Юстиниан Великий (Flavius Petrus Sabbatius Justinianus) — знаменитый император Восточной римской (Византийской) империи; правил с 527 по 565 г. после Р. Х. Жизнь его теснейшим образом связывается с мировыми событиями его времени и с многоразличными явлениями социально-политической и духовной культуры интересной и важной эпохи, как бы соединяющей судьбы древнего и нового мира; его деятельность способствовала сложению начал, оказавших глубокое воздействие на основные процессы развития европейской цивилизации.
1. Юность и воцарение Ю. Личность его и идеи. Его сотрудники. Ю. родился, вероятно, около 483 г. в крестьянской семье захолустного селения в горной Македонии, близ Скупи (нынешний Ускюб, на границе Албании). Долго господствовавшее мнение, что он был славянского происхождения и носил первоначально имя Управды, теперь признается опровергнутым; оно возникло из позднейших легенд, распространенных среди славян Балканского полуострова. Возвышением он обязан был дяде своему, императору Юстину I (см.). Сам оставшийся полуграмотным, Юстин понимал значение высокой культуры и позаботился доставить своему племяннику тщательное образование. К моменту воцарения дяди Ю. мог уже стать ему ценным помощником. Он быстро прошел все ступени высшей имперской службы, в 527 г. был усыновлен императором и сделан соправителем. В том же году, после смерти Юстина, он без споров наследовал ему на престоле, сумев заранее искусно устранить всех видных соперников и приобрести расположение влиятельных групп общества; церкви (даже римским папам) он нравился своим строгим православием; сенаторскую аристократию он приманил обещанием поддержки всех ее привилегий и увлек почтительной лаской обращения; роскошью празднеств и щедростью раздач он завоевал привязанность столичного пролетариата. Мнения современников о Ю. были весьма различны. Даже в оценке Прокопия, служащего главным источником для истории Ю., встречаются противоречия: в одних сочинениях («Войны» и «Постройки») он восхваляет превосходные успехи широких и смелых завоевательных предприятий Ю. и преклоняется перед его художественным гением, а в других («Тайная история») резко чернит его память, называя императора «злым глупцом» (μωροκακοήθης). Все это сильно затрудняет достоверное восстановление духовного образа Ю. Несомненно, в личности Ю. негармонично переплетались умственные и нравственные контрасты. Он замышлял обширнейшие планы увеличения и усиления государства, но не обладал достаточными творческими силами для того, чтобы их цельно и полно построить; он претендовал на роль реформатора, а мог только хорошо усваивать не им выработанные идеи. Он был прост, доступен и воздержан в своих привычках — и вместе с тем, вследствие самомнения, выросшего из успеха, окружил себя напыщеннейшим этикетом и небывалой роскошью. Прямота и известное добросердечие исказились у него мало-помалу коварством и лживостью правителя, принужденного постоянно отстаивать удачно захваченную власть от всякого рода опасностей и покушений. Благожелательность к людям, которую он проявлял нередко, портилась частой местью врагам. Щедрость по отношению к бедствующим классам совмещалась в нем с алчностью и неразборчивостью в средствах добывания денег для обеспечения представительства, соответствующего его понятиям о собственном достоинстве. Стремление к справедливости, о которой он постоянно говорил, подавлялось непомерной жаждой господства и вырастающим на такой почве высокомерием. Он заявлял притязания на безграничный авторитет, а воля у него была в опасные минуты часто слабая и нерешительная; он подпадал под влияние не только сильной характером жены своей Феодоры, но иногда даже ничтожных людей, обнаруживая даже трусость. Все эти добродетели и пороки мало-помалу объединялись около выступавшей на первый план, ярко выраженной склонности к деспотизму. Под ее влиянием его благочестие превращалось в религиозную нетерпимость и воплощалось в жестоких преследованиях за уклонение от признанной им веры. Все это приводило к результатам очень смешанного достоинства, и ими одними трудно объяснить, почему Ю. сопричислен к разряду «великих», а царствование его приобрело такое крупное значение. Дело в том, что, помимо указанных свойств, Ю. обладал замечательным упорством в проведении принятых начал и положительно феноменальной трудоспособностью. Добросовестностью и выносливостью при несении своей государственной миссии он походит на Людовика XIV. Ю. работал день и ночь; его прозывали «бессонным государем» (βασιλεύς άκοιμητος). Он хотел, чтобы каждое мельчайшее распоряжение, касающееся политической и административной, религиозной и умственной жизни империи, исходило от него лично и всякий спорный вопрос в тех же областях к нему возвращался. Верой в свое всесилие и вездесущие он напоминает другого деспота нового времени, Филиппа II Испанского. Лучше всего истолковывает историческую фигуру Ю. тот факт, что этот выходец из темной массы провинциального крестьянства сумел прочно и твердо усвоить себе две грандиозные идеи, завещанные ему традицией великого мирового прошлого: римскую (идею всемирной монархии) и христианскую (идею царства Божия). Объединение обеих в одну теорию и проведение последней через посредство светского государства составляет оригинальность концепции, которая сделалась сущностью политической доктрины Византийской империи; дело Юстиниана является первой попыткой формулировки системы и ее насаждения в жизни. Всемирное государство, создаваемое волей самодержавного государя — такова была мечта, которую лелеял Ю. с самого начала царствования. Оружием намеревался он возвратить утерянные старые римские территории, затем — дать общий закон, которым обеспечено будет благосостояние жителей, наконец — утвердить веру, которая соединит все народы в поклонении единому истинному Богу. Таковы три основания, на которых Ю. рассчитывал построить свое могущество. Он незыблемо верил в него: «нет ничего выше и святее императорского величества»; «сами создатели права сказали, что воля монарха имеет силу закона»; «кто же может истолковать тайны и загадки закона, как не тот, кто один может его творить?»; «он один способен проводить дни и ночи в труде и бодрствовании, чтобы думать думу о благе народа».
Ю. первый отчетливо противопоставлял народной воле «милость Божию», как источник верховной власти. С его времени зарождается теория об императоре, как «равном апостолам» (ίσαπόστολος), получающем благодать прямо от Бога и стоящем над государством и над церковью. Бог помогает ему побеждать врагов, издавать справедливые законы. Войны Ю. получают уже характер крестовых походов (везде, где император будет господином, воссияет правая вера). Всякий акт свой он ставит «под покровительство св. Троицы». Ю. — как бы предвозвестник или родоначальник длинной цепи «помазанников Божьих» в истории. Такое построение власти (римско-христианское) вдохнуло в деятельность Ю. широкую инициативу, сделало его волю притягательным центром и точкой приложения многих других энергий, благодаря чему царствование его достигло действительно значительных результатов. Он сам говорил: «Никогда до времени нашего правления Бог не даровал римлянам таких побед… Возблагодарите небо, жители всего мира: в ваши дни осуществилось великое дело, которого Бог признавал недостойным весь древний мир». Много зол Ю. оставил не излеченными, много новых бедствий породила его политика, но тем не менее величие его прославила почти при нем возникшая в различных областях народная легенда. Все страны, воспользовавшиеся впоследствии его законодательством, возвеличили его славу. Довольно близкие преемники официально назвали его Великим. Крестоносцы IV похода (1204) рассказывали, что прах императора был открыт нетленным в гробнице. Данте поместил его в раю среди праведников и благодетелей человечества; он вложил в уста своего Ю. слова, которые хорошо резюмируют его мысль и славу: «Я был Цезарем; Богу угодно было вдохновить меня в моих великих деяниях».
Такие взгляды на задачу, долг и достоинство государя приводили их носителя к активной политике, к усилению господства монархического начала в намеченной новой формулировке (деспотической и вероисповедной), как вширь (во внешнем мире), так и вглубь (над обществом подданных). Для выполнения поставленной задачи Ю. удалось встретить или отыскать и собрать выдающихся талантами или преданностью сотрудников. На первом месте следует поставить супругу его Феодору (см.), которую он торжественно короновал в 527 г. Она сумела приобрести на мужа сильное влияние, которое дополняло в нем то, чего недоставало Ю. в критические моменты — мужество и решимость. Если главного помощника императора по законодательским трудам — Трибониана — нельзя назвать первостепенным политическим деятелем, то он еще превосходил Юстиниана удивительным трудолюбием и, хорошо понимая все его идеи и цели, с неуклонной верностью проводил его планы. Другой главный советник Ю. по высшему управлению государством — Иоанн Каппадокийский, хотя и запятнал себя хищениями и произволом, но был драгоценен для императора как неизменно преданный ему и покорный его велениям администратор. Особенно счастлив был Ю. полководцами. Не говоря уже о Велисарии и Нарсесе, которые были боевыми талантами первой величины, можно назвать среди исполнителей военных начертаний Ю., лично никогда не принимавшего участия в походах, таких даровитых и стойких людей, как Соломон и Мунд, племянник Ю. Герман и сыновья последнего Юстиниан и Юстин.
2. Территория империи Ю. при воцарении. Внешние и внутренние затруднения в первые годы. Завоевания и отношения к соседям. Действительность, окружавшая Ю. при вступлении на престол, далеко не соответствовала его идеалам. Раздвоенный со смертью Феодосия Великого (395) римский мир с тех пор более не соединялся. Запад, постепенно занятый варварами, не входил в состав монархии Ю., и территория последней ограничивалась восточными областями. В Европе к ней принадлежал лишь Балканский полуостров (до Дуная), и то без северо-западной части (Далмации), захваченной остготами. В Азии владения империи обнимали всю Малую Азию до Армянских гор (почти до Кавказа), Сирию (за верхний Евфрат) до Месопотамии и отчасти северную Аравию. В Африке за ней сохранились Египет и Киренаика. Вся территория разделялась на 64 провинции (έπαρχίαι), соединенные в две неравные префектуры претория (ύπαρχιαι): громадный Восток (51 провинция) и гораздо менее значительный Иллирик (13 провинций). Разношерстные по составу жителей, проникнутые различными степенями романизации или эллинизации, области были довольно равнодушны к бытию великого целого. В некоторых из них (Египет, Сирия) проявлялись даже симптомы сепаратизма. С востока империи угрожало сильное новоперсидское царство Сасанидов; на Дунае ее тревожили гунны и славяне; на северо-западе не вполне твердо была установлена граница с остготами. Таким образом работы оказалось бы много, если бы новый император ограничился защитой границ. Внутреннее состояние империи также нельзя было назвать благоприятным. Провинциальное население было разорено худой администрацией, вымогательством чиновников, разбоями, грабительством войска; оно погружалось в апатию или роптало. Столицу постоянно обуревали волнения. Лишенное политической свободы общество страстно увлекалось зрелищами гипподрома, содержавшегося казной для потехи жителей Константинополя. Многолюдные клубы содержали и отстаивали каждый своих знаменитых наездников на конских ристаньях. Правительство допустило возникновение могущественных корпораций, с определенным составом (в клубах участвовали представители аристократии, к ним примыкали простые люди, даже пролетарии), богатой кассой, выборными старшинами (демархами). Под влиянием запутанных и жгучих интересов громадного города, цирковые (спортивные) клубы превращались в политические партии, претендовавшие на роль выразителей общественного мнения. Если одна из них поддерживала царствующего императора и пользовалась покровительством, то в другую собирались недовольные, преследуемые за религиозное разногласие, за сочувствие к павшей династии или к новому искателю власти. Партия, таким образом, могла сделаться важным органом оппозиции. Происходило любопытное соединение самодержавия с вольностями столичного населения, которые могли служить поводами опасных бунтов. Один подобный случай произошел в первые годы правления Юстиниана. В начале VI века ревностные сторонники императора Анастасия, поддерживавшего ересь монофизитов (см.), сгруппировались в партию «зеленых», а «синие», защищавшие исповедание Халкидонского собора, приобрели значение при Юстине I. Приверженность к богословским распрям подливала масла в огонь борьбы между партиями. В начале царствования Ю. к синим благоволила императрица Феодора, так что оппозиционные элементы сплачивались в рядах зеленых. Энергично абсолютистская политика Ю., при безграничном своеволии чиновников, обострила разнообразные неудовольствия, постоянно волновавшие знать и народ, и в 532 г. на почве цирковых демонстраций разгорелся жестокий мятеж. Начавшись 13 января в форме обычных жалоб зеленых императору на притеснения полиции, восстание в следующие дни охватило всю столицу. Бунтовщики требовали смещения главных советников Ю., Трибониана и Иоанна Каппадокийского, а после неудачной примирительной попытки императора мятеж направился уже прямо против него. «Долой Ю.!» — такой клич раздавался по городу. Синие присоединились к восстанию. Императором был провозглашен Ипатий, глава династии Анастасия. Бунтовщики приняли, как девиз, слово νίκα («побеждай!»), которым публика подбодряла возниц во время бегов. Поэтому само движение получило название «ника». Весь город находился в руках восставших. Они предавали его пламени и уже теснили дворец; Ю. только энергией Феодоры был удержан от бегства. Опираясь на гипподром как на крепкую базу, мятежники казались непобедимыми, и лишь соединенными усилиями Велисария и Мунда удалось выбить их из главных позиций, при помощи оставшихся верными отрядов войска. Бунт был подавлен в крови 30000—40000 участников его.
Радуясь победе над внутренними врагами, опираясь на обнаруженную силу своего правительства и войска, Ю. решился развернуть обширный план завоевательных предприятий. Он считал делом чести восстановить империю в ее прежних пределах, вновь воссоединить Запад с Востоком. Варварские государи, владевшие Италией, Галлией, Испанией и Африкой, рассматривались в Византии как ставленники императора, его подручники, управляющее по его полномочию. Войны против германских королей являлись, в свете такого воззрения, лишь наказанием их за непокорность: они возвращали под непосредственную власть императора власть над временно отчужденными варварам провинциями. Такое представление разделялось и римским большинством населения варварских государств, даже их королями. Во время Ю. к такому пониманию дела присоединялось еще религиозное побуждение: христианнейший государь обязан, если нужно, силой подчинять себе постепенно все народы, чтобы распространить между ними истинную веру. Уже Евсевий неокесарийский строил такую теорию. В VI веке она получила дальнейшее развитие в политических планах Ю. и его сотрудников, являясь почти предвозвестницей средневековой теории «священной римской империи». Императора поддерживало общественное мнение правящих классов. Даже Прокопий объявлял, что государь с высокой душой должен желать расширить свою территорию и покрыть славой свое царствование. Планы императора направлялись прежде всего против вандалов Африки и остготов Италии. Стремясь во что бы то ни стало прекратить войну с персами на востоке, он заключил с Хозроем Ануширваном невыгодный договор, назвав его «вечным миром» (532 г.), и стал собирать силы для войны с вандалами. Дело рисовалось опасным и трудным, вследствие дальности расстояния, отсутствия сухопутной твердой базы, обширности незнакомого театра действий, кажущегося могущества врагов. Но Ю. был непоколебим, и экспедиция против вандалов была решена (533 г.). Армия Восточной римской империи давно уже не пополнялась из среды жителей империи путем равномерного распределения между ними рекрутской повинности, как обязательной службы. Только землевладельцы окраин продолжали служить для защиты границ; основные кадры войска пополнялись волонтерами самого пестрого происхождения. Существовала особая императорская гвардия, предназначавшаяся главным образом для охраны дворца и столицы. Все крупные военачальники имели право держать около себя дружины (ύπασπισταί), иногда довольно многочисленные. Главная масса войска составлялась из групп разных варваров — «федератов», — обученных по римскому образцу. Военное искусство этой армии было хорошее, вооружение — превосходное. Стойкость в бою тяжеловооруженной пехоты бывала несокрушимой; пешему войску помогала набиравшаяся преимущественно из гуннов кавалерия, легкая, подвижная и смелая. Как пехота, так и конница были снабжены луками, являлись отличными стрелками и могли начинать сражение издали. Византийские солдаты отличались удивительной храбростью, но их вдохновляла жажда добычи, а не сознание патриотического долга. Дружным натиском они вырывали у врага победу, но затем разоряли страну, грабили жителей, роптали против продолжительного и трудного похода, теряли дисциплину, готовы были на бунт и измену. При таком положении вещей огромное значение в ходе и направлении войны приобретала личность полководца, его умение заслужить любовь войска и авторитет над ним. Высокие качества армии Ю. обнаруживаются из того факта, что с вандальским королевством справились 15000 человек, с остготским — от 25 до 35 тысяч. В главных своих военных сотрудниках — Велисарии и Нарсесе — Ю. нашел не только блестящих, но вполне подходивших к условиям войны военачальников. Вандальское государство ослаблялось тяжелым положением большинства романизованного населения, обращенного в зависимость, и враждебностью католического духовенства, раздраженного господством ариан. Крепость варваров расшатывалась мирной жизнью среди цивилизованной обстановки и непривычным южным климатом. Последний вандальский король Гелимер не оказался на высоте положения, и скоро (534 г.), после двух победоносных сражений, Велисарий занял всю страну. Карфаген радостно открыл ему ворота, как избавителю от ига. Гелимер и его сокровища попались в руки победителя, Велисарий получил пышный триумф, Ю. прозвал себя «африканским и вандальским»; завоеванная Африка образовала особую (третью) префектуру. Но дела там было еще немало: заняты были лишь Карфагенская провинция, Триполитана, Нумидия и восточная Мавритания. Западная часть Африки осталась не завоеванной, и преемникам Велисария — Соломону и Герману — пришлось напряженно отстаивать новую префектуру от набегов берберских шаек и остатков вандальских вооруженных отрядов.
Легкость победы, одержанной над вандалами, придала императору решимость обратиться против остготского государства. Он вмешался и здесь в споры о престолонаследии. Велисарию приказано было высадиться (с небольшим войском в 7500 человек) в южную Италию, под предлогом наказания готов за гибель Амаласунты, дочери Теодориха Великого. Другой корпус должен был вторгнуться туда же через Далмацию (535 г.). Здесь также империя могла рассчитывать на непрочность связи между туземным мирным населением полуострова и вооруженными готами. Сначала война пошла быстро и успешно: Велисарий занял Сицилию и Неаполь. Неудачи привели неспособного короля остготского Теодагада к падению. Избранный на его место Витигес промедлил на севере в Равенне, чтобы прежде всего справиться с нападавшими и на него франками, а в это время Велисарий овладел Римом. Готы собрались с силами, обложили Рим огромной 150-тысячной армией, и Велисарию пришлось перенести тяжелую осаду. Только через год прибывшие с Востока подкрепления освободили его от серьезной опасности. Готы начали терпеть поражения, несмотря на несогласия между Велисарием и присланным к нему на помощь Нарсесом. После удаления последнего Велисарий подступил к Равенне, которая была сдана ему партией знати, задумавшей, чтобы избавиться от опасности, предложить полководцу Ю. королевскую власть в Италии. Велисарий, однако, остался верен императору, взял в плен Витигеса и отправил его в Константинополь (540 г.). Ю., под предлогом окончания похода против готов, отозвал Велисария из Италии (император всегда с подозрительностью относился к популярности своего знаменитого слуги) и послал его на Восток против персов, с которыми возобновилась война. Но силы готов не были окончательно сломлены. Они сплотились около энергичного и воодушевленного Тотилы (541 г.) и привлекли на свою сторону многих италийцев, недовольных начавшимися притеснениями «греков», т. е. византийских чиновников. Борьба вновь возгорелась, и в продолжение 10 с лишком лет готы мужественно отстаивали свою независимость. Тотила возвратил под свою власть весь полуостров, и на этот раз даже вновь призванный Велисарий (544 г.) долго не мог справиться с врагами: перед патриотическим героизмом варваров как бы поблек гений военачальника, в распоряжение которого недоверчивый император дал, впрочем, ничтожные силы. Слава его померкла, и он должен был уступить место (548 г.) другим. В 550 г. главное начальство над войском в Италии было поручено Герману, которому смерть помешала остановить успехи Тотилы. Тогда Ю., поняв, что всему предпринятому делу грозит катастрофа, сделал решительное усилие: он снарядил значительное, хорошее войско и поставил во главе его Нарсеса, не уступавшего Велисарию в военных талантах. Последний медленно, но превосходно подготовил кампанию и весной 552 г. начал наступление с трех сторон — из Далмации, Сицилии и Адриатики. Тотила сосредоточился в Римской области. Большое сражение произошло при Тагинах (летом 552 г.): Тотила пал, вся северная и средняя Италия попала в руки имперских войск. Остатки готов собрались около последнего избранного короля Тейяса на юге, но упорный бой близ Везувия не спас их от гибели. Далмация и Италия, после почти двадцатилетней борьбы, были воссоединены с империей. Они образовали четвертую префектуру, и Нарсес был назначен ее первым правителем, со званием экзарха и с местопребыванием в Равенне. Все население было разорено продолжительной войной, беспорядками и насилиями. Прагматическая санкция Ю. 554 г. должна была установить правильный порядок во вновь завоеванной стране, но новое правительство покровительствовало лишь земельным магнатам и церкви; благосостояние большинства не могло возродиться при обычно свойственном византийской администрации фискализме; земледелие, промышленность и торговля Италии пали надолго. Надо было еще отразить франков на севере Италии, думавших воспользоваться готской войной, чтобы расширить свои владения к югу от Альп; пришлось справляться с набегом большой вооруженной толпы алеманнов, проникшей до самых южных пределов полуострова. В конце концов страна казалась вновь прочно приросшей к «единой империи».
Перебросить свои завоевания за Альпы Ю. не удалось; но уже вслед за войной с вандалами заняты были Корсика, Сардиния и Балеары. Патриций Либерий, вмешавшись во внутренние распри вестготов, завладел юго-восточными берегами Испании, с городами Кордубой, Картагеной и Малагой (начало 50-х годов). На Геркулесовых столпах (Гибралтарский пролив) империи удалось утвердиться еще раньше. Средиземное море реально превратилось почти в византийское озеро (все земли по его берегам, кроме южной Галлии и западной Мавритании, принадлежали Ю.).
Более быстрому и энергичному завоеванию остготской Италии препятствовало отвлечение внимания правительства Ю. делами Востока. «Вечный» мир с персами был скоро нарушен, и с 540 по 555-й гг. происходили почти беспрерывные нападения со стороны Хозроя Ануширвана. Трудно сказать, думал ли он отнять у Юстиниана ближайшие к его государству области или хотел только постоянно ослаблять его набегами на различные пункты по огромной пограничной линии и обогащаться грабежами и контрибуциями. Ю., в общем, держался по отношению к персам оборонительной тактики. Когда Хозроем завоевана была Грузия, Ю. поспешил захватить закавказские берега Черного моря, чтобы отрезать от него персов. Тогда же византийцами занят был южный берег Крыма. Чтобы склонить Хозроя к признанию прибрежной территории за империей, Ю. сделал ему ряд уступок в других местностях. Таким образом на востоке границы и положение империи мало переменилось в течение царствования Юстиниана. Его государству приходилось страдать на северо-восточных окраинах от постоянных вторжений расселившихся за Дунаем варваров — славян и гуннов. Они громили весь Балканский полуостров, проникали в Малую Азию, грозили Константинополю, опустошая обширные районы, унося ценную добычу, уводя множество рабов. В борьбе с варварами цивилизованному государству легко одерживать победы, но трудно достигнуть покорения врагов. Рыхлые массы их расступаются перед натиском регулярной армии, но в пустынных странах, которые они занимают, нельзя отыскать главных центров, которые можно было бы захватить. Чтобы окончательно победить, надобно колонизовать страну. Для такой задачи у Ю. не хватало средств, и он сознательно ограничивался и здесь защитой границ, мало-помалу ограждая дунайскую линию цепью крепостей, опиравшихся с тыла на двойной ряд укрепленных позиций в Балканах и Родопских горах. Польза, которую приносили эти военные сооружения, привели Ю. к решению одеть всю громадную границу империи такой же трудно проницаемой броней. Постепенно близ Сахары, в Альпах, в Месопотамии были устроены лагери и замки, укреплены города, развалины которых до сих пор поражают наблюдателя. Действуя на соседей не только оружием, но и «дипломатией», Юстиниан не без успеха применял старую римскую систему: «divide, ut imperas», стараясь поддерживать распри между врагами. Им введен был в практику опасный прием откупаться от нападений подарками, почти превращавшимися в периодическую дань. Это разжигало аппетиты варваров и доказывало персам уязвимость империи. Ю. стремился завязать дружеские сношения с Абиссинией, чтобы пробить через нее путь на дальний восток по Красному морю. Этим он надеялся, помимо Персии, оживить торговый обмен с Индией и Китаем. Больших успехов тут достигнуто не было, но какими-то монахами-путешественниками вывезены были из восточной Азии шелковичные черви, которые акклиматизировались в пределах империи. В Константинополе возникло довольно широкое производство шелка, давшее возможность обходиться без ввоза шелковых тканей из Китая через Персию. К завоеванию восточных рынков направлено было и занятие Крыма. Как бы справедливо ни обвиняли внешнюю политику Ю. в эгоистическом подчинении народных средств личной славе монарха, нельзя не признать значительности ее результатов с точки зрения идей мировой политики.
3. Законодательство и администрация. Социальная и религиозная политика. Ю. завоевал себе прозвище «великого» не одними подвигами полководцев, выполнявших его военные планы. Всемирная его известность покоится еще больше на громадном законодательном деле, составившем основу правового существования всех новых культурных народов. Выше было указано, что Ю. решительнее всех предшественников формулировал свою власть как абсолютную. По мере замены в официальной речи латинского языка греческим такая эволюция единовластия и самовластия обнаруживается в новых терминах, вошедших в употребление вместо старых. Магистратурное наименование — Imperator (носитель народного верховенства) — переводится чисто монархическим — αύτοκράτωρ (самодержец); проникнутое республиканскими воспоминаниями звание princeps (первый из граждан) подавляется греко-восточным титулом βασίλεύς (царь). Если Ю. не хочет, подобно восточным деспотам, открыто ставить себя превыше всякого закона (legibus solutus), то он, во всяком случае, безусловно берет в свои руки законодательство, как монополию верховной власти; задача переработать правовое наследие старины в духе согласования его с абсолютизмом, была, нужно думать, главным побуждением гигантского кодификационного предприятия Ю. Другим мотивом являлась необходимость систематизировать юридические начала, которые должны были служить руководством к функционированию громадного организма монархии. С того времени, как замолк голос великих юрисконсультов эпохи Северов, ужасающий хаос царствовал в памятниках права. Между массой императорских указов (constitutiones) и эдиктами магистратов господствовали неразрешимые на практике противоречия. Делавшиеся прежде попытки составления сводов (Кодексы Gregorianus, Hermogenianus, Theodosianus) далеко не устраняли этого зла. Необходимо было полно и цельно кодифицировать имперское право. Сначала Ю. учредил (528 г.) комиссию из десяти правоведов, с Трибонианом и Феофилом (преподавателем константинопольской высшей школы) во главе, чтобы собрать и согласовать императорские указы, изданные от Адриана до Ю. В следующем же году (529) задача была исполнена и опубликован в XII книгах кодекс Ю. (см.), который был объявлен обязательным для всей империи и отменяющим предшествовавшие своды. В 534 г. было выпущено исправленное и дополненное издание этого памятника (Codex Justinianus repetitae praelectionis), текст которого именно и дошел до нас. В 530 г. Ю. поставил Трибониана во главе новой комиссии из 16 знатоков права: ей поручалось собрать и изучить всю массу сочинений римских юрисконсультов, извлечь из них тексты, разъясняющие вопросы права, и систематизировать их в руководящем и справочном издании для официального пользования. Это был классический труд, который самому Ю. казался невыполнимым для человеческих сил. Приказание императора было исполнено. Эксцерпты из трудов знаменитых законоведов были изданы, в 50 книгах, уже в 538 г., под названием «Дигесты» (см.) или «Пандекты» (см.). Правда, работа оказалась произведенной спешно и поверхностно; многие идеи великих ученых были искажены в угоду интересам и вкусам деспотической власти; многое важное пропущено, но тем не менее возник капитальный памятник, получивший огромное значение в истории и являющийся одним из важнейших документов для исследования римского права. Рядом с указанными крупными собраниями был составлен (Трибонианом, Феофилом и Дорофеем) краткий обзор действующего имперского права в 4 книгах, по плану знаменитого сочинения Гая, под именем «Институций» (533); он должен был служить школьным учебником для начинающих юристов. Чувство глубокого удовлетворения охватило Ю. по окончании этой работы: оно ясно сказывается в эдикте, сопровождавшем обнародование законодательства. Он восхваляет свои законы, как воплощение совершенного права, и заклинает всех возлюбить его, как сокровище. Теперь, говорит он, каждому доступна книга, в которой заключается «свод высшей мудрости». Объявляя свое собрание обязательным законом для всех, Ю. запретил всякую научную критику и даже дальнейшую разработку частными людьми выработанных принципов и предписаний права; можно было только переводить латинский текст на греческий язык и составлять указатели и сокращения. Комментирование совершалось лишь почти контрабандой. Но, конечно, император не предполагал стеснять свою собственную законодательную инициативу. С 534 г. до смерти Юстиниана вышло 154, часто пространных, указа по различным вопросам гражданского, церковного и административного права, которые составили сборник так называемых «Новелл» (см.). Послания редактированы большей частью на греческом языке, тогда как язык «Кодекса», «Дигест» и «Институций» — латинский; это свидетельствует внешним образом о том, что римская традиция еще держалась против нарождавшегося византизма. Все четыре части законодательного труда Ю. получили общее наименование Corpus juris civilis (см.). Кодификация представлялась Ю. великой заслугой охранения и обобщения драгоценного достояния, завещанного античностью, перед которой преклонялся его ум (inculpabilis antiquitas). На деле это было теоретически последнее слово римского монархического права; практически Corpus должен был стать прочным фундаментом для твердого регулирования жизни общества и его управления. Административная реформа возлагалась самой силой вещей на императора, желавшего сделать из своего государства «идеальную» организацию. Ю. сам констатировал в своих новеллах полное расстройство управления, крайний упадок служебной нравственности должностных лиц и их авторитета, жестокие бедствия населения, страдавшего от вымогательств своекорыстных чиновников и алчного войска и от насилий земельной знати (potentes, δυνατοί, властели). С самого начала 30-х годов Ю. настойчиво принялся за устранение этого зла. С присущей ему верой во всесилие своей власти и в магическое действие высочайших указов, он стал очищать административный механизм своей империи. Создавать нечто новое ему не пришлось. Сосредоточение всех нитей управления в руках верховной власти и ее ближайших орудий, выполнение его функций стройно расчлененным чиновничеством, со строгой субординацией отдельных органов друг другу, с правильными отношениями между центральными и областными учреждениями различных ведомств, с бумажным делопроизводством — такая система, выработанная предшественниками Ю. (особенно с Диоклетиана), вполне соответствовала его взглядам и симпатиям. Оставалось только восстановлять, оживлять, укреплять и развивать вполне подходящий к абсолютной монархии административный строй. Новеллы Ю. богаты свидетельствами о постоянной и деятельной работе императора в данной области. Открыто признавая, что забота о пользе народа есть долг государя, император боролся против казнокрадства чиновников и их лихоимства, злоупотреблений или нерадения, не уставал призывать своих слуг к долгу и добросовестности, поощрял наградами, грозил наказаниями. Он стремился добиться улучшения административной работы созданием многочисленных органов контроля, предоставлением епископам наблюдения над гражданским управлением, устройством нескольких апелляционных судебных инстанций, дозволением обиженным жаловаться на местную администрацию центральной и на высочайшее имя. Внимания, труда и энергии на все это была потрачена масса, но результаты были ничтожны. Юстиниану не удалось устранить из жизни своего государства ни одного существенного зла. Подавленность народа и равнодушие его к судьбам государства, резкая противоположность между высшими и низшими классами, эгоизм сильных, испорченность правящих — все это не могло содействовать прогрессу общественного организма, а деспотическая политика, не вызывая в обществе самодеятельности, не могла вдохнуть в него новой жизненной силы. Наиболее удачны были мероприятия по переустройству провинциального управления. На западе (т. е. в Италии и Африке) Ю. старался лишь восстановить формы, выработанные римским прошлым (опасаясь оппозиции могущественных элементов общества). В Египте он заботился о правильном производстве хлебных сборов в пользу государства, которыми питались Константинополь и другие большие города и недостаток которых грозил бы страшной катастрофой. На востоке возникло нечто новое. Ю. отказался от политического дробления провинциальных территорий и отделения власти военной от гражданской. Он сплотил восточные страны в несколько сильных «генерал-губернаторств», с предоставлением наместникам (duces, moderatores, proconsules, с титулом «spectabiles») и военной, и гражданской, и судебной власти, но с возложением на них полной ответственности и за справедливое управление, и за внутренний покой, и за внешнюю безопасность. Такое преобразование упрочило активность и крепость управления в восточных областях; из него выросла система «фем», которая сослужила позднейшей Византийской империи серьезную службу. Огромные материальные нужды государства заставляли Ю. много думать о финансах. Система налогов и сборов была уже в подробностях установлена до него. Подати разоряли трудящуюся массу (высшие классы обеспечили себя льготами и изъятиями); недоимки, которых никакими силами нельзя было выколотить, сделались хронической, постепенно растущей язвой казны. Между тем, вследствие поголовного воровства в администрации, только часть того, что удавалось собрать, попадала в руки государства. Страшно расширившиеся потребности правительства в царствование Юстиниана, вследствие многочисленных войн, увеличения территории, осложнения задач управления и необходимости поддерживать блеск монархии, ставили государя в истинно трагическое положение перед постоянно и быстро увеличивавшимся недостатком средств. Поднимать налоги или умножать их число было невозможно. Поставленная разумная задача «удовлетворять потребностям фиска с облегчением тягости плательщиков» оказывалась неисполнимой. Надо было прибегать ко всякого рода изворотам. Кроме обычной земельной подати, на ослабевших собственников возлагалось обязательство вносить значительную надбавку (έπιβολή, superindictio) за опустелые земли (argi steriles, inculti). Подушный налог старались увеличить более выгодным для государства его распределением. Бесконечно умножались натуральные сборы и трудовые повинности в пользу государства; учреждались правительственные монополии. Подати сурово взыскивались с населения; жестоко преследовалась недобросовестность сборщиков. Найти удовлетворительный выход из критического положения Ю. не удалось, да это и было невозможно. Сбережения, оставленные в казне Анастасием, были истрачены; дефицит грозил банкротством. Материальная нужда народа оставалась ужасающей и приводила к падению труда, т. е. к неразрешимому кризису. Между государем и населением еще крепче засело хищническое чиновничество. Грабили все сверху донизу, от «первых министров» — Трибониана и Иоанна Каппадокийского — до наместников захолустных провинций, последних сборщиков и мелких полицейских. Хорошие намерения разбивались о непреодолимые препятствия, заставлявшие Ю. отступать от своих принципов, например допускать продажу должностей. В отношениях между обществом и государством не совершилось перемены. Система опеки так же тесно опутывала общество, как и раньше. От нее в значительной степени оставался свободным только высший класс (сенаторская аристократия), привилегии которой Ю. принужден был оставить нетронутыми. Замечались старания поддержать средние классы покровительством их хозяйственной деятельности. Юстиниан желал возродить торговлю, которая от Галлии до Китая объединяла бы мир в широком обмене благ. Для облегчения сношений он пролагал и улучшал дороги, строил мосты, заводил на путях гостиницы, преследовал разбои и пиратство. Он стремился поднять промышленность в главных центрах, украшал города, основывал новые, устраивал водопроводы. Видя утесненное положение сельских классов и необходимость оживить земледелие, он пытался регулировать отношения господ к крестьянам, в видах некоторого обеспечения положения последних: здесь как будто бы зарождалась демократическая политика, которая в позднейшие века стала характерной для лучших византийских государей; но мероприятия Юстиниана в этом направлении были еще робки. Нельзя не признать известного экономического прогресса империи в царствование Ю., но в общем широкие планы осуществления общего благосостояния окончились неудачей. Один из преемников Ю. правильно говорит: «Недостаточно издавать полезные законы; надо уметь твердой рукой заставить их исполнять». Ю., несмотря на большую самоуверенность, в последнем отношении оказывался бессильным.
Характерной для взглядов Ю. является его религиозная политика. Человек верующий и убежденный в том, что правит благодатью Божьей, он придавал существенное значение духовно-нравственному руководительству своими подданными. Он хотел, чтобы в единой империи, в которой установлен был им единый закон, существовала единая вера и единая духовная власть, именно его вера и его воля. Он очень любил богословские рассуждения, считал себя замечательным теологом, верил, что Бог глаголет его устами, — и объявил себя «учителем веры и главой церкви», готовым охранять церковь от ее собственных заблуждений, как и от нападений противников. Всегда и неизменно он предоставлял себе право диктовать церкви догматы, дисциплину, право, обязанности, словом, превращал ее в орган своей высшей (святейшей) власти. Законодательные его акты полны постановлений о церковном устройстве, регламентирующих все его мелочи. Вместе с тем Ю. стремится благодетельствовать церкви щедрыми пожалованиями, украшением и постройкой храмов. Верховная власть уже в царствование Константина Великого старалась пользоваться церковью для своих целей. Ю. обобщил и систематизировал такую политику. Чины церковной иерархии получили много прав и преимуществ. Епископам было поручено не только руководительство делами благотворительности: они поставлены были исправителями злоупотреблений в светской администрации и суде. Иногда они перерешали дело сами, иногда вступали в соглашение с должностным лицом, на которое заявлялась претензия, иногда доводили дело до сведения самого императора. Клирики были изъяты от подчинения обыкновенным судам; священников судили епископы, епископов — соборы, в важных случаях — сам император. Внутренняя жизнь церкви устраивалась помимо воздействия других высших органов правительства. После возвращения Италии Ю. признал папу первым лицом в церкви, константинопольского патриарха — вторым. Ю. брал под свой высший контроль не только управление церковное и действия духовенства, но и религиозную жизнь подданных. Его кодекс начинается с особой главы «о Св. Троице и кафолической вере». Упоминание об обязательности для всех Никейского символа веры встречается в нем несколько раз, рядом с анафемой против еретиков и с хвалой Риму, «главе всех церквей», за неуклонное правоверие. Особенно сурово Ю. гнал манихеев на Востоке и донатистов на Западе. Евреи, после самарийского восстания (529 г.), также подвергались притеснениям. В деле насаждения «абсолютной ортодоксии» Юстиниан долго находился под влиянием римских пап. В видах установления безусловного единства веры в своей единой империи он первоначально преследовал монофизитов (см.), главную ересь эпохи, несмотря на большое количество их приверженцев и открытую поддержку их императрицей Феодорой. В конце концов, однако, может быть, подчиняясь влиянию жены, может быть убедившись в большой силе монофизитов, Ю. старался достигнуть прекращения несогласия с ними через возвращение их в лоно церкви путем уступок. Один папа (Сильверий), противившийся соглашению, был смещен (факт этот характерен для определения отношений Ю. к Риму: он давал Риму первенство в церковной иерархии, но не допускал мысли о неподчинении папы императору); другой (Вигилий) за упорство подвергся репрессии и покорился. Чтобы добиться желаемого примирения церкви с монофизитами, Ю. созвал в Константинополе пятый вселенский собор (533 г.), который после долгой оппозиции папы наконец согласился на требовавшиеся монофизитами уступки. Многие западные епископы протестовали, но Ю. готов был на еще более решительные шаги в пользу еретиков, и только смерть помешала ему привести в исполнение акт личного произвола в пользу покровительствуемого им учения, в угоду которому он отказывался даже от своего безусловного православия. Итак, религиозная политика Ю. не отличалась полной последовательностью. Против остатков паганизма Ю. боролся решительно. Язычество было уже запрещено эдиктами Феодосия Великого, но фактически оно сохранялось еще во многих местностях — в Египте, Сирии, Финикии, Малой Азии, особенно в Греции. Ему преданы были еще многочисленные группы во всех классах. Храмы были все закрыты или уничтожены, но обряды старой веры тайно исполнялись внутри домов, и правительство, во избежание больших хлопот, закрывало глаза на нарушение указов. Ю. не хотел терпеть таких послаблений. Он объявил существование паганизма недопустимым («язычников не должно быть на земле»!), предписал всем креститься, упорствующих лишал всех служебных и гражданских прав и ставил их вне закона, грозя не только лишением имущества, но и смертью. Для выполнения своего предписания он применял террор в столице и провинциях, найдя в лице фанатика-монофизита, монаха, потом епископа Иоанна Ефесского подходящее и деятельное орудие. Наступило обращение в христианство огнем и мечом. Большинство оставшихся адептов паганизма подчинилось из выгоды или страха. Полному запрещению подверглось всякое распространение старых доктрин путем преподавания. Здесь главным образом пострадал последний оплот «эллинизма» — афинский университет. Давно уже ослабел просветительный блеск этого центра греческой мудрости, но по традиции он пользовался прежним почитанием со стороны приверженцев древности. Эпигоны античного религиозно-философского мировоззрения в VI в. были слабы талантом: Прокл (умер в 485 г.) является последним сколько-нибудь заметным учителем неоплатонизма в Афинах; но около Дамаския в начале VI в. все-таки собирались верные поклонники старых богов. Ю. уже в 529 г. предписал закрыть афинскую высшую школу, конфисковать ее богатое имущество, изгнать профессоров и безусловно воспретить преподавание философии. Рассказы о том, что гонимая эллинская наука нашла приют и новый расцвет в персидском царстве Хозроя, преувеличены; но само по себе уничтожение афинской школы является наглядным пределом между веками свободного развития мысли в рамках греко-римской философии и наступлением эры византийского вероисповедного просвещения. Константинополь сделался центром новой христианской цивилизации. Погибших «афинян» победители проводили злыми эпиграммами; но торжествующая вера в дальнейшей разработке своего богословия не осталась, как и раньше, чужда великих идей эллинизма, и новая культура продолжала черпать вдохновение в крупных традициях древней.
4. Образованность в эпоху Ю. Из только что сказанного нельзя выводить, что Ю. гнал просвещение вообще; наоборот, он считал себя продолжателем великого культурного дела Рима и всегда желал стоять во главе государства цивилизованного. Это видно уже из его мировой политики, из настойчивого стремления восстановить единение между странами. Путем для этого казалось возрождение когда-то составлявшего силу Римской империи всемирного хозяйственного обмена. Ю. прилагал напряженные усилия к тому, чтобы создать из Константинополя громадный центр промышленности и торговли, центростремительная и центробежная сила которого охватывала бы своим спросом и предложением весь мир, от старых культурных государств дальней Азии до варваров европейского запада и африканского юга. Но искусственные мероприятия не могли поднять экономическую энергию стран вырождавшихся или отсталых, а государственные монополии, которые при этом насаждались правительством, не дававшим обществу свободы и в хозяйственной сфере, искавшим в казенной промышленности и торговле новых источников дохода, не могли вызвать труд в населении, подавленном опекой. Извне конкуренция царства Хозроя, также проводившего культурные задачи, сильно стесняла осуществление широких планов Ю. Известный подъем торгового движения в Византийской империи при Ю. может быть отмечен лишь по сравнению с непосредственно предшествующей эпохой апогея смут в греко-римском мире. В области образования Ю. относился враждебно только к философии, чувствуя в ней силу эллинизма, который он сознательно ненавидел как опору язычества. Он поддерживал науку там, где христианству удалось уже наложить на нее руку, например в высших школах Константинополя и Александрии, где философские академии превращались в органы разработки и пропаганды признаваемых властью богословских доктрин. Оставалось только наблюдать за преподаванием и материально поддерживать распространение правоверных идей, не давая хода еретическим направлениям. Философия перерождалась в теологию, классическая риторика — в духовное красноречие; под сенью государства совершался переход античной науки в средневековое просвещение. Большой симпатией Ю. пользовалась та христианская догматическая, полемическая и поучительная литература, которая расцветала преимущественно в Сирии. Из умственного наследия прошлого Ю. особенно высоко ценил ту сферу знания, которая разрабатывалась с преимущественным талантом, любовью и успехом не в Греции, а в Риме, т. е. право. Он считал себя завершителем дела великого народа — создания закона, воплощающего на земле высший разум и совершенную справедливость. Он старался развивать юридическую подготовку правящих и служащих классов, установив систему государственного обучения праву. Многие юридические школы были закрыты; сохранены только три — в Константинополе, Риме и Берите (Бейруте); программа их преобразована и строго регламентирована. Но главное, чем блистала образованность Юстинианова времени и в чем оно составляет эпоху в истории цивилизации, — это оригинальное и сильное развитие пластических искусств (см. Византийское искусство). Конечно, не Ю. был причиной художественного движения: оно являлось результатом сложного сочетания факторов, подготовивших его заранее и мало-помалу; но в художественном блеске главных центров империи император видел превосходное средство создать славное воспоминание о его личности и царствовании на вечные времена. Украшать крупные города составляло для него предмет горделивого наслаждения. Главным объектом забот императора являлась его столица. Константинополь был перестроен по смелому и грандиозному плану, имевшему в виду благоустройство (удобство сообщения, улицы, площади, водопроводы, рынки, бани, больницы) и красоту (художественные постройки). Главными монументальными памятниками Константинополя явились великолепный собор св. Софии, «чудо чудес», затем — обширный императорский дворец, представлявший собой целый город, укрепленный и изукрашенный, а также знаменитый гипподром. Таким образом Богу, государю и народу были посвящены в новой всемирной столице каждому особые храмы, а около них группировались другие церкви, дворцы и общественные здания, образовавшие в совокупности небывалый комплекс богатств (см. превосходное описание Константинополя во времена Ю. в ниженазванных сочинениях Диля и Надлера). Само сближение этих трех памятников искусства показывает пестроту культуры, потребностям которой они должны были удовлетворять. Из них два — св. София и дворец — обязаны своим окончательным видом самому Ю.; строительство (преимущественно церковное) являлось одним из любимейших занятий императора. Под его покровительством сложилась подготовленная художественным развитием IV и V веков первая фаза византийского искусства. Можно думать, что эта струя зарождалась (и уже пышно раскрылась) на азиатском востоке (в Антиохии и других сирийских центрах), причем христианская творческая мысль воспринимала здесь и очень древние (не только азиатские, но и египетские) воспоминания; затем она переливалась в Константинополь и там перерабатывалась еще могучими греко-римскими традициями. Оттуда уже происходило лучеиспускание на запад: Равенна, административная столица завоеванной Италии, сыграла роль средоточия нового художественного стиля, распространявшегося и на другие города полуострова, между прочим, на Рим.
Византийское искусство впервые оригинально распустилось во времена Ю. и тогда же достигло своего апогея. Прежде всего сложились все новые приемы строительства, все новые типы построек. Полигональная форма храмов, уже давно указывавшаяся Евсевием и Григорием Назианзином, применялась с большим успехом и на Востоке, и на Западе. Не оставался без дальнейшего культивирования и прежний план продолговатой базилики (св. София представляет собой квадрат с вписанным греческим крестом). В св. Софии в Фессалониках мы видим еще особый образец церкви с центральным куполом, который повторяется с вариантами на Афоне и по всей Греции. Словом, давно уже искусство не было таким свободным, богатым и плодовитым. Это доказывается в особенности св. Софией. Великий храм по оригинальности плана, глубокому расчету при установке равновесия, замечательной легкости структуры, почти феноменальной смелости огромного купола — до наших дней остается одним из могущественнейших, почти чудесных произведений зодчества. Торжеством техники представляются и колоссальные водоемы, устроенные по приказу Ю. в подпочве столицы. Со своей воздушно-легкой двухъярусной галереей тонких колонн, поддерживающих массивные своды, сохранившаяся цистерна Бин-бир-Дирек в Константинополе (построена в 528 г.) равняется по дерзости замысла самым смелым сооружениям. Водопроводы — также настоящие художественные произведения. Их высокие, слегка заостренные аркады, внушительные пилястры, поддержанные неразрушимыми контрфорсами, гармоническое изящество конструкции, целесообразность всех деталей заставляют назвать их неизвестного строителя одним из искуснейших инженеров всех времен. Роскошь строительства довершали орнаментальная скульптура и мозаичная живопись. Статуарное ваяние падало под влиянием господствовавшего настроения церкви, но отделка камня, мрамора, металла и кости на капителях колонн, кафедрах, престолах, седалищах, дверях, паникадилах, ковчегах, переплетах сохраняла и развивала тонкость и виртуозность, объединяя восточные и греко-римские мотивы и приемы свежей фантазией перерождавшегося искусства. Техника упражнялась всего больше на геометрических, растительных и животных сюжетах, обнаруживая большую наблюдательность при воспроизведении форм природы и удачное пользование ими для целей религиозной символики. Мраморная полихромия стен в церквах, воздвигнутых в ту эпоху, относится уже к области живописной орнаментации. Небывалые эффекты единственных во всемирном искусстве мозаичных картин заменили повсюду скромную фресковую расписку стен в более древних христианских базиликах. Ликование торжествующего христианства царит на этих образах, сложенных как бы из самоцветных камней и золота, сияние которых смягчается успокоительным впечатлением от бархатистого фона. Время Ю. — золотой век мозаики. Убранство такими картинами стен и сводов в Софийском храме исчезло под рукой мусульманства, но сохранилось в церквах Равенны, остроумно названной итало-византийскими Помпеями. В одной из этих церквей (Сан-Витале), рядом с превосходными фигурами святых, первостепенными образцами слагавшейся христианской иконописи с уже заметными чертами иератического канона, можно видеть почти обоготворенные лики самого Юстиниана и Феодоры, окруженных свитой, с признаками портретной живописи, несмотря на некоторую условность поз и фигур. Расцвет мозаичной живописи отразился и в Риме, где гибли памятники языческой пластики, но перестраивались и украшались старые христианские базилики — Св. Марии Матери Божией, св. Иоанна Латеранского, св. Петра на Ватикане, св. Лаврентия, св. Агнесы, св. Павла и многие др. В искусстве времен Ю. мы видим могучий порыв применить к духовным потребностям нового миросозерцания совершенство художественных методов, добытых античностью.
5. Конец царствования Ю. и его результаты. Приближаясь к старости, Юстиниан терял энергию и энтузиазм. Смерть Феодоры (548 г.) была не только сердечным ударом для крепко привязанного к ней императора: она лишила его важной опоры, источника твердости и вдохновения. Ему уже тогда было около 65 лет, но он процарствовал до 82-летнего возраста, склоняя понемногу голову перед преградами, которые жизнь ставила его целям. Погружаясь в апатию, он почти равнодушно смотрел, как управление все более расстраивалось, бедствия и недовольство все более росли. Корипп рассказывает, что в эти последние годы «старец-император ни о чем не заботился. Как бы уже окоченелый, он весь погружался в ожидание вечной жизни; дух его был уже на небе». Ю. умер в ноябре 565 г., не назначив себе преемника (Феодора оставила его бездетным). Племяннику его Юстину удалось беспрепятственно захватить власть.
Много высказывалось противоречивых взглядов о значении и результатах царствования Ю. По мнению некоторых историков, он не понял необходимости ориентировать по новому курсу общую государственную задачу — стать определенно восточным императором (балкано-азиатским), укрепить здание своего царства в новой, более узкой, но жизненной конфигурации, отказавшись от невыполнимой римской традиции миродержавства. Нельзя, однако, судить об историческом деятеле в той перспективе, какая представляется перед глазами далекого потомка-исследователя. Византийская идея еще не была формулирована во времена Ю.; римский всемирно-монархический идеал неизбежно охватывал каждого предприимчивого государя не только честолюбивой мечтой, но и сознанием долга. Ю. чувствовал себя обязанным восстановить империю в целом и вдохнуть в нее всесовершенное единство антично-христианской культуры. Он не понял, что обществу и народам, которыми он повелевал, не по силам уже было нести бремя такой политики и что она в конце концов не имела ничего общего с их интересами. Его завоевательные предприятия, как и войны Людовика XIV, выродились из государственных в династические и не могли создать ничего устойчивого. Устраивая администрацию, он, при хороших намерениях, шел и в религиозной, и в политической, и в социальной сфере по ложной дороге, подчиняясь заблуждениям самодовлеющего абсолютизма: им было сделано много внутреннего зла во имя эфемерного внешнего блага. Устоять против разнородных опасностей реставрированное им здание долго не могло. Как бы то ни было, он совершил грандиозное усилие собрать воедино все, до чего доработался древний мир. Его труды в области права и законодательства, просвещения и искусства создали крупное целое, занявшее важное место в эволюции всемирной культуры. «Самая попытка очистить Запад от варваров, представляющаяся чуть не самоубийственной тратой сил на неразрешимую задачу, на самом деле имела неисчислимые последствия. Благодаря походам Велисария и Нарсеса романское выделилось в Италии и приобрело политическую самостоятельность в самый критический момент средневековой истории. Недаром равеннские мозаики напоминают о Ю. и его сподвижниках: сама Романья, византийский юг Италии и папский Рим являются памятниками его попытки прогнать варваров из Римской империи» (П. Г. Виноградов). «Деятели Юстиниановой эпохи были, может быть, людьми со средними талантами, но крупные течения, агентами которых они являлись, создали глубочайшие последствия в жизни общества» (Финлэй).
Источники и литература для изучения жизни и эпохи Ю. подробно указаны и рассмотрены в новейшем сочинении Ch. Diehl, «Justinien et la civilisation byzantine au VI siècle» (Париж, 1901). Ср. еще K. Krumbacher, «Geschichte der byzantinischen Litteratur» (2 изд., Мюнхен, 1897) и статью Диля «Justinien» в «Grande Encyclopédie». Кроме названных у Диля книг, см. еще В. К. Надлер, «Юстиниан и партии цирка» (Харьков, 1869), и популярную статью П. Г. Виноградова в «Книге для чтения по истории средних веков», изд. под его ред. (выпуск I).