Эрик XIV (Стриндберг)

Эрик XIV
автор Август Стриндберг, пер. Е. Барсовой

Оригинал: швед. Erik XIV, опубл.: 1899. — Перевод опубл.: 1899. Источник: az.lib.ru

Август Стриндберг

Эрик XIV

Действующие лица:

Эрик XIV.

Георг Перссон.

Сванте Стуре.

Нильс Стуре.

Эрик Стуре.

Нильс Гиленшёрн.

Дарин Монсдоттер.

Мать Георга Перссона.

Агда.

Мария, её дочь, трех лет.

Герцог Иоганн.

Катерина Стенбок — вдова Густава Вазы. Герцог Карл.

Педер Веламсон, племянник Георга Перссона.

Офицер Макс.

Сторож при мосте.

Придворный.

Монс, отец Карин.

Лейонхуввуд.

Стенбок.

Действие I: Терраса перед замком.

Действие II: В доме Георга Перссона.

Действие III: Карт. 1-я: Берег Медарского озера. Карт. 2-я: Зал в Упсальском замке. Карт. 3-я: Та же.

Действие IV: Карт. 1-я: В доме Монса. Карт. 2-я: Комната в башне. Карт. 3-я: Зал в Стокгольмском замке.

Акт I

Площадка перед Стокгольмским дворцом. В глубине сцены балюстрада с тосканскими колоннами; между колоннами фарфоровые вазы с цветами. На заднем плане деревья; между ветвями деревьев виднеются верхушки мачт, украшенные флагами. Совсем вдали — колокольня и фасад замка. На площадке: кусты, скамьи, стулья и столы.

Карин сидит у стола и шьет.

Макс стоит около неё, опершись на алебарду.

Карин. Не подходи близко! Король сидит у окна наверху и наблюдает за нами.

Макс. Где же?

Карин. Направо; ради Бога, только не смотри туда!.. Ты еще долго будешь дежурным?

Макс. Еще с полчаса!

Карин. Ну, тогда говори! Макс, родной мой, друг моей юности…

Макс. А когда-то ты называла меня своим «милым»!

Карин. Теперь я не смею об этом вспоминать, я стала недостойна твоей любви!

Макс. Зачем же ты так сделала? Ведь ты не любишь своего любовника?

Карин. Что значит любить? У меня была к нему материнская любовь. Первое время мне было его жаль, он напоминал мне мою последнюю куклу — «Бледную Слепую», — я так и называла его. Я покорялась свой судьбе потому что при мне он чувствовал себя сильнее и покойнее, радовалась также, что мне удается пробуждать в его душе добрые чувства, и сама становилась лучше, благодаря любви его ко мне. Теперь же мне делается просто страшно: он слишком преувеличил мои достоинства — стал считать меня чем-то в роде своего ангела-хранителя. Представь себе, что, если вдруг у него откроются глаза и он заметит всё мое ничтожество… Увы! Как он тогда возненавидит меня, какой я покажусь ему лицемерной и лгуньей! Боже мой! Отодвинься, Макс! Он пошевельнулся!

Макс отодвигается. Я встретил вчера твоих отца с матерью!

Карин. Да? Ну, что же мать?

Макс. Всё то же.

Карин. Она всё презирает — королевскую любовницу. Что ж, она права; да впрочем, и я не виновата. А все-таки тяжело! Ну, а отец?

Макс. Тот грозился, что, если еще раз встретится с тобой на мосту, то собственноручно сбросит тебя в воду.

Карин. А сестры-то, знаешь, перестали со мной кланяться! Видно, у всех свое самолюбие — и у бедняков и у нас, погибших!

Макс Бросай всё и уйдем вместе!

Карин. Чтобы мой позор пал и на тебя?

Макс. Нет; этот позор я уничтожу священным союзом брака…

Карин. А мои дети!

Макс. Они станут и моими.

Карин. Ты так хорошо говоришь, Макс, что я тебе верю; но…

Макс. Тише, я вижу там, в кустах, нас подслушивает пара ушей, и этой паре ушей самое бы настоящее место — на виселице…

Карин. Георг Перссон — он был в опале, а теперь опять старается подслужиться к королю.

Макс. Ты не должна этого допускать!

Карин. Если бы я могла! Все воображают, что я всесильна, а между тем я совершенно бессильна.

Макс. Уйдем!

Карин. Не могу, — Эрик говорит, что если я его брошу, то он умрет.

Макс. Да пускай умирает!

Карин. Нет! Ни ему и никому другому не следует желать смерти — за это Бог наказывает! Теперь иди, Макс, а то Георг нас подслушивает!

Макс. Нельзя ли нам встретиться сегодня вечером где-нибудь в укромном месте, чтобы никто нам не мешал продолжать наш разговор?

Карин. Нет, не надо! Нельзя!

Макс. Карин, ведь ты прекрасно знаешь, что король собирается жениться! А как ты думаешь, что тебя ожидает тогда?

Карин. Зачем раньше времени думать, — тогда я и решу, как мне поступить!

Макс. Тогда будет уже поздно! Вспомни Генриха VIII, отца Елизаветы Английской; из его фавориток ни одна не осталась в живых, все погибли на эшафоте. А теперь дочь этого зверя сделается твоей королевой! Уже одно твое существование будет для неё оскорблением, а конечно она сумеет от тебя отделаться!

Карин. Какой ужас! Уходи скорей и не смотри наверх; он уже на балконе…

Макс. Как ты можешь это видеть?

Карин. В зеркале, в моем рабочем ящике! Иди, он уже тебя заметил и собирается чем-то в тебя запустить…

Громадный гвоздь падает около Макса.

Макс. Гвоздь! Уж не принял ли он меня за троля?

Карин. Бог его знает! Он верит во все злые силы и ни в одну добрую! Уходи теперь поскорее, ради Христа!

Макс. Хорошо! Позови меня, Карин, когда я буду тебе нужен!

Карин. Ступай скорее, пожалуй, вслед за гвоздем полетит сейчас и молоток!

Макс. Что он сумасшедший что ли?

Карин. Молчи! И уходи, уходи как можно скорей! Макс уходит.

Георг Перссон сначала показывается между деревьями, потом вы ходить из рощи.

Карин. Что вам здесь надо?

Георг Перссон. Вас, фрекен; у меня есть для вас и хорошие и важные новости.

Карин. Разве от вас можно ожидать чего-нибудь хорошего?

Георг Перссон. По отношению к другим иногда случается, по отношению к себе — никогда!

Карин. Говорите, только смотрите, чтобы король вас не заметил, — он на балконе, — не оглядывайтесь!

Георг Перссон. Напрасно мой король всё еще гневается на меня: ему не найти более преданного друга, чем я…

Карин. Особенно, судя по вашим словам!

Георг Перссон. Я сам знаю, что мне редко случается сделать что-нибудь хорошее, но уж если случится, так я не ставлю себе это в заслугу. Слушайте же, фрекен! Сватовство короля в Англии не удалось. Это чрезвычайно важно для вас и для ваших детей, для государства же…

Карин. А это правда?

Георг Перссон. Как то, что я существую. Послушайте! Король еще не получал этого известия. Берегитесь сообщать ему о нём! Постарайтесь только находиться вблизи в момент предстоящего ему удара, — эта разбитая надежда потрясет его до глубины души!

Карин. Я чувствую, что вы теперь говорите правду и что вы действительно друг мне и королю!

Георг Перссон. Да, но он-то не друг мне!

Железный молоток летит в Георга Перссона, но не попадает в него.

Георг Перссон поднимает молоток, целует его и кладет на стол. Жизнь за моего короля!

Карин. Уходите, а то он вас убьет!

Георг Перссон. Пускай!

Карин. Он сегодня капризен! Берегитесь! Летит горшок с цветами, но опять мимо.

Георг Перссон. Он бросает мне цветы! Срывает один цветок, нюхает и засовывает в петличку.

Эрик сверху смеется. Ха, ха, ха!

Георг Перссон. Он смеется!

Карин. Уж. год, как я не слыхала его смеха Это хороший признак!

Георг Перссон кричит наверх. Еще! еще! Летит стул и разбивается. Георг Перссон собирает обломки и рассовывает их по карманам.

Карин смеется. Это уж чересчур!

Георг Перссон. Пускай я буду придворным шутом, если сами боги неспособны развеселить моего господина!

Карин. Не наступите на гвоздь, Георг!

Георг Перссон (снимает башмаки и наступает на гвоздь). Даже голыми ногами, если это позабавит моего господина!

Эрик сверху. Георг!

Георг Перссон. Георг в опале!

Эрик. Георг, постой! Не уходи!

Карин Георгу. Не уходите! Целый ворох башмаков подушек и платков летит сверху.

Эрик. Ха, ха, ха, ха! Георг, подожди, я сейчас сойду вниз!

Георг Перссон Карин. По первому его требованию я буду здесь.

Карин. Боюсь, не пришлось бы мне раскаяться, но я сама вас прошу теперь остаться, Георг! Эрик и без того несчастен, а когда он узнает о своей неудаче, ему будет еще хуже!

Георг Перссон. Эрик совсем не несчастен, а просто скучает, короли же никогда не должны скучать — они тогда становятся опасными. Я не дам ему скучать; мне надо еще зайти по делу, надо…

Карин. Постарайтесь быть около в момент катастрофы, а то она обрушится на всех нас!

Георг Перссон. Я один встречу бурю, — я уже к этому привык, я всегда был козлом отпущения за все его промахи!

Карин. Георг! Одно слово! Вы слышали мой разговор с офицером Максом?

Георг Перссон. От слова до слова!

Карин. Я вас боюсь, но нам необходимо быть друзьями!

Георг Перссон. Это единственный верный путь!

Карин. Только не раскаяться бы мне!

Георг Перссон. Фрекен, мы с вами связаны самыми тесными узами, узами крови, видите ли, а они прочны! Уходит.

Эрик входит справа, одновременно с ним придворный — слева.

Придворный. Ваше величество!

Эрик. Говори!

Придворный. Еврей Нигельс просит позволения войти и показать готовые регалии.

Эрик. Пусть войдет! К Карин. Карин, сейчас ты увидишь нечто великолепное!.

Ювелир Нигельс с кожаным футляром в руках.

Эрик. Здравствуй, Нигельс! Ты аккуратный человек-- это я люблю! Указывая на стол. Положи сюда!

Нигельс кладет футляр на стол и достает из него золотую корону, усыпанную бриллиантами.

Эрик. Ах. Хлопает в ладоши. Взгляни-ка, Карин!

Карин, продолжая работать. Я вижу, мой друг! Очень красиво!

Эрик. Смотри, Шведский Лев склоняется перед Английским Леопардом!

Карин. Эрик, Эрик!

Эрик. Что-ты?

Карин. Для кого эта корона?

Эрик. Для юной королевы Британской и моей! Когда через море мы подадим друг другу наши руки, когда Норвегия обнимется с Данией, — вся Европа будет наша! Вот значение этих шести дуг с шестью бриллиантами! Берет корону и хочет ее надеть на голову Карин. Попробуй, не тяжела ли она?

Карин, уклоняясь. Наверно, тяжела для меня!

Эрик. Дай же примерить! Ну, будешь ты слушаться!

Карин. Если Эрик от меня требует только послушания, я, как всегда, его покорная раба!

Эрик надевает ей на голову корону. Взгляни, как к тебе идет! Посмотрись в зеркало. В твоем рабочем ящике есть зеркало; твой господин его великолепно изучил. Послушай-ка, здесь был Георг? Куда же делся этот сумасброд?

Карин. Он испугался гнева своего господина!

Эрик. Ах, гнева! Стоит ли об этом говорить! Разве я злопамятен? Ведь послал же я в качестве свата молодого Стуре, несмотря на то, что во время войны с Данией он оказался изменником и был в опале!

Карин. Теперь мне можно снять корону?

Эрик. Не перебивай, когда я говорю! Конечно, многие обвиняли меня в несправедливости по отношению к Стуре, но я не обращаю на это внимания, а между тем… В раздумье опускает голову, потом рассеянно озирается и пристально смотрит вдаль, погруженный в свои мысли.

Королева-вдова проходит несколько раз взад и вперед по сцене без определенной дели.

Эрик приходит в себя. Что вам здесь угодно, мачеха? Будьте любезны, гуляйте около замка! Прошу вас.

Королева-вдова взглядывает на Карин, та смущается.

Эрик, срывая корону с головы Карин. Швеция, Норвегия, Дания, Англия, Шотландия и Ирландия! Вот что значат шесть бриллиантов!

Ювелир Нигельс отходит в глубину сцены.

Королева-вдова. Эрик!

Эрик. Король Эрик, если позволите!

Королева-вдова. И королева Карин, может быть.

Эрик. И королева Елизавета, смею вас просить. Или Мария Шотландская, или Рената Лотарингская, а в худшем случае Кристина Гессенская!

Королева-вдова. Ты не так страшен, как жалок. Несчастный Эрик!

Эрик. Пожалуйста, не обращай внимания на бабью болтовню, Карин; она считает меня неудачником, а не знает того, что я держу в руках шесть королевств; да, потому что Стуре писал мне из Англии, что мои шансы там более чем блестящи — да, более чем блестящи! Он с минуты на минуту должен быть здесь. Кстати, сегодня ночью я всё это видел во сне! Гм! Да иначе и быть не может! Ведь правда, ты меня так любишь, Карин, что тебя только может радовать мой успех?

Карин. Меня, конечно, радует твой успех, но от твоих неудач я страдаю больше, чем ты сам, а между тем, каждый человек должен быть готов к неудаче.

Эрик. И я в том числе! Но ты себе представить не можешь, какую я затеял сейчас блестящую игру! Все четыре туза на руках! Нигельсу. Теперь ты можешь уйти, Нигельс; мы еще увидимся!

Герцог Иоганн появляется в глубине сцены.

Эрик. Иди, сюда, рыжий Ганс, ты, наверно, по делу! Сегодня я добр.

Карин. Ах, не связывайся ты с ним! Он такой злобный! Герцог Иоганн подходит.

Эрик. Брат мой, по зрелом размышлении, я решил исполнить твою просьбу. Катерина Польская будет твоей!

Герцог Иоганн. Милостивое разрешение моего короля на брак, к которому я стремлюсь всем сердцем, наполняет меня чувством радости и благодарности!

Эрик. То-то! Не забывай же и на будущее время, что ты сделался зятем короля, а твой сын — наследником трона Ягелло, благодаря одному из Базов! Я сделаю из Англии крепость для севера, ты должен сделать из Польши крепость для юга и запада, — дальнейшее можешь сам себе представить!

Герцог Иоганн. Государственные мечты моего высокого брата подобны полету орла, — где же мне, несчастному воробью, уследить за ними!

Эрик. Хорошо! Иди с миром и воспользуйся радостью господина своего, как он сам ей пользуется!

Герцог Иоганн. Простите, брат мой, но такой важный акт требует вашего письменного удостоверения, закрепленного вашей печатью!

Эрик. Ты как какой-нибудь фогт, — не способен верить на слово… ну, вот моя рука! А царица моего сердца будет свидетельницей!

Герцог Иоганн целует руку у Эрика, потом у Карин и быстро уходит. Благодарю!

Эрик к Карин. Ушел-то скорее, чем вошел. Мне всегда чудится, что за ним волочится лисий хвост. Как по-твоему — он фальшивый или нет?

Карин. Нет, я не нахожу.

Эрик. Твои симпатии к моим врагам уж что-то слишком очевидны!

Карин. Ты всех считаешь своими врагами, Эрик…

Эрик. Потому что все меня ненавидят, да! Впрочем и я их всех ненавижу! Слушай, Карин, о чём это ты болтала с этим офицером?

Карин. С Максом? Он мой родственник.

Эрик. Тебе неудобно быть в близких отношениях с каким-то солдатом.

Карин. А кто же я-то, как не солдатская дочь; чем мне гордиться, — уж не тем ли, что я сделалась фавориткой?

Эрик. Фавориткой короля!

Карин. Эрик, Эрик!

Эрик. Я говорю правду…

Карин. Как же ты назовешь наших детей?

Эрик. Моими детьми, — это другое дело…

Карин. Как же другое?

Эрик. Ты желаешь ссориться? Да?

Карин. Нет, нет, нет! Если бы я только могла всё высказать!

Эрик. Где Георг? Когда ты желаешь ссориться, Георг мне необходим. Он один понимает все скрытые изгибы моей души, угадывает все мои мысли; он мой брат и друг, потому-то ты его и ненавидишь!

Карин. Это неправда, хотя бы уж потому, что он умеет развлечь моего господина…

Эрик. Теперь уж это стало неправдой! Что же случилось? Верно, он бранил меня!

Карин. О, Боже мой! Какой ты несчастный, мой Эрик, бедный мой Эрик!..

Эрик. Бедный? Я? Стыдись!

Придворный входит. Господин Нильс Стуре свидетельствует свое почтение и просит позволения войти.

Эрик. Наконец-то!

Карин поднимается с места. Мне уйти?

Эрик. Нет, останься! Или ты завидуешь своему бедному Эрику?

Карин. Боже, сохрани! Разве можно ему завидовать!

Эрик. Твоя дерзость, наконец, переходит всякие границы! Берегись, Карин. Боги не любят дерзких.

Сванте Стуре, Нильс Стуре и Эрик Стуре.

Эрик. Это что за шествие! Господин Нильс, вы предводительствуете обычным или триумфальным шествием!

Сванте Стуре. С позволения вашего величества, нашего короля…

Эрик. Пусть говорит Нильс, наш королевский посол. Он, вероятно, не выполнил своей миссии, если является с двумя свидетелями…

Сванте Стуре. Нет, это не так; но дорого стоивший и печальный опыт, о котором грустно вспоминать, научил меня, главу семейства Стуре, совершать все общественные дела гласно, чтобы не давать повода злоречивой молве перетолковывать и искажать вполне ясные поступки и слова!

Эрик стоит у стола с короной. Уж не желаешь ли, ты, Сванте, из мести отравить мне самый прекрасный и великий день моей жизни, напоминая мне о преступлении своего сына, которое из милости я простил ему?

Сванте Стуре. Г. Нильс никогда никакого преступления не совершал!

Эрик. С нами крестная сила! Человек в военное время отказывается исполнить возложенное на него поручение, и это по-вашему…

Сванте Стуре. Он отказался только совершить бесчеловечный поступок!

Эрик. Война всегда бесчеловечна а кто не имеет, мужества колоть врагов, тому надо сидеть дома за печкой. Ну, довольно об этом! К делу, г. Нильс, идо-вольно!

Нильс Стуре. Ваше величество, тяжело мне передавать вам возложенное на меня поручение…

Эрик. Где письмо?

Нильс Стуре. Никакого письма нет; к сожалению — только устный ответ, и я принужден сильно смягчить его, чтобы не оскорбить ваш слух?

Эрик. Отказ?

Нильс Стуре после паузы. Да!

Эрик. Ты доволен, дьявол!

Нильс Стуре. Боже сохрани, нет…

Эрик. Ты же смеешься, втихомолку, чёрт!

Сванте Стуре. Нет, он не смеется!

Эрик. В душе он смеется! И ты, старая шельма, смеешься! Вы все трое смеетесь! Карин, ты видишь, что они надо мной смеются?

Карин. Нет, клянусь всем святым…

Эрик. И ты заодно? Это какой-то адский заговор! Вон, вон, вон, убирайтесь к дьяволу! Вон, черти! Вон! Запускает сначала короной, потом всеми сброшенными раньше предметами вслед удаляющимся Нильсу и Эрику.

Сванте Стуре остается на месте. Горе той стране, которою правит безумный король!

Эрик. Это ты меня-то, своего короля, называешь безумным! Ах, ты, мерзавец, собачий сын!

Карин. Эрик, Эрик!

Эрик. Замолчи!

Сванте Стуре уходит. Помилуй нас, Боже!

Эрик. Но уж я-то тебя никогда ни помилую, будь уверен.

Эрик к Карин. Теперь ты довольна, да? Ну, отвечай же! Впрочем, не надо — я сам знаю, что ты теперь чувствуешь, что ты думаешь, что бы ты сказала, если бы посмела говорить. И как же тебе не радоваться: твоя соперница мне отказала, да еще всячески поносила меня. Ты намерена теперь совсем забрать меня в свои руки? Да? Воображаешь, что я погибаю, и собираешься меня утешать! Тебе ли меня утешить! Чернь посмеется над моей неудачей, а дворяне отпразднуют мое унижение! А уж если только я сегодня встречу твоих отца с матерью, я их собственноручно убью; вот кто порадуется-то! А мачеха! Я точно вижу, как она смеется и скалит свой беззубый рот, — у неё на верхней челюсти нет одного зуба, — должно-быть его выбил мой покойный батюшка. Вся страна сегодня ликует, все радуются, только один я! я! Ха, ха, ха!

Придворный входит. Господин Нильс Гиленшерн!

Эрик. А, Гиленшёрн! Слава Богу! Это преданный, единственный преданный мне человек! Внеси его на золотом кресле!

Карин встает. Можно мне теперь уйти?

Эрик. Да, убирайся к чёрту! Бросает ей вслед рабочий ящик. Иди, сплетничай на здоровье! Нильс Гиленшёрн входит.

Эрик. Вот он и Нильс! Приятно послушать умного человека после сумасшедших! Скажи-ка мне, Нильс, что это за история с Англией-то? Эта баба сумасшедшая что ли?

Нильс Гиленшерн. Нет, ваше величество, всё очень просто: её сердце, как говорится, принадлежит графу Лейчестеру — вот и всё, что я могу вам сказать!

Эрик. Ха, ха, ха! Он её любовник! Значит, она потаскушка!

Нильс Гиленшёрн. Несомненно, что молодая королева — не девушка.

Эрик. Его фамилия Лейчестер? Нельзя ли с ним покончить.

Нильс Гиленшерн. Конечно, можно за хорошее вознаграждение.

Эрик. Ты согласен?

Нильс Гиленшёрн. Я?

Эрик. Десять тысяч талеров! Идет?

Нильс Гиленшёрн. Я? Это шутка?

Эрик. Почему шутка? Можно эту сумму дать вперед!

Нильс Гиленшёрн. Неужели, ваше величество вы считаете меня способным сделаться убийцей!

Эрик. А вас это оскорбляет?

Нильс Гиленшёрн. Шведский дворянин…

Эрик. И шведский король! Уж не собираешься ли ты учить меня нравственности?

Нильс Гиленшёрн. Я шел сюда с другими намерениями, но если мой король так мало меня уважает, то я попрошу позволения удалиться.

Эрик. Изменник! И ты такой же изменник! Впрочем, вся эта дворянская шайка воображает себя умнее Базов. Убирайся к чёрту! Нильс качает головой и идет.

Эрик. Нечего головой-то трясти, а то я тебя так встряхну, что ты у меня с северо-запада увидишь все четыре стороны света! Нильс останавливается и смотрит на Эрика.

Эрик. Смотри, Смотри, не испугаюсь! Нильс качает головой и уходит.

*  *  *

Эрик один; ходит взад и вперед; ему попадаются под ноги разбросанные предметы, тогда он бросается на диван, покрытый тигровой шкурой, и начинает рыдать.

Георг Перссон подходит к Эрику и склоняет одно колено. Король мой!

Эрик. Георг, это ты! Я на тебя сердился, а теперь всё прошло! Садись и говори!

Георг Перссон. Спрашивайте, ваше величество!

Эрик. Не говори «ваше величество»! Говори со мной на ты! Тогда я становлюсь искреннее! Знаешь новость?

Георг Перссон. Никакой новости не знаю!

Эрик. Ну, так вот: я дал отставку английской королеве!

Георг Перссон. Почему же?

Эрик. Оказалось, что она потаскушка, у неё есть любовник, — словом дело кончено! Но меня бесит то, что Стуре воображают, будто она сама отказала мне, и повсеместно будут теперь распространять слухи о моем позоре!

Георг Перссон. Избави Бог!

Эрик. Георг, скажи, почему эти Стуре всегда становятся поперек дороги Базам? У то идет из поколения в поколение, — тут что-то роковое! Как по-твоему?

Георг Перссон. Трудно сказать. Честные люди всегда насколько простоваты, а Стуре принадлежит к роду убийц Энгельбрехта…

Эрик. Это мне не приходило в голову. Может-быть благодаря их преступлению им и не удавалось достигнуть престола?

Георг Перссон. К тому же в них течет кровь Эрика св. и Фолькушеров; словом, все надежды Швеции витали вокруг их купелей. Только тебе все-таки нечего их бояться. Ты видишь, что сама судьба, как говорится, благоприятствует Вазам!

Эрик. За что я их ненавижу! Если бы я сам знал! Может-быть, отчасти потому, что Сванте Стуре любил мою первую мачеху и до сих пор еще близок ко второй, а уж эту-то я безумно ненавижу!

Георг Перссон. Король и друг, как часто ты употребляешь слово «ненавижу», ведь, в конце концов, ты можешь сам внушить себе ненависть ко всему человечеству. Брось ты эту привычку! В слове заключается громадная сила; ты одурманиваешь себя им, как заклинанием! Произноси почаще слово «люблю», и ты убедишься в существовании любви.

Эрик. Это что-то новое, Георг; ты был там и видел ее?

Георг Перссон. Да, был.

Эрик. Это Агда, конечно!

Георг Перссон. Нет, не Агда, другая!

Эрик. Красива она?

Георг Перссон. Нет, в общепринятом смысле — даже дурна. Но раз, на одно мгновение передо мной мелькнул идеал, — как говорит Платон, — какое-то откровение, что-то вечное за человеческими чертами её лица, и с этих пор — гм! — я люблю ее.

Эрик. Как странно! Когда ты говоришь люблю, — ты этого прежде стыдился, — ты действительно становишься прекрасен, как будто преображаешься…

Георг Перссон. Неужели я уж так безобразен.

Эрик. Чертовски! Да разве ты никогда не смотришься в зеркало?

Георг Перссон. Я изгнал его из употребления! Но можешь себе представить, какое безумие; она находит, что я красив. Ха! Ха!

Эрик. Всегда?

Георг Перссон. Нет, не всегда! Только, когда я не зол!

Эрик. Ха! ха! должно быть, когда ты послушен?

Георг Перссон сконфуженно, Пожалуй, что и так.

Эрик. Ты сделался простофилей, Георг; я тебя просто не узнаю.

Георг Перссон. Тем лучше для моих врагов.

Эрик. Ты думаешь скоро жениться?

Георг Перссон. Может быть!

Эрик. Ну, посоветуй теперь, на ком же мне жениться!

Георг Перссон. На Катерине Польской, конечно.

Тогда всё Балтийское побережье наше и сам король наш родственник.

Эрик вскакивает. Смерть и ад! Какая мысль! Ты замечательный человек, Георг; я только что говорил Карин, что при тебе я могу не думать! Скорей гонца! чёрт возьми! Три раза ударяет в ладоши.

Придворный входит.

Эрик вне себя. Послать гонца за герцогом Иоганном! Схватить его живого или мертвого; если будет сопротивляться, связать по рукам и ногам. Мигом.

Придворный уходит.

Георг Перссон. Что это значит?

Эрик. Это значит, что этот мерзавец поймал меня на слове, заставил обещать, что он получит Катерину Польскую!

Георг Перссон. Досадная история!

Эрик. Точно сам дьявол вмешался в мою игру! Он, сын моей мачехи, родственник всем Стуре, получил бы Балтийское побережье!

Георг Перссон. Что ты сделал, Эрик! Ах, если бы ты посоветовался со мной! Подумай только, потомки Иоганна будут королями Великого Царства Польского, такого же богатого населением, как Франция, простирающегося до самой России! Внуки Иоганна могут быть королями Австрийскими, а супруга его, через Сфорцов имеет владения на юге, в Неаполе! Горе нам!

Эрик. Змею надо убивать, пока она еще в яйце…

Георг Перссон. Потом нахлынут потомки; ведь тебе известны симпатии Иоганна к иезуитам и папистам! Что ты наделал, Эрик?

Эрик. Самую большую глупость во всей моей жизни.

Георг Перссон. Пусть же она будет последняя.

Эрик. Да, уж предоставляю тебе это занятие! Неужели ты не замечал, что, до чего бы я ни коснулся всё выходит глупо и скверно!

Георг Перссон. Положим, не всегда, но правда, что тебе отчасти не везет!

Эрик. А тебе-то? Ведь ты кончишь на виселице! Но ты много умнее меня, конечно, и должен быть моим советником! Вот так награда за мое великодушие…

Георг Перссон. Хорошо, я буду твоим советником, но совсем не желаю быть государственным советником, на обязанности которого лежит беспрекословно расхлебывать всякую кашу, какую бы ни заварили другие, и ты должен облечь меня властью, сделать из меня лицо вполне ответственное. Сделай меня прокуратором!

Эрик. Хорошо! Будь прокуратором!

Георг Перссон. Надо ждать утверждения риксдага…

Эрик. Лишнее! По моему личному назначению.

Георг Перссон. Да будет так!

Придворный входит.

Эрик. Говори!

Придворный. Яхта герцога только что отплыла с попутным ветром…

Эрик. Мы погибли!

Георг Перссон. Пошли погоню! Сейчас же!

Придворный. Но благородный г. Нильс Гиленшёрн поручил мне передать одно сообщение, касающееся этого обстоятельства…

Эрик. Ну, говори скорей!

Придворный. Дело произошло втайне, потому что герцог Иоганн…

Эрик. Георг! Георг!

Придворный. Потому что герцог Иоганн уже тайно обвенчан с польской принцессой…

Эрик садится.

Георг Перссон. Тогда мы спасены; уж положись на меня.

Эрик. Ничего не понимаю…

Георг Перссон. Своим самовластным поступком герцог нарушил постановление Арбогарского Сейма, — он вступил в союз с иностранной державой. Посылай флот, надо его схватить, и тогда мы начнем процесс. Государственный процесс! Согласен?

Эрик. Да, но что же я-то выиграю от этого?

Георг Перссон. Одним врагом меньше и врагом опасным!

Эрик. Значит, борьба братьев, раздор Фолькунгеров еще не кончился?

Георг Перссон. Нет, не кончился, и мир не воцарится в стране до тех пор, пока будет жив герцог Иоганн, — со стороны матери в нём течет кровь Фолькунгеров и короля Вальдемара. Придворному. Пусть генерал Гарн явится немедленно к королю, тогда пойдет охота по зверю!

Эрик. Кто же из нас король — ты или я?

Георг Перссон. Сейчас, кажется, я!

Эрик. Ты слишком силен, Георг!

Георг Перссон. Вообще-то нет! Но ты слишком слаб!

Акт II

Большая комната в доме Георга Перссона. В углу направо плита с кухонными принадлежностями; рядом обеденный стол. Налево в углу письменный стол Георга.

Георг сидит и пишет.

Мать стоит у плиты. Иди-ка, мальчик, поешь!

Георг. Некогда, мама!

Мать. Ну, тогда опять всё остынет.

Георг Перссон. Нет, а если и остынет, — не беда! Подожди, не мешай пожалуйста. Пишет.

Мать, подходя. Георг, ты опять устроился при дворе?

Георг Перссон. Да!

Мать. Почему же ты мне ничего об этом не сказал?

Георг Перссон. Я вообще не разговорчив, а многое должен держать в тайне…

Мать. Сколько же ты будешь получать у короля?

Георг Перссон. Сколько буду получать? Я не спросил, а он забыл переговорить.

Мать. Хороша служба — без жалованья!

Георг Перссон. Это, мама, твой взгляд, а я смотрю на дело иначе.

Мать. Небось, если три раза в день приходится собирать на стол, не очень-то будешь смотреть иначе! Ну, что тебе делать при дворе, Георг? Мало ты перенес унижений при покойном короле?

Георг Перссон. Унижения — это мой хлеб, мама, я к ним привык, и они меня уж не трогают; служба при дворе — мое призвание, даже мой долг, потому что король слишком слаб и имеет способность вооружать против себя всех и каждого.

Мать. Сам еле на ногах стоишь, а тоже хочешь спасать его?

Георг Перссон. Мне кажется, что я могу это сделать.

Мать. Георг, твоя доброта часто не по силам, — вот хоть бы твой последний поступок с Агдой и с её ребенком.

Георг Перссон. А кому она мешает? Подожди, скоро и на нашей улице будет праздник!

Мать. Знаешь, как тебя отблагодарят за доброе дело?

Георг Перссон. Пожалуйста, ни слова о добрых делах; я об этом не думаю и никакой благодарности не жду. Несчастная женщина нуждалась в помощи, — я ей помог. Вот и всё!

Мать. А теперь люди говорят, что она твоя любовница!

Георг Перссон. Я так и думал; что ж, — от этого страдает она, а не я!

Мать. Так ли?

Георг Перссон. А что? гм!..

Мать. А если самой А где взбредет в голову, что ты имеешь на нее виды, вот ты и окажешься виноватым.

Георг Перссон. Мама! Разве мне в первый раз! Ведь все безумства Эрика падали на мою голову, даже его поступок с Карин, хотя я всеми силами старался тут помешать. Впрочем, в конце-кондов, я убедился, что действительно Карин единственное существо, способное сделать короля несколько счастливее и покойнее, — тогда я сделался другом Карин.

Мать. Ты всюду суешь свой нос, Георг, — смотри, не обожгись.

Георг Перссон. О, нет!

Мать. Не надейся на князей…

Георг Перссон. Я ни на кого не надеюсь, кроме себя! Я рожден для власти, а не для трона, а так как властвовать я могу только благодаря моему королю, то он мое солнце. Солнце мое зайдет, потухну и я, — вот и всё!

Мать. А ты любишь Эрика?

Георг Перссон. И да — и нет! Между нами есть что-то общее, мы с ним точно одной породы или родились под одной звездой. Мы ненавидим и любим одно и то же, а это сближает.

Мать. Ну, сын мой, иди своей дорогой, я же не в силах ни следовать за тобой ни удержать тебя. Тише-- Агда!

Агда с трехлетней дочерью. Здравствуйте, тетя, здравствуйте, Георг.

Георг Перссон. Здравствуй, дитя; иди сюда Мария, поздороваемся!

Мария подходит к письменному столу и трогает бумаги. Здравствуй, дядя!

Георг Перссон. Ах, ты, милый зверок, разве можно рыться в моих бумагах! Если бы ты знала, что ты делаешь?

Мария. Зачем ты всё пишешь, дядя?

Георг Перссон. Да, так я тебе и скажу! Ну, вы, должно быть, голодны, давайте обедать!

Агда. Спасибо, Георг! Последний кусок ты готов разделить с голодными, а сам…

Георг Перссон. Шш! Не говори так! Мне самому частенько доводилось сидеть за чужим столом.

Мать. И ничего не есть!

Георг Перссон. Неправда! Когда я бездельничаю по вечерам, то становлюсь обжорой не меньше своих товарищей. Ну, кушайте же! Все садятся за стол. Стук в дверь. Георг встает и задергивает обедающих занавеской.

Мария, закрывая лицо руками. Это злой человек, мама!

Агда. Мария, не говори глупостей! Какой еще там злой человек!

Мария. Мне про него Анна рассказывала, я боюсь злого человека!

Сванте Стуре входит с надменным видом. Не может ли г. секретарь уделить мне немного времени?

Георг Перссон. Сколько вам угодно, г. советник…

Сванте Стуре. Я бы попросил называть меня граф. Впрочем, может-быть, вы не знаете, что я граф.

Георг Перссон. Мне ли этого не знать, когда я сам пожаловал вам титул графа.

Сванте Стуре. Как вам не стыдно!

Георг Перссон. Зачем этот тон? Во время коронации я был государственным советником и просил для вас первый графский титул в Швеции.

Сванте Стуре. Фу, чёрт, неужели же своим положением я обязан человеку, сидевшему в тюрьме?

Георг Перссон. Г. граф, поосторожнее! Правда, во времена моей юности мне довелось раз после кутежа проспаться в башне, но в этом ничего нет позорного. Вас же, по настоящему-то, следовало бы посадить туда на всю жизнь, как бунтовщика и изменника.

Сванте Стуре А, вот оно что!

Георг Перссон прибирает на столе бумаги. Вас спасают только ваши большие заслуги перед покойным королем. Значит, берегитесь!

Сванте Стуре. Уж не тебя ли, поповское отродье!

Георг Перссон. За занавеской моя мать. Не забывайте этого!

Сванте Стуре. Такая же сволочь!

Георг Перссон. Фу, как вам не стыдно, г. Сванте! Я только что был у короля и хвалил вас: говорил, что Стуре всегда были порядочными людьми, и сейчас не хотел бы думать иначе; но своим безумным высокомерием вы делаете всё, чтобы повредить самому себе. Правда, вы дворянин, но что же из этого! Что такое дворянин: человек, сидящий верхом на лошади.

Управлять государством вы не можете; кроме конюшни для военных приемов ничего не знаете и не желаете знать; вы презираете чернильные души а, между тем только они всё последнее время способствовали просвещению, но вас просвещение не коснулось, и значения его вы не способны понять! Права человека, его достоинство, уважение к ближнему, терпимость — вот новые девизы человечества, — ни один из них еще не красуется на ваших щитах. Ведь мне стоило только пожелать, и я был бы графом, но я сам отказался от этого, потому что я родился в бедности и хочу остаться среди не имеющих и забитых.

Сванте Стуре. Значит, между королем и государственными деятелями станут какие-то писаки и книжные крысы?

Георг Перссон. Государственным деятелем должен быть сам король, и никто не должен стоять между ним и народом. Этому нас учит наша отечественная история; начиная с Ингиальда Злого, как вы его называете за то, что он сжигал всех этих маленьких царьков, так было при герцоге Биргере и Фолькунсах до Христиана Таранна включительно, — все «маленькие царьки» кончали на плахе. «Король и народ», — вот что должно быть изображено на государственном гербе, да когда-нибудь так оно и будет.

Сванте Стуре. В том случае, если вы будете фабриковать гербы!

Георг Перссон. Как знать!

Сванте Стуре. Могу я сесть или прикажете стоять:

Мария за занавеской. Мама, зачем старик так страшно кричит!

Агда. Молчи, дитя мое!

Георг Перссон. Это как вам будет угодно, г. советник, — я не гонюсь за почестями и даже считаю себя несколько выше этого…

Сванте Стуре. Вот дьявол!

Георг Перссон. Не бранитесь, граф; там ребенок и женщина!

Сванте Стуре. Кажется, нравоучение!

Георг Перссон. Да! Почему нет! В качестве защитника интересов короля я прежде всего должен составить себе о вас ясное представление; тогда у нас найдутся средства против непокорных…

Сванте Стуре. В интересах короля?

Георг Перссон. Да, я верховный судья в верховном судилище…

Сванте Стуре. Но я государственный советник.

Георг Перссон. Я также советник, и советник, которого слушаются, а не такой, который сам слушается, — я королевский прокуратор, который приказывает, а не повинуется, — уж хвастаться, так хвастаться, — как на конном рынке!

Сванте Стуре. Прокуратор! Вот новость!

Георг Перссон. Самая последняя! Вот мое назначение вместе с другими важными бумагами!

Сванте Стуре. Это целый переворот…

Георг Перссон. Да, и самый значительный, после отставки Карла Кнутсона и церковных реформ.

Сванте Стуре. И вы воображаете, что шведское дворянство и риксдаг подчинятся такому постановлению?

Георг Перссон. Даже уверен в этом! На стороне короля войско, флот и весь народ!

Сванте Стуре. Нельзя ли открыть окно? Здесь страшная вонь…

Георг Перссон. Здесь несколько пахнет кухней, но когда вы уйдете, мы проветрим комнату. И знаете ли что, уходите-ка поскорее! Поняли?

Сванте Стуре идет, но перьями берета задевает о притолоку двери.

Георг Перссон. Берегите голову, г. Сванте!

Сванте Стуре, возвращаясь. Я забыл перчатку!

Георг Перссон берет перчатку угольными щипцами и таким образом подает ее.

Георг Перссон, смотря вслед уходящему Стуре, Ты затронул мое семейство, сказала ехидна, — ну теперь смотри, береги свое!

Мария. Мама, старик рассердился на дядю Георга?

Георг Перссон ласково. Старик ушел, дорогое дитя, и больше не вернется. Злой человек будет теперь водить его за нос за то, что он обидел друзей Марии.

Мать. Георг! Георг! Правда ли всё это! Неужели ты прокуратор или как там…

Георг Перссон. Конечно правда!

Мать. Будь снисходителен к своим врагам!

Георг Перссон. Ну, уж это зависит от них самих; с этой минуты их судьба в их собственных руках.

Мать. Как же так?

Георг Перссон. Да если теперь г. Сванте пойдет рассказывать обо всём, что здесь произошло, то у меня есть свои шпионы, и за всякую угрозу «маленьких царьков» они поплатятся жизнью. В случае заговора они погибли.

Мать. Георг, будь великодушен…

Георг Перссон. Пусть покажут мне пример, я ему последую.

Входит Макс.

Макс. Господин секретарь, вы посылали за мной?

Георг Перссон. Садись! Матери. Мама, оставь нас! Максу, ласково, но настойчиво. Вот что, Макс! Я слышал твой последний разговор с Карин!

Макс. Ну, конечно!

Георг Перссон. Зачем так грубо, юноша! Я ни на минуту не усомнился в искренности твоего чувства.

Макс. Да вам-то какое дело до моего чувства?

Георг Перссон. Этого чувства быть не должно, — оно вредит человеку, чья жизнь дорога не только всем нам, но и государству. Нели ты оставишь в покое Карин, она может стать королевой. Не тебе заботиться о её репутации, о ней позаботится сам король!

Макс. Этого не будет!

Георг Перссон. Вот что, юноша, выслушай меня внимательно и знай, что то, что я тебе сейчас скажу, равносильно королевскому приказу. Ни под каким видом не приближайся к Карин — малейшее сомнение в её чувстве со стороны короля сделает его несчастным, а ее погубит. Вот что я тебе приказываю и под страхом, — можешь сам себе представить, какого наказания! Ведь ты любишь ее! Докажи же, что желаешь ей добра!

Макс. Нет, только не так!

Георг Перссон. Хорошо, тогда ты будешь отсюда переведен в Эльфсборгскую крепость!

Макс. Я отказываюсь!

Георг Перссон. Не кричи, ведь нет ничего легче, как заставить тебя замолчать!

Макс. Письмо Урии? Так что ли?

Георг Перссон полушепотом. Разница только в том, что Варсовия никогда не была твоей, а ты намерен разлучить ее с отцом её детей. Послушайся, возьми письмо!

Макс. Ни за что!

Георг Перссон. Тогда ищи попа: твои часы сочтены!

Макс. Кто же их считал?

Георг Перссон. Я! Прощай, больше не увидимся!

Макс. По какому же праву?

Георг Перссон. А вот по какому: закон карает смертью соблазнителей чужих невест! Теперь знаешь! Ну и кончено!

Эрик ХIV входит.

Макс, испуганный, незаметно проскальзывает в дверь.

Георг Перссон звонит. Простите, ваше величество!

Эрик ласково. Пожалуйста! Мы одни?

Георг Перссон. Всё равно, что одни! Там моя мать, пускай слушает, если нет секретов!

Эрик через занавеску. Здравствуй, мамаша! Мы теперь неразлучны с твоим Георгом, значит, тебе нечего больше за него бояться!

Мать. Знаю, ваше величество, теперь я за него и не боюсь!

Эрик. Ну, ну! — А у меня новость, Георг!

Георг Перссон. Хорошая?

Эрик. Зависит от того, как ты ей воспользуешься.

Георг Перссон. Иногда и дурные годятся!

Эрик. Вот и скажи, на что это годится! Иоганн действительно обвенчан с Катериной.

Георг Перссон. Значит, Польша наша союзница против России.

Эрик. А не значит ли это, что герцог стал выше короля?

Георг Перссон. Ну, это мы еще посмотрим!

Эрик. Далее: Иоганн схватил моих послов и укрепился в Або, значит в Финляндии восстание.

Георг Перссон. Значит, герцог Гаршильдский восстал против короля и должен поплатиться за это свободой и жизнью!

Эрик. Скажем, одной свободой…

Георг Перссон. И жизнью! Впрочем, это решит риксдаг!

Эрик. Только не казнь! Пока со мной мои дети, я не хочу крови.

Георг Перссон. Риксдаг будет судить его. как государственного преступника!

Эрик. Пускай, только не надо казни, а то я после этого не могу спать!

Георг Перссон. Дед твой во всех государственных делах всегда придерживался правила — не принимать во внимание ни знакомства, ни дружбы, ни свойства. Сначала государство — потом связи.

Эрик. Ты слишком силен для меня, Георг!

Георг Перссон. Совсем нет, но, пока я жив, я буду бороться против твоих врагов всеми силами!

Эрик. А разве у меня есть враги?

Георг Перссон. Да, и самый злейший из них был только что здесь.

Эрик. Стуре?

Георг Перссон. Да, боюсь, что мы преувеличили его заслуги. Сегодня граф Сванте побеспокоился явиться сюда, чтобы всячески унижать меня, порицать действия правительства и все его последние реформы…

Эрик Унижать тебя? Вот видишь, а ты так упорно отказываешься от звания дворянина, ведь тогда ваши права были бы равны?

Георг Перссон. Нет, не надо! Пусть уж дворяне состязаются в чинах, я же не стремлюсь попасть в «маленькие царьки». Пока я человек маленький, все имеют право обо мне судить, и только благодаря моим собственным поступкам я могу возвыситься или унизиться!

Эрик. Всегда-то ты прав, Георг! Даже грустно!

Георг Перссон. Ах, ты!

Эрик. А ты принял во внимание, что Иоганн очень близок с дворянами?

Георг Перссон. Это первое, конечно, что пришло мне в голову, но именно потому-то они и попадутся в одни сети!

Эрик. Никогда я не чувствовал близости ни с Иоганном, ни с дворянами, верно потому, что я родом немец; это же самое служит препятствием и в моей женитьбе!

Георг Перссон. Да ведь ты женат, Эрик!

Эрик. И да и нет. А знаешь иногда мне кажется, что лучшего мне нечего и желать!

Георг Перссон. Вот видишь! Скоро, может-быть, мы отпразднуем свадьбу!

Эрик. А что скажут Дворяне?

Георг Перссон. Да им-то какое дело. Подумай сам!

Эрик. Воображаю, что бы это было? Ха, ха! Впрочем, это не твое дело. Ну, а как с твоей свадьбой?

Георг Перссон. В таком случае это также не твое дело!

Эрик. Ха, ха, ха! А знаешь ли, с тех пор как ты попал в сети Амура, ты мне стал гораздо больше нравиться, и я тебе теперь больше верю. Нельзя ли взглянуть на идеал?

Георг Перссон. Я бы попросил моего высокого друга не шутить над тем, что должно быть свято для каждого порядочного человека…

Эрик. Да ведь ты-то мошенник, Георг!

Георг Перссон. Когда-то прежде был, теперь нет, но я чувствую, что если обманусь в ней, то на сцену опять выступит прежний Георг.

Эрик. Дьявол Голубого Голубя, «при звоне золота кидающий кости…»

Георг Перссон, показывая на занавеску. Молчи, не вызывай ужасного призрака — тогда я был жесток, потому что никто не любил меня…

Эрик. А ведь ты простофиля, Георг! Неужели же ты веришь, что она тебя любит?

Георг Перссон. Что ты говоришь! Почему ты так думаешь? Кто тебе сказал? Кто? Кто?

Эрик. Постой, постой! Ничего я не знаю, я высказал только свое предположение!

Георг Перссон. Эрик, не касайся этого, — моей душой может опять овладеть дьявол, а я только что воздвиг в ней маленький храм неведомому Богу…

Эрик. Вот как!

Георг Перссон. Смейся, смейся!

Стук в дверь.

Георг Перссон. Отворить?

Эрик. Пожалуйста! Я только с одним человеком не хотел бы встречаться! Георг Перссон смотрит вопросительно. С Монсом, с отцом Карин.

Георг Перссон отскакивает. Монс!

Монс входит с решительным видом и, не видя короля, подает Георгу Перссону бумаги. Будьте так добры, г. секретарь, прочтите! Узнает Эрика, сначала робеет, потом медленно снимает с головы каску. Король! Я бы должен упасть на колени, но свидетель Бог, не могу я этого сделать даже под страхом казни. Молчание. Отняли честь — возьмите и жизнь!

Эрик. Твою честь, Монс, можно восстановить!

Монс. Браком? Я так и думаю сделать.

Эрик. Ты не смеешь выдать замуж мою невесту!

Монс. Какая она вам невеста! Ваше дело было только опозорить ее, а теперь нашелся честный человек, он берется исправить ваше дело.

Эрик Георгу Перссону. Какой-то солдат смеет со мной так говорить!

Монс. Как же еще прикажете говорить с тем кто, попросту сказать…

Эрик Георгу Перссону. Свяжи меня, а то я его убью!

Монс. Как никак, а я дед вашим детям; кем же я вам-то, значит, прихожусь?

Эрик. Я тебе прощаю только потому, что ты отец моей Карин. Чего ты хочешь?

Монс. Того, чего вы не можете мне дать!

Георг Перссон. Бери свою бумагу и отправляйся с Богом!

Монс. Коли уж на то пошло, так мы обойдемся и без бумаги!

Эрик. Что такое? Уж не собираешься ли ты отнять у меня Карин и детей?

Монс. Коли с вами не сговоришься, так пусть нас рассудит Государственный Совет.

Эрик. Он простолюдин?

Монс. Нет, он из знатного дворянского рода, Сванте Стуре!

Эрик. Опять Стуре! — Монс, преимущества на твоей стороне, потому что ты прав! Потерпи немного, и ты будешь удовлетворен.

Монс. Я требую возвратить мне мою дочь и внуков. — Да, моих, потому что вы их не признаете за своих детей.

Эрик Георгу Перссону. Как об этом говорится в законе?

Георг Перссон. В законе сказано, что незаконные дети принадлежат матери.

Монс. Это по одному закону, а по другому, который написан в сердцах непризнанных детей, сказано так: бесчестный отец лишается любви своих детей и не смеет её требовать.

Георг Перссон вполголоса Эрику. Подкупи его!

Эрик. Монс, я произвожу тебя в прапорщики!

Монс. Спасибо за честь! Богач воображает, что всё можно купить, а сам…

Эрик. А сам беднее любого нищего!

Монс. Пожалуй, что и так! Я пришел сюда не за милостыней, и уйду с тем же, с чем пришел. Пауза. А пожалуй, и еще беднее! Уходит.

Эрик. И всё это я должен терпеливо выслушивать?

Георг Перссон Что же поделаешь, раз ты поступил беззаконно!

Эрик. Что же мне делать?

Георг Перссон. Жениться!

Эрик. Ах, стыдись!

Георг Перссон. Больше тебе ничего не остается делать. Ведь ты же собираешься предать суду Иоганна, а сам виновен перед законом в обольщении женщины?

Эрик. Ты, по обыкновению, прав, чёрт возьми! Подожди, я пойду домой и обдумаю это! Опять Стуре! Вечно Стуре и Стуре! Озирается. Ты совсем по-свински живешь, Георг, тебе необходимо обзавестись приличной обстановкой, устроиться. Указывает пальцем на занавеску. Это что за холстина? Ха, ха!

Георг Перссон. Не смейся, не смейся, Эрик! Настают тяжелые времена, очень тяжелые!

Эрик. Да, но я слишком устал и не могу бороться!

Георг Перссон. Положись на меня, не вмешивайся ни во что, и всё будет устроено.

Эрик. Устраивай, только не давай мне чувствовать своей узды, иначе я тебя сброшу. Ну, прощай! Позаботься же окружить себя роскошью. К занавеске. Прощайте, мамаша! Ну, прощайте! Уходит.

Георг Перссон звонит в колокольчик. Входит Педер Веламсон, высокий одноглазый парень.

Георг Перссон. Ты знаешь прапорщика Макса, охранника?

Педер Веламсон. Как же, г. прокуратор!

Георг Перссон. Забери шесть дюжих молодцов, подкараульте его при вечернем обходе на зеленой аллее, свяжите по рукам и ногам, посадите в мешок, да чтобы не было ни крика, ни крови, бросьте в речку и дождитесь, пока он не потонет.

Педер Веламсон. Всё будет исполнено, г. прокуратор!

Георг Перссон. Ты не колеблешься?

Педер Веламсон. Ничуть!

Георг Перссон. Ну, из тебя выйдет такой же преданный слуга короля, как я сам! С Богом! Педер Веламсон уходит.

*  *  *

Георг Перссон. Нет ли у тебя чего-нибудь холодного, мама, я бы с удовольствием поел сейчас!

Мать. Ну, взял деньги-то?

Георг Перссон. Нет, надо было поговорить о других делах!

Мать. Хотя я и не подслушивала, а кое-что все-таки слышала…

Мария. Иди кушать, дядя!

Георг Перссон. Иду, деточка, иду!

Акт III

В глубине сцены Меларское озеро, при вечернем освещении. Вдали Грингсгольмский замок. Посреди сцены мост; направо у подножья холма, поросшего кустами орешника и дуба — домик сторожа. На берегу озера рыбацкие хижины, лодки и сети.

Георг Перссон и Нильс Гиленшерн.

Георг Перссон. Гиленшёрн, вы конечно по-прежнему друг короля, несмотря на эту последнюю досадную историю…

Нильс Гиленшёрн. Гиленшёрны всегда были сторонниками Вазов, но я отказываюсь быть шпионом!..

Георг Перссон. Этого и не требуется. Скажите, что вы думаете о поступке герцога Иоганна и о приговоре риксдага?

Нильс Гиленшёрн. Герцог Иоганн возмутил против своей родины Польшу и Финляндию и, согласно приговору риксдага, заслуживает смертной казни. Король Эрик помиловал его, — это делает честь сердцу короля.

Георг Перссон. Прекрасно! Как же, по-вашему, следует отнестись к намерению королевы-вдовы и дворян устроить здесь овацию в честь преступников в то время, когда они будут проходить?

Нильс Гиленшёрн. В таком случай все они становятся сообщниками преступления и заслуживают того же наказания.

Георг Перссон. Особа королевы, конечно, неприкосновенна, но Стуре и остальные дворяне — дело другое. При первой же попытке с их стороны устроить овацию в честь преступников я отдал приказ всех их арестовать здесь же, на мосту. Молодцы наготове — в рыбачьих хижинах. Но было бы чрезвычайно важно, если бы вы, как представитель дворянства и родственник Стуре, оказали нам в этом случае свое содействие.

Нильс Гиленшёрн. Долг свой я исполню, но совершать беззаконие — отказываюсь.

Георг Перссон. В данном случае мы руководствуемся исключительно законом, и риксдаг должен осудить Стуре на том же основании, как осудил герцога Иоганна.

Нильс Гиленшёрн. Согласен; но сначала я еще посмотрю, осмелится ли дворянство стать на сторону изменника против воли граждан. Я буду наготове и, как только раздастся ваш первый выстрел, сейчас же займу свой пост. А пока — прощайте! Уходит.

Георг Перссон. Постойте, еще одно слово, Гиленшёрн! Уходит за ним вслед.

*  *  *

Сторож выходит из своей хижины в сопровождении Педера Веламсона. Что касается этого, то самое лучшее подпилить…

Педер Веламсон. Подпилить?

Сторож. Ну да! Подпиливаются мостовые балки и ставится сторож при входе на мост. Как только дворяне выйдут навстречу герцогу, сторож должен сказать: не входите на мост! Достаточно сказать один раз и притом вполголоса. Они, конечно, не обратят никакого внимания на это предупреждение — мост под ними подломится и погребет под собой всех их.

Педер Веламсон. Оно, конечно, можно и так, но отчасти это хлопотливо, да притом многие хорошо плавают. Вот на днях мне пришлось топить в северном протоке одного прапорщика — Макса. Мы засадили его в мешок, как котенка, ноги заковали семью цепями, — ан, вот что случилось, он взял да поплыл, будто речная выдра, и пришлось заколотить его дубьем, как быка к Крещению.

Сторож. Т-а-а-к; значит это ты укокошил Макса-то…

Педер Веламсон. Ну, конечно!

Сторож. Чисто сделано! Пропал, и дело с концом, никакой возни. А уж эти мне суды да процессы-- подвернется какой-нибудь крючок, возбудит следствие, начнут проклятые писать да выдумывать, и самая что ни на есть каналья выйдет суха из воды. Прокуратор — малый ловкий, только большой охотник писать…

Педер Веламсон. Не всегда, нет; а тут с герцогом ему приходится держать ухо востро.

Сторож. Так, так; оно конечно, Грингсгольм велик и стены у него толсты, — не услышишь, что там делается.

*  *  *

Георг Перссон входить. Педер Веламсон!

Педер Веламсон. Прокуратор!

Георг Перссон. Стань вместо сторожа на конце моста и не пропускай с этой стороны никого. Герцог появится оттуда.

Педер Веламсон. Слушаю-с!

Георг Перссон. Сторож! Следи за всем, что сейчас произойдет, ты должен быть потом свидетелем.

Сторож. Свидетелем? А люди будут называть меня лжесвидетелем, не очень-то это приятно!

Георг Перссон. Это дело мое. — А ты знай свое! — Тише! Авангард… По местам! Идет в глубину сцены, направо.

*  *  *

Сванте Стуре, Эрик Стуре, Нильс Стуре, дворяне и свита, все с венками и букетами в руках. Нильс Стуре с большим венком, на котором изображены герцогские гербы и буквы I. и К.

Сванте Стуре Нильсу Стуре. Повесь свой венок посредине моста, пускай наш князь и родственник пройдет в тюрьму через триумфальные ворота. — Осматривает венок. I — Иоган, и К — Катерина, но I может значить также и Iагелло; это остроумно!

Нильс Стуре. А К может значить Карл!

Эрик Стуре. Молчи ты!

Сванте Стуре. Тише, дети! Пусть будет торжественным тот час, когда прекращается, наконец, ужасная между усобица князей и затихает вспыхнувший было снова раздор Фолькунгеров, Это не замок Николинг виднеется вдали?

Нильс Стуре. Нет, Гатуна!

Эрик Стуре наивно. Да ведь это же Гринсгольм!

Нильс Стуре. Он не понял! — Он не знает, что герцог Иоганн из рода Фолькунгов.

Сванте Стуре. Тише, дети!

Нильс Стуре идет с венком к концу моста.

*  *  *

Педер Веламсон, отталкивая его. Назад!

Нильс Стуре. Как ты смеешь, кривой!

Педер Веламсон. Берегись, сволочь! Чему тебя учили, если ты попрекаешь человека его несчастьем.

Нильс Стуре. Несчастье, что у тебя один-то глаз. Лучше бы обоих не было!

Педер Веламсон. Ты сам копаешь себе яму, дурак!

Сванте Стуре. Да как ты смеешь, холоп?

Педер Веламсон. Королевский холоп обязан исполнять, что ему приказано, и, кто бы ни подошел, будет сшиблен с ног!

Сванте Стуре. Секретное предписание! Подумайте только — плебей является представителем королевской власти, холопы имеют преимущество перед дворянами, чернильные души перед воинами, ублюдки перед законными наследниками! О, страна, страна!

Лейонхуввуд. А ты знаешь, что этот холоп — племянник Георга Перссона?

Сванте Стуре. Нет, не знал; тогда, конечно, эго в порядке вещей.

Стенбок. Так эта шельма Перссон, значит, не без достоинств?

Лейонхуввуд. Совсем не значит; что же это за достоинство?

Стенбок. А как же, у него есть сестра, я этого от него не ожидал.

Лейонхуввуд. В таком случае за ним и еще имеется одно достоинство! Он нелицеприятен.

Сванте Стуре. Кончится тем, что вы начнете хвалить этого негодяя.

Стенбок. По местам! Герцог прибыл!

*  *  *

Слева появляются друг за другом по три всадника. Первые трое в полном вооружении, затем герцог Иоганн в ручных кандалах, в сопровождении двух ратников, затем еще три ратника и за ними народ.

Сванте Стуре и дворяне бросают цветы и венки. Нильс вешает свой венок на верстовой столб. Да здравствует герцог Финляндский! Виват!

Все. Виват! Виват!

Герцог в знак благодарности поднимает руки вверх. Шествие движется вперед, среди всеобщих приветствий.

*  *  *

Раздается пронзительный свист, затем выстрел. Из глубины сцены справа появляются Георг Перссон и Нильс Гиленшёрн; из рыбачьих хижин выскакивают ратники.

Нильс Гиленшёрн, обращаясь к Сванте Стуре и дворянам. Именем короля вы арестованы.

Сванте Стуре. А вы уполномочены это сделать:

Нильс Гиленшёрн. Да, уполномочен! — Арестовать герцога Иоганна, лишенного своего титула, согласно приговору риксдага, и представителей дворянства, злонамеренно оказывающих ему почесть и, вопреки законному постановлению, ставших на его сторону. Ратники, делайте, что вам приказано!

Ратники заковывают дворян в кандалы.

Сванте Стуре. И это говорит дворянин Швеции?

Нильс Гиленшёрн. Да, и притом потомок Кристины Гиленшёрн и одного из Стуре, никогда до сих пор не бывших предателями!.. Герцог нарушил присягу, а вы стоите здесь с цветами в руках и ожидаете преступника, как невеста жениха!

Сванте Стуре. Герцог не нарушал присяги!

Нильс Гиленшёрн. Извините, г. Сванте — ваша память вам изменяет; вы сами участвовали в Арбогарском сейме, где были ограничены права герцогов!

Сванте Стуре. Правда! О, если бы можно было это предвидеть!

Нильс Гиленшёрн. Идите, господа! Вас ожидает правосудие, все должны быть равны перед законом, как дворяне, так и плебеи!

Сванте Стуре. Хорошо! Стуре мужественны и в счастии и в несчастье; утро вечера мудренее!

Нильс Гиленшёрн. Но придет ночь, и вас не станет! Отправляйтесь, господа!

Арестованных уводят направо.

*  *  *

Георг Перссон. Благодарю вас, Гиленшёрн! Ваша прекрасная, благородная речь оказалась как нельзя более кстати. Вы прекрасно говорили, еще раз благодарю. Теперь я отправлюсь в Упсалу и буду торговаться!

Нильс Гиленшёрн. Прощайте, прокуратор! И не судите слишком строго! Уходит.

Георг Перссон. Судить буду не я, а риксдаг.

Георг Перссон Педеру Веламсону. Педер Веламсон, пусть все венки и букеты остаются на месте!

Педер Веламсон. Ладно!

Георг Перссон. А теперь пойдем запишем по пунктам твои показания и показания сторожа!

Педер Веламсон. По пунктам! Лучше бы вовсе ничего не писать!

Георг Перссон. Не советую тебе забывать, что ты мой племянник, а то и я забуду, что прихожусь тебе дядей!

Педер Веламсон. Еще будут поручения?

Георг Перссон. Да, несомненно! Видишь ли, дворяне к нам, плебеям, гораздо более требовательны, чем к своему брату, значит, мы должны быть во всеоружии. Поэтому тебя я оставлю здесь, внизу, сам же отправлюсь к вершинам! Но знай это, что бы со мной ни случилось, я о тебе позабочусь!

Акт IV

Зал в Упсальском замке. Из окон в глубине сцены, выходящих на двор, видны окна зала риксдага; они освещены и открыты настежь. Когда приподнимают гардины, в зале видны движущиеся фигуры людей.

Эрик в мантии; корона его лежит на столе, он открывает окно в глубине сцены. Георг стоит у другого окна и прислушивается. Какой жаркий канун Троицы!..

Георг Перссон, указывая в окно. Будет еще жарче. Дворян-то не очень много, зато попов множество.

Эрик. А они меня не любят! — Был ты в зале риксдага?

Георг Перссон. На одну секунду!

Эрик. Как тебе показалось? Каково там настроение? Мне хотелось бы уж знать заранее, с кем придется иметь дело, с друзьями или врагами?

Георг Перссон. По-моему, всегда с врагами, где есть двое или трое людей; а потому я всегда настороже и всегда стараюсь первый нанести удар…

Эрик. Взгляни-ка! Кажется, это Иоганн с рыжей бородой, а?

Георг Перссон. Нет! Это, наверно, Лагнус из Або!

Эрик потирает лоб. Да, но я-то видел Иоганна! Несомненно! Давай речь! Она переписана?

Георг Перссон, подавая бумагу. Так четко, что прочтет ребенок!

Эрик читает. Ну, хорошо, а свидетельские показания все налицо?

Георг Перссон. Да! Начиная с провокаторской речи Нильса Стуре до манифестации в честь изменника, устроенной Сванте Стуре. Какими же страшными мерзавцами надо быть, чтобы оправдать этих господ!

Эрик. А где свидетели?

Георг Перссон. Сидят наготове. Да вполне достаточно и письменных показаний.

Эрик. Скоро можно начать, как ты думаешь?

Георг Перссон. Ораторы еще не заняли своих трибун; но собрание почти что в полном составе!

Эрик выходит на авансцену, кладет бумагу на один из стульев и надевает корону.

*  *  *

Карин Монсдоттер входит. Прости, дорогой, у детей к тебе маленькая просьба.

Эрик мягко. Говори!

Карин Монсдоттер. Им очень хочется взглянуть на короля.

Эрик. Ведь мы же видаемся каждый день. — Ах, да, им хочется взглянуть на короля в короне, на бутафорского короля! Ну, что ж, впусти их!

Карин Монсдоттер делает знак рукой по направлению к двери, из которой она вошла. Идите сюда, кротки! Густав и Зигфрид появляются с своими игрушками, держась за руку; подходят к Эрику и падают на колени.

Эрик. Слушайте, вы, маленькие негодяи, не лежать на полу! Нагибается и берет на одну руку одного, на другую другого. Ну, вот, смотрите!

Густав и Зигфрид дотрагиваются пальцами до короны. Эрик целует обоих и ставит на пол.

Эрик. Что? Никогда еще не были так высоко?

Густав, заинтересованный горностаевой мантией. Посмотри-ка, Зигфрид; крысы на порфире!

Зигфрид. Не хочу я смотреть на крыс! Направляется к стулу, на который Эрик положил свою бумагу, и незаметно присоединяет ее к игрушкам.

Эрик. Что, Густав, хотелось бы тебе быть королем?

Густав. Да, только если мама будет королевой! Эрик. Мама больше, чем королева!

Густав. Значит, я больше, чем принц?

Эрик. Да, крошка, потому что ты ангел!

Входит придворный и шепчет что-то на ухо Георгу Перссону; тот приближается к Эрику.

Георг Перссон. Пора, поспешите!

Эрик Карин и детям. Будьте Богом хранимы! Все, все! Уходит.

Густав и Зигфрид посылают Эрику воздушные поцелуи. Карин Монсдоттер Георгу Перссону. Что такое там происходит?

Георг Перссон. Король сейчас выступит перед риксдагом с обвинительной речью против дворян.

Карин Монсдоттер. Против тех, что сидят сейчас в тюрьме?

Георг Перссон. Да, именно!

Карин Монсдоттер. Разве можно сажать в тюрьму без суда и следствия?

Георг Перссон. Да; если поймают на месте преступления, как это и было в данном случае, то преступники подвергаются предварительному заключению.

Карин Монсдоттер. Конечно, вам лучше знать, а я в таких делах ничего не понимаю…

Георг Перссон. Да, судопроизводство — вещь сложная и требует много осмотрительности и опытности, потому что от него зависит благо или несчастье ближнего! Подходит к окну. Слышите, король говорит? Его отсюда видно!

Карин Монсдоттер. Спустите гардины, Георг! Я не хочу этого видеть!

Георг Перссон спускает гардину. К вашим услугам, фрекен!

Зигфрид. Мама, это Георг Перссон?

Карин Монсдоттер. Тише, крошка!

Зигфрид. Правда, что он такой жестокий?

Георг Перссон. Только не с хорошими детьми!

Карин Монсдоттер. По-моему, вам больше идет быть жестоким, чем нежным, Георг!

Георг Перссон. Неужели?

Карин Монсдоттер. Да, и я бы не хотела быть вам чем-нибудь обязанной.

Георг Перссон. А тем не менее…

Придворный входит и шепчет что-то на ухо Георгу Перссону; тот, взволнованный, спешит уйти, потом обращается к Карин. Её величество, королева-вдова, просит позволения войти!

Карин Монсдоттер. Позволения войти? У меня:

Королева-вдова быстро входит слева и падает на колени. Пощадите, пощадите моего брата и родственников!

Карин Монсдоттер падает на колени. Встаньте, ради Христа, ради всего святого! Неужели же вы и в самом деле думаете, что от меня что-нибудь зависит, когда я сама не завишу от себя! Встаньте, королева! Благородная — дочь короля Густава, я слишком ничтожна и недостойна даже вашего посещения!

Королева-вдова. Неужели же это та самая Карин, что держит в своих маленьких ручках все дела государства? — Прикажите, сделайте знак этой ручкой и спасите моих близких, потому что король вне себя и неистовствует.

Карин Менсдоттер. Неистовствует, вы говорите? Почему? Ведь я ничего не знаю и ничего не могу сделать! Скажи я слово, он убьет меня на месте, как уже чуть было не случилось недавно.

Королева-вдова. Значит, неправда, что вы королева?

Карин Монсдоттер. Я? О, Боже мой, да я последняя из женщин здесь, при дворе, если уж говорить по правде!

Королева-вдова. Если он так жестоко с вами обращается, почему же вы не уйдете от него?

Карин Монсдоттер. А куда же я пойду? Отец не пускает меня к себе на глаза, а сестры перестали даже со мной кланяться; последний мой друг и родственник Макс пропал без вести.

Королева-вдова, Неужели вы не знаете, что прапорщик Макс…

Карин Монсдоттер. Говорите!

Королева-вдова. Макса более не существует: он убит!

Карин Монсдоттер. Убит здесь! Мне это приходило в голову, но не хотелось верить! — Увы! — Теперь вы моя единственная защита, если вы не гнушаетесь несчастной грешницей.

Королева-вдова, подумав. Неужели же это так? Ну, хорошо. Отправимтесь вместе в Горнингсгольм: это крепость, где теперь собралась вся знать, чтобы защищаться от неистового дурака, пока еще облеченного властью!

Карин Монсдоттер. А мои дети?

Королева-вдова. Детей вы возьмете с собою!

Карин Монсдоттер. Я видела в жизни столько жестокости, что даже боюсь верить вашему великодушию!

Королева-вдова. При чём тут великодушие? Конечно, вы можете думать, что вам угодно о моем предложении, но мне кажется, что здесь, в этом разбойничьем гнезде, вам опасно оставаться. Торопитесь только! — Прикажите, как можно скорее, уложить вещи: через полчаса король уже будет здесь, и тогда горе вам и вашим детям!

Карин Монсдоттер. Он убийца единственного моего друга, единственного благородного и преданного мне человека. Я прощаю ему всё потому, что он сам несчастен, но и не могу его больше видеть.

Входит фрейлина.

Карин Монсдоттер. Уложи сейчас же детские вещи и принеси сюда. Захвати также их игрушки, чтобы они дорогой не плакали и не просились домой!

Фрейлина уводит Густава и Зигфрида.

Королева-вдова. Какие у вас славные дети! Отец их очень любит?

Карин Монсдоттер. Он их боготворит, но может и убить! Теперь он только и делает, что грозит всем…

Королева-вдова лукаво. Значит, он их хватится сейчас же?

Карин Монсдоттер. Да, но сейчас же и забудет о них. Несчастный Эрик!

Входит фрейлина с детским платьем и игрушками и раскладывает всё по столам и стульям.

Королева-вдова. Кажется, Георг Перссон имеет дурное влияние на Эрика?

Карин Монсдоттер. Наоборот! Георг умен, Хитер и старается быть справедливым — но все-таки я почему-то его боюсь!

Королева-вдова. А знаете, что сейчас происходит там, в зале риксдага?

Карин Монсдоттер. Что-то с дворянами, только я не понимаю…

Королева-вдова. Король поклялся, что они умрут… Карин Монсдоттер. Стуре? Благородные Стуре? Ведь их так любит народ!

Королева-вдова. Вот именно! Они теперь заключены в подземелье замка, а с ними и брат мой Абрам Стенбок…

Карин Монсдоттер. Я не останусь здесь ни минуты! Пусть не падет эта кровь на головы моих детей! Гул, крики, шум снаружи.

Королева-вдова. Бросайте всё! Бежим скорее! Король идет сюда! Он так взбешен, что у него пена у рта!

Карин Монсдоттер. Идемте, я знаю дорогу к пристани через парк. Захватывает несколько детских платьев. Помогите мне донести! Ну, идем, с Богом! Уходит с королевой-вдовой.

*  *  *

Шум снаружи; стук оружие, звуки труб, лошадиный топот. Входит Эрик; он срывает с головы корону, кладет ее на стол и ищет чего-то, вне себя от бешенства.

Георг Перссон входит. Король уже здесь? Что случилось? Ради Христа, что случилось?

Эрик срывает с себя порфиру, комкает ее, бросает на пол и топчет ногами. Что случилось? Ничего не случилось! Это дело рук дьявола — не иначе!

Георг Перссон. Говорите понятнее, тогда я всё поправлю!

Эрик. Ну, вот! Ведь ты знаешь — я не оратор, потому я и приказал мне всё написать. Я был уверен, что бумага у меня в кармане и смело открыл огонь по изменникам; сначала импровизировал, потом полез было в карман за бумагой, но в этот момент рыжебородый начал смеяться, как только один Иоганн умеет смеяться, я же роюсь в кармане и не нахожу бумаги. Тогда я рассвирепел, потерял всякое самообладание, спутал все цифры и имена, в голове у меня получился какой-то хаос, язык перестал повиноваться. Кто-то, наверно сам дьявол, смешал в моем сознании Сванте Стуре с Педером Веламсоном и наоборот; я стал утверждать, что дворяне украсили мост гирляндами, а он был украшен венками, принялся изливать давно уж накипевшие во мне ненависть и недоверие к Стуре и бросил им в лицо целую кучу обвинений, а сам не мог ничего доказать. Сначала послышался смех, потом обвинение в искажении фактов; когда же свидетели противной стороны доказали, что Иоганн был встречен с букетами и только с одним венком, вместо гирлянд, то все мои показания были приняты за ложные! Подумай только! Ведь действуй я согласно с законом, дворяне уж сидели бы в крепости, как преступники, пойманные на месте преступления, а я не воспользовался своим правом, пожелал показать великодушие! чёрт бы его побрал, это великодушие! Теперь риксрат на стороне мерзавцев, чествует подлецов, сочувствует разбойникам, а мы, судьи, стоим в качестве обвиняемых перед преступниками! И выходит, что кто спутается с дьяволом, тот и прав!

Георг Перссон. А что же свидетели?

Эрик. Свидетелей отвергли! Ты воображаешь, что какой-нибудь сторож или солдат станет показывать против дворян? Впрочем, у них были точно такие же свидетели! Но лакею Стуре поверили больше, чем мне-- королю! Показания старухи, кормилицы Стенбока, читались с благоговением. А противозаконные и лживые свидетельства младшего брата Иварссона были также приняты, и ему аплодировали.

Георг Перссон. И в результате?

Эрик. Дворяне оправданы!

Георг Перссон. Подожди, дай подумать! Гм!.. Гм!.. Да, вот каким образом: постановление риксдага как несправедливое, должно быть отменено, а государственное преступление должно пойти на рассмотрение самого короля!

Эрик. Дурак! Да ведь теперь мы, или, вернее, ты один, сам попал в обвиняемые и не имеешь права никого судить!

Георг Перссон. чёрт возьми! Тогда больше ничего не остается делать, как прибегнуть к самоуправству. Пусть торжествует справедливость, чего бы это ни стоило!

Эрик. Только не делай ничего противозаконного!

Георг Перссон. Нет, всё будет сделано самым законным образом. Изменников родины закон карает смертной казнью, и пускай они умрут!

Эрик. Нет, скажи мне, чему рыжебородый смеялся, когда исчезла бумага? наверное он знал, где она! Может быть даже помогал ее украсть? Во всяком случае бумага должна быть найдена, и тот, у кого ее найдут, будет казнен! Озирается. Что это значит? Разве здесь детская? Как будто так! Звонит. Георг! Уж не случилось ли чего-нибудь еще хуже! Звонит. Почему никто не является? Звонок раздается точно в пустых комнатах!

*  *  *

Входит придворный.

Эрик. Где фрекен Карин?

Придворный молчит.

Эрик. Если ты сейчас же не скажешь — я тебя убью.

Придворный. Фрекен уехала!

Эрик. Уехала с детьми?

Придворный. Да, ваше величество.

Эрик падает на стул. Убей меня!

Георг Перссон. Сначала пошли погоню! Они не могут быть далеко!

Придворный. Королева-вдова препроводила беглецов в Горнингсгольмский замок…

Эрик. В Горнингсгольм — родовое поместье Стуре, опять Стуре! Пошли десять тысяч человек, пусть возьмут замок приступом; сожги их там; замори гарнизон голодом…

Придворный. Королеву — вдову сопровождает Зюдерманский полк…

Эрик. Зюдерманский! А-а, значит герцог Карл! Его нельзя трогать — он тогда освободит Гринсгольмского чёрта! Значит, эта собака Стуре и королева-вдова увезли мою Карин! И прелестная Карин ушла, — она потаскушка, Георг, все они потаскушки! А Стуре отняли у меня и детей! Этого я не прошу! Вытаскивает кинжал и втыкает в стол. Никогда! Никогда! Прячет кинжал в ножны.

Георг Перссон. А Нильс Гиленшёрн был в зале риксдага?

Эрик. Сначала да, я видел, он стоял у скамьи свидетелей. Когда же ветер подул в другую сторону, он исчез. Все исчезают, кроме тебя, Георг!

Георг Перссон придворному. Позови сюда Педера Веламсона. Сейчас же! Придворный уходит.

Георг Перссон. Слушай, Эрик, и суди, насколько это логично. Повсеместно закон карает смертью предателей. Стуре — предатели. Стало быть, Стуре должны умереть.

Эрик. Браво!

Георг Перссон. Дальше.

Нильс Гиленшёрн входит. Ваше величество, с вашего позволения!

Эрик. Смотри, вот он, дурак-то!

Нильс Гиленшёрн. Да, легко сказать, а как бы справился умник с целой шайкой безумцев?

Эрик. Значит, по-твоему, Стуре виновны?

Нильс Гиленшёрн. Иначе мне остается не верить своим собственным ушам и глазам, и преступление осталось преступлением, несмотря на постановления риксдага. А между прочим ходит слух — и по — моему это вероятно, — что герцог Иоганн освобожден!

Эрик бегает по комнате. Значит ад опустел.

Георг Перссон. Тише!

Нильс Гиленшёрн. Мне надо еще кое-что сказать господину прокуратору!

Георг Перссон. Говорите.

Нильс Гиленшёрн. Наедине!

Георг Перссон. Здесь у меня нет секретов! Нильс Гиленшёрн кладет в руку Перссона какой-то предмет.

Нильс Гиленшёрн. Одна особа просила меня передать вам это с просьбой получить взамен нечто другое.

Георг Перссон смотрит на полученное кольцо, потом бросает его через спину в окно, снимает с груди медальон и топчет ногами.

Эрик, всё время наблюдавший за ним. Ха! Ха! Вот он идеал-то! Оказывается такая-же потаскушка! Ха! Ха!

Георг Перссон. Теперь Георг превратился в дьявола! Всё прекрасное оказалось безобразным: рай — адом и ангелы — дьяволами; белая голубка превратилась в сатану, а Святой Дух…

Эрик. Замолчи!

Георг Перссон. Уж не веришь ли ты в Бога, дьявол?.. Ступайте, г. Гиленшёрн, здесь всё теперь пойдет вверх дном, приближается день Страшного Суда, уходите скорее, сейчас начнется светопреставление!

*  *  *

Входит Педер Веламсон.

Нильс Гиленшёрн, отступая. То, что вы собираетесь сейчас сделать, хотя и незаконно, но справедливо! Уходит.

Георг Перссон. Не путайся не в свое дело! Педеру Веламсону. Педер Веламсон, в погребе завелись крысы! Спустись туда и перебей их!

Педер Веламсон. С удовольствием! Только…

Эрик. Ты не решаешься?

Педер Веламсон. Нет, почему же! Только я хотел бы получить что-нибудь за работу!

Георг Перссон. Всем бы вам только получать, а не давать!

Эрик. Чего же ты хочешь? Хочешь титул барона, графа, советника? Говори! Один навоз-то! И ты сделаешься таким же, как те, что сидят там, в подземелье! Только королем я тебя не могу сделать, а королевой могу! Могу даже из потаскушки сделать королеву! Не хочешь ли, я тебя сделаю королевой?

Педер Веламсон. Я бы хотел быть капралом!

Эрик! Капралом! Немногого же ты хочешь! Право, мои друзья лучше Иоганна! Ну, господин капрал! Теперь служи верой и правдой своему королю!

Педер Веламсон. Оно бы надежнее, если бы письменное удостоверение; ну, да и то хорошо! Уходит.

Эрик садится на стул. Хорош канун Троицы — ха! ха! Зеленые листья, белые лилии. Теперь бы я катался с Карин и с детьми по Меларскому озеру. — Да, дети! — Подумай, дикие звери утащили моих детей — и всё это в порядке вещей. Почему иные могут делать всё, что хотят, почему? Теперь вот Иоганн — освобожден.

Георг Перссон сидит за письменным столом и чертит что-то. Отчего же бы тебе не послать против него войско?

Эрик. А отчего же бы тебе этого не сделать?

Георг Перссон. Не знаю! я не в силах бороться с сатаной!

Эрик. Значит, ты растерялся!

Георг Перссон. Нет, но я не могу понять как могло произойти всё, что произошло. Это против всякой логики, против здравого смысла и справедливости. Значит, существует бог, покровительствующий мерзавцам, помогающий предателям и превращающий черное в белое!

Эрик. Да, как будто!

Георг Перссон. Прислушайся, внизу кто-то поет псалмы!

Эрик прислушивается. Это старая свинья Сванте!

Георг Перссон. Да! Род людской можно подразделить на две категории: на свиней верующих и свиней неверующих! Но несомненно, что все люди свиньи!

Эрик. А сам-то ты верующий, Георг?

Георг Перссон. Не знаю. Недавно передо мною восстали картины детства, но они исчезли и оказались грязными заплатами…

Эрик берет куклу. Смотри! Это кукла Зигфрида, ее зовут Бледная-Слепая — всех их кукол я знал по именам, слышишь? — Знаешь ли, всегда больше всего на свете меня пугала мысль, что мои меня покинут! Но действительность оказалась совсем не так ужасна. Сейчас, например, я так равнодушен и спокоен, как никогда-- в лучшие дни моей жизни! Не будь только сегодня канун Троицы!.. Он будит столько воспоминаний. Взволнованно Главное, о детях. Дети ведь самый прекрасный дар нашей печальной жизни; в прошлом году мы, как раз в это время, катались по Меларскому озеру. — Зигфрид и Густав были в новых костюмах, а мать украсила их белокурые головки венками из незабудок. Дети были веселы и казались настоящими ангелами. Им вздумалось ходить по песку голыми ножками и бросать в воду камешки. Зигфрид бросил камешек своей маленькой ручкой и попал Густаву в щеку. Рыдает. Нели бы ты видел, какое это было горе — как он его ласкал, просил прощенья, целовал у него ножки, чтобы тот улыбнулся. — Смерть и ад! Вскакивает. Где мои дети? Кто посмел украсть у медведя детенышей? — Старый кабан! Ну, так медведь разорвет детенышей кабана! Этого требует логика! Выхватывает кинжал. Горе им! Горе!

Георг Перссон. Уж предоставь это капралу! А то, если ты сам вмешаешься в это дело, то взбунтуются все черти в аду!

Эрик. Нет; если боги заснули, я своей собственной рукой свершу за них небесную кару!

Георг Перссон. Оставь в покое богов!

Эрик. Сейчас! Уходит.

Георг Перссон звонит.

Занавес опускается на некоторое время.

Георг Перссон сидит за столом и чертит что-то.

Эрик входит в волнении. Слух об освобождении Иоганна, конечно, — ложь; всё ложь, весь мир ложь, и само небо с своим владыкой отцом лжи, смотри Евангелие от Матфея, глава VIII, строфы 11-я и 12-я, издание 1541 года., Подумай, я начал уже бродить по комнате так рано, что черти еще не молились — бродил из зала в залу и не встретил живой души. Замок пуст, как затонувший корабль, внизу на кухне было что-то невообразимое; горничные и лакеи накануне, очевидно, угощались, и на полу валялись объедки кушаний и пустые бутылки. — В то время как…

Георг Перссон. А ты был и в подземелье?

Эрик. Конечно, нет! — Взгляни-ка, что здесь делается! Вот корона, а вот порфира и регалии Швеции, а рядом маленький башмачок — посмотри, как маленькая ножка стоптала каблучок — это Зигфрид — я гибну. Правда, от своей судьбы ведь не уйдешь, я никогда не мог от неё уйти — не даром отец говорил, что я кончу плохо; как он заранее мог это знать, ведь это нигде не было предсказано, да и кто может предсказывать судьбу людей кроме того, в чьих руках она находится. Самое ужасное было, когда капрал выколол глаз Нильсу; ведь ты знаешь, капрал сам кривой и когда выколол ему глаз, то сказал: «За кривого сторожа — око за око!» Тогда я понял: наверно раньте Нильс насмехался над его уродством. Значит существует возмездие, и Нильс получил только должное.

Георг Перссон. стало быть с ними покончено.

Эрик. Не надо так много спрашивать, Георг. Потом он заколол Сванте, Эрика и остальных чертей. Тише, теперь самое ужасное. Когда капрал собирался заколоть старика, тот дерзко заявил, что он оправдан самим риксдагом, и потребовал от меня доказательств своей виновности. Подумай только, эта собака потребовала еще доказательств, что он назвал меня в лицо безумцем, что он совершил государственное преступление, устраивая овацию в честь изменника! Я рассвирепел и приказал их всех прикончить — тогда он закричал: не трогай нас — т.-е. Стуре — а то убьют и твоих детей: ведь они наши заложники! Понимаешь ли ты, что для меня значили эти слова! Мне сейчас же представилась картина, как в Горнинсгольмском замке убивают моих детей; я хотел было отменить казнь, но было уже поздно…

Георг Перссон. А потом?

Эрик. Печальное зрелище: в момент смерти у каждого человека на лице появляется какое-то неземное выражение, точно оболочка куколки разрывается и бабочка вылетает наружу. Этого я не мог вынести…

Георг Перссон. А сам-то ты убил кого-нибудь из них?

Эрик. Нет, я только ударил Нильса в руку, но мой удар не был смертелен. Тем не менее я чувствую себя так ужасно, что лучше, если бы всего этого не случилось.

Георг Перссон. Ты раскаиваешься в казни изменников?

Эрик. А заложники! Подумай, ведь это мои собственные дети! А мать молодых Стуре! А брат королевы-вдовы.

Абрам! Ведь она никогда не простит мне этого. Если бы ты мог всё это поправить, Георг?

Георг Перссон. Не могу, потому что ничего не понимаю! Ты сам видишь — события падают, как снег на голову, ничего не поделаешь! Я сижу и жду молча, не в состоянии пошевельнуть пальцем, как какой-нибудь паралитик, и смотрю только, что будет дальше.

Эрик. И ты ничего не можешь мне посоветовать!

Георг Перссон. Нет, ничего.

Эрик. Хорошо! Тогда я пойду и найду друга, с которым никогда в жизни не должен был расставаться!

Георг Перссон. Ты говоришь о Карин, конечно!

Эрик. Да!

Георг Перссон. Ну, ступай!

Эрик, Что-то теперь будет!

Георг Перссон барабанит пальцами по столу. Да если бы это знать.

Акт V

Кухня в доме Монса — отца Карин.

Монс сидит за столом; стучат в дверь. Войдите! Входит. Педер Веламсон.

Монс. Здорово, Педер.

Педер Веламсон. Капрал, если позволите!

Монс. Да-а-а! — Что ж, надеюсь, ты честно заслужил свое повышение!

Педер Веламсон. Надеюсь!

Монс. Что у вас произошло там в Упсале?

Педер Веламсон. Мы казнили изменников!

Монс. И справедливо, по закону?

Педер Веламсон. Казнь изменников не может быть несправедливой.

Монс. У вас были налицо все доказательства?

Педер Веламсон. Все доказательства были в моих руках, и я, по приговору короля, собственноручно свершил казнь.

Монс. Я согласен, что народу следовало открыть глаза на поступки дворян — но почему же король после этого сошел с ума?

Педер Веламсон. Сошел с ума? Да он просто раскаялся; какое же это сумасшествие?

Монс. Говорят, будто он скитался в лесу. Это правда?

Педер Веламсон. Он пришел в отчаяние, потому что у него похитили его детей, ну, и отправился ночью их разыскивать — конечно, это глупо — заблудился в лесу, должен был спать на голой земле, под дождем, ничего не ел, вот и заболел, а в жару стал бредить; чего же тебе еще!

Монс. Неужели у этого человека осталась еще хоть капля порядочности?

Педер Веламсон. Слушай, Монс! Что ты его ненавидишь, я вполне понимаю, но ведь не зверь же он на самом-то деле. Подумай, ведь герцог Иоганн был приговорен к смертной казни, а король Эрик отменил приговор и даже выпустил его на свободу. Правда, он казнил дворян, бывших в заговоре против него, но потом просил прощения у их родственников и пожертвовал им громадные суммы денег. Разве это плохо?

Монс. Да, но убийство остается убийством!

Педер Веламсон. Что ты вздор-то болтаешь! Он ударил Нильса в руку за его дерзость и притом ударил не смертельно!

Монс. Это всё равно…

Педер Веламсон. Всё равно что убить, что не убить! Ты просто необразованный болван, старая безмозглая шельма, вот что!

Монс. Не кричи; кто-то стоит под окном и подслушивает…

Педер Веламсон. Ну, и пускай!

Монс. А что, король нашел Карин?

Педер Веламсон. Не знаю — кажется, нет!

Монс. Чего она от него убежала?

Педер Веламсон. Королева-вдова ее напугала!

Монс. Такая же сволочь!

Педер Веламсон. Не оттого ли, что с тобой породнилась?

Монс. Да уж нечего сказать, вкус! Ты наверно воображаешь, что мне льстит эта знатная родня! Наоборот. Люди могут скрыть свой позор, а мой-то красуется на шпице королевского замка, и все на него любуются!

Педер Веламсон. Правда, там кто-то есть!

Оборачиваются к окну в глубине сцены и смотрят; там на мгновение показывается бледное измученное лицо Карин и исчезает.

Монс. Видел?

Педер Веламсон Видел. Это Карин. Слушай, Монс, в тебе чванства больше, чем в любом царедворце — это нехорошо! Будь хоть раз в жизни человеком!

Монс. Ну-ка, дай мне палку, вон там в углу.

Педер Веламсон. Ударил бы я тебя самого этой палкой, если бы не твои седины!

Монс. Уходи пока цел!

Педер Веламсон пятится к двери. Это я-то! Уходит, оставляя за собой открытую дверь.

*  *  *

Карин в дверях. Можно войти?

Монс. Голодна ты что ли, что пришла сюда?

Карин. Нет, я несчастна…

Монс. Грешники заслуживают смерти!

Карин. Знаю, но, прежде чем. умереть, мне хотелось бы повидаться с сестрами…

Монс. Этого не будет!

Карин. Большего несчастья для меня не может быть, папа!

Монс берет из угла палку и снова садится. Не подходи, а то убью!

Карин. Забудь, что когда-то я была твоею дочерью, представь себе, что пред тобою нищая, скитавшаяся по полям и лесам, что ноги её отказываются идти дальше. Иначе я сяду у твоего порога, как бродяга.

Монс. Не смей! Убирайся вон и иди, пока не загорятся подошвы на твоих ногах…

Карин подходит к печи. Можно напиться из ведра?

Монс. Не смей осквернять сосуда своими бесстыдными губами; хочешь пить или есть, так иди в свиной хлев; там твое место…

Карин подходит к отцу. Бей меня, отец, но позволь мне остаться; право, я не хуже других…

Монс заносит над ней палку.

Эрик входит. Что ты делаешь, солдат.

Монс. Расправляюсь с своей дочерью!

Эрик. Опоздал! Ты оттолкнул свою дочь, и теперь я буду её защитником!

Монс молчит.

Эрик. Если бы ты был хоть крошечку повежливее-- я бы официально попросил у тебя руки твоей дочери: но я даже боюсь теперь пригласить тебя на свадьбу.

Монс молчит.

Эрик. Ты, может быть, думаешь, что я не сознаю своей вины; но ведь я хочу теперь исправить свой проступок, стало быть, и ты должен простить. Ну, давай руку!

Монс по-прежнему молчит и смотрит недоверчиво.

Эрик. Ты смотришь на меня, как на сумасшедшего, считаешь себя умнее и убежден, что на моем месте никогда бы так не поступил, как я; а между тем я свое слово сдержу и думаю, что тебе мог бы попасться и худший зять, чем я.

Монс продолжает молчать.

Эрик. Он мне даже не отвечает! Какой король был бы так кроток? Разве ты не понимаешь, как высоко, значит, я ценю твою дочь, если хочу сделать ее королевой и ублажаю такого грубого и надутого мужика, как ты! Ну, я ухожу. Только бы не раскаяться мне в своем благородстве, а ты, кажется, и понять-то. этого не можешь! — Идем, Карин! — Идем! Идет за руку с Карин, потом оглядывается. Я тебе прощаю только потому, что сам нуждаюсь в прощении. Впрочем, идя сюда, я думал, что хуже меня нет человека на свете, а теперь вижу, что я немного лучше тебя!

Библиотека в башне. Герцог Иоганн сидит за письменным сто дом, склонившись над бумагами.

Стучат.

Иоганн. Войдите! Входит герцог Карл. Что, выспался?

Карл. Да, и нахожу, что утро вечера мудренее.

Иоганн. А что?

Карл. Я сообразил, что исчезновение королевских детей еще не есть несчастье для страны.

Иоганн. Кажется, и общественное мнение таково же! Но ведь не может же сумасшедший управлять государством!

Карл. Вот в этом-то и вопрос: сумасшедший ли он?

Иоганн. Несомненно!

Карл. Подожди! Сомнение, раскаяние, попытки исправиться совсем еще не признаки сумасшествия!

Иоганн. А его последние поступки, о которых ты еще не знаешь? Например, то, что он, король, явился к солдату Монсу с официальным предложением, просил руки его дочери, приглашал его к себе на свадьбу и в то же самое время послал приглашение мне и тебе!

Карл ходит в раздумья взад и вперед по комнате. Нельзя сказать, чтобы это было умно — но это и не безумно.

Иоганн. Нет? Значит, по-твоему, шведский престол должен принадлежать потомству Монса?

Карл. Нет, этого я бы не желал; да незаконные дети по-настоящему и не могут быть наследниками престола!

Иоганн. Нет? Но ведь Георг Перссон, эта умнейшая шельма и единственный государственный деятель, несомненно, добьется от риксдага всего, чего захочет; ведь убедил же он риксдаг вынести мне смертный приговор; теперь же он устроит так, что дети фаворитки будут усыновлены и признаны законными.

Карл. А нельзя ли его уничтожить?

Иоганн. Попробуй! А так как Георг — ничто без Эрика, то…

Карл. Вместе с Эриком! Да, но ведь он наш брат…

Иоганн. Нет, он сам отказывается от родства с нами, потому что мы от разных матерей…

Карл. Следовательно, переворот возможен хоть сейчас…

Иоганн, И в таком случае риксдаг был бы в наших руках…

Карл. Иоганн, откуда у тебя появились, такие принципы?

Иоганн. От моих врагов!

Карл. Плохая школа! Но положим, что нам удастся совершить этот переворот, что же тогда?

Иоганн. Тогда мы поделим между собою власть! Престол Густава-Адольфа достаточно широк, хватит на нас обоих!

Карл. А ты не отступишься от своих слов, ты согласен дать письменное удостоверение?

Иоганн, протягивая руку. Конечно!

Карл. Я верю тебе, Иоганн, верю потому, что у тебя есть нечто, чего нет у Эрика — религия! Значит мы отказываемся от приглашения на свадьбу и отправляемся в Стокгольм!

Иоганн. А не лучше ли оставить Эрика в заблуждении, что мы явимся на свадьбу?

Карл. Это смотря по обстоятельствам. Пусть обнаружит свою игру, мы пока еще не знаем, какой он сделает ход.

Иоганн. Ты, кажется, умнее меня! Но дело-то в том, что я отчасти побаиваюсь этой свадьбы. Он считает нас Фолькунсами, так как мы потомки Вальдемара; не было бы это повторением. Никопингского мира…

Карл. Или Гатуны!

Иоганн. Пожалуй!

Карл. Значит, за дело! Я на тебя надеюсь, Иоганн, и теперь тебе известно, почему.

Зала в замке. Входят Эрик и Карин, оба в королевских одеждах.

Эрик. Наконец-то ты моя жена, королева и мать народа. Приветствую твое вступление в столицу Швеции. Нельзя сказать, чтобы торжественна была наша свадьба-- герцоги отсутствовали при совершении обряда — но будем надеяться, что они еще явятся на свадебный пир…

Карин. Не печалься, Эрик, этим последним пренебрежением с их стороны; лучше порадуемся вместе, что, наконец, наши дети могут считаться законными…

Эрик. Вся моя жизнь была сплошным позором и унижением; даже самый торжественный день, когда мне удалось повести к алтарю подругу своей юности — оказывается днем позора! Мои дети, этот драгоценнейший дар Божий, должны скрываться, как свидетельство позора, о котором, между прочим, всякий знает!

Карин. Это неблагодарность, Эрик! Вспомни те дни отчаяния, когда твои дети находились заложниками у твоих врагов, и ты молился лишь о спасении их…

Эрик. Да, ты права, и враги мои оказались благороднее меня, они пощадили жизнь моих детей, тогда как я отнял ее у дворян. Да, да, все лучше меня, и я не заслуживаю даже того, что имею много лучше!

Карин. Ты избежал столько опасностей и должен бы чувствовать себя счастливым…

Эрик. Да, я счастлив, но это-то и не дает мне покоя; как мне грустно, что Георга Перссона я не мог пригласить на свадьбу — но это было условие герцогов!

Карин. Не грусти, будь благодарен за то, что имеешь…

Эрик. Благодарен-то я благодарен — но, в сущности, не знаю за что. — Я поступил справедливо, а между тем должен за что-то извиняться!

Карин. Эрик! Эрик!

*  *  *

Нильс Гиленшёрн входит. Ваше величество, народ хочет видеть новобрачную и приветствовать свою королеву!

Эрик к Карин. Ты согласна?

Карин. Да, если таков обычай!

Эрик Нильсу. Впусти народ!

Нильс впускает толпу.

В толпе видны Монс, мать Георга Перссона и Агда с Марией.

Карин Эрику. Скажи отцу хоть одно приветливое слово.

Эрик. Право, не знаю! Этот субъект надменнее меня самого — не вышло бы хуже!

Монс. Ну, вот, теперь я тебя прощаю!

Эрик злобно. Что такое ты прощаешь?

Монс. Я хотел, чтобы прапорщик Макс вытащил ее из грязи — ведь они были помолвлены — да, да, только между ними ничего такого, как говорится, не было, я думаю…

Карин. Отец! Отец!

Эрик. Да ты пьян, или сбесился что ли? Вот так свадьба! Вот так гости! Вон, я вижу, потаскушка Агда из трактира «Голубой Голубь» — любовница Нида Якова! Это подруга моей невесты! А этот болван мой тесть! чёрт возьми! Подумаешь, как же мне не быть благодарным, веселым да счастливым! Чертовски везет! Нильсу. Гони эту сволочь! Там с полдюжины моих своячениц, они раньше не желали мне кланяться, а теперь норовят, небось, у зятька денег занять! Гони их всех вон, Гилленшёрн! Карин уходит в слезах.

Эрик вслед Карин. Вот, так-то лучше!

Народ удаляется.

Что они теперь думают, эти твари, всех бы их повесить, исключая матери Георга, да и у той тоже не хватило ума остаться дома. Небось, сын-то умнее: не явился…

Георг Перссон входит.

Эрик. А, вот и он сам! Ты легок на помине, Георг!..

Георг Перссон. Надеюсь, не опоздал!..

Эрик. А что ты делал?

Георг Перссон. Я был в Упсале и обрабатывал палату, а здесь, кажется, грозит новая опасность?

Эрик. Кажется!

Георг Перссон. После твоего отъезда я разыскал обвинительный акт со всеми свидетельскими показаниями. С большим трудом мне удалось привести к соглашению членов риксдага, но, в конце концов, после моей обвинительной речи, дворянам был вынесен обвинительный приговор…

Эрик. Нет! А я просил помилования и разослал по всей стране циркуляры, где доказывается невинность всех казненных!

Георг Перссон падает на стул. О, Господи Иисусе! Ну, теперь мы погибли! Да, Эрик, всё, что ты ни предпримешь, производит только одну неурядицу!

Эрик. Не можешь ли ты как-нибудь уладить это. дело, Георг?

Георг Перссон. Нет, теперь уж я ничего не могу сделать! Все мои планы ты разрушаешь до основания, несчастный!

Эрик. Должно быть потому и герцоги не прибыли?

Георг Перссон Пожалуй; впрочем, кроме того, они получили предостережение!

Эрик. От кого же? От кого?

Георг Перссон молчит.

Эрик. Тебе известно! Говори!

Георг Перссон. Мне больно выдавать!

Эрик. Значит это Карин?

Георг Перссон молчит.

Эрик. Да? Потаскушка, лгунья, чертовка! А я еще с ней спутался! Значит, она знала о постановлении риксдага и не сказала мне. Как после этого жить!

Георг Перссон молчит.

Эрик. Вот и награда за мое благородство! За помилование Иоганна, за громадные пожертвования в пользу родственников этих негодяев! За всё это я получил удар в самое сердце! От самого близкого существа, которому верил, как никому на свете! Связать меня по рукам и ногам и веревку на шею — с кем теперь мне бороться!

Георг Перссон. С дьяволом!

Эрик. Я сам так думаю! Только бы явилась королева-вдова — и дворяне пожалуют! — Подумай, вдруг Елизавета Английская узнает о моей свадьбе с солдатской дочерью! Это хуже всего! Это немыслимо! Ха! Ха! Король Швеции справляет свадьбу с мещаночкой, потомок Вазы женится на дочери Монса — бывшей любовнице какого-то мужика! Хорошо еще, что ты его утопил. Спасибо тебе! А я за поступок этой сволочи три дня и три ночи вымаливал себе прощенье у Карин! Жаль, что герцоги не изволили пожаловать, я бы собственноручно подложил пороху под их стулья и взорвал бы их!

Входит Нильс Гиленшёрн.

Эрик. Ну, что еще?

Нильс молчит.

Эрик. Еще отказ? Королева-вдова извиняется!

Нильс Гиленшёрн, указывая на пачку открытых писем. Да и все дворяне… также извиняются!

Эрик. О! Король делает честь всей этой сволочи, приглашает ее на свадьбу, а она еще ломается. Гиленшёрн, давай сигнал! Собирай всю челядь, пускай садятся за стол! Все вместе! Мой фальшивый бриллиант требует подходящей оправы. Пошли по улицам и базарам, пусть созовут всех нищих с помоек и всех потаскушек из кабаков!

Нильс Гиленшёрн. Вы не шутите, ваше величество?

Эрик. Какие там шутки! Выбивает дверь на заднем плане; подает знак: раздается барабанный бой, и на сцену вносят накрытые столы; идет к левой двери, делает еще знак, и наполовину пьяная толпа нерешительно и осторожно появляется на сцену. За стол! Несчастные! Вот так! Нечего стесняться! Не будем ждать новобрачную, она только что сошла вниз. Ну, садитесь же, псы! Садитесь, не то убью!

Толпа за исключением матери Георга Перссона рассаживается по местам.

Георг Перссон по-прежнему сидит на своем месте и презрительно оглядывает входящих.

Нильс Гиленшёрн кладет свой маршальский жезл к ногам Эрика.

Эрик. Ага, ты сыт, лизоблюд! Тебе низко с этой сворой! Смотри-ка, вол, как королевский-то тесть засовывает в рот пальцы. Поднимает жезл, ломает его и обломки бросает вслед Гиленшёрну. Убирайся ко всем чертям!

Нильс Гиленшёрн. Вы теряете во мне вашего последнего и единственного друга!

Эрик. Какие громкие слова, подумаешь, только я-то не ребенок и не дурак, чтобы верить красивым словам всякой сволочи! — А впрочем, садится рядом с Георгом Перссоном, пожалуй, Гиленшёрн не лучше и не хуже других; как говорится, и нашим и вашим; полон благородных стремлений и в то же время низок; беспримерно храбр и труслив, как заяц; верен, как пес, и коварен, как кошка…

Георг Перссон. Словом: он человек! Входит новая толпа народа.

Эрик. Добро пожаловать на свадьбу! Садитесь за стол, господа! Ешьте, пейте, веселитесь, а завтра умрете! Георгу Перссону. Странно, за что я всегда любил этих дрянных людишек! А знаешь, по этим рожам можно узнать правду о людях! Взгляни на этих лакеев, как они задирают носы. Ха! ха!

Георг Перссон. Неужели же правда, ты считаешь, что чернь хуже благородных! А найдется ли среди них такой хам, каким показал себя Сванте Стуре, когда он был у меня в доме — я, по крайней мере, не встречал ничего подобного ни на помойках, ни в кабаках!

Эрик. Что же такое он говорил?

Георг Перссон. Мне стыдно повторять те ругательства, которыми он осыпал мою мать и ребенка. Недоставало только, чтобы он ткнул им в горло ножом!

Эрик лакеям, которые неохотно прислуживают. Будьте вежливы с моими гостями, не то я прикажу всех вас высечь. Георгу Перссону. О чём задумался?

Георг Перссон. О тебе и о себе! — Хоть я и перестал что-либо понимать, но думаю, что наша сила идет к концу. В душном воздухе носится многое! Одним ухом я слышу топот коней, а другим бой барабана и звуки шпицрутенов! — Ты не заметил, что моя мать была здесь?

Эрик. Да, она сейчас только была, приходила взглянуть на новобрачную!

Георг Перссон. Не понимаю, что меня влечет всегда к старикам. Кажется она только и говорила, что о деньгах, но все-таки в её словах бывало много правды…

Эрик. Георг, ты не в претензии на меня за то, что я просил тебя не присутствовать при свадебном обряде. Ведь это всё по милости герцогов…

Георг Перссон. А ты думаешь, я этого не понял; значит, ты считаешь меня мелочным? Об одном только я прошу тебя!

Эрик. Ну, говори!

Георг Перссон. Не думай, что я был в связи с Агдой — любовницей жида Якова, — это неправда, а то, что я подал ей руку помощи, было не что иное, как… гм!., как игра в благородство… остатки прежнего величия!

Эрик. А ведь ты действительно порядочный человек, Георг…

Георг Перссон. Замолчи!.. Извини, но я не выношу, когда меня хвалят — это неправда, и ко мне это не идет! Словом, в таких случаях мне становится невыносимо тяжело!

Эрик. Шш… шш… шш…

Георгии Перссон. Знаешь, что означает отсутствие герцогов?

Эрик. То, что они свиньи!

Георг Перссон. Что мы приговорены! Просто и ясно?

Эрик. Приговорены? Да, пожалуй! Ты прав! А в чём, по-твоему, был мой главный промах?

Георг Перссон. Не знаю, теперь я ровно ничего не знаю и не понимаю — я кончился. Было время, когда я воображал себя государственным деятелем, считал себя призванным укрепить за тобой корону, переданную тебе твоим дедом и народом, — не дворянством, а народом, и помог тебе благополучно и с достоинством царствовать. Но это оказалось заблуждением!

Эрик. А тебе не приходило в голову, Георг, что существует многое, чего мы не понимаем и не поймем никогда!

Георг Перссон. Еще бы! А не чувствовал ли ты за последнее время, что часто поступаешь лучше многих?

Эрик. Еще бы! А ты?

Георг Перссон. Я всегда стремился быть справедливым!

Эрик. Вот и я также! Да должно быть и все так. Кто же неправ?

Георг Перссон. Да, вот и реши! Как мало МЫ знаем! Молчание.

Эрик. Георг, не пойти ли нам к Карин?

Георг Перссон. Пойдем; а ты ее простил?

Эрик. В чём? Ах, да, что она послала предостережение герцогам? Конечно, это было с её стороны нехорошо, но, может-быть, она боялась, чтобы кровь их не пала на головы детей и мою!

Георг Перссон. Она отставила бочку с порохом, потому что слишком хорошо знала своего Эрика! Прости ее!

Эрик. Я и простил уже. — Взгляни-ка на этих! Они начинают насыщаться и весело болтают. — Георг, в жизни, право, больше смешного, чем печального!

Георг Перссон. И того и другого вдоволь! Для меня лично — всё сплошная нелепость, но, быть может, во всём существует какой-нибудь скрытый смысл. — Тебе грустно, Эрик?

Эрик. Да, в моей душе снова поднимается смутная тревога. О чём? О ком? — Не знаю. Пойдем со мной; я хочу видеть Карин и детей. Вот объясни мне это: я ведь знаю, что она сама не лучше меня, а вместе с тем в её присутствии я чувствую себя покойнее и делаюсь добрее!

Георг Перссон. Ничего я не могу объяснить!

Эрик. То мне кажется, что я её ребенок, то, что она — мой! Молчание.

Георг Перссон прислушивается. Тише! Слышишь шум на лестнице и в коридорах; крадутся к дверям, отворяют окна…

Эрик. Правда?

Входит Нильс Гиленшёрн.

Эрик. Смотри-ка! Нильс Гиленшёрн — и нашим и вашим! Ха! ха!

Нильс Гиленшёрн. Ваше величество! Гарнизон замка и страны подкуплены! Герцоги гораздо ближе, чем мы думали!

Эрик. Ну, и отправляйся к герцогам.

Нильс Гиленшёрн. До этого я еще не дошел!

Эрик. Какие же доказательства твоего подозрения?

Нильс Гиленшёрн, показывая серебряную монету. Народу раздаются сребреники Иуды. Это цена крови — они вычеканены из серебра, пожертвованного вами, в память казненных Стуре!

Эрик Георгу. Что же это? Казнят изменников; я хочу вознаградить за казни деньгами, а на эти деньги покупают мою голову! Разве жизнь не безумие? Пойдем со мной к Карин!

Георг Перссон. Я пойду с тобою всегда и всюду!

Эрик. Ступай, Гиленшёрн, и спасай свою жизнь. Спасибо тебе за всё хорошее, остальное мы вычеркнем! Пусть народ повеселится всласть! Это дети, их не надо обижать!

Нильс Гиленшёрн падает на колени перед Эриком.

Нильс Гиленшёрн. Боже, помилуй и спаси короля Эрика — друга народа, любимца народа!

Эрик. Разве? Разве меня любят?

Нильс Гиленшёрн. Да; в день св. Эрика, когда начинает наливаться колос и появляется на небе звезда св. Эрика — крестьянин молится: Боже, спаси короля Эрика.

Эрик. Молчи! Один из нас безумец, другой — негодяй; мы с ним не верим больше в Бога…

Георг Перссон. Да, ни в Бога, ни в чёрта!

Георг Перссон и Эрик идут направо, Нильс Гиленшёрн налево.

Молчание.

Монс совершенно протрезвившийся, но несколько растерянный, поднимает бокал. Дорогие товарищи, нас угощают — угощают на славу… Не стесняйтесь…

Мария громко и внятно. Я хочу, мама…

Агда. Ангел мой, тише!

Монс. Хоть хозяин здесь не я — и даже, по правде, довольно странно такое сопо… сопоставление! Мы бы хотели, конечно, видеть за столом молодых…

Мария. Я хочу, мама!

Монс. Подожди немножко, детка, да не пей столько.

Мария. Я хочу п… мама…

Монс. Сводила бы ребенка-то, чтоб тебя…

Агда поднимается с Марией. Пойдем, мой ангел!

1-й мужской голос. Точно тома не могла, чёрт возьми! Лакей! Ну-ка, дай сюда еще гуся-то!

1-й женский голос. Я прежде просила!

2-й мужской голос. Тащи сюда семгу-то. Эй, ты!

Лакей. Не забывайся, смотри, где ты сидишь-то!

2-й мужской голос. Небось, у себя сижу, холоп!

И обед едим свой, мы за него заплатили!

2-й женский голос. Распусти ремень-то, Монс!

Монс. Ишь попрекает, — уж будто я так много съел!

2-й женский голос. Ну, вот, я ведь пошутила, Монс!

3-й мужской голос. Лакей! Что это трубят! Право трубят!

Монс. Никто не трубит!

3-й мужской голос. А где же пируют знатные господа! Должно быть, им с нами низко!

1-й мужской голос. Король? Да ведь он сошел с ума, — это всем известно!

2-й женский голос. Наверно сошел с ума, а то разве бы мы сидели здесь!

Монс. Я бы попросил… Шум. Я бы попросил слова, — да! Позвольте вам сказать! Всем, кто здесь сидит, стыдно бы так говорить про короля. Правда, он человек странный, необыкновенный человек, но он лучше многих, — он восстановил честь бедной девушки; он пригласил к себе на обед нищих, да, потому что мы нищие, значит он, так сказать, не пренебрегает низким происхождением своей невесты! По разным направлениям раздаются сигналы. Дорогие товарищи! Эти сигналы у нас, военных, означают, что обед или собрание окончены! Поблагодарим же Бога!

Старуха Перссон входит. Что это за пир?

Монс. Да, мамаша, жил однажды король, справлял он свою свадьбу и послал своих слуг звать избранных к себе на свадьбу, но те не захотели прийти. Тогда сказал он своим слугам: ступайте на большую дорогу и всех, кого там встретите, зовите ко мне на свадьбу. Слуги пошли и звали всех встречных и добрых и злых, и все места за столами оказались занятыми…

Мать Перссона. Где мой сын Георг?

Монс. Там с королем!

Мать Перссона, показывая направо. Там что ли?

Монс. Там!

Старуха Перссон уходит направо.

Монс. Дорогие товарищи! Как только выйдет король, вы все вместе со мною должны кричать: Виват, Эрик четырнадцатый! Поняли? Виват! Виват!

Все. Виват!

*  *  *

Педер Веламсон входит в волнении. Король здесь?

Монс. Нет! Что случилось?

Педер Веламсон. Замок осажден; герцоги рядом в комнате!

Монс встает. Боже! Что же с нами будет?

Все поднимаются из-за стола.

Педер Веламсон. С вами-то что! Вот, что со мной? Небось на виселицу!

Монс. Ничто так не изменчиво, как счастье; только человеку почувствовать себя счастливым, а горе уже ждет его у порога. Что же нам теперь сказать? Что делать?

Педер Веламсон наливает полный кубок вина и выпивает его залпом. Только бы не пытки; герцог — сам дьявол!

Мать Перссона вбегает. Иисусе! Короля взяли в плен! Георг, сын мой!

Монс. Карин! Дочь моя!

Мать Перссона. Зови, зови! Так она и пошла за тобой!

Монс. А то нет?

Мать Перссона. Конечно нет, она ушла с своим мужем!

Монс. Ну, значит, оба сумасшедшие!

*  *  *

Двери в глубине сцены открываются, и появляется Нильс Гиленшёрн.

Нильс Гиленшёрн. Король идет!

Все пятятся назад.

Монс. Но ведь король в плену!

Нильс Гиленшерн. Прежний, да! Это же — настоящий! Берегитесь, дело идет о жизни и смерти!

Герцоги Иоганн и Карл со свитой.

Все. Ура, Иоганн Третий!

Герцог Иоганн. Благородно! Нильсу. Это что за сборище?

Нильс Гиленшёрн. Это придворные Эрика! Герцог Иоганн. Я плохо вижу, но мне кажется, что эти придворные больше похожи на оборванцев!

Герцог Карл. Да, наш брат не любил церковь, но любил людишек.

Герцог Иоганн. Правда, это была его слабость… Герцог Карл тихо Иоганну. А может быть и сила! А вот у тебя, кажется, есть слабость не держать слова! Герцог Иоганн. Какого слова?

Герцог Карл. Что престол будет принадлежать нам обоим!

Герцог Иоганн. В первый раз слышу!

Герцог Карл. Мерзавец!

Герцог Иоганн. Берегись, в Грингсгольмском замке места много!

Герцог Карл. По опыту знаешь!

Герцог Иоганн. Итак, братская война окончена, спокойствие восстановлено, идемте же навстречу будущему полные надежды на мир…

Герцог Карл делает знак своей свите и направляется к выходу.

Герцог Иоганн. Куда же, брат мой?

Герцог Карл. Пойду своей дорогой, с этой минуты наши пути расходятся!

Нильс Гиленшёрн. О, Боже! Всё начинается снова!

Герцог Иоганн. Должно быть, весь мир сошел с ума!

Герцог Карл. Так думал и Эрик! Может быть, он был и прав! Как знать!

Мария. Скоро ли всё это кончится, мама?

Герцог Карл. Нет, дитя мое, жизненная борьба бесконечна!

Занавес. -----------------------------------------------------------

Текст издания: А. Стринберг. Полное собрание сочинений. Том 9. Детская сказка. Игра с огнем. Серебряное озеро. Эрик XIV.. — Издание В. М. Саблина, Москва — 1911. С. 129.