ЭРМИНИЯ СЛЕПАЯ,
правитьДети помещика той деревни, где происходит действие.
ЭРМИНИЯ слепая от рождения 11-ти лет.
ЭРНЕСТ 13-ти лет.
ИППОЛИТ 10-ти лет.
ЮЛИЯ 8-ми лет.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
правитьВот уже другой год, как нет нашего милого Эрнеста! Другой год, как мы встречаем без него день Папенькиного рожденья! Встречаем — но не празднуем его, как прежде!
Да, я помню; как в этот день у нас бывало весело! А ныньче так скучно! Маменька все плачет, и Папенька с нею!
Помнишь ли ты, Ипполит, тот нещасный день, в который мы лишились нашего Эрнеста.
Можно ли забыть его!
Я совсем не помню, Эрминия, раскажи мне.
Ты счастлива, Юлия, что будучи мала, не умеешь чувствовать нашей горести! Ты не знаешь, какого брата мы потеряли!
Я его чуть помню. Он был такой добрый, тихий — и всегда за меня заступался, когда ты, или Ипполит, чем нибудь меня обижали. Но скажи мне, Эрминия, как случилось это несчастие?
Этому теперь другой год. — Эрнесту было тогда 11-ть лет. Один из Папенькиных друзей гостил у нас здесь; он был человек нездоровый, но любил очень заниматься чтением, и для того выписывал себе из Петербурга разные книги, журналы и газеты. Эрнест любил учиться и просил у него дозволения читать книги, которые можно, и Петербургские ведомости. Однажды водил он меня по саду — я очень устала, он посадил меня под любимое свое дерево, и сказал мне: "Отдохни здесь, Эрминия, я только дочитаю последний лист газет, и пойду с тобой, куда хочешь: " помолчав несколько минут, Эрнест бросается ко мне на шею. — Милая Эрминия! Проси Бога, чтоб он помог мне в моем намерении! «Я чувствовала, что слезы его лились по лицу моему; спрашиваю: что с ним сделалось? Но он отвечал мне: забудь эту минуту, и не говори никому ни слова. Потом поцеловал меня, пошел гулять со мною, и весь вечер был веселее обыкновенного. Но на другой день я слышу, маменька спрашивает его: „Что ты Эрнест так бледен, уныл — здоров ли ты? — Здоров Маменька, отвечал он ей — и эти вопросы продолжались несколько дней. Маменька ужасно беспокоилась. — Вот вскоре приближался день его рожденья, он обыкновенно просил себе в подарок книг, нот, или оригиналов для рисованья, но в этот раз, когда Маменька спросила его, чего он желает, он отвечал с восторгом; денег Маменька! Ради Бога больше денег!“ Маменька думала, что он узнал о каком нибудь бедном семействе — и хочет помочь; посоветовавшись с Папенькой, они подарили ему 50 руб. чем он был чрезвычайно доволен. Но после того он сделался гораздо грустнее прежнего! Несколько дней спустя, однажды вечером, когда мы пошли спать, Эрнест, прощаясь с Маменькой, заплакал и сказал ей:,,я болен Маменька! я не знаю, что со мной будет, благословите меня!» Мы все зарыдали — тут он обнял меня и сказал: ах Эрмпния! Как дорога ты своему брату! И с этими словами побежал в свою комнату; мы не знали, что делать — Папенька и Маменька не почивали долго; но мы, как дети, заснули. Маменька два раза приходила смотреть его; он, казалось, спал и она успокоилась. Поутру рано Ипполит проснулся, видит, что Эрнеста на постели нет; — он встал и думал, что уже поздно, идет к Маменьке, она почивает --люди все спят, он кличет Эрнеста. Эрнеста нет? он прибежал ко мне, велел меня разбудить, мы идем в сад, ищем, плачем, зовем, зовем Эрнеста — Эрнеста нет! и до сих пор нет его! (плачет:), Я расказала тогда Маменьке, что он говорил мне в саду, она хотела видеть газеты, но их уже не было; Папенькин приятель увез их с собою.
Но как же не видал его доброй наш учитель Г-н Валькур? — ведь он спал с ним в одной комнате?
К нещастию, он поехал тогда на два дня по делам своим к одному из наших соседей; — при нем верно бы этого не случилось; Эрнест так любил его! За то и до сей минуты Г-н Валькур не может вспомнить без слез о милом Эрнесте! Маменька также, и я не имею никакого себе утешения!
Кто без Эрнеста может быть из нас счастлив! (Под окном с большой дороги слышен голос.) Подайте Христа ради! — (Ипполит бежит к окну.)
Кто там, Ипполит? --дайте мне руку; где окно? —
Бедный мальчик, Эрминия, просит милостины; я пойду приведу его сюда; как он озяб. (Убегает.)
А я пойду принесу все мои деньги. Юлия, дай мне руку. (Они уходят тихо в одну сторону — а с другой Ипполит входит с мальчиком.)
Бедненький! он болен, и как перезяб! побудь здесь, дружочек, я тебе вес принесу. (убегает.)
Наконец, я увидел кров родных моих! увидел милого Ипполита, который добр по прежнему, а потому он мог утешать Маменьку во время моего отсутствия! Увижу мою Эрминию, которую люблю больше самого себя! (осматривает все.) Вот та комната, где я всегда игрывал на скрипке и она слушала меня? (подходит к фортепиано;) фортепиано не те! (берет скрипку) и скрипка не моя! Не ужели все то переменили здесь, что могло напоминать обо — мне? — Ах! конечно я виноват в глазах моих родителей, но Бог видит сердце мое! Он поможет окончить мое намерение, и тогда они простят меня (берет скрипку, пробует играть тихонько, кладет; — садится за фортепиано — потом встает и начинает петь.)
Хоть я и в нищенской одежде,
Но льзя --ль меня щастливей быть?
Когда я в сладостной надежде
Семейству щастье возвратить!
Сухою корочкой с водою
Недели две питаюсь я;
А как доволен сам собою!
И как сыта душа моя.
У многих богачей на свете
Всегда прекраснейший обед;
Но щастье где? Лишь на примете!
А горести за ними в след.
И так сухарь с водой не могут
Из сердца радость истребить,
А сыр с Шампанским не помогут
Тоски душевной утолить!
Вот тебе дружок — выпей рюмку вина, согрейся, пообедай, возьми себе это платье, и Бог с тобою: (тарелку ставит на стол, рюмку подает Эрнесту, платье кладет на кресла. Эрнест выливая вино заедает, кланяется Ипполиту; во все продолжение сей сцены Эрнест должен притвориться немым, и отвечать знаками на вопросы Ипполита.)
Сколько тебе лет? (Эрнест показывает пальцами 13.) Есть ли у тебя отец и мать? (Эрнест делает знак головою: да.) Где же они? — (Эрнест показывает рукою: здесь.) братья и сестры? (Эрнест тоже показывает: здесь.) Какой ты чудак! Ты показываешь, будто вся семья твоя здесь? — (Эрнест делает знак головою: да.)
Отвечай же мне, ведь ты не немой; я хочу поговорить с тобою, мне жаль тебя! Мне жаль всех бедных и больных!
Нет! я не жалок! Я объятиях моего Ипполита! Узнай меня! (Обнимает его.)
Эрнест! Милый Эрнест! Я побегу к Маменьке.
Выслушай меня сперва.
Я после выслушаю; прежде надо обрадовать Маменьку.
Для того — то я и прошу тебя подождать немного; скажи мне, здорова ли она и Папенька?
Здоровы, но грустны!
Что Эрминия, Юлия? — Милый наш Господин Валькур?
Все здоровы, и все не веселы!
Слава Богу, что здоровы; авось и веселы будут! Послушай, Ипполит: почти два года огорчал я вас неведением о себе; два года страдал я и сам, воображая горесть вашу! Ежедневно проливал слезы, но ни разу не раскаявался в поступке моем; потому что счастие семейства моего решило меня на все! Из этого можешь ты понять, что я удалился от вас с каким нибудь добрым намерением и употребил это время на такое занятие, которое будет приятно моим родителям; после я расскажу вам все, что со мной случилось, но теперь ты должен помочь мне в важном деле. Знает ли Эрминия, что я здесь?
Да она слышала, как ты просил милостыню, и велела привести тебя сюда, а сама пошла за деньгами, чтоб дать тебе!
Милая Эрминия! Все также добра, как и прежде; поди же, Ипполпт, за нею; скажи, что бедному мальчику пора идти; когда приведешь ее сюда, притворись, что ты прощаешься со мною, и будто бы я ушел. Потом начни говорить ей, что ты слышал сего дня Маменькнн разговор с Гоподином Валькуром, что здесь проездом из Санкт-Петербурга в пяти верстах от нас остановился глазной оператор, не более как на неделю, и желает узнать, нет ли в здешней окружности несчастных слепых, которых бы мог он вылечить. Что Маменька хочет послать за ним, но она боится предложить ей делать операцию. Есть ли Эрминия не будет соглашаться, проси ее, потом скажи ей: жаль что нет Эрнеста, он бы верно уговорил тебя! И сказавши это, посматривай на меня. Есть ли я сделаю такой знак, (показывая на фортепиано,) то отойди тихонько, сядь за фортепиано, и заиграй любимую ее песенку, которую…
Знаю, которую ты всегда игрывал на скрипке? Ах! она и теперь всякой день просит меня играть ее, и тебя вспоминает; но скажи мне, Эрнест, ты верно доктора привез с собою?
Что тебе до этого; поди за нею; смотри же Ипполит, скрой свою радость, чтоб никто не знал, что я здесь.
Мудрено, однако постараюсь. (Убегает.)
С каким нетерпением я ее ожидаю; Удержусь ли я, увидя Эрминию, не расцеловать ее! Как я думаю она выросла! Похорошела! Милая Эрминия! Я слышу — идут…. Боже! Какая минута!
Где бедный мальчик? Подойди ко мне. (Эрнест подходит с одной стороны, а она подает деньги в другую; Ипполит берет их.) На тебе, друг мой!
Он тебе кланяется.
Что-же он не говорит ничего?
Он точно немой, — от него ни слова не добьешься; ну прощай, мальчик, Бог с тобою!
Приходи опять дружок.
Уже он ушел. — Послушай Эрминия: я хочу кое что сказать тебе, только не испугайся.
Не об Эрнесте-ли что нибудь? Не о Маменьке ли?
О Нет!
Так говори смело, я ничего не боюсь.
Маменька говорила сего дня с Гоподином Валькуром, что она слышала, я не знаю от кого, будто в 2-х верстах отсюда остановился мимоездом из Петербурга глазной Оператор, который старается узнать, нет ли в здешней окружности несчастных слепых, которых бы мог он вылечить. Маменька хочется послать за ним, но она думает, что ты побоишься сделать операцию.
Я не боюсь, но не хочу сделать ее!
Как Эрминия! Неуже-ль ты не хочешь получить зрения? Вообрази себе радость твою, когда ты увидишь Маменьку!
Ипполит! Обрадуюсь ли я, увидя Маменькины слезы, которые, говоришь ты сам, она ежедневно проливает об Эрнесте? Нет, ее горесть убивственнее для меня слепоты моей.
Ах, Эрминия, ты не видывала света, и потому не знаешь, как трудно не видать его.
Что делать?
Богу так угодно,
Чтоб вечно мне слепою быть;
Но сердце ведь мое свободно
Всех вас и Маменьку любить.
Глаза мои не видлт света
И в нем не видят ничего;
Но сердце видит два предмета,
Их любит более всего.
Природы ты красот не знаешь,
Не знаешь, сколь любезен свет.
Напрасно им меня пленяешь:
Я слышу — истины в нем нет.
Я тоже слышу, но не должно
О людях маленьким судить.
А почему-ж? И детям можно
Худое с добрым различить.
Но послушай, Эрминия, есть ли бы Эрнест был здесь, ты верно бы на все согласилась?
Да, Ипполит, признаюсь тебе, что один Эрнест на свете мог бы уговорить меня! Счастие увидеть его решило бы меня на все. И притом вспомни еще, что при Эрнесте я бы увидела не горесть, а радость на лице Маменькином. (При начале ее ответа Ипполит уже садится за фортепиано, а Эрнест берет скрипку, и при последнем ее слове начинает играть любимую ее песню.)
Боже мой! Что я слышу! — Эрнест! Эрнест! Это ты — сердце мое узнало тебя! Подойди ко мне, из жалости подойди скорее (ищет его руками, Эрнест бросает скрипку и бежит в ее объятия.)
Эрминия, милая Эрминия!
О Эрнест! как тяжело быть слепою! я не вижу тебя!
От тебя, друг мой, зависит чрез несколько минут увидеть твоего Эрнеста, и то, чтоб Маменька простила его.
Это от меня зависишь? Скажите, что мне делать? Я на все готова.
Ничего больше, как согласиться сделать операцию. — Доктора нам не нужно; выслушай меня. Ты верно помнишь тот день, когда гуляя с тобою в саду, я посадил тебя, и просил подождать, покуда я дочитаю газеты; что же я тогда увидел в них? — «Один славный глазной Оператор, объезжая многие Российские города, желает иметь при себе несколько бедных мальчиков, и сирот, которые странствуя с ним, будут иметь приличное содержание по состоянию их, а вместо денежной платы, каждой мальчик по истечении двух лет получит вознаграждение — знание его искусства.» Эрминия! Прочтя это, мог ли я колебаться хотя одну минуту? — Я тотчас решился, но одно страшило меня: я не находил возможности добраться до Петербурга. — Однако Богу угодно было благословить намерение мое — и он подал к этому средство; за два дня до рождения моего, узнал я, что брат кормилицы моей, унтер-офицер в Гвардейском полку, приехал к ней повидаться и через пять дней едет назад. Я вздумал просить его взять меня с собою. — Зная, что без денег в здешнем свете не много сделаешь, я убедительно просил их у Маменьки в подарок себе на день моего рождения, и когда получил 50 руб., то побежал к этому унтер-офицеру, упросил его, подарил ему 25 руб. и дело кончено. — Не буду говорить тебе о тех жестоких минутах, когда я бежал из дому родительского. — Они были ужасны! — Но одна мысль: ,,Это для тебя Эрминия!" облегчала их; — и так я уехал с ним; дорогою истратил последние деньги — и ни с чем явился в Петербург; — отыскал Господина Оператора по выписке моей из газет, сказал ему, что я бедный сирота, и он охотно взял меня к себе. Много терпел я от него; он быль человек строгий, взыскательный, я переносил все капризы его с большою кротостию, и он очень полюбил меня. Наконец, не дождавшись срока, чувствуя себя довольно сильным в искусстве моем, я решился тихонько уйти от него и добрел до вас кое как милостию добрых людей; — когда очень уставал я, то попутчики из добросердечия позволяли мне доехать от станции до другой, я кормился мирским подаянием — последние три дня, я не шел, но бежал без памяти, чтоб поспеть к нынешнему дню, — и сделать Папеньке самый лучший подарок, возвратить зрение милой нашей Эрминии! Теперь мы будем счастливы, и все забыто.
Но я никогда не забуду!
Милая Эрминия, вознагради все труды мои — решись поскорей сделать операцию и через 10 минут ты увидишь меня, Маменьку, и увидишь ее в слезах восторга, а не горести.
Я на все согласна, — пойдем в Ипполитову комнату.
Не зашел бы Господин Валькур?
Его нет дома — будь спокоен (Эрнест уводит Эрминию.)
Боже мой! Помоги ему, помоги ей.
Ипполит! ты в слезах? На коленях! Ты верно также хочешь уйти от нас; я сию минуту побегу к Маменьке (убегает; в ту минуту слышен за дверьми голос Эрминии: Эрнест пусти меня, я xoчy всех видеть.)
Господи! благодарю Тебя! Ты возвратил мне Эрнеста! Ты возвратил мне зрение, чтоб увидеть его! (встает, обнимает Ипполита) это ты Ипполит? —
Друг мой! Позволь завязать глаза, лишняя минута, особенно сильная радость могут быть для тебя вредны!
Подожди Эрнест! Дай мне на все нарадоваться. (Поет.)
На все предметы я взираю
С восторгом сладостным души
Лишь только знать теперь желаю,
Как в свете люди хороши? —
Дай Бог, чтоб ты не заблуждаясь
В семнадцать лет — от всей души
Сказала б, жизнью наслаждаясь:
«Как люди в свете хороши!»
Под старость также я желаю,
Чтоб ты в спокойствии души
Могла сказать: "я очень знаю,
Что люди в свете хороши! "