ЮРИЙ СЛЕЗКИН. ГЛУПОЕ СЕРДЦЕ. Рассказы. Кн-во бывш. М. В. Попова. Петроград. Стр. 179. Ц. 1 р. 50 к.
В книжке г. Слезкина наберется несколько десятков драм и трагедий, столько же любовных романов, столько же философских поучений и т. д., и т. д. Однако отличительное свойство всего этого разнообразия и богатства — одно: на любой странице, на любом слове без малейшего сожаления можно со всем этим расстаться и никогда более к прерванному не вернуться. Но, с другой стороны можно и вернуться: сойти с вагона (это вагонная литература) на перрон, съестъ пирожок и опять отдаться книжке. Одно лишь представляется маловероятным: возможность два раза прочесть какой-либо рассказ из «Глупого сердца» г. Слезкина.
Г. Слезкин обычно, пишет явно подражая Тургеневу, но подражает он не просто и открыто, а все больше прикидывается: любителем любовных историй в Тургеневском вкусе, старинного дворянского уклада жизни, старинных нравов. Но как все это — чисто внешнее, надуманное, то и результаты получаются крайне неубедительные. Посмотрите, как г. Слезкин изображает старину: «Дом был очень велик и сколько бы гостей ни приезжало к старухе, всем находилось место, а во многие комнаты даже никто не захаживал. Убранство некоторых из них осталось прежнее, во вкусе восемнадцатого столетия: стены были расписаны по штукатурке или увешаны сверху до низу огромными темными картинами в золоченых рамах, среди которых можно было найти весьма ценные по достоинству живописи», — как слепо и серо звучит эта «словесность» без малейшего намека на живой конкретный штрих, идущий от глаза наблюдателя-художника, влюбленного в «натуру», а не от мемуарного штампа. И ясно видишь, что, кроме чернил, ничто автором не потрачено на это описание; вполне естественно, что и читатель потратит на «восприятие» этих картинок — несколько минут времени — и ничего более. А когда автор, ни мало не смущаясь, не чувствуя вздутости чувства, им руководящего, пишет: «история этой несчастной женщины несложна и коротка, но каждый раз я стыну от тоски и боли, когда вспоминаю о ней», — тогда невольно изумляешься размерам авторской безвкусицы. Впрочем, — быть может, не столь уж она искренна, и, так сказать, безотносительна: все дело в том, какого читателя имеет в виду автор (а он всегда его видит пред собою, всегда для него старается). Быть может, как раз такого именно читателя, который с рассеянной улыбкой минутного любопытства и посматривая в окно вагона, любит для пищеварения читать истории, о каких принято писать, что без тоски и боли, от которых автор якобы стынет, их и вспомнить невозможно. Г. Слезкин нашел и, вероятно, найдет своего читателя, но это тот худший читатель без вдохновения, которого всякий подлинный писатель-художник должен бояться, как огня.