платите за яйца?
— Пятьдесятъ милльрэй за дюжину.
— Мы платимъ 20. А что вы платите за пиво?
— Это намъ стоитъ 87 милльрэй за пинту.
— Намъ это обходится 4, — 25 бутылокъ обходятся центъ. А сколько стоитъ у васъ пшеница?
— 900 милльрэй за четверикъ.
— Мы платимъ 400. А сколько вы платите за мужское холщевое платье?
— Тринадцать центовъ.
— А мы 6. А что стоитъ женское платье?
— Мы платимъ 8. 4. 0.
— Хорошо; замѣтьте разницу. Вы платите восемь центовъ и четыре милля, а мы платимъ только четыре цента. Я подготовлялъ ему такимъ образомъ почву и, наконецъ, сказалъ:
— Вотъ видите-ли, мой другъ, что выходитъ изъ вашихъ большихъ заработковъ, о которыхъ вы только что распространялись такъ много?
При этихъ словахъ я обвелъ все общество такимъ взоромъ, въ которомъ выражалось полное удовлетвореніе, такъ какъ я вполнѣ одержалъ надъ нимъ побѣду и связалъ его по рукамъ и по ногамъ, а онъ этого даже и не замѣтилъ; я повторилъ еще разъ:
— Что же выходитъ изъ вашего большого заработка? Мнѣ кажется, что его не хватаетъ даже на самое необходимое.
Но повѣрите-ли вы мнѣ, онъ смотрѣлъ на меня съ большимъ удивленіемъ, вотъ и все! Онъ никакъ не могъ понять этого вычисленія и даже не зналъ, что попался въ ловушку и даже не сознавалъ того, что былъ въ ловушкѣ. Я готовъ былъ положительно застрѣлить его изъ простого негодованія. Съ недоумевающимъ взоромъ и затуманеннымъ умомъ онъ, наконецъ, сказалъ:
— Мнѣ кажется, что я васъ не понимаю! Доказано же, что наши заработки вдвое болѣе твоихъ, какъ же это ты стоишь на своемъ? Или я не понимаю этого страннаго слова; по истинѣ сказать, я въ первый разъ слышу это слово, какъ живу на свѣтѣ по милосердію и провидѣнію Божію.
Я былъ, дѣйствительно, пораженъ; частью меня удивила его непроходимая глупость, а частью и странное поведеніе его товарищей, которые сидѣли подлѣ него и ничего не возражали; вѣроятно, они были одного съ нимъ мнѣнія, если только это можно было назвать мнѣніемъ. Мои доводы были крайне просты и ясны; но ихъ можно было еще болѣе упростить? Какъ бы то ни было, но мнѣ слѣдуетъ попробовать.
— Вотъ видите-ли что, братъ Доулэй, ваши заработки болѣе нашихъ только номинально, но не фактически.
— Вотъ поймите же его! Вы сами согласились съ тѣмъ, что у насъ заработокъ двойной.
— Конечно, конечно, я вовсе и не отрицаю этого. Но и съ такимъ высокимъ заработкомъ вы ничего не сдѣлаете. Тутъ главное дѣло заключается въ томъ, сколько вы можете купить на вашъ заработокъ; вотъ въ чемъ и заключается главная идея. Если это правда, что у васъ хорошій мастеровой можетъ заработать около трехъ долларовъ въ полгода, а у насъ одинъ долларъ семьдесятъ…
— Вотъ, вотъ вы опять говорите тоже, опять говорите…
— Не смѣшивайте, прошу васъ, я никогда этого не отрицалъ. Но я говорю, то это совершенно такъ. На нашъ полудолларъ можно купить больше, чѣмъ на вашъ долларъ, а поэтому здравый смыслъ и говоритъ, что нашъ заработокъ больше вашего.
Онъ удивленно посмотрѣлъ вокругъ и сказалъ съ видомъ отчаянія:
— Дѣйствительно, я никакъ не могу этого сообразить. Вы только что говорили, что нашъ заработокъ выше, а тутъ опять берете ваше слово назадъ.
— О, Боже мой, рѣшительно, ваша голова не можетъ этого переварить! Теперь посмотрите, — дайте я вамъ это иллюстрирую. Мы платимъ четыре цента за женское платье, а вы 8,4, что составляетъ болѣе чѣмъ вдвое на 4 милльрея. Но сколько вы платите женщинѣ, работающей на фермѣ?
— Два миллея въ день.
— Прекрасно; но мы платимъ вдвое меньше: только одну десятую цента въ день; и…
— Опять вы созн…
— Подождите! Вы видите, что это весьма простая вещь; теперь вы это хорошо поймете. Вотъ, напримѣръ, у васъ женщина должна работать 42 дня, чтобы купить себѣ платье, такъ какъ ея дневной заработокъ 2 миллея въ день, а, слѣдовательно, ей придется работать семь недѣль. Если эта женщина купитъ себѣ платье, то на него уйдетъ весь ея семинедѣльный заработокъ; у насъ же такая женщина можетъ купить себѣ платье и у нея еще останется двухъдневный заработокъ, на который она можетъ купить себѣ еще что нибудь-другое. Теперь вы поняли меня?
Онъ посмотрѣлъ на меня и въ его взорѣ выражалось сомнѣніе; тоже сдѣлали и другіе. Я подождалъ, желая дать имъ подумать объ этомъ. Наконецъ, Доулэй заговорилъ, какъ-то нерѣшительно:
— Но все же, вы не можете отрицать, что лучше заработать 2 милля, чѣмъ 1.
Но я не сталъ этого оспаривать и привелъ другой примѣръ, и сказалъ:
— Предположимъ такого рода случай: одинъ изъ вашихъ поденьщиковъ пойдетъ купить себѣ слѣдующіе припасы:
1 ф. соли.
Дюжину яицъ.
Дюжину пинтъ пива.
1 четверикъ пшеницы.
1 холщевое платье.
5 фун. говядины.
5 фун. баранины.
Эти припасы обойдутся ему въ 32 цента. За эти деньги онъ долженъ работать 32 дня, т. е. 5 недѣль и 2 дня. Но тутъ онъ отправится къ намъ и работаетъ у насъ за половинную плату, тогда онъ будетъ въ состояніи купить всѣ эти припасы за 14 1/2 центовъ; эта сумма равняется суммѣ его заработка за 29 дней; слѣдовательно, у него останется еще трехъдневный заработокъ, на который онъ можетъ себѣ купить еще что-нибудь. Но посмотримъ, сколько это составитъ въ годъ. Онъ можетъ въ теченіе двухъ мѣсяцевъ сберечь свой недѣльный заработокъ; вашъ же рабочій не можетъ отложить ничего; такимъ образомъ, у нашего рабочаго въ теченіе года скопятся сбереженія — заработки за пять или за шесть недѣль, а у вашего не останется ни одного цента. Теперь, я думаю, вы поняли, что слова «высокій заработокъ» и «низкій заработокъ» однѣ только фразы, которыя ничего не значатъ, пока вы не узнаете, кто можетъ купить болѣе на свой заработокъ.
Но тутъ опять явилось недоразумѣніе.
Но въ силу такого недоразумѣнія опять мнѣ пришлось уступить. Эти люди слишкомъ высоко цѣнили «большой заработокъ»; они не принимали во вниманіе никакихъ послѣдствій, а также и того, что можно было купить на этотъ высокій заработокъ. Они стояли за протекціонизмъ и воображали, что именно благодаря ему, у нихъ и практикуется такой большой заработокъ. Я доказывалъ имъ, что въ теченію двадцати пяти лѣтъ, заработокъ повышается только на 30 %, а расходы на жизнь на 100 %. Уже въ то время, пока мы живемъ, заработокъ увеличился на 40 %, а расходы увеличились гораздо болѣе. Но мои доводы не имѣли для нихъ никакого значенія. Ничто не могло измѣнить такія странныя убѣжденія.
Да, я мучился, чувствуя свое пораженіе, и что же изъ этого? Это все же не смягчало моихъ страданій. А если только подумать обо всѣхъ обстоятельствахъ! Первый государственный человѣкъ того времени, самый способный, самый свѣдущій въ цѣломъ мірѣ, самая гордая изъ всѣхъ некоронованныхъ главъ, какія когда-либо двигались между тучами какого-либо политическаго горизонта за цѣлыя столѣтія, сидѣлъ здѣсь, повидимому, пораженный аргументами какого-то невѣжественнаго деревенскаго кузнеца! И я видѣлъ, что и остальные были недовольны на меня! Я покраснѣлъ до корня волосъ, пока нѣсколько не пришелъ въ себя. Поставьте себя на мое мѣсто! Почувствуйте тотъ стыдъ, который чувствовалъ я, и вы были бы готовы провалиться сквозь землю. Да, такова природа человѣка! Но вотъ мало по малу я успокоился и обратился къ моимъ собесѣдникамъ съ слѣдующею рѣчью:
— Послушайте, братцы, можно сказать очень много любопытнаго относительно закона, нравовъ, обычаевъ и разныхъ другихъ вещей, если вы только поближе къ нимъ присмотритесь; даже можно многое сказать относительно направленія и прогресса человѣческаго мнѣнія, а также и его движенія. Бываютъ писанные законы и тѣ исчезаютъ, но есть и неписанные законы и тѣ вѣчны. Возьмемъ, напримѣръ, неписанные законы относительно заработка: говорятъ, что этотъ заработокъ постепенно повышается, проходя мало по малу черезъ всѣ столѣтія. И замѣтьте, какъ это дѣлается. Мы знаемъ, каковъ теперь заработокъ, каковъ онъ былъ раньше и еще раньше. Мы знаемъ, какой былъ заработокъ сто лѣтъ тому назадъ и какой былъ за двѣсти лѣтъ до насъ; такимъ образомъ, мы можемъ высчитать заработокъ за сколько угодно столѣтій до нашего времени; для этого будетъ достаточно, если намъ дадутъ законъ прогресса и мѣру и степень періодическаго возрастанія; итакъ, безъ помощи всякаго документа, мы можемъ прекрасно опредѣлить, какой былъ заработокъ триста, четыреста и пятьсотъ лѣтъ тому назадъ. Но пойдемъ далѣе. Должны-ли мы остановиться на этомъ? Нѣтъ! Мы можемъ примѣнить тѣ же законы и къ будущему: друзья мои, я могу вамъ сказать, какой будетъ заработокъ въ будущемъ, въ какомъ вамъ угодно году за нѣсколько столѣтій впередъ.
— Что такое, добрый человѣкъ, что такое?
— Да. Я вамъ могу сказать, насколько увеличится заработокъ черезъ семьсотъ лѣтъ; онъ увеличится въ шесть разъ противъ настоящаго, даже здѣсь, въ этомъ округѣ, рабочіе на фермѣ будутъ получать 3 цента въ день, а мастеровые 6 центовъ.
— Я хотѣлъ бы умереть и жить въ то время! — прервалъ меня Смугъ съ выраженіемъ алчности въ глазахъ.
— Но это еще не все; черезъ двѣсти пятьдесятъ лѣтъ послѣ этого — будьте внимательны, прошу васъ — заработокъ мастерового, — замѣтьте, это законъ, а не предположеніе, — дойдетъ до двадцати центовъ въ день.
Всѣ бросили на меня взглядъ удивленія. Диконъ, колесникъ, пробормоталъ, поднявъ и глаза и руки кверху:
— Болѣе того, что слѣдуетъ теперь платить за три недѣли, тогда будутъ платить только за одинъ день работы!
— Богатство! Настоящее богатство! — пробормоталъ Марко, тяжело дыша отъ сильнаго возбужденія.
— Заработки будутъ рости постепенно, мало помалу, именно, какъ растетъ дерево, а, наконецъ, еще черезъ триста сорокъ лѣтъ врядъ-ли найдется такая страна, гдѣ бы заработокъ мастерового былъ менѣе двухъ сотъ центовъ въ день!
Это ихъ положительно оглушило. По крайней мѣрѣ, въ теченіе двухъ минутъ ни одинъ изъ нихъ не могъ перенести дыханія. Затѣмъ, угольщикъ сказалъ такимъ умоляющимъ голосомъ:
— О, какъ бы я хотѣлъ дожить до того времени, чтобы это увидѣть!
— Да это графскій доходъ! — воскликнулъ Смугъ.
— Вы говорите графскій доходъ? — сказалъ Доулэй; — можно говорить, что угодно, только не лгать; въ королевствѣ Багдемага нѣтъ ни одного графа, у котораго былъ бы такой доходъ. Графскій доходъ — гмъ! Это доходъ ангела!
— Но что же станется со всѣми этими заработками въ тѣ отдаленные дни, когда человѣкъ будетъ заработывать въ одну недѣлю столько, сколько теперь заработываютъ въ пять недѣль? Тогда явятся еще и другія удивительныя вещи. Но скажите мнѣ, братъ Доулей, кто именно каждую весну назначаетъ частный заработокъ для всякаго рабочаго, занимающагося тѣмъ или другимъ мастерствомъ?
— Иногда судъ, иногда городской совѣтъ; но больше всего магистратъ. Вообще можно сказать, что магистратъ назначаетъ размѣръ платы за работу.
— Но неужели одинъ изъ этихъ несчастныхъ не можетъ просить о прибавкѣ платы?
— Гмъ! Вотъ идея! Хозяинъ, платящій ему деньги, одинъ имѣетъ право вмѣшиваться въ это дѣло.
— Настанетъ такое время когда, рабочіе будутъ сами назначать себѣ размѣръ платы и они войдутъ тогда въ силу.
— Хорошія времена! Хорошія времена! Нечего сказать! — прошипѣлъ богатый кузнецъ.
— Но тутъ есть еще и другой фактъ. Въ то время хозяинъ будетъ имѣть право заключить условіе съ рабочимъ только на извѣстный срокъ: на день, на недѣлю, на мѣсяцъ, на годъ, именно на столько времени, насколько это нужно.
— Что?
— Это совершенно вѣрно. Магистратъ не будетъ имѣть права принудить работать человѣка цѣлый годъ, если онъ этого не желаетъ.
— Тогда, въ то время, не будетъ ни закона, ни здраваго смысла.
— Нѣтъ, тутъ будетъ и законъ и здравый смыслъ. Въ тотъ день человѣкъ не будетъ собственностью магистрата или хозяина. Рабочій будетъ имѣть право уѣхать изъ города, когда ему вздумается, если только онъ найдетъ размѣръ платы неподходящимъ! Его не могутъ уже засадить за это, выставить къ позорному столбу.
— Да это будетъ раззореніе, такое время! — воскликнулъ Доулэй съ видомъ полнаго негодованія. — Это будетъ собачій вѣкъ! Вѣкъ полнаго неуваженія къ начальству и къ властямъ! Позорный столбъ…
— О, подождите, братецъ! Не хвалите этого постановленія. Я думаю, что слѣдуетъ непремѣнно его уничтожить.
— Весьма странная идея. А почему?
— Хорошо, я вамъ скажу почему. Всегда-ли человѣка выставляютъ къ позорному столбу именно за уголовное преступленіе?
— Нѣтъ!
— Развѣ справедливо осуждать человѣка на тяжелое наказаніе за небольшую обиду и затѣмъ убить его?
Но отвѣта не было. Я вернулся къ своему первому пункту. Это было въ первый разъ, что кузнецъ не подготовился къ отвѣту. Общество это замѣтило и вышелъ хорошій эффектъ.
— Вы не отвѣчаете, братецъ. Вы только что прославляли позорный столбъ и крайне сожалѣли, что это будетъ уничтожено въ будущемъ. Я полагаю, что позорный столбъ долженъ быть уничтоженъ. Какая польза въ томъ, что какого-нибудь бѣднягу выставятъ къ позорному столбу за какое-нибудь маловажное оскорбленіе, нанесенное имъ кому-либо и которое не имѣетъ въ мірѣ никакого значенія? Толпа же начинаетъ выкидывать на его счетъ какія-нибудь шутки? Развѣ это не такъ?
— Да!
— Развѣ они не бросаютъ въ него грязью и не смѣются до упаду, когда тотъ старается поднять другой комъ и бросить въ нихъ?
— Да.
— Они бросаютъ въ него дохлыми кошками, не такъ-ли?
— Да.
— Но представьте себѣ, что у него нѣсколько личныхъ враговъ въ этой толпѣ — а тамъ и сямъ мужчина или женщина имѣютъ къ нему затаенную злобу — представьте себѣ, что онъ непопуляренъ въ общинѣ за свою гордость, за свою удачу въ дѣлахъ или за что-нибудь иное — тогда въ него полетятъ вмѣсто грязи и дохлыхъ кошекъ камни и кирпичи, не такъ-ли?
— Въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія.
— Онъ, конечно, будетъ изувѣченъ на всю жизнь, не правда ли? Челюсти разбиты, зубы выбиты? Или нога сломана, заболитъ, придется ее отнять? Или выбитъ глазъ, а не то и оба?
— Это все правда; Богу извѣстно, что это правда.
— А если онъ непопуляренъ, то можетъ даже быть убитъ тутъ на мѣстѣ, не такъ-ли?
— Конечно! Этого никто не станетъ отрицать.
— Положимъ, напримѣръ, что вы непопулярны или вслѣдствіе вашей гордости, или дерзкаго обращенія, или же вслѣдствіе подозрительнаго богатства, или же по какой-либо другой причинѣ, возбуждающей зависть и неудовольствіе между неимущимъ населеніемъ деревни, то неужели вы не будете считать большимъ рискомъ заслужить такое наказаніе?
Доулэй замѣтно колебался. Я думалъ, что онъ былъ пораженъ; но онъ не выдалъ этого ни однимъ словомъ. Другіе же заговорили съ большимъ чувствомъ. Они говорили, что достаточно видѣли такія зрѣлища, чтобы судить о томъ, что ожидаегъ тутъ человѣка и что они лучше согласились бы быть повѣшенными.
— Хорошо; теперь перемѣнимъ предметъ разговора; мнѣ кажется, что я достаточно доказалъ, что позорные столбы должны быть уничтожены. Потомъ мнѣ кажется, что нѣкоторые изъ нашихъ законовъ далеко неточны. Напримѣръ, если я сдѣлаю такой проступокъ, за который заслуживаю быть выставленнымъ къ позорному столбу и вы знаете, что я это сдѣлалъ, а между тѣмъ молчите и не доносите на меня, то и васъ тогда поставятъ къ позорному столбу, если кто-нибудь донесетъ на васъ.
— Но это будетъ совершенно справедливо, такъ какъ вы должны были донести, — вмѣшался Доулэй; — такъ говоритъ законъ.
Другіе также съ нимъ согласились.
— Хорошо; пусть будетъ такъ, если вы не согласны съ моимъ мнѣніемъ. Но тутъ еще есть одна статья, крайне неудобная. Скажемъ, напримѣръ, что магистратъ назначалъ размѣръ платы мастеровому центъ въ день. Законъ говоритъ, что если какой-нибудь хозяинъ осмѣлится, даже въ виду слишкомъ большого количества работы, заплатить что-нибудь свыше этого цента въ день, даже если бы это случилось только одинъ день, то и тогда оба, какъ хозяинъ, такъ и рабочій, должны быть за это наказаны; кромѣ того, будетъ наказанъ и тотъ, кто зналъ объ этомъ и не донесъ. Теперь мнѣ кажется крайне неудобнымъ, Доулэй, и крайне опаснымъ для насъ всѣхъ, что нѣсколько минутъ тому назадъ вы совершенно необдуманно заявили, что въ теченіе недѣли вы заплатили центъ и пятнадцать…
О, говорю вамъ, что это было полное пораженіе! Казалось, что ихъ разорветъ на части. Еще за минуту передъ тѣмъ Доулэй сидѣлъ съ самою безпечною улыбкою на устахъ, онъ, конечно, и не подозрѣвалъ, что грянетъ громъ и всѣхъ ихъ обратитъ въ прахъ.
Эффектъ былъ поразителенъ. Дѣйствительно, такой поразительный, что мнѣ еще никогда не удавалось производить такого эффекта, а между тѣмъ я употребилъ на это такъ мало времени. Но черезъ нѣсколько минутъ я замѣтилъ, что уже слишкомъ перестарался. Я хотѣлъ ихъ только напугать, но никакъ не думалъ, что напугаю ихъ до смерти, такъ какъ они были на волосъ отъ нея; все время они поддерживали необходимость позорнаго столба; но когда увидѣли, что это же наказаніе можетъ угрожать и имъ, что теперь судьба каждаго вполнѣ зависѣла отъ меня, чужестранца, и что я могу донести на нихъ, о, это было ужасно! Они не могли оправиться отъ страха и придти въ себя. Всѣ сидѣли блѣдные, жалкіе, безмолвные, дрожащіе! Все это было крайне непріятно… Я думалъ, что они станутъ просить меня хранить молчаніе; затѣмъ мы пожмемъ другъ другу руки, выпьемъ за общее здоровье и всему будетъ конецъ. Нѣтъ; но видите-ли въ чемъ было дѣло: я былъ чужестранецъ среди угнетенныхъ и подозрительныхъ людей, привыкшихъ всегда извлекать выгоды изъ безпомощности и несчастій ближняго и никогда не ожидавшихъ иного обращенія, не только отъ своихъ самыхъ близкихъ друзей, но даже и отъ своей семьи. Вы думаете, что они стали упрашивать меня быть милостивымъ и великодушнымъ? Конечно, имъ это было бы необходимо, но они не смѣли этого сдѣлать.
Янки и король проданные въ рабство.
Но что мнѣ было дѣлать? Спѣшить было невозможно. Необходимо придумать какое-либо развлеченіе, такъ чтобы эти бѣдняги могли придти въ себя. Тутъ сидѣлъ Марко, занятый открываніемъ своей трубочки-портмонэ, но онъ никакъ не могъ этого сдѣлать своими не искусными пальцами. Я взялъ отъ него эту вещь и предложилъ объяснить всѣмъ эту тайну. Тайну! Такая простая и обыкновенная вещь! но это дѣйствительно составляло тайну для такихъ людей и для того времени.
Я еще никогда не видѣлъ такихъ неловкихъ людей по отношенію ко всякому роду механизмовъ; у нихъ это вовсе не употреблялось. Такое портмонэ было не болѣе какъ двѣ соединенныхъ трубки изъ твердаго стекла, снабженныя машинкою; и если прижать эту машинку, то дно выскакивало. Но дно не выпадало, а соскальзывало въ вашу руку. Въ трубкѣ было двѣ стороны, — маленькая для самыхъ мелкихъ монетъ и другая въ нѣсколько разъ шире, для болѣе крупныхъ. Узкое отверстіе было для милльрэй, а болѣе широкое для миллэй. Такимъ образомъ, эта трубка служила кошелькомъ; это составляло большое удобство, можно было расплачиваться и въ темнотѣ, не опасаясь обсчитаться; ее можно было носить въ карманѣ жилета, у кого онъ только былъ. Я сдѣлалъ эти трубки различной ширины, нѣкоторыя такъ были велики, что туда входили доллары. Употреблять такія мелкія деньги вмѣсто болѣе крупныхъ было очень удобно для правительства; металлъ ничего не стоитъ и монеты не могли быть поддѣльны; я былъ единственное лицо въ государствѣ, которое знало, какъ чеканятся монеты. «Платить мелочью» скоро сдѣлалось общеупотребительною фразою. Я знаю, что это перешло, по устному преданію, и въ девятнадцатое столѣтіе, но никто не подозрѣвалъ, откуда это произошло.
Въ это время къ намъ присоединился и король, достаточно освѣжившійся послѣ сна и чувствовавшій себя совершенно хорошо. Я былъ въ крайне нервномъ состояніи, зная, что нашимъ жизнямъ угрожаетъ опасность; кромѣ того, я прочиталъ въ глазахъ короля намѣреніе привести что-то такое въ исполненіе, тѣмъ или другимъ способомъ. Но что именно онъ выберетъ въ такое время?
Я былъ совершенно правъ. Онъ заговорилъ тотчасъ же и заговорилъ самымъ простодушнымъ тономъ о земледѣліи. У меня выступилъ на лбу холодный потъ. Я готовъ былъ шепнуть ему на ухо: «Человѣкъ, мы въ большой опасности! Каждая минута стоитъ цѣлаго государства до тѣхъ поръ, пока мы не вернемъ довѣрія этихъ людей; не теряйте золотого времени!» Но я не смѣлъ этого сдѣлать! Шептаться съ нимъ значило бы показать видъ, что мы съ нимъ въ заговорѣ. И вотъ мнѣ пришлось сидѣть здѣсь и весело улыбаться, въ то время, какъ король положительно стоялъ надъ динамитною миною и разсуждалъ объ этомъ проклятомъ лукѣ и о другихъ тому подобныхъ вещахъ. Сначала наплывъ моихъ собственныхъ мыслей относительно того, какъ намъ избавиться отъ угрожающей намъ опасности, мѣшалъ мнѣ вслушиваться въ слова короля, но когда мои мысли стали кристаллизироваиться и я рѣшился предпринять или отступленіе или же вступить въ открытый бой, то слова короля дошли до меня, поразивъ меня какъ громомъ:
« — это не можетъ считаться наилучшимъ способомъ, хотя нельзя отрицать и того, что между авторитетами происходитъ разногласіе по этому пункту: нѣкоторые находятъ, что лукъ вредная ягода, если ее срываютъ съ дерева неспѣлою»…
Слушатели выказали признаки жизни и посмотрѣли другъ на друга съ крайне удивленнымъ и смущеннымъ видомъ.
« — тогда какъ другіе подтверждаютъ, и весьма благоразумно, что это не составляетъ необходимости, указывая на то, что сливы и другіе злаки всегда собираются въ незрѣломъ состояніи»…
Слушатели выразили явное недоумѣніе и даже страхъ.
« — и что они совершенно безвредны, по чтобы нѣсколько смягчить ихъ природную ѣдкость, къ нимъ прибавляютъ въ примѣсь успокоительный сокъ капусты»…
Дикій огонь ужаса заблисталъ въ глазахъ этихъ людей и одинъ изъ нихъ пробормоталъ:
— Это ужасно! Вѣрно Господь Богъ отнялъ разсудокъ у этого фермера.
Я былъ въ ужасномъ положеніи и точно сидѣлъ на горячихъ угольяхъ.
" — и далѣе относительно животныхъ высказывается та истина, что молодыя животныя, которыя называются великимъ плодомъ творенія, самыя лучшія, какъ это всѣ заявляютъ, но когда козелъ достигаетъ зрѣлости, то его шерсть производитъ въ немъ жаръ и портитъ его мясо, а если взять все вмѣстѣ, включая сюда прогорклый запахъ его шерсти, прожорливый аппетитъ, безбожное состояніе ума и желчные нравственныя качества…
Присутствующіе вскочили съ своихъ мѣстъ и бросились къ нему, закричавъ неистово: — Одинъ намѣренъ насъ выдать, а другой сумасшедшій. Убить ихъ! Убить ихъ!
О, какая радость сверкнула въ глазахъ короля! Онъ хромалъ по части агрикультуры, но битва была совершенно по его вкусу! Онъ долго постился и жаждалъ боя. Король такъ сильно ударилъ кузнеца въ ухо, что тотъ потерялъ равновѣсіе, свалился съ ногъ и растянулся на землѣ. Тоже онъ сдѣлалъ и съ колесникомъ. Каменщикъ хотя былъ толстъ и силенъ, но мнѣ удалось также и его сбить съ ногъ. Однако, скоро всѣ трое поднялись и снова подступили къ намъ; но опять были сбиты съ ногъ; но они не унимались и все нападали на насъ съ своимъ британскимъ упрямствомъ, пока окончательно не выбились изъ силъ; наконецъ, они ушли, грозя намъ, кто чѣмъ только могъ и что у кого осталось въ цѣлости. Они толкали и били другъ друга, такъ какъ мы стояли въ сторонѣ и смотрѣли, какъ они дѣлали всевозможныя усилія, терли себѣ глаза, и стонали, и охали, и кусались, не произнося ни слова, какъ любые бульдоги. Мы смотрѣли на нихъ совершенно спокойно, они положительно были не въ состояніи позвать кого-нибудь на помощь, потому что арена дѣйствія была слишкомъ далеко отъ большой дороги и намъ нечего было бояться посторонняго вмѣшательства.
Но когда они окончательно ушли, то меня крайне удивило, куда скрылись Марко и его жена. Я посмотрѣлъ кругомъ; ихъ нигдѣ не было. О, но это было дурнымъ предзнаменованіемъ. Мы поискали ихъ и въ хижинѣ, но и тамъ ихъ не было. Тогда я предложилъ королю скорѣе бѣжать, сказавъ, что объясню ему потомъ въ чемъ дѣло. Мы долго бѣжали по открытой мѣстности и когда достигли опушки лѣса, я оглянулся назадъ и увидѣлъ, что за нами гонится вслѣдъ цѣлая толпа крестьянъ съ Марко и его женою во главѣ. Они страшно шумѣли, но врядъ-ли бы имъ удалось поймать насъ; лѣсъ былъ очень густъ и мы легко могли бы въ немъ укрыться. Но вотъ послышались еще и другіе звуки — лай собакъ. О, тогда дѣло принимало совершенно иной оборотъ. Намъ необходимо было найти текущую воду.
Мы бѣжали довольно долго по тропинкѣ и скоро оставили далеко за собою шумъ и звуки, которые превратились уже въ какое-то жужжаніе.
Мы добѣжали до рѣки, бросились въ нее и проплыли по ней около трехъсотъ ярдовъ при мрачномъ полусвѣтѣ лѣса; затѣмъ мы вышли у вѣтвистаго громаднаго дуба, листы котораго спускалась до самой воды; мы взобрались на это дерево и тутъ опять звуки стали слышаться яснѣе; толпа бѣжала по нашимъ слѣдамъ. Звуки то приближались, то удалялись. Вѣроятно, собаки нашли мѣсто, гдѣ мы спустились въ воду; теперь онѣ бѣгали и нюхали, желая снова найти нашъ слѣдъ.
Когда мы хорошо помѣстились на деревѣ и были достаточно прикрыты листвою, то король совершенно успокоился, я же находилъ наше положеніе крайне сомнительнымъ. Я полагалъ, что намъ лучше всего перебраться по вѣтвямъ на другое дерево. Мы это попробовали и имѣли успѣхъ, хотя король и поскользнулся было, но все же мы перебрались благополучно, устроились подъ прикрытіемъ листвы, и намъ оставалось только прислушиваться къ погонѣ за нами.
Но вотъ мы услышали опять ихъ приближеніе, казалось, что толпа раздѣлилась и шла по обѣимъ сторонамъ рѣки; опять шумъ сталъ приближаться, послышались рѣзкіе крики, лай собакъ, топотъ, трескъ, точно бушевалъ циклонъ.
— Я опасаюсь, — началъ я, — что отвисшая вѣтка послужитъ имъ указаніемъ на нашу засаду; но я вовсе еще не отчаяваюсь; самое лучшее — употребить время съ пользою. Теперь скоро станетъ смеркаться. Если бы мы могли переплыть рѣку и опередить ихъ, нанявъ на нѣсколько часовъ лошадей съ какого-либо пастбища, то мы были бы спасены.
Мы стали спускаться и уже были почти внизу, какъ намъ показалось, что шумъ погони снова приближается. Мы стали прислушиваться.
— Да. — сказалъ я, нѣсколько минутъ спустя, — они возвращаются; но не направляются по пути къ дому. Мы опять взберемся на прежнее мѣсто и пусть они пройдутъ мимо насъ.
И такъ, мы взобрались снова на дерево; король прислушивался нѣсколько минутъ и затѣмъ сказалъ:
— Они насъ ищутъ, я знаю это. Намъ лучше всего остаться пока здѣсь.
Король былъ правъ. Шумъ, между тѣмъ, приближался и король замѣтилъ.
— Они разсудили, что мы, не слыша болѣе погони, отправились далѣе и такъ какъ шли пѣшкомъ, то не могли быть далеко отъ того мѣста, гдѣ мы спрыгнули въ воду.
— Да, государь, пожалуй, что это такъ; я въ сильномъ страхѣ, а между тѣмъ, надѣялся на лучшій исходъ.
Шумъ приближался всѣ болѣе и болѣе и уже передовая часть толпы была подъ нами по обѣимъ сторонамъ воды. Голосъ съ другого берега громко скомандовалъ остановиться и сказалъ:
— Вѣроятно, они вскарабкались на дерево съ вашей стороны, судя по его отвисшей вѣткѣ и не спускались внизъ. Пошлите кого нибудь туда.
— Хорошо, пошлемъ!
Я былъ крайне доволенъ своею проницательностью, что мы перешли на другое дерево. Но вы развѣ не знаете, что есть такія вещи, который побѣждаютъ и силу и проницательность. Это можетъ сдѣлать и неловкость и глупость. Самому лучшему борцу въ мірѣ нечего бояться другого хорошаго бойца; нѣтъ, такимъ людямъ слѣдуетъ скорѣе бояться невѣждъ, у которыхъ никогда не было меча въ рукахъ; такой невѣжда не сдѣлаетъ того, что слѣдовало бы сдѣлать; такъ что свѣдущій человѣкъ не можетъ быть подготовленъ ни къ чему; невѣжда сдѣлаетъ именно то, чего не слѣдуетъ дѣлать; часто это сбиваетъ съ толку свѣдущаго человѣка и онъ погибаетъ на мѣстѣ. Какъ я могу со всѣми своими дарованіями быть подготовленнымъ къ дѣйствіямъ какого-нибудь недальновиднаго, близорукаго клоуна, который взберется къ намъ на дерево? Дѣйствительно, онъ взобрался на то дерево, на которомъ мы укрывались преаде и съ котораго мы перебрались на другое.
Но все же дѣла приняли серьезный оборотъ. Мы сидѣли и ждали, что будетъ. Поселянинъ, наконецъ, съ большимъ трудомъ влѣзъ на дерево, король всталъ на ноги и совершенно приготовился къ оборонѣ; когда показалась голова поселянина, то раздался ударъ ему по yxy и онъ полетѣлъ внизъ. Въ толпѣ поднялся шумъ и крикъ, она окружила деревья и загородила намъ всякое отступленіе, такъ что мы очутились плѣнниками. Тогда былъ посланъ другой; нашъ соединительный мостъ изъ вѣтвей былъ открытъ; охотникъ взобрался на дерево, которое служило мостомъ. Король приказалъ мнѣ разыграть роль Горація и отстоять мостъ. Врагъ уже былъ очень близко отъ насъ; но и его постигла такая же участь, какъ и перваго: взбиравшійся на дерево получалъ такой ударъ, что тотчасъ валился внизъ, лишь только достигалъ цѣли. Король былъ въ восторгѣ и его радость не имѣла границъ. Онъ находилъ, что если намъ ничто не воспрепятствуетъ, то мы проведемъ покойную ночь, такъ какъ, придерживаясь такой тактики, мы можемъ отбиться отъ всѣхъ поселянъ.
Вѣроятно, и толпа вывела такія же заключенія и потому стала совѣщаться насчетъ другихъ дѣйствій. У нихъ не было оружія, но за то тутъ было много камней, а камни соотвѣтствуютъ оружію. Противъ этого у насъ не было никакой обороны; во врядъ-ли какой-либо изъ камней могъ насъ задѣть; мы были хорошо прикрыты вѣтвями и листвою и насъ не было видно съ такого пункта, откуда можно было бы удобнѣе прицѣлиться. Если въ теченіе получаса будутъ бросать камни, то къ намъ на помощь явятся сумерки. Мы чувствовали себя вполнѣ удовлетворительно и готовы были улыбаться, даже смѣяться.
Но намъ этого не удалось; прежде чѣмъ они стали бросать камни, которые въ теченіе четверти часа только отскакивали отъ вѣтвей, мы почувствовали какой-то запахъ. Вдохнувъ его въ себя, мы тотчасъ узнали, что это дымъ! Наша партія была проиграна! Мы это вполнѣ сознавали. Если дымъ васъ приглашаетъ выйти, то вы непремѣнно это сдѣлаете. Они зажгли сухой хворостъ и дымъ поднимался все выше и выше; когда они увидѣли что густое облако дыма покрыло все дерево, то пришли въ неистовый восторгъ. У меня, однако, хватило силы выговорить:
— Спускайтесь, государь, я послѣдую за вами.
— Слѣдуй за мною, прислонись къ одной сторонѣ ствола, а мнѣ оставь другую; мы будемъ отбиваться до послѣдней крайности.
Съ этими словами онъ спустился, а я послѣдовалъ за нимъ. Я спустился на землю тотчасъ послѣ короля; мы соскочили на назначенныя мѣста и стали отбиваться изо всѣхъ силъ; поднялся страшный шумъ и гвалтъ; это былъ настоящій бунтъ; мы бились въ рукопашную какъ разъяренные звѣри. Вдругъ въ толпу въѣхало нѣсколько всадниковъ и одинъ голосъ закричалъ:
— Остановитесь! Или вамъ не сдобровать!
О, какъ это пріятно было слышать! Тотъ, кому принадлежалъ этотъ голосъ, былъ, судя по его одеждѣ, дворяниномъ; онъ держалъ себя гордо и видно было, что привыкъ командовать. Толпа отступила назадъ. Всадникъ посмотрѣлъ на насъ критическимъ взглядомъ и сердито сказалъ поселянамъ:
— Что вамъ сдѣлали эти люди?
— Это сумасшедшіе, милостивый сэръ, они явились неизвѣстно откуда, и…
— Вы не знаете откуда? Вы говорите, что ихъ вовсе не знаете?
— Милостивый сэръ, мы говоримъ сущую правду. Это чужеземцы и ихъ никто не знаетъ въ нашемъ округѣ; это самые буйные и кровожадные сумасшедшіе, какихъ…
— Молчите! Вы сами не знаете, что говорите. Они вовсе не сумасшсдшіе. Кто вы такіе? — обратился онъ пъ намъ. — Откуда вы? Объясните.
— Мы мирные чужеземцы, сэръ, — сказалъ я, — и путешествуемъ по нашимъ личнымъ дѣламъ. Мы изъ далекой страны и насъ никто здѣсь не знаетъ. Мы вовсе не имѣли намѣренія причинить кому-либо зло; теперь, благодаря вашему вмѣшательству и заступничеству, мы остались въ живыхъ, иначе этотъ народъ убилъ бы насъ. Какъ вы догадались, сэръ, мы вовсе не сумасшедшіе, не буйные и не кровожадные.
Благородный всадникъ обратился къ своей свитѣ и сказалъ совершенно спокойно:
— Загоните этихъ животныхъ бичемъ въ ихъ конуры.
Толпа мигомъ разсѣялась, а всадники били бичемъ всѣхъ тѣхъ, которые направлялись по дорогѣ, вмѣсто того, чтобы прятаться въ кусты. Крики, вопли и мольбы мало по малу затихли въ отдаленіи и всадники вернулись обратно. Въ это время благородный всадникъ сталъ разспрашивать насъ о разныхъ подробностяхъ, но онъ ничего не узналъ отъ насъ, кромѣ только того, что мы чужестранцы изъ далекой земли; конечно, мы разсыпались передъ нимъ въ благодарностяхъ за его великодушное заступничество. Когда вернулась вся свита, то благородный всадникъ сказалъ одному изъ своихъ слугъ:
— Приведите вьючныхъ лошадей и посадите на нихъ обоихъ чужестранцевъ.
— Слушаю, милордъ.
Мы ѣхали въ арріергардѣ между слугами и довольно скоро остановились у одной придорожной гостинницы на разстояніи десяти или двѣнадцати миль отъ того мѣста, гдѣ произошла съ нами эта ужасная сцена. Нашъ милордъ, заказавъ себѣ ужинъ, тотчасъ отправился въ свою комнату и мы его больше не видали.
На слѣдующій день утромъ, во время нашего завтрака, къ намъ явился главный управляющій милорда и заявилъ:
— Вы сказали, что вамъ нужно ѣхать по той же дорогѣ, какъ и намъ; въ виду этого милордъ, графъ Грипъ, сдѣлалъ распоряженіе, чтобы вамъ дать лошадей и вы на нихъ поѣдете; нѣкоторые изъ насъ будутъ васъ сопровождать до небольшого города Кэмбенетъ, гдѣ уже вы будете внѣ всякой опасности.
Намъ ничего не оставалось болѣе дѣлать, какъ выразить нашу благодарность и принять предложеніе. И вотъ мы ѣхали по удобной тропинкѣ по шести въ партіи; изъ разговоровъ мы узнали, что лордъ Грипъ былъ важнымъ лицомъ въ своемъ округѣ, лежавшемъ на разстояніи дневного пути отъ Кэмбенета. Мы ѣхали довольно быстро, такъ что еще до полудня были уже на рыночной площади Кэмбенета. Мы спѣшились, затѣмъ попросили слугъ передать отъ насъ благодарность лорду и подошли къ собравшейся толпѣ народа, чтобы посмотрѣть поближе, чѣмъ тутъ такъ интересовался народъ. Это была остальная партія рабовъ, тѣхъ самыхъ, которыхъ я когда-то встрѣтилъ по дорогѣ въ долину Голинессъ. Бѣдный мужъ, котораго разлучили съ молодой женой, умеръ, точно такъ же, какъ и нѣкоторые другіе; но къ этой партіи было прибавлено еще нѣсколько новыхъ рабовъ. Король нисколько этимъ не интересовался и сталъ прогуливаться по площади, а я былъ совершенно поглощенъ этимъ и исполненъ состраданія къ этимъ несчастнымъ подонкамъ человѣчества. И вотъ они сидѣли тутъ, ли землѣ, молчаливые, хмурые, съ опущенными головами и съ страдальческимъ взглядомъ. Какой-то болтливый ораторъ говорилъ рѣчь другой кучкѣ, собравшейся около него, на разстояніи какихъ нибудь тридцати шаговъ отъ рабовъ, и восхвалялъ «нашу славную британскую свободу!»
Я вспылилъ, совершенно забывъ, что былъ плебей; я помнилъ только, что былъ человѣкъ. Чего бы это ни стоило, но я также взойду на эстраду и…
Но, охъ! Меня и короля сковали вмѣстѣ по рукамъ. Это сдѣлали наши спутники, слуги лорда; графъ Грипъ стоялъ тутъ же и смотрѣлъ на всю эту процедуру. Король пришелъ въ ярость и сказалъ:
— Что значитъ такое ужасное обращеніе?
Лордъ же сказалъ совершенно равнодушно одному изъ своихъ негодяевъ:
— Возьмите рабовъ и продайте ихъ.
Рабовъ! Это слово звучало какъ-то ужасно странно. Король встряхнулъ своими ручными кандалами и силою сломалъ ихъ; лордъ ужасно разгнѣвался на это. На насъ наскочило съ дюжину слугъ и минуту спустя мы стали совершенно безпомощными: намъ завязали назадъ руки. Мы такъ настойчиво и такъ серьезно объявляли себя свободными людьми, что возбудили вниманіе въ либеральномъ ораторѣ и въ окружавшей его толпѣ; они подошли къ намъ и ораторъ сказалъ:
— Если вы дѣйствительно свободные люди, вамъ нечего бояться — данная Богомъ свобода въ Британіи да послужитъ вамъ щитомъ и охраною! (Рукоплесканія!) Вы это скоро увидите. Принесите скорѣе доказательства.
— Какія доказательства?
— Доказательства того, что вы свободные люди.
Ахъ, тутъ я только вспомнилъ! Я пришелъ въ себя, я ничего не сказалъ. Но король опять разразился сильнымъ гнѣвомъ:
— Вы полуумные люди. Было бы лучше и справедливѣе, если бы этотъ воръ и негодяй доказалъ, что мы не свободные люди!
Какъ видите, онъ зналъ свои собственные законы такъ же, какъ знаютъ ихъ другіе люди: на словахъ, но не на дѣлѣ. Такіе люди обыкновенно хватаются за какую-нибудь мысль изъ этого закона и бываютъ крайне настойчивы, если это касается ихъ самихъ. Нѣкоторые поникли головами съ видомъ отчаянія, другіе отошли прочь, такъ какъ ихъ уже ничего болѣе не интересовало. Ораторъ же сказалъ дѣловымъ тономъ, въ которомъ незамѣтно было ни малѣйшаго сочувствія:
— Развѣ вамъ неизвѣстны законы нашей страны? Пора было бы ознакомиться съ ними. Вы для насъ чужеземцы и вы этого не отрицаете. Можетъ быть, вы и свободные люди, мы этого не отрицаемъ, но точно также вы можете быть и рабами. Законъ говоритъ совершенно ясно: не нужно доказывать, что вы рабы, но нужно доказать, что вы не рабы.
Но я сказалъ:
— Дайте намъ только время послать въ Астолатъ; или дайте намъ послать въ Валлэй Голинессъ…
— Замолчите, добрый человѣкъ, это слишкомъ необычайныя требованія и вы не можете надѣяться, что для васъ это сдѣлаютъ. Это займетъ слишкомъ много времени и будетъ неудобно для вашего господина…
— Господина? Идіотъ! — возмутился король. — У меня нѣтъ никакого господина, я самъ г…
— Молчите, ради Бога! — воскликнулъ я.
Я успѣлъ во время остановить короля. У насъ и безъ того было много горя; если сказать этимъ людямъ наше настоящее званіе, то они насъ примутъ за сумасшедшихъ. Намъ нельзя было вдаваться въ подробности. Графъ взялъ насъ и продалъ на аукціонѣ. Такой же точно адскій законъ существовалъ и на нашемъ югѣ, болѣе чѣмъ тринадцать столѣтій позднѣе; въ силу такого закона около ста свободныхъ людей, которые не могли доказать, что они свободные люди, были проданы въ вѣчное рабство; но тогда это не произвело на меня особеннаго впечатлѣнія; но когда мнѣ пришлось лично на себѣ испытать этотъ законъ, то онъ показался мнѣ положительно адскимъ.
И такъ, насъ продали съ аукціона, какъ обыкновенно продаютъ свиней. Въ большомъ городѣ и на бойкомъ рынкѣ насъ продали бы за хорошую цѣну; но въ этомъ городкѣ былъ застой торговли и насъ продали за такую цѣну, что я безъ стыда не могу вспомнить объ этомъ. Король Англіи стоилъ всего семь долларовъ, а его первый министръ — девять; между тѣмъ какъ за короля можно было вполнѣ дать двѣнадцать долларовъ, а за меня пятнадцать. Но это всегда такъ бываетъ на всякомъ рынкѣ.
Торговецъ рабами купилъ насъ обоихъ, включилъ въ общую цѣпь рабовъ, и мы шли позади всѣхъ; мы вышли изъ Кэмбенета въ полдень; мнѣ казалось очень страннымъ, что король Англіи и его первый министръ шли въ кандалахъ, закованные въ цѣпи и порабощенные между такими же рабами и на нихъ, на короля и на его министра, никто не обращалъ вниманія; у отворенныхъ оконъ сидѣли праздные мужчины и женщины и никто изъ нихъ не обратилъ вниманія на короля и даже не сдѣлалъ ни малѣйшаго замѣчанія.
Прискорбный случай.
Это міръ неожиданности. Король предавался своей скорби, что было весьма естественно. Но о чемъ именно горевалъ онъ? Конечно, о своемъ странномъ паденіи съ самаго высокаго мѣста на самое низкое; съ самаго свѣтлаго положенія на самое мрачное; съ самаго высшаго общества онъ попалъ въ среду людей самаго низшаго сорта. Но я готовъ дать клятву, что вовсе не то печалило короля, но именно та цѣна, за которую его продали. Онъ больше не стоилъ, какъ семь долларовъ! Это также поразило и меня, и когда я это услышалъ, то положительно не хотѣлъ вѣрить этому; это мнѣ казалось совершенно не натуральнымъ, но лишь только мое умственное око нѣсколько просвѣтлѣло и я нашелъ его правильный фокусъ, то увидѣлъ, что ошибся; это было совершенно естественно. Конечно, король представлялъ изъ себя раба средней цѣны, разъ ему пришлось спуститься съ высоты своего величія.
Король утомлялъ меня своими аргументами, увѣряя, что если бы его продали на большомъ рынкѣ, то за него непремѣнно дали бы двадцать пять долларовъ — это была безсмыслица и даже за меня самого не дали бы столько денегъ; но тутъ мнѣ пришлось вести дѣло политично, отбросить совѣсть въ сторону и согласиться съ королемъ, что за него дали бы двадцать пять долларовъ, хотя мнѣ не случалось слышатъ, чтобы за короля могли дать и половину этой суммы, а въ послѣдующія тринадцать столѣтій даже и четверти этихъ денегъ. Да, онъ утомлялъ меня; сталъ бы онъ лучше говорить о жатвѣ; или, пожалуй, о погодѣ, или о политикѣ, наконецъ, о собакахъ, о кошкахъ, о нравственности; мало-ли можно найти предметовъ для разговора; но я всякій разъ вздыхалъ и все еще ожидалъ, что когда-нибудь онъ избавитъ меня отъ этого разговора. Если мы останавливались тамъ, гдѣ собиралась толпа, то король бросалъ на меня взглядъ, который, казалось, говорилъ: «Если бы это было сдѣлано теперь при этомъ народѣ, то вы увидали бы совершенно иной результатъ». Дѣйствительно, когда онъ былъ продамъ за семь долларовъ, то втайнѣ мнѣ нѣсколько польстило, что за него дали такую сумму; но когда онъ началъ свои жалобы и сѣтованія, то я желалъ бы, чтобы его продали за сто долларовъ. Но, къ несчастью, сѣтованія короля никогда не могли прекратиться; безпрестанно тамъ и сямъ являлись покупатели которые осматривали насъ и о королѣ отзывались обыкновенно, въ такихъ выраженіяхъ:
— У него на два съ половиною доллара неловкости и на тридцать долларовъ благообразія. Жаль, что такое благообразіе находишь въ продажномъ товарѣ.
Наконецъ, такого рода замѣчанія имѣли очень дурныя послѣдствія. Нашъ владѣлецъ былъ практическій человѣкъ и прекрасно понималъ, что для того, чтобы найти покупателя на короля, то необходимо исправить этотъ недостатокъ. Такимъ образомъ онъ сталъ размышлять о томъ, какъ бы посбавить благообразія въ королѣ. Я бы подалъ этому человѣку благой совѣтъ, но только не могъ этого сдѣлать; нельзя добровольно давать совѣты торговцу рабами, безъ того, чтобы не объяснить ему причины, почему вы такъ дѣйствуете. Я находилъ крайне труднымъ сыграть такую шутку, чтобы сдѣлать изъ короля мужика, не смотря на то, что этотъ король былъ очень послушный ученикъ; но теперь превратить короля въ раба, — это было уже почти невозможно, и въ особенности, если дѣйствовать силою. Но не будемъ говорить о подробностяхъ, — это избавитъ меня отъ труда заставить васъ вообразить себѣ эти затрудненія, но замѣчу только одно: не болѣе какъ черезъ недѣлю тѣло короля представляло такой видъ, что возбуждало слезы; но его духъ нисколько не измѣнился. Даже этотъ дубина торговецъ рабами, прекрасно понялъ, что тутъ было нѣчто такое, чего нельзя побороть, когда рабъ хочетъ остаться мужчиною до самой смерти, вы можете переломать ему всѣ кости, но не выбьетъ изъ него мужества. Этотъ человѣкъ убѣдился, что всѣ его усилія ни къ чему не поведутъ, онъ ничего не достигнетъ, а король готовъ былъ утопить его. Такимъ образомъ, нашъ торговецъ совершенно отказался отъ этого дѣла и оставилъ короля съ его благообразіемъ. Причина заключалась въ томъ, что король былъ болѣе чѣмъ король, онъ оказался человѣкомъ; когда же человѣкъ является дѣйствительно человѣкомъ, то изъ него этого не выбьешь.
У насъ въ теченіе мѣсяца было крайне трудное время; мы валялись на землѣ и много страдали. А какой англичанинъ въ это время наиболѣе интересовался вопросомъ рабства? Это — его милость, король! Да; изъ совершенно равнодушнаго къ этому вопросу человѣка онъ сталъ наиболѣе заинтересованнымъ. Онъ сдѣлался такимъ ярымъ ненавистникомъ рабства, что врядъ-ли кто-либо превосходилъ его въ этомъ. И вотъ я попробовалъ предложить тотъ вопросъ, который предлагалъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ и на который получилъ такой рѣзкій отвѣтъ, что изъ предосторожности не рѣшался и вмѣшиваться въ это дѣло. Уничтожитъ-ли онъ рабство?
И теперь его отвѣтъ былъ очень рѣзокъ, какъ и прежде, но въ этомъ отвѣтѣ была такая чудная музыка для моего уха; я, кажется, никогда еще не слыхалъ ничего болѣе пріятнаго.
Я желалъ, конечно, скорѣе получить свободу, но не рѣшался на крайнія мѣры и удерживалъ отъ этого и короля. Но теперь была другая обстановка. Свобода стоила дорогой цѣны и я непремѣнно хотѣлъ ее получить. Я сталъ обдумывать планъ и былъ въ восторгѣ отъ принятаго рѣшенія. Это, конечно, потребуетъ времени и терпѣнія и даже много того и другого. Быть можетъ, это займетъ цѣлые мѣсяцы, но необходимо идти твердо и смѣло къ цѣли.
Во время нашего труднаго пути съ нами приключались и различныя происшествія. Однажды ночью насъ застала снѣжная буря въ одной мили отъ деревни, гдѣ мы дѣлали привалъ. Снѣгъ шелъ большой и совершенно засыпалъ насъ. Не было видно ничего и мы окончательно сбились съ пути. Нашъ хозяинъ немилосердно билъ насъ, предчувствуя, что ему предстоитъ раззореніе; но его битье только ухудшило дѣло, такъ какъ мы все болѣе и болѣе удалялись отъ дороги и отъ возможности близкой помощи. Намъ было необходимо остановиться; мы положительно свалились въ кучу прямо въ снѣгъ. Буря продолжалась до самой полуночи и, наконецъ, стихла, за это время умерли двое изъ самыхъ слабыхъ мужчинъ и три женщины, остальные еле двигались и дрожали, опасаясь умереть, какъ и ихъ товарищи. Нашъ хозяинъ буквально вышелъ изъ себя. Онъ настаивалъ на томъ, чтобы мы встали, прыгали, терли руки и хлопали ими для ускоренія кровообращенія и въ этомъ онъ помогалъ намъ, сколько могъ, своимъ бичемъ.
Но вотъ явилась и диверсія. Мы услышали крики, вой и скоро къ намъ прибѣжала какая-то женщина, вся въ слезахъ; увидя нашу группу, она ворвалась въ средину и стала умолять о защитѣ. За нею гналась толпа народа съ факелами и увѣряла, что эта женщина колдунья, такъ, какъ по ея милости, издохло нѣсколько коровъ отъ какой-то странной болѣзни; она практиковала свое низкое ремесло съ помощью нечистаго въ образѣ чернаго кота. Эту женщину забросали камнями, ими, такъ что по ея лицу струилась кровь; толпа рѣшила сжечь несчастную. Но что, вы думаете, сдѣлалъ нашъ хозяинъ? Лишь только мы сплотились около этой несчастной женщины, желая защищать ее, какъ онъ тотчасъ увидѣлъ, въ чѣмъ можетъ заключаться его выгода. Онъ предложилъ толпѣ сжечь ее именно здѣсь, отказываясь въ противномъ случаѣ выдать эту женщину. Представьте себѣ, — толпа согласилась. Они схватили ее и поставили на мѣсто; нѣсколько человѣкъ держали ее, пока другіе носили дрова и раскладывали ихъ вокругъ нея; они уже стали зажигать факелы, а несчастная женщина кричала и умоляла этихъ жестокосердныхъ изверговъ, прижимая къ груди своихъ молоденькихъ дочерей; а нашъ извергъ, весь погруженный въ свои барыши, сталъ насъ стегать бичемъ, заставляя грѣться у того самаго костра, огонь котораго уносилъ ни въ чемъ неповинную жизнь несчастной женщины. Вотъ, каковъ былъ нашъ хозяинъ. Эта снѣжная буря стоила ему девятерыхъ человѣкъ изъ нашей партіи; онъ сталъ обращаться съ нами еще жестокосерднѣе, чѣмъ прежде, такъ какъ онъ былъ крайне взбѣшенъ своимъ убыткомъ.
Но по пути насъ постоянно преслѣдовали различныя приключенія. Однажды мы догнали нѣкую процессію. И какая это была процессія! Казалось, всѣ подонки государства и всѣ пьяницы принимали въ ней участіе; въ концѣ этой процессіи двигалась телѣга, на ней стоялъ гробъ, а на гробу сидѣла молоденькая женщина, лѣтъ восемнадцати, и кормила грудью ребенка, котораго она почти каждую минуту прижимала къ себѣ, цѣловала его, называя самыми нѣжными именами, а изъ ея глазъ струились горькія слезы; маленькое, глупенькое существо улыбалось ей, довольное тѣмъ, что лежало у груди матери.
За телѣгой и около нея шли и бѣжали мужчины, женщины, мальчики и дѣвочки пѣли, скакали, дѣлая самыя грубыя замѣчанія — это былъ настоящій адскій праздникъ. Мы достигли лондонскаго предмѣстья по ту сторону стѣнъ и эта неистовая толпа представляла образчикъ извѣстнаго сорта обитателей Лондона. Нашъ хозяинъ обезпечилъ намъ хорошее мѣсто около самой висѣлицы. Тутъ уже стоялъ патеръ; онъ помогъ молодой женщинѣ сойти съ телѣги, шепнувъ ей нѣсколько словъ утѣшенія, и попросилъ помощника шерифа, чтобы тотъ позаботился поставить для нея сидѣнье. Затѣмъ, этотъ патеръ сталъ вмѣстѣ съ нею подъ висѣлицею и съ минуту посмотрѣлъ на всю эту толпу съ обращенными къ нему лицами, тѣснившуюся около его ногъ, и сталъ разсказывать исторію этой женщины. И въ звукѣ его голоса слышалось состраданіе; какъ рѣдко можно было уловить такой звукъ въ этой невѣжественной и дикой странѣ! Я помню всѣ разсказанныя имъ подробности, только не запомнилъ собственно его словъ, а потому и разскажу это своими словами:
"Законъ всегда имѣетъ цѣлью дѣйствовать справедливо. Иногда это ему не удается. Но такому положенію дѣла нельзя помочь. Мы можемъ только скорбѣть объ этомъ и молиться за душу того, кто несправедливо попадаетъ въ руки закона и о томъ, чтобы такихъ людей было какъ можно меньше. Законъ осудилъ на смерть это молодое существо — что совершенно справедливо. Но другой законъ поставилъ ее въ такое положеніе, что ей приходилось или совершить преступленіе или умереть съ голоду вмѣстѣ съ ея ребенкомъ, а передъ Богомъ этотъ законъ несетъ отвѣтственность, какъ и за ея преступленіе, такъ и за ея позорную смерть.
"Еще такъ недавно это молодое существо, почти ребенокъ, восемнадцати лѣтъ — была одною изъ самыхъ счастливыхъ женъ и матерей въ Англіи; съ ея устъ не исчезала улыбка и не прекращалась веселая пѣсня — главный признакъ счастливыхъ и невинныхъ сердецъ. Ея молодой супругъ былъ такъ же счастливъ, какъ и она; онъ исполнялъ свой долгъ, работая съ утра до ночи и его хлѣбъ былъ пріобрѣтаемъ честнымъ трудомъ; онъ благоденствовалъ, доставляя своей семьѣ защиту и поддержку, и внося свою лепту въ благосостояніе націи. Но вслѣдствіе вѣроломнаго закона его домъ былъ разрушенъ и стертъ съ лица земли. Молодому супругу были разставлены сѣти, его заклеймили и отправили къ морю. Жена ничего не знала. Она стала его искать вездѣ, она тронула самыя жестокія сердца своими мольбами и слезами, своимъ краснорѣчивымъ отчаяніемъ. Проходили недѣли, она подстерегала мужа, ожидала, надѣялась и ея умъ положительно мутился подъ бременемъ такого несчастія. Мало по малу она продала все, что у ней было, для того, чтобы кое-какъ прокормиться. Но когда наступилъ срокъ платы за ферму, и она не могла отдать денегъ, то ее выгнали за дверь. Она стала просить милостыню, пока у нея хватало силы; наконецъ, когда она изголодалась и у ней не стало молока для кормленія ребенка, она украла холщевое платье, которое стоило всего четверть цента, думая продать его и этимъ спасти ребенка; но ее увидалъ тотъ, кому принадлежало это платье. Ее арестовали, посадили въ тюрьму и предали суду. Человѣкъ, которому принадлежало платье, засвидѣтельствовалъ фактъ кражи. Въ ея защиту была разсказана ея грустная повѣсть. Затѣмъ ей позволили говорить и самой; она объяснила, что украла платье только потому, что вслѣдствіе перенесенныхъ ею несчастій ея умъ совершенно помутился и она рѣшительно не могла отличить хорошее отъ дурного, сознавая только одно чувство — чувство страшнаго голода! Всѣ были тронуты ея разсказомъ и была минута, когда хотѣли даровать ей милость, простить ее, въ виду ея молодости и одиночества и ея дѣло вполнѣ достойно состраданія; законъ отнялъ отъ нея ея опору и защиту, а это-то и было единственною причиною ея преступленія; но одно изъ должностныхъ лицъ замѣтило, что даже если все это и была правда и вполнѣ достойно состраданія, то все же теперь развелось столько мелкихъ кражъ, что если ихъ прощать, то это можетъ угрожать опасностью собственности и потому эта женщина должна нести кару, достойную ея преступленія.
Когда судья накинулъ черный капюшонъ, то человѣкъ, у котораго была совершена кража, всталъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, съ искривившимся ртомъ и съ сѣрымъ, какъ пепелъ, лицомъ, а когда судья произнесъ роковыя слова, то онъ въ ужасѣ закричалъ, какъ полуумный:
— О, бѣдное дитя, бѣдное дитя! Я не зналъ, что тебѣ за это будетъ смерть.
Сказавъ это, онъ упалъ, какъ срубленное дерево; когда же его привели въ чувство, то онъ лишился разсудка и прежде захожденія солнца онъ лишилъ себя жизни. Хорошій человѣкъ, у котораго было справедливое сердце; теперь если прибавить это самоубійство къ тому убійству, которое будетъ совершено здѣсь, то виновниками этого являются правители и жестокіе законы Британіи. Теперь наступило время, дитя мое; позволь мнѣ помолиться надъ тобою не за тебя, бѣдное, ни въ чемъ неповинное сердце, но за тѣхъ, которые виновны въ твоемъ раззореніи и въ твоей смерти, имъ болѣе необходима молитва.
Послѣ молитвы патера на шею молодой женщины накинули петлю и трудно было затянуть узелъ, потому что все время она ласкала своего ребенка, цѣлуя его, прижимая его къ своему лицу и къ своей груди, обливая его слезами; стонала и кричала, а ребенокъ улыбался, трясъ ножками, воображая, что съ нимъ играютъ. Даже палачъ не могъ вынести этой сцены и отвернулся въ сторону. Когда все уже было готово, то патеръ ласково и нѣжно взялъ ребенка изъ рукъ матери и быстро отошелъ, но она всплеснула руками и, дико вскрикнувъ, прыгнула было къ нему; но веревка и помощникъ шерифа удержали ее; тогда она бросилась на колѣни и, протянувъ руки, воскликнула:
— О, еще одинъ поцѣлуй!.. Боже мой, одинъ только поцѣлуй!.. Этого проситъ умирающая!..
И ей это было дозволено; она еще разъ крѣпко поцѣловала ребенка и, казалось, готова была задушить его въ своихъ объятіяхъ. Когда же патеръ отошелъ съ ребенкомъ, то она опять воскликнула:
— О, дитя мое! Дорогой мой! Онъ умретъ!.. У него нѣтъ ни дома, ни отца, ни друзей, ни матери!..
— Я замѣню ему все, пока не умру, — сказалъ добрый патеръ.
О, если бы вы могли видѣть ея лицо! Благодарность? но развѣ найдутся слова для выраженія этого? Она бросила на патера такой взглядъ, въ которомъ выражалось все; этотъ взглядъ былъ огонь. Затѣмъ она перевела этотъ же взглядъ на небо, гдѣ все принадлежитъ Богу.
Встрѣча въ темнотѣ.
Лондонъ представлялъ для раба весьма интересное мѣсто. Это была скорѣе просто большая деревня; улицы тамъ были грязныя, кривыя и немощеныя. Населеніе тамъ постоянно толпилось и стремилось куда-то по улицамъ; тутъ были люди и въ лохмотьяхъ, тутъ встрѣчалась и роскошь въ видѣ перьевъ и блестящаго рыцарскаго вооруженія. У короля тутъ былъ дворецъ, наружная сторона котораго была видна намъ; это вызвало тяжелый вздохъ у Артура, да и заставило его проклинать образъ дѣйствій въ этомъ еще незрѣломъ шестомъ столѣтіи. Мы видѣли рыцарей и вельможъ, которыхъ мы хорошо знали, но которые не узнавали насъ въ нашихъ лохмотьяхъ и даже не узнали бы насъ, если бы мы ихъ окликнули, они, конечно, не отвѣтили бы и не остановились бы, такъ какъ въ то время считалось беззаконнымъ разговаривать съ рабами, закованными въ цѣпи. Сэнди проѣхала мимо меня на мулѣ на разстояніи десяти ярдовъ, мнѣ казалось, что она отправилась въ поиски за мною. Но вещь, совершенно разбившая мое сердце, это было то, что происходило передъ нашимъ старымъ баракомъ на площади, гдѣ вскипятили въ маслѣ человѣка до смерти за то, что онъ дѣлалъ фальшивыя пенни. Я видѣлъ тутъ и газетчика, но не могъ подойти къ нему! Но все же это придало мнѣ бодрости. Это означало, что Кларенсъ еще живъ и занимается дѣломъ. Я желалъ бы съ нимъ свидѣться и у меня въ головѣ роились самыя радостныя мысли.
У меня явился еще другой лучъ надежды, который еще болѣе подбодрилъ меня. Я увидѣлъ проволоки, проведенныя отъ одной крыши домовъ по другимъ. Это, вѣроятно былъ телеграфъ или телефонъ. Мнѣ очень хотѣлось бы имѣть хотя небольшой кусокъ такой проволоки. Это именно и было мнѣ нужно для приведенія въ исполненіе моего побѣга. Моя идея состояла въ томъ, чтобы когда-нибудь ночью разбить какъ оковы короля, такъ и свои, затѣмъ избить нашего хозяина до неузнаваемости, предварительно заткнувъ ему ротъ, присвоить себѣ все его платье и бѣжать въ Камелотъ…
Конечно, наше появленіе произвело бы переполохъ во дворцѣ. Все это можно было бы привести въ исполненіе, если бы я только могъ найти такой кусочекъ желѣза, который было бы удобно вставить въ отверстіе замка. Но, къ несчастью, такой кусокъ желѣза нигдѣ не находился. Но, наконецъ, мнѣ удалось и это. Одинъ джентльменъ приходилъ два раза торговать меня, но безъ всякаго результата; цѣна, назначенная за меня, быта слишкомъ высока — двадцать два доллара и я не думалъ, чтобы этотъ джентльменъ могъ купить меня. Хозяинъ не уступилъ ни одного цента. Всѣ любовались королемъ, его статнымъ ростомъ, но такого рода выправка не годилась для раба. Я считалъ, что меня не разлучатъ съ королемъ, такъ какъ за меня просили слишкомъ дорого. Однако, у этого джентльмена были три стальныя пряжки съ длинными и толстыми булавками, которыми онъ пристегивалъ свое платье; я вздумалъ воспользоваться хотя одной изъ этихъ пряжекъ для приведенія въ исполненіе моего плана; но джентльменъ приходилъ два раза, не подходя очень близко ко мнѣ; когда же онъ пришелъ въ третій разъ, то я имѣлъ успѣхъ; мнѣ удалось взять нижнюю пряжку, а джентльмэнъ, замѣтивъ пропажу, вѣроятно, подумалъ, что потерялъ ее по пути.
Я обрадовался было сначала, но потомъ мнѣ сдѣлалось и грустно. Казалось, что мой планъ мнѣ не удастся; нашъ хозяинъ опять заговорилъ съ джентльменомъ, что значило на нашемъ новомъ англійскомъ языкѣ слѣдующее:
— Слушайте, что я вамъ скажу. Мнѣ надоѣло даромъ кормить этихъ двоихъ; дайте мнѣ двадцать два доллара за одного, а другого я вамъ выброшу безплатно.
Король задыхался и не могъ сдержать своего гнѣва. Онъ сталъ толкаться и биться, а въ это время нашъ хозяинъ и джентльменъ отошли отъ насъ и продолжали начатый разговоръ:
— Вы не откажитесь отъ вашего предложенія?
— Я буду ждать до завтра, до этого же часа.
— Хорошо, завтра въ это время я вамъ дамъ отвѣтъ, — сказалъ джентльменъ и скрылся, а хозяинъ послѣдовалъ за нимъ.
У меня было достаточно времени, чтобы хотя нѣсколько охладить пылъ короля. Я шепнулъ ему на ухо:
— Ваша милость уйдетъ отсюда безплатно, но совершенію инымъ способомъ; ночью сегодня мы оба будемъ свободны.
— Ахъ, какимъ это образомъ?
— А вотъ посредствомъ украденной мною вещички. Я разломаю этимъ замокъ и сниму съ себя цѣпи. Когда онъ придетъ сюда около половины девятаго, мы набросимся на него, изобьемъ его, свяжемъ, а завтра утромъ выйдемъ изъ этого города, какъ владѣльцы этой партіи рабовъ.
Король былъ въ восторгѣ отъ этого плана. Вечеромъ мы стали ждать, пока всѣ наши товарищи улягутся; мы не хотѣли никому говорить о нашей тайнѣ; они скоро всѣ заснули, какъ обыкновенно, но мнѣ все еще казалось, что они не храпятъ такъ громке, какъ прежде; я долго не рѣшался приступить къ своей опасной работѣ, думая, что своимъ монотоннымъ шумомъ могу разбудить кого-либо изъ товарищей; а тотъ разбудитъ и другихъ.
Я работалъ осторожно и, наконецъ, оковы спали съ меня, я былъ опять свободнымъ человѣкомъ. Я вздохнулъ полною грудью и сталъ подбираться къ оковамъ короля. Но было поздно! Въ эту минуту вошелъ хозяинъ съ свѣчею въ одной рукѣ, съ палкою въ другой; я подвинулся, какъ можно ближе къ моему храпѣвшему сосѣду, чтобы скрыть отъ хозяина, что я былъ безъ оковъ; между тѣмъ, я пристально наблюдалъ за хозяиномъ, чтобы моментально броситься на этого человѣка, лишь только онъ наклонится ко мнѣ.
Но онъ не подошелъ ко мнѣ. Онъ только окинулъ насъ бѣглымъ взглядомъ, постоялъ съ минуту и ушелъ; вѣроятно, въ то время онъ думалъ о чемъ-нибудь другомъ; затѣмъ онъ вернулся къ двери и прежде чѣмъ кто-либо подумалъ о томъ, что онъ будетъ дѣлать, какъ онъ вышелъ и заперъ за собою дверь.
— Живѣе! — произнесъ король, — верни его обратно!
Конечно, это и слѣдовало дѣлать, я мигомъ вскочилъ съ постели и бросился за нимъ; но въ то время не было освѣщенія и стояла темная ночь. Но я замѣтилъ какую-то темную фигуру въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня. Я бросился на эту фигуру и тугъ у насъ началась борьба! Мы бились, барахтались, колотили другъ друга; вокругъ насъ собралась толпа, которая очень интересовалась стычкой и подбодряла насъ, точно это дѣло касалось лично ихъ. Но вдругъ позади насъ раздался сильный шумъ; половина жителей разбѣжалась въ разныя стороны и вся ихъ симпатія къ намъ совершенно остыла. Замелькали фонари по всѣмъ направленіямъ; это была стража, приближающаяся къ намъ все болѣе и болѣе. Но вотъ я почувствовалъ на своемъ плечѣ алебарду и я зналъ, что это значитъ. Я былъ подъ стражею и меня заключатъ въ тюрьму, точно такъ же, какъ и моего противника. Насъ повели въ тюрьму и съ каждой стороны у насъ было по стражу. Это было ужасное несчастье! Я старался представить себѣ, что будетъ, если вдругъ мой противникъ окажется моимъ хозяиномъ, на котораго я напалъ; что, наконецъ, выйдетъ изъ этого, если насъ запрутъ въ общую камеру съ нарушителями тишины и закона, какъ это обыкновенно дѣлали; и тогда могло выйти…
Какъ разъ въ это время мой противникъ повернулъ лицо въ мою сторону, слабый свѣтъ отъ фонаря стражей какъ разъ упалъ на его лицо и дѣйствительно это не былъ нашъ хозяинъ!
Ужасное положеніе.
Спать? Это было невозможно. Весьма понятно, что это оказалось немыслимымъ въ тюремной камерѣ, гдѣ было такъ шумно; тутъ было много пьяныхъ, кто ссорился, кто распѣвалъ пѣсни. Но то, отчего я не могъ заснуть, кромѣ шума, была мысль о томъ, какъ бы поскорѣе выйти изъ этого ужаснаго мѣста и узнать, что происходило теперь въ помѣщеніи рабовъ, откуда я такъ неудачно освободился.
Это была длинная, предлинная ночь, но и она кончилась и забрезжило утро. Меня позвали къ допросу. Я далъ полное и отчетливое показаніе. Я объяснилъ, что состою въ рабствѣ у графа Грипъ, который какъ разъ съ наступленіемъ сумерекъ пріѣхалъ въ гостинницу, находящуюся въ деревнѣ и лежащую по ту сторону рѣки; графъ расположился тамъ ночевать, какъ вдругъ почувствовалъ себя очень худо. Онъ послалъ меня въ городъ и велѣлъ пригласить самаго лучшаго врача. Я, конечно, поспѣшилъ исполнить приказаніе своего господина и бѣжалъ, что было мочи; ночь была темная и я нечаянно натолкнулся на этого простолюдина, который схватилъ меня за воротъ; я сталъ умолять его отпустить меня, разсказалъ ему объ угрожающей опасности графу…
Этотъ простолюдинъ прервалъ меня, сказавъ, что все это была ложь; онъ сталъ разсказывать, какъ я, не говоря ни слова, напалъ на него, затѣялъ съ нимъ драку, опять не говоря ни слова…
— Молчать, бездѣльникъ! — закричалъ на него судья. — Взять его и дать ему нѣсколько ударовъ бичемъ, чтобы проучить его, какъ слѣдуетъ въ другой разъ обращаться съ слугою знатнаго господина. Ступайте!
Тогда судъ отпустилъ меня, приказавъ мнѣ объяснить моему господину, что эта непріятность случилась вовсе не по винѣ суда. Я сказалъ, что не премину сообщить объ этомъ моему господину и меня отпустили; но не успѣлъ я выйти за дверь, какъ меня вернули и спросили, почему я тотчасъ же не объяснилъ всего дѣла, какъ слѣдуетъ. На это я отвѣтилъ, что меня до такой степени избили, что я рѣшительно потерялъ всякое сознаніе и вовсе не подумалъ объ этомъ, — послѣднее, конечно, была правда.
Я не сталъ ожидать завтрака. Я поспѣшилъ, какъ можно скорѣе, въ квартиру рабовъ. Но она была пуста; тамъ никого не было! а, никого не было, кромѣ трупа самого хозяина. Онъ лежалъ весь избитый и буквально превращенный въ мягкую массу; ясно было видно, что тутъ происходила ужасная борьба. У дверей квартиры стоялъ на телѣгѣ гробъ грубой работы, а рабочіе съ помощью полиціи пробирались сквозь столпившуюся толпу, чтобы пронести гробъ въ квартиру.
Я подошелъ къ одному человѣку очень скромно и скорѣе бѣдно одѣтому, думая, что онъ не откажется дать мнѣ нѣкоторыя свѣдѣнія.
— Тутъ было шестнадцать рабовъ, — сказалъ мнѣ этотъ человѣкъ, — ночью они взбунтовались противъ своего хозяина и ты видишь, чѣмъ это кончилось.
— Хорошо; но какъ это началось?
— Здѣсь не было другихъ показаній, кромѣ показаній рабовъ. Они разсказывали, что одинъ изъ рабовъ, самый дорогой изъ всей партіи, какимъ-то страннымъ образомъ освободился отъ своихъ цѣпей, вѣроятно, посредствомъ волшебства — у него не было ключа, а между тѣмъ замокъ не оказался сломаннымъ. Когда хозяинъ открылъ побѣгъ этого раба, то пришелъ въ отчаяніе и сталъ бить всѣхъ рабовъ своею дубиною, тѣ возмутились противъ него и вотъ видите, чѣмъ все это кончилось.
— Это ужасно. Конечно, этимъ рабамъ плохо придется на судѣ?
— Судъ уже конченъ.
— Конченъ!
— Неужели ты думаешь, что они будутъ недѣлю возиться съ такимъ простымъ дѣломъ? Они занимались этимъ не болѣе получетверти часа.
— Я рѣшительно не могу понять, какимъ образомъ они могли найти виновныхъ въ такое короткое время.
— Какихъ еще виновныхъ? Они вовсе и не входятъ въ таки подробности. Они осудили ихъ всѣхъ гуртомъ. Развѣ вы не знаете закона? Римляне оставили его намъ въ наслѣдство, когда уходили отсюда: если рабъ убьетъ своего господина, то всѣ его рабы должны быть преданы смертной казни.
— Совершенно вѣрно, я совсѣмъ было забылъ объ этомъ. А когда они будутъ казнены?
— Въ теченіе двадцати четырехъ часовъ; другіе же говорятъ, что еще подождутъ нѣсколько дней, пока не найдутъ этимъ временемъ пропавшаго…
— Пропавшаго! — Я почувствовалъ себя какъ-то неловко.
— Неужели они найдутъ его? Съ самаго разсвѣта приняты всѣ мѣры. Поставленъ караулъ у городскихъ воротъ съ однимъ изъ рабовъ, который хорошо его знаетъ и никто не можетъ пройти безъ того, чтобы его не осмотрѣли.
— Можно видѣть мѣсто, гдѣ заключены остальные рабы?
— Снаружи, конечно… Но внутри, впрочемъ, тебѣ этого и не нужно.
Я спросилъ адресъ тюрьмы для будущихъ справокъ и поскорѣе скрылся. Я повернулъ въ другую улицу и вошелъ въ первую попавшуюся лавку готоваго платья. Я спросилъ себѣ грубую одежду, подходящую для простого моряка, который собирается въ дальнее плаваніе, затѣмъ подвязалъ щеку бѣлою повязкою, сказавъ, что у меня болятъ зубы. Это нѣсколько скрывало мои синяки и придало мнѣ другой внѣшній видъ. Я теперь мало походилъ на самого себя. Затѣмъ я нашелъ телеграфную проволоку и шелъ по ея направленію до ея станціи. Это была небольшая комната надъ мясною лавкою, что доказывало, что дѣла по телеграфной линіи не были особенно бойки. Молодой служащій дремалъ за своимъ столомъ. Я вошелъ, заперъ за собою дверь на ключъ, который спряталъ себѣ за пазуху. Это испугало молодого человѣка и онъ хотѣлъ было закричать.
— Молчите, — сказалъ я ему; — если вы произнесете хотя одинъ звукъ, то умрете. Идите къ вашему аппарату! Живѣе! Позовите Камелотъ.
— Это меня крайне удивляетъ! Какимъ образомъ такой человѣкъ, какъ вы, можетъ знать обо всѣхъ этихъ дѣлахъ…
— Позовите Камелотъ. Я — человѣкъ, исполненный отчаянія. Позовите Камелотъ, или уходите отъ аппарата, я позову самъ.
— Какъ, вы?
— Конечно! Теперь прекратите вашу болтовню. Позовите дворецъ.
Онъ позвалъ.
— Теперь вызовите Кларенса.
— Какого Кларенса?
— Кто бы это ни былъ. Скажите, что вамъ нужно Кларенса и вы получите отвѣтъ.
Онъ исполнилъ мое приказаніе. Мы прождали пять, десять минутъ. О, какъ мнѣ это показалось долго! — затѣмъ послышалась трескотня, которая была такъ же мнѣ знакома, какъ человѣческій голосъ: вѣдь Кларенсъ былъ мой ученикъ.
— Типерь, мой милый, — сказалъ я служащему, — пустите меня! Тамъ, быть можетъ, не знали моего способа ударенія и вашъ вызовъ былъ необходимъ; но теперь я справлюсь самъ.
Онъ уступилъ мнѣ свое мѣсто и сталъ было подслушивать, но я употреблялъ шифръ. Я не терялъ времени въ привѣтствіяхъ съ Кларенсомъ, а прямо приступилъ къ дѣлу:
— Король здѣсь и въ большой опасности. Насъ полонили и привели сюда, какъ рабовъ. Мы никакъ ни можемъ доказать нашихъ дѣйствительныхъ личностей — а я теперь и нахожусь даже въ такомъ положеніи, что не могу сдѣлать никакой попытки… Пошлите телеграмму въ здѣшній дворецъ, которому тогда будетъ извѣстно положеніе короля. Скоро получился отвѣтъ:
— Тамъ ничего не знаютъ о существованіи телеграфа; эта линія недавно проведена. Лучше и не предпринимать этого; васъ, пожалуй, успѣютъ повѣсить. Придумайте что-нибудь другое.
Могутъ насъ повѣсить! Я рѣшительно терялъ голову. Но вдругъ у меня блеснула мысль и я тотчасъ телеграфировалъ:
— Пошлите пятьсотъ вооруженныхъ рыцарей съ Лаунсело во главѣ; пусть они ѣдутъ, какъ можно скорѣе. Затѣмъ имъ слѣдуетъ въѣхать въ городъ черезъ юго-западныя ворота и поискать тамъ человѣка съ бѣлою повязкою на правой рукѣ.
Я быстро получилъ отвѣтъ:
— Они отправляются черезъ полчаса.
— Прекрасно, Клареисъ, теперь объявите здѣшнему служащему, что я одинъ изъ вашихъ пріятелей и настоящій головорѣзъ; онъ долженъ быть скроменъ и ничего не говорить о моемъ посѣщеніи.
Аппаратъ опять затрещалъ, и я поспѣшилъ уйти. Я сталъ разсчитывать. Черезъ полчаса будетъ девять часовъ. Рыцари въ полномъ вооруженіи не могутъ ѣхать слишкомъ скоро. Конечно, если теперь дороги хороши и не будетъ ни снѣга, ни грязи, то ихъ путешествіе нѣсколько ускорится; имъ придется много разъ мѣнять лошадей; такимъ образомъ, они будутъ тутъ въ шесть или нѣсколько позднѣе; еще будетъ довольно свѣтло; они хорошо разглядятъ бѣлую повязку на моей рукѣ и я приму надъ ними начальство. Мы окружимъ тюрьму и освободимъ короля. Все пойдетъ отлично, хотя я предпочиталъ бы, чтобы это было въ полдень, тогда все это приняло бы болѣе театральный видъ.
Теперь я подумалъ, что мнѣ слѣдовало бы сойтись съ тѣми и заставить ихъ узнать меня; это, пожалуй, помогло бы мнѣ совершить освобожденіе короля и безъ помощи рыцарей. Но для этого мнѣ слѣдовало надѣть подходящій костюмъ и дѣйствовать какъ можно осторожнѣе. Мнѣ необходимо было явиться къ этимъ людямъ въ самомъ роскошномъ нарядѣ. Но не могъ же я прямо перескочить изъ холщеваго платья въ бархатное. Мнѣ пришлось бы сдѣлать это постепенно, переходя отъ грубаго платья къ лучшему, затѣмъ еще къ лучшему и такъ далѣе, пока, наконецъ, ни дойду до шелка и бархата. Такимъ образомъ я и рѣшился сдѣлать.
Но и это мнѣ не удалось! Лишь только я завернулъ за первый уголъ, какъ натолкнулся на одного изъ нашихъ рабовъ въ сопровожденіи стражи. Я въ это время кашлянулъ и рабъ бросилъ на меня удивленный взглядъ, который, казалось, проникъ мнѣ до мозга костей. Я подумалъ, что, вѣроятно, ему показалось, будто онъ слышалъ когда-то такой кашель. Я тотчасъ же вошелъ въ лавку и сталъ прицѣниваться къ вещамъ, а самъ между-тѣмъ наблюдалъ угломъ глаза за тѣмъ, что дѣлалось внѣ лавки. Рабъ и сторожъ остановились, разговаривая между собою и заглядывая въ дверь лавки. Я намѣревался выйти изъ лавки заднимъ ходомъ, если только тамъ былъ таковой; я попросилъ продавщицу, нельзя-ли пройти посмотрѣть, нѣтъ-ли тамъ убѣжавшаго раба, который, вѣроятно, гдѣ-нибудь спрятался; къ этому я прибавилъ, что я переодѣтое оффиціальное лицо и что мой помощникъ стоитъ тамъ, у двери, вмѣстѣ съ однимъ изъ убійцъ; не будетъ-ли она такъ добра отправиться къ нему и сказать, чтобы онъ не ждалъ, а направился бы до конца по задней аллеѣ и былъ бы на готовѣ схватить преступника, когда я его позову.
Продавщицѣ было любопытно видѣть одного изъ убійцъ и она отправилась исполнить мою просьбу. Я же проскользнулъ къ заднему ходу, оторвалъ дверь, затѣмъ заперъ ее на ключъ, который и положилъ къ себѣ въ карманъ и очень радовался, что мнѣ удалось ускользнуть.
Но тутъ я опять испортилъ все, сдѣлавъ одну ошибку, въ сущности, не одну, а двѣ. Тутъ было нѣсколько дорогъ, по которымъ бы я могъ направиться и скрыться изъ виду, но мнѣ захотѣлось выбрать наиболѣе живописную; это большой недостатокъ моего характера. Конечно, преслѣдовавшій меня сторожъ долженъ былъ бы идти по моимъ слѣдамъ и онъ дошелъ бы до дубовой двери, запертой на ключъ, пока ее выломали бы, я успѣлъ бы скрыться; тутъ я занялся бы переодѣваньемъ и переходилъ бы изъ лавки въ лавку и, наконецъ, появился бы на улицахъ Лондона въ такомъ костюмѣ, что ко мнѣ не рѣшились бы подступиться. Но вмѣсто того, чтобы сдѣлать самую естественную вещь — идти по моимъ слѣдамъ — стражъ буквально не исполнилъ мои инструкціи, переданныя ему продавщицею. Лишь только я вышелъ на улицу, вполнѣ довольный, что мнѣ удалось обмануть этого простофилю, какъ стражъ вмѣстѣ съ рабомъ завернули за уголъ, и я очутился съ ними лицомъ къ лицу.
Я пришелъ въ сильное негодованіе и сталъ разсказывать, что вернулся недавно изъ далекаго путешествія и разныя подобныя вещи, думая этимъ обмануть раба, но послѣдній хорошо зналъ меня. Тогда я сталъ упрекать его въ измѣнѣ. Но это скорѣе удивило его, чѣмъ разсердило. Онъ широко раскрылъ глаза и сказалъ:
— Къ чему мнѣ было выпускать тебя изъ рукъ, чтобы ты избѣгъ висѣлицы, когда ты главная причина нашей казни? Ступай-ка лучше!
«Ступай-ка!» это было ихъ особенное выраженіе. Мнѣ хотѣлось улыбнуться. Какъ странію выражаются эти люди.
Онъ считалъ, что поступилъ совершенно справедливо въ этомъ дѣлѣ и потому я пересталъ съ нимъ спорить. Если вы не можете предотвратить несчастье какими-либо документами, то этого не слѣдуетъ и домогаться. Это не было въ моемъ способѣ дѣйствій и потому я сказалъ:
— Васъ не повѣсятъ. Никто изъ насъ не будетъ повѣшенъ.
Оба расхохотались и рабъ сказалъ:
— Раньше не считали тебя сумасшедшимъ. Тебѣ необходимо сохранить твою репутацію, тѣмъ болѣе, что это не надолго.
— Но тѣмъ не менѣе, я подтверждаю это. Ранѣе завтрашняго утра мы уже болѣе не будемъ въ тюрьмѣ и можемъ идти, куда намъ вздумается.
Стражъ почесалъ за ухомъ, вздохнулъ полною грудью и сказалъ: — Вы уже не будете болѣе въ тюрьмѣ… да… да… это совершенно вѣрно. Вы будете совсѣмъ свободны идти, куда угодно, но вы не уйдете дальше царства дьявола.
Я сдержалъ себя и сказалъ совершенно равнодушно:
— Вы предполагаете, что насъ повѣсятъ черезъ день или два.
— Такъ я предполагалъ, по крайней мѣрѣ, за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, такъ это было рѣшено и объявлено.
— А теперь вы измѣнили свое мнѣніе, не такъ-ли?
— Прежде я только предполагалъ это, но теперь я знаю…
Я сдѣлался саркастиченъ и сказалъ:
— О, мудрый служитель закона, снизойдите сказать намъ, что вы знаете.
— Я знаю, что вы всѣ будете повѣшены сегодня между полуднемъ и вечеромъ! Ого! Это роковой ударъ! Обопритесь на меня!
Но мнѣ вовсе не нужно было опираться на кого бы то ни было; однако, меня поразило это извѣстіе потому, что мои рыцари не пріѣдутъ во время; они опоздаютъ на три часа. Теперь ничто не можетъ спасти ни короля Англіи, ни меня; въ сущности мое спасеніе было много важнѣе, но не столько ради меня самого, сколько ради націи, которая уже начала идти по пути просвѣщенія. Я былъ положительно подавленъ и не говорилъ ничего больше, такъ какъ и говорить больше было не о чемъ. Я прекрасно зналъ, что именно предполагалъ этотъ человѣкъ: если пропавшій рабъ будетъ найденъ, то постановленіе измѣнятъ и казнь назначатъ на сегодня.
Пропавшій рабъ былъ найденъ.
Сэръ Лаунсело и рыцари освобождаютъ короля.
Около четырехъ часовъ пополудни. Дѣйствіе происходитъ по ту сторону лондонскихъ стѣнъ. Прохладный чудный день, озаряемый блестящимъ солнцемъ; такой день заставлялъ желать жить, а не умирать. Собралась громадная толпа и покрыла обширное пространство, но у насъ, несчастныхъ пятнадцати человѣкъ, не было на одного друга въ этой толпѣ, въ этой громадной массѣ человѣческихъ существъ. Тутъ было что-то горестное въ этихъ чувствахъ, смотрите на это, какъ хотите. И вотъ мы сидѣли на нашемъ высокомъ эшафотѣ, служа мишенью ненависти и насмѣшекъ всѣхъ этихъ враговъ. Мы представляли изъ себя какое-то праздничное зрѣлище. Были устроены эстрады для знати и именитыхъ людей, которые присутствовали здѣсь съ своими дамами; многихъ изъ нихъ мы узнали.
Толпа болѣе всего забавлялась надъ королемъ; когда насъ освободили отъ оковъ, то король внѣ себя отъ гнѣва вскочилъ съ своего мѣста съ обезображеннымъ синяками лицомъ, провозгласилъ себя Артуромъ, королемъ Британіи и заявилъ, что всякаго ожидаетъ смертная казнь, если только одинъ волосъ упадетъ съ его священной главы. Но король былъ крайне удивленъ и пораженъ, когда въ толпѣ раздался громкій хохотъ на его слова. Это оскорбило его достоинство и онъ опустился молча на свое мѣсто; но толпа старалась раздразнить его и заставить опять подняться; тутъ раздавались и свистки, и мяуканья, и грубыя шутки:
— Пусть онъ говоритъ! Король! Король! Его смиренные подданные жаждутъ и алчутъ услышать слова мудрости изъ устъ ихъ властелина, его свѣтлѣйшаго и священнаго лохмотничества!
Но это не повело ни къ чему. Онъ облекся во все свое величіе и неподвижно сидѣлъ подъ этимъ градомъ насмѣшекъ и оскорбленій. Онъ былъ дѣйствительно великъ въ это время. Я снялъ съ головы бѣлую повязку и обвязалъ ею правую руку. Лишь только толпа замѣтила это, какъ стала смѣяться и надо мною:
— Безъ всякаго сомнѣнія, этотъ матросъ первый министръ у короля; посмотрите, онъ носитъ особый знакъ отличія, занимаемаго имъ поста,
Я оставилъ ихъ болтать, что имъ было угодно, пока они не утомились и, наконецъ, сказалъ:
— Да, я его первый министръ, Патронъ, завтра вы объ этомъ услышите изъ Камелота…
Но я не продолжалъ далѣе. Въ толпѣ раздались радостныя рукоплесканія. Но скоро водворилась мертвая тишина: явились шерифы въ своихъ оффиціальныхъ одѣяніяхъ и съ своими помощниками; это означало, что скоро приступятъ къ самому дѣлу. Прочитали намъ обвинительный актъ, въ которомъ объяснялось наше преступленіе, затѣмъ — смертный приговоръ; потомъ всѣ обнажили головы и патеръ прочиталъ молитву.
Одному изъ рабовъ завязали глаза и палачъ приготовилъ веревку. Намъ была видна дорога, съ одной ея стороны тѣснилась толпа народа, а съ другой сидѣли мы; эту дорогу полиція очистила отъ народа и проѣздъ по ней былъ совершенно свободенъ. Какъ хорошо было бы, если по ней показались мои пятьсотъ всадниковъ, но это было невозможно; я сталъ всматриваться, но дорога вилась широкою полосою и на ней не было видно ни одного всадника.
Но тутъ уже успѣли вздернуть повѣшеннаго и его члены корчились въ судорогахъ, онъ барахтался, такъ какъ ноги не были у него связаны.
Вздернули и вторую веревку и еще одинъ рабъ заболтался въ воздухѣ.
Минуту спустя и третій рабъ заболтался въ воздухѣ. Это было ужасно. Я повернулъ голову и не нашелъ короля на его мѣстѣ. Ему уже завязывали глаза. Я положительно былъ парализованъ; я не могъ двигаться, а языкъ прилипъ у меня къ гортани. Наконецъ, королю завязали глаза и накинули веревку. Я положительно не имѣлъ силы взглянуть на висѣлицу. Но, когда я увидѣлъ, что дѣлаютъ узелъ на веревкѣ, то положительно не удержался и сдѣлалъ прыжокъ, чтобы освободить короля; сдѣлавъ прыжокъ, я бросилъ взглядъ на дорогу, и — о счастье! — всадники мчались по дорогѣ! — пятьсотъ всадниковъ, закованныхъ въ желѣзо и на коняхъ!
Это было великолѣпное зрѣлище, какое когда-либо можно было видѣть. Ихъ перья развѣвались по вѣтру, а лучи солнца отражались на блестящемъ вооруженій.
Когда Лаунсело нѣсколько приблизился, я махнулъ ему рукой, онъ узналъ меня по повязкѣ; затѣмъ я развязалъ узелъ веревки, снялъ повязку съ глазъ короля и громко воскликнулъ:
— На колѣни, негодяи, и привѣтствуйте короля! Кто осмѣлится ослушаться, тотъ сегодня же вечеромъ будетъ ужинать въ аду!
Я всегда употреблялъ такія выраженія, когда хотѣлъ произвести эффектъ. Лаунсело и всѣ рыцари спѣшились, взошли на эшафотъ и окружили короля. А эта изумленная толпа стояла на колѣняхъ и умоляла короля даровать ей жизнь; да, того самаго короля, надъ которымъ они еще такъ недавно смѣялись и котораго такъ жестоко оскорбляли. И когда король, стоя въ сторонѣ, принималъ всѣ воздаваемыя ему почести, одѣтый въ рубище, то я подумалъ, что дѣйствительно есть что-то особенно великое въ каждомъ королѣ.
Я былъ вполнѣ удовлетворенъ. Да, если собрать всѣ обстоятельства, то въ этомъ дѣлѣ я достигъ наибольшаго эффекта.
Тутъ пришелъ и Кларенсъ своею собственною особою! Онъ говорилъ теперь совершенно современно:
— Боже, какой сюрпризъ, неправда-ли? Но я зналъ, что это такъ будетъ. Все это время я тайно заставлялъ практиковаться молодыхъ людей и теперь все только ждалъ случая, чтобы показать вамъ это.
Битва янки съ рыцарями.
Я опять дома, въ Камелотѣ. День или два спустя послѣ этого я нашелъ на подносѣ, на которомъ былъ мнѣ принесенъ завтракъ, газету, еще сырую отъ печатанія. Я повернулъ газету, думая найти въ ней что-либо лично интересное для меня, и прочиталъ слѣдующее:
Извѣстно, что великій лордъ и знаменитый рыцарь сэръ Carраморъ-ле-Дезиреусъ снизошелъ встрѣтиться съ королевскимъ министромъ, Гэнкъ Морганъ, прозваннымъ Патронъ, для удовлетворенія нанесеннаго давно еще оскорбленія; это будетъ происходить на аренѣ близъ Камелота около четырехъ часовъ утра въ шестнадцатый день слѣдующаго мѣсяца. Битва будетъ à l’outrance, такъ какъ оскорбленіе было смертельное, не допускающее примиренія.
Начиная съ этого дня въ цѣлой Британіи только и было разговору, что о предстоящей битвѣ. Всѣ другіе интересы казались незначительными и не привлекали ни вниманія, ни мыслей людей. Это было не потому, что турниръ представлялъ великое дѣло; это было вовсе не потому, что сэръ Саграморъ или нашелъ Святой Гробъ, или не нашелъ его, или ему это не удалось; это было вовсе не оттого, что второе (оффиціальное) лицо въ королевствѣ было однимъ изъ самыхъ ярыхъ дуэлистовъ; ни одна изъ этихъ причинъ не выходила изъ общаго уровня. Нѣтъ, тутъ была другая причина, возбудившая такой сверхъестественный интересъ въ этой встрѣчѣ. Это явилось слѣдствіемъ такого факта: всей націи было извѣстно, что предстоящая борьба не будетъ обыкновеннымъ поединкомъ, такъ сказать, между обыкновенными людьми, но это будетъ дуэлью между двумя могущественными волшебниками; это не будетъ дуэлью мускуловъ, но дуэлью умовъ, не человѣческой ловкости, но высшаго искусства и силы; окончательная борьба за первенство между двумя волшебниками того времени. Было рѣшено, что самые замѣчательные подвиги наиболѣе извѣстныхъ рыцарей не могутъ идти въ сравненіе съ такимъ зрѣлищемъ; это не болѣе, какъ ребяческая игра въ сравненіи съ такою таинственною и страшною борьбою боговъ. Да, весь свѣтъ зналъ, что это будетъ въ сущности дуэль между Мерлэномъ и мною, это будетъ соразмѣреніе магической силы Мерлэна съ моею. Всѣ знали, что Мерлэнъ былъ занять цѣлые дни и ночи навѣваніемъ на оружіе и вооруженіе сэра Саграмора особой сверхъ-естественной силы нападенія и обороны и, кромѣ того, Мерлэнъ досталъ для рыцаря отъ воздушныхъ духовъ особое покрывало, которое сдѣлаетъ его невидимымъ для его противника и видимымъ для другихъ людей. Противъ сэра Саграмора съ такимъ вооруженіемъ и съ такою охраною тысячи рыцарей не будутъ въ состояніи что-либо сдѣлать; противъ него ни одно извѣстное волшебство не будетъ имѣть преимущества. Эти факты были совершенно вѣрны; относительно ихъ не могло быть никакого сомнѣнія, даже никакой причины къ сомнѣнію. Но тутъ оставался открытымъ только одинъ вопросъ: существуютъ-ли еще другія чары, неизвѣстныя Мерлэну, которыя могутъ сдѣлать покрывало сэра Саграмора прозрачнымъ для меня, а его заколдованную кольчугу уязвимою для моего оружія?
Это была единственная вещь, которую слѣдовало разрѣшить на аренѣ.
Такимъ образомъ, всѣ полагали, что должно было рѣшиться великое дѣло и они были правы, но только не то дѣло, о которомъ они думали. Тутъ дѣло шло о жизни странствующаго рыцарства. Я былъ борцомъ, это правда, но не борцомъ вѣроломнаго чернаго искусства, а борцомъ общаго здраваго смысла и разсудка. Я выступилъ на арену для того, чтобы или уничтожить странствующее рыцарство или пасть его жертвою.
Арена для нашего поединка была громадная, а за оградою не было ни одного свободнаго мѣста уже въ десять часовъ утра шестнадцатаго числа. Громадный остовъ мамонта былъ украшенъ флагами, роскошными коврами, знаменами, занималъ нѣсколько акровъ и предназначался для королей-данниковъ, ихъ свитъ и для британской аристократіи; палатка короля стояла на главномъ мѣстѣ и тамъ все сіяло золотомъ, яркими цвѣтами шелка и бархата; дѣйствительно, я ничего не видѣлъ подобнаго; это представляло чудное зрѣлище, съ которымъ могло поспорить развѣ восхожденіе солнца на верховьяхъ Миссисипи или сѣверное сіяніе. Огромный лагерь расположился на одномъ концѣ арены, пестрѣлъ палатками, украшенными флагами самихъ разнообразныхъ цвѣтовъ; у каждаго входа стоялъ караульный и на немъ висѣлъ блестящій щитъ для вызова, все это представляло опять великолѣпный видъ. Какъ видите, здѣсь присутствовалъ каждый рыцарь, имѣвшій хотя сколько-нибудь самолюбія; мои чувства относительно такого порядка вещей не составляли тайны, а въ этомъ-то и заключались шансы рыцарей. Если я останусь побѣдителемъ сэра Саграмора, то другіе будутъ имѣть право вызвать меня на бой и это можетъ продолжаться до тѣхъ поръ, пока я этого захочу.
Въ числѣ прочихъ палатокъ также были и мои двѣ палатки: одна лично для меня; а другая для моихъ слугъ. Въ назначенный часъ король подалъ знакъ и герольды въ своихъ тобарахъ выѣхали на арену и объявили о поединкѣ, назвавъ имена сражающихся и причину ихъ ссоры. Затѣмъ наступила пауза; но вотъ раздался трубный звукъ, это было сигналомъ, что намъ слѣдовало выходить. Вся масса, казалось, притаила дыханіе и на всѣхъ лицахъ выражалось любопытство.
И вотъ, сэръ Саграморъ вышелъ изъ своей палатки, весь закованный въ желѣзо, статный и стройный, его громадное копье, прямо стоявшее въ своей рукояткѣ, которую рыцарь держалъ сильной рукою, его овальное лицо было покрыто сталью, а грудь латами, самъ же онъ былъ одѣтъ въ богатую рыцарскую одежду; его лошадь была покрыта роскошною попоною, ниспадавшею до земли. Все эта представляло великолѣпную картину. Когда онъ выѣхалъ на арену, то раздался громкій крикъ удивленія и восторга.
За нимъ появился и я. Но я не вызвалъ восклицаній. Съ минуту длилось краснорѣчивое молчаніе, затѣмъ раздался громкій взрывъ хохота, переливавшійся бурными волнами по этому человѣческому морю, но звукъ трубы прекратилъ этотъ хохотъ. Я былъ въ самомъ простомъ и удобномъ гимнастическомъ костюмѣ тѣльнаго цвѣта, трико, натянутое отъ затылка до пять, съ голубыми шелковыми пуфами на бедрахъ и съ непокрытой головой. Моя лошадь не отличалась рослостью, но она была быстра, съ тонкими ногами, мускулиста и могла скакать какъ борзая собака. Она была очень красива, ея шерсть была гладка и блестяща, какъ шелкъ, на ней не было никакихъ украшеній, ничего кромѣ уздечки и сѣдла.
Но вотъ рыцарь Саграморъ, въ видѣ желѣзной башни на лошади, попона которой напоминала постельное ватное одѣяло, тяжеловѣсно выѣхалъ на арену, выдѣлывая при этомъ граціозные пируэты, а я и моя лошадь легко и быстро приготовились ихъ встрѣтить. Мы остановились; рыцарь поклонился, я ему отвѣтилъ; затѣмъ мы повернулись и поѣхали рядомъ къ большой палаткѣ, чтобы привѣтствовать королевскую чету и выразить ей нашу покорность.
Но королева воскликнула въ это время:
— Ахъ, сэръ Патронъ, вы хотите сражаться совершенію нагимъ, у васъ нѣтъ ни пики, ни меча, ни…
Но король остановилъ ее, сказавъ, что это вовсе не ея дѣло вмѣшиваться.
Опять раздался звукъ трубъ; каждый изъ насъ отправился на другой конецъ арены и мы стали въ позицію. Теперь выступилъ и старый Мерлинъ и накинулъ легкую ткань изъ самыхъ тонкихъ нитокъ на сэра Саграмора, которая должна была превратить его въ духъ Гамиста. Опять король подалъ знакъ; затрубили въ трубы; сэръ Саграморъ оставлялъ въ покоѣ свою длинную пику, но въ слѣдующій же моментъ онъ понесся стремглавъ, такъ что его вуаль только развѣвалась позади него, тогда я свистнулъ и понесся, какъ стрѣла, ему на встрѣчу, дѣлая видъ, что я только прислушиваюсь, но не вижу его. Оаздался цѣлый хоръ одобреній по адресу рыцаря и только одинъ голосъ возвышался надъ всѣми и послалъ мнѣ слова поощренія:
— Продолжай такъ, ловкій Джимъ.
Это былъ голосъ Кларенса и его своеобразный языкъ. Когда остріе этой громадной пики было всего на разстояніи полутора ярда отъ моей груди, я быстро повернулъ лошадь въ сторону безъ усилій и пика рыцаря скользнула по воздуху. Раздались рукоплесканія по моему адресу. Мы повернули, поправились на своихъ сѣдлахъ и опять встрѣтились. Но рыцарь опять промахнулся и и опять мнѣ апплодировали. Это повторялось нѣсколько разъ; взрывъ рукоплесканій по моему адресу наконецъ раздражилъ сэра Саграмора, такъ что тотъ вышелъ изъ себя, перемѣнилъ тактику и сталъ гоняться за мною по аренѣ. Это была игра въ перегонку, и всѣ преимущества остались на моей сторонѣ: я постоянно ускользалъ съ его пути; но разъ мнѣ удалось ударить его по шлему, когда я былъ у него въ тылу. Наконецъ, я самъ принялся за преслѣдованіе и ему ни разу не удалось зайти ко мнѣ съ тылу; онъ постоянно былъ впереди меня въ концѣ всѣхъ своихъ маневровъ. Такимъ образомъ, онъ отказался отъ этого и удалился къ другому концу арены. Онъ былъ раздраженъ до такой степени, что совершенно забылся, бросилъ мнѣ въ лицо оскорбленіе и, конечно, получилъ обратно и отъ меня такое же оскорбленіе. Я вынулъ арканъ изъ подъ моего сѣдла и взялъ петлю въ правую руку. Но тутъ нужно было видѣть приближеніе этого рыцаря; его глаза налились кровью. Что касается меня, то я совершенно спокойно сидѣлъ на лошади и махалъ петлею аркана надъ моей головою. Когда разстояніе между мною и рыцаремъ было не болѣе сорока футъ, я опять взмахнулъ арканомъ по воздуху; затѣмъ я немного повернулъ въ сторону, остановилъ лошадь, опять взмахнулъ арканомъ по воздуху, рыцарь попалъ въ петлю и я его стащилъ съ сѣдла! Боже мой! Какая произошла сенсація!
Весьма понятно, что такой фокусъ былъ еще неизвѣстенъ въ той странѣ… Эти люди не видѣли еще ничего подобнаго; всѣ они встали съ своихъ мѣстъ и съ восторгомъ кричали:
— Еще, еще! (Encore, encore!)
Я положительно удивлялся откуда они взяли это слово, но теперь было не время заниматься филологіею, ибо какъ разъ началось низложеніе странствующаго рыцарства. Минуту спустя сэръ Саграморъ былъ освобожденъ отъ каната и отведенъ въ свою палатку. Я опять сталъ на свое мѣсто и началъ махать арканомъ надъ своею головою. Я былъ готовъ тотчасъ же пустить его въ ходъ, какъ только рыцари изберутъ кого-нибудь въ преемники сэру Саграмору, а это не должно было продолжаться слишкомъ долго, такъ какъ было много жаждущихъ кандидатовъ. Дѣйствительно, они скоро выбрали сэра Гервиса де-Ревеля.
Вотъ онъ выѣхалъ на арену, подобно горящему дому; я увернулся отъ него; онъ пронесся, какъ молнія; но мнѣ все же удалось ему накинуть петлю и минуту спустя сѣдло было пусто.
Такъ мнѣ удалось побороть еще третьяго и четвертаго и пятаго. Тогда дѣло показалось серьезнымъ и рыцари стали совѣщаться между собою. Они порѣшили отбросить всякій этикетъ въ сторону и послать противъ меня наиболѣе знатнаго изъ нихъ. Но я поступилъ точно такъ же съ сэромъ Ламоракъ де-Галисъ, а послѣ него точно также и съ сэромъ Галигадомъ. Теперь оставалось только одно: послать противъ меня величайшаго изъ великихъ, могущественнѣйшаго изъ могущественныхъ, самого сэра Лаунсело!
Это была для меня великая минута. Вотъ, что я долженъ былъ думать: тутъ присутствуетъ Артуръ, король Британіи; тутъ и Геневера и цѣлое племя всѣхъ этихъ провинціальныхъ королей и принцевъ; въ палаткахъ же лагеря присутствуютъ самые знаменитые рыцари многихъ странъ; а избранный сразиться со мною человѣкъ — самый знаменитый изъ всѣхъ рыцарей, король «Круглаго Стола», наиболѣе извѣстный боецъ во всемъ христіанствѣ, рыцарь, на котораго были обращены взоры сорока тысячъ глазъ и передъ которымъ всѣ раболѣпствовали. Но тутъ въ моемъ умѣ промелькнулъ образъ моей чудной дѣвушки изъ Вестъ Гардерорда и мнѣ очень было желательно, чтобы она видѣла теперь меня. Въ то время, подобно бурному вѣтру, выѣхалъ на арену Непобѣдимый. — Всѣ придворные поднялись съ своихъ мѣстъ и наклонили головы впередъ, чтобы имъ было удобнѣе все видѣть. — Но вотъ петля промелькнула въ воздухѣ и въ мгновеніе ока сэръ Лаунсело уже былъ стащенъ съ сѣдла. Раздались громкія рукоплесканія!
Я принялъ лавры, прикрѣпилъ ихъ къ моему сѣдлу и подумалъ: «Побѣда одержана вполнѣ, никто не осмѣлится теперь выступить противъ меня — странствующее рыцарство окончило свое существованіе». Но теперь судите о моемъ удивленіи и объ удивленіи каждаго изъ зрителей, когда снова раздался звукъ трубы; это означало, что нашелся еще новый конкуррентъ, желающій выступить противъ меня! Тутъ была какая-то тайна, которой я никакъ не могъ понять. Но вотъ я замѣтилъ, что Мерлэнъ проскользнулъ мимо меня; тутъ же я замѣтилъ, что мой арканъ исчезъ. Старый нечистый на руку экспертъ укралъ его и скрылъ подъ своею длинною одеждою.
Звукъ трубы раздался еще разъ. Я взглянулъ на арену и увидѣлъ подъѣзжающаго сэра Саграмора, поднявшаго сильную пыль копытами лошади; на немъ опять было накинуто знаменитое покрывало. Я поѣхалъ къ нему на встрѣчу и сказалъ, что услышалъ его приближеніе только по топоту копытъ его лошади. А онъ отвѣтилъ:
— У тебя тонкій слухъ, но все же твой слухъ не спасетъ тебя отъ этого — при этихъ словахъ онъ дотронулся до рукоятки своего громаднаго меча. — Конечно, вы его не видите, такъ какъ этому препятствуетъ вліяніе покрывала, но знайте, что это не пика, а мечъ, котораго вамъ будетъ трудно избѣгнуть.
Его забрало было поднято; въ его улыбкѣ была смерть. Конечно, мнѣ будетъ трудно увернуться отъ меча. Весьма понятно, что придется умереть кому-либо изъ насъ. Затѣмъ мы поѣхали опять рядомъ и привѣтствовали короля и королеву. Король обратился ко мнѣ и спросилъ:
— Гдѣ твое страшное оружіе?
— Оно украдено, государь.
— Нѣтъ-ли у тебя другого?
— Нѣтъ, государь, я принесъ только одно съ собою.
Тогда въ разговоръ вмѣшался Мерлэнъ:
— Онъ принесъ только одно, потому что оно одно и существуетъ. Оно принадлежитъ королю морскихъ демоновъ. Этотъ человѣкъ невѣжда; онъ не зналъ, что это оружіе можетъ дѣйствовать только восемь разъ, и потомъ исчезаетъ къ себѣ домой въ море.
— Слѣдовательно, онъ обезоруженъ, — сказалъ король. — Сэръ Саграморъ, тогда ты долженъ дать ему льготу.
— Я одолжу ему свое оружіе! — воскликнулъ Лаунсело, вставая. — Это самый храбрый и честный рыцарь, какого я когда-либо зналъ, и я ему дамъ мое оружіе.
Онъ уже положилъ было руку на свой мечъ, чтобы отвязать его, но сэръ Саграморъ сказалъ:
— Остановись! Этого нельзя! Онъ долженъ сражаться своимъ собственнымъ оружіемъ; ему было дано преимущество выбрать оружіе и принести его съ собою. Если онъ потерялъ его, то пусть отвѣчаетъ за это своею головою.
— Рыцарь! — сказалъ король, — ты слишкомъ горячишься и это помрачаетъ твой умъ. Неужели ты рѣшишься убить обезоруженнаго человѣка?
— Если онъ это сдѣлаетъ, то будетъ отвѣчать мнѣ за это! — воскликнулъ сэръ Лаунсело.
— Я буду отвѣчать за это кому угодно! — гордо возразилъ сэръ Саграморъ.
Опять въ разговоръ вмѣшался Мерлэнъ и сказалъ съ своею ехидною улыбкою:
— Это сказано совершенно резонно; но, кажется, довольно говорить по-пусту; пусть милостивый король подаетъ знакъ къ битвѣ.
Король подалъ знакъ; раздался трубный звукъ; мы раздѣлились и каждый изъ насъ поѣхалъ къ своему мѣсту. Доѣхавъ до своихъ мѣстъ, мы остановились на разстояніи ста ярдовъ другъ отъ друга, безмолвные и неподвижные на подобіе конныхъ статуй. Такъ мы оставались въ беззвучной тишинѣ около минуты; всѣ смотрѣли, но никто не шевелился. Казалось, что у короля не хватало духу подать сигналъ. Но вотъ онъ махнулъ рукою; труба прозвучала. Длинный мечъ сэра Саграмора описалъ въ воздухѣ кривую линію; тутъ представилось великолѣпное зрѣлище, какъ онъ подъѣзжалъ ко мнѣ на своемъ конѣ. Но я не трогался съ мѣста. Онъ приближался. Я но двигался. Весь народъ былъ возбужденъ до такой степени, что всѣ закричали мнѣ:
— Бѣги! Бѣги! Спасайся. Это положительно убійство!
Я не трогался съ мѣста, пока это грозное явленіе не приблизилось ко мнѣ на разстояніи пятнадцати шаговъ; затѣмъ я быстро вынулъ изъ кабуры драгунскій револьверъ и тутъ сверкнулъ огонекъ, раздался трескъ и я опять спряталъ револьверъ въ кобуру, прежде чѣмъ кто-либо опомнился, что такое случилось. Увидѣли только, что лошадь бросилась въ сторону безъ всадника, и подъ нею лежалъ убитый сэръ Саграморъ.
Народъ бросился къ рыцарю и тотчасъ увидѣлъ, что въ немъ уже не было признаковъ жизни, а между тѣмъ на его тѣлѣ не было ни одной раны. Было только небольшое отверстіе на груди его кольчуги, но такой маловажной вещи не придавали никакого значенія. Хотя рана, нанесенная пулею, не дастъ много крови, но даже и той не было замѣтно. Тѣло отнесли къ королю, такъ какъ онъ также хотѣлъ на него взглянуть. Всѣ были крайне удивлены.
Меня потребовали къ королю для объясненія такого чуда; но я остался на своемъ мѣстѣ и сказалъ:
— Если это приказаніе, то я приду, но мой властелинъ король знаетъ, что законъ поединка требуетъ, чтобы я остался на томъ же мѣстѣ, пока кто-либо не заявитъ желанія выйти противъ меня,
Я подождалъ. Никто меня не вызывалъ. Тогда я сказалъ:
— Если кто-либо сомнѣвается, что это поле битвы выиграно недобросовѣстно, то я не стану дожидаться, пока онъ меня вызоветъ, я вызову его самъ.
— Это вполнѣ добросовѣстное предложеніе, — замѣтилъ король, — и вполнѣ похоже на васъ. Кого вы назовете первымъ?
— Я не назову никого. Я вызываю всѣхъ! Здѣсь я стою и вызываю англійское рыцарство выйти противъ меня, но не отдѣльно каждаго, а цѣлою массою!
— Что такое? — воскликнули рыцари хоромъ.
— Вы слышали вызовъ. Принимайте его или я объявлю каждаго изъ васъ трусомъ и побѣжденнымъ.
Это было, конечно, очень грубо. Но тотчасъ же пятьсотъ человѣкъ рыцарей уже сидѣли на лошадяхъ и всѣ они направились на меня. Въ это время я измѣрялъ пространство и вычислялъ шансы, вынувъ два револьвера изъ кабуры.
Но вотъ тррахъ? Опустѣло одно сѣдло. Тррахъ — еще одно. Опять два выстрѣла сразу и опять два пустыхъ сѣдла. Если бы я пустилъ одиннадцатый выстрѣлъ, не убѣдивъ этотъ народъ, то двѣнадцатый человѣкъ непремѣнно убилъ бы меня. Поэтому я никогда не былъ такъ счастливъ, какъ въ ту минуту, когда мой девятый выстрѣлъ также попалъ въ цѣль, и я замѣтилъ колебаніе въ толпѣ, что всегда бываетъ предвѣстникомъ паники. Теперь нельзя было терять ни минуты. Я поднялъ оба револьвера и прицѣлился — рыцари простояли еще съ минуту, затѣмъ разбѣжались въ разныя стороны.
Этотъ день былъ мой. Судьба странствующаго рыцарства была рѣшена: начался прогрессъ просвѣщенія. Какъ я себя чувствовалъ? О, вы никогда не будете имѣть объ этомъ никакого представленіи.
А братъ Мерлэнъ? Его искусство потеряло всякое значеніе. Всегда магія, въ сравненіи съ магіею науки, остается побѣжденною и оставляется въ сторонѣ.
ГЛАВА XVI.
Три года спустя.
править
Когда мнѣ удалось сломить силу странствующаго рыцарства, то мнѣ уже не нужно было работать тайкомъ. Я тотчасъ же показалъ глазамъ удивленнаго свѣта всѣ мои тайныя школы, мои рудники, мою обширную систему тайныхъ факторій, мои мастерскія. Такъ сказать, я представилъ девятнадцатое столѣтіе на судъ шестому.
Итакъ, прошло три года. Взгляните теперь на Англію. Это счастливая процвѣтающая страна. Повсюду открыты школы; издается нѣсколько газетъ; рабство совершенно уничтожено; всѣ люди стали равны передъ закономъ; налоги распредѣлены равномѣрно. Тутъ были и телеграфы, и телефоны, и фонографы, и швейныя машины — словомъ, паръ и электричество были всегда готовы къ услугамъ человѣчества. Было два парохода, дѣлавшихъ рейсы по Темзѣ; устроенъ военный флотъ и положено начало торговому флоту; я даже готовилъ экспедицію, которая должна была отправиться для открытія Америки.
Мы строили нѣсколько линій желѣзныхъ дорогъ, а наша линія отъ Лондона до Камелота была уже окончена и по ней ходили поѣзда. Кромѣ того, я устроилъ такъ, что всѣ мѣста на линіяхъ желѣзныхъ считались весьма почетными. У меня была та мысль, чтобы привлечь сюда рыцарство и дворянство. Этотъ планъ удался какъ нельзя лучше и конкурренція на мѣста была громадная. Такъ, напримѣръ, оберъ-кондукторомъ 4.33 экстреннаго поѣзда былъ герцогъ, а между кондукторами пассажирскихъ поѣздовъ не было ни одного, не носившаго титула графа. Все это были хорошіе люди, но у нихъ было два недостатка, отъ которыхъ я никакъ не могъ ихъ отучить, поэтому я только укажу на нихъ: они никакъ не хотѣли отказаться отъ своего вооруженія и постоянно «утаивали» число пассажировъ — я подразумѣваю здѣсь, что они попросту обирали компанію.
Въ цѣлой странѣ не было рыцаря, который не занимался бы какимъ-нибудь полезнымъ дѣломъ. Они странствовали изъ конца въ конецъ по государству, исполняя болѣе или менѣе важныя миссіи. Ихъ наклонность къ странствованію и способность къ этому сдѣлали изъ нихъ полезныхъ распространителей просвѣщенія. Они отправлялись въ путь закованные въ сталь и вооруженные мечами, копьями и боевыми сѣкирами.
Я считалъ себя вполнѣ счастливымъ. У меня въ головѣ было два проекта: одинъ заключался въ ниспроверженіи католической церкви и въ основаніи на ея мѣстѣ протестантской; однако, и послѣдняя не была бы господствующею церковью, но всякому предоставлялась бы полная свобода вѣроисповѣданія; другой проектъ заключался въ томъ, чтобы обнародовать декретъ, въ которомъ будетъ сказано, что послѣ смерти Артура будетъ объявлено всеобщее голосованіе, въ которомъ всѣ примутъ участіе, даже и женщины, достигшія совершеннолѣтія. Артура еще хватитъ на тридцать лѣтъ; онъ былъ почти однихъ лѣтъ со мною, — теперь ему было около сорока; я полагалъ, что въ теченіе этого времени я подготовлю населеніе къ событіямъ, которыя по своему значенію будутъ занимать первое мѣсто во всемірной исторіи — полная правительственная революція безъ кровопролитія. Результатомъ этого явится республика. Но теперь, какъ я вспоминаю объ этомъ, на мои щеки выступаетъ краска стыда — я мечталъ быть первымъ президентомъ. Да, все-таки во мнѣ болѣе или менѣе преобладала человѣческая природа.
Я полагалъ, что Кларенсъ говорилъ правду и уже началъ было проникаться его идеями. Но онъ никогда не говорилъ серьезно; онъ обрисовалъ вполнѣ точное, раціональное и выполнимое улучшеніе конституціонной монархіи, но онъ былъ слишкомъ неопытенъ, чтобы это понять или позаботиться объ этомъ. Я хотѣлъ было пожурить его, но въ это время влетѣла Сэнди, обезумѣвшая отъ ужаса, и задыхавшаяся отъ рыданій, такъ что не могла даже говорить. Я подбѣжалъ къ ней и принялъ ее въ свои объятія, приласкалъ ее и заботливо спросилъ:
— Говори, милочка, говори! Что такое?
Ея головка упала ко мнѣ на грудь и она проговорила крайне невнятно:
— Гелло-Централь!
— Скорѣе, — закричалъ я Кларенсу, — телефонируйте королевскому гомеопату, пусть онъ придетъ.
Не прошло и двухъ минутъ, какъ я уже стоялъ на колѣняхъ у колыбели ребенка, а Сэнди разослала всѣхъ слугъ туда и сюда. Я же тотчасъ увидѣлъ, что у ребенка перепончатый крупъ.
Я наклонился и прошепталъ:
— Проснись, моя милочка, Гелло-Централь!
Она медленно открыла глаза и сказала:
— Папа!
Это меня обрадовало. Значитъ, смерть была еще далеко отъ нея. Я послалъ, чтобы приготовили сѣры, а самъ приготовилъ котелокъ; если Сэнди или ребенокъ заболѣвали, то я никогда не сидѣлъ сложа руки въ ожиданіи докторовъ, а всегда употреблялъ сначала свои средства; я зналъ, какъ за ними ухаживать и былъ опытенъ въ этомъ дѣлѣ. Эта крошка прожила большую часть своей короткой жизни у меня на рунахъ; я всегда умѣлъ развеселить ее въ ея маленькомъ горѣ и она часто улыбалась мнѣ сквозь слезы, висѣвшія на ея рѣсницахъ, чего никогда не удавалось достигнуть матери.
Сэръ Лаунсело въ богатомъ вооруженіи проходилъ въ это время по залу, направляясь въ биржевой комитетъ, гдѣ былъ предсѣдателемъ; этотъ комитетъ состоялъ изъ рыцарей Круглаго Стола, и засѣдать въ немъ считалось большимъ почетомъ. Это былъ все прежній Лаунсело и, когда онъ проходилъ мимо дверей своей любимицы и узналъ, что она больна, бросилъ всѣ свои дѣла и направился въ ея комнату. Онъ бросилъ свой шлемъ въ уголъ и минуту спустя онъ уже дѣлалъ новый фитиль къ спиртовой лампѣ и зажегъ ее подъ котелкомъ. А Сэнди между тѣмъ устроила надъ колыбелью бѣлый пологъ и все было готово.
Сэръ Лаунсело сталъ разводить паръ: мы положили въ котелокъ негашеной извести, прибавили карболовой кислоты, прибавили еще щепотку молочной кислоты и стали пускать подъ пологъ струи пара. Такъ мы сидѣли по обѣимъ сторонамъ колыбели и ухаживали за ребенкомъ. Сэнди позволила намъ курить, сказавъ, что табачный дымъ не пройдетъ подъ пологъ; она же сама привыкла къ дыму и была первою дамою въ Британіи, которая видѣла клубы табачнаго дыма. Лаунсело былъ красивый мужчина, сердечный человѣкъ и могъ бы составить счастье жены и дѣтей. Но тутъ помѣшала Геневера, хотя, впрочемъ, не слѣдуетъ печалиться о томъ, чему нельзя помочь.
Лаунсело пробылъ у меня трое сутокъ до тѣхъ поръ, пока малютка была уже внѣ опасности; онъ взялъ ее на руки, крѣпко поцѣловалъ, такъ что его перья падали на золотистую головку дѣвочки, затѣмъ нѣжно передалъ ее Сэнди, а самъ опять направился по большому залу и скрылся. И никакое предчувствіе не предостерегло меня, что я уже болѣе не увижу его на этомъ свѣтѣ! Боже мой, какъ часто въ этомъ мірѣ разбиваются наши сердца!
Доктора сказали намъ, что если мы желаемъ укрѣпить здоровье ребенка, то должны увести его изъ города; дѣвочкѣ былъ необходимъ морской воздухъ. Такимъ образомъ, мы взяли военачальника и двѣсти шестьдесятъ человѣкъ свиты и послѣ двухъ-недѣльнаго путешествія по сушѣ и по морю очутились на берегу Франціи, гдѣ мы должны быми пробыть нѣсколько времени. Насъ помѣстилъ въ своемъ замкѣ король того округа, куда мы пріѣхали; этотъ король относился милостиво и мы были очень довольны…
Въ концѣ мѣсяца я послалъ корабль въ Британію за нѣкоторыми припасами и за новостями. Мы ожидали его возвращенія черезъ три или четыре дня. Это судно должно было принести мнѣ кромѣ всѣхъ этихъ различныхъ новостей, результатъ одного назначеннаго мною опыта. Это былъ мой собственный проектъ замѣнить турниръ чѣмъ либо другимъ, что могло бы дать выходъ излишнему пару рыцарства, но вмѣстѣ съ тѣмъ поддерживать то, что оставалось у нихъ самаго лучшаго, а именно, ихъ духъ соревнованія. Я хотѣлъ избрать изъ нихъ только нѣсколькихъ и теперь комплектъ былъ совершенно полонъ для испытаніи ихъ перваго публичнаго соревнованія.
Этотъ опытъ заключался въ игрѣ въ мячъ. Но для того, чтобы поставить это дѣло какъ слѣдуетъ и чтобы это было недосягаемо для критики, я выбралъ девять борцовъ не по ихъ ловкости и способности, а по ихъ рангу и титуламъ. Около Артура роилась масса такихъ рыцарей. Кромѣ того, эти люди никакъ не хотѣли разставаться съ своимъ вооруженіемъ. Одна сбруя была изъ Юльстерской кольчуги, другая гладкая — изъ моей новой Бессемеровой стали. Ихъ упражненія на полѣ брани представляли собой нѣчто самое фантастическое, что мнѣ когда-либо удавалось видѣть. Но при опытахъ съ мячемъ они никогда не могли бы выскочить изъ колеи и должны оставаться спокойно до окончательнаго результата; когда какой-нибудь Бессемерецъ стоитъ въ брони и о него ударится мячъ, то послѣдній иногда отскакиваетъ на полтораста ярдовъ. А если человѣкъ бѣжитъ и падаетъ на животъ, чтобы ускользнуть отъ удара мяча, то это точно броненосное судно, входящее въ портъ. Сначала я назначилъ нетитулованныхъ людей дѣйствовать въ качествѣ посредниковъ, но мнѣ пришлось измѣнить первоначальное рѣшеніе. Эти люди не могли угодить на всѣхъ. Первое рѣшеніе посредника всегда было и его послѣднимъ; они положительно разрывали его на двѣ части ударомъ палки, а его друзья уносили его домой. Когда замѣтили, что ни одинъ посредникъ не переживалъ игры, то посредничество сдѣлалось непопулярнымъ. Такимъ образомъ, мнѣ пришлось назначить такого человѣка, который по своему высокому положенію въ правительственныхъ сферахъ могъ бы быть подъ особою охраною.
Вотъ имена двухъ партій, въ каждой изъ нихъ было по девяти человѣкъ.
Бессемерцы:
Король Артуръ.
Король Лотъ Лонгіана.
Король Сѣверной Галліи.
Король Марсаль.
Король Малой Британіи.
Король Лабоуръ.
Король Пелламъ Листенгеза.
Король Багдемагъ.
Король Толлемъ ла-Фейнтъ.
Юльстерцы.
Императоръ Луцій.
Король Логрисъ.
Король Маргальтъ Ирландскій.
Король Морганоръ.
Король Маркъ Корнуэльскій.
Король Нентръ Гарлота.
Король Меліодасъ Ліонесскій.
Король Лэка.
Соуданъ Сирійскій.
Первая публичная игра, конечно, должна собрать около пятидесяти тысячъ народу; весьма понятно, что стоило объѣхать свѣтъ, лишь бы только посмотрѣть на это. Все благопріятствовало этому зрѣлищу; стояла чудная весенняя погода, а природа облеклась въ свой новый красивый нарядъ.
Интердиктъ.
Однако, мое вниманіе было скоро отвлечено отъ всѣхъ этихъ дѣлъ; нашъ ребенокъ опять сталъ внушать намъ опасенія и мы не отходили отъ него ни днемъ ни ночью. Ахъ, у Сэнди было золотое сердце! Какъ она была добра, внимательна, предупредительна. Это была прекрасная мать и вѣрная жена. Въ сущности, я женился на ней не вслѣдствіе какой либо особой причины, а только потому, что по законамъ рыцарства она составляла мою собственность до тѣхъ поръ, пока другой рыцарь не отниметъ её у меня на полѣ брани. Она объѣздила всю Британію въ поискахъ за мою; нашла меня у висѣлицы и затѣмъ опять заняла по праву свое мѣсто около меня. Я былъ новый англичанинъ и, по моему мнѣнію, такое покровительство съ моей стороны могло скомпрометировать Сэнди рано или поздно, и я порѣшилъ обвѣнчаться съ нею.
Женившись, я не зналъ выигралъ-ли я въ жизни, или проигралъ. Но годъ спустя я положительно обожалъ мою жену; мы представляли изъ себя самое дружеское товарищество. Люди часто говорятъ о прелестяхъ дружбы между двумя лицами одного и того же пола. Но что можетъ быть выше дружбы между мужчиною и женщиною, когда у нихъ одни и тѣ-же стремленія, одни и тѣ же высшіе идеалы? Тутъ не можетъ быть сравненія между этими двумя родами дружбы; первый изъ нихъ, это — земная дружба, второй, это — небесное блаженство.
Во время сна мой духъ часто залеталъ впередъ за тринадцать столѣтій и часто взывалъ къ тѣмъ, кого зналъ въ этомъ исчезнувшемъ для меня мірѣ. Чаще всего я взывалъ къ имени той, которую любилъ тамъ, въ исчезнувшемъ для меня девятнадцатомъ столѣтіи. Сэнди часто слышала этотъ умоляющій крикъ, срывавшійся съ моихъ устъ. Она знала, что это не относилось къ нашему ребенку, а къ моему потерянному другу. Однажды она проснулась и, улыбаясь, сказала мнѣ:
— Имя той, которая была такъ дорога тебѣ, сохранено здѣсь, и составляетъ музыку для нашего слуха! Теперь поцѣлуй меня за то, что я съумѣла дать имя нашему ребенку.
— Знаю, моя милочка, какъ это было великодушно съ твоей стороны; но мнѣ хотѣлось бы изъ твоихъ устъ услышать это имя и тогда эта музыка будетъ еще сладкозвучнѣе.
Она была очень обрадована и сказала: — Гелло-Централь!
Первый разъ услышавъ форму привѣтствія, употреблявшуюся при телефонахъ, она была этимъ крайне поражена, но не обрадована. Я ей сказалъ, что это дѣлается по моему приказанію: подобная формальность должна всегда практиковаться при телефонахъ въ воспоминаніе о моемъ потерянномъ другѣ и его маленькой тезкѣ. Это была неправда; но я хотѣлъ чѣмъ-нибудь утѣшить Сэнди.
Болѣе двухъ недѣль мы ухаживали за нашей малюткой и для насъ ничего не существовало за предѣлами дѣтской. Но скоро мы получили свою награду. Ребенокъ сталъ поправляться. Но какъ было выразить наше чувство. Признательность? Нѣтъ, это былъ неподходящій терминъ. Но, кажется, и не подыщешь такого термина. Это нужно испытать самому; вы, ухаживая за вашимъ больнымъ ребенкомъ, видите, какъ онъ направляется по пути къ обители Тѣней и вдругъ сворачиваетъ съ этой мрачной дороги и снова возвращается къ жизни, и его крошечное личико озаряется свѣтлой и радостной улыбкой.
И вотъ мы опять вернулись къ событіямъ внѣшняго міра. Одна и та-же мысль мелькнула въ головѣ, какъ у меня, такъ и у Сэнди; мы посмотрѣли другъ другу въ глаза: прошло болѣе двухъ недѣль, а нашъ корабль не возвращался обратно.
Я тотчасъ отправился къ своей свитѣ. Я видѣлъ по ихъ лицамъ, что всѣ они были въ какомъ-то тревожномъ состояніи. Я выбралъ себѣ провожатыхъ и всѣ мы понеслись на лошадяхъ за пять миль, чтобы посмотрѣть на море съ вершины холма. Но гдѣ теперь мои торговыя суда, представлявшія такой живописный видъ съ ихъ развѣвавшимися бѣлыми флагами? Они исчезли всѣ до одного! Не видно ни парусовъ, ни струй дыма — все вымерло. Мертвая тишина царитъ теперь здѣсь, на этомъ, когда-то оживленномъ морскомъ пространствѣ.
Я вернулся домой грустный и недовольный, но никому не сказалъ ни слова. Только Сэнди я сообщилъ эти печальныя новости. Мы никакъ не могли объяснить себѣ, что бы это значило? Было-ли тутъ вторженіе? Землетрясеніе? Зараза? Неужели вся нація была стерта съ лица земли? Но загадывать было безполезно.
Я долженъ былъ ѣхать самъ. Я выпросилъ у короля «корабль», который по своей величинѣ былъ не болѣе парового баркаса.
Но какъ было тяжело разставаться! Я цѣловалъ и ласкалъ ребенка и не могъ отъ него оторваться. Послѣ ея двухъ-недѣльной болѣзни я въ первый разъ держалъ ее въ своихъ объятіяхъ и это, быть можетъ, было въ послѣдній разъ. Но воспоминаніе объ этихъ послѣднихъ ласкахъ я унесу съ собою и это будетъ для меня утѣшеніемъ.
На слѣдующее утро я уже приблизился къ Англіи, меня окружало море и я предавался своимъ грустнымъ мыслямъ. Въ Дуврской гавани стояли суда безъ парусовъ и нигдѣ не было видно ни признака жизни. Это было воскресенье. Въ Кэнтербюри также всѣ улицы были пусты; все какъ-то было странно; даже не видно ни одного патера и не слышно звона колоколовъ. Повсюду царила мертвая тишина. Я никакъ этого не понималъ. Наконецъ, на слѣдующемъ углу этого города, я встрѣтилъ небольшую погребальную процессію — только семья покойника и его близкіе друзья шли за гробомъ — и тутъ не было священника; это были похороны безъ колокольнаго звона, безъ зажженныхъ факеловъ; тутъ близко стояла и церковь, но она была заперта; они прошли мимо нея, плакали, но не смѣли войти въ нее. Я взглянулъ на колокольню; колоколъ былъ покрытъ чернымъ, а его языкъ привязанъ. Теперь я все понялъ! Я зналъ, какое бѣдствіе постигло Англію. Вторженіе непріятеля? О, нѣтъ, это было бы ничто въ сравненіи съ тѣмъ бѣдствіемъ, которое обрушилось на всю страну! Это былъ интердиктъ.
Я не сталъ предлагать никакихъ вопросовъ; да мнѣ и не къ чему было этого дѣлать. Это была папская кара; мнѣ слѣдовало переодѣться и быть какъ можно осторожнѣе; одинъ изъ моихъ слугъ одолжилъ мнѣ пару платья и, когда мы вышли изъ города, я переодѣлся и продолжалъ путешествіе одинъ; я боялся рисковать сообществомъ.
Это было ужасное путешествіе. Всюду царила глубокая тишина. Даже и въ самомъ Лондонѣ. Торговля прекратилась; люди не разговаривали между собою и не смѣялись; не ходили ни группами, ни попарно; они шли одиноко, каждый человѣкъ самъ по себѣ, съ опущенными головами и со страхомъ и ужасомъ на сердцѣ. На башнѣ были недавніе слѣды военныхъ дѣйствій. Дѣйствительно многое случилось во время моего отсутствія.
Я хотѣлъ сѣсть на поѣздъ въ Камелотъ. Но, увы! На станціи было такъ же пусто, какъ въ пещерѣ. Мнѣ пришлось идти пѣшкомъ. Мое путешествіе въ Камелотъ было повтореніемъ того, что я уже видѣлъ. Понедѣльникъ и вторникъ ничѣмъ не отличались отъ воскресенья. Я пришелъ въ городъ уже ночью. Камелотъ былъ прекрасно освѣщенъ электричествомъ, но теперь тамъ царила непроглядная тьма. Мнѣ казалось это чѣмъ-то символическимъ, я понялъ, что паписты наложили свою властную руку на всѣ мои попытки идти по пути прогресса. Въ этихъ темныхъ улицахъ не было признака жизни. Я шелъ съ тяжелымъ сердцемъ. Громадный замокъ неясно выдѣлился черною массою на вершинѣ холма, но и тамъ не было видно ни искры свѣта. Мостъ былъ спущенъ, широкія ворота открыты настежъ. Я вошелъ и меня никто не окликнулъ; только шумъ моихъ шаговъ былъ единственнымъ звукомъ, нарушавшимъ могильную тишину въ этихъ громадныхъ пустыхъ дворахъ.
Война!
Я нашелъ Кларенса сидящимъ въ его квартирѣ и погруженнымъ въ грустныя размышленія; вмѣсто электричества онъ опять возобновилъ прежнюю маслянную лампу съ плавающею въ ней тряпкою, такъ что ему приходилось сидѣть въ полусвѣтѣ и всѣ занавѣсы были плотно спущены. Онъ быстро вскочилъ съ своего мѣста и, подбѣжавъ къ мнѣ, сказалъ:
— О, теперь это стоитъ билліонъ мильрэй, чтобы мнѣ посмотрѣть на живого человѣка.
Онъ узналъ меня тотчасъ, точно я и не былъ переодѣтымъ. Это меня крайне испугало, какъ этому вполнѣ можно повѣрить.
— Скорѣе разскажите мнѣ обо всемъ, что случилось, — сказалъ я. — Какъ это все вышло?
— Да если бы здѣсь не было королевы Геневеры, то это не случилось бы такъ скоро; но все же это случилось бы когда-нибудь, позднѣе… Это случилось бы со временемъ изъ уваженія къ вамъ; но, къ счастью, это случилось изъ-за королевы.
— И изъ-за сэра Лаунсело?
— Именно такъ.
— Разскажите мнѣ подробности.
— Я думаю, что вы замѣтили въ теченіе многихъ лѣтѣ, что одна только пара глазъ въ-королевствѣ не смотрѣла постоянно косо на королеву и на сэра Лаунсело…
— Да, глаза короля Артура.
— … и только одно сердце было чуждо всякаго подозрѣнія.
— Да, сердце короля; оно не способно было подозрѣвать друга въ чемъ либо дурномъ.
— Но, можетъ быть, король прожилъ бы до конца своихъ дней, ничего не замѣчая и ничего не подозрѣвая, но тутъ вмѣшалась одна изъ великихъ новыхъ реформъ — биржевой комитетъ. Когда вы собирались уѣзжать, три мили отъ Лондона, Кэнтербюри и Дувра были готовы для рельсовъ, а слѣдовательно и можно было производить манипуляціи на биржѣ. Это была черная кошка и каждый это зналъ. Но что же дѣлаетъ сэръ Лаунсело…
— Да, я знаю; онъ скорѣе подобралъ всѣ бумаги почти за ничто; затѣмъ, онъ купилъ въ два раза болѣе такихъ бумагъ, которыя должны быть оплачены по предъявленію; онъ хотѣлъ предъявить ихъ, когда я уѣзжалъ.
— Онъ предъявилъ; рыцари не могли расплатиться. Тогда онъ тотчасъ сталъ ихъ притѣснять; но они только смѣялись надъ своимъ остроуміемъ, что продавали ему бумаги по 15 и 16 и около этого, тогда какъ онѣ стоили 10. Хорошо, сначала они смѣялись одной стороной рта, но они успокоились этою стороною, переправивъ свой смѣхъ на другую сторону. Это именно было тогда, когда они пошли на компромиссъ съ Непобѣдимымъ на 283!
— Хорошо сыграно!
— Нѣкоторымъ образомъ онъ содралъ съ нихъ живыхъ кожу; все королевство очень этому радовалось. Между этими послѣдними были сэръ Агревэйнъ и сэръ Мордредъ, племянники короля. Конецъ перваго акта. Актъ второй, явленіе первое, аппартаментъ въ Карлисль Кэстль, гдѣ собрался дворъ на нѣсколько дней для охоты. Присутствующими лицами было цѣлое племя племянниковъ короля. Мордредъ и Агревэйнъ предложили обратить простодушное вниманіе короля на королеву и Лаунсело. Сэръ Гэуэйнъ, сэръ Гарэтъ и сэръ Гагерисъ не хотѣли вмѣшиваться въ это дѣло. Произошелъ споръ и громкій разговоръ, во время котораго вошелъ король. Мордредъ и Агревэйнъ продолжали свой предательскій разговоръ и при немъ. Картина. Лаунсело была разставлена ловушка по приказанію короля и онъ въ нее попался. Но въ эту ловушку онъ попался крайне не удобно для засевшихъ въ засаду свидѣтелей, а именно для Мордреда, Агревэйна и двѣнадцати рыцарей низшаго ранга, такъ какъ онъ убилъ ихъ всѣхъ, за исключеніемъ Мордреда; но, конечно, это не могло и не должно было ухудшить еще болѣе отношенія между королемъ и Лаунсело.
— А результатомъ всего этого могло быть только одно — война! Всѣ рыцари королевства, вѣроятно, раздѣлились на двѣ партіи: одна была за короля, другая за — Лаунсело.
— Да, это было дѣйствительно такъ. Король послалъ королеву на костеръ, предложивъ ей очиститься огнемъ. Лаунсело и его рыцари освободили ее и при этомъ убито много хорошихъ людей, бывшихъ моими и вашими друзьями, а именно: сэръ Беліасъ ле-Оргулоусъ, сэръ Сигварэдіусъ, сэръ Гриорорлетъ, сэръ Брэндейльсъ, сэръ Эгловэль…
— О, вы надрываете мнѣ сердце.
— … подождите, я еще не кончилъ: сэръ Теръ, сэръ Гэутеръ, сэръ Джиглимеръ…
— Это былъ одинъ изъ лучшихъ…
— … три брата Рейнольда, сэръ Дамъ, сэръ Пріамъ, сэръ Кэй, чужестранецъ…
— Я положительно этого не вынесу…
— … сэръ Дріантъ, сэръ Лэлебсгъ, сэръ Гермэйндъ, сэръ Пертилонъ, сэръ Перимонъ и еще кто бы вы думали?
— Скорѣе, продолжайте!
— Сэръ Гагерисъ и сэръ Гарэтъ — оба!
— О, это невѣроятно. Ихъ любовь къ Лаунсело была непоколебима.
— Произошла простая случайность. Они пришли какъ зрители и не были вооружены, и только явились засвидѣтельствовать наказаніе королевы. Сэръ Лаунсело бросался на каждаго, кто только попадался на пути его слѣпой ярости и онъ ихъ убилъ, даже не зная, кто они такіе. Тутъ есть неутомимый фотографъ, одинъ изъ нашихъ, онъ отправился на поле битвы, чтобы снять фотографію и продавать это, какъ новость. Тутъ, подлѣ королевы, были фигуры: Лаунсело съ поднятымъ мечемъ и сэра Гарета, испускающаго послѣдній вздохъ. Вы можете разглядѣть агонію въ лицѣ королевы сквозь струи дыма. Это хорошая батальная картина.
— Это правда; мы должны ее сберечь; ея историческое значеніе неоцѣнимо. Продолжайте.
— Остальная часть повѣствованія — это обыкновенная война въ полномъ значеніи этого слова. Лаунсело удалился въ свой городъ и заперся тамъ въ своемъ замкѣ Джоіозъ Гардъ; около него собралось множество рыцарей. Король также отправился туда со своими рыцарями; битва продолжалась нѣсколько дней; вся окрестная равнина была покрыта трупами и ломаннымъ желѣзомъ. Церковь кое-какъ примирила Артура, Лаунсело, королеву и остальныхъ между собою, кромѣ только сэра Гэуэина. Онъ былъ сильно огорченъ убіеніемъ своихъ двухъ братьевъ: сэра Гарэта и сэра Гагериса и ни за что не хотѣлъ примириться. Съ тѣхъ поръ онъ сталъ думать, какъ бы захватить Лаунсело и сталъ готовиться къ нападенію. Лаунсело скоро отправился съ своею свитою и рыцарями, а Гауэйнъ отправился вслѣдъ за нимъ съ арміею и уговорилъ короля Артура идти вмѣстѣ съ нимъ. На время своего отсутствія Артуръ оставилъ королевство въ рукахъ Мордреда, пока не вернется самъ…
— Сэръ Мордредъ сталъ усиленно работать, чтобы его царствованіе сдѣлалось пожизненнымъ. Онъ хотѣлъ первымъ дѣломъ жениться на Геневерѣ, но та убѣжала и заперлась въ Лондонской башнѣ. Мордредъ сдѣлалъ нападеніе; но тутъ епископъ Кэнтербюрійскій подоспѣлъ съ своимъ интердиктомъ. Король вернулся. Мордредъ поразилъ его при Дуврѣ, Кэнтербюри и опять при Баргамъ Доунѣ. Но тутъ разнесся слухъ о мирѣ и соглашеніи. Мордредъ долженъ былъ получить Корнваллисъ и Кентъ при жизни Артура, а послѣ его смерти все королевство.
— Вотъ какія дѣла! Мои мечты о республикѣ такъ и останутся мечтами.
— Обѣ арміи расположились близъ Салисбюри. Голова Гауэйна теперь въ Дуврскомъ замкѣ, онъ палъ тамъ въ сраженіи. Гауэйнъ явился Артуру въ сновидѣніи и предостерегъ его не вступать въ битву ранѣе мѣсяца, чего бы ни стоила такая отсрочка. Но битва была устранена однимъ страннымъ случаемъ. Артуръ отдалъ приказаніе, что если хотя поднимется одинъ непріятельскій мечъ во время совѣщаній съ Мордредомъ относительно предложеннаго имъ трактата, то тотчасъ же затрубитъ въ трубы и сдѣлаетъ нападеніе, такъ какъ король не довѣрялъ Мордреду. Послѣдній отдалъ такое же предписаніе и своимъ людямъ. Но вотъ ядовитая змѣя ужалила пятку одному рыцарю; рыцарь забылъ приказаніе и разрубилъ змѣю пополамъ своимъ мечемъ. Не прошло и минуты, какъ оба непріятеля бросились другъ на друга. Они рубились цѣлый день. Но тутъ я долженъ сдѣлать отступленіе и сообщить вамъ объ одной новости, которую мы сдѣлали во время вашего отсутствія.
— Но что это такое?
— Военная корреспонденція!
— Что же, это прекрасно.
— Да, въ корреспонденціяхъ говорилось, что интердиктъ ничего не значитъ въ сравненіи съ тѣмъ бременемъ, которое даетъ война. У меня были корреспонденты въ обѣихъ арміяхъ. Я окончу вамъ разсказъ объ этой битвѣ чтеніемъ статьи одного изъ нашихъ корреспондентовъ:
«Король оглянулся вокругъ и увидѣлъ, что окруженъ врагами со всѣхъ сторонъ; изъ его славныхъ рыцарей осталось только двое: сэръ Іюконъ де-Бутлеръ и его братъ, сэръ Бедиверъ, да и тѣ были тяжело ранены. Боже, смилуйся надо мною, гдѣ всѣ мои славные рыцари? Ахъ, зачѣмъ я дожилъ до такого горестнаго дня! Но вѣрно близокъ и мой конецъ. Но если бы только было угодно Богу, чтобы я напалъ на слѣдъ этого измѣнника Мордреда, причинившаго все это несчастіе. Но вотъ король Артуръ подстерегъ Мордреда, опершагося на свой мечъ и стоявшаго между кучею убитыхъ. Теперь дай мнѣ мой мечъ, сказалъ король сэру Лукону, я подстерегъ измѣнника, натворившаго всѣ эти ужасы. Государь, сказалъ сэръ Луканъ, оставь его, онъ несчастливъ; если вы пропустите этотъ день, то вы будете отомщены. Вспомните только о вашемъ сновидѣніи въ прошлую ночь и о томъ, что вамъ сказалъ духъ сэръ Гауэйна; это Господь Богъ по Своему милосердію предостерегъ васъ, поэтому, ради Бога, государь, оставьте это дѣло. Да благословенъ будетъ Господь Богъ, что мы выиграли это поле сраженія: насъ осталось трое въ живыхъ, а у сэра Мордреда никого. Если вы теперь оставите его въ покоѣ, то этотъ несчастный день, желанный судьбою, канетъ въ вѣчность. Долженъ-ли я умереть или остаться въ живыхъ, — сказалъ король, — но я вижу, что онъ одинъ, и этотъ измѣнникъ не долженъ избѣгнуть моихъ рукъ, а лучшій случай врядъ-ли представится когда-нибудь. Да хранитъ васъ Господь Богъ, сказалъ Бедиверъ. Тогда король взялъ свой мечъ обѣими руками и побѣжалъ къ Мордреду, крича изо всей силы: „А, измѣнникъ, теперь насталъ твой смертный часъ!“ Мордредъ, услышавъ голосъ Артура, побѣжалъ къ нему также съ поднятымъ мечемъ. Тогда Артуръ ударилъ Мордреда своимъ мечемъ, ударъ какъ разъ пришелся подъ щитомъ. Мордредъ, почувствовавъ смертельную рану, собралъ всѣ свои усилія, ударилъ Артура по головѣ мечемъ, такъ что его остріе пробуравило шлемъ, проникло въ мозгъ и тутъ сэръ Мордредъ повалился мертвымъ на землю. Затѣмъ и благородный Артуръ упалъ въ обморокъ».
— Это очень удачная корреспонденція, Кларенсъ; вы у насъ иниціаторъ газетнаго дѣла… Однако, Кларенсъ, поправился король?
— Бѣдняга, онъ умеръ.
Я удивился; я никакъ не думалъ, чтобы онъ могъ получить смертельную рану.
— А что королева?
— Она монахинею въ Альмсбюри.
— Боже, сколько перемѣнъ, и за такое короткое время. А что будетъ дальше?
— Я могу вамъ сказать.
— А что же именно?
— Поставить на карту нашу жизнь и защищаться.
— Что вы подъ этимъ подразумѣваете?
— Теперь властвуютъ паписты. Въ интердиктѣ включены и вы и Мордредъ; врядъ-ли вамъ придется остаться въ живыхъ. Паписты собираютъ всѣхъ рыцарей, оставшихся въ живыхъ и лишь только откроютъ ваше убѣжище, какъ у насъ на шеѣ будетъ куча дѣла.
— Что вы! Съ нашими военными снарядами, съ нашими…
— Не трудитесь пересчитывать; у насъ не осталось и шестидесяти сторонниковъ.
— Что вы говорите? А наши школы, наши коллегіи, наши обширныя мастерскія, наши…
— Разъ, что придутъ рыцари, то всѣ эти заведенія опустѣютъ и перейдутъ на сторону врага. Неужели вы думали, что искоренили суевѣріе изъ народа?
— Да, я такъ думалъ.
— А теперь измѣните ваши мысли. Когда придетъ армія, то эти люди снимутъ свои маски.
— Это дурныя новости. Мы погибли. Они обратятъ нашу науку противъ насъ.
— Нѣтъ, они не могутъ этого сдѣлать.
— Почему?
— Потому что я и нѣсколько оставшихся мнѣ вѣрными людей приняли мѣры противъ этого. Я разскажу вамъ, что я сдѣлалъ и что побудило меня къ тому. Какъ бы вы ни были устойчивы, но паписты еще болѣе упрямы. Они именно отправили васъ въ дальнее путешествіе черезъ своихъ слугъ-врачей.
— Кларенсъ!
— Это совершенно вѣрно! Я прекрасно знаю это. Каждый, служащій на кораблѣ, былъ наемный слуга ихъ, а точно также и каждый человѣкъ изъ экипажа.
— Вотъ что!
— Это совершенно вѣрно, повторяю вамъ; сначала я не догадывался объ этомъ, но теперь я въ этомъ убѣжденъ вполнѣ. Развѣ вы мнѣ посылали передать словесно черезъ командира судна, что лишь только онъ вернется обратно къ-вамъ съ приказами, какъ вы отправитесь въ Кадиксъ?
— Въ Кадиксъ? Я вовсе и не былъ въ Кадиксѣ.
— …а изъ Кадикса вы отправитесь путешествовать по различнымъ морямъ для укрѣпленія здоровья вашей семьи. Вы мнѣ посылали это сказать?
— Конечно, нѣтъ! Я непремѣнно написалъ бы вамъ. Не такъ-ли?
— Совершенно вѣрно. Я встревожился и у меня зародилось подозрѣніе. Когда командиръ судна задумалъ сниматься съ якоря, то я послалъ къ нему за корабль лазутчика. Но съ тѣхъ поръ я ничего болѣе не слыхалъ ни о суднѣ, ни о лазутчикѣ. Затѣмъ я порѣшилъ послать судно въ Кадиксъ, но мнѣ не удалось привести это въ исполненіе.
— Почему же?
— Вссь нашъ флотъ внезапно и таинственно исчезъ. Тично также внезапно и таинственно исчезли и рельсы на желѣзныхъ дорогахъ и телеграфы и телефоны, всѣ служащіе убѣжали, проводы оборваны. Паписты наложили запрещеніе на электрическій свѣтъ! Мнѣ приходилось бодрствовать и держать ухо востро. Ваша жизнь была въ безопасности. Никто въ королевствѣ, даже самъ Мерлэнъ, не рѣшился бы прикоснуться къ вамъ, если у него не будетъ въ тылу десяти тысячъ человѣкъ. Но мнѣ необходимо было сдѣлать нѣкоторыя подготовленія на случай вашего пріѣзда. Я выбралъ нѣсколько человѣкъ, за вѣрность которыхъ готовъ поклясться; я собралъ ихъ вмѣстѣ и далъ имъ инструкціи; ихъ всѣхъ пятьдесятъ два человѣка, не моложе четырнадцати лѣтъ и не старше семнадцати.
— Къ чему вы набрали такихъ мальчиковъ?
— Потому что всѣ остальные родились и воспитывались въ атмосферѣ суевѣрій. Это вошло въ ихъ плоть и кровь. Мы воображали, что перевоспитали ихъ, и они также это думали; но интердиктъ пробудилъ ихъ, подобно громовому удару. Они тогда только поняли самихъ себя и я ихъ также понялъ. Но съ мальчиками опять другое дѣло. Всякій, кто находился подъ нашимъ руководствомъ въ теченіе 7—10 лѣтъ, тотъ не успѣлъ ознакомиться со всѣми уловками папистовъ и вотъ изъ такихъ-то я и набралъ пятьдесятъ два человѣка. Я тайно посѣтилъ старый погребъ Мерлэна, не маленькій погребъ, а тотъ большой…
— А тотъ, гдѣ мы тайно сложили наши электрическіе аппараты, когда я проэктировалъ совершить чудо.
— Именно тамъ, но такъ какъ для этого чуда не понадобилось тогда этихъ аппаратовъ, то я подумалъ, что эти аппараты можно утилизировать теперь. Я снабдилъ погребъ всѣми запасами и снарядами на случай осады…
— Прекрасная идея, вполнѣ практичная.
— Я то же думаю. Я оставилъ тамъ четырехъ мальчиковъ для караула внутри, но такъ, чтобы ихъ не замѣтили. Никто туда не подойдетъ даже съ внѣшней стороны; но если кто и вздумаетъ войти, тому не поздоровится, мы съумѣемъ его встрѣтить. Затѣмъ я отправился на Холмы, открылъ и обрѣзалъ тайныя проволоки, соединявшія вашу спальную съ динамитными складами, протянутыми надъ всѣми нашими обширными факторіями, мастерскими, магазинами и проч.; послѣ полуночи я и мальчики снова вернулись сюда и соединили эту проволоку съ погребомъ и никто, кромѣ меня и васъ, не будетъ подозрѣвать, куда идетъ другой конецъ этой проволоки. Мы провели ее подъ землею и вся работа была окончена въ нѣсколько часовъ. Теперь намъ не слѣдуетъ оставлять нашей крѣпости, если мы только желаемъ поддержать нашу цивилизацію.
— Все это совершенно вѣрно и вызвано необходимостью войны, вслѣдствіе измѣнившихся условій. Увы, какія произошли перемѣны! Мы ожидали, что насъ будутъ осаждать во дворцѣ, но пришлось устроиться иначе.
— Затѣмъ мы устроили ограду изъ проволоки.
— Ограду изъ проволоки?
— Да; вы сами внушили мнѣ эту мысль три или четыре года тому назадъ.
— О, я теперь припоминаю. Это было какъ разъ въ то время, когда паписты вздумали было проявлять свою силу надъ нами. Но какимъ образомъ вы устроили эту ограду?
— Я провелъ двѣнадцать очень крѣпкихъ проволокъ — неизолированныхъ — отъ большой динамо въ погребъ — динамо безъ щетокъ, только съ положительнымъ и отрицательнымъ…
— Хорошо, это такъ.
— Проволоки проведены изъ погреба и образуютъ подъ землею кругъ, имѣющій сто ярдовъ въ діаметрѣ; это составляетъ двѣнадцать независимыхъ оградъ, по десяти футовъ отдѣльно, такъ сказать, двѣнадцать круговъ въ серединѣ круговъ, и ихъ концы опять проведены обратно въ погребъ.
— Это хорошо, продолжайте.
— Ограды прикрѣплены къ длиннымъ сваямъ всего только по три фута отдѣльно, а эти сваи опущены на пять футовъ въ землю.
— Это хорошо и прочно.
— Да, проволоки не имѣютъ наружнаго соединенія съ погребомъ. Онѣ проведены отъ положительной щетки динамо; но почвенное соединеніе производится посредствомъ отрицательной щетки, другіе концы проволоки проведены обратно въ погребъ и каждый конецъ независимо соединенъ съ землею.
— Нѣтъ, нѣтъ, этого не слѣдуетъ.
— Почему?
— Это значитъ расходовать напрасно силу. Вамъ не нужно соединенія съ землею, кромѣ какъ черезъ посредство отрицательной щетки. Другой конецъ каждой проволоки долженъ быть проведенъ обратно въ погребъ и прикрѣпленъ независимо безъ соединенія съ почвою. Теперь замѣтьте тутъ соблюденіе экономіи. Кавалерія бросается стремглавъ на ограду; но вы тутъ не тратите силы, какъ не затратили предварительно и денегъ, такъ какъ тутъ одно почвенное соединеніе, пока эти лошади опять не будутъ противъ проволоки; но въ тотъ моментъ, когда онѣ къ ней прикоснуться, то образуется соединеніе съ отрицательною щеткою посредствомъ почвы и этимъ причиняется смерть. Не такъ-ли? Вы не расходуете энергіи, пока не представится надобность; ваша молнія здѣсь и готова, подобно заряду пушки; но это не будетъ вамъ стоить ни одного цента, пока вы къ ней не прикоснетесь. О, слѣдуетъ устроить только одно соединеніе съ почвою…
— Это совершенно вѣрно, и я удивляюсь, какъ я это просмотрѣлъ. Это не только дешевле, но и дѣйствительнѣе, чѣмъ другой способъ, такъ какъ, если проволока сломается или спутается, это причинитъ вредъ.
— Нѣтъ, но если бы у насъ въ погребѣ былъ коммутаторъ, го мы могли бы выключать сломанныя проволоки. Продолжайте.
— Затѣмъ, въ центрѣ внутренняго круга, на обширной платформѣ въ шссть футовъ высоты, я сгруппировалъ баттарею изъ тридцати огнестрѣльныхъ орудій и снабдилъ все это достаточнымъ запасомъ снарядовъ.
— Все это хорошо. Если рыцари приблизятся къ намъ, то тогда пойдетъ потѣха. А край пропасти надъ погребомъ…
— Я устроилъ здѣсь проволочную ограду. Они не могутъ спуститься къ намъ не по одной изъ скалъ.
— Хорошо; но что вы скажете относительно стекляннаго цилиндра динамитныхъ торпедъ?
— Тутъ все предусмотрѣно. Я развелъ прелестный садикъ какой когда-либо насаждалъ. Эта полоса земли въ сорокъ футовъ ширины тянется вокругъ внѣшней стороны ограды — разстояніе между этою полосою и оградою всего сто ярдовъ — это пространство представляетъ нѣчто въ родѣ нейтральной почвы. Тутъ нѣтъ на этой полосѣ ни одного квадратнаго ярда земли, который не былъ бы снабженъ торпедою. Мы положили эти торпеды на поверхности почвы и насыпали на нихъ слой песку. Этотъ садикъ не можетъ возбудить ни малѣйшаго подозренія, но пусть только кто нибудь попробуетъ порыться тамъ съ заступомъ, тотъ увидитъ.
— Вы испытывали торпеды?
— Я хотѣлъ было, но…
— Но почему же? Это большая неосмотрительность…
— Я знаю, что нужно было испытать: но это сдѣлали безъ меня. Я положилъ нѣсколько торпедъ подъ большими дорогами вдали отъ нашихъ линій, и эти торпеды были испытаны.
— О, это измѣняетъ ходъ дѣла. Кто ихъ испытывалъ?
— Особый комитетъ.
— Какимъ это образомъ?
— Вотъ видите-ли, они собственно не испытывали торпеды, но это вышло совершенно случайно.
— Комитетъ сдѣлалъ донесеніе?
— Да, они сдѣлали донесеніе. Вы, вѣроятно, слышали объ этомъ.
— Скажу вамъ, Кларенсъ, что вы сдѣлали массу работы и всѣ у васъ вышло прекрасно.
— У насъ было много времени и намъ не къ чему было торопиться.
Но тутъ разговоръ прекратился, и мы нѣсколько времени сидѣли молча, погруженные въ задумчивость. Вдругъ мой умъ точно пробудился отъ сна, и я сказалъ:
— Теперь все готово; все сдѣлано, болѣе ничего не требуется. Я знаю, что слѣдуетъ предпринять теперь.
— Такъ я и дѣлаю; сижу и жду.
— Нѣтъ, сэръ, нужно встать и дѣйствовать!
— Вы такъ думаете?
— Да; я даже въ этомъ увѣренъ. Оборона не въ моемъ духѣ, а наступленіе это другое дѣло. Да, теперь встанемъ и будемъ дѣйствовать. Вотъ наша игра.
— А когда вы думаете принести это въ исполненіе?
— Теперь же. Мы провозгласимъ республику!
— Но это ускоритъ дѣло.
— Да; я говорю вамъ, что это заставитъ ихъ наушничать! Англія до завтрашняго полудня сдѣлается гнѣздомъ шершеней. Теперь пишите, я вамъ буду диктовать.
Да будетъ всѣмъ извѣстно! Такъ какъ король умеръ, не оставивъ наслѣдника, то я считаю своимъ долгомъ продолжать свою исполнительную власть, которая мнѣ была дарована до тѣхъ поръ, пока не будетъ создано новое правительство и пока оно не будетъ дѣйствовать. Британскій народъ долженъ признать своимъ долгомъ немедленно приступить къ голосованію для избранія представителей и отдать въ ихъ руки правленіе.
Я подписалъ «Патронъ» и помѣтилъ «Погребъ Мерлэна». Кларенсъ сказалъ:
— Къ чему говорить имъ, гдѣ мы находимся.
— Но въ этомъ-то заключается моя мысль. Мы начали дѣйствовать прокламаціею, а теперь ихъ очередь. Теперь пусть это наберутъ, отпечатаютъ и поскорѣе разошлютъ; распорядитесь относительно этого; затѣмъ, если вы можете найти пару коней, то отправьте кого-нибудь въ погребъ Мерлэна.
— Въ десять минутъ все будетъ готово. Что за циклонъ поднимется завтра, когда этотъ клочокъ бумаги начнетъ дѣйствовать!.. О, этотъ милый старый дворецъ! Врядъ-ли, что мы опять… Но что толковать объ этомъ.
Битва на песчаной полосѣ.
Мы заперлись въ погребѣ Мерлэна — я, Кларенсъ и пятьдесятъ два британскихъ юношей, хорошо образованныхъ, умныхъ, отважныхъ и дѣятельныхъ. Затѣмъ, я разослалъ приказаніе по всѣмъ нашимъ факторіямъ и большимъ мастерскимъ остановить тотчасъ всѣ операціи и удалиться на значительное пространство, лишь только понадобится взорвать все это минами и ничего не говорить объ этомъ въ тотъ моментъ, а только скорѣе очистить мѣсто. Эти люди меня знали и имѣли ко мнѣ полное довѣріе. Они, конечно, уйдутъ оттуда по моему первому приказанію, а уже будетъ мое дѣло, когда назначить взрывъ. Ни одного изъ нихъ нельзя было подкупить, разъ они знали, что имъ угрожаетъ.
Приходилось ждать цѣлую недѣлю; но я нисколько не скучалъ, такъ какъ писалъ почти все время. Въ теченіе первыхъ трехъ дней я занятъ былъ своимъ дневникомъ и придалъ ему эту повѣствовательную форму: мнѣ потребовалось написать одну только главу, чтобы довести его до того числа, когда совершились послѣднія событія. Затѣмъ, остальную часть недѣли, я писалъ письма къ моей женѣ. У меня вошло въ привычку писать Сэнди каждый день, когда мы были въ разлукѣ; я сохранилъ эту привычку и теперь изъ любви къ ней, несмотря на то, что въ данную минуту я рѣшительно не имѣлъ никакой возможности послать эти письма; конечно, это откладывалось до болѣе удобнаго времени, а теперь мнѣ доставляло удовольствіе побесѣдовать съ Сэнди; мнѣ представлялось, точно я говорю ей: Сэнди, если бы ты и Гелло-Централь были тутъ, у меня, въ погребѣ, вмѣсто вашихъ фотографій, какъ бы это было хорошо!" Я представляю себѣ бебэ съ ея «агу» вмѣсто всякаго отвѣта, съ ея сжатыми кулачками въ ротикѣ, пугающую на колѣняхъ матери; а та смѣется, любуется своей малюткою и осторожно щекочетъ бобэ подъ подбородокъ; время отъ времени Сэнди перекидывается словечкомъ и со мною; такъ все хорошо и мнѣ пріятно сидѣть съ ними и въ погребѣ, съ перомъ въ рукахъ. Какъ было бы хорошо, если бы мы опять соединились.
Каждую ночь я посылалъ развѣдчиковъ узнавать новости. Каждое изъ ихъ донесеній все болѣе и болѣе усложнило обстоятельства. Непріятель все стягивалъ войска; по всѣмъ дорогамъ и тропинкамъ Англіи ѣхали рыцари. Все дворянство, какъ высшее, такъ и мелкое, все среднее сословіе было противъ насъ, но мы этого ожидали. Мы желали до такой степени возбудить народъ, чтобы онъ не требовалъ ничего иного, кромѣ республики.
Ахъ, какой я былъ глупецъ! Недѣлю спустя я убѣдился въ томъ неутѣшительномъ фактѣ, что народъ забавлялся новизною республики только два три дня, а тамъ все было кончено,
Да, теперь провозгласили «смерть республикѣ» вездѣ, а не какіе-нибудь нѣсколько голосовъ. Вся Англія шла противъ насъ. Да, это было гораздо болѣе, чѣмъ я предполагалъ.
Я сталъ присматриваться и къ моимъ юношамъ, къ ихъ лицамъ, ихъ походкѣ, къ ихъ манерѣ держать себя; все это имѣло свой особый языкъ — быть можетъ, и не замѣтный для посторонняго взгляда, но имѣвшій для меня большое значеніе, въ особенности въ такое время, когда приходится хранить все въ тайнѣ. Вѣдь противъ насъ идетъ вся Англія! Вся Англія! И какъ часто они повторяли это вслухъ, а еще чаще, думали объ этомъ.
Я зналъ, что скоро настанетъ время, когда насъ будутъ такъ тѣснить, что, пожалуй, у насъ не достанетъ и силъ для борьбы и вотъ къ этому-то времени мнѣ и необходимо приготовить такой отвѣтъ, который могъ бы ихъ успокоить.
Я былъ совершенно правъ. Наступило время; они заговорили. Бѣдные юноши, жаль было на нихъ смотрѣть, стали такъ блѣдны, такъ взволнованы, такъ встревожены; выборный изъ ихъ среды депутатъ сначала не рѣшался говорить; казалось, онъ не могъ собрать ни мысли, ни подобрать подходящихъ словъ; наконецъ, онъ нѣсколько оправился и сталъ говорить на самомъ чистомъ англійскомъ языкѣ, какому его учили въ моей школѣ:
— Мы старались забыть, что мы англичане; мы хотѣли побѣдить разсудкомъ наши чувства, поставить долгъ выше привязанности; нашъ умъ одобряетъ это, но наши сердца возстаютъ противъ этого! Если бы противъ насъ шло только одно высшее дворянство, или одно мелкое дворянство, или только двадцать пять тысячъ рыцарей, оставшихся въ живыхъ отъ тридцати тысячъ, сражавшихся въ послѣдней войнѣ, то мы были бы тогда иного мнѣнія и насъ ничто не могло бы поколебать; каждый изъ насъ, пятидесяти двухъ юношей, стоящихъ передъ тобою, сказалъ бы: «Они сами выбрали себѣ такую долю и это ихъ дѣло»! Но теперь обстоятельства измѣнились! Вся Англія идетъ противъ насъ! О, сэръ! Сообрази все это, поразмысли? Этотъ народъ — нашъ народъ; мы кость отъ костей его, плоть отъ плоти его; мы любимъ его и не требуй отъ насъ погибели нашего народа!
Да; мнѣ пришлось и самому взглянутъ трезвѣе на это дѣло и быть готовымъ къ тому, что неминуемо должно было случиться. Если бы я не предвидѣлъ этого заранѣе, то юноши поставили бы меня въ самое затруднительное положеніе; но я ко всему былъ уже подготовленъ и потому сказалъ имъ:
— Юноши, у васъ добрыя сердца и вы совершенно правы въ этомъ; у васъ честныя и благородныя мысли и я васъ нисколько не виню также и въ этомъ; это достойныя мысли, похвальныя чувствованія. Вы англійскіе юноши и хотите ими остаться; вы желаете сохранить незапятнаннымъ ваше имя. Но не смущайтесь слишкомъ много, а успокойтесь. Поразмыслите только объ одномъ: если вся Англія противъ насъ, то кто будетъ въ арріергардѣ? Кто будетъ идти впереди по правиламъ войны? Отвѣчайте мнѣ.
— Наши заклятые враги, рыцари въ кольчугахъ!
— Совершенно вѣрно. Ихъ тридцать тысячъ человѣкъ. Они займутъ цѣлые акры пространства. Никто кромѣ нихъ не достигнетъ песчаной полосы. На ихъ долю все и достанется! А тотчасъ послѣ этого, вся масса большинства отступитъ отъ этого мѣста и, вѣроятно, совершенно откажется отъ этого дѣла. Только дворянство и рыцари будутъ плясать подъ нашу музыку. Мы будемъ сражаться только съ рыцарями и съ дворянствомъ, именно только съ ними, а ни съ кѣмъ больше. Теперь скажите мнѣ ваши мысли, и я сдѣлаю такъ, какъ вы рѣшите.
— Неужели мы должны избѣгать битвы и отступить съ поля дѣйствій?
— Нѣтъ!!!
Единодушно воскликнули юноши.
— Неужели вы такъ испугались тридцати тысячъ рыцарей?
Такая шутка вызвала громкій взрывъ хохота; безпокойство моихъ мальчиковъ совершенно исчезло и всѣ они весело разошлись по своимъ постамъ. Это были премилые юноши! Кромѣ того, всѣ они были такъ красивы, какъ красныя дѣвушки.
Я совершенно приготовился къ встрѣчѣ непріятеля. Пусть только наступитъ слѣдующій день и они насъ найдутъ уже подъ прикрытіемъ.
Но этотъ день наконецъ и насталъ. Часовой, стоявшій на караулѣ, пришелъ возвѣстить намъ, что на горизонтѣ показалась черная масса и слышенъ отдаленный шумъ, похожій на военную музыку. Какъ разъ былъ готовъ завтракъ и мы сѣли за столъ; когда мы вышли изъ-за стола, я сказалъ своимъ юношамъ небольшую рѣчь и затѣмъ послалъ нѣсколько человѣкъ къ баттареѣ, съ Кларенсомъ во главѣ.
Взошло солнце и озарило землю своими благословенными лучами; мы ясно видѣли враговъ, идущихъ прямо на насъ; они подымались рядами и напоминали волны моря. И вотъ, все ближе и ближе надвигалась эта несмѣтная масса и принимала все болѣе и болѣе грандіозный видъ; да, тутъ была вся Англія; мы скоро увидѣли и развѣвающіяся знамена и блестящее на солнцѣ вооруженіе. Да, это былъ чудный видъ, я еще никогда не видалъ ничего подобнаго.
Наконецъ, намъ пришлось окончательно все устроить. Всѣ передовые ряды враговъ, занимавшіе неизвѣстно сколько акровъ, были все всадники — рыцари съ развѣвающимися перьями. Но вотъ мы услышали звукъ трубъ; они сначала ѣхали шагомъ, но тутъ всѣ пустились въ карьеръ — это также былъ грандіозный видъ. Тамъ, внизу, летѣла эта безчисленная масса лошадей — вотъ она приближается къ песчаной полосѣ… все ближе и ближе… я притаилъ дыханіе… Но вотъ уже осталась одна только узкая лента и та скоро исчезла подъ копытами лошадей. Но, Боже мой! Весь этотъ передовой отрядъ былъ взорванъ на воздухъ съ шумомъ и трескомъ и отъ него остались одни только куски, клочья, обломки.. На полѣ стоялъ густой дымъ и намъ нельзя было разсмотрѣть, что осталось отъ всей этой массы людей, ихъ коней, ихъ вооруженія.
Настало время нанести второй ударъ! Я прикоснулся къ пуговкѣ и растрясъ всѣ кости Англіи, отдѣливъ ихъ отъ позвоночнаго хребта!
При этомъ взрывѣ всѣ наши факторіи — свѣтильники образованія и прогресса исчезли съ лица земли. Это было очень жаль, но я считалъ такое дѣйствіе необходимостью.
Мы не могли допустить того, чтобы враги повернули, наше же оружіе противъ насъ.
Теперь наступило самое ужасное время, которое когда-либо выпадало на мою долю. Въ торжественномъ молчаніи, замкнутые въ нашей проволочной оградѣ, мы ожидали конца; а за этою оградою разстилался густой дымъ. Но мало по малу дымъ разсѣялся, мѣстность очистилась и намъ захотѣлось удовлетворить наше любопытство, но тутъ не было ни одного живого существа. Динамитъ вырылъ ровъ вокругъ насъ болѣе чѣмъ въ сто футовъ ширины и воздвигнулъ по обѣимъ его сторонамъ насыпи въ двадцать пять футовъ вышины. Сколько погибло тутъ жизней, это удивительно? Даже невозможно было сосчитать числа убитыхъ, потому что эти убитые не представляли уже болѣе отдѣльныхъ индивидовъ, а составляли однородную протоплазму съ прибавленіемъ желѣза и пуговицъ.
И такъ нигдѣ не было видно и признаковъ жизни, но, по всей вѣроятности, въ послѣднихъ рядахъ были и тяжело раненые, что часто встрѣчается послѣ такихъ катастрофъ. Но врядъ-ли тутъ могли быть подкрѣпленія; это былъ остатокъ англійскаго рыцарства; это было все, что осталось отъ послѣдней опустошительной войны. Я теперь убѣдился, что военная сила, которую пошлютъ противъ насъ, впослѣдствіи будетъ весьма незначительна, именно сила рыцарей. По этому поводу я выпустилъ поздравительную прокламацію моей арміи въ слѣдующихъ словахъ:
Воины!
"Вашъ генералъ поздравляетъ васъ! Гордясь своею силою и тщеславясь своею извѣстностью, страшный врагъ вооружился противъ васъ. Вы были готовы. Столкновеніе было очень кратковременное. На вашей сторонѣ осталась слава. Побѣда, одержанная вами — небывалый примѣръ въ исторіи. До тѣхъ поръ, пока планеты будутъ двигаться по своимъ орбитамъ, битва при Песчаной Полосѣ не изгладится изъ памяти людей.
Я прочиталъ это и меня осыпали громкими апплодисментами. Тогда я прибавилъ еще слѣдующее примѣчаніе:
— Война съ англійскою націею, какъ съ націею, уже приближается къ концу. Нація удалилась и съ поля битвы и съ театра войны. Пока ее убѣдятъ вернуться, война уже будетъ окончена. Англійскіе рыцари могутъ быть убиты, но ихъ нельзя побѣдить. Мы знаемъ, что намъ предстоитъ. Пока одинъ человѣкъ изъ этихъ людей еще живъ, наша задача не можетъ быть кончена и война не должна прекращаться. Мы убьемъ ихъ всѣхъ. (Громкія и продолжительныя рукоплесканія).
Я поставилъ пикетъ на насыпи, воздвигнутыя послѣднимъ взрывомъ — проще сказать, назначилъ двухъ юношей на караулъ, которые возвѣстили бы намъ о приближеніи непріятеля.
Затѣмъ я послалъ одного инженера и съ нимъ сорокъ человѣкъ къ одному пункту, лежащему къ югу отъ нашихъ линій; тамъ находился горный ручей и необходимо было отвести его русло такъ, чтобы этотъ ручеекъ приходился внутри нашихъ линій и чтобы я могъ имъ пользоваться, когда въ этомъ встрѣтится необходимость. Эти сорокъ человѣкъ были раздѣлены на два отряда, по двадцати человѣкъ въ каждомъ; они должны были сойтись вмѣстѣ черезъ два часа. Въ теченіе десяти часовъ вся работа была исполнена.
Наступила ночь и я снялъ съ караула мой пикетъ. Тотъ караулъ, который находился на сѣверной сторонѣ, донесъ, что видѣлъ вдали лагерь, но только въ подзорную трубу. Кромѣ того, онъ донесъ, что нѣсколько рыцарей ѣхало по направленію къ намъ и, что они загнали къ нашимъ линіямъ нѣсколько головъ скота, сами же рыцари не подходили слишкомъ близко. Это было именно то, чего я ожидалъ. Видите-ли, они насъ поняли; они хотятъ знать, сыграемъ-ли мы опять такую ужасную шутку или нѣтъ. Впрочемъ, ночью они станутъ нѣсколько смѣлѣе. Я былъ убѣжденъ, что догадался о ихъ намѣреніи, такъ какъ именно это же самое предпринялъ бы и я на ихъ мѣстѣ, если бы былъ такимъ же невѣждою, какъ они. Я сообщилъ это Кларенсу.
— Я думаю, что вы правы, — сказалъ тотъ, — имъ непремѣнно нужно будетъ испытать.
— Но разъ они пожелаютъ это испытать, то будутъ обречены на смерть.
— Это ужасно, Кларенсъ! Положительно беретъ жалость!
Это разстроило меня до такой степени, что я положительно не находилъ покоя, думая объ ужасныхъ послѣдствіяхъ. Наконецъ, для того, чтобы успокоить мою совѣсть, я написалъ посланіе рыцарямъ:
"Высокоуважаемому военачальнику рыцарскихъ инсургентовъ въ Англіи. Вы боретесь напрасно. Мы знаемъ ваши силы, если только можно имъ дать такое названіе. Мы знаемъ, что, самое большее вы можете выставить противъ насъ, двадцать пять тысячъ рыцарей. А между тѣмъ вы не будете имѣть ни малѣйшаго успѣха. Поразмыслите только: мы хорошо укрѣплены, хорошо снабжены припасами и снарядами. Насъ 54. Вы спросите кого? Человѣка?
Нѣтъ; насъ пятьдесятъ четыре ума, наиболѣе способныхъ въ мірѣ; побороть насъ положительно невозможно, это все равно, что если бы легкія морскія волны силились бы разбить гранитныя преграды Англіи. Обдумайте хорошенько. Ради вашихъ семей мы даруемъ вамъ жизнь; не отвергайте этого дара. Это все, что мы можемъ для васъ сдѣлать: положите оружіе; сдайтесь безусловно на сторону республики и все будетъ забыто.
Я прочиталъ посланіе Кларенсу и предложилъ ему отправить его, вывѣсивъ сначала флагъ перемирія. Онъ засмѣялся, свойственнымъ ему саркастическимъ смѣхомъ и сказалъ:
— Вы никакъ не можете достигнуть яснаго представленія о томъ, что это за дворянство. Намъ необходимо сберечь время и избавиться отъ безпокойства. Представьте себѣ, что я главнокомандующій находящагося тамъ внизу войска. А вы будете служить парламентеромъ; подойдите поближе и передайте мнѣ ваше посланіе, а я вамъ дамъ отвѣтъ.
Эта идея мнѣ показалась очень забавною. Я подошелъ къ воображаемому караулу врага, подалъ мою бумагу и прочелъ ее. Вмѣсто отвѣта Кларенсь вырвалъ у меня изъ рукъ бумагу, скорчилъ презрительную гримасу и сказалъ съ негодованіемъ:
— Выпотрошите внутренности этому животному, и отнесите ихъ его господину. Другого отйѣта у меня не будетъ.
Какъ часто случается, что теорія противорѣчитъ фактамъ! А это именно былъ фактъ, и больше ничего. Конечно, все такъ и случилось бы, если бы я рѣшился на переговоры. Я разорвалъ бумагу и постарался успокоить мои сантиментальныя чувства и приняться за дѣло. Я испробовалъ всѣ электрическіе сигналы отъ платформы въ погребъ и убѣдился въ томъ, что все шло правильно; кромѣ того, я перепробовалъ и тѣ сигналы, которые касались оградъ изъ проволоки; это были сигналы для замыканія электрическихъ токовъ, или для ихъ отмыканія, въ каждой оградѣ, отдѣльно, независимо отъ другихъ. Я назначилъ трехъ лучшихъ юношей для охраны соединенія съ ручьемъ, гдѣ они должны были дежурить ночью поочередно и повиноваться моему сигналу — тремъ, слѣдовавшимъ одинъ за другимъ выстрѣламъ изъ револьвера. Другіе караулы были отмѣнены на ночь. Я приказалъ, чтобы въ погребѣ было все спокойно и уменьшенъ электрическій свѣтъ.
Лишь только совершенно стемнѣло, я замкнулъ токъ по всѣмъ проволочнымъ оградамъ и затѣмъ пробрался къ насыпямъ, окаймляющимъ всю нашу сторону большого рва; я взобрался на вершину этихъ насыпей, легъ тамъ на откосъ и сталъ сторожить, но было слишкомъ темно, чтобы можно было что-нибудь видѣть; царила мертвая тишина и не слышно было нигдѣ ни звука. Правда, время отъ времени, раздавались обыкновенные сельскіе звуки: то гдѣ-нибудь слышится крикъ ночной птицы, то жужжаніе насѣкомыхъ, то отдаленный лай собаки; все это были не такіе звуки, какихъ ожидалъ, они нисколько не нарушали тишины, а еще болѣе ее усиливали, придавая какую-то мрачную меланхолію всей мѣстности.
Но я все смотрѣлъ и смотрѣлъ, а ночь становилась все темнѣе и темнѣе; я насторожилъ уши, чтобы не пропустить какого-нибудь подозрительнаго звука; я полагалъ, что мнѣ только слѣдуетъ вооружиться терпѣніемъ и ждать, а мои надежды должны непремѣнно увѣнчаться успѣхомъ. Однако, мнѣ пришлось ждать очень долго; наконецъ, я уловилъ то, что обыкновенно называется мимолетнымъ отзвукомъ — глухой металлическій звукъ. Я еще болѣе насторожилъ слухъ и даже притаилъ дыханіе, потому что это именно былъ тотъ звукъ, котораго я ждалъ. Этотъ звукъ становился все слышнѣе и слышнѣе и раздавался съ сѣверной стороны… Но вотъ я его уже слышалъ почти въ уровень съ собою — это былъ на вершинѣ противоположной насыпи, на разстояніи не болѣе ста футовъ. Затѣмъ, мнѣ показалось, что я вижу рядъ черныхъ точекъ на этой вершинѣ. Это ужь не человѣческія-ли головы? Но я не могъ сказать ничего положительнаго; пожалуй, тутъ и вовсе ничего не было. Но какъ бы то ни было, а этотъ вопросъ былъ скоро рѣшенъ. Я услышалъ металлическій звукъ, спускающійся въ динамитный ровъ. Эти люди устраивали намъ какой-нибудь сюрпризъ. Мы должны приготовить имъ угощеніе.
Я опять спустился тѣмъ же путемъ и, вернувшись на платформу, далъ сигналъ направить токъ по двумъ внутреннимъ оградамъ. Потомъ я отправился въ погребъ и нашелъ тамъ все въ порядкѣ — караульный бодрствовалъ, а остальные спали. Я разбудилъ Кларенса и сообщилъ ему, что ровъ полонъ людей; по всей вѣроятности, рыцари явились къ намъ въ полномъ своемъ составѣ. Мое мнѣніе было таково, что съ наступленіемъ разсвѣта мы должны ожидать осады; всѣ эти тысячи, наполняющія ровъ, переправятся черезъ насыпь, и окружатъ нашъ погребъ со всѣхъ сторонъ. За ними, конечно, послѣдуетъ и вся ихъ остальная армія.
На это Кларенсъ, съ своею обыкновенною смѣтливостью, сказалъ мнѣ:
— Имъ необходимо послать одного или двухъ развѣдчиковъ для наблюденій. Почему бы намъ не прервать тока на внѣшней оградѣ и такимъ образомъ предоставить имъ нѣкоторые шансы?
— Я уже это сдѣлалъ, Кларенсъ. Неужели вы думали, что я негостепріименъ?
— Нѣтъ, у васъ доброе сердце. Однако, мнѣ нужно идти.
— Будетъ пріемъ комитета? Въ такомъ случаѣ я также пойду.
Мы вышли изъ погреба и легли между обѣими оградами. Полумракъ погреба, вѣроятно, вредно дѣйствовалъ на наше зрѣніе, такъ что въ первую минуту мы тутъ ничего не могли разглядѣть, но мало по малу мы приноровились къ настоящимъ обстоятельствамъ. Вблизи мы могли разглядѣть кое-что, но не видѣли своей ограды. Мы стали разговаривать шепотомъ, но вдругъ , Кларенсъ прервалъ меня:
— Что это такое?
— Гдѣ?
— Какой-то предметъ тамъ.
— Что такой? Гдѣ?
— Тамъ, надъ вами… что-то темное… противъ второй ограды. Онъ посмотрѣлъ и я посмотрѣлъ. Наконецъ, я сказалъ:
— Ужь не человѣкъ-ли это, Кларенсъ?
— Нѣтъ, не думаю. Всмотритесь хорошенько, это имѣетъ видъ чего-то особеннаго… Да, это человѣкъ, прислонившійся къ оградѣ.
— Но я хочу въ этомъ убѣдиться, приблизимся къ нему.
Мы поползли на колѣняхъ и на рукахъ до тѣхъ поръ, пока не были настолько близко, чтобы разглядѣть. Это дѣйствительно былъ человѣкъ — высокая фигура въ полномъ вооруженіи, стоящая совершенно неподвижно; обѣ его руки были положены на верхнюю проволоку; слышенъ былъ запахъ сгорѣвшаго тѣла. Бѣдный малый умеръ и самъ не зная отъ чего. Онъ стоялъ, какъ статуя безъ малѣйшаго движенія, только ночной вѣтеръ колыхалъ перья его шлема. Мы приподняли его забрало, но никакъ не могли разглядѣть его лица, потому что было слишкомъ темно.
Затѣмъ раздался шумъ шаговъ и мы живѣе легли на землю тамъ, гдѣ стояли. Онъ былъ довольно близко отъ насъ, подошелъ къ первому рыцарю и, казалось, удивился, почему тотъ стоитъ неподвижно; затѣмъ онъ сказалъ тихимъ голосомъ:
— Чего ты тутъ дремлешь, мой добрый сэръ Мор…
Въ это время онъ положилъ руку на плечо трупа и тутъ же упалъ мертвымъ, не договоривъ начатой фразы. Какъ вы видите, онъ былъ убитъ мертвецомъ, быть можетъ, даже покойнымъ другомъ. Въ этомъ чувствуется что-то ужасное.
Рыцари появлялись одинъ за другимъ каждыя пять минутъ въ теченіе получаса. Всѣ они держали въ рукахъ поднятые мечи, но по пути встрѣчались проволоки и все было кончено. Время отъ времени мелькалъ голубоватый огонекъ и мы знали, что это означало, если рыцари были настолько далеко отъ насъ, что мы его могли ихъ видѣть: бѣдняга дотронулся мечемъ до проволоки и тутъ же былъ убитъ сильнымъ токомъ электричества. Были и короткіе промежутки, когда царила глубокая тишина, но oнa совершенно регулярно прерывалась паденіемъ тѣла въ полномъ вооруженіи; это сильно дѣйствовало на нервы при такой ночной темнотѣ. Мы порѣшили пройтись между внутренними оградами: но старались идти прямо для большей безопасности; если бы насъ кто и встрѣтилъ, то скорѣе принялъ бы за своихъ, чѣмъ за враговъ, кромѣ того, держась прямой линіи мы не рисковали наткнуться на мечи, а эти люди, повидимому, не брали въ свою экскурсію другого оружія. Но это было замѣчательное путешествіе. Повсюду за второй оградой лежали убитые, — хотя ихъ не было хорошо видно, но все же мы ухитрились насчитать до пятнадцати такихъ неподвижныхъ статуй — мертвые рыцари стояли, положивъ руки на верхнюю проволоку.
Нашъ токъ былъ настолько силенъ, что убивалъ человѣка, прежде чѣмъ тотъ успѣетъ вскрикнуть. Но вдругъ мы услышали шумъ шаговъ и нѣсколько минутъ спустя, мы угадали, что это было; это шли рыцари въ большой массѣ. Я тотчасъ шепнулъ Кларенсу, чтобы онъ шелъ въ погребъ, разбудилъ бы нашу армію и велѣлъ ей быть на готовѣ, но не выходить изъ погреба до дальнѣйшихъ распоряженій. Кларенсъ скоро вернулся обратно и мы стояли у внутренней стороны ограды, подстерегая огонекъ, творившій такое ужасное дѣло надъ этимъ роемъ врага… Нельзя себѣ даже представить всѣхъ этихъ ужасныхъ подробностей; но довольно сказать, что за второю оградою лежала громадная черная масса и все это были убитые люди. Но какая это была ужасная вещь! Не слышно было ни человѣческаго голоса, ни военныхъ криковъ; эти люди подкрадывались безшумно, думая напасть на насъ врасплохъ, но лишь только кто либо изъ нихъ подходилъ къ роковой линіи, какъ былъ убитъ, такъ что даже не имѣлъ времени и предупредить своихъ товарищей.
Наконецъ, я пустилъ токъ по третьей оградѣ и, затѣмъ, по четвертой и по пятой. Я былъ убѣжденъ, что наступило время, когда вся армія попадется въ нашу ловушку. Какъ бы то ни было, но объ этомъ необходимо узнать, какъ можно скорѣе. Я прикоснулся къ пуговкѣ и надъ нашею пропастью засвѣтилось пятьдесятъ электрическихъ солнцъ.
Но, Боже, какой это былъ видъ. Насъ окружали три стѣны мертвецовъ. Всѣ же прочія ограды были наполнены живыми людьми, которые прокрадывались тайкомъ черезъ наши проволоки. Внезапный свѣтъ поразилъ нашего врага и навелъ на него ужасъ; мнѣ, конечно, необходимо было только одно мгновеніе, чтобы воспользоваться ихъ неподвижностью и я не упустилъ этого удобнаго случая. Но вотъ въ чемъ дѣло, въ слѣдующее мгновеніе они пришли бы въ себя и тотчасъ бы сдѣлали натискъ, и тогда я совершенно погибъ бы со всѣми своими проволоками. Но, потерявъ эту минуту, они навсегда потеряли и удобный для себя случай. Для меня же этотъ промежутокъ времени не остался безслѣднымъ; я провелъ токъ по всѣмъ оградамъ и врагъ будетъ убитъ по пути своего слѣдованія. Тутъ вы услышите стенанія! Смерть висѣла надъ одиннадцатью тысячами человѣкъ. Ночь усиливала еще болѣе ужасъ положенія.
Бросивъ взглядъ на остальную часть враговъ — около десяти тысячъ человѣкъ, — я убѣдился, что они расположились между нами и окружающимъ насъ рвомъ, готовясь къ осадѣ. Слѣдовательно, они всѣ были у насъ въ рукахъ. Наступило время послѣдняго акта трагедіи. Я сдѣлалъ три выстрѣла изъ револьвера, что oзнaчaлo:
— Отвести воду!
Послышался сильный шумъ и минуту спустя, горный источникъ наполнилъ широкій ровъ и, такимъ способомъ, образовались рѣки шириною въ сто футовъ и глубиною въ двадцать пять.
— Къ орудіямъ! Откройте огонь!
И въ то же мгновеніе тринадцать орудій стали изрыгать смерть на эти десять тысячъ человѣкъ. Одну минуту они еще продержались подъ этимъ огненнымъ потопомъ, потомъ прорвались, ставъ лицомъ и устремились по направленію ко рву, какъ солома отъ вѣтра. Болѣе четвертой части ихъ силъ не достигло до вершины высокой насыпи, три четверти достигли до нея, но утонули.
Не прошло какихъ-нибудь десяти минутъ, какъ мы открыли огонь, а уже почти вся вооруженная сила была уничтожена; кампанія кончилась; мы, пятьдесятъ четыре человѣка, сдѣлались распорядителями Англіи! Двадцать пять тысячъ человѣкъ лежали убитыми вокругъ насъ!
Но какъ измѣнчиво счастье! Въ самый короткій промежутокъ времени — въ какой-нибудь часъ — случилось нѣчто такое по моей собственной винѣ, что… но у меня не хватаетъ духа написать этого. Пусть этимъ и оканчивается мое повѣствованіе.
Постскриптумъ Кларенса.
Я, Кларенсъ, долженъ продолжать это за него. Онъ предложилъ мнѣ отправиться вдвоемъ и посмотрѣть, нельзя-ли оказать какой либо помощи раненымъ. Я рѣшительно воспротивился такому проекту, сказавъ ему, что если тамъ много раненыхъ, то мы будемъ не въ силахъ помочь имъ всѣмъ, и мало что можемъ для нихъ сдѣлать; кромѣ того, съ нашей стороны будетъ крайне неблагоразумно имъ довѣряться. Но его рѣдко можно было отклонить отъ того, что онъ разъ задумалъ; такимъ образомъ, мы разобщили токъ въ оградахъ, взяли съ собой небольшую свиту, переправились черезъ груды тѣлъ убитыхъ рыцарей и прошли на поле. Первый раненый, обратившійся къ намъ съ просьбою о помощи, сидѣлъ на землѣ, прислонившись головою къ трупу своего убитаго товарища. Когда Патронъ наклонился надъ нимъ и сталъ съ нимъ говорить, раненый узналъ его и нанесъ ему ударъ мечемъ. Это былъ рыцарь сэръ Меліагрэунсъ, какъ это я узналъ, разломавъ его шлемъ. Болѣе онъ уже не просилъ о помощи.
Мы отнесли Патрона въ погребъ, перевязали ему рану, какъ можно тщательнѣе; къ счастью, рана не оказалась особенно серьозною. Въ этомъ дѣлѣ намъ помогалъ Мерлэнъ, хотя мы вовсе этого и не подозрѣвали. Онъ былъ переодѣтъ женщиною и казался намъ самою добродушною поселянкою; онъ явился къ намъ съ гладко выбритымъ лицомъ коричневаго цвѣта, мы полагали, что это было отъ сильнаго загара — нѣсколько дней спустя послѣ того, какъ Патронъ былъ раненъ и предложилъ готовить для насъ кушанье; онъ, между прочимъ, объяснилъ намъ, будто бы всѣ его родные отправились въ новый лагерь, который формировали враги и что вотъ онъ или, лучше сказать, она осталась совершенно одна и умираетъ съ голоду. Патронъ поправлялся и теперь занятъ былъ окончаніемъ своей рукописи.
Мы были очень довольны, что къ намъ явилась эта женщина, такъ какъ у насъ недоставало рукъ для такой работы. Вотъ, видите-ли, мы попались въ ловушку, которую сами себѣ устроили. Если намъ оставаться здѣсь, то посѣянная нами смерть убьетъ насъ; если же мы двинемся изъ нашей засады, то мы не можемъ долго оставаться непобѣдимыми. Мы побѣдили, но въ свою очередь и сами оказались побѣжденными. Патронъ сознавалъ это и мы всѣ также это сознавали сами. Если бы намъ отправиться въ одинъ изъ новыхъ лагерей и какъ-нибудь уладить дѣло миромъ съ нашими врагами, но Патронъ не могъ еще выходить, и я заболѣлъ однимъ изъ первыхъ, отравившись зловоніемъ, распространяемымъ трупами этихъ тысячей убитыхъ. Другіе тоже ослабѣли. Завтра…
Завтра. Вотъ оно наступило это завтра, а съ нимъ пришелъ и конецъ. Я проснулся около полуночи и увидѣлъ, что наша старая вѣдьма дѣлаетъ въ воздухѣ какіе-то странные знаки надъ головою и лицомъ Патрона, меня удивило, что бы это такое означало. Всѣ, за исключеніемъ часового при динамо, были погружены въ глубокій сонъ; не слышно было ни звука. Женщина кончила свое таинственное сумасбродство и на цыпочкахъ направилась къ двери. Я позвалъ ее:
— Остановитесь! Что вы тутъ такое дѣлали?
Она остановилась и сказала тономъ самаго злораднаго удовлетворенія:
— Вы были побѣдителями, теперь вы побѣжденные! Тѣ погибли и вы погибнете. Вы всѣ должны здѣсь умереть, кромѣ него. Онъ теперь спитъ и долженъ проспать тринадцать столѣтій. Я Мерлэнъ!
Затѣмъ у него сдѣлался такой припадокъ смѣха, точно онъ былъ пьяный; тутъ онъ коснулся одной изъ нашихъ проволокъ и его ротъ такъ и остался раскрытымъ; повидимому, онъ все еще смѣется. Я полагаю, что на его лицѣ сохранится этотъ окаменѣлый смѣхъ, пока его тѣло не превратится въ прахъ.
Патронъ не шевелится, спитъ, какъ камень. Если онъ не проснется сегодня, то уже будетъ ясно, какого рода этотъ сонъ; мы перенесемъ его тѣло въ самый отдаленный уголокъ погреба, гдѣ никто его не найдетъ, чтобы надъ нимъ глумиться. Что же касается до насъ, остальныхъ, то если кому-либо удастся уйти изъ этого мѣста, тотъ долженъ записать этотъ фактъ въ рукописи и непремѣнно скрыть ее вмѣстѣ съ Патрономъ, нашимъ добрымъ и дорогимъ начальникомъ, такъ какъ это его собственность, какъ живого, такъ и мертваго.
Эпилогъ. P. S. М. T.
правитьСтало уже разсвѣтать, когда я отложилъ рукопись въ сторону. Дождь пересталъ, но было какъ-то сѣро и скучно, хотя разгулявшаяся было наканунѣ буря уже угомонилась. Я отправился въ комнату чужестранца; дверь была полуотворена. Мнѣ показалось, что слышенъ его голосъ и я постучался. Отвѣта никакого не было, но я ясно слышалъ его голосъ. Тогда я вошелъ. Чужестранецъ, лежа на спинѣ, что-то говорилъ, жестикулируя руками, но говорилъ несвязно, какъ обыкновенно говорятъ больные въ бреду. Я осторожно дотронулся до него и склонился надъ нимъ. Его бормотанье и восклицанія все еще продолжались. Я сказалъ какое-то пустое слово, чтобы только привлечь на себя его вниманіе. Но тутъ его стеклянный глаза и сѣроватаго цвѣта лицо озарились удовольствіемъ, благодарностью, счастьемъ и онъ заговорилъ:
— О, Сэнди, вы пришли, наконецъ, какъ я грустилъ о васъ! Сядьте около меня… Не оставляйте меня, никогда, Сэнди, не оставляйте меня. Гдѣ ваша рука?.. Дайте мнѣ ее, милая, дайте мнѣ подержать ее… вотъ такъ… теперь хорошо… все хорошо… все спокойно, я опять счастливъ… мы опять счастливы, не такъ-ли, Сенди? Вы такъ прозрачны, такъ легки, вы не болѣе, какъ туманъ, какъ облако, но вы здѣсь и такое блаженство мнѣ вполнѣ достаточно; у меня ваша рука, не отнимайте ее; я подержу ее только одну минуточку, очень недолго, очень недолго, я не стану требовать, чтобы это было долго… А гдѣ же это дитя? Гелло-Централь?.. Она не отвѣчаетъ. Она спитъ, вѣрно? Принесите ее ко мнѣ, когда она проснется. Дайте мнѣ прикоснуться къ ея ручкамъ, ея личику, ея волосамъ и попрощаться съ нею… Сэнди!.. Да, вы здѣсь… Я забылся на минуту и думалъ, что вы ушли… Долго-ли я былъ боленъ? Это показалось мнѣ за цѣлые мѣсяцы. И такія сновидѣнія. О, что это за ужасныя сновидѣнія, Сэнди! Эти сновидѣнія были такъ же дѣйствительны, какъ сама дѣйствительность… Это былъ бредъ, но такъ все представлялось живо! Подумайте, мнѣ казалось, что король умеръ, а вы живете въ Галліи и не можете вернуться домой. Мнѣ казалось, что тутъ была революція; въ фантастическомъ безуміи я полагалъ, что Кларенсъ и я съ горстью юношей сражались и истребили все англійское рыцарство! Но въ сущности это не казалось вовсе и страннымъ. Мнѣ казалось, что я былъ созданьемъ изъ другихъ отдаленныхъ, еще не наступившихъ вѣковъ и все это было такъ же натурально, какъ и все остальное! Мнѣ казалось, точно я перелетѣлъ изъ того вѣка обратно въ нашъ и затѣмъ обратно въ тотъ и остался тамъ чуждымъ и потеряннымъ въ этой странной Англіи; между мною и вами развернулась пропасть въ тринадцать столѣтій! Между мною, и моимъ домомъ и моими друзьями! Между мною и всѣмъ тѣмъ, что мнѣ дорого и для чего стоило жить! Это было ужасно… ужаснѣе, чѣмъ вы можете это себѣ представить, Сэнди. Ахъ, останьтесь со мною, Сэнди… Будьте около меня каждую минуту… не допускайте меня сходить съ ума; смерть это ничего… пусть она приходить, но только но съ этими ужасными сновидѣніями, они такъ терзали меня, эти ужасныя сновидѣнія… Я не могу болѣе этого вынести… Сэнди?..
Нѣсколько времени онъ лежалъ молча, болтая какія-то несвязныя слова. Затѣмъ онъ пролежалъ нѣсколько времени совершенно молча, слабѣя все болѣе и болѣе, при приближеніи смерти. Но вотъ онъ сталъ щипать пальцами одѣяло и по этому признаку я увидѣлъ, что его конецъ очень близокъ. Но лишь только началось у него предсмертное хрипѣніе въ груди, какъ онъ слегка приподнялся, казалось, сталъ прислушиваться, и затѣмъ сказалъ:
— А, труба?.. Это король! Тутъ подъемный мостъ, тамъ… Укрѣпить стѣны! повернуть…
Онъ приготовилъ свой послѣдній «Эффектъ», но только никогда его не кончилъ.