На пурпуровом и боровинке завязи осыпались. На грушевке росли два яблочка. Все лето наблюдал я, как они наливаются. Ждал, когда поспеют.
В конце августа я увидел на земле, около грушевки, упавшее яблоко. Оно было круглое, как репка, и бурозеленое, как листья яблони.
Я покачал его на руке — яблоко весило около сорока грамм.
— Яблоко! Яблоко! — закричал я, входя в дом.
Вся семья вскочила от радости.
Еще бы! У нас выросло яблоко.
Через день грушевка сбросила и второе, последнее яблоко. Положил я их в буфет, как великую драгоценность, все только ходил около него, понюхивал и ощупывал.
Недели через две созвал я свою семью к буфету и торжественно вынул яблоко.
— На-ка, Фома неверная, попробуй,— сказал я жене, подавая четверть яблока.
— Чуть-чуть с кваском,— сказала жена с довольной улыбкой.
— Как груша,— заявила Галя.— А ну-ка, папа, разрежь и другое яблоко. Всем понравились яблоки. А всех больше я был доволен.
Эта грушевка на другое лето дала уже двадцать яблок. Все мои знакомые удивлялись: „Не может быть, чтобы здесь выросли эти яблоки, вы нас морочите..."
Не веря нашим словам, они приходили в сад и руками ощупывали яблоки, висевшие на ветках.
В конце сентября и с апорта я снял два яблока. С того апорта, которому я обрезал померзшую крону и придал шпалерную форму.
Яблоки были крупные с ярким румянцем на одном боку. Я положил их опять в буфет на лежку. Они издавали такой аромат, что мы его слышали еще на пороге, входя в комнату. А кожица блестела, как смазанная маслом.
Когда они достаточно вылежались, я снова торжественно разделил их на четыре части.
Как передать вкус яблока, которое вырастил сам! Как передать радость от того, что в руке держишь апорт, выросший на Урале!
---
Мой апорт рос на чужих корнях. Обычно все привитые деревья растут на чужих корнях. Но я знал из книг, что яблоня может расти и на своих корнях, и тогда она будет плодородней и выносливей. Я и решил за ставить апорт „родить" корни.
В начале августа взял садовый нож, надрезал внизу веточки апорта, надломил и опустил их во взрыхленную под ними землю.
А потом нарезал рогулек из тополя, пришпилил ими ветки апорта к земле и обильно полил водой.
Нехотя давала яблоня корни из ветвей. Неотрезанная половина ветки продолжала отдавать сок от ствола к вершине. Другая половина (с надрезом) медленно начинала выпускать в землю корни.
Только на третью весну веточка апорта перешла на иждивение собственных корней.
Осенью я решил отсадить на постоянные места четыре ветки апорта. Корешки у них были еще слабые. Я же не учел, что зимы у нас суровые, земля промерзает основательно, и не принял никаких мер к защите их от мороза. В первую же зиму три побега погибли. Осталось только одно деревцо.
Однажды весенним утром я не нашел его на месте. Апорт исчез. Что за чудо, куда деревцо могло деваться? Если кто-нибудь вырвал, осталась бы ямка. С чрезвычайным удивлением глядел я на то место, где рос апорт. Пошарил рукой и наткнулся на острый, едва заметный пенек.
Кто же уничтожил мой апорт? Огляделся по сторонам и увидел виновника: невдалеке по саду прыгал мой кролик Мишка.
— Ах, негодяй! Что ты наделал?— закричал я.
Кролик проскакал немного, сел и с самым невинным видом стал передними лапками чистить свою мордочку.
Апорт все-таки не погиб. Из оставшихся в земле корешков вышел новый побег. Он оказался не дичком, а разросся большим кустом и стал давать крупные вкусные яблоки.
---
Из всех яблонь крепче и здоровее была грушевка. В 1920 году я ждал, что она даст мне уже не двадцать яблок, а сотню, а то и больше.
Наступила весна. Я опасался, что во время цветения ударит утренник и погибнет цвет. И я решил задержать цветение грушевки до более теплой поры.
Отоптал вокруг ствола снег и положил сверху навоз. Теперь солнечные лучи не так быстро растопят снег, скрытый под навозом. Если снег не растает, не растает под ним и земля, и, значит, корни деревца не будут работать, и все дерево проснется от зимней спячки значительно позднее.
Так рассуждал я. Так говорили и книги. А случилось другое. Март выдался особенно теплым. Днем термометр показывал +12,4°, а ночью наступало резкое падение температуры до — 13,2°. Кора яблонь за день успевала оттаивать, а ночью замерзала.
Мне бы нужно было побелить стволы яблонь известью. Тогда бы дерево не получило ожогов — белая кора отразила бы солнечные лучи, а известь, как одежда, защитила бы от морозов.
Я этого не сделал. Земля оттаять еще неуспела, а в стволе и кроне дерева началось движение соков. Корни же лежали в мерзлой земле и не могли подавать сок из земли. Дерево стало сохнуть. Кора сморщилась, где был ожог, стала тоньше, побурела.
Ожоги были не только на грушевке, но и на других деревьях. Сад погибал. Только решительные меры могли спасти его. Я взял нож и вырезал на всех поврежденных стволах обоженные места, а где повреждения были более значительными, срезал пилой штамб до здорового места.
Этим я спас несколько яблонь.
Не спас только грушевку. Как неопытный хирург, я не сразу сделал нужную операцию. Срезал засохшие ветки, вырезал обожженую кору, а срезать большую часть штамба, как следовало сделать, не решился. Жаль было свою любимицу.
Тем временем она все больше и больше сохла. И когда я срезал большую часть штамба, было уже поздно — из пенька пошел было побег, но вскоре засох.
Вместе с грушевкой погибли еще две яблоньки: пурпуровая и репка красная. Первую я неправильно подрезал, и ее поразила болезнь — огневица. Вторую обложил свежим конским навозом и слегка прикопал его к корням. Хотелось помочь ей поскорей вырасти, а на деле оказалось, что корни яблони загнили, и растение погибло. На этом мои невзгоды не кончились. Однажды зимой козы соседа забрались в мой сад и обглодали почти все яблони. Уцелели лишь антоновка, анис да одна из сибирок.
Срезал я обглоданные деревца.
Не прошло и недели, как ночью вырвалась из стайки моя коза и обглодала весь штамб аниса, вплоть до самой земли.
Тут уж я так рассвирепел, что немедленно взял нож и собственноручно эту козу прирезал. Конечно, этим не вернул жизнь анису. Весной на дереве начали было распускаться цветочки и засохли. Спасти его было невоз можно.
Мой сад опустел. В нем, как остатки зубов во рту старого человека, торчали одинокие, жалкие деревья. Из четырех десятков яблонь сохранилось только восемь. Вместо двадцати шести культурных сортов осталось четыре, да и те начали расти снова, как будто только-что начинали жизнь. На пустыре, как после пожарища, посадили мы картошку, капусту и морковь.
Что было делать?
Признать себя побежденным после восьми лет работы в саду и отбросить свою заветную мечту развести плодовый сад, или, учтя свои ошибки, начать все снова и доказать своим опытом, что на Урале могут расти яблони?
Я выбрал второй путь.