.jpg)
.jpg){kind=link}
.jpg){kind=link}
На родинѣ ихъ такъ и зовутъ: «юзовцы»…
Въ Смоленскомъ, Ельинскомъ, Рославльскомъ уѣздахъ нѣтъ почти ни одной деревни, мало того — ни одной семьи, гдѣ не было бы юзовцевъ.
Въ деревнѣ, куда они пріѣзжаютъ на побывку или на праздники, юзовцы, рѣзко выдѣляются изъ толпы деревенскихъ парней своими пиджаками, гармониками и испитыми лицами.
Въ Юзовку уходятъ «на заработки».
Отправляются обыкновенно молодые здоровые парни, отъ семнадцати лѣтъ: мало-мальски пожилые люди не годятся для рудничной работы…
Не выдерживаютъ.
Поздней осенью изъ нѣкоторыхъ уѣздовъ Смоленской губерніи уходитъ почти все молодое населеніе деревни.
Уѣзжаютъ въ сопровожденіи бывалыхъ юзовцевъ и стараются по пріѣздѣ поступить на одинъ рудникъ къ землякам, чтобы веселѣе было работать…
Чтобы не такъ страшно было новичку въ шахтѣ…
Большею частью семьи остаются въ деревняхъ, но иногда артель юзовцевъ беретъ съ собою и женщинъ.
И остающиеся въ деревнѣ ждутъ получки.
Получки эти поддерживаютъ скудное деревенское хозяйство и безъ Юзовки плохо пришлось бы бѣлоруссамъ…
Первое время юзовецъ аккуратно шлетъ деньги и письма съ многочисленными поклонами сельчанамъ.
Никого не забываетъ…
Потомъ… потомъ иногда случается, что все рѣже и рѣже приходить повѣстка съ почты…
И ни слова на письма.
Тогда изъ деревни идутъ письма къ юзовцу и в нихъ сама вопіющая нужда съ раскрытыми крышами, съ податями, съ голоднымъ плачем…
Каждое воскресенье старики идутъ на почту справляться:
— Нѣтъ-ли вести…
И уходятъ съ грустно поникшими головами…
Отъ земляковъ уже узнаютъ грустную правду: парень спился, задолжалъ, обносился и пропадаетъ…
И нѣтъ ему иногда возврата!
Юзовка растлѣвающе, Юзовка ужасно дѣйствуетъ на неиспорченную рудничной цивилизаціей молодую деревенскую натуру…
Въ деревняхъ уже начинаютъ побаиваться проклятыхъ заработковъ и только нужда неумолимая и безвыходная заставляетъ отпустить парня въ Юзово…
Проклятыхъ…
Работать, — дни и ночи работать въ вѣчномъ мракѣ, быть погребенными далеко отъ солнца, не видѣть яснаго неба и знать, что каждый разъ смерть стоитъ за плечами…
Развѣ это не каторга?
Спускаться въ шахту, отравленную и насыщенную газами, лежать на мокрой землѣ, впитывать въ себя угольную пыль, въ молодые годы убивать здоровье въ подземельѣ, чтобы выйти оттуда съ испорченными легкими, разбитым…
Развѣ это не каторжная жизнь?
Отчаяніе охватываетъ рудокопа…
И онъ запиваетъ…
Юзовскіе кабаки полны пропойцами самаго безшабашнаго вида…
Они внушаютъ жалость.
Но не вините ихъ.
Это — живыя жертвы рудниковъ, выброшенныя изъ глубоких нѣдръ, изъ мрачныхъ и сырыхъ шахтъ.
Это «пропащіе»…
Они были молодыми и сильными, были веселыми и здоровыми, но шахты взяли и здоровье, и силу, и молодость…