XXIV. Италия (см. XXII, 442—476). Как известно, И. примкнула к мировой войне значительно позже остальных членов Большой Антанты. Период ее колебаний продолжался с августа 1914 до мая 1915 г. Главным препятствием вхождения И. в войну на стороне союзников явилось ее прежнее международное положение. Будучи членом Тройственного Союза, И. должна была решить вопрос о разрыве с Австрией и Германией и, таким образом, выступая на стороне Антанты против своих давнишних союзников, рисковала, — в случае каких-либо разногласий с Антантой, — очутиться в изолированном политическом положении. Но препятствия вступлению в ряды Антанты и участию в мировой войне далеко не ограничивались этими чисто политическими соображениями. Период 1911—1914 гг. как раз явился для И. периодом экономического преуспеяния. В результате полного разочарования ее правителей в ряде неудачных военно-колониальных авантюр, — они обратили свой взор на другие задачи. В этот именно период ими было обращено усиленное внимание на развитие итальянской промышленности, которой с давних пор приходилось преодолевать огромные препятствия вследствие отсутствия угля и руды и ряда неблагоприятных естественных условий И. Германский капитал, в этот период стремившийся к необычайной экспансии, обратил свое внимание на итальянскую промышленность и в короткое время приобрел значительное влияние в И. С ним были связаны крупнейшие торгово-промышленные предприятия, не говоря уже о проникновении германского финансового капитала, проводившего свое влияние в И., гл. обр., через „Banco Commerciale“. Неудивительно, что круги, связанные с германским капиталом, особенно энергично противились разрыву И. с Тройственным Союзом и выступлению ее на стороне Антанты. Не менее значительно в описываемый период было и проникновение в И. американского капитала. Между тем, Соединенные Штаты, как известно, вступили в ряды воюющих держав значительно позднее, чем И., и потому круги, связанные с американским капиталом, усиленно поддерживали „нейтральную“ позицию И.
Одним из решительнейших противников участия И. в войне на стороне Антанты явился очень популярный общественный и государственный деятель Франческо Нитти (бывший премьером в 1919—20 гг.), вынужденный затем эмигрировать после того, как фашисты, прославившиеся своими антантофильскими симпатиями, осенью 1922 г. пришли к власти. Термин „ниттианство“, как символ отказа И. от участия в войне, до сих пор пользуется правом гражданства на столбцах итальянской печати. В книге „Незамиренная Европа“ („Europa senza расе“) Франческо Нитти так разъясняет позицию „нейтралистов“, т.-е. противников участия И. в войне: „И. на пути своего развития всегда приходилось бороться с тяжелыми трудностями. Но все же на протяжении 60 лет, последовавших за моментом ее объединения, она безостановочно шла вперед. Занимая слишком узкую территорию, к тому же покрытую горами и вообще недостаточную для своего усиленно-возраставшего населения, И. вынуждена была не раз прибегать к решительнейшим мерам для улучшения своего положения в этом отношении. Ей приходилось развивать свою промышленность в условиях гораздо более тяжких, чем те, которые выпали на долю других государств. Она является почти единственной из всех великих держав, которым приходилось развивать свою промышленность при полном отсутствии угля и почти при полном отсутствии железа в собственных недрах. Однако, все эти, качалось, непреодолимые препятствия на пути к достижению народного благосостояния устранялись путем применения разнообразных технических мероприятий, по большей части осуществлявшихся по германским образцам и с германской настойчивостью. В течение 33-летнего периода до войны Тройственный Союз оказал И. ценнейшие услуги. Он лишний раз обнаружил, какую огромную пользу принесла итальянскому народу политическая мысль Криспи. Франция, с которой мы — особенно после столкновения в Тунисе, — находились в весьма натянутых отношениях, была бессильна угрожать нам, ибо за нашей спиной стоял Тройственный Союз. Та же принадлежность к Тройственному Союзу заставляла нас избегать или смягчать всякие трения с Австро-Венгрией. В период принадлежности к Тройственному Союзу И. создала почти всю свою промышленность, укрепила свое национальное единство и упрочила все свое хозяйственное положение“.
Но если усилия „нейтралистов“, в лице Нитти и др., были направлены целиком к тому, чтобы уберечь И. от участия в войне, если агенты Вильгельма, в роде прославленного германского социал-демократа Зюдекума, одно время превратили И. в опорный пункт своей пропаганды, если центральные державы сумели найти могущественную поддержку в лице Ватикана, — то, с другой стороны, не дремала и антантофильская пропаганда. Французский капитал имел своего проводника в лице другого крупного банка „Banco di Sconto“, в свою очередь тесно связанного со всей крупной металлургической промышленностью северной И., предвидевшей огромные барыши в результате военных заказов и поставок. Как теперь выясняется, зародившееся к тому времени патриотическое движение, впоследствии окрашенное „фашизмом и вдохновляемое уже тогда исключенным из партии социалистом Бенито Муссолини (см. XLVII, прил. „Совр. полит. деятели“, 58), призывавшим итальянский народ к участию в войне на стороне Антанты, явилось прямым орудием в руках французского капитала. Установлено, что личный орган Муссолини — „Popolo d’Italia“, в котором он начал свою патриотическую пропаганду, был основан на средства французских капиталистов, тесно связанных с операциями „Banco di Sconto“ и заинтересованных в таких колоссальных металлургических предприятиях, как „Ансальдо“ и др., наживших огромные капиталы во время войны. Последующие события показали, что из двух боровшихся влияний победило антантофильское, — и И., прервав отмеченный выше период созидательной, промышленной деятельности, пустилась в чрезвычайно-рискованное предприятие, связав свою судьбу с судьбами Согласия (см. выше, т. XLVII, 74, 79/80, 89 и др. ст. Дипломатия; см. также обзор военных действий в т. XLVI).
Ближайшие результаты мировой войны для И. Если жалобы итальянских патриотов весьма часто страдают преувеличением, то все же, оглядываясь самым беглым образом на всю историю мировой войны, прошедшей перед нашими глазами, нельзя не признать, что жертвы, понесенные И., а равно и удельный вес ее выступления на стороне Антанты, были вознаграждены далеко не пропорционально теми, кто воспользовался в нужное время ее услугами. Нельзя отрицать, что судьба Франции и других членов Антанты была впервые, если не спасена, то в значительной мере облегчена И. 2-го августа 1914 г., когда она объявила о своем нейтралитете. Трудно определить, каковы были бы последствия присоединения И., на основе Тройственного Союза, к центральным державам. Именно это обстоятельство — объявление И. своего нейтралитета, явившееся, кстати сказать, совершенно неожиданным для всех — и помогло Франции сконцентрировать свои силы на севере и обеспечить противодействие немцам на Марне. Огромное влияние на судьбы Антанты имело второе, уже активное выступление И. на стороне держав Согласия в мае 1915 г. Это событие в значительной мере воспрепятствовало коалиции центральных держав использовать военно-техническую организацию австрийской армии. Если порыться в огромном ворохе дипломатических документов, оставшихся в наследство после мировой войны, то только с большим трудом можно определить, каковы были те официальные лозунги и требования, с которыми И. вступила в войну на стороне Антанты. Главным лозунгом как-будто бы явилось осуществление старой „адриатической“ программы. Вторым лозунгом было желание исправить — по национальному признаку — итало-австрийскую и итало-германскую границы. (В период, последовавший за национальным объединением И., „ирредентизм“, свивший себе гнездо в Триесте, Фиуме и других областях со смешанным населением к северу от И., сыграл не маловажную роль в политической жизни И. и был умело использован, как один из мотивов подстрекательства И. к войне). В виду того, что раздробление австро-венгерской монархии с самого начала войны входило в планы союзников, третьим лозунгом итальянской дипломатии явилось обеспечение границ И. от будущих государственных новообразований.
Все эти три лозунга, на самом деле, были — в результате мировой войны — воплощены в жизнь. К И. присоединены, в результате Версальского и Сен-Жерменского договоров, основные вехи которых были намечены уже в тайном Лондонском соглашении союзников 1915 г., Триест, Истрия, Зара, Горица и т. д. с прилежащими местностями. После долголетней тяжбы с Югославией, наконец, разрешен и вопрос о Фиуме. Границы И. соответствующим образом обеспечены и исправлены. Правда, „адриатическая программа“ до сих пор остается не осуществленной, — и маленькая албанская республика уже по окончании мировой войны нанесла большой урон самолюбию итальянских патриотов, когда заставила их очистить в 1920 г. Валлону. Но уже к концу мировой войны было ясно, что если бы все эти второстепенные лозунги, выдвинутые итальянской дипломатией, преследовавшие чисто политические цели и почти не вносящие никакого улучшения в ее экономическое положение, были даже полностью осуществлены, — И., официально числящаяся в рядах держав-победительниц, должна была бы считать для себя мировую войну проигранной: так велико несоответствие между принесенными И. жертвами (почти целиком разоренная область Венето, огромное число понесенных человеческих жертв — и ничтожными приобретениями, которыми ее вознаградили союзники. Тут следует отметить, что итальянская дипломатия не проявила большой настойчивости и способности к достижению лучших результатов войны, — и с этой стороны демагогическая агитация пробивавшегося к власти Муссолини против итальянской дипломатии не совсем была лишена основания.
Один из участников Парижской мирной конференции, Тардье, рассказал в своих воспоминаниях о том, какую подчиненную роль на конференции играла итальянская дипломатия: „Тон, господствовавший на конференции, больше напоминал частную беседу… Господин Орландо (делегат И.) говорил мало; деятельность И. на конференции была всецело, до крайности, поглощена вопросом о Фиуме, и по этой причине ее роль в дебатах была сведена к нулю. Разговоры велись по преимуществу тремя лицами: Вильсон, Клемансо, Ллойд-Джордж“.
Спор о Фиуме. На самом деле, спор о Фиуме явился одним из мрачнейших вопросов для И. послевоенного периода. Никто и никогда не придавал этому вопросу столь рокового значения, какое он приобрел впоследствии. Патриотические болтуны, одним из наиболее ярких представителей которых явился известный поэт Габриеле д’Аннунцио, сумели напустить такого тумана вокруг этого вопроса, что он на долгое время превратился в один из центральнейших пунктов внешней политики И. В действительности значение его для И. вовсе не так уж велико. Начать с того, что во время Лондонского совещания союзников 1915 г. ни одному из государственных деятелей Европы и в голову не приходило придавать какое-либо значение этому вопросу. Решение, которое было в Лондоне принято относительно Фиуме, сводилось к тому, что этот город должен быть присоединен к Хорватии — независимо от того, будет ли Австро-Венгрия и в дальнейшем существовать, как самостоятельное государство, или Хорватия будет от нее в том или ином виде отделена. Упомянутая выше патриотическая шумиха привела к тому, что этот город с 50-ти тысячным населением и с товарооборотом в 2 миллиона тонн служил попеременно яблоком раздора то между И. и Америкой (Вильсон возбудил против себя ненависть итальянских патриотов именно тем, что высказался против присоединения Фиуме к И.), то между И. и Юго-Славией. Одно время спор между Юго-Славией и И. о Фиуме был разрешен тем, что Фиуме был превращен в независимое государство. Однако, пресловутые легионы патриота д’Аннунцио, войдя в Фиуме, разогнали Учредительное собрание, заседавшее в городе, и провозгласили диктатором сумасбродного поэта. Несчастному городу пришлось немало вынести от диктаторского правления д’Аннунцио, который в конце-концов под давлением королевских войск должен был убраться оттуда. После этого, приблизительно с 1921 г., фиуманский вопрос явился предметом продолжительных дипломатических переговоров между И. и Юго-Славией, благополучно разрешившихся соглашением в конце января 1924 года. В основе соглашения лежат следующие положения: обе договаривающиеся стороны признают, что „независимое государство Фиуме“ отныне перестает существовать. Город Фиуме присоединяется к И. Юго-Славии предоставляется — кроме города Сусака, который отошел к ней в силу первоначального соглашения в Раппало в ноябре 1920 г., — еще порт Барос и дельта Энео, с прилегающими местностями, составляющими два предместья Фиуме. Кроме того, белградское правительство получает в свое пользование на срок в 50 лет за определенную плату один из четырех доков в Фиуме. Зато водопровод и электрический завод включаются в состав итальянской территории. Так. обр., до мелочей разрешен вопрос, имеющий на самом деле для И. второстепенное значение, но стоявший все эти последние годы в центре внимания итальянской дипломатии. С момента заключения январьского соглашения вновь открылись пути к сближению между И. и Юго-Славией. Фиуманского вопроса, как такового, больше не существует. Вряд ли могут быть сомнения, что нынешний премьер И., придавая такое огромное значение разрешению этого вопроса, преследовал по преимуществу политические цели: нужно было доказать, что все предшествующие правительства оказались неспособными разрешить этот вопрос с такой ловкостью, с какой ему удалось это сделать. При этом газетная шумиха постаралась затушевать то обстоятельство, что никаких особых выгод для И. этим январьским соглашением не достигнуто, что на подобных условиях соглашение могло бы быть заключено уже давно предшествующими кабинетами. Но такова основная черта общественно-государственной жизни И. послевоенного периода: серьезные экономические вопросы заглушаются политической трескотней. Реальные нужды трудящихся приносятся в жертву соперничеству политических страстей, раздирающих современную итальянскую буржуазию.
Борьба политических настроений во время войны. С самого возникновения мировой войны трудящиеся массы И., помимо своей естественной ненависти ко всякой бойне, разочарованные уже давно печальными результатами военных колониальных авантюр предыдущих правительств, своим природным чутьем как бы предвидели отмеченное нами огромное несоответствие между жертвами, которые вынужден был принести на алтарь союзников итальянский народ, и теми ничтожными выгодами, которые могло ему принести возвращение ирредентистских земель и прочие лозунги „велико-итальянской политики“. Как показали события, „великая И.“ нужна была только тем политическим авантюристам, которые под покровом патриотических лозунгов настойчиво добивались власти. Между тем, экономическое положение внутри страны ухудшалось с каждым днем. Раздутая искусственными мерами металлургическая промышленность не могла поглотить всего того излишка населения, который явился результатом почти полного прекращения эмиграции во время войны. Как известно, эмиграция является для итальянского населения, задыхающегося в границах небольшой территории, совершенно необходимым клапаном, регулирующим вопросы безработицы, продовольствия и экономической жизни страны вообще. Для И. вопрос участия в мировой войне продолжал оставаться спорным даже в тот момент, когда кровь итальянских солдат уже текла потоком на ее границах, а северные области были разрушены австро-германскими снарядами. В стране росло недовольство, подогреваемое слухами о том, что утомление войной охватывает армии и в других странах. События русской революции 1917 г. имели огромное влияние на настроение трудящихся масс в И. Период 1918—1920 гг. является периодом нарастания революционного рабочего движения в И. Сюда начинают доходить слухи не только о русском Октябре, но и слухи о попытках социальной революции в Венгрии и Баварии. Организация трудящихся в городах и деревнях И. делает огромные успехи. И. — страна по преимуществу земледельческая, хотя ей и не хватало никогда собственного хлеба (недостающие 30—40% хлеба всегда покрывались ввозом из России, а во время войны — из Америки, Аргентины и т. д.), — до последнего времени отличалась наиболее архаическими формами землевладения. Сельскохозяйственные рабочие влачили самое жалкое существование и эксплоатировались нещадным образом. Только в 90-х гг. в И. впервые заговорили о необходимости заключения договоров о найме между помещиком и рабочими. Крестьянство и мелкие фермеры (по преимуществу, „половники“) страдали от беззастенчивого хищничества посредников. Под влиянием революционного подъема 1918—1920 гг. в итальянской деревне произошли коренные изменения. Прежде всего, произошла — как и во многих других странах во время войны, — существенная „передвижка“ земли из рук крупных землевладельцев в руки середняцких и беднейших элементов деревни. Рабская зависимость от посредников значительно сократилась. Батрачество организовалось и путем упорных и решительных забастовок значительно улучшило свое положение. Вся деревенская И. покрылась густой сетью „красных лиг“ и „камер труда“, регулировавших вопросы распределения работы, условий найма и т. д. Однако, в то же время аграрное законодательство не шло дальше наделения землей на льготных условиях только участников войны (декр. 15 дек. 1921 г., см. XLVI, 590/591). В городах кипела организационная работа, вызванная необычайным ростом синдикального (профсоюзного) движения. Социалистическая партия, в то время еще объединенная, приобрела огромное влияние не только в деле организации рабочих, но и в таких областях, как парламентская, муниципальная, кооперативная деятельность. Пропаганда против дальнейшего ведения войны имела колоссальный успех. По всей стране прокатилось широкое забастовочное движение. Муниципалитеты в городах, общинные управления в деревнях, кооперативы, школы и всякие другие культурно-просветительные учреждения перешли, главным образом, в руки социалистов. Кульминационным пунктом нарастания революционного движения явились события в августе-сентябре 1920 г., когда организованные в мощные синдикаты итальянские металлисты стали во главе движения, имевшего целью, по образцу русского Октября, захват в руки рабочих фабрик и заводов и передачу помещичьей земли крестьянам.
Провал августовского движения и зарождение фашизма. Движение в пользу захвата фабрик и помещичьих земель вначале не встретило особого противодействия со стороны правительства. У власти был тогда Джолитти, чрезвычайно опытный политик, всегда предпочитающий действовать медлительными средствами. На первых порах ни армия, ни полиция не противодействовали революционерам. Движение целиком охватило север И. и перекинулось в другие местности. Выигранное время Джолитти употребил на переговоры с реформистским крылом социалистической партии, лидеры которого (Д’Аррагона и др.) быстро согласились пойти на уступки. Джолитти пообещал рабочим право контроля над промышленностью и значительное улучшение их материального положения. С другой стороны, реформисты нашептывали рабочим, что им все равно не удержать в своих руках захваченных фабрик. Их уговоры повлияли на рабочих и помогли Джолитти провокационным путем, но бескровно подавить движение. Вскоре рабочие вернулись к своим станкам, и прежние владельцы вновь стали во главе своих предприятий. Следует отметить, что в ту пору итальянский фашизм еще не обнаружил своей реакционной сущности и прямого участия в подавлении движения не принимал. Возникши в самый разгар войны, как патриотическое движение, фашизм долгое время маскировался „велико-итальянской“ программой, направленной, гл. обр., к продолжению войны и отстаиванию перед лицом союзников великодержавного престижа И. Первые кадры своих приверженцев Муссолини находил среди фронтовиков и увечных воинов. Перед ними он любил драпироваться в тогу патриота-республиканца, прикрываясь часто идеями Гарибальди и Мадзини. Монархические симпатии пришли к фашизму значительно позднее. Формальное начало организации фашизма в партию было положено в марте 1919 г. Летом 1920 г., в разгар движения, начатого туринскими металлистами, фашизм, как было указано, еще не решался выступать в качестве откровенного защитника помещиков, предпринимателей, судовладельцев и т. д. в их борьбе с рабочим классом и крестьянством. Истинная социальная сущность фашизма была впервые вскрыта во время дебатов в парламенте в начале января 1921 г., когда оба враждующих лагеря — фашистов и социалистов — в лице своих депутатов выступили со взаимными обвинениями в подрыве государственного спокойствия и безопасности. Правительство делало вид, что в борьбе фашистов и социалистов оно сохраняет нейтральную позицию. На самом деле, это было неверно. Кабинеты Джолитти, Бономи и Факта, предшествовавшие фашистскому кабинету Муссолини, в действительности оказывали весьма активную поддержку фашистскому движению. Только при их поддержке и, в лучшем случае, попустительстве фашисты смогли раздобыть достаточное количество оружия, чтобы создать сначала нерегулярную, а затем регулярную „фашистскую“ милицию, которая и по сию пору является главным источником и опорой их власти. В противоположность 1918—1920 гг., период 1921—22 гг. является эпохой расцвета итальянской реакции, воплотившейся в фашизме, и неслыханного надругательства и насилий над трудящимися массами И. Беспрерывные карательные экспедиции, убийства, избиения, разгромы партийных помещений, поджоги революционных редакций и т. д., — все это совершалось при молчаливой поддержке правительства и привело, в конце-концов, к полному обессилению и раздроблению революционных организаций И. Буржуазия, справедливо увидев в фашизме наемную милицию для защиты своих классовых привилегий, всячески содействовала его успехам. С другой стороны, в среде революционных партий, происходила сложнейшая диференциация. В отдельную партию выделились реформисты, оставшиеся социалистами только на бумаге. Центр социалистической партии всю свою деятельность сосредоточил на парламентской борьбе, и потому вполне естественным явилось отделение от него крайнего крыла, впоследствии превратившегося в коммунистическую партию И. В результате фашистской реакцией разгромленными оказались и итальянские анархисты, пользовавшиеся сильным влиянием в массах, а также революционные синдикалисты. Кроме того, даже перед лицом общего грозного врага, в лице надвигающегося фашизма, революционные партии И. не сумели объединить своих усилий. Разумеется, фашистам гораздо легче было порознь бить коммунистов, анархистов и синдикалистов. Эта распыленность революционных организаций особенно ярко сказалась в решительной их забастовке августа 1922 г., неудача которой расчистила фашистам путь к захвату государственной власти. В октябре 1922 г. Муссолини — теоретический и боевой вождь фашизма — учитывая, с одной стороны, благосклонное отношение к нему буржуазии, запуганной „большевистской опасностью“, а, с другой стороны, видя разгром революционных организаций, — повел решительную атаку за захват власти. В последних числах октября была инсценирована опереточная „революция“, выразившаяся в том, что несколько тысяч фашистов двинулись „на Рим“. Когда королю предложили подписать декрет о введении осадного положения, которым, пожалуй, можно было бы предотвратить захват Рима фашистами, король заявил: „Я не стану подписывать такой бумаги, из-за которой итальянцы будут драться между собой“. Участь буржуазного правительства Факта была этой королевской сентенцией решена. В конце октября король предложил Муссолини образовать новый кабинет. Первого ноября 1922 г. фашистский кабинет Муссолини, в состав которого входило первоначально и несколько представителей других буржуазных партий, начал функционировать. В итальянской жизни открылась эра политического и экономического господства фашистов, продолжающаяся и до сих пор.
Развал парламентаризма. Описываемый период представляет собою картину систематического разложения итальянского парламентаризма. Буржуазные партии под влиянием внутреннего разложения, ярко сказавшегося уже к концу войны, до того изжили себя, что ни одна из них не могла себе обеспечить более или менее длительного и прочного господства в стране. Об этом свидетельствует беспрестанная смена правительств, при которой нынешнее правительство Муссолини оказывается наиболее прочным кабинетом. 21 марта 1914 г. Джолитти уступил портфель премьера Саландре, который ушел со своего поста уже 5 ноября 1914 г. По настоянию короля Саландра, однако, остался премьером реформированного кабинета, просуществовавшего до 10 июня 1916 г. (известен под именем „кабинета войны“ — при нем И. вступила в мировую войну); далее, — кабинет Бозелли с 19 июня 1916 г. по 29 октября 1917 г.; кабинет Орландо — с 29 октября 1917 г. по 23 июня 1919 г.; кабинет Нитти — с 23 июня 1919 г. по 15 июня 1920 г.; кабинет Джолитти — с 15 июня 1920 г. по 5 июля 1921 г.; кабинет Бономи — с 5 июля 1921 г. по 26 февраля 1922 г.; наконец, два кабинета под председательством Факта — с 26 февраля 1922 г. по 1 августа 1922 г. и с 1 августа по 30 октября 1922 г.; нынешний кабинет Муссолини — с 31 октября 1922 г. В нем также произошли двукратно частичные изменения. В настоящее время (1926) в кабинет Муссолини больше уже не входят представители других политических партий: фашистский кабинет отныне по своему составу целиком однороден.
Современные политические партии (ср. XXII, 469/476). Самой старой политической партией в И. является либеральная. В отличие от других европейских стран, — итальянская либеральная партия состоит из целого ряда отдельных течений, почти не связанных между собой. Так, правое течение итальянского либерализма почти сливается с консервативной партией. Этим, в свою очередь, объясняется то обстоятельство, что консервативные элементы И. всегда представляли собою совершенно аморфную массу, между тем, как либералы — почти при каждом правительстве, включая фашистское, пользуются значительным весом. Лидерами либеральной партии в И. являются Джолитти, Орландо и Саландра. Либеральная партия в И. является одним из крупнейших и серьезнейших противников революционного рабочего движения. Этим и объясняется поддержка, оказанная либералами осенью 1922 г. фашистам, в момент захвата ими государственной власти (последний либерал — министр Овилио, вышел из состава кабинета Муссолини в декабре 1924 г.). Только в последнее время, когда фашизм стал проявлять признаки разложения, либералы, во главе с Джолитти перешли в оппозицию.
Народно-католическая партия („пополяри“), во главе с их вождем Дон-Стурцо, по отношению к фашизму занимала все время более решительную позицию. В настоящее время она является наиболее решительным противником фашизма из лагеря буржуазных партий. Буржуазно-радикальная партия — „ниттианцы“, в которой главного ее вождя Нитти, находящегося в эмиграции, — сменил популярный неаполитанский депутат Амендола (ум. в 1926 г.), стоит во главе антифашистской буржуазной оппозиции. Унитарная партия социалистов, имеет во главе Турати Ладзари; к ее руководителям принадлежал также и Маттеотти в июне 1924 г. убитый фашистами за свои разоблачения. Коммунистическая партия, — во главе с Дженари, Грамши и др., имеет своим органом „Унита“; она насчитывает до 30.000 членов. Деятельность анархистов в настоящее время почти совсем приостановлена под влиянием фашистских репрессий. Однако, анархисты сохраняют большие связи с рабочими массами И. Лидером их является 70-летний Энрико Малатеста.
В мае 1921 г. состав парламента был следующий: конституционалисты (либералы) — 275, социалисты — 122; католики — 107; коммунисты — 16; республиканцы — 7; немцы — 4; славяне — 4 (ср. XL, прилож., табл. 65).
По новому избирательному закону, введенному фашистами 18 ноября 1923 г., прежняя система пропорционального представительства отменена. Вся территория королевства, в целях производства выборов, делится на 15 округов, — и та партия, которая получает большинство голосов во всех избирательных округах, имеет право не на простое и пропорциональное, а на абсолютное большинство в парламенте (⅔). Благодаря этой системе, — фашисты и получили 356 голосов из 535. В настоящее время фашисты пользуются „неоспоримым“ большинством в парламенте, так как все оппозиционные партии — в результате дела об убийстве Маттеотти — отказались от всякой активной работы в парламенте. Последние выборы в парламент имели место в апреле 1924 г.
Юридически вся исполнительная власть и целый ряд других крупных привилегий принадлежат королю (ср. XXII, 460/469). На самом деле война нанесла существенный урон престижу короля. Приход же к власти Муссолини превратил последнего в фактического диктатора страны, сохранив за королем только его титул.
„Реформы“ фашистов. Взяв власть в свои руки, фашисты открыто занялись подавлением революционного рабочего движения и защитой привилегий богатых классов. Революционно-синдикальное движение, насчитывавшее свыше 2 миллионов организованных рабочих, почти совершенно разгромлено. При поддержке существующей власти эти союзы по большей части заменены желтыми фашистскими синдикатами, ставящими своей целью заменить борьбу классов „единением рабочих и капиталистов в целях возвеличения родины“. Всякая самодеятельность рабочих и крестьян немедленно подавляется фашистской милицией, ныне именуемой „национальной добровольной милицией“, на самом деле представляющей собою боевые отряды фашистской партии, — при чем содержание этой милиции, по самому скромному подсчету, обходится государственной казне в 60 милл. лир ежегодно. Реформа налогового обложения, произведенная фашистами, своим остреем также направлена против трудящихся масс. В первый же месяц своего пребывания у власти фашисты распространили прямое налоговое обложение на 500.000 человек, ранее не подлежавших обложению; в настоящее время прямые налоги распространены и на безработных. Косвенное обложение преследует ту же цель — переложения на плечи трудящихся всех тягот послевоенной разрухи, а гл. обр., вздорожания продуктов первой необходимости. „Экономия государственных расходов“, столь торжественно возвещенная фашистами, на самом деле свелась к увольнению со службы всех с точки зрения фашистов политически-неблагонадежных элементов (так, уволено несколько десятков тысяч заподозренных в революционном образе мыслей железнодорожников). Не менее значительной реформой в пользу имущих классов явилась денационализация части железных дорог и других государственных предприятий первостепенной важности. Все рабочее законодательство, добытое рабочим классом И. в результате долголетней упорной борьбы, на самом деле, сведено на-нет.
Описанные „реформы“, а главное, неописуемый белый террор фашистов не могли, в конце-концов, не привести к нарастанию возбуждения и недовольства в стране. Убийство Маттеотти только переполнило чашу терпения. В течение второй половины 1924 г. от Муссолини откололись почти все прежние его попутчики из буржуазно-патриотического лагеря. В самой партии растет возбуждение крайних элементов, находящих политику Муссолини слишком уступчивой по отношению к противникам. Никогда еще за все шестилетнее существование фашистской партии она не находилась в состоянии такой почти полной изоляции от всех остальных политических партий. Вряд ли фашистский кабинет может похвастать бòльшими успехами и в области внешней политики. Мы уже видели, что урегулирование отношений с Юго-Славией не принесло И. ни особых выгод, ни возвеличения ее международного престижа. Не возвеличение, а существенный урон международному престижу И. принесло нападение итальянских войск на почти беззащитную Грецию (см. ниже ст. Греция), выразившееся в обстреле греческого острова Корфу, в отместку за убийство председателя пограничной албано-греческой комиссии, итальянского генерала Теллини; точно так же, как 50 милл. лир, истребованные от Греции в качестве „военной“ контрибуции, вряд ли заполнят существенные прорехи в итальянской казне. В отношении Большой Антанты И. попрежнему играет подчиненную роль. С приходом к власти в Англии консервативного кабинета, горячо приветствовавшегося Муссолини, внешняя политика И., вновь входит в фарватер внешней политики Англии, с которой фашистский кабинет координирует все свои последние выступления (в репарационном вопросе, в Марокко и мн. др. местах). Еще более спорными являются результаты „экономической“ политики фашистов. Фашизм, несомненно, внес „успокоение“. Массовые стачки сразу прекратились. Официальные данные о стачечном движении с начала войны таковы:
Для обеспечения „порядка“ профессиональные союзы и их фонды были подчинены правительственному контролю, и в известных случаях выборная администрация союзов могла быть заменена администрацией по назначению правительства (декр. 24 янв. 1924 г.). Завершением мер по успокоению явился зак. 3 апр. 1926 г.; откровенно и просто он представляет легализацию только фашистским профсоюзам, союзам, все члены которых отвечают требованиям „политической благонадежности с национальной точки зрения“, и эти союзы, хотя бы они обнимали не более 10% рабочих данной профессии, делает единственным законным представительством всех рабочих этой категории; далее, он устанавливает судебное разрешение всяких конфликтов между рабочими и работодателями и на основании этого совершенно запрещает всякие стачки и локауты под угрозой штрафа для участников забастовок от 100 до 1000 лир и тюрьмой для подстрекателей и руководителей (для предпринимателей, объявляющих локаут — штраф от 10 тыс. до 100 тыс. лир). Фашистское правительство, следов., как бы приняло на себя заботы о положении рабочего класса. Что же дал итальянскому рабочему фашистский режим? В результате участия И. в мировой войне территория ее увеличилась на 24 тыс. кв. килом., прибл. на 9% (не считая колоний), население за 10-летие, с 1911 по 1921 г., возросло в королевстве (без колоний) с 34,7 милл. до 38,8 милл. (см. XL, прил. Современн. состояние важн. госуд., стр. 9). Но завоевания не убавили необходимости искать заработка в чужих странах, а найти его становится все труднее вследствие ограничений, принимаемых в странах иммиграции, в особенности вследствие процентных норм (национальных „квот“), установленных Соединенными Штатами. Обещания правительства Муссолини добиться смягчения этих ограничений остались невыполненными. Эмиграция за океан, в Америку, сильно сократилась, взамен того усилился отход в европейские страны, главным образом во Францию, но и там, с окончанием работ по восстановлению опустошенных департаментов, спрос на пришлых иностранных рабочих сильно сократился. Общий ход миграционного движения за повоенное время виден из следующих цифр:
На ряду с громадной эмиграцией безработица временами достигает грозных размеров. Набор фашистской милиции и вообще большое поглощение безработных и люмпен-пролетариев партией первоначально несколько ослабили безработицу, но к концу июня 1923 г. число безработных составляло уже 216.000, в декабре — 281.000, в янв. 1924 г. — 225.000, к концу июня это число понижается до 131.000, к концу марта 1925 г. он равняется 157.000, к концу апреля — 126.000, к концу марта 1926 г. — 109.000 и к концу апреля — 98.000. Несмотря на ослабление безработицы за последнее время, статистика заработной платы раскрывает крайне печальную картину. По данным Международного Бюро Труда, реальная плата взрослого рабочего в И. (в среднем для строительн., металлургич., полиграфич. и мебельн. производств) самая низкая в Западной Европе после Португалии. Если принять реальную заработную плату в Лондоне (в переводе на продовольственные продукты среднего по всем рассматриваемым странам рабочего бюджета и с учетом квартирной платы) за 100, то реальная плата рабочего в Милане составит на 1 января 1926 г. лишь 49, в то время как в Копенгагене она равнялась 128, в Осло (Христиании) — 102, в Берлине — 70, в Вене — 52, в Брюсселе — 59, в Мадриде (без учета разницы в квартирной плате) — 59. Вполне такое же соотношение между реальной зар. платой в Милане и Лондоне было и в июле 1924 г., так что прогресса в этом отношении не наблюдается в И. никакого. Уровень заработной платы промышленного Милана — это уровень отсталой и разоренной восточной Европы — Лодзи и Риги. На ряду с тем 8-часовой рабочий день, установленный, правда, более номинально, чем фактически, — в сентябре 1923 г., декретом 30 июня 1924 г. отменяется и вместо того вводится 9-часовой рабочий день. Таковы основные итоги фашизма для рабочего класса И. Тем не менее уже после того, как полностью проявилась антипролетарская сущность фашизма, многие экономисты продолжали утверждать, что фашизм ведет к увеличению общенародного богатства И. Однако, сравнение с развитием других стран едва ли оправдывает такой оптимизм (ср. Современное состояние важн. государств, в прилож. к XL т.). Лира продолжает падать. По сравнению с другими „странами-победительницами“, это падение выражается в следующем отношении бумажной валюты к золоту в среднем за год:
В то же время повышение розничных цен на продовольственные продукты и общее вздорожание жизни рабочего (ср. названн. прилож., табл. 45—46) по сравнению с июлем 1914 г. выражалось в следующих процентах:
Одних этих цифр достаточно, чтобы поставить под сомнение всякий оптимизм казенных апологетов фашизма.