Византия, первоначально мегарская колония на европейском берегу Босфора, основана в половине VII в. до P. X. Благодаря необыкновенно благоприятному положению, быстро достигла большого благосостояния; в 515 г. подчинилась персам, потом была в афинском союзе, в полов. IV в. до P. X. приобрела самостоятельность; при первых походах римлян в сев. Грецию приняла их сторону и продолжала развиваться; в 196 г. по P. X. восстала против римлян, но принуждена подчиниться, а в 330 г., переименованная в Константинополь, сделалась столицей Римской империи. После разделения империи между сыновьями Феодосия Вел. (395), осталась столицей ее восточной половины и передала ей свое старое имя.
История Византийской империи. К Восточной империи отошли шесть диоцезов из тех двенадцати, на которые разделил империю Диоклетиан. Они обнимали: Египет, Сирию, Палестину, Финикию, Малую Азию, сев.-зап. Аравию, сев. Месопотамию, Грецию с Пелопоннесом, Македонию, Фракию, Дакию и неск. колоний по Черному морю. Культура ее на первых порах могла быть только римской; правда, романизация восточных провинций была крайне слаба, а на Балканском полуострове с ней успешно боролась культура эллинская; с течением времени римским элементам пришлось вступить во взаимодействие с многими и очень разнородными национальными элементами, совокупность которых получила название византийской культуры, или византинизма. — До самого последнего времени в истории В. видели только движение к упадку, на организм империи смотрели, как на лишенный жизнеспособности и обреченный на медленный, но систематический упадок, отказывались находить в ней силу и здоровое культурное ядро. И такой взгляд как будто находил себе оправдание; вся после-юстиниановская история В. есть история сокращения ее территории. Но если принять во внимание тот факт, что империя лежала как раз на пути всех народных передвижений и первая принимала могучие удары восточных варваров, то придется удивляться тому, сколько она отразила нашествий, как хорошо умела пользоваться силами врагов и как она продержалась в течение целого тысячелетия. Велика была та культура и много мощи таила в себе она, если породила такую гигантскую силу сопротивления. — Первое время разделение империи оставалось чисто формальным; обе половины сохранили тесные связи, обменивались услугами, а после падения Западной империи, владетели Италии, не исключая и Теодориха остготского, признавали власть восточного императора. — Первые преемники Аркадия (Феодосий II, 408—450; Пульхерия, 450—453; Маркиан, 450—457) были, подобно своим современникам на Западе, игрушками в руках всесильных временщиков. Лишь Львом I (457—474) был восстановлен престиж императорской власти, и упрочено влияние В. во внешних отношениях. Преемник Льва II (474), Зенон (474—491), получил уже возможность обратиться к урегулированию внутренних дел: при нем был распространен эмфитевзис на частновладельческие отношения и издан указ (Ἑνοτικόν), имевший целью прекратить споры о природах Христа. Протекшее в глубоком мире царствование Анастасия (491—518) дало возможность сделать большие сбережения даже с отменой ненавистного всем хризаргира (промысловый налог); вызванные указом Зенона затруднения с Римом были улажены только при Юстине I (518—527) ценой уступок со стороны Константинополя. Царствование Юстиниана Великого (527—565) является важнейшей эпохой в подготовке тех типичных моментов культуры, совокупность которых принято называть византинизмом. Его полководцы разрушили владычество остготов в Италии (равеннский экзархат) и вандалов в Африке, на востоке был теми или иными путями задержан напор персов, но на севере набеги славян, начавшиеся еще в конце V века, стали принимать все более и более угрожающий характер. В церковной политике Юстиниан еще более укрепил значение православия (V Вселенск. собор, 533); велел составить свод действующего права (Corpus juris civilis), к которому затем были прибавлены новеллы, урегулировал областное управление, старался внести порядок в сложную систему бюрократии. Вся эта обширная реформаторская и военная деятельность требовала огромных средств. Финансовая политика получала большую важность, и министр Юстиниана, Иоанн Каппадокийский, изыскивал всевозможные средства для добывания денег. Он из фискальных соображений много заботился о поднятии сельского населения, особ. т. наз. адскриптициях, зато безжалостно выжимал соки из городского населения. Податные тяготы были причиною серьезного восстания („Ника“, 532), подавленного с большим трудом. При Юстиниане империя достигла своих наибольших размеров и без соперников господствовала над Средиземным морем. Результаты этого факта сказались прежде всего в области торговли; все нити мирового обмена находились теперь в руках В. В Сирии процветала шерстяная, оружейная и шелковая промышленность, на сирийских ярмарках марсельские купцы встречались с индийскими, греческие с армянскими; евреи и греки возили восточные и византийские товары на запад; даже набеги северных варваров не мешали оживленным сношениям столицы со странами по Дунаю и Черному морю. Империя процветала во всех отношениях. — Преемникам Юстиниана (Юстин II, 565—578; Тиберий I, 578—582; Маврикий, 582—602; Фока, 602—610) оказалось не под силу вести внешнюю политику в таком широком масштабе; большую часть Италии пришлось уступить лангобардам; на севере иммиграция славян пустила настолько прочные корни, что оттеснить их за Дунай оказывалось решительно невозможным; на востоке после смерти Маврикия поднялись Сассаниды, которые к концу царствования Фоки придвинулись к самому Босфору. В эту эпоху завершилась первая стадия культурного процесса, приведшего к образованию византинизма. Уже в VI в. население столицы было греческим по преимуществу, и греческий язык постепенно стал вытеснять римский; с нач. VII в. установился обычай командовать по-гречески, при Маврикии греческий язык стал официальным, деловым и административным языком, в VII же веке исчезают на монетах латинские надписи. Таким образом, фактически „ромейская“ культура уступила эллинистической. Тогда же складывается в общих чертах новое областное устройство. На место диоклетиано-константиновской системы постепенно является деление на более мелкие округи, получившие при Ираклии название фем (θέματα); оно было введено в целях дать больше самостоятельности начальникам округов (стратигам), соединявшим в своих руках гражд. и военн. администрацию при неприятельском нападении, и чем больше надвигалась гроза, тем большее и большее количество провинций перекраивалось на новый лад. Начавшийся при Юстиниане I процесс тянулся еще в иконоборческую эпоху. Ираклию (610—641) удалось сокрушить сассанидов и поднять болгар на аваров, но к концу его царствования возрожденные арабы отняли у империи Сирию, Финикию, Палестину, Аравию, Месопотамию и Египет. При преемниках Ираклия (Константин III, 641; Ираклион, 641—642; Констанс II, 642—668; Константин IV, 668—685; Юстиниан II, 685—711; Вардан Филиппик, 711—713; Анастасий II, 713—716; Феодосий III, 716—717) арабы захватили все северное прибрежье Африки и не раз подходили к самому Константинополю; с большим трудом удавалось их отражать (греческий огонь). Потеря лучших восточных и южных провинций имела очень серьезные результаты. Потеря египетских и карфагенских житниц была почти незаменима, равно как и потеря Александрии; утрату промышленной Сирии удалось возместить тоже нескоро; да и вся торговля сильно страдала оттого, что границы империи превратились в укрепленный лагерь. Другим результатом был тот факт, что византийские купцы, принужденные поддерживать сношения с Востоком, очень скоро победили религиозную вражду и вступили в тесные связи с арабами. Им удалось удержать за собою роль посредников между Востоком и Западом: Херсонес, Константинополь и Солунь сохранили значение первоклассных торговых пунктов. Экономические связи очень скоро породили культурное взаимодействие, и уже с конца VII века влияние восточных элементов стало сказываться довольно рельефно. — Опасность надвигалась не только с востока; на севере она была не меньше, но и тут византийская мощь преодолела ее. Болгары (Аспарух) завладели нынешней Болгарией; за сербами и хорватами были признаны их фактические владения. Императоры, видя невозможность борьбы, решили, что удобнее и безопаснее заключить с славянами договор. Их стали принимать в войска, а когда являлась надобность в больших кадрах колонистов, славяне шли в первой очереди. Источники сообщают о трех больших славянских колониях: в 664 г. (5.000 колонистов), в 687 г. — громадная колония человек, вероятно, в 250.000, давшая 30.000-ное войско (изменившее в 692 г. Юстиниану II) и в 754 г. — несколько менее значительная в 208.000 человек. Нет ничего невероятного, что были и еще случаи массового переселения славян в Мал. Азию. Славянская иммиграция имела большое значение в истории B-ийской империи. Славяне, основываясь на новых местах, не оставляли своих обычаев и упорно отказывались принимать византийское право; им была обязана своим появлением в пределах империи свободная крестьянская община. Есть полное основание предполагать, что свободное крестьянство не было исключительной особенностью славянских колоний. Напор славян и других северных варваров сдвигал с насиженных мест прежнее земледельческое население, крепостных колонов, и так как в этих случаях порывалась закрепленная диоклетиано-константиновским законодательством и подтвержденная еще Юстиниановым кодексом связь крепостного с землей, то на новом месте крестьяне старались получить участок уже под другим, менее стеснительным титулом. Но сланянская иммиграция имела не одно только социально-экономическое значение. Император очень скоро понял, каким громадным политическим рессурсом являются отряды дюжих славянских воинов, поселенных в таком стратегически важном пункте, как запад Малой Азии. Перед вступившей на византийский престол в лице Льва III (717—741) исаврийской династией ясно вставала задача, завещанная последними десятилетиями борьбы с арабами и северными варварами, — задача такого устройства государства, при котором могла бы получить возможно большее развитие сила сопротивляемости государства. И Лев III завершил то, что в смутной форме понимал уже Юстиниан II. Славянская колонизация при нем, повидимому, не прекращалась, и так как громадные поселения эпиков (ἔποικοι, свободные крестьяне, в противоположность парикам — πάροικοι, колоны) требовали законодательной регулировки, то и явился знаменитый земледельческий закон (Νομος γεωργικός), давший санкцию общинно-вечевому устройству славянских колонистов и признавший институт свободных арендаторов (мортиты — десятинщики и имисиасты — половники). Не следует, впрочем, думать, что контраст между юстиниановским крестьянским землевладением, как крепостным, и землевладением при Льве III, как свободным, был очень резкий. То и другое законодательство регламентировало господствующий факт, но исключения были и там. Юстиан. законодательство знает Μισθιτοὶ ἐλεύθεροι, а при Льве III не исчез колонат. При Льве же, вероятно, получила начало завершенная окончательно в X веке система военных участков (κτήματα στρατιωτικά), регулировавшая отбывание воинской повинности получившими казенные земли колонистами. Впрочем, военные участки не всегда отдавались общинам мелких землевладельцев (στρατιωτικοὶ οἰκοι): на них сажались и люди богатые, динаты (δυνατοί), которые шли на войну со свитой своих людей, более или менее значительной, смотря по участку. Приток свежих сил, доставленных славянскими колонистами, дал возможность Льву III организовать сильное войско, с которым он блестяще отразил победоносных доселе арабов (решит. битва при Акроине, 740). Уже после первых побед над арабами (хронологически они предшествуют его законодательству), в значительной мере обеспечивших восточную границу, гениальный исавриец стал думать о том, чтобы водворить единство в том пестром конгломерате религиозных представлений, какой господствовал в В-ийской империи. Восток был издавна гнездом более трезвого отношения к религиозным вопросам, чем Запад с его эллинистическим религиозным эстетизмом и коренящимся в александрийской философии и установленным соборами ортодоксальным догматизмом. Вопрос о природе Христа уже не поднимался после VI собора (680), осудившего монофелитство, зато с тем большим рвением общественное мнение занялось вопросом об иконопочитании. Иудейство, мусульманство и рационализм павликиан — все эти восточные влияния не хотели мириться со скрытым идолопоклонством, какой их представители видели в иконопочитании, и изощренные в богословской диалектике ревнители православия не были в состоянии доказать им обратного, в виду доходивших до крайности случаев боготворения икон, как таковых. Лев захотел сгладить противоположность Востока и Запада с другого конца. Он указом 726 г. отменил почитание икон. Около 725 г. была издана „Эклога“, порывающая с прежним уголовным правом и устанавливающая безмездный и доступный для всех суд; в связи с этим уравнением перед законом Лев взялся и за иконы, опираясь на войско и аристократию, не чувствовавших особенной охоты к догматическим разглагольствованиям. Но противников было гораздо больше — восстала Эллада, началось массовое бегство в Италию, которая чуть было не попала в руки лангобардов; большинство духовенства в союзе с женщинами объявило себя заклятым врагом Льва. Папа Григорий III на местном соборе в Риме (732) предал проклятию иконоборцев. В ответ на это Лев III перевел Грецию, Македонию, Крит, южн. Италию и Сицилию, подчиненные до тех пор в церковном отношении папе, под власть константинопольского патриарха. Этим обусловливалось то, что названные страны (за исключ. Италии и Сицилии, скоро потерянных Византией) стали позднее православными, а папство стало энергично искать политической поддержки у франков. Ненависть иконопочитателей преследовала и наследника Льва, Константина V (741—775), который покинул осторожную церковную политику отца и от преследования иконопочитания перешел к уничтожению монастырей и гонению на монахов. Не уступавший отцу в талантах полководца Константин сумел упрочить восточную и северную границы, но на западе империя понесла крупную потерю. Папы, которых иконоборческая политика исаврийцев сильно вооружила против В., предпочли призвать на лангобардов франкских королей; Павия пала под ударами Карла Вел. накануне смерти Константина, и северная Италия не вернулась больше к В. Лев IV (775—780) следовал иконоборческой политике деда и отца, но в правление Константина VI (780—797) реакция, опиравшаяся на царицу-мать Ирину, временно восторжествовала. Седьмой вселенский собор в Никее осудил иконоборство (787), а когда царь обнаружил желание вернуться к традициям Льва III, он был ослеплен, и Ирина правила самостоятельно в течение пяти лет (797—802). В это время рост болгарского могущества сделался особенно грозным. Король Крум, воспользовавшись разгромом аварского царства Карлом Вел. (796), соединил в своих руках Валахию, часть Венгрии и Болгарии, готовился нанести решит. удары В. Никифор I (802—811) заключил договор с Карлом (803), по которому В. отказалась от сев. и сред. Италии и обеспечила за собою южную Италию, Венецию, Истрию и Далмацию. Аббасидам Никифор дипломатически подчинился, чтобы обратить все внимание на балканский полуостров. Славяне, в большом количестве населившие Пелопоннес, захотели воспользоваться смутным положением империи и отложиться. Попытка эта не удалась, но когда ободренный удачей Никифор попытался одним ударом покончить и с надвигавшимися болгарами, он потерпел решительное поражение и пал в битве (811). В церковной политике Никифор обнаруживал терпимость к еретикам-павликианам, что уже вызывало большое неудовольствие среди партии реакционного духовенства; окончательно восстановило ее против императора обложение поземельным налогом монастырской собственности и распространение на монастыри постойной повинности. Благодаря этому сын Никифора, Ставракий (811), был лишен престола реакцией, и императором сделался Михаил I (811—813), жалкая креатура духовенства, именем которого преследовались иконоборцы и подвергались жестоким гонениям павликиане. Против внешних врагов он не мог ничего сделать; болгары подвигались к столице. Тогда войско, ненавидевшее Михаила за его отношение к иконоборцам, сместило его и возвело на престол даровитого полководца, армянина Льва V (813—820), которому в 814 г. удалось сломить болгар. И Лев держался иконоборческой политики, но она у него приняла более мягкие и разумные формы. Гонения почти прекратились, но в школах детям внушали скептическое отношение к иконам. Еще мягче была политика Михаила II (820—829), доходившая почти до полной терпимости к иконопочитателям. Зато во внешних делах империя понесла тяжкие потери. В 823—825 гг. омайады захватили Крит, в 827 г. они вступили в Сицилию. Затруднения еще больше увеличились при Феофиле (829—842); при нем на востоке впервые появляются сельджукские турки, на этот раз в качестве аббасидских отрядов, но Феофилу удалось кое-как сдержать грозный напор арабов, как на востоке, так и в Сицилии. Во внутренних отношениях царствование Феофила было последней вспышкой иконоборства; правда, возвращаться к суровым мерам Константина V не пришлось, ибо обоюдное раздражение стало утихать, но такая мера, как воспрещение приставки „святой“ перед именами разных мучеников и угодников, не могла не вызвать волнения; а за волнениями следовали репрессии. Со смертью Феофила реакция восторжествовала окончательно. Управлявшая именем Михаила III (842—867) его мать Феодора сейчас же после смерти мужа созвала собор (842), на котором иконоборство еще раз было объявлено богопротивной ересью; сподвижники Феофила, не отказавшиеся от убеждений, подвергнуты опале, иконоборческие епископы смещены. Православие было восстановлено. С фанатическим пылом Феодора принялась водворять его во всей империи. Преследование павликиан бросило в объятия аббасидов десятки тысяч превосходных солдат, которые долго мстили В. набегами на ее восточные границы. На западе дела шли еще хуже: Сицилия фактически была занята арабами, и вместе с этим кончилась роль Восточной империи на западе Средиземного моря. Зато византийская церковь сделала крупные приобретения. Кирилл и Мефодий (см.) перенесли проповедь христианства в Моравию, а в 864 г. принял христианство болгарский царь Борис. В то время, как восточная церковь делала свои приобретения среди славянских племен, внутри ее происходили крупные неладицы. Патриах Игнатий, вследствие придворных интриг, был смещен и заменен Фотием. Конфликт между ними повел к вмешательству папы Николая I и к догматическому спору. В 867 г. собор в Константинополе осудил filioque, но этим дело не кончилось. Новый царь Василий I (867—886), родоначальник македонской династии, пошел на уступки Риму. Игнатий вновь заменил Фотия (867), но по смерти первого, давшего слишком большую волю папским легатам (собор 869 г.), Фотий снова занял патриарший престол и восстановил восточную формулу об исхождении св. Духа. Иоанн VIII объявил тогда формальный разрыв церквей, приостановленный только новым смещением Фотия в 886 г. Перед Македонской династией открывались серьезные задачи, которые были поставлены всем предыдущим развитием государства. Иконоборческое движение было подавлено, и православие восстановлено, но уж и теперь в достаточной мере выяснилось, что это православие новое, отличное от римского, не желающее с ним сливаться и стремящееся отмежевать себе особый район. Это было грекославянское, византийское православие. Установились специфические отношения и в другой области внутренней жизни — социально-экономической. Первые два императора, Василий I и Лев VI Мудрый (886—912), видели свою государственную миссию в восстановлении до-иконоборческого порядка. Поэтому они проводили реакцию не только в сфере церковной политики, а пытались бороться и с социальным законодательством иконоборцев. В кодекс Василия I (Базилики), который был в принципе возрождением Юстинианова законодательства, не вошел земледельческий закон, так что успевшая уже окрепнуть крестьянская община была лишена законодательной санкции, а колонат, превратившийся в исключение, трактовался очень подробно. Поэтому те классы, которым общинные отношения всегда стояли поперек горла, подняли голову; это были динаты, или властели, старинная римская провинциальная аристократия, царившая в былое время в муниципиях (куриалы) и давшая теперь материал для развития бюрократии; после новеллы Льва Мудрого, уничтожившей провинциальные курии и выборное начало и тем окончательно убившей их политическое влияние, они в новой роли стратигов (воевод) и финансовых чиновников вступили с общиной в ожесточенную борьбу. Но императоры скоро поняли, какое громадное военное значение имеют поселения свободных общинников, опасность ни на востоке, ни на севере не прекращалась. Болгария при царе Симеоне (890—927) серьезно угрожала империи. Императорам нельзя было легкомысленно отдавать в жертву свободные общины и военные участки, и они, начиная с Константина Багрянородного (912—959) и его соправителя Романа Лакапина (919—944), ведут новую политику, непосредственно примыкающую к политике Льва Исаврийца. Целым рядом постановлений, начиная с 922 г., права общины были подтверждены, против ее распадения приняты серьезные меры, поползновениям командующих классов поставлены сильные преграды. В X и XI вв. сельское устройство складывается в комитуры; это — административный округ, в который входят села и деревни, соединенные между собою общим землевладением и общей порукой в отбывании государственных повинностей. Администр. центр комитуры (слав. жупа) назывался митрокомией (слав. жупный град). Этими мероприятиями свободная община была укреплена настолько, что не погибла окончательно и в эпоху развития феодальных отношений; в некоторых местах она пережила и самое империю. Такая политика быстро дала себя знать в успехах византийского оружия. При Льве и Константине империи много приходилось терпеть от критских корсаров, которым удалось даже завладеть Солунем (904). Но в 924 г. они были сокрушены, а в 962 г. полководец Романа II (959—963), Никифор Фока, взял штурмом главную твердыню Крита Хандакс, и самый остров был возвращен империи. Так же счастливо воевал Никифор и на востоке. Еще лучше стали дела В., когда Никифор сделался царем (963—969). На востоке была завоевана северн. Сирия с Антиохией, уплата болгарской дани прекращена, и мощь царства Симеона пала под ударами призванной Никифором русской дружины Святослава. Но В. не дала полудикому князю воспользоваться плодами его победы. Иоанн Цимисхий (969—976) прогнал Святослава и вновь сделал Дунай своей границей. В малолетство царя Василия II (976—1025) болгары под предводительством Самуила несколько оправились и даже проникли до самого Коринфа. Царь занят был смутами на востоке, осложнениями в южн. Италии; некоторое время отвлекало его нападение русских на Корсунь, неожиданно закончившееся обращением в христианство целой страны (988). Развязавшись со всем, Василий обратился на болгар, и под его ударами болгарская держава пала окончательно (1018); упрочились дела и в южной Италии. Преемники Василия (Константин VIII, 1025—1028; Роман III, 1028—1034; Михаил IV, 1034—1041; Михаил V, 1041—1042; Константин IX Мономах, 1042—1054; Феодора, 1054—1056; Михаил VI, 1056—1057) безрассудно тратили те силы, которыми снабдило В. царствование Василия. Во внешних отношениях при них уж появляются грозные предвестники грядущих бурь, восстают Сербия и Болгария, в Италии усиливаются норманы, с севера пробиваются Русь и печенеги. Во внутренних отношениях начинается поворот в сторону новой политики. Никифор Фока энергичнее, чем кто бы то ни было, боролся с накоплением земли у властелей и у монастырей. Василий II Болгаробойца относился к монастырям снисходительнее, но так же круто обуздывал поползновения светских сеньеров против мелкого крестьянского землевладения. Царь-полководец отлично понимал важность земледельческих военных участков, и новелла 996 г. сделала два дела сразу: умилостивила небо отменой новеллы Никифора о монастырях и подорвала крупное землевладение отменой 40-летней давности. Преемники Василия, кроме его брата Константина, все были выскочками, все чувствовали непрочность своего положения и старались укрепить его уступками аристократии. А для того, чтобы военные нужды не терпели ущерба, стали усиленно привлекать в войска наемников (норманов). — Другим крупным фактом внутренней истории в эту эпоху был окончательный разрыв с Римом. Конфликт, возникший при Фотии, ни разу не удавалось уладить окончательно. Соперничество росло и, по поводу вмешательства папы Льва IX в южно-итальянские дела, окончилось в 1054 г. разделением христианской церкви на восточную и западную (Михаил Керуларий), имевшим важные политич. результаты. — Захват престола Исааком Комненом (1057—1059) начинает эпоху ослабления деспотической государственной централизации; аристократия, усилившаяся за время после смерти Василия II, смелее начинает обнаруживать свои партикуляристические стремления, и центральная власть, значительно ослабленная вследствие вытеснения испытанных чиновников придворной камарильей (евнухи), уже не в состоянии дать энергичного отпора этим стремлениям. А добившись более устойчивого политического положения, аристократия черпает новые силы в усилении своей социально-экономической роли. Преемникам Исаака (Константин X Дука, 1059—1067; Михаил VII и Константин XI, 1067; Роман IV Диоген, 1067—1071; Михаил VII, 1071—1078; Никифор III, 1078—1081) пришлось ведаться с двумя страшными противниками, которые с востока и с запада стали теснить империю; это были сельджуки и норманы, у которых на беду империи как раз в это время явились такие блестящие вожди, как Альп-Арслан и Роберт Гюискар. Норманы взятием Бари (1071) покончили с византийским владычеством в южной Италии, Гюискар даже стал готовиться к походу на империю, а турки теми или иными путями успели захватить почти всю Малую Азию вплоть до Никеи и Кизика. В такую тяжелую для государства годину вступил на престол Алексей I Комнен (1081—1118). Ему надо было обороняться на три фронта, потому что, кроме Гюискара и сельджуков, северную границу постоянно беспокоили кочевники — печенеги и половцы. Алексей понял, что борьба будет тяжелая; прежде всего он заключил мир с турками, чтобы направить все силы против норманов, и, действительно, Гюискар, достигший значительных успехов, не устоял против византийско-венецианской коалиции (1085). К 1094 г. Алексею удалось устранить и северную опасность. Оставались турки, которые, несмотря на мир, продолжали двигаться и в 1085 г. захватили Антиохию; частичные успехи византийского оружия не могли остановить страшного напора. В эту критическую эпоху судьбы В. приходят в соприкосновение с крупным западным движением. Западные хроникеры приписывают Алексею активную роль в подготовке первых крестовых походов, но едва ли это верно; письма, которые будто бы писал Алексей и которые сохранились, по всей вероятности, подложны; но как бы то ни было, на первых порах В. извлекла пользу из крестового похода. Главные вожди его принуждены были принести присягу Алексею в том, что все сирийские области, которые будут завоеваны крестоносцами, будут присоединены к империи, как ленные владения. Никея первая перешла к грекам, вслед затем битва при Дорилее отдала в руки Алексея весь запад центральной Малой Азии и открыла ему возможность пустить в ход и собственное оружие. Ему удалось вернуть лучшую часть Малой Азии, но успехи его были остановлены борьбой с Боэмундом Антиохийским, который был окончательно разбит при попытке повторить поход Гюискара из Апулии в Грецию. Старая держава еще раз показала свою мощь и еще раз с честью вышла из тяжелых испытаний. Но внешние обстоятельства налагали отпечаток и на внутренний строй. В В. стал складываться своеобразный феодальный порядок; он не вполне отвечает западному, и это объясняется условиями его создавшими. В. кончила тем, с чего начал запад, и в ней феодальные отношения далеко не приобрели той отчетливости и яркости, какой они достигли на Западе. Феодализация есть варваризация; на Западе падение культуры — в широк. смысле — было резче, и ее результаты (возвращение к натуральному хозяйству, дробление власти) были яснее; в В. процесс никогда не был доведен до конца; сущность его заслоняется при том другими явлениями, который ведут к тем же результатам. Тут на первом месте постоянный внешний напор. Государство нуждается в средствах для обороны; оно стремится создать класс людей, обязанных службою; отличие их от прежних владельцев солдатских участков заключается в том, что вместе с землею они получают вотчинную власть над людьми, ее обрабатывающими. Одним из признаков внутренней силы империи было то, что государство не делило прежде свою власть с аристократией, и аристократия была придворной по преимуществу; теперь оно принуждено вступить на этот путь и между собою и народом воздвигает класс командующих, которому делегирует свою власть над крестьянами. Этот процесс начинается в начале XI века; первым его выражением был харистикарий, т.-е. отдача в управление светским лицам монастырских земель с правом пользоваться доходом с них в свою пользу; этот институт имеет много аналогий с западным прекарием, хотя и не вполне с ним совпадает; харистикарий не обязывал к службе, но раздача земель духовенства в частные руки создает почву для пожалований уже с определенным феодальным характером. К царствованию Михаила VII (1071—78) относится первое упоминание о пронии (πρόνεια) в ее специальном смысле; под пронией тут уже начинают подразумевать „пожалование служилым людям населенных земель и других, приносящих доход угодий, в награду за оказанную услугу под условием исполнения определенной службы с пожалования“ (Успенский). При Алексее, когда византийцы пришли в соприкосновение с Западом, практика раздачи в пронию учащается, да и помимо пронии феодальные понятия находят себе выражение. В ленной присяге крестоносцев впервые появляются слова ленник (λίζιος) и рыцарь (καβαλλάριος), но при Алексее прония еще не сделалась обычным явлением. — Преемник Алексея, Иоанн Комнен (1118—1143), не уступающий в талантах отцу, еще больше раздвинул пределы империи на востоке и навсегда сокрушил печенегов, но при нем начинаются столкновения с Венецией и мадьярами, служившие плохим прогнозом для будущего. Более блестящее, чем плодотворное, царствование Мануила I (1143—1180) было высшей точкой напряжения византийской эластичности. Император-рыцарь, чувствовавший большую склонность к западной культуре, принужден был всю свою жизнь лавировать между грозящими государству опасностями, бороться с норманами, мадьярами, сербами, чехами, отражать нападения восточных франкских князей и сельджуков, осторожно охранять свои области от крестоносцев второго похода. Всю жизнь Мануил стремился к тому, чтобы связать так или иначе судьбы В. с судьбами Запада, жертвовал этому стремлению многим, но сближения с Западом не добился и только дал усилиться страшному врагу империи, сельджукам. — Государственная необходимость и западные симпатии побуждали Мануила все чаще прибегать к системе раздачи земель в пронию; при нем закончилась перестройка византийского землевладения на новых, приближающихся к феодальным, основах. Уже Алексей I не ограничивал раздачи церковными землями; Иоанн продолжал его политику, а при Мануиле раздача казенных земель, сопровождавшаяся закрепощением сидевших на ней свободных общинников, окончательно сделалась нормой. Хозяйственная эволюция В. решительно возвращалась к более первобытным формам; натуральное хозяйство развивалось на счет менового. Были и другие, на этот раз международные, причины тому, что эта регрессивная эволюция совершалась с такою легкостью: стала падать византийская торговля. Западные соседи империи, могущественные итальянские муниципии, после первого крестового похода заложили прочные торговые связи на Востоке и постепенно стали отнимать рынки у В., a империя не могла с ними бороться на этой почве по разным причинам, одной из которых был установившийся обычай чеканить низкопробную монету. Экономическая конкуренция, как всегда бывает, вела к политическому соперничеству, чем объясняется систематическая, никогда не прекращавшаяся взаимная вражда между В. и ее главным конкурентом — Венецией. Все это повело к тому, что заинтересованные классы, объяснявшие все дело западнической политикой трех первых Комненов, восстали против их продолжателя Алексея II (1180—1183), допустившего, между прочим, запрещенную Мануилом передачу в пронию людям незнатного происхождения, и возвели на престол Андроника (1183—85); революция была произведена духовенством, опасавшимся романизации церкви, и торгово-промышленным классом, поднявшим многочисленное ремесленное население столицы; в провинции его горячо поддерживало крестьянство. Добившись престола, старый принц принялся преследовать аристократию, класс, больше других выигравший от политики первых Комненов, а еще до его вступления на престол толпа столицы его именем вырезала всю латинскую колонию в Золотом Роге. Неудачная война с норманами помогла аристократической оппозиции привлечь на свою сторону недовольные элементы. Андроник был свержен. — Между тем опасности отовсюду делались все грознее: крестоносцы ослабили В., не сокрушив турок, к которым с востока приходили свежие силы; нападения норманов и северных народов, непрерывная вражда Венеции и турецкие набеги, отнимавшие у империи области, — все это ослабляло В., которая только теперь стала клониться к упадку. Царствование династии Ангелов (Исаак II, 1185—1195; Алексей III, 1195—1203; Исаак II и Алексей IV, 1203—1204; Алексей V) представляет постепенный упадок когда-то могучего организма. Первый удар, от которого империя никогда не могла оправиться, был нанесен ей крестоносцами четвертого похода, фактическим главой которого была находившаяся в расцвете своего могущества Венеция. Собравшиеся за тем, чтобы отвоевать Гроб Господень, западные отряды взяли и разграбили Константинополь и на развалинах В. основали ряд феодальных княжеств, объединенных под названием Латинской империи (1204). Императором был избран граф Фландрский Балдуин; Бонифаций Монферратский, который, благодаря противодействию Венеции, не мог добиться императорской короны, получил Македонию со смежными областями (фессалоникийское королевство); для других вождей были созданы ленные герцогства: эпирское, афинское и ахейское; Венеция забрала себе все лучшие в торговом отношении местности, важнейшие приморские города и остров Крит. Феодализм в занятых франками областях учредился очень легко; прония превосходно подготовила для этого почву; рыцарям, которые воспользовались практикой, установившейся при Мануиле, оставалось только придать западные названия поземельным отношениям, сущность которых вполне отвечала западному феодальному обычаю. И это распространялось не только на отношения владельцев к крестьянам. При Ангелах слабость центральной власти дошла до того, что наиболее крупные прониары, еще раньше изъятые из-под ведомства местной администрации и захватившие в свои руки судебные, полицейские и финансовые полномочия, находились на пути к полной самостоятельности при чисто номинальной зависимости от императора; этим, между прочим, объясняется то, что уже после падения столицы местные властели в Эпире и Пелопоннесе с успехом сопротивлялись рыцарям на свой страх. — Империя не вся подпала под власть франков: малоазиатские владения удержали независимость и вскоре сделались ядром последнего подъема В. Нетрудно понять, почему возрождение началось в Малой Азии. Дух греческой культуры и самобытного национального развития сохранился там несравненно лучше, чем на Балканском полуострове, сплошь ославянишемся, а новая поземельная система не успела еще пустить там прочных корней. Кроме того, грекам посчастливилось в это время найти одного за другим двух даровитых вождей, принявших титул никейских императоров (столицей была сделана Никея): Феодора I Ласкариса (1206—1222) и Иоанна III Ватазета (1222—1254), которые сделались истинными собирателями империи. Реставрационная задача оказалась тем более легкой, что материальные основы власти латинских императоров были крайне непрочны: их владения были совершенно истощены, новая административная система, которою франки заменили византийскую, была плоха; финансовые затруднения сопровождали латинских императоров на каждом шагу, и только субсидии с Запада поддерживали финансы империи. Одного только сумели добиться западные завоеватели: еще большего политического раздробления страны и развития самостоятельности местных центров; благодаря этому, империя впоследствии была лишена возможности противопоставить турецкому напору объединенные силы своих частей. — Первый латинский император Балдуин погиб в войне с болгарами, та же участь постигла короля Бонифация. Преемникам Балдуина пришлось энергично защищаться от никейцев; в 1242 г. Иоанн III, накопивший достаточно средств благодаря мудрой финансовой политике, перешел в наступление; его преемники Феодор II (1254—1259), Иоанн IV (1259—1261) и Михаил VIII Палеолог (1261—1281) продолжали его политику; победа при Пелагонии (1259) фактически сокрушила франкскую державу; союз Михаила с генуэзцами парализовал Венецию, а летом 1261 г. случайное нападение отдало и самый Константинополь в руки Михаила. — Это было началом конца. Не даром один из никейских политиков, узнав о взятии столицы, воскликнул: „теперь все пропало!“ Михаил и его ближайшие преемники (Андроник II, 1282—1328, Андроник III, 1328—1341) устремили все свое внимание на борьбу в европейской части империи с остатками латинян, с болгарами и проч.; кроме того, постоянные внутренние смуты, усилившиеся благодаря феодализации, поглощали последние силы империи. На восток почему-то не обращали внимания; между тем там появился враг, которому суждено было сокрушить В. Это были османские турки. Из небольшой кочевой орды они выросли в могучую военную державу; ряд даровитых султанов создал ей первоклассную военную организацию; мудрая политика в покоренных странах делала подчинение туркам крайне легким. Пока в В. происходили усобицы, османы шаг за шагом отнимали малоазиатскую территорию; в 1326 г. пала Брусса, в 1328 г. — Никомедия, в 1330 г. — Никея; во время борьбы Иоанна V (1341—1391) с Иоанном VI Кантакузеном, призванные последним турки захватили Галлиполи, первый пункт на европейском берегу (1354), и с тех пор дни империи были сочтены. При Мануиле II (1391—1425), когда во главе турок стоял Баязет, владения империи постепенно свелись к Халкидике и области, непосредственно окружающей столицу. Чтобы кое-как удержать Константинополь, императоры платили султану ежегодную дань в 10.000 дукатов. Разгром османской державы Тамерланом отсрочил неизбежный финал на полвека. В то время, как турки быстро оправлялись, император Иоанн VII (1425—1448) ухватился за последнее средство, остававшееся ему: собственными силами В. не могла бороться, и он захотел купить союз Запада ценою унии (см.). Уния состоялась, папе даже удалось поднять на турок Венгрию и Польшу, но поражение, нанесенное янычарами цвету европейск. воинов при Варне (1444), лишило империю последней надежды. Царствование Константина XII Палеолога (1448—1453) — настоящая агония старого одряхлевшего великана. Помощи ждать было неоткуда. Из держав, наиболее заинтересованных в сохранении неприкосновенности империи, Венеция и Генуя, достаточно сильные, чтобы подоспеть на подмогу, изнуряли друг друга борьбою из-за торговых интересов, Венгрия и Польша были заняты собственными делами, папы были бессильны. В мае 1453 г. Константинополь пал. Последствия его падения были громадны: Европе был закрыт восточный клапан, в который она пропускала излишек своего населения; надо было искать другие, и Европа обратилась на запад. Через 40 лет после водворения полумесяца на св. Софии была открыта Америка; с этим связано падение торгового, а затем и политического значения итальянских республик и переход коммерческого первенства сначала к Португалии и Испании, затем к Голландии и Англии. Эмигранты из Константинополя принесли с собою на Запад сокровища греческой литературы, которые оживили гуманистическое движение. Ср. Gibbon, „History of the decline and fall of the Roman Empire“, 7 т. (нов. изд. под ред. Bury с ценными дополнениями, 1900); Παπαῤῥηγόπουλος, „Ἱστορία τοῦ ἑλληνικοῦ ἔθνους“, 5 т. (2 изд. 1887—1888; см. также сокращ. франц. изд., 1878); Герцберг, „История Византии“, перев. с нем., с прим. и прилож. Безобразова (1897); Ю. Кулаковский, „История Византии“ т. I (395—518), 1910. Несравненно ценнее монографич. разработка: Bury, „History of the Later Roman Empire from Arcadius to Irene“, 2 т. (1889); многочисл. исслед. B. Г. Васильевского, сочинения которого издаются теперь Акад. Наук (вышли I—II т.), Ф. И. Успенского в „Ж. М. Н. П.“ и др. изданиях, Д. Беляева, Д. Панченко, Лопарева. Журналы, посвященные истории и литературе Византии: „Byzantinische Zeitschrift“ и „Византийский Временник“ (в обоих ведется очень внимательно библиография византологии); Скабалонович, „Византийская церковь и государство в XI в.“; Zachariä von Lingenthal, „Gesch. d. Byzantinischen Rechts“ (2 изд. 1877); Schwarzlose, „Bilderstreit“ (1890); A. Vogt, „Basile I et la civilisation byzantine à la fin du IX s.“ (1908); A. Heisenberg, „Nicolaos Mesarites. Die Palastrevolution des Ioh. Komnenos“ (1907); W. Miller, „The Latins in the Levant. A History of frankish Greece“ (1908); Pears, „The destruction of the Greek Empire“ (1903); Diehl, „Justinien et la civilisation byzantine“ (1901).