Софистика — два господствующих течения в умственной жизни греков: первое относится ко 2-й половине V в. до Р. Хр.; второе ко II в. до Р. Хр.
1) После периода быстрого развития, за который греческая наука выработала несколько ценных понятий о природе, в половине V в. замечается обратное течение. Склонность к метафизическому исследованию ослабла, и наступил период критики и сомнения в достоверности приобретенных истин. Самая борьба между философскими теориями и смелость, с какой они выступали против обыкновенных представлений, возбуждали недоверие к этим попыткам научного объяснения мира. Парменид, Гераклит, Эмпедокл и Демокрит, оспаривая достоверность чувственного познания, опровергали все то, во что верили издавна; особенно же характерны были воззрения элейцев (Зенона и Мелисса) и гераклитцев, из которых первые отрицали множественность и движение, а вторые выставили движение как исключительный процесс, превратив все бытие в деятельность и отвергая всякое устойчивое зерно бытия, а вместе с тем и возможность какого-нибудь устойчивого знания. Подвести итог скептическим выводам из этого состояния философии было нетрудно, так как результаты скепсиса были даны наперед: достаточно было легковесной мудрости и искусной диалектики, которые эпоха и выдвинула в лице софистов. Будучи явлением в области философского знания, древнейшая С. вместе с тем была фактом социальной жизни греков V в. Появление учителей по профессии, с требованием за учительство известной платы, показывало, что в обществе очень силен запрос на знание. Помимо интеллектуальных потребностей — теперь явились и практические, заставившие обратиться к изучению добытых результатов науки. Знание стало политической и социальной силой. Вот почему за получением образования шли не в философские школы, а к новым профессорам мудрости, которые вызывались сделать учеников «искусными в поступках и речи», способными вести домашние и общественные дела и приобрести умение красноречиво высказывать свои мысли и убеждать других. Эта поверхностность стремлений обуславливается легкомыслием молодежи, как следствием политических обстоятельств эпохи. Знакомство с другими народами, как через увеличение историографических знаний, так и через массовое непосредственное столкновение с восточной культурой, подняв национальную гордость, вместе с тем поколебало беззаветное инстинктивное уважение к старине и древнему νόμος’у (совокупность политических, нравственных, общественных воззрений). Этому свободомыслию содействовали, с одной стороны, подвижность жизни афинян при демократических учреждениях, при частой смене правителей, установлений и законов; далее, впечатлительность и живость афинского характера и, наконец, литература. Сознательное отношение к переменам, которые прежде зависели только от божественной воли, ставило индивидуума критерием над отдельными явлениями жизни, а это еще более содействовало развитию легкомыслия в обществе. Воспитавшаяся под такими влияниями молодежь искала учителей в духе времени, которые бы могли научить обиходной, прикладной мудрости: эти публичные учителя и назывались софистами, Будучи проповедниками такого знания, софисты были прежде всего носителями греческого просвещения. Они работали для того, чтобы сообщить результаты науки массе, приспособить их к ее потребностям, причем, вследствие малой способности к самостоятельному мышлению, вся работа их была направлена на обработку и слияние уже существующих теорий. В связи с этой полезной стороной деятельности софистов было установление философской терминологии и вообще развитие аттической прозы, блистательно выразившейся в трудах ближайших греческих ораторов, историков и философов (V и IV века). С другой стороны, философский скептицизм, нравственная беспринципность и внешний формализм слова без содержания представляли собой элементы, которые оказались разрушительными для воспитавшегося на таких началах общества. Как на отрицательную сторону деятельности С., древность смотрела и на то, что они учили за плату: за это презирал С. особенно Сократ, с точки зрения которого продажа мудрости была равнозначаща продаже красоты. Что касается названия С., то оно обозначало сперва вообще «человека науки»; после Протагора, первого присвоившего себе это название, под софистом подразумевали учителя науки и политической мудрости, позднее — платного учителя риторики и, наконец, со времен Платона и Аристотеля софистикой стали называть «кажущуюся мудрость, а не действительную, а софистом — стяжателя посредством кажущейся мудрости, а не действительной» (Arist. «De sophisticis elenchis», гл. 1, § 6). Воззрение Сократа, Платона и Аристотеля на деятельность софистов сделалось историческим и отразилось в терминах нового времени: «софистика», «софист», «софизм». Из новейших ученых исторический смысл деятельности С. был впервые выяснен Гегелем, последующие ученые (Brandis, Hermann, Zeller, Ueberweg-Heinze) восстановили репутацию софистов, отметив их заслуги и выдвинув на надлежащее место отрицательные стороны их деятельности; один лишь Грот слишком преувеличил их историческое значение («History of Greece», VIII, стр. 474 и сл.). Положительные заслуги С. выразились, главным образом, в трудах старшего поколения софистов, которые хотели быть не только политическими руководителями, но и учителями нравственности. Последующее поколение С. восприняло субъективизм, заключавшийся в трудах их предшественников, и довело отношение к знанию и нравственности до тех крайностей, в которых застали науку Сократ и его школа. К софистам старшей генерации относятся Протагор (см.), Горгий, Продик и Гипний. Учениками Протагора считаются Архагор, Эватл, Феодор Математик, Ксениад из Коринфа и др. Горгий принадлежал к элеатскому направлению, но в области отрицания пошел дальше Протагора (см.). Гиппий из Элиды, современник Сократа, считал себя знатоком всех наук и искусств и брался их преподавать. По отзывам Платона он был хвастлив и непривлекателен. Ему принадлежали, между прочим, первые работы по грамматике. О философском воззрении Гиппия нет сведений; известен лишь взгляд его на нравственность, напоминающий учение пифагорейцев. Гиппий выводил нравственность: 1) из основоположений, которые вытекают из самой природы человека и возводятся к божеству, и 2) из основоположений, которые связаны с условиями места и времени. Это противоположение вечного с временным привело в конце концов к признанию, с одной стороны, нравственной беспомощности человека и с другой — права сильного. Последним представителем этого направления С. был Продик, к которому Платон относится с большим уважением, чем к другим софистам (см. соотв. статью). Высказывавшиеся с большою осторожностью отрицательные взгляды софистов старшей генерации последующим поколением были доведены до крайности и привели к полной нравственной беспринципности. Так, Фразимах, Пол и Калликл учили, что естественное право — есть право сильного, а все положительные законы суть произвольные постановления разных законодателей в их собственных интересах; если все хвалят справедливость, то только потому, что масса людей находит ее выгодной для себя; кто, напротив, чувствует в себе силу пренебрегать законами, тот имеет на это и право (Arist., «De sophist. elenchis»; Plat., «Gorgias»). Исходя из положения об «естественном праве» и из стремления к абсолютной анархии, С. восставала против многих существующих учреждений, против всяких нравственных основ и обычаев. Все авторитеты были разбиты, и в народное самосознание внесен элемент разложения. Это разрушительное движение С. коснулось и религии, отрицательное отношение к которой, начиная с осторожного скептицизма Протагора, объявившего, что он ничего не знает о богах, выразилось в конце концов в полном атеизме Диагора и нек. др. Для борьбы с разрушающим влиянием С. явилась мощная личность Сократа. Ср., кроме общих пособий по истории древней философии, Geel «Historia critica Sophistarum» (Утрехт, 1823); Schanz, «Die Sophisten» (Геттинген, 1867); Blass, «Die Attische Beredsamkeit» (I отд., von Gorgias bis zu Lysias, Лпц., 1887); Apelt, «Beiträge zur Geschichte der Griechischen Philosophie» (Лпц., 1891); Welcker, «Prodicos von Keos Vorgänger des Socrates», в его «Kleine Schriften» (II т., стр. 393—541, Бонн, 1846); Mähly, «Der Sophist Hippias», в «Rein. Museum», 1860; Sidgwick, «The Sophists», в «Journal of Philology» (1872 и 1873); Гиляров, "Греческие софисты, их мировоззрение и деятельность (М., 1888); его же, «Платон как историч. свидетель» (Источники о софистах, Киев, 1891); Брентано, «Древние и современные софисты» (СПб., 1886).
2) В отличие от древней С., новая С. представляла собой чисто литературное явление, выразившееся в возрождении и расцвете греческой прозы и красноречия. Эпоха новой С. обнимает собой 4 столетия, начиная приблизительно с 1-ой полов. II в. по Р. Хр., и распадается на три периода: I охватывает время империи от Адриана до Александра Севера включительно (117—235). II период приходится на 2-ю половину III в. до Константина Великого (235—306); III период обнимает четвертый и пятый века. Название С. было установлено представителями описываемого литерат. движения в память услуг, оказанных красноречию софистами древнего периода: платоновско-аристотелевская критика древней С. была забыта, и древние софисты, в понимании нового поколения, воспитанного на тонкостях риторики, возросли до значения учителей и высоких образцов возрождающегося искусства. После падения аттического красноречия, в конце IV в., ораторское искусство ушло в малоазиатские школы и, перестав служить в качестве политического органа, замкнулось само в себе, стало существовать само для себя и обратилось в искусство для искусства. В новых школах развитие красноречия шло непрерывно, причем еще до I в. до Р. Хр. существовало несколько направлений, из которых особо выделялись два: так называемое азиатское, отличавшееся цветистостью и манерностью, и архаическое, или строго аттическое, воспринявшее особенности стиля Демосфена и Фукидида. В Риме греческое красноречие оказало свои услуги в пору горячей борьбы республики за свободу в I в. до Р. Хр. и еще раз выступило на политическую арену, но с падением республики оно опять ушло в школу на Восток. Дальнейшая эволюция ораторского искусства не стоит в связи с политической жизнью и может быть названа художественной. Приблизительно с двадцатых годов II по Р. Хр. замечается особо сильное оживление в школах риторики. Не довольствуясь прежней ролью учительницы юношества, она овладевает всей литературно-художественной деятельностью греков и становится средоточием духовной жизни эллинского мира. Этот поздний, но пышный и роскошный расцвет красноречия составляет так назыв. эпоху второй С. Новое движение удостоилось благоволения императоров, которые, начиная с Адриана до IV в., покровительствовали риторическим занятиям, оказывая представителям риторики почет и материальную поддержку и содействовали распространению С. путем открытия в разных городах империи платных кафедр красноречия. Софисты нередко были секретарями при императорах, занимали высшие городские должности, приглашались в качестве учителей в императорскую семью и пользовались дружбой самих императоров, как первые приближенные советники. Такую роль играли при Марке Аврелии — Гермоген и Аристид, при Септимии Севере — Гермократ, при Юлиане — Либаний. Нередко они председательствовали на национальных праздниках, были отправляемы в качестве послов к императору или наместнику, фигурировали в качестве юрисконсультов от общины (συνδικοι). Этот блеск положения и связанные с ним богатство и влияние служили немаловажной причиной развития С. Помимо внешних причин были внутренние: С. явилась как следствие художественно-образовательной потребности эпохи. Насколько в научных занятиях александрийского периода стояло на первом плане содержательное знание, настолько образовательная программа эллинско-римской эпохи выдвигала на первое место формальное развитие духа и видела в красноречии основу образования. Красноречие заняло в системе воспитания и образования то же место, какое, спустя несколько веков, занимали humaniora. Теперь вся школьная работа свелась к изучению приемов сочинения, развитию памяти, изучению образцов: даже музыка и гимнастика, как элементы воспитания, отошли на задний план. Немаловажную роль играло и национальное самосознание, которое придавало жизнь и значение занятиям. С конца I в. по Р. Хр. пробуждается в греческой литературе живое сознание преимуществ эллинского духа сравнительно с духовными проявлениями других народностей и особенно римского народа. Греки с гордостью чувствуют себя носителями и наследниками великой культуры, которая лишь под римским влиянием выродилась в утонченную распущенность: напротив, вдалеке от развращающего соседства римлян, в древнем центре цивилизации — в Афинах — еще не вымер дух эллинизма, и еще можно было думать о возрождении славного прошлого. Эти мечты, отражение которых наблюдается в большей или меньшей степени в трудах греческих писателей от Плутарха до Либания и Юлиана, послужили жизненным эликсиром для начинающего литературно-художественного движения, которое как раз совпало с упадком римского духа. Хотя собственные живые силы эллинского народа были в полном упадке, все же мечта о возрождении, уверенность в неразрушимости национальной художественной природы, сознание духовного перевеса над поработившим народом и, наконец, глубокое уважение к живой старине были могучими факторами при создании новой литературно-художественной эпохи. Утопия панэллинизма, выразившаяся, между прочим, в учреждении Адрианом общеэллинского праздника в Афинах (Πανελληνια), нашла в С. плодотворную почву для своего развития. Распространению С. содействовали учреждавшиеся в различных пунктах греко-римского мира кафедры красноречия, из которых одни были основаны на средства городского самоуправления, другие на средства императорского фиска. Платная кафедра греческой риторики в Риме была основана еще Веспасианом, при Константине такие кафедры существовали во всех провинциях. Главными же средоточиями софистической деятельности были Афины, Смирна, Эфес, Пергам, Тарс, Антиохия, Константинополь и другие города. Кроме того, софисты имели обыкновение путешествовать из города в город с целью познакомить публику со своими декламациями. Софистические сеансы (так назыв. έπιδειξεις) посещались большими толпами народа, в которых фигурировали, наряду с императором и представителями высшей знати, ремесленники и торговцы. Софисты излагали свое искусство свободно, не будучи стеснены какой бы то ни было программой. Красноречие софистов было показное, внешнее, не прикладное; они читали или декламировали свои речи публично только для услаждения аудитории, а не для какой иной практической цели. За судебные дела они брались редко, и эта сторона деятельности не считалась серьезной, почетной и трудной. Зато везде, где происходило празднество или торжество, где требовалось участие представителя или посредника в общественной и политической жизни, — приглашался софист. Софист выступал перед публикой обыкновенно в сопровождении друзей или учеников, одетый в роскошную пурпуровую одежду, и либо произносил речь на приготовленную тему, либо импровизировал. В импровизациях выразилась высшая способность софистов — декламировать на темы, которые задавались слушателями в день сеанса. В этих декламациях софист высказывался весь, мог показать и свое остроумие, и знания, и умение строить гармоничные фразы, и силу голоса, и музыкальность интонации, и мимическую способность. Даже для лиц, не посвященных и не знавших по-гречески, подобные зрелища представляли интерес, так как софист как бы играл то, что было содержанием его речи, соединяя с певучестью голоса выразительность рецитации и живость жестикуляции. Свойства деятельности софистов заставляли их обращать большое внимание на внешность и развивали в них тщеславие и гордость; в самых выдающихся из софистов личное самосознание возвышалось до античной μεγαλοψυχία (величие духа), качества, противоположного христианскому смирению. Главной отраслью деятельности софистов были речи на случай и импровизации. Речи мало чем отличались от школьных упражнений (μελέται) и требовали основательного знания политической истории (главным образом древнейшей, от Солона до Александра Великого), законов, учреждений, обычаев, сказаний, анекдотов, философии и поэзии. История давала лица и положения, — остальное варьировалось и видоизменялось согласно замыслу речи и вдохновению оратора. Таким образом слагались так называемые псевдоисторические речи. Кроме того, софисты произносили и сочиняли судебные речи, обыкновенно фиктивные, не имевшие отношения к современному судопроизводству (controversiae), в духе тех, которые сохранились до нашего времени с именем Сенеки Ритора, а также церемониальные речи, произносившиеся в торжественных и официальных случаях. Речи этого типа нередко носили названия по терминам лирической поэзии: так, были έγκώμια, ώδαι, μονωδίαι, παλίνωδίαι, λόγοι, γελεθλιακοί, έπίταφιοί, έπικήδειοι. Кроме того, произносились декламации на самые незначительные темы (άδοξοι ύποθέσεις): так, известны заглавия этого вида речей: «Похвальное слово мухе», «Похвальное слово перемежающейся лихорадке» и т. п. Кроме μιελεται, с юридической и исторической подкладкой, существовал род речей легкого, игривого содержании, в духе Лукиановских диалогов: «Геродот», «Зевксис», «Скиф», «Вакх» — это так называемые διαλέξεις или λαλιαί, или προλαλιαί. Были также философские διαλέξεις, образцы которых мы встречаем у Диона Хризостома. Благодаря развитию С. красноречия, в результате явилась атрофия других литературных родов, которые или вовсе не развивались (лирика, драма), или поступали на службу риторике. Таким образом, софистическая проза совместила в себе поэзию, историю, популярную философию и изящную литературу. История стала частью риторики со времени работ исократовской школы; что же касается философии, то древняя борьба представителей чистых философских понятий с художниками слова закончилась тем, что возникла особая категория философов, которые слыли за софистов (οί φιλοσοφήσαντες έν δυξη τοΰ σοφιστεΰσαι). К числу их принадлежали Фаворин, Максим Тирский, Фемистий, Дион Хризостом, — перебежчики от чистой софистики к эпидейктической популярной философии. Гоняясь главным образом за формой, С. относилась безразлично к материалу, лишь бы он подходил к выспренности декламаторского тона. В этом отношении менее всего могла удовлетворить софистов современность, идеалы которой казались им несравненно более пошлыми и незначительными, чем идеалы классической античности. Оттого софисты отвертывались от реальной жизни и искали себе сюжетов в возвышенной и стереотипной традиции. В связи с этим редко проявлялись правдивость и искренность чувства: софист старался не проявлять личного отношения к изображаемому предмету и уничтожить черты субъективности в риторической шумихе речи. Оттого выбирались темы и допускались положения и чувства всем понятные и известные, установленные риторическим каноном. Для софиста было безразлично, правдиво ли содержание его речи, истинны ли входящие в нее чувства, согласны ли с высшей нравственностью избранные положения: этические посылки, которые в древнейшей литературе просто предполагались, теперь потеряли свое значение, в пользу чисто формальных сторон искусства, руководимого правилами риторики и произволом фантазии. Несмотря на это бездушие искусства и отсутствие в нем художественной правды и необходимых этических элементов, софистическое красноречие действовало на фантазию, развлекало внешними эффектами и доставляло полное удовлетворение эстетическому чувству слушателей, которые умели ценить силу речи взятой самой в себе, независимо от содержания. Софисты учились своему искусству на великих образцах древности и стремились воспроизвести склад речи корифеев классической прозы, но несмотря на все эти стремления не удалось достигнуть настоящего возрождения древнего искусства речи: стиль софистов выходил искусственным и подражания не совсем совпадали с образцами. Нередко подражали не первоклассным представителям прозы, а манеристам Горгию и Гиппию, и даже новым представителям красноречия. Главными посредниками при изучении языка образцовых стилистов древности были грамматики (Трифон, Геродиан и друг.) и лексикографы (Поллукс и др.), которые изучали тонкости построения древнеаттической речи с целью научить воспроизводить по законам грамматики вымерший язык, но несмотря на это, у лучших фальсификаторов древнего стиля — у Лукиана, Лоллиана, Фаворина, Герода Аттика, Полемона и других были замечаемы погрешности против правил идеального языка и стиля. Сам Лукиан осмеивает нарушителей чистоты языка в диалогах «Солецист, или псевдософист», «Псевдологист» и «Лексифан» и правильно утверждает, что разносчики и торговцы лучше знают греческий язык, чем грамматически образованные риторы (Pseudolog., 9). Благодаря инфильтрации в прозу обильного количества поэтических элементов, явилось смешение стилей; проза сделалась вычурной и фразистой, и в результате во всей литературе воцарился особый приторный, ходульный стиль. На этой почве возникли так называемые художественные «описания» (έκηραεις) в прозе (Гермоген, Афтоний, Феон, Николай), эротические «послания» (έπιστολαι; Алкифрон и Аристенет) и греческий роман (δραμα, δραματικόν) — этот продукт второй софистики (Ямблих, Ксенофонт Эфесский, Гелиодор, Ахилл Таций, Харитон, Лонг). Подобно канону из 10 древнегреческих ораторов, был составлен канон из 10 греческих софистов, в который включены Дион Хризостом, Никострат Македонский, Антоний Полемон, Герод Аттик, Филострат, Элий Аристид, Либаний, Фемистий, Гимерий и Эвнаний, из которых Филострат написал историю 1-го периода С., Эвнаний — 3-го периода. Первым С. по Филострату был Никет Смирнский, живший при Нерве. Из других представителей ораторского искусства известны Исей Сирийский (импровизатор), Скопелиан Клазоменский, ученик Никета, Лоллиан Эфесский, ученик Исея, 1-й софист, которому была предоставлена вновь открытая афинская кафедра красноречия, Дионисий Милетский, Антиох из Эг, Александр Пелоплатон, Антиох Киликийский, Гипподром Фессалийский, Фаворин, Птолемей Навкратийский, Максим Тирский, Фемистий, Гимерий, Филагрий Киликийский, Лукиан, Элий Феон, Гермоген Тарсийский, Секунд Афинский, учитель Герода Аттика; кроме того известны софисты, вышедшие из школы Герода: Феодот Афинский, Аристокл Пергамский, Аристид Смирнский, Адриан Тирский, Хрест Византийский, Павзаний Кесарийский, Аполлоний Навкратийский, Антипатр Перополитанский, Аспасий Равеннский, Руф Перинфский. Самыми блестящими были поименованные в каноне С., и между ними особенно Полемон, Герод Аттик и Аристид. Полемон (см.) славился импровизациями. Ему, между прочим, пришлось открыть речью торжество основания панэллений в присутствии императора Адриана (ср. Jüttner, «De Polemonis vita, operibus, arte»., Бреславль, 1898). Герод Аттик (103—179), ученик Скопелиана и Фаворина, учитель Марка Аврелия и Луция Вера, признавался самым выдающимся из софистов: его называли «царем речи» (βασιλύς των λόγων) и «языком эллинов» (Έλλήνων γλωττα) Публий Элий Аристид (117—190), ученик Полемона и Герода, представитель сильного и сжатого стиля, который он развил на образцовых произведениях Демосфена и Платона; кроме того, его сочинения и речи отличались глубиной и полнотой мысли. В большей или меньшей полноте сохранились до нашего времени труды Филострата, Лукиана, Эвнания, Диона Хризостома, Элия Аристида, Максима Тирского, Фемистия, Гимерия, Либания и некоторых других.
Кроме общих курсов по истории греческой литературы послеклассического периода, ср. E. Rohde, «Der Griechische Roman und seine Vorläufer» (III глава: «Die Griechische Sophistik der Kaiserzeit», Лпц., 1876, стр. 288—360); Sievers. «Das Leben d. Libanius» (Берлин, 1868); Westerman, «Geschichte der Beredsamkeit» (Лейпциг, 1833 § 84 и сл.); W. Schmid, «Der Atticismus in seinen Hauptvertretern von Dionysius von Hahkarnass bis auf den zweiten Philostratus» (с указателем, 1887—1897, Штуттгарт); Norden, «Die Antike Kunstprosa vom VI Jahrhundert v. Chr. bis in die Zeit der Renaissance» (Лпц., 1898).