Абсолютизм, или абсолютная монархия, в обычной терминологии, — та форма монархии, которая не признает никаких ограничений для носителя верховной власти. Еллинек выражает ту же мысль другими словами, говоря, что абсолютная монархия есть государство, „в котором только монарх является непосредственным государственным органом“. Другие органы не имеют самостоятельного значения, ибо их правомочия все без исключения восходят к правомочию монарха, как к источнику. Практические положительные задачи очень часто приводят к неизбежному самоограничению абсолютного монарха, но это самоограничение отличается тем, что не носит абсолютно-необходимого характера и может в любой момент быть взято назад, ибо в государстве нет такого органа, который мог бы помешать этому. Таким образом органы, осуществляющие с большей или меньшей самостоятельностью делегированные им абсолютной верховной властью функции, пользуются своей самостоятельностью только фактически, а не юридически. Юридическая регламентация государственного строя абсолютной монархии по этим причинам вообще невозможна. У „конституции“ абсолютной монархии отсутствуют и не могут не отсутствовать формальные гарантии. Тот принцип, что пределом власти абсолютного монарха является будто бы частное право отдельных лиц, не выдерживает критики, ибо в абсолютной монархии даже частное право отдельных лиц, если оно приходит в столкновение с принципом абсолютной власти, никогда не может найти прочной фактической защиты. И были такие времена, когда самая возможность защиты частных нрав индивидуума перед властью абсолютного монарха отрицалась и принципиально.
А. немыслим без бюрократии (см.), ибо абсолютный монарх не может править один и вынужден делегировать свою власть чиновничеству. Чем стройнее бюрократические организации, тем А. прочнее при прочих одинаковых условиях. Там, где королевская власть, не обладающая еще правами А., могла опираться на хороший бюрократический механизм, А. устанавливался легче. Во Франции, где уже при Филиппе II и Людовике IX создавалось чиновничество, тянувшее к центру, А. укоренился незаметно. В Англии борьба с А. в XVII в. была успешна именно потому, что страна не знала бюрократии и имела крепкое местное самоуправление. Чиновничество — необходимая принадлежность А., но оно же приводит к гибели абсолютную монархию, ибо, чуждое ответственности, оно с необычайной легкостью забывает об интересах страны, соблюдая только собственные. Невозможность подчинить чиновничество действительному контролю и создает невозможность „конституции“ абсолютной монархии.
А. представляет собою одну из древнейших и наиболее знакомых истории государственных форм. Он известен нам уже в глубокой древности, на Востоке, но социологический анализ условий возникновения и существования восточных деспотий в очень большой мере затруднен недостатком точных сведений. Современное состояние науки не дает возможности разглядеть самого главного вопроса: что делало необходимым деспотическую организацию монархии. Кроме того, неясно, в какой мере действие государственных норм встречало ограничения со стороны элементов теократизма. Поэтому для ясного понимания сущности А., значения и характера его эволюции, удобнее всего оставаться в кругу хорошо известных нам явлений европейской истории.
А. был необходимостью в известный исторический момент. Организация государственной власти в известный момент должна была получить именно характер А. Всякий другой строй противоречил бы социальной обстановке. Феодальное дробление государственной власти было необходимостью в эпоху расцвета натурального хозяйства. Когда поместье может обеспечить себе самодовлеющее хозяйственное существование и не нуждается в обмене, чтобы получить предметы первой необходимости, барон естественно становится государем и очень мало заботится о своем верховном сюзерене, короле (см. феодализм). Наоборот, когда хозяйственная автономия поместья разрушается, когда в экономический оборот вторгается обмен, появляются рынки, умножается количество городов, как центров торговли и промышленности, — политическая самостоятельность феодального барона не может существовать. Оживление торговли знаменует переход к денежному хозяйству, и в частно-правовых отношениях деньги все больше выполняют ту функцию, которую раньше выполняли непосредственные продукты. На деньги приходится переводить все повинности. Это ведет, во-первых, к освобождению крестьянства (см.), т. е. к подрыву социальной силы феодальных баронов, а во-вторых — к новой организации государственного хозяйства. Последнее вызывается также и переменами в военной технике и необходимостью пользоваться услугами наемников. Все это вместе создает сословно-представительные органы, ту машину, посредством которой центральная власть получает необходимые ей денежные средства.
Сословная монархия знаменует новый этап в развитии государственности. Идея феодальной дробности стушевывается перед идеей земского единства, олицетворяемого представительством всех трех чинов в одном учреждении. Символом земского единства становится король. Теперь это уже — не первый между равными, а безусловно над всеми сословиями стоящий государь.
Эпоха сословной монархии есть эпоха расцвета городов и упадка феодалов. Города становятся центрами хозяйственной жизни, одолевают, — где с помощью королевской власти, где самостоятельно, — мелкую, а частью и крупную феодальную знать и становятся главною финансовой опорою государства. Но города своей экономической или, говоря точнее, торговой политикой (см. город) обостряют партикуляристские тенденции во всех странах, хотя принципы партикуляризма носят уже не феодальный характер. Между тем, географические открытия в XV в. и вызванная ими революция на товарном и денежном рынке властно диктуют переход к хозяйству национальному. В течение всего XVI в. идет борьба между принципами партикуляризма и национализма в хозяйстве. И когда последний одерживает верх, государственной власти предъявляется трудная задача — защиты национального хозяйства страны. Для этого необходимо было укрепление территориального единства, устранение феодальной дробности власти, искоренение всяких партикуляристских тенденций. Средствами, находящимися в распоряжении королевской власти, эта задача не могла быть выполнена. Нужна была власть, облеченная большими полномочиями, независимая от сословного представительства. Таково происхождение А. XVI века. Классом, вложившим в руки королевской власти острый меч А., мог быть только торговый и промышленный класс, т. е. та часть третьего сословия, которая была представлена в представительных учреждениях. Таков характер, напр., орлеанского ордонанса 1439 г., великой хартии французского абсолютизма. Если Англия осталась вне рамок этой эволюции, то это объясняется тем, что, благодаря островному положению, страна могла не бояться в такой степени разрушения своего национального хозяйства.
Идеи и приемы, использованные для новой организации государственной власти, были двоякого рода. Во-первых, укоренению идей А. содействовало римское право, реципированное благодаря настоятельной нужде в юридических нормах, отвечающих потребностям сложного обмена (см. рецепция римского права). Когда, благодаря этому импульсу, юристы стали изучать Дигесты, они без труда нашли там и принципы А. Quod principi placuit, legis habet vigorem — одной этой римской формулы было достаточно для того, чтобы конструировать теорию А. Но этим не ограничивалась сокровищница примеров, из которой могла черпать монархия в своем стремлении к А. Италия, где торговля и промышленность расцвели раньше, чем где-либо, избавилась раньше других и от феодализма. В XIV и в XV вв. на итальянской почве расцвело такое множество маленьких абсолютных монархий, итальянские тираны обогатили мир таким изобилием практических рецептов управления, что при организации А. нужно было только добросовестно справляться с тем, как поступали в том или ином случае Висконти и Сфорца, Альбицци и Медичи, Анжуйцы и Аррагонцы. К тому же итальянский городской мелкотравчатый А. не замедлил дать и теорию А. — доктрину Маккиавелли (см.). Не даром идеологи и практики внеитальянского А. были поклонниками автора „Principe“. Он давал им в своих книгах готовые указания, составленные на основании хорошо изученного и зрело обдуманного опыта Италии. Людовику XI или Томасу Кромвелю не приходилось самим задумываться над тем, как поступать в том или ином случае.
В XVI—XVIII веках А. в той или иной форме был пережит всеми странами Европы. Наиболее яркий расцвет его пришелся на долю Франции и Испании. Во Франции уже Людовик XI начал систематически и сознательно укреплять идею самовластия. Опираясь на ордонанс 1439 года, он сокрушил крупных феодалов и подчинил своему влиянию крупные города. Его ближайшие преемники — Карл VIII и Людовик XII, занятые войнами, не продолжали его дела. Франциск I наложил на дворянство золотые цепи и заставил его забыть в вихре придворных увеселений о сословных правах. При нём парламенты и сословия свыкаются с мыслью, что король выше законов и что ордонансы не связывают королевской воли; при нём появляется формула А.: car tel est notre bon plaisir. Религиозные войны оживили оппозицию сословий (см. гугеноты), но вслед затем Генрих IV, Ришелье, Людовик XIV вознесли принцип А. на небывалую высоту. При Людовике XV начинается падение французского А., а при Людовике XVI он рушится окончательно.
В Испании начало А. было положено Изабеллой и Фердинандом. Карл V, сокрушивший восстание коммунеров (см.), укрепил А., Филипп II довел его до кульминационного пункта. В его руках А. выродился в уродливую деспотию. В Англии, где юридически А. не возрождался, ибо существовал без перерыва парламент, ограничивающий королевскую власть, фактически был период А., охватывающий царствования Генриха VIII, Эдуарда VI, Марии, Елизаветы и первых двух Стюартов. Парламент находился в полном подчинении у королей, беспрекословно исполнял королевскую волю и не ставил серьезных преград личному управлению. Первая революция сразила А., вторая восстановила на более прочных основах конституционный порядок. В австрийской вотчине германского императора и в Пруссии несколько позднее установились те же порядки неограниченного самодержавия.
На какой почве вырос и чем держался А.? Ответ на этот вопрос отчасти заключается в изложении (см. выше) той эволюции, которая привела к А. Необходимость энергичной защиты национального хозяйства концентрировала власть, и период первого расцвета А. всюду сопровождается именно защитою национального хозяйства. Экономическою политикою А. был меркантилизм, заимствованный у свободных городов и плохо отвечавший условиям национального хозяйства; способ защиты был неправильный, но сознание её необходимости есть факт повсеместный. А. держался однако не только этим. Абсолютная власть, лишив старшие сословия политических прав, мудро оставила в их руках социальное господство и без колебаний становилась на их сторону, когда этому господству что-нибудь угрожало. Это не только примиряло дворянство и духовенство с А., но заставляло их энергично его поддерживать. Живя в мире с классом торговым, в союзе с землевладельческим, А. мог не бояться ничего. Всякие покушения на него беспощадно подавлялись. На этой почве создалась теория А. Она проповедовала божественное происхождение королевской власти, приписывала ей целый ряд аттрибутов, гармонировавших с презумпцией её божественности и совершенно бесспорных, раз презумпция была допущена. Главные пункты этого учения, теоретиками которого были Боден, Боссюэт, Людовик XIV, Фильмер и др., состояли в следующем: Король правит и властвует над государством. Ему принадлежит право распоряжаться личностью подданных, у которых нет никаких, ни политических, ни гражданских прав. Королю принадлежит право собственности над имуществом церкви и мирян. Восстание против короля и неповиновение ему — не только преступление, но и грех. „Воля Божия такова, — говорил Людовик XIV, — что тот, кто рожден подданным, должен повиноваться беспрекословно“. Власть короля еще потому неограничена, что он „наместник Бога“, по выражению Боссюэта. Нет ничего удивительного, если современники верили и в то, что королю передается власть исцелять больных своим прикосновением и делать некоторые другие чудеса.
Теория эта держалась, пока стоял незыблемым А. А он мог держаться, пока были в наличности условия, его вызвавшие и поддерживавшие. Эти условия в XVIII веке начали исчезать. Одновременное покровительство торгово-промышленной деятельности и дворянскому землевладению, покоящемуся на крепостном строе, было возможно до тех пор, пока хозяйственная эволюция не привела к решительному конфликту между торговлей и промышленностью, с одной стороны, и крепостническим землевладением, с другой. Торговля и промышленность в XVIII веке сделали огромные успехи. Буржуазия стала теснить землевладельческий класс, и королевская власть должна была прийти к заключению, что, если она станет на сторону дворянства, она должна будет погибнуть. Чтобы спасти себя, чтобы отстоять свой А., королевская власть делает третьему сословию уступки за счет землевладельцев. Это — пора т. наз. просвещенного А. Просвещенный А. — власть неограниченная и не уступающая подданным никаких политических прав, но она старается в этих рамках обеспечить подданным права гражданские и уравнять их юридическое положение наперекор сложившимся исторически сословным и корпоративным правам. Он борется с церковью и дворянскими привилегиями, создает равное для всех гражданское право, дает свободу совести, поднимает уровень народного образования. Делается это для того, чтобы ублаготворить некоторыми уступками крепнущее третье сословие за счет осужденных эволюцией двух старших сословий. „Все для народа, ничего посредством народа“.
Этот компромисс имел целью отдалить момент, когда неминуемо придется поделиться с „народом“ и правами политическими. То обстоятельство, что просвещенный А. в одно и то же время явился чуть не во всей Европе, в Испании, Португалии, Австрии, Пруссии, Швеции, Дании, России, что даже Франция не осталась чужда политике просвещенного А., хотя там и не было яркой фигуры просвещенного монарха или его министра — указывает на то, что эволюция носила общеевропейский характер. Но компромисс не спас А. Абсолютная форма правления самым решительным образом противоречит интересам буржуазии. Она не дает необходимого простора для торговой и промышленной деятельности, ибо не может отказаться от регламентации всех сторон общественной жизни. Так как, далее, абсолютная монархия все-таки связана с крупно-землевладельческим классом бесчисленными узами, отчасти сложившимися исторически, отчасти обусловленными общим экономическим интересом, она не перестает покровительствовать ему, не мешает ему эксплуатировать земледельческое население, уменьшает этим покупательные силы населения и суживает внутренний рынок. При А. нет, наконец, никакой гарантии, что будет правильно вестись государственное хозяйство, ибо народные деньги бесконтрольно расходуются на непроизводительные цели и убивается государствен. кредит. Вот почему буржуазия, как только она приходила к сознанию своих интересов, старалась разделаться с А. Окрепнувшая буржуазия покончила с ним сначала во Франции, потом и в других странах. Тщетно объединившиеся представители европейского А. старались в 1813—1815 годах вновь укрепить основы старого порядка, тщетно в некоторых государств. (напр., в Пруссии) думали отдалить час капитуляции неограниченной власти широкими реформами. А. фатально портил и искажал лучшие реформаторские замыслы. В течение XIX в. под напором народных требований А. исчез из Европы, за исключением России, Черногории, Турции. Россия формально разделалась с А. и перешла к тому, что один немецкий ученый назвал мнимым конституционализмом, в 1905 г.; Черногор. — в 1905 г., Турция — в 1908 г. В 1905 г. введена конституция и в Персии. Из больших государств при абсолютном правлении остается только Китай. См. Jellinek, „Allgemeine Staatslehre“ (2 изд. 1905 г.); R. Schmidt, „Allgemeine Staatslehre“, т. 2, ч. 1 (1903); Koser, „Die Epochen der absoluten Monarchie“ („Hist. Zeitschr.“ B. 61, 1889); Hitler, „La doctrine de l’absolutisme“ (1903); Ардашев, „Абсол. монархия на Западе“ (1908); Кареев, „Западно-европ. абсолютная монархия XVI, XVII, XVIII вв.“ (1908).