Византийская литература. Вопрос о том, с какой хронологической даты следует начинать историю В-ии, представляется столько же спорным и неясным в области литературы, как и в области политической жизни Восточной Римской империи. He подлежит сомнению, что в своем законченном виде византинизм, под которым надо разуметь сложный комплекс этнографических, бытовых, политико-юридических, религиозных и моральных особенностей, — явление сравнительно позднее, относящееся к X—XI вв. Гораздо труднее, однако, чем установить этот факт, проследить зарождение тех элементов, из которых указанное явление слагается. В литературе наиболее надежным показателем совершившегося переворота, превращения Восточно-Римской империи в византийскую, являются язык и внешние формы литерат. произведений. Характерная черта В. л., ее относительно слабая связь с движениями общественной жизни и могущественное влияние античной традиции, позволяет уже гораздо менее осязательно отметить указанный переворот в самом содержании литерат. произведений, в мире идей и чувств. Процесс постепенного возвращения от римского языка к греческому очень отчетливо отразился, между прочим, на надписях В-х монет; здесь появление греч. букв констатировано уже для V—VI вв.; в VII—VIII они получают перевес над римскими; с X—XI вв. греч. надписи господствуют уже исключительно. В области законодательства греческий язык появляется при Юстиниане, новеллы которого по большей части написаны на этом языке. Точно также с VII—VIII в. литерат. формы меняют свой характер, обнаруживая вторжение новых средневековых элементов как в прозаич. стилистике, так и в стихотворных размерах. Наконец, в VIII в. в полемической л-е эпохи иконоборческого движения можно уже вполне отчетливо уловить борьбу эллинских и неэллинских (малоазиатских и славянских) элементов — знак, что в общественном самосознании уже начался перелом, что в слагающемся византинизме уже поставлен вопрос о преобладании той или иной этнографич. группы. Явления из друг. областей государственной жизни идут навстречу этому выводу: в памятниках искусства новый племенной тип становится заметен, начиная с IV—V в., и крепнет в VIII—IX вв.; в сфере права, госуд. устройства (между проч., национализация императ. династии), экономич. отношений и т. п. характерные черты византинизма обнаруживаются приблиз. к этому же времени, т. е. в IV—V вв. — История В. л. должна так. обр. начинаться приблизительно с эпохи Константина Великого; период иконоборчества является моментом перелома в ее развитии, и полного расцвета своего В-ская л-ра достигает в X—XI вв. — в годы, отмеченные несомненными и яркими чертами окончательно сложившегося византинизма. Впрочем, развитие отдельных литерат. родов шло в В-ии далеко не с одинаковой постепенностью. Там, где литературное творчество не было стеснено школьной выучкой и античными образцами, оно успело расцвести необыкнов. пышно и проявило себя высокохудожественными и глубоко оригинальными произведениями. С другой стороны, там, где на его пути стали канонизованные авторитеты древности, его развитие едва заметно, в нем отсутствует бодрость и движение жизни, и все силы его уходят на кропотливую заботу остаться верным классич. образцу, соблюсти чистоту стиля и не обмолвиться вульгарным словом. Всего отчетливее эта тесная зависимость средневековой греч. литературы от античной мож. быть прослежена на самых излюбленных византийцами родах литерат. произведений — на сочинениях историч. и филологич. характера. К первым наряду с так назыв. ἱστορίαι и хрониками (χρονικόν, χρονικὴ ἱστορία, χρονογραφία, σύνοψις ἱστοριῶν и т. п.), сочинениями, имеющими целью дать описание только известной эпохи или обзор всемирной истории от сотворения мира, относится и необыкновенно обширный круг произведений агиографич. характера, различного рода публичных речей, письма на политич. и общественн. темы и т. п. Ко вторым принадлежат сочинения, трактующие тот ряд вопросов, кот. в настоящ. время принято обозначать словом „древности“, или филологией в самом широком смысле. В V—VI вв. в В-ой историографии еще почти всецело господствует античная традиция. Таковы: Прокопий (см.), историк Юстиниана, автор известной „Тайной истории“ (Ἀνέκδοτα), следующий образцам Полибия, Геродота и Фукидида, Петр (Патрикий) Магистр (перв. полов. VI в.), Агафий Схоластик (ум. 582 г.), Менандр Протектор (втор. пол. VI в.), Феофилакт Симокатт (перв. пол. VII в.), историк имп. Маврикия, и др. Совершенно аналогичное явление представляют собой риторика (особ. газская школа) и эпистолография V—VI вв. Неизменными образцами в этой области служили теоретич. системы Гермогена и Аффония и ораторск. произведения Исократа, Либания и Фемистия. Более свободными от классич. традиций являются хронисты и составители житий этой эпохи. Их сочинения рассчитаны не на избранный круг тонко образованных читателей, а на большую публику; и сами авторы этой литературы — не важные вельможи, а малопритязательные, чуждые школьной эрудиции монахи. Их главная цель — популяризация священных преданий, обзор всемирной истории с точки зрения библии, их средства — бесхитростная компиляция и главная сила — живой разговорный язык, мало обработанный грамматически и грубоватый, но простой и доступный всякому среднему читателю. Отсюда огромная распространенность подобных произведений как в самой В-ии, так и всюду, куда заходило ее культурное влияние. Наиболее крупным и типичным представителем хронографии V—VI в. является Иоанн Малала (ум. ок. 565 г.), хроника которого сделалась как бы народной книгой по всеобщей истории, до XII в. служившей почти канонич. образцом этого рода литерат. произведений. VIII и IX вв. в В-ой историографии, как и в некот. друг. родах В. л., оказываются в высш. степени бесплодными. Литературная деятельность сосредоточивается гл. обр. на боевом вопросе эпохи, на жгучей распре из-за икон, и почти совершенно скрывается за монастырской стеной. Среди хронистов этого времени можно отметить неизвестн. автора (пол. VII в.) много читавшейся „Пасхальной хроники“, Георгия Синкелла (VIII в.), Феофана Гомологета (IX в.) с его продолжателями, патр. Никифора (нач. IX в.) и Георгия Амартола (полов. IX в.). Названные писатели пользовались огромной популярностью, переводились и на славянский, и частью на лат. яз., но с точки зрения истории В. л. все это лишь более или менее верные продолжатели того типа, кот. был создан Малалой. Наиб. важное значение среди них имеет Георгий Амартол, девиз которого: „κρεῖσσον μετὰ ἀληθείας ψελλίζειν ἤ μετὰ ψεύδους πλατωνίζειν“ — является характерным вообще для хронистов эпохи до Комненов. В X в. возрождается В-ая историография, но ее основные черты являются уже несколько измененными. Огромные литературные предприятия Константина Багрянородного, которыми открывается эта эпоха, уже ясно свидетельствуют о происшедшем перевороте в общем строе культурной жизни В-ии; в них видны иные литерат. приемы и вкусы и, что особенно важно, иное отношение к писателям античной древности. В константинопольской академии, закрытой Львом Исавром и восстановленной при цезаре Варде, изучение классиков ведется, правда, с прежним усердием, но та живая связь, кот. соединяла литературу предшествующей эпохи с античной, уже заметно ослабляется. Различие миросозерцаний, стремлений и вкусов двух историч. периодов проникает в общественное сознание и скоро находит себе внешнее выражение в литературе. Энциклопедии (историч., сельскохоз., медиц., собрание извлечений из др. авторов и пр.), составлявшиеся по поручению Константина Багрянородного, должны были именно ответить на зародившуюся потребность подвести итоги пережитому прошлому, собрать и описать богатое литерат. и научное наследство, оставленное классическим миром, и тем вернее сохранить его в назидание и поучение будущим поколениям. Пример, данный Константином Багрянород., повидимому, не замедлил найти себе последователей и в других родах литерат. произведений. Прямо или косвенно с ними следует сопоставить современные ему грамматич. сборник Сюида, антологию греч. эпиграмм (в палатинск. кодексе), быть может, знамен. собрание легенд Симеона Метафраста и др. X в., так. обр., век энциклопедий, итогов классицизма по преимуществу. Необходимо отметить еще одну характ. особенность литерат. произведений этой эпохи. Константину Багрян. принадлежит, как кажется, первая сознательная попытка ввести язык живой, современной ему речи в литерат. оборот; эта попытка не дала существенных результатов, хотя и была поддержана некот. друг. выдающимися историками X в., как, напр., Иосифом Генезием, Иоанном Камениатом, Львом Диаконом, и она тем более любопытна, что в следующем XI в. навстречу ей выдвигается совершенно противоположное течение. Историк второй полов. XI в. Михаил Атталейат представляет собой уже как бы переходную ступень к тому возрождению классич. традиции, кот. так резко отмечена эпоха Комненов. До сих пор еще в подробностях не выяснены причины этого в высшей степени любопытного явления, но несомненно, что среди них важное значение принадлежит происшедшему в полов. XI в. (1054 г.) окончательному разрыву с зап. церковью и общему подъему национ. самосознания в В-ии, вызванному турецкими войнами и крестовыми походами. Невыработанность новых литературных форм, приемов и языка заставляла в эту эпоху острого умственного возбуждения поневоле обратиться к готовым и более совершенным образцам древности, а с другой стороны, чувство национ. эллинской гордости подсказывало тщеславное стремление достигнуть стилистич. мастерства Ксенофонта и Фукидида, очистить речь от примеси вульгарного жаргона, вернуться к классич. изяществу и пластичности. Этот литерат. пуризм сказывается в полной силе у следующих за Атталейатом писателей Никифора Бриенния (1062—1137 г.) и особенно у жены последнего, знамен. Анны Комненой, являющейся в своей Алексиаде первой греч. „гуманисткой“. То же движение переходит и в XII в., даже выигрывая несколько в интенсивности, пока, наконец, в XIII в., в эпоху Палеологов, не достигает своей кульминационной точки. Иоанн Киннам (серед. XII в.), Никита Акоминат (ум. в 1220 г.), Георгий Пахимер (1242—1310 г.), Никифор Григор (XIV в., последние два величайш. полигисторы своего времени), Иоанн VI Кантакузен и, наконец, Лаоник Халкондил (XV в.) не признают в своих сочинениях других образцов, кроме Геродота, Ксенофонта, Полибия, Фукидида и т. п., совершенно игнорируя ту пропасть, кот. они благодаря этому вырывали между народной массой и книжной литературой. Совершенно очевидно, что весь этот священный поход в защиту классицизма был в сущности сплошным недоразумением, вызвавшим лишь самые печальные последствия. При всех своих усилиях достигнуть намеченной цели писатели эпохи греч. „возрождения“ принуждены были неизбежно считаться с неодолимой силой совершившегося факта: античная Эллада превратилась в средневековую B-ию, и с этим нужно было примириться. Древне-греч. язык исчез из живой речи, и никакие старания школьных педагогов и собственные труды не могли научить византийца говорить, как говорили Ксенофонт и Фукидид. Вырабатывался язык искусственный, более или менее грамматически сходный с классич., но сухой, безжизненный, лабораторный. Плоды этого греч. возрождения пожала западно-европейская культура, но собственно для В-ии оно не принесло с собой ничего, кроме горького разочарования. Что касается до хронистов, то указанное движение захватило до известной степени и их в своем потоке. Начиная с полов. XI в., они заметно подчиняются школьным веяниям, и сочинения Иоанна Скилица, Георгия Кедрина, Иоанна Зонары (XII в.), Константина Манассии, Михаила Глики и Ефрема (XIV в.) все больше и больше выдают стремление своих авторов стать в уровень возродившемуся классицизму. В области риторики, софистики и эпистолографии господство классич. традиции в эпоху Комненов и Палеологов достигает особенно поразительной силы. Быть может, ни в какой другой области литерат. творчества B-ие писатели не сумели так близко подойти к своему идеалу, как здесь, но в то же время вряд ли где-ниб. историч. развитие оказалось так бедно и слабо, как в произведениях В-ских риторов и софистов. Занятия классич. филологией, если принять в соображение количество дошедших до нас рукописей, привлекали к себе В-х литераторов едва ли не столько же, как и богословско-философские изыскания. Несомненно, что именно благодаря этим занятиям В-ия сумела сберечь полученное ею от античного мира наследство и так. обр. сохранить прочное основание для своей культуры; несомненно также и то, что, передав сокровища классицизма на Запад, она сыграла в высшей степени важную роль в подготовке зап.-европ. гуманизма, но со всем тем ее филологич. труды для характеристики средневековой литературы имеют лишь очень ограниченное значение, гораздо меньшее, чем, напр., ее историография, церковная поэзия или народная литература. Движения современной жизни по самому существу дела не могли сколько-ниб. заметно отразиться в этой области В. л. Здесь можно отметить и ряд крупных талантов, и ряд печальных бездарностей, но их успехи так же, как и неудачи, всего менее могут быть объяснены какими-либо общими культурн. условиями. Так, для IX в. в лице патр. Фотия мы имеем перед собой талант несомненно первой величины, необыкновенной мощи и удивит. блеска, для этой бесплодной эпохи совершенно неожиданный; но у него нет предшественников, и трудно указать те условия, кот. подготовили его появление. Фотий — ревностный поклонник Аристотеля, с которым он имел много общего и по складу своего ума, и широте умственных интересов, и эрудиции. Его Μυριοβίβλον и Λέξεων συναγωγή свидетельствуют о необыч. остроте критич. суждения, о замечат. оригинальности взгляда и философском глубокомыслии. Из друг. В-х филологов назовем братьев Цецес (XII в.), Евстафия (XII в.), автора интересных и содержат. комментариев к Гомеру, и филологов эпохи Палеологов, сосредоточившихся, гл. обр., на вольной переработке образцов классич. литературы, Плануда (1260—1310), Мануила Мосхопула, Феод. Метохита и Дм. Триклиния — превосходного критика текстов (им объяснены Пиндар, Эсхил, Софокл, Аристофан и др.). Современное состояние истории В. л., к сожалению, не позволяет еще в наст. время дать исчерпывающую характеристику одному из замечательнейших проявлений духовной жизни B-ии — ее философско-богословскому творчеству. Поразительная способность к отвлеченному мышлению, унаследованная В-ией от древней Греции, должна была, конечно, чутко отозваться на те вопросы, которые выдвинуло с собой христианство. Эти вопросы не замедлили, однако, осложниться еще новыми, созданными столкновением различных народностей и различных верований, господствовавших на Востоке. Наряду с христианством стояло иудейство, а скоро создалось и магометанство; появилась необходимость выработать известный религиозный modus vivendi и вместе с тем стремление уяснить себе сущность своих религиозных воззрений, оформить их и, по возможности, теоретически обосновать. Необыкновенная энергия этой работы видна уже из массы ересей, развившихся в B-ии на почве догматич. разногласий, из колоссального движения иконоборческой эпохи и, наконец, из деятельности вселенских соборов. Разногласия с Западом, приведшие к разрыву 1054 г. и еще больше обострившиеся в эпоху Латинской империи, сообщили новый толчок философской мысли в В-ии. Защиту сложившегося православия приходилось теперь вести сразу на все стороны, и чем сильнее было нападение, тем строже и безусловнее становилась православная догматика. В-ия превосходно отразила на себе все перипетии этой неустанной умственной борьбы. Богословские сочинения B-ии, конечно, лучшие в мире образцы христианской апологетики. Важным подспорьем для них послужили все те же классики. Уже Иоанн Дамаскин (ум. ок. 754 г.), величайший догматик восточного православия, дал первый опыт систематического согласования эллинской философии с христианской догмой и превратил Аристотеля в отца церкви. Он, так. обр., первый творец средневековой схоластики, пользовавшийся огромным авторитетом и на Западе. Ему также принадлежит замеч. полемика против иконоборцев. Другим крупным философом является ὓπατος τῶν φιλοσόφων Мих. Пселл (1018—1079) — по обширности своих познаний, остроте наблюдения и стилю центральная фигура в литературе XI в. За ним следуют Иоанн Итал, Ф. Метохит, Никиф. Блеммид и друг. Существенным отличием этих В-х схоластиков от зап.-европ. служит их близкое знакомство не только с Аристотелем, но и с Платоном, изучение которого всегда занимало видное место в В-ии и оказало такие важные услуги зап.-европ. гуманизму. — Поэтическая муза В-ии до сих пор весьма мало обращала на себя внимание историков В. л. — обстоятельство тем более печальное, что, как показывают новейшие изыскания, едва ли не в ней именно кроется главная творческая сила и наибольшая оригинальность В-го гения. В поэзии, особенно в церковной и в народной, В. л. сумела отойти дальше, чем где-либо, от школьной классич. традиции; здесь перед нами не только новые сюжеты, но и новая трактовка их, новые формы литературных произведений, новая метрика и в значительной степени новый язык, тот средне-греческий язык, который, после нескольких слабых попыток обработать его литературно, подвергся такому злополучному изгнанию из изящной прозы. Церковная поэзия, с другой стороны, быть может, единственный отдел В. л., развитие которого проходит перед глазами исследователя вполне законченный путь: ее упадок стал совершившимся фактом задолго до того момента, когда турецкое завоевание насильственно прервало культурную жизнь В-ии. Зато и расцвет церковной поэзии хронологически значительно предваряет развитие других литературных родов. Древнейшие образцы этой поэзии (IV—V в.) стоят еще на почве античной традиции; таковы произведения Мефодия (ум. в 311 г.), Григ. Назианзск. (ум. в 389 г.), Аполлинария Младшего (ум. в 390 г.), сочинявшего псалмы в стиле Гомера, неоплатоника Синезия, Нонна (V в.) и др. Они пишут еще метрич. размером и слепо переносят в свои произведения так мало подходящую для них манеру классиков. Но на ряду с этим направлением в церковной практике вскоре появляется и совершенно новая струя; она пробивается путем едва заметным, обнаруживаясь первоначально лишь в тех хоровых припевах, которыми заканчивались церковные песнопения. В IV—V вв. сюда присоединяются и песни более сложного характера, по большей части произведения неизвестных авторов, усвоенные массой благодаря своей непосредственности и стилистич. простоте. Существенной особенностью подобных произведений является их ритмический размер, при котором, вместо господствовавшего в классической поэзии принципа долготы и краткости слогов, в основу стихосложения полагалось число слогов и естественное ударение слова. В этом новом размере и лежит главный элемент жизненности церковной поэзии; именно он сблизил ее с современной народной речью и оторвал ее от рабского подражания классикам; он обусловил собой и тот пышный расцвет, кот. она достигает уже в конце V и в VI вв. Основной формой, в кот. церковная поэзия поднялась до своего апогея, сделался так наз. гимн, родоначальниками которого считаются Анфимий и Тимокл (пол. V в.). Впрочем, для большей части этих первых гимнов имена составителей их нам не известны. При этом по силе вдохновения и по совершенству формы они остаются далеко позади произведений несомненно крупнейшего гимнографа-мелода знаменитого Романа Сладкопевца (кон. V — нач. VI в.). Гимны Романа — лучшие образцы В-ой лирики, благодаря огромному поэтич. дарованию своего автора, богатству мысли, драматич. движению и глубине чувства, наконец, звучному и сильному языку, торжественному и пластичному, одинаково чуждому вычурности и тривиальности, — имеют несомненное право на очень видное место и вообще в мировой поэзии религиозного самосознания. Впрочем, серьезность и величественная простота Романа пришлись позднейшим грекам весьма мало по вкусу; его гимны уже в VIII—IX вв. перестают служить в литературе руководящими образцами, и только очень немногие из них (как, напр., рождественск. гимн) вошли в обиход православ. церковных песнопений. Две характерные черты постепенно все резче выдвигаются в последующей В-ой гимнографии; ее содержанием становится почти исключительно прославление Богоматери, ее форма, проигрывая в простоте и непосредственности, достигает значительного технического развития и внешнего совершенства. Из мелодов, следовавших за Романом, ближе других стоит к нему автор акафиста Богоматери патр. Сергий (нач. VII в.). Андрей Пирр, Киприан, Софроний и др. составляют уже переход к дальнейшей стадии развития В-ой церковной поэзии. В этом третьем периоде ее господствующей формой является канон, первые образцы которого находим уже в произведениях Андрея Критского (650—720). Иоанн Дамаскин и Косьма Иерусалимский — наиболее прославленные в B-ии авторы канонич. поэзии. В их сочинениях, из которых каноны Дамаскина написаны метрическим размером, уже отчетливо видна погоня за виртуозностью формы и пренебрежение непосредственн. простотой, так поразительно чарующей в гимнах Романа. Их каноны красноречивы и словообильны, их стихотворное мастерство развито весьма значительно, но под искусственностью и манерностью их речи заметен недостаток вдохновения и цельности чувства — знак, что и церковная поэзия соприкоснулась со школьными влияниями и вступила на путь ложного классицизма. Эпоха иконоборчества не могла не дать нового толчка развитие церковной поэзии в B-ии, но она в то же время существенно изменила самое содержание и направление литературного творчества поэтов веры. На первый план выступают апологетич. цели, раздаются ноты страстного возбуждения, и вместе с тем все теснее замыкаются рамки, в пределах которых сложившееся православие допускает еще свободу вдохновения. Церковная поэзия пережила, так. обр., судьбу совершенно сходную с судьбой богословско-философск. литературы в B-ии. Это новое движение вышло из двух противоположных окраин В-ой империи, из Сирии и южной Италии, перекрещиваясь в Константинополе, где с IX в. главным центром религиозной поэзии становится Студитский монастырь. Под опекой официальных блюстителей церкви, под давлением строгой реакции православия вянет искреннее чувство, и поэтич. вдохновение постепенно расплывается в пышном многословии, в песнях столь же красноречивых, как и мало содержательных. За исключением симпатичной поэтессы Кассии трудно указать здесь хоть один сколько-нибудь выдающийся талант. Окончательное установление чина литургии лишало поэта надежды провести в жизнь свои произведения и тем ставило важнейшее препятствие дальнейшему развитию церковной поэзии. С XI в., с усилением догматич. споров с Западом падает окончательно В-ая религ. поэзия. Ясные признаки этого падения обнаруживаются уже в комментариях, появляющихся в XI—XII вв., на сочинения Иоанна Дамаскина и Косьмы Иерусалимского; еще заметнее становится оно в пародиях на религиозн. гимны, подчас весьма смелых (Мих. Пселл), и дидактич. стихотворениях, написанных в форме гимнов (на естественно-историч. и друг. темы, среди которых встречаются и такие своеобразные, как, напр., περὶ οὔρων и т. п.). Короткий расцвет В-ой церковной поэзии не прошел, однако, бесследно для международных литературных отношений B-ии. Переводы и подражания В-им гимнам очень многочисленны на востоке и далеко не так редки, как принято думать, на западе. Ближайшие сопоставления показывают, что даже знаменитый гимн Амвросия (Hymnus Ambrosianus) и не менее знаменитый „Dies irae, dies illa“ — находятся в тесной связи с оригинальными гимнами Романа. — В искусственной книжной литературе церковная поэзия представляет, конечно, наиболее своеобразный и ценный продукт поэтического творчества B-ии; вне церкви, или вернее, вне потребностей православного богослужения предметом поэтического вдохновения должна была служить окружающая действительность, современная жизнь с ее реальными запросами, волнениями, надеждами и разочарованиями. Но именно отсутствие необходимой связи между литературой и движениями жизни и составляет печальную особенность большей части литературных родов в В-ии. К последним принадлежит, между прочим, и светская, не литургическая, искусственная поэзия. В ней также преобладает подражание древним, и единственной более значительной уступкой духу времени является ее стихотворный размер, так наз. политический (буржуазный) стих. Беднее других жанров здесь представлен эпос, содержание которого исчерпывается несколькими поэмами, посвященными описанию подвигов отдельных византийских императоров, и дидактическ. стихотворениями, трактующими вопросы медицины, грамматики, астрономии и т. п. Небогат и отдел лирики, где, за исключением многочисленных и довольно разнообразных эпиграмм, можно отметить только письма на темы из личной жизни, преимущественно просительные послания с жалобами на бедность и убожество автора и с воззваниями к щедротам и милости адресата. Такого рода нищенскими письмами снискали себе особенную известность талантливый, но в высшей степени беззастенчивый Феодор Продромос (πτοχοπρόδρομος) и ловкий придворный поэт κατἐξοχήν Мануил Филес (1275—1345). Развитие драматич. поэзии получило в В-ии весьма своеобразное направление. Уже в поздней римской империи драма должна была отступить на второй план перед излюбленными мимами, пантомимами, зрелищами цирка и т. п. Христианская церковь в своей всесторонней борьбе с язычеством не замедлила выступить с запретительными мерами и против всех подобного рода светских сценических представлений (собор 691 г.). В результате античная традиция к VII—IX вв. оказалась прерванной настолько, что самые названия драматич. представлений видоизменили свое первонач. значение. Так, словом τραγῳδία стали обозначать в B-ии „песнь“, словом δρᾶμα — трогат. происшествие, позднее роман, словом κωμῳδία — прозаич. рассказ на вымышленную тему. Но, вытеснив светскую драму, церковь должна была создать развлечение взамен ее, аналогичное по форме, хотя бы и совершенно иное по содержанию. Зародыш этой новой христианской драмы представляет собой так назыв. диалог, один из первых образцов которого находим в пользовавшейся большой популярностью Θάλεια Ария. В противовес этому еретическому произведению ортодоксальная церковь выступила с обличением арианства в диалоге Αντιθάλεια; позднее тем же путем боролась церковь и с иконоборческою ересью, при чем с сочинениями иконоборцев вступил в соперничество Иоанн Дамаскин, написавший драму „Сусанна“. В эпоху Комненов и Палеологов широкое распространение получила анонимная драма, Χριστὸς πάσχων, составленная κατ’ Εὐριπίδην, и моралистически-аллегорич. диалоги Игнатия, Птохопродрома и Филеса. Характерной чертой этих драматич. сочинений является та особенность, что они совсем не предназначались для сценического воспроизведения. Они читались, а не изображались в лицах; это были школьные драмы, поучительные рассказы и аллегории в драматич. форме. Их связь со средневековыми мистериями, повидимому, несомненна, но это ни в каком случае не были еще сами мистерии. Весьма мало пользовался благоволением церкви и светский роман в В-ии. По крайней мере, его существование трудно подметить в период с VII по XI вв., т.-е. в эпоху сильного возбуждения религиозной жизни в В-ии. При Комненах и Палеологах, когда даже в церковных спорах с Западом начинают раздаваться голоса, свидетельствующие о зарождении религиозного свободомыслия, возрождение античной традиции не замедлило отразиться и на поэзии усилением в ней светского элемента. Впрочем, книжный роман оказался и тогда наименее удавшейся в В-ии формой литературного творчества. Сюжеты из античной жизни, кот. пробовали разрабатывать визант. романисты, как, напр., Продром, К. Манассия, Никита Евгениан, Евстафий Макремболит и др., не имели никакого отношения к окружающей действительности, и как бы далеко ни заходило стилистическое мастерство, а подчас и жонглерство (Евстафий) этих писателей, отсутствие правды в их произведениях делало невозможным сколько-ниб. плодотворное развитие такой искусственной литературы. Более удачными являются романы и повести, возникшие на народной почве, оригинальные или заимствованные с востока или с запада. — Своеобразный дуализм языка, возникший в В. л. благодаря стремлению школьных писателей культивировать классич. аттицизм, не мог не вызвать образования на ряду с книжной литературой, писанной на этом искусственно оживленном диалекте, народной литературы, пользовавшейся языком современной живой речи и предназначенной для той широкой публики, кот. оставалась вне соприкосновения со школьными влияниями и казалась совершенно равнодушной к возрождению античной традиции. Этот народный среднегреческий язык (γλῶσσα δημώδης, ἁπλῆ, ῥωμαιική), существенно отличный и от аттического, и от условного канцелярского языка В-ии (κοινὴ διάλεκτος), проник впервые в литературу благодаря христианской церкви, видевшей в нем могущественное средство для воздействия на массы; его следы заметны также в специальных научных сочинениях (напр., в медиц. книгах), в агиографии, в хрониках (Малала, Феофан), наконец, в произведениях Константина Порфирородного и некот. из его последователей (см. выше). Эпоха Комненов и Палеологов с ее возрождением классич. эллинизма если не прервала вовсе, то во всяком случае очень тесно ограничила дальнейшее распространение γλῶσσα δημώδης в книжной литературе. Так. обр., этот язык остался без грамматич. обработки, языком вульгарным, — и тем не менее именно та народная литература, кот. создалась на нем, представляет особенный интерес с точки зрения В-ой культуры. К сожалению, современное состояние источников народной В. л. не позволяет дать достаточно полный очерк ее, а недостаточность научной разработки препятствует с надлежащей определенностью выяснить ее наиб. существенные характерные черты. Народная поэзия, во всяком случае, древнее прозы, ее виды разнообразнее, а содержание богаче и интереснее, чем у последней. Так, прежде всего, мы имеем перед собой очень значит. количество мелких стихотворений, частью афористич. содержания (Спанеас), частью эпиграмм, пародий (напр., известн. „месса безбородого“ — поразит. пример богохульства), эротич. песен („родосские песни любви“ Στίχοι περὶ ἔρωτος καὶ ἀγάπης, XIV—XV вв., превосходный образец искреннего и глубокого поэтич. вдохновения), небольших повестей и рассказов на оригинальные или заимствованные темы (повесть о мудром старце, Ῥήματα κόρης κοὶ νέου и др.) и т. п. Размер всех этих стихотворений так же, как и вообще народной поэзии, почти исключительно политич. стих. Эпос сказочный и историч. — наиболее обширный и наиболее ценный отдел В-ой народной поэзии. Отличит. чертой его является необыкновенно сильно выраженное драматич. движение, составляющее любопытную своеобразность вообще греческого эпоса, начиная с античных поэм Гомера. Древнейшая из известных нам эпич. поэм в В. л. — героическая поэма о Дигенисе Акрите, вокруг кот. группируется целый цикл всевозможных переделок и обработок ее, наподобие знаменит. цикла песен о Роланде или романсов о Сиде. Это своего рода визант. chansons de geste, сделавшиеся очень рано известными и у нас в переводе на слав. язык („Деяния и жизнь Девгения Акрита“). Позднее из историч. тем с особенной любовью разрабатывались эпизоды падения Константинополя (Эмм. Георгилл), завоевания Трапезунда, жизнь Петра I Лузиньяна; темами сказочного характера служили повесть о взятии „замка прекрасной девы“, возвращение из долгого отсутствия мужа и т. п. В тесной связи с этой эпической литературой, возникшей на национальной почве, стоит в народной литературе и роман, в основу кот. легли или вольные переработки античных сюжетов или всякого рода заимствованные с Востока и с Запада мотивы. Первые появляются, однако, не раньше XIII в., когда более близкое знакомство с зап.-европ. культурой и пример соседних литератур помогли византийцам отнестись к классической древности с большей объективностью и большей свободой. Среди романов этого рода можно отметить Илиаду Гермониака (нач. XIV в.), представляющую довольно пеструю смесь героич., библейских и средневек. греческих элементов; она много читалась, повидимому, в В-ии и нравилась даже на Западе, где Ник. Луканис, напечатавший в 1526 г. в Венеции свою Илиаду, пользовался ею как образцом; следует упомянуть еще Πόλεμος τῆς Τρῳάδος анонимного автора XIV в. — перевод старофранц. романа Benoît de-Sainte-More, Ахиллеиду (XIV в.) — довольно искусный роман, описывающий под античными именами придворные визант. нравы, апокрифич. историю Александра Великого и т. п. Романы, трактующие средневековые, большею частью восточн. или зап.-европейские сюжеты, весьма разнообразны и интересны гл. обр. для изучения взаимодействия этих столь различных во многом культур. Из зап.-европ. образцов, игравших наиболее заметную роль в визант. романе, отметим повести о Gyron le Courtois, Flore et Blanchefleur (XIII в. — Floire et Blanceflor), попавшую в B-ию через посредство Filocopo Бокаччио, Pierre de Provence et la belle Maguelonne и др. Как показывают хотя бы новейшие исследования поэзии Бокаччио, совершенно несомненно и обратное воздействие — заимствования Зап. Европой некот. сюжетов из В. л. Подобное заимствование очевидно, между прочим, и в так назыв. животном эпосе, пользовавшемся в В-ии очень большой популярностью. Здесь на первом месте стоит знаменитый „Физиолог“, сборник фантастич. рассказов из жизни животных, которым приписываются в них все человеческие качества и побуждения. Происхождение „Физиолога“ относится сравнительно к глубокой древности (III в.), но это нисколько не помешало тому огромному авторитету, кот. он пользовался даже в школе, где изучение зоологии очень долго покоилось на господствовавших в нем воззрениях. Переводы и переработки „Физиолога“ известны на языках: древне-немецк., англосакс., франц., румынск., сербск., русск., исландск., арабск., сирийск., армянск., эфиопск. К животному же эпосу относятся рассказы для детей из жизни животных, „пулолог“ — сатирич. повести из жизни птиц (нач. XIV в.), рассказ о честном осле (полов. XV в.), сближаемый со знамен. Рейнеке-Лисом, и нек. др. Отдельно стоит „пориколог“ (XII в.), рассказ о плодах, — поучит. разоблачение опасных качеств вина и в то же время злая сатира на визант. бюрократию. Прозаическая народная литература значительно беднее народной поэзии; тем не менее и здесь можно отметить несколько произведений, пользовавшихся огромной популярностью в В-ии и сумевших проложить себе путь к литературам соседних стран. В основе этих произведений лежат сюжеты преимущ. восточного происхождения. Такова, прежде всего, повесть о Варлааме и Иосафе, высокохудожественная обработка индийского сюжета, из кот. автор (Иоанн, греч. монах палестинск. мон. св. Саввы, VII в.) сумел сделать пламенную апологию христианской веры. Особенно широкое распространение получает, однако, повесть только с XI в.; вероятно в XII в. появился ее латинск. перевод, переработки которого пользовались значит. известностью и на западе. На Востоке эту повесть находим также у славян, армян, арабов, евреев и др. Еще больше, почти столько же, как и Свящ. Писание, читалась в B-ии повесть о Синтипе. Ее основой является индийская повесть о Синдбаде, переведенная первонач. на арабск. яз., с арабского на сирийский, с сирийского на греческий, наконец, с последнего на латинский и славянский. Назовем и еще одну переделку индийск. сюжета (Kalilah va Dimnah, см. Бидпай) — повесть Στεφανίτης καὶ Ἰχνηλάτης, обработанную Симеоном Сефом по предложению Алексея Комнена. Славянский перевод этой повести относится ко времени не позже XIII в. — Указанными родами исчерпывается тот круг литерат. произведений, кот. обнимал собою в Византии область, соответствующую нашему понятию изящной словесности. Ни хронологич. последовательность, ни степень и характер развития отдельных родов В. л. не совпадают между собою. Литература, стоявшая в более тесной связи со школой, как, напр., историография или филология, проявляет вообще очень слабое движение и благодаря искусственному возрождению эллинизма отрывается вовсе от жизни как раз в тот момент, когда последняя становится особенно разнообразной и интересной. Рано замирает и церковная литература; ее свободное развитие, достигшее таких поразит. результатов в гимнографии V—VII вв., прерывается с окончат. установлением православной догмы и чина литургии, и только апологетич. философия обнаруживает признаки внутренней жизни значительно позднее этого перелома. Область народной литературы, с точки зрения истории Византии наиб. интересная, развивается и всего богаче и разнообразнее. Ее расцвет начинается много позднее, приблизит. с эпохи Комненов, но благодаря перекрещивающимся влияниям Востока и Запада, а также жизненности языка, он успел дать в высшей степени счастливые и плодотворные результаты. 1453-й год, положивший конец политич. существованию Византии, круто оборвал и ее духовную, в частности литературную жизнь. См. Schoell, „Gesch. d. Griechisch. Lit.“; Krumbacher, „Gesch. d. Byz. Lit.“; Hirsch, „Byzant. Studien“; Neumann, „Griech. Geschichtsschreiber im XII Jahrh.“; статьи Ф. Успенского в „Ж. М. Н. Пр.“ (1891 и 92 гг.) и др.
Я. Галяшкин.