Эпиграммы на Н. М. Карамзина
----------------------------------------------------------------------------
Эпиграмма и сатира: Из истории литературной борьбы XIX века.
М.; Л.: Academia, 1931-1932.
----------------------------------------------------------------------------
{{***}}
Собрав свои творенья мелки,
Русак немецкий надписал:
"Мои безделки".
А ум, прочтя, сказал:
"Ни слова! Диво!
Лишь надпись справедлива."
Н. Шатров
Ответ
А я, хоть и не ум, но тут скажу два слова:
"Коль разум чтить должны мы в образе Шатрова,
Нас боже упаси от разума такова!"
И. Дмитриев
{{***}}
Был я в Женеве, был я в Париже,
Спесью стал выше, разумом ниже.
[Аноним]
Чудеса
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Видал я чудаков, которые езжали
За тридевять земель
Смотреть, как солнышко заморское родится.
Иль слушать, как шумит заморский ветерок,
Иль любоваться, как заморский ручеек
По камням и песку заморским же струится...
Как будто на Руси не стало ручейков,
Иль будто ветерок шуметь у нас не смеет,
И солнце русское согреться не умеет?
[Аноним]
Из послания к кн. С. Н. Долгорукому
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
К словесности на час мы нашей обратимся!
Произведениями ее не восхитимся...
В ней модных авторов французско-русский лик
Стремится искажать отеческий язык.
Один в ней следует жеманну Дюпати,
Другой с собачкою вступает в симпати;
Там воздыхающий, плаксивый Мирлифлор
Гордится, выпусти сентиментальный вздор;
Тот без просодии стихами песни пишет;
Иной наивностью в развратной сказке дышит;
А сей, вообразив, что он российский Стерн.
Жемчужну льет слезу на шелковистый дерн.
Приветствует луну и входит в восхищенье,
Курсивом прописав змее свое прощенье.
Всем хочется писать, велик иль мал их дар.
Повсюду авторства в сердцах затмился жир;
Исполнить торопясь писательски желанья,
Все в ежемесячны пустилися изданья.
И наконец я зрю в стране моей родной
Журналов тысячи, а книги ни одной.
Орел поэзии, честь лиры, слава Россов,
К тебе я обращусь, великий Ломоносов,
К тебе, которого в стихах бессмертный дар,
В тьме подражателей родил напрасный жар!
Сколь путь шероховат к Парнасу их ватаге!
Надеются, прыгнут, споткнулись и - в овраге!
Я часто оды их читая, хохочу,
Бросаю и с тобой беседовать хочу.
Но, может быть, театр здесь славой Россиянам
И две на нем сестры к нам смотрят не Касьяном?
Заглянем на него, заглянем на успех
Искусства - в нас раждать иль слезы, или смех.
Какие, общего достойны удивленья,
Мы в модных драмах зрим диковины явленья?
И, скучных свободясь издревле чтимых уз,
Чем превосходен стал очищенный наш вкус?...
В комедиях теперь не нужно острых слов:
Чтобы смешить, пусти на сцену дураков!
К законным детям дверь чувствительности скрыта
Нет жалости к бедам несчастна Ипполита,
Иль Ифигении, стенящей от отца;
Один лишь "Сын Любви" здесь трогает сердца!
"Гусситы", "Попугай" предпочтены "Сорене"
И Коцебятина одна теперь на сцене.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кн. Д. Горчаков
5
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И даже Мирлофлор, прозопиита дамской,
Мечтающий пленять то былью нас, то сказкой
Между сороками сидящий гогольком,
Горячую слезу лиющ над васильком,
И он умрет... Ах, нет! как сахар, он растает,
В незриму превратится мглу,
И свет бессовестный во веки не узнает,
Что Стерном некогда он слыл в своем углу.
Кн. Д. Горчаков
Послание к Д. И. Хвостову
Хвостов, любезный друг, послушай мой рассказ:
Вчера мне вздумалось заехать на Парнас,
Надеясь что могу там видеться с тобою
И кой о чем спросить. Но ах, какой судьбою
Пустым пустехонек Парнас я весь нашел...
С досады тотчас я назад было пошел,
Как вдруг попался мне в глаза Карин по щастью.
"Скажи, любезный друг", спросил я, "иль к ненастью
Нет никого у нас? Где Николев, Хвостов,
И где возлюбленный дружище наш Шишков?
Парнас наш опустел, на нем увяли розы,
Не только что стихов, - не слышно здесь и прозы.
Куда все разошлись, ну ежели врасплох
Пожалует сюда теперь Чертополох!
Он может завладеть нечаянно Парнасом
И будет нас глушить своим нескладным гласом.
Уж Доброхотова велел он оседлать
И седши на него воздвигнуть хочет рать,
Своими воружась прескучными стихами,
Надеясь ими нас сразить, как треухами.
Или - по крайности - надолго усыпить.
Возможно ль дать ему воды Кастальской пить?
Неужто Николев с скотами примирился
И гнев его на них внутрь сердца затворился?
Неужто умягчась, любезный наш Хвостов
Оставил поражать марающих скотов?!.
В сем граде [неразборчино В. О] еще неистребились,
А мы уж их карать стихами прохладились.
Неужто, удалясь от Ипокренских вод,
Шишков поехал жить в янтарный свой завод?!..
И из чего он так живот свой тамо жучит,
Ведь янтарей чрез то себе он не получит,
А разве несколько американских бус...
Давно ли у него испорченный стал вкус.
И так умножилось Меркурию расходу
И ныне входит он у многих нечто [Sic! В. О.] в моду.
Да что-же, и Парнас я вижу неметен, -
Карин мне отвечал: "Наушкин ведь влюблен.
Все разбрелись отсель. Что делать - я не знаю
И как мне их собрать - ей-ей не понимаю".
Вот мой совет: теперь начни-ка ты писать,
Авось либо тебе удастся всех собрать.
Послушайся меня, я речь его внимаю
И для того тебе мой друг напоминаю,
Что время нам опять раздуть погасший жар
И дополнять скорей Шишкова календарь.
Кн. Д. Горчаков
[На H. M. Карамзина]
Пускай наш Ахалкин стремится в новый путь
И вздохами свою наполня томну грудь
Опишет, свойства плакс дав Игорю и Кию,
И добреньких Славян и милую Россию.
*** пускай Царя Великого поет,
Ни мертвым, ни живым покоя не дает.
Пусть список послужной поэмой называет,
Спокойства моего ничто не нарушает.
. . . . .. . . . . . . . . . . . . . .
С. Марин
Из послания к Д. В. Дашкову
Что слышу я, Дашков? Какое ослепленье!
Какое лютое безумцев ополченье!
Кто тщится жизнь свою наукам посвящать,
Раскольников Славян дерзает уличать,
Кто пишет правильно и не варяжским слогом -
Не любит русских тот и виноват пред богом!
Поверь: слова невежд пустой кимвала звук;
Они безумствуют - сияет свет наук!
Неужель от - того моя постраждет вера,
Что я подчас прочту две сцены на Вольтера?
Я христианином, конечно, быть могу,
Хотя французских книг в камине и не жгу.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
За что ж мы на костер с тобой осуждены?
Не век над букварем твердили аз и буки -
За то, что смеем мы учение хвалить
И в слоге варварском ошибки находить.
За то, что мы с тобой Лагарпа понимаем,
В расколе не живем, но по славянски знаем.
Что делать? Вот наш грех. Я каяться готов.
Я, например, твержу, что скучен Старослов,
Что длинные его, сухие поученья -
Морфея дар благий для смертных усыпленья;
И если вздор читать пришла моя чреда,
Неужели заснуть над книгою беда?
Я каюсь, что в речах иных не вижу плана,
Что томов не пишу на древнего Бояна;
Что Муз и Феба я с Парнаса не гоню,
Писателей дурных, а не людей браню.
Нашествие Татар не чтим мы веком славы;
Мы правду говорим - и следственно неправы.
В. Пушкин 
