Эта песня — песнь священная,
Но поймут её немногие.
Помнишь, вольная и пленная,
Наши луны круторогие?
5 Грудь твоя была лишь очерком,
Не достигшим полногроздности,
Лишь рисунком, детским почерком,
С нею взор мой был в созвёздности.
Ты волнами златокудрыми
10 Скрыла зори, в нежной шалости.
Нам река словами мудрыми
Навевала кротость жалости.
Лепетала: «Утоплю ли я!»
Ворковала: «Забаюкаю!»
15 О, Елена! Ева! Юлия!
Всклики с звёздною наукою!
Ещё ранее, как гротами
Мы утешились, счастливые,
За слоновыми охотами
20 Рисовал быков и нивы я.
Мы играми обелисками,
Заслонялись пирамидами,
И в богов бросая дисками,
С ними мерялись обидами.
25 Мы для нищенства грядущего
Трою гордую встревожили,
И былое, в силу сущего,
Жгли, и трижды сон умножили.
Вот, летят тысячелетия,
30 Четверня неукротимая,
И сияю в лунном свете я,
И гляжу с тобой из дыма я.
Мы друг другом зажигаемся,
То весёлыми, то грозными,
35 Вместе в пропасть мы свергаемся,
Если Рок велел быть розными.
И пространства чернозёмные
Превратив с тобою в житницы,
Мы вгляделись в ночи тёмные,
40 В дом Сибиллы, вещей скрытницы.
Возлюбив светила дальние,
Стали тихи, стали кротки мы,
Жизнь блеснула нам печальнее,
Взяли посохи и чётки мы.
45 Плащ надев, с Крестом как знаменем,
Я пошёл на бой с неверными,
Ты ж осталась — тихим пламенем
Быть над днями равномерными.
И на все четыре стороны,
50 В даль, где светит грёза жгучая,
Век летят на битву вороны,
Ткётся сказка, сердце мучая.
К. Д. Бальмонт. Белый зодчий. — СПб: Издательство «Сирин», 1914