Локк (Locke), Джон, знаменитый английск. философ, род. в 1632 г. в Рингтоне (графство Сомерсетшир). Он изучал в Оксфорде философию, естествознание и медицину и в этот период своей умственной жизни испытал на себе мощное влияние Декарта, отвратившее его от схоластики. Особенно преуспел Л. в медицине. Как врач, он и был принят в 1667 г. в дом лорда Эшли, впоследствии графа Шефтсбери, с изменчивой судьбой которого тесно связана его собственная жизнь. Дважды Л. был секретарем Эшли, как лорда-канцлера и как первого министра, и дважды терял свой пост вслед за падением своего покровителя. Годы 1675—1679 он прожил за границей. В 1682 г. Шефтсбери, враг абсолютизма, бежал от преследований короля в Голландию; в 1683 г. за ним последовал и Л. Вступление на престол Вильгельма Оранского дало Л. возможность в 1689 г. вернуться в Англию. До 1700 г. он занимал государственные должности. Умер в 1704 г. — Л. проложил совершенно новое русло для течения философской мысли и поставил на разрешение исследователей глубокий вопрос о природе нашего знания, о происхождении наших идей. До Л. в философии царил догматизм, на почве которого воздвигались метафизические учения — без проверки и оценки тех умственных сил, которыми вообще располагает человек, как познающий субъект. Л. сделал первый и самый значительный шаг на пути к критицизму; для него познание было проблемой самостоятельной дисциплины, объектом особой теории (гносеология), в которой он видел неизбежное преддверие философского мышления. Прежде чем объяснять мир как целое, надо отдать себе отчет в том, что и как в мире познаваемо; мимо этой предварительной задачи со времени Л. не может пройти ни один мыслитель; вот почему книга Л., посвященная ей, — „Essay concerning human understanding“ („Опыт о человеческом разуме“, 1689—1690 гг.) — создала эпоху в истории философии. Исследуя, с помощью чисто-психологического метода, происхождение и характер человеческих знаний, Л. пришел к выводу, что никаких врожденных идей у нас нет, и решительно все наши понятия добываются нами из опыта; этим он пошел наперерез царившей в его время схоластической теории врожденности (нативизм) и возвестил начала эмпиризма. Разум для Л. подобен гладкой доске или чистому листу бумаги (tabula rasa), на котором опыт, и только опыт, запечатлевает свои письмена. Являясь на свет без всяких, даже потенциальных или зародышевых понятий, мы получаем все наши знания путем восприятия как окружающих предметов, так и состояний нашего духа. Опыт, таким образом, бывает внешний и внутренний; он сводится к ощущению (sensation) и рефлексии (reflexion); это — „единственные окна, через которые проникает в темную комнату нашего ума свет представлений“. Ощущения возникают потому, что вещи действуют на наши органы чувств; эти извне полученные впечатления перерабатываются нашей психикой, и дух, наблюдая эту свою внутреннюю деятельность, сочетает данные такого наблюдения, такого размышления с показаниями внешних чувств, — из этих двух элементов и возводится весь строй наших знаний. При этом рефлексия может, конечно, начаться лишь тогда, когда пройдена уже предварительная ступень, т. е. когда уже имеется налицо ощущение, — то, над чем рефлексия оперирует; следовательно, конечный источник знания, это — все-таки ощущение. И нет ничего в разуме, чего прежде не было бы в ощущении (nihil est in intellectu, quod ante non fuerit in sensu). Вот почему от Л. и ведет свое происхождение философская школа сенсуализма; но сам Л., вопреки мнению некоторых немецких историков философии, не был сенсуалистом: для него на ряду с ощущениями, хотя бы и после них, должна быть внутренняя работа духа. Все идеи, образующие наше познание, Л. разделяет на простые и сложные. Те идеи, или понятия, которые дает нам ощущение в том или другом органе чувств, он называет простыми; ум, воспринимая их, остается пассивен. Но затем интеллект подвергает этот сырой материал простых идей переработке, сравнивает их, разъединяет и соединяет на самые разнообразные лады, и в результате получаются идеи сложные, продукт активности. Хотя наше познание и питается окружающей средой, но не все наши представления служат верными копиями последней, как слова не похожи на понятия, ими обозначаемые. В самых вещах действительно находятся и неотделимы от них только следующие свойства: величина, форма, количество, положение, движение или покой их частиц; эти свойства, неотъемлемо принадлежащие вещам, Л. называет первичными. Но вещи, в силу своих известных первичных свойств, обладают еще способностью воздействовать на наши чувства таким способом, что порождают в нас представления свойств, вещам вовсе не принадлежащих: таковы цвет и звук, запах и вкус, тепло и холод, твердость и мягкость и т. д. Все это, именуемое Л. вторичными свойствами, находится не в вещах, а только в нашем собственном духе. Л. таким образом отнял у мира значительную часть его собственности, какую, по крайней мере, ему всегда приписывали, и мир оказался беззвучен, бесцветен, безуханен; он не холоден и не тепл: он — только совокупность движущихся частиц известной формы и величины, и это мы от себя придаем ей краски, звуки, ароматы, вкусы, атмосферу. Удалите наши органы чувств, и мир сейчас же потеряет свои качества; закройте, например, глаза, и он не будет иметь никаких цветов. Если через преломляющую среду наших представлений так изменяется физиономия реальности, то это значит, что мы не стоим с ней лицом к лицу. Мы не знаем непосредственно самых предметов, а знаем только свои представления о них; оттого познание Л. определяет как восприятие согласия или противоречия двух или нескольких представлений; истина это — верное соединение или разъединение идей, поскольку они выражаются словами. Достовернее всего наше знание о самих себе, — только оно непосредственно и самоочевидно; напротив, внешний мир познается нами с меньшей очевидностью; но скептицизм по отношению к нему все таки не выдерживает критики, — хотя бы уже потому, что показания различных чувств, подтверждая друг друга, слишком убедительно свидетельствуют о реальности мира. Между данным у Л. исчерпывающим психологическим описанием возникновения наших представлений и определением знания, как согласия или противоречия идей, не существует строго-необходимой связи, и если в первой области Л. является чистейшим эмпириком, то в характеристике познания он обнаруживает несомненные элементы идеализма; по Л. оказывается, что, хотя все наши представления даны внешним и внутренним опытом (эмпиризм), тем не менее мы заключены в пределы собственного духа, именно этих самых представлений (идеализм), и оттого внешний мир, эта, повидимому, воплощенная достоверность, на самом деле служит предметом не достоверности, а только вероятности. Отсюда и понятно, что из локковской философии могло зародиться идеалистическое, или имматериалистическое учение Беркли (ср. XXI, 439), скептическое учение Юма, и вместе с тем она же оказала могучее содействие общему позитивному духу современной науки. В борьбе с теорией врожденных идей Л. нашел себе гениального соперника в лице Лейбница, который шаг за шагом разобрал его „Опыт“ в своих „Nouveaux essais sur l’entendement humain“ и сделал, между прочим, то важное указание, что Л. упустил из виду в человеческой психике момент бессознательного. Как практический мыслитель, Л. в многосторонности своих интересов, знаний и мыслей, является одним из самых высоких поборников свободы, человеколюбия и просвещения. В „Трактате о гражданском правлении“ он, предвосхищая идеи Монтескье, развил учение конституционализма. Происхождение государства он объясняет свободным договором людей, в видах обеспечения жизни, свободы и собственности. Государственная власть должна быть разделена на законодательную и исполнительную (в последнюю входят и судебные функции). Глава государства подчиняется закону, и если он нарушает последний, то верховная власть возвращается к своему источнику — народу. В трех письмах о веротерпимости Л. защищает ее высокие принципы, как необходимый признак всякой истинной религии, — особенно, христианства; разумности последнего он посвятил особую книгу. В „Мыслях о воспитании“ Л., предвосхищая некоторые идеи Руссо, высказал плодотворные взгляды на то, что необходимо развивать самодеятельность воспитанника, пробуждать в нем чувство чести, содействовать росту его индивидуальных задатков, соблюдать гармонию души и тела, отнять у школы ее запугивающий и схоластический характер и т. д.; педагогические воззрения Л. оказали серьезное влияние на современников, — особенно его теория, по которой господствующую роль должно играть воспитание воли, а не ума (ср. педагогика, XXXI, 404). На русск. яз. „Опыт о человеческом разуме“ Л. переведен А. Савиным (1898); есть несколько переводов и его „Мыслей о воспитании“ (см., особенно, в „Педагогич. библиотеке“ Адольфа, перевод А. П. Басистова). Из сочинений о Л. отметим: В. Серебреников, „Учение Л. о прирожденных началах знания и деятельности“ (1892); Т. Fowler, „Locke“ (1880; на русск. яз. изложено в „Русск. Мысли“, 1892, III и IV); Ed. Fechtner, „John Locke“.
Экономические воззрения Л., наиболее полно изложенные им в двух небольших трудах („Some considerations on the lowering of interest and raising the value of money“, 1692, и „Further considerations, concerning raising the value of money“, 1695), не отличаются законченностью и последовательностью. На них отразилось переходное состояние экономической мысли в его время, и характерная идеология входившей в силу финансовой крупной буржуазии уживалась у Л. с взглядами, послужившими для разработки трудовой теории ценности. Л. не разделяет уже многих предрассудков меркантилистов и даже борется против них. Он отрицает за деньгами главное и единственное выражение богатства, но это не мешает ему быть сторонником учения о торговом балансе и в качестве члена Council of Trade представить докладную записку (1697) о необходимости всяческого покровительства английской мануфактурной промышленности, не останавливаясь даже пред уничтожением ее главного конкурента — шотландской мануфактуры. В оживленной полемике с Нореом Л. утверждает, что норма процента зависит от количества денег и выступает против регулирования государством процентной нормы. В то же время Л. один из первых в ту эпоху дает довольно стройное учение о труде, как единственном мериле ценности товаров. Прибавочная ценность является у него в форме процента и ренты и признается им ничем иным, как чужим трудом, присвоение которого другими возможно лишь благодаря обладанию землей и капиталом. Право собственности на орудия производства, превышающие индивидуальные силы отдельного лица, ими распоряжающегося, есть лишь „политическое изобретение“, резко противоречащее естественно-правовому основанию собственности вообще. Л. был одним из основателей и главным акционером Английского банка (осн. в 1694 г.) и вместе с тем сторонником выдвинутого впоследствии физиократами единого налога на землю.