Эда (Боратынский)/редакция 1826 г.
Сочинитель предполагает действие небольшой своей повести в 1807 году перед самым открытием нашей последней войны в Финляндии.
Страна сия имеет некоторые права на внимание наших соотечественников любопытною природою, совершенно отличною от Русской. Обильная историческими воспоминаниями, страна сия была воспета Батюшковым, и камни ее звучали под конем Давыдова, певца-наездника, именем которого справедливо гордятся поэты и воины.
Жители отличаются простотою нравов, соединенною с некоторым просвещением, подобным просвещению Германских провинций. Каждый поселянин читает библию и выписывает календарик, нарочно издаваемый в Або для земледельцев.
Сочинитель чувствует недостатки своего стихотворного опыта. Может быть, повесть его была бы занимательнее, ежели б действие ее было в России, ежели б ход ее не был столько обыкновенен, одним словом, ежели б она в себе заключала более поэзии и менее мелочных подробностей. Но долгие годы, проведенные сочинителем в Финляндии, и природа Финляндская и нравы ее жителей глубоко напечатлелись в его воображении. Что ж касается до остального, то сочинитель мог ошибиться; но ему казалося, что в поэзии две противоположные дороги приводят почти к той же цели: очень необыкновенное и совершенно простое, равно поражая ум и равно занимая воображение. Он не принял лирического тона в своей повести, не осмеливаясь вступить в состязание с певцом Кавказского Пленника и Бахчисарайского Фонтана. Поэмы Пушкина не кажутся ему безделками. Несколько лет занимаясь поэзиею, он заметил, что подобные безделки принадлежат великому дарованию, и следовать за Пушкиным ему показалось труднее и отважнее, нежели итти новою собственною дорогою.
Чего робеешь ты при мне,
Друг милый мой, малютка Эда?
За что, за что наедине
Тебе страшна моя беседа?
5 Верь, неспособен я душой
К презренным умыслам разврата;
Ты, как сестра, любима мной:
О, полюби меня, как брата!
В родной далекой стороне
10 Сестру я милую имею:
Черты лица у вас одне.
Я нежно, нежно дружен с нею.
Но что? Ты видишь: воин я;
Всегда кочует рать моя;
15 За нею по свету блуждая,
Бог весть, уже с какой поры
Я не видал родного края,
Не целовал моей сестры!
Лицом она, будь сердцем ею;
20 Мечте моей не измени
И мне любовию твоею
Ее любовь напомяни!
Мила ты мне. Веселье, муку,
Всё жажду я делить с тобой:
25 Не уходи, оставь мне руку!
Доверься мне, друг милый мой!
К чему пустая боязливость?
Во мне пылает чистый жар…
Так говорил младой гусар
30 Финляндке Эде. Взглядов живость,
Из-под фуражки по щекам
Два черных локона к плечам,
Виясь, бегущие красиво,
Гусарский щегольский убор,
35 И без речей для девы гор
Всё было в нем красноречиво.
Ему отчизной Русь была.
Полков бродящая судьбина
Его недавно завела
40 В пустыни пасмурные Фина.
Суровый край: его красам,
Пугаяся, дивятся взоры;
На горы каменные там
Поверглись каменные горы;
45 Синея, всходят до небес
Их своенравные громады;
На них шумит сосновый лес;
С них бурно льются водопады;
Там холм очей не веселит;
50 Он лавой каменной облит;
Главу одевши в мох печальный,
Огромным сторожем стоит
На нем гранит пирамидальный;
По дряхлым скалам бродит взгляд;
55 Пришлец исполнен смутной думы:
Не мира ль давнего лежат
Пред ним развалины угрюмы?
Нежданный цвет в пустыне той,
Отца простого дочь простая,
60 Красой лица, души красой
Блистала Эда молодая.
Прекрасней не было в горах:
Румянец нежный на щеках,
Летучий стан, власы златые
65 В небрежных кольцах по плечам,
И очи бледно-голубые,
Подобно Финским небесам,
Готовность к чувству в сердце чистом:
Вот Эда вам!
На камне мшистом
70 Пред хижиной своей одна
Сидела под-вечер она;
Подсел он скромно к деве скромной,
Завел он кротко с нею речь;
Ее не мыслила пресечь
75 Она в задумчивости томной,
Внимала слабым сердцем ей:
Так роза первых вешних дней
Лучам неверным доверяет,
Почуя теплый ветерок,
80 Благоуханный свой шипок
Его лобзаньям открывает
И не предвидит близкий хлад.
Давно рука ее лежала
В руке его. Потупя взгляд,
85 Она краснела, трепетала,
Но у Владимира назад
Руки своей не отнимала.
Он к сердцу бедную прижал;
Взор укоризны, даже гнева
90 Тогда поднять хотела дева,
Но гнева взор не выражал.
Веселость ясная сияла
В ее младенческих очах,
И наконец в таких словах
95 Она лукавцу отвечала:
«Ты мной давно уже любим:
Зачем же нет? Ты добродушен,
Всегда заботливо послушен
Малейшим прихотям моим.
100 Они докучливы бывали;
Меня ты любишь, вижу я,
Душа признательна моя.
Ты мне любезен: не всегда ли
Я угождать тебе спешу?
105 Я с каждым утром приношу
Тебе цветы; я подарила
Тебе кольцо; всегда была
Твоим весельем весела;
С тобою грустным я грустила.
110 Что ж? Я и в этом погрешила:
Нам строго, строго не велят
Дружиться с вами. Говорят,
Что вероломны, злобны все вы;
Что вас бежать должны бы девы;
115 Что как-то губите вы нас;
Что пропадешь, когда полюбишь:
И ты, я думала не раз,
Ты, может быть, меня погубишь». —
«Я твой губитель? Вечный бог
120 Мне да готовит наказанье!
Я друг твой, верный друг, в залог
Прими нежнейшее лобзанье!» —
«Что, что, зачем? Какой мне стыд!» —
Младая дева говорит.
125 Уж поздно. Встать, бежать готова
С негодованием она.
Но держит он. «Постой! Два слова!
Постой! Ты взорами сурова:
Уже ль ты мной оскорблена?
130 Нет, я тебя не покидаю:
Мое забвенье мне прости!» —
«Я не сержуся; но пусти!» —
«Я гнев в очах твоих читаю:
Уверь меня, что он погас;
135 Поцеловать еще мне раз
Позволь себя». — «Пусти, несчастной!» —
«И за ребяческую блажь
Ты неизвестности ужасной
Меня безжалостно предашь!
140 И не поймешь мое страданье!
И такова любовь твоя!
Нет, боле ей не верю я!
Друг милый мой, одно лобзанье!
Тебя ль не тронет сердца боль,
145 Слов убедительнейших сила?
Одно лобзанье мне позволь!»
И отвращенное дотоль
Лицо тихонько обратила
К нему бедняжка.
О злодей!
150 С какою медленостью томной,
И между тем как будто скромной,
Напечатлеть умел он ей
Свой поцелуй! Какое чувство
Ей в грудь младую влил он им!
155 И лобызанием таким
Владеет хладное искусство!
Ах, Эда, Эда! Для чего
Такое долгое мгновенье
Во влажном пламени его
160 Пила ты страстное забвенье?
Полна с поры мятежной сей
Желанья смутного заботой,
Ты освежительной дремотой
Уж не сомкнешь своих очей;
165 Слетят на ложе сновиденья,
Тебе безвестные досель,
Иль долго жаркая постель
Тебе не даст успокоенья.
На камнях розовых твоих
170 Весна игриво засветлела,
И ярко зелен мох на них,
И птичка весело запела,
И по гранитному одру
Светло бежит ручей сребристой,
175 И лес прохладою душистой
С востока веет поутру;
Там за горою дол таится,
Уже цветы пестреют там;
Уже черемух фимиам
180 Там в чистом воздухе струится:
Своею негою страшна
Тебе волшебная весна.
Не слушай птички сладкогласной!
От сна восставшая, с крыльца
185 К прохладе утренней лица
Не обращай, и в дол прекрасной
Не приходи, а сверх всего,
Беги гусара твоего!
Уже пустыня сном объята;
190 Встал ясный месяц над горой,
Сливая свет багряный свой
С последним пурпуром заката;
Двойная, трепетная тень
От черных сосен возлегает,
195 И ночь прозрачная сменяет
Погасший неприметно день.
«Друг, поздно» — девица шепнула;
Оставив друга своего,
Пошла в свой угол, но взглянула
200 Дорогой дважды на него.
Была беспечна, весела
Когда-то добренькая Эда;
Одною Эдой и жила
Когда-то девичья беседа;
205 Она приветно и светло
Когда-то всем глядела в очи:
Что ж изменить ее могло?
Что ж это утро облекло
И так внезапно в сумрак ночи?
210 Она рассеянна, грустна;
В беседах вовсе не слышна;
Как прежде, ясного привета
Ни для кого во взорах нет;
Вопросы долго ждут ответа,
215 И часто странен сей ответ;
То жарки щеки, то бесцветны,
И, тайной горести плоды,
Нередко свежие следы
Горючих слез на них заметны.
220 Бывало, слишком зашалит
С малюткой хитрый постоялец;
Она к устам приставит палец,
Ему с улыбкой им грозит.
Когда же бусы подарит
225 Или платок, повеса ловкой,
Она красивою обновкой
Похвастать к матери бежит,
Меж тем его благодарит
Веселым книксом. Шаловливо
230 На друга сонного порой
Плеснет холодною водой
И убегает торопливо,
И долго слышен громкий смех.
Ее трудов, ее утех
235 Всегда в товарищи малюткой
Бывал он призван с милой шуткой
Взойдет ли утро, ночи ль тень
На усыпленны холмы ляжет:
Ему красотка добрый день
240 И добру ночь приветно скажет.
Где время то? При нем она
Какой-то робостию ныне
В своих движеньях смущена;
Веселых шуток и впомине
245 Теперь уж нет; простых речей
С ним даже дева не заводит,
Как будто стал он недруг ей;
Зато порой с его очей
Очей задумчивых не сводит,
250 Зато порой наедине
К груди лукавца вся в огне
Бедняжка грудью припадает,
И, страсти гибельной полна,
Сама уста свои она
255 К его лобзаньям обращает;
А в ночь бессонную одна,
Одна с раскаяньем напрасным,
Сама волнением ужасным
Души своей устрашена,
260 Уныло шепчет: что со мною?
Мне с каждым днем грустней, грустней;
Ах, где ты, мир души моей!
Куда пойду я за тобою?
И слезы детские у ней
265 Невольно льются из очей.
Она была не без надзора.
Отец ее, крутой старик,
Отчасти в сердце к ней проник.
Он подозрительного взора
270 С несчастной девы не сводил;
За нею следом он бродил;
И подсмотрел ли что такое,
Но только хитрый мой шалун
Раз видел, слышал, как ворчун
275 Взад и вперед в своем покое
Ходил сердито, как потом
Ударил сильно кулаком
Он по столу, и Эде бедной,
Пред ним трепещущей и бледной,
280 Сказал решительно: поверь,
Не сдобровать тебе с гусаром!
Вы за углами с ним недаром
Всегда встречаетесь. Теперь
Ты рада слушать негодяя.
285 Худому выучит. Беда
Падет на дуру. Мне тогда
Забота будет небольшая:
Кто мой обычай ни порочь,
А потаскушка мне не дочь.
290 Тихонько слезы отирая
У бедной Эды, «что ворчать?»
Тогда промолвилася мать;
«У нас смиренная такая
До сей поры была она.
295 И в чем теперь ее вина?
Грешишь, бедняжку обижая».
Да, — молвил он, — ласкай ее,
А я сказал уже свое.
Из спора этого ни слова
300 Владимир мой не проронил;
Ему он умысел внушил:
Всё как-то злому учит злого.
День после, в комнатке своей
Уже вечернею порою
305 Одна с привычною тоскою
Сидела Эда. Перед ней
Святая Библия лежала.
На длань склоненная челом,
Она рассеянным перстом
310 Рассеянно перебирала
Ее измятые листы
И в дни сердечной чистоты
Невольной думой улетала.
Взошел он с пасмурным лицом,
315 В молчаньи сел, в молчаньи руки
Сжал на груди своей крестом;
Приметы скрытой, тяжкой муки
В нем всё являло. Наконец.
«Долг от меня, — сказал хитрец, —
320 С тобою требует разлуки.
Теперь услышать милый глас,
Увидеть милые мне очи
Я прихожу в последний раз:
Покроет землю сумрак ночи
325 И навсегда разлучит нас.
Виной родитель твой суровой:
Его укоры слышал я;
Нет, нет, тебе любовь моя
Не нанесет печали новой!
330 Прости!» Чуть дышуща, бледна,
Лукавца слушала она.
«Что говоришь? Возможно ль? Ныне?
И навсегда, любезный мой!»…
«Бегу отселе; но душой
335 Останусь в милой мне пустыне.
С тобою видеть я любил
Потоки те же, те же горы;
К тому же небу возводил
С небесной радостию взоры:
340 С тобой в разлуке свету дня
Уже не радовать меня!
Я волю дал любви несчастной
И погубил, доверясь ей,
За миг летящий, миг прекрасной
345 Всю красоту грядущих дней.
Но слушай! Срок остался краткой;
Пугаяся ревнивых глаз,
Везде преследующих нас,
Доселе мельком и украдкой
350 Видались мы; моей мольбой
Не оскорбись на расставанье:
Позволь, позволь иметь с тобой
Мне безмятежное свиданье!
Лишь мраки ночи низойдут
355 И сном глубоким до денницы
Отяжелелые зеницы
Твои домашние сомкнут,
Приду я к тихому приюту
Моей любезной: о, покинь
360 Девичий страх и на минуту
Затвор досадный отодвинь!
Прильну в безмолвии печальном
К устам красавицы моей
И полдуши оставлю ей
365 Я в лобызании прощальном:
Решись!»
Волнения полна,
Прискорбно дева поглядела
На обольстителя; не смела
Ему довериться она:
370 Бедою что-то ей грозило;
Какой-то страх в нее проник;
Ей смутно сердце говорило,
Что не был прост его язык.
Святая книга, как сначала,
375 Еще лежавшая пред ней,
Ей долг ее напоминала.
Ко груди трепетной своей
Прижав ее, «нет, нет, — сказала, —
Зачем со злобою такой
380 Играть моею простотой?
Ты дух нечистый, вижу ясно.
Жестокий! Сердце Эды ты
Лишил уж первой чистоты.
Что вновь замыслил? Нет, ужасно!
385 От друга сердце далеко,
Я без надежд, без утешений,
С тоски моей умру легко,
Умру без новых прегрешений».
Но вправду враг ему едва ль
390 Не помогал: с такою силой
Излил он ропот свой, печаль
Столь горько выразил, что жаль,
Злодея стало деве милой:
И слезы падали у ней
395 В тяжелых каплях из очей.
И в то же время то моленья,
То пени расточал хитрец.
«Что медлишь? Дороги мгновенья! —
К ней приступил он наконец: —
400 Дай слово!» — «Всей душой тоскуя,
Какое слово дать могу я, —
Сказала, — сжалься надо мной!
Владею ль я сама собой!
И что я знаю!» Пылко, живо
405 Тут к сердцу он ее прижал.
«Я буду, жди меня» — сказал,
Сказал и скрылся торопливо.
Уже и холмы и поля
Покрыты мраками густыми.
410 Смиренный ужин разделя
С неприхотливыми родными,
Вошла девица в угол свой;
На дверь задумчиво взглянула:
Поверь, опасен гость ночной,
415 Ей совесть робкая шепнула,
И дверь ее заложена.
В бумажки мягкие она
Златые кудри завернула,
Снять поспешила как-нибудь
420 Дня одеяния неловки,
Тяжелодышащую грудь
Освободила от шнуровки,
Легла и думала заснуть.
Уж поздно, полночь, но ресницы
425 Сон не смыкает у девицы:
«Стучаться будет он теперь.
Зачем задвинула я дверь?
Я своенравна, в самом деле.
Пущу его: ведь миг со мной
430 Пробудет здесь любезный мой,
Потом навек уйдет отселе».
Так мнит уж девица и вот
С одра тихохонько встает,
Ко двери с трепетом подходит,
435 И вот задвижки роковой
Уже касается рукой;
Вот руку медленно отводит,
Вот приближает руку вновь;
Железо двинулось: вся кровь
440 Застыла в девушке несчастной,
И сердце сжала ей тоска.
Тогда же чуждая рука
Дверь пошатнула: «Друг прекрасной,
Не бойся, Эда, это я!»
445 И от смятенья дух тая,
Сама себя не разумея,
Девица бедная моя
Уже в объятиях злодея.
Заря багрянит свод небес.
450 Восторг обманчивый исчез;
С ним улетел и призрак счастья;
Открылась бездна нищеты:
Слезами скорби платишь ты
Уже за слезы сладострастья!
455 Стыдясь пылающего дня,
На крае ложа рокового
Сидишь ты, голову склоня.
Взгляни на друга молодого!
Внимай ему: нет, нет, с тобой
460 Он не снесет разлуки злой;
Тебе все дни его и ночи;
Отец его не устрашит:
Он подозренья усыпит,
Обманет бдительные очи;
465 Твой будет он, покуда жив…
Напрасно все; она не внемлет,
Очей на друга не подъемлет,
Уста безмолвные раскрыв,
Потупя в землю взор незрящий;
470 Ей то же друга разговор,
Что ветр, бессмысленно свистящий
Среди ущелий финских гор.
Недолго, дева красоты,
Предателя чуждалась ты,
475 Томяся грустью безотрадной!
Ты уступила сердцу вновь:
Простила нежная любовь
Любви коварной и нещадной.
Идет поспешно день за днем.
480 Гусару дева молодая
Уже покорствует во всем.
За ним она, как лань ручная,
Повсюду ходит. То четой
Приемлет их в полдневный зной
485 Густая сень дубровы сонной,
То зазовет дремучий бор,
То приглашают гроты гор
В свой сумрак неги благосклонной;
Но чаще сходятся они
490 В долу соседственном глубоком.
В густой рябиновой сени
Над быстро льющимся потоком
Они садятся на траву.
Порой любовник в томной лени
495 Послушной деве на колени
Кладет беспечную главу
И легким сном глаза смыкает.
Дух притая, она внимает
Дыханью друга своего;
500 Древесной ветвью отвевает
Докучных мошек от него;
Его кудрявыми власами
Играет детскими перстами.
Когда ж подъемлется луна
505 И дикий край под ней задремлет,
В приют укромный свой она
К себе на одр его приемлет.
Но дева нежная моя
Томится тайною тоскою.
510 Раз обычайною порою
У вод любимого ручья
Они сидели молчаливо.
Владимир в тихом забытьи
Глядел на светлые струи,
515 Пред ним бегущие игриво.
Дорогой сорванный цветок
Он как-то бросил в быстрый ток.
Вздохнула дева молодая,
На друга голову склоня.
520 «Так, — прошептала, — и меня,
Миг полелея, полаская,
Так на погибель бросишь ты!»
Уста незлобной красоты
Улыбкой милой улыбнулись,
525 Но скорбь взяла-таки свое:
И на глазенках у нее
Невольно слезы навернулись.
Она косынкою своей
Их отерла, и веселей
530 Глядеть стараяся на друга:
«Прости! Безумная тоска!
Сегодня жизнь моя сладка,
Сегодня я твоя подруга,
И завтра будешь ты со мной,
535 И день еще, и, статься может,
Я до разлуки роковой
Не доживу, господь поможет!»
Ужели не был тронут он
Ее любовию невинной?
540 До сей поры шалун бесчинной,
Он только знал бокалов звон,
Дым трубок, шумные беседы
Соратных братиев своих,
И за перступные победы
545 Слыл удальцом промежду них.
Наукой жалкою обманов
Гордился он, и точно в ней
Другого был посмышленей.
Успел он несколько романов,
550 Зевая и крутя усы,
Прочесть в досужные часы
От царской службы и стаканов;
Собой пригож был, нравом жив.
Едва пора самопонятья
555 Пришла ему; наперерыв
Влекли его к себе в объятья
Супруги, бывшие мужей
Чресчур моложе иль умней,
560 И жадно пил он наслажденье,
И им повеса молодой
Избаловал воображенье,
Не испытав любви прямой.
Питомец буйного веселья,
565 В пустыне скучной заключен,
За милой Эдой вздумал он
Поволочиться от безделья,
И, как вы видели, шутя,
Увлек прелестное дитя.
570 Увы, мучительное чувство
Его тревожило потом!
Не раз гусарским языком
Он проклинал свое искусство;
Но чаще, сердцем увлечен,
575 Какая дева, думал он,
Ее прелестней в поднебесной,
Душою проще и нежней?
И провиденья перст чудесной
Он признавал во встрече с ней;
580 Своей подругой неразлучной
Уж зрел ее в мечтах своих;
Уже в тени дерев родных
Вел с нею век благополучной..
Вотще!
Коварный Швед опять
585 Не соблюдает договоров:
Вновь хочет с Русским испытать
Неравный жребий бранных споров.
Уж переходят за Кюмень
Передовые ополченья:
590 Война! война! Грядущий день —
День рокового разлученья.
Нет слез у девы молодой.
Мертва лицом, мертва душой,
На суету походных сборов
595 Глядит она: всему конец!
На ней встревоженный хитрец
Остановить не смеет взоров.
Сгустилась ночь. В глубокий сон
Все погрузилося. Унылой
600 В последний раз идет он к милой.
Ей утешенья шепчет он,
Ее лобзает он напрасно.
Внимает, чувства лишена;
Дает лобзать себя она,
605 Но безответно, безучастно!
Мечтанья все бежали прочь.
Они томительную ночь
В безмолвной горести проводят.
Уж в путь зовет сиянье дня,
610 Уже ретивого коня
Младому воину подводят,
Уж он садится. У дверей
Пустынной хижины своей
Она стоит, мутна очами.
615 Девица бедная, прости!
Уж по далекому пути
Он поскакал. Уж за холмами
Не виден он твоим очам…
Согнув колена, к небесам
620 Она сперва воздела руки,
За ним простерла их потом
И в прах поверглася лицом
С глухим стенаньем смертной муки.
Сковал потоки зимний хлад,
625 И над стремнинами своими
С гранитных гор уже висят
Они горами ледяными.
Из-под одежды снеговой
Кой-где вставая головами,
630 Скалы чернеют за скалами.
Во мгле волнистой и седой
Исчезло небо. Зашумели,
Завыли зимние мятели.
Что с бедной девицей моей?
635 Потух огонь ее очей;
В ней Эды прежней нет и тени;
Изнемогает в цвете дней:
Но чужды слезы ей и пени.
Как небо зимнее бледна,
640 В молчаньи грусти безнадежной
Сидит недвижно у окна,
Сидит, и бури вой мятежной
Уныло слушает она,
Мечтая: «нет со мною друга;
645 Ты мне постыл, печальный свет!
Конца дождусь ли я, иль нет?
Когда, когда, сметешь ты, вьюга,
С лица земли мой легкий след?
Когда, когда на сон глубокий
650 Мне даст могила свой приют,
И на нее сугроб высокий,
Бушуя ветры нанесут?»
Не тщетно дева молодая
Кончину раннюю звала:
655 Уж Эды нет! Кручина злая
Ее в могилу низвела.
Кто б думать мог? В ее обитель
Меж тем лукавый соблазнитель
Неожидаемый летел.
660 Какой он умысел имел?
Бог весть. Но прибыл он: и что же?
Узрел ее на смертном ложе.
В слезах пред милою упал:
Постой, отчаянный взывал,
665 Тебе ль назначена могила!
О жертва милая любви,
Я твой навек, живи, живи!
Ты ль голос друга позабыла?
Но меркнул свет в ее очах;
670 На леденеющих устах
Уже душа ее бродила…
Кладбище есть. Теснятся там
К холмам холмы, кресты к крестам,
Однообразные для взгляда;
675 Их (меж кустами чуть видна,
Из круглых камней сложена)
Обходит низкая ограда.
Лежит уже давно за ней
Могила девицы моей.
680 Кто, кто теперь ее отыщет,
Кто с нежной грустью навестит?
Кругом всё пусто, всё молчит;
Порою только ветер свищет
И можжевельник шевелит.
1826
- ↑ Где привязан — там и пасется. Пословица. (фр.)