Маленькая, грязная комнатка, с гримасой бешенства сдаваемая маленькой грязной гречанкой одному моему беззаботному знакомому.
Он слишком горд, чтобы признать отчаянное положение своих дел, но, зайдя к нему сегодня, я сразу увидал все признаки: вымытую собственными руками рубашку, сушившуюся на портрете Венизелоса, тарелку, на которой лежал огрызок ужасающей жареной печонки, с обломком семита, — отложенные в качестве ужина, грязная закопченная керосинка, с какой-то застывшей размазней в кастрюле.
Обитатель комнатки так углубился в чтение книги, что даже не заметил моего появления…
— Что ты сидишь, как сыч, — нос в книгу уткнул? Захлопывай книгу, пойдем по взморью на лодке кататься. Погода изумительная!
Поднял он от книги тяжелую голову, поглядел на меня ничего не видящими глазами, опять уставил их в книгу.
— Ну, что ж ты?
— Сегодня не могу, книжку читаю.
— Подумаешь, важность, книжка! Что это: откровение великого мыслителя, что ли?
— Подымай выше. Видишь, не могу оторваться.
— Поэма Эдгара По?
— Убирайся ты со своим По!
— Бешеная фантазия Гастона Леру?
— Откровенно говоря, я не знаю, как эта книга и называется: первые несколько листов оторваны. Знакомый газетчик дал.
— А с чего же начинается?
— А вот послушай: «…Вообще на рынках и в лавках купить хороших, сытых, т.-е. откормленных цыплят — большая редкость. Ежели хотите иметь хороших цыплят, то, купив их живыми, следует покормить недельки две дома гречневой крупой, заваренной кипящим молоком, и содержать всех в тесном месте, чтобы цыплята не бегали. Но ежели хотите побаловать себя цыплятами на славу — (тут голос моего приятеля дрогнул от волнения), — то покормите их варенным на молоке рисом! Цыплята будут — объедение: белое, нежное, таящее во рту мясо, с косточками, как хрящики. Правда, такое кормление молочным рисом обходится не мало — 3—4 рубля».
Я проглотил слюну и нетерпеливо воскликнул:
— Постой, да ведь это простая поваренная книга!!
— Простая? Нет, брат, не простая! Послушай-ка: «Главный подвоз рябчиков — вологодских и архангельских — начинается с установившегося зимнего пути. Лучшие сибирские рябчики — кедровики, т.-е. питающиеся кедровыми орехами. Когда выбираете дичь — она должна быть чиста, чтоб дробинки, так сказать, нигде не было видно. Это тем особенно важно, что тогда, во время жаренья жирной птицы, сало и сок из ее ранок не вытекают, отчего она не высохнет и не потеряет во вкусе. Хороший рябчик должен быть: бел, сыт, т.-е. мясист. Аромат его — приятно-смолистый».
— Ну, так едем, что ли.
Я внутренно лукаво улыбнулся и добавил:
— Марья Григорьевна тоже едет.
— Марья Григорьевна? Ага. А ты вот это послушай: «Бывают случаи, что люди самые опытные ошибаются в выборе рыбы, да еще как ошибаются-то! Плавают, например, в садке или окаренке две стерляди: рост у них, правильнее — мера — одинаковая, обе толстые, брюшко у обеих желтое, обе без икры, яловые, что вкуснее. Вы просите подрезать рыб снизу, к наростику, т.-е. к хвосту. Подрезать обеих, и обе, как желток, жир — червонное золото. Чего еще требовать? Как еще пробовать? Между тем, за столом оказывается, что одна из стерлядей вкусом удивительная, нежная, тает во рту, другая — так себе, груба, дрябла, темновата, да и жиру в ней оказывается мало: весь он остался в рассоле, в котором варили стерлядь, и потемнела-то она во время варки. Отчего? — Оттого, что стерлядь эта другой воды: первая из Оки, вторая — волжская!!».
— Н-да, — задумчиво сказал я, машинально глотая слюну. — Дела!
— Вот видишь. А ты знаешь, как телят поят?
— Подумаешь, важность; дадут ему воды — он и пьет.
— Ха-ха-ха! Слушай. «Еще не так важно отпоить теленка, как выбрать его для отпоя, в чем, главное, и заключается секрет Троицких телятников. Именно: выбирайте для отпоя теленка на низких, а не на высоких бабках, смотрите, чтоб у него были белы белки и губы, изнутри, когда их подвернете. Теленок, выбранный для отпоя, не должен делать большого движения, для чего его ставят в тесное стойло, где бы он мог только повернуться, лечь и встать, но отнюдь не скакать и играть; подстилки не должно класться никакой: одна соломина, которую теленок будет жевать, может испортить все дело. В стойле должно быть сухо, для чего пол делается наклонным, с дырьями, чистым. Ежели в молоко будет подлита хоть капля воды или подбавлена мука — телятина будет непременно красна и груба. Менее как в четыре—пять недель порядочно отпоить теленка нельзя; но поят, очень хороших, по три, даже по четыре месяца. Конечно, таким телятам молока от одной коровы недостаточно, и поят их от двух, трех, четырех, пяти и более — коров».
— Что ты хочешь этим сказать? — угрюмо спросил я.
— Ничего! — отвечал он торжествующе.
— А Марья Григорьевна тебя два раза спрашивала; она сегодня особенно интересна. И понимаешь, на блузке совсем прозрачные рукава… А руки! Белые, пухленькие, с ямочками на локтях. Грудь…
— А это: «К масленице зернистую икру подвозят в столицы и даже почти во все города нашего отечества в огромном количестве. К сожалению любителей, хорошая зернистая икра всегда в цене (4—4½ руб. фунт); достоинства зернистой икры следующие: малая соль, разбористость, т.-е. зерно должно быть цело, не смято и отделяться одно от другого свободно раскатываться в дробь. Белужья икра крупнее и беловатее, осетровая — мельче и с желтизной, но трудно сказать, которая лучше. Лучшая зернистая икра — багреная, т.-е. та, которая вынута из рыбы, пойманной на воле багром, а не садковая, т.-е. вынутая из рыбы, сидевшей уже в садках, из потомленной рыбы». Ха-ха! Понимаешь, как люди раньше жили? Икру из томленной рыбы он не лопал!..
— Послушай, замечательная погода. Море тихое, а? Поедем… Сейчас, полная луна, с берега доносится музыка, волны тихо шелестят о борта лодки… Марья Григорьевна смотрит на тебя загадочным мерцающим взглядом. Стройная подъемистая ножка шаловливо выглядывает из-под края шумящей юбки…
— А это?! «Макароны Монгляс. В приготовленные и вымешанные с маслом макароны положить тертый пармезан пополам с швейцарским сыром, филеи из кур, нарезанные ломтиками, гусиные печонки, трюфели и шампиньоны, предварительно обжарив их в масле. Потом прибавить ложку белого соуса, размешать, подавать при консоме…». А? Каково?
— Не спорю, — вздохнул я. — Макароны Монгляс — очень вкусная штука. Да, кстати, о Марье Григорьевне. За ней в последнее время усиленно прихлестывает Пузыренко… Если ты не поедешь — он тоже увяжется в лодку…
— Меня не это удивляет, — рассеянно возразил приятель. — Меня удивляет «Гарнир Массена». Полюбуйся-ка: «Снять с дроздов филеи, подрезать верхнюю плеву, подсолить, изжарить. Очистить свежие каштаны и, обжарив немного в сливочном масле, налить бульоном, сварить до мягкости; приготовить на двух яйцах лапшу, сварить в соленом кипятке, откинуть на решето. Когда все будет готово, сложить лапшу на растопленное масло в кастрюле, размешать, выложить на блюдо, сверх лапши уложить филеи, а середину наполнить сваренными каштанами»…
— Ей-богу, — умоляюще простонал я, — я дроздов не люблю. Другое дело — перепелки… И Марья Григорьевна их очень любит. Знаешь, когда она ест своими беленькими зубками…
— Перепелки, говоришь? Изволь. «Гарнир Шомель. Снять филеи с 6-ти перепелок и, подрезав верхнюю кожицу, сложить на вымазанную маслом глубокую сковороду и обжарить. Выпустить в кастрюлю 10 желтков яиц, развести выкипяченным соком из перепелов, посолить, процедить, разлить в намазанные маслом формочки и сварить на пару. Нафаршировать овальные гренки фаршем из дичи № 17»…
— Постой, постой, а как делается № 17?..
— Сейчас посмотрим…
Было 2 часа ночи.
Луна, освещавшая где-то далеко на тихом взморье Марью Григорьевну и Пузыренко, заглядывала и нам в окно.
Так как мой приятель устал читать, его заменил я.
Наклонившись над книгой, читал я внятно и со вкусом:
— «Артишоки, фаршированные другим манером. Приготовить артишоки, обдать их кипятком, а потом выбрать на салфетку. Приготовить фарш № 27, прибавить шампионьонов, рубленого трюфеля, рубленой зелени, раковых шеек»…
Смаковали до утра.
Что ни говори, а бедному русскому в Константинополе удается иногда попировать по-царски.
