Штундизм, название, прилагавшееся к различным течениям в религиозной жизни народа, появившимся в России во второй половине XIX в. Слово Ш. произведено от немецкого Stunde, час, в специальном обозначении особого времени, отводившегося колонистами юго-западной России для чтения библии, религиозно-нравственных бесед и пения гимнов в порядке частных собраний. Аналогичные собрания с начала 1860-х годов стали устраиваться и в украинских селениях Херсонской губ., соседних и связанных разными отношениями с немецкими колониями. Участники этих собраний получили от соседей прозвание „штундовых“, „штундежей“. На этой основе в устах администрации и миссионеров господствующей церкви возник термин Ш., который потом получил неопределенно широкое употребление. Немецкий, по происхождению, термин этот ставит вопрос о роли немцев в создании обозначенного им движения. Споры старых писателей на эту тему, — светских, отстаивавших самобытность возникновения нового религиозного движения на собственной украинской почве, и церковных (миссионеров), подчеркивавших „наносный“ характер явления и большую роль в его создании немецких проповедников, — можно считать решенными с новыми публикациями материалов. В ближайших к немецким колониях, переживавшим период обострения религиозного чувства и новых исканий, украинских селениях дело не обошлось без воздействия немецкого примера и без участия немецких проповедников. Но и здесь, не говоря уже о местностях более отдаленных, роль немцев в сложении чистого, настоящего Ш. оказалась довольно скромной. Они дали направление поискам начавшей работать независимо от них мысли и показали образец удовлетворения религиозного чувства помимо или рядом с официальной церковью. Но основное содержание слагавшегося движения определялось общими для России и частными для данных мест условиями времени, которые вызвали и само это религиозное возбуждение. Не случайно ведь, что для окружающего украинского и частью русского населения прошли, очевидно, совершенно без влияния более сильные, иногда даже бурные движения в религиозной сфере среди немцев-колонистов юго-западной Руси в 1840-х и 1850-х годах, а встретило отклик у украинцев более скромное и частью шедшее в дополнение (а не против) официальной церковности колоний пиэтистическое настроение конца 1850-х и начала 1860-х годов. В украинских селениях Ш. впервые отмечается в 1865 г., и начало его относится к 1862 г., самое раннее к 1861 г., т.-е. к годам сейчас же после „освобождения“ крепостных. Не случайность эта дата, не случайность и то, что первые ш-сты вышли из среды именно недавних крепостных. Освобождение, особенно в первые годы увлечения свободой, вызывало у бывших рабов развитие личной жизни, расширяло запросы, побуждало самих работать над решением ряда новых вопросов. В частности, во многих местах, в том числе и в будущих ш-ских селениях, в 1860-х годах, „после воли“, наблюдался повышенный интерес к религии, ибо — по традиции — прежде всего в вере искали ответов на вопросы, удовлетворения новым потребностям. Но казенный формализм официальной церкви не удовлетворял новым запросам и глушил их; неразвитость духовенства, а часто и невежество его не обеспечивали ответов на больные вопросы о „правде божией“; недостойное поведение пастырей и монашествующих, с которыми знакомились богомольцы, рисовали их фигуры „отвратительными“ (выражение одного из ш-стов) в глазах ревностных искателей у них образцов поведения и роняли их авторитет. Еще существеннее была непомерная для бедноты дороговизна православной церковности. „Поп довел уже меня до крайней нищеты“, оправдывал свой отход от церкви Т. Заяц — один из искреннейших искателей настоящей правды и святости. Очень характерно, что все первые украинские проповедники Ш. — Ратушный, Рябошапка, Балабан, Коваль, позже Заяц, принадлежали к деревенской бедноте. Недаром также районом первоначального распространения Ш. оказался Новороссийский край с широким применением „нищенского“ надела, с большим количеством совершенно безземельных земледельцев — „десятинщиков“. Пример и проповедь немцев, с которыми связаны некоторые из украинских руководителей Ш. как их рабочие или соседи, указывали взамен не удовлетворяющей церкви или рядом с нею путь самостоятельных поисков истины в св. писании и частного удовлетворения потребностей религиозного чувства в собраниях по домам. Появившиеся в начале 1860-х годов переводы евангелия на русский и украинский языки облегчали использование „слова божия“ помимо духовенства. А несоответствие земной действительности идеальным требованиям Христа усиливало критику церкви и особенно ее практики и побуждало к подражанию временам апостольским, с тогдашним равенством прав и имуществ в среде верующих, с выдвижением лишь „избранных сосудов божиих“, с братским отношением друг к другу. Первые и очень ранние столкновения с светскими властями, начиная с сельских и кончая высшими, выступавшими в защиту духовенства и вообще традиции, поставили вопрос и о государстве. Конечно, и власти не могли выдержать критики, идущей от евангелия, преломлявшегося в возбужденных головах бедноты. И вопросы политические рядом с церковными и экономическими получили известное место в новом учении, хотя и в формах часто осторожных, иногда простодушно-неопределенных („выборный царь“), и без того единодушного признания, какое встречали новости в области веры и быта. Проблема экономическая, затушеванная вопросами веры, также не получила определенной постановки и отражалась лишь в критике богатых и в деятельной взаимопомощи „братьев“ по вере. Более резко выделялся рядом с религиозной обособленностью, создавшеюся не сразу, особый бытовой уклад с изгнанием пьянства и табака, ругани и драки, с равенством членов семьи, с большей культурностью и большей чистотой моральной и физической жизни. Таким выступает Ш. в первые годы существования, сильный в своем отрицании и критике, но более робкий и менее определенный во многих частях своей положительной программы. Положив в основу веры и жизни библию, особенно новый завет, ш-сты отвергли всю внешнюю сторону религии, включая и таинства и почитание икон, мощей и пр., и стремились к идеалу служения богу „в духе и истине“, т.-е. проповедывали рационалистическое духовное христианство. Уйдя от церковной иерархии, они, руководясь принципом равенства людей, не создавали у себя новой и оставили толкование писания на долю каждого члена общества, с преобладающим значением (но не безусловным руководительством) наиболее одаренных, „озаренных богом“. Таким образом Ш. не был в подлинном смысле сектой с определенным, для всех обязательным символом веры, с принудительной организацией. Он являлся свободным общением религиозных ревнителей с большим простором личного творчества. Такой индивидуализм помешал Ш. закостенеть в рамках установленной догмы, но и сделал его слабым для сопротивления идущим со стороны воздействиям. Первым крупным влиянием со стороны, увлекшим многих, психологически неудовлетворявшихся чисто духовным христианством, был баптизм с его упрощенной и дешевой обрядностью, с выборной иерархией, но также основывающийся на библии, также воинствующий и энтузиастический, особенно в 1870-х годах. В среде украинской, ш-ской и православной, он стал распространяться с 1870-х гг.; первым, принявшим новое „крещение“ от немецкого проповедника, был Цимбал, вскоре Рябошапка (оба в 1869 г.), затем Ратушный (в 1871 г.) и др. И баптизм делал все бо́льшие и бо́льшие успехи в среде Ш. (см. баптисты, IV, 606/12). Против повой обрядности, которой вообще уже „прошло время“, и в защиту старых позиций выступают Балабан и Коваль; в 1875 г., расставшись с православием, проповедником такого же чистого Ш. становится Т. Заяц. В 1880 г. на юге появляются „пашковские“ брошюрки (см. пашковцы, XXXI, 397/98). Изданные легально, „с дозволением цензуры“, они не могли открыто излагать полностью ученье русских учеников Редстока, но в согласии с настроениями южан выдвигали св. писание (а не предание) как источник вероучения, подчеркивали духовный характер христианства, равнодушно опуская обрядность или прямо осуждая увлечение ею, выдвигали равноценность личности независимо от положения человека. Но главное значение этих маленьких книжек, дешевых или даже даром распространявшихся, было в том, что они предлагали простой, понятный, свободный от тенденций официальной церкви материал для назидательного чтения и помогали интеллигентской аргументацией на основе нового завета формулировать и защищать позиции Ш., как духовного христианства, против обрядников, в том числе и баптистов с их „водным крещением“. И еще шире пошли в ход сборнички религиозных стихотворений, изданных „пашковцами“, получившие роль гимников у разных групп рационалистического сектантства, в том числе и Ш., так нуждавшихся в своих песнопениях для религиозных собраний. Сильнее в идейном отношении было воздействие толстовства. Примерно в средине 1890-х г. руководители толстовцев, поддерживая некоторых из Ш. материально, старались питать их и духовно. Писания толстовцев и особенно религиозно-философские сочинения Толстого встречали живой отклик в среде религиозных искателей. И здесь родными, но с большой силой поставленными, были и критика православия и духовенства, отрицание всей „ветхой“ обрядности и устремление к чисто духовному восприятию христианства, без догмы, с полной свободой личного подхода. Но рядом с этим вносились идеи непротивления, отрицательного отношения к социализму и политической борьбе (см. сектантство, XXXVII, 637/38). Влияния со стороны частью уводили из Ш. его членов в другие религиозные образования, частью подрывали и без того слабое единство группы. Разные оттенки вносились в учение и практику жизни распространением Ш. в разных национальных, религиозных и социальных группах. Путешествия проповедников и еще более наплыв отовсюду жаждущих воды живой к популярным вождям нового движения, ссылки правительством „упорных сектантов“ в глухие углы России, наконец разнообразные житейские связи разносили семена „новой веры“ по Руси. Уже в 1880-м году был обнаружен Ш. среди крестьянской бедноты трубчевского у. Орловской губ., связанной отхожими промыслами с приднепровской Украиной. Позже и другие великорусские местности оказались „зараженными“ Ш. С ссыльными появился он в Закавказьи и Сибири. Старые, затихшие в творчестве, секты молокан, так наз. хлыстов и др. испытывали воздействие бурно шедшего нового движения. И уже не одна беднота входила в поисках истины в Ш. Развивавшееся в 1900-х годах политическое движение оказало в подготовленной критикою русской действительности сектантской среде свое мощное воздействие. И все пестрее становилось явление, покрываемое именем Ш. А любители этого термина, администрация и особенно православные миссионеры, употребляли его еще шире. Такое тяготение их к этому слову объясняется исторической обстановкой. Не позже 1875 г. религиозное движение на юго-западе квалифицировано духовенством как большое бедствие для православия, и при малой действенности убеждения определенно выражено желание использовать для борьбы со Ш. светскую власть. Чтобы сильнее заинтересовать ее, духовенством и добровольцами-ревнителями подчеркивалась противозаконная пропаганда немцев-совратителей среди православных и социально-политические („коммунистические и противоправительственные“ или „антиобщественные“) элементы нового учения, в котором под немецким именем Ш. объединяли и чистый Ш., и баптизм. Малый эффект применения обычных законов, не предусматривавших нового явления, заставил добиваться признания Ш. „особо вредной“ сектой. Так был поставлен вопрос синодом еще в 1878 г., но только в 1894 г. его настояния привели к изданию постановления комитета министров 4 июля. В связи с этим усилилась тяга миссионеров всякое опасное для церкви направление связывать с Ш. Новые оттенки рационализма в разных сектах дали повод к тому, что миссионерская литература запестрела терминами: Ш., штундо-баптизм, штундо-молоканство, штундо-хлыстовство; к Ш. причисляли выросшую на почве баптизма малеванщину (см. сектантство, XXXVII, 611/13) и пришедший из-за границы адвентизм (см. XXXVII, 613/14); пытались связывать с Ш. и толстовство (см. XXXVII, 637/38). В более тесном смысле Ш. подразделялся на две „фракции“: старо-Ш., или штундо-баптизм, явление, как мы видели, более новое, чем так наз. младо-Ш., или духовная штунда — старая добаптистская формация Ш. Первый еще называют „косяковским толком“, второй — „чаплинским“, по селениям таращанск. у. Киев. губ., бывшим одно время духовными центрами баптизма и собственно Ш. Установление режима большей веротерпимости с указа 17 апр. 1904 г. и относительная свобода 1905—6 г. позволили сектантам с очевидностью обнаружить, что зачисление в „особо вредную секту“ Ш. производилось миссионерами, администрацией и судом без убедительных доказательств, произвольно. Широкое движение в сторону организации выводило из рядов Ш. многих в близкие, но более оформленные группы. И настоящий Ш., „духовная штунда“ миссионеров, оказался небольшой религиозной группой с небольшими общинами и оригинальными религиозными искателями-одиночками. Позже Ш., видимо, совсем растворился в других оформлениях духовного христианства.

Литература. Ни одного настоящего исследования о Ш. нет. Из старой литературы более интересны основанные на непосредственных наблюдениях статьи: Емельянова, „Рационализм на юге России“ („Отечеств. Записки“, 1878, №№ 3 и 5) и А. С. Пругавина, „Штунда среди великороссов“ („Русские Ведом.“, 1884; перепечатана во II вып. „Религиозных отщепенцев“); из более новых — В. Д. Бонч-Бруевича, „Сектантство в освободительную эпоху“ (V т. сборн. „Великая реформа“; перепеч. в сборнике статей Бонч-Бруевича „Из мира сектантов“, 1922). Из моря миссионерских писаний наиболее значительны: А. Ушинский, „О причинах появления рационал. учений Ш.“, 1884; его же, „Вероучение малорусских штундистов, разобранное на основании св. писания“, 1886; А. Рождественский, „Южно-русский Ш.“, 1889; еп. Алексий (Дородницын), „Религиозно-рационалистическое движение на юге России во второй половине XIX ст.“, 1909. Большое количество документов, главным образом исходивших от администрации и духовенства, опубликовано тем же еп. Алексием в его „Материалах для истории религиозно-рационал. движения на юге России во второй полов. XIX ст.“, 1908. Весьма интересные рассказы и письма самих ш-тов издал В. Д. Бонч-Бруевич в „Материалах к истории и изучению русского сектантства и раскола“ (со II вып. — „…сектантства и старообрядчества“): вып. I, 1908 (Софрон Чижов) и вып. III, 1910 („Рукописи и письма Т. А. Зайца“). В высокой степени содержательные „Записки Тимофея Зайца“, в русском переводе А. Чертковой и Н. Гусева, напечатаны (с некоторыми сокращ.) в „Голосе Минувшего“ за 1913 г., книги 8, 10, 11 и 12. Библиография, особенно миссионерской литературы: Сахаров, „Литература истории и обличения русского раскола“ (вып. I—III, 1887—1900); проф Т. Буткевич, „Обзор русских сект и их толков“ (1900, 2-ое изд. 1915); С. Маргаритов, „История русских мистических и рационалистических сект“ (1900, 4-ое изд. 1914); Ал. Введенский, „Борьба с сектантством“, 1914.

П. Любомиров.