Все было хорошо, и можно было бы радоваться на свой маленький сад. Но я не был доволен. Что это за сад, в котором посажены три культурных яблоньки да несколько сеянцев Рудого? Не о том мечтал я. Мне хотелось иметь много сортов яблонь, вишень, груш, чтобы испытать их в нашем климате.
Жадно читал я всякую литературу по садоводству, выписывал разные прейскуранты. И тогда же решил выписать растения из разных мест, близких нам по климату.
Написал письма в три места: в имение Новинки, близ Нижнего (теперь Горький), в деревню Кизерь на реке Вятке и в Красноярск.
Весна тогда была ранняя, теплая, с ветрами-суховеями. Ждал я, ждал своих растений — никак не мог дождаться.
Первыми пришли деревца из деревни Кизерь. Ехали они ко мне свыше трех недель.
Но не в таком виде ожидал я встретить своих путешественников. Кроны яблонь черного дерева и антоновки полуторафунтовой совсем засохли, кора сморщилась. Следом за кизерскими приехали деревца из Красноярска и тоже с засохшими кронами.
Но больше всех досталось растениям, отправленным с берегов Оки. Они путешествовали больше месяца и совсем пересохли: их корни не обложили мхом.
Что мне было делать? Кинулся я искать совета в литературе. В книгах рекомендовалось вцкопать в земле канавку, глубиной сантиметров семьдесят, положить их в нее, засыпать рыхлой землей и поливать водой в течение двух-трех недель. И тогда растения оправятся.
Время было позднее. Стоял уже конец мая, вокруг все зеленело, а мои дальние путешественники только-что прибыли.
Я решил поступить иначе. Взял железную ванну, налил воды и опустили туда корни растений. Через два дня приступил к посадке.
Место для яблонек я приготовил заранее. Выкопал две канавы, глубиной в полметра и шириной в метр. Немного подальше выкопал такие же ямки. В середину ямки вбил колышки и вокруг каждого из них почти доверху, конусом набросал земли.
В день посадки вышла в сад моя семья.
Работа закипела. Я ставил яблоньку к колу на кучку земли, жена брала ее за верхушку и поддерживала, пока сын подбрасывал землю. Я расправлял корешки и зорко следил, чтобы не образовалось между ними хотя бы небольшой пустоты. Маленькая Галя таскала воду в красных игрушечных ведерках и поливала посаженные яблоньки.
К вечеру все было посажено и полито.
Дня через два земля осела, и я уже сам подвязал яблоньки к кольям.
Теперь на месте свалки высовывались из земли десятки маленьких, некрасивых, пока голых, деревцев.
Как изменилась моя усадьба! Чего-чего теперь тут только не было!
Тут были двадцать культурных яблонек разных сортов, пятнадцать сеянцев Рудого, три груши, четыре культурных вишни, шесть кустиков вишни неизвестных сортов, малина белая, пять сортов красной малины, ирга, смородина черная обыкновенная и черная таежная, смородина белая, красная, синяя, слива уссурийская, барбарис, крыжовник зеленый гладкий, зеленый мохнатый, крыжовник красный, ежевика, клубника, белая земляника, рябина, черемуха, калина.
Тут же были тополь, липа, сирень, шиповник, роза „царица севера", жасмин, клен американский ясенелистный, бузина, татарская жимолость, береза, ель, вереск, желтая акация, верба. Я живо представлял себе, как зазеленеет и расцветет мой сад.
Вскоре приехал ко мне Рудый.
— Ну-ка, покажи, что насадил?— спросил он.
— Пойдем, погляди. Теперь все у меня есть. Осмотрел он мои деревца и сказал:
— Все погибнет. Вот разве что красноярские сохранятся...
Промолчал я: неприятно было мне это слышать.
Ходил я от одного растения к другому и с тревогой всматривался, как они живут, как себя чувствуют.
У многих пришлось срезать засохшие ветки. У яблоньки — гибрида[1] хутора Благодатного, что прибыл из Красноярска, из всей кроны осталась живой одна только ветка, остальные пришлось срезать.
Большинство саженцев выглядели слабыми, болезненными, полузасохшими кустиками.
Надвигалась зима. Надо было чем-то защитить моих питомцев от мороза. Стал я собирать рогожи, мешки, кули и завертывать в них кроны растений.
От более надежной защиты от мороза я опять-таки сознательно отказался. В этом случае я рассуждал так же, как Рудый: „Если гибнуть, так пусть гибнут теперь же“.
Но некоторое прикрытие мне казалось необходимым, как необходима бывает более теплая одежда для слабых людей.
Как и следовало ожидать, в первую же зиму совсем померзли яблоньки: налив красный, штрейфлинг, черное дерево волжское и антоновка полуторафунтовая. Погибли совсем и обе груши и малина суперлятив. У ренета Крюднера и черного дерева лифляндского померзли все кроны и половина штамба. У сливы уссурийской померзла вершинка и появилось камедеистечение[2].
Но что же было причиной гибели моих путешественников? Уральские морозы?
Нет, климат Урала тут не при чем. Виноват был главным образом я сам.
Моя первая ошибка была в том, что я выписал деревья весной. Ведь я знал, что им предстоит совершить длительное путешествие да еще с пересадкой с парохода в вагон поезда.
Вот если бы я выписал деревья осенью, тогда другое дело. Осенью обычно сыро, прохладно, и тянется осень дольше, чем весна, и потому отправитель может не спешить с отправкой.
И вторая моя ошибка в том, что я не прикопал растений так, как рекомендовали мне книги.
Растения же были плохо упакованы. Корешки — самая нежная часть растения — не были обложены мокрым мхом. Они, как рыба, вынутая из воды, стали умирать от губительного сухого воздуха. Я же не принял всех мер, чтобы их оживить. Поэтому растения стали гибнуть одно за другим; одно — раньше, другое — позже. Они не имели в себе достаточно сил, чтобы бороться с уральскими морозами.
Меня радовали только вишни. Во второй половине мая они зацвели. Особенно много было цвета на местной уральской вишне. Ростом она доходила мне всего до пояса. Настоящий карлик! Вся в цветах, стоит как пышный букет.
У вишни шпанки цветы были самыми крупными.
После работы я часто садился в складное садовое кресло и любовался цветением вишни. Невольно вспоминались слова поэта:
Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят...
Уже отцветали вишни, как вдруг в конце мая пал сильный иней. Вода в кадке замерзла. Температура упала до 2,2 градуса ниже ноля. Цветы и завязи плодов померзли, и только кое-где внизу, у самой земли, под прикрытием верхних ветвей, сохранились живые цветы.
Они-то и дали нам первые ягоды. На местной вишне висели мелкие ягоды, кисловатые на вкус, зато на шпанке встречались ягоды весом до семи грамм. „Ни разу она еще не давала ягод",— вспомнил я слова хозяйки. Теперь это уже была неправда. Шпанка дала свои первые ягоды.
На другое лето еще пышнее цвели вишни. Заморозков во время цветения не было.
Пришла к нам как-то соседка, увидела шпанку в цвету, так и ахнула:— „Ну и красота!" После того каждый раз просила: — „Покажите мне еще раз красавицу".
А мой отец, семидесятилетний старик, никогда сроду не видавший вишневых кустов с ягодами, все говорил мне:
— Разводи больше вишенья...
Дали вишни большой урожай.