Кавелин (Константин Дмитриевич, 4 ноября 1818 г. — 3 мая 1885 г.) — происходил из средней дворянской семьи. Отец его, Дмитрий Александрович (см. выше), в 1823 г. поселился в Рязани. К., тогда еще мальчика, обучали здесь постоянно сменявшиеся гувернеры из немцев и швейцарцев, среди которых были и ученые, но с сильным пристрастием к пиву, и неученые, но с большой сословной спесью, и добрые, но ограниченные, и наконец, совершенно непорядочные. Семейные условия, помимо добрых отношений с старшей сестрой Софьей (впоследствии замужем за Корсаковым), также не представляли благоприятных условий для правильного развития. По воспоминаниям К., страшная пустота жизни помещичьего круга, отсутствие всяких умственных стремлений, крепостные нравы, дворянское чванство и т. п. образовали ту нездоровую среду, в которой он воспитывался. В 1829 r. семья К. переселилась в Москву, где условия обучения изменились несколько к лучшему. Провинциальных гувернеров сменили учителя-семинаристы и неизбежные француз и немец — на этот раз добропорядочные. Историей, географией и русской словесностью, наиболее интересовавшими мальчика, он должен был заниматься самостоятельно уже на 15-м году, В библиотеке отца нашелся для того подходящий материал. В 1834 г. родители решили посерьезнее заняться подготовкой мальчика к поступлению в университет, для чего были приглашены новые учителя: К. А. Коссович, Мертраль и В. Г. Белинский, выступивший уже в то время со своими «Литературными мечтаниями». Занимался Белинский небрежно, но успел возбудить в голове юноши целый ряд умственных и нравственных вопросов и учил его критически относиться к окружающей действительности, укрепляя в нем природную пытливость ума и проявлявшееся с детства недовольство наблюдаемыми отношениями. В 1835 г. К. поступил на первое отделение философского факультета, но в ноябре того же года перешел на юридический факультет. Именно в это время введен был в действие новый унив. устав, попечителем москов. учебного округа назначен гр. С. Г. Строганов (см.) и начали читать лекции только что вернувшиеся из-за границы молодые профессора — Редкин, Крылов, Крюков, Чивилев и др. У них-то и пришлось учиться К. и его сверстникам, образовавшим зерно той благородной группы мыслителей и общественных деятелей, которая известна под именем «людей сороковых годов». К. особенно увлекался лекциями Редкина и Крылова. Под влиянием последнего он специализировался по гражданскому праву. Помимо лекций и самостоятельного чтения, К. усердно посещал частные собрания проф. Редкина, Крылова и Крюкова, где дебатировались общие научные вопросы и из беседы с руководителями молодые люди выносили не менее, чем с лекций. Из товарищей К. ближе сошелся с бр. Елагиными, Балуевым и П. В. Киреевским и получил, благодаря им, доступ в елагинский литературный салон (см. Елагина, XI, 593). Если К. и не сделался славянофилом, а примкнул позднее к западникам, то все же в его воззрениях навсегда остались заметными некоторые славянофильские тенденции, усвоенные им в молодости. Он посещал также и другие салоны, возникшие несколько позднее: Свербеевых, Павловых, Хомякова, Чаадаева. В 1839 году Кавелин окончил курс, получив золотую медаль за сочинение: «О римском владении». Это была первая его работа, появившаяся в печати в 1841 г. В 1841 г. он сдал экзамен на магистра гражданского права и начал писать диссертацию, но, по настоянию родителей, должен был искать себе службу и с этой целью в мае 1842 г. уехал в СПб. Крайне тяготясь вынужденными занятиями, К. в начале 1843 г. ездил в Москву убедить родителей, что петербургская служба сгубит его. Это ему удалось. Вернувшись в СПб., он вновь сошелся с Белинским и сблизился с кружком молодых людей — Тютчевым, Кульчицким. Панаевым, Тургеневым и В. Боткиным. Покидая СПб. в конце 1843 г., он глубоко сожалел о разлуке с этими друзьями, к которым привязался всей душой. 24 февр. 1844 г. состоялся диспут К., представившего для получения степени магистра гражданского права дисс.: «Основные начала русского судоустройства и гражданского судопроизводства в период времени от Уложения до Учреждения о губерниях». В мае того же года он назначен был и. д. адъюнкта по кафедре истории русского законодательства и 5 сентября читал вступительную лекцию. Через год ему поручено было, сверх того, чтение лекций о русских государственных и губернских учреждениях и законах о состояниях, для студентов всех факультетов. Рядом с ним преподавали Грановский, Кудрявцев, Соловьев, Редкин, Крылов. Среди этих имен имя К. заняло весьма видное место. Его воодушевленный, яркие и изящные лекции производили на слушателей неотразимое впечатление. Впервые русские. студенты услышали изображение древнерусского родового быта, появления на этой почве древних юридических институтов и постепенного их вырождения. К. первый построил и периодизацию русской истории не по внешним событиям, а по изменениям внутреннего строя жизни: родовой быть сменен вотчинным, а этот последний уступил место государственному, в котором личность вырабатывает мало-помалу свое содержание. Его курс был первым опытом стройно построенной философии русской истории, и этот свой опыт он конспективно изложил в статье: «Взгляд на юридический быт древней Руси» («Соврем.», 1847). Влияние К. не ограничивалось лекциями; молодежь охотно посещала его домашние беседы, на которых возбуждались не только научные, но и современные общественные вопросы, особенно вопрос о крепостном праве. К огорчению товарищей и слушателей, К. весной 1848 г. должен был оставить Московский унив., вследствие резкого столкновения с проф. Крыловым. Он переехал в СПб. искать службы, так как с 1845 г. был семейным человеком, женившись на сестре Е. Ф. и В. Ф. Корш. Сначала он поступил в министерство внутренних дел, редактором «городского отделения» в хозяйственном департаменте, но скоро (1850) перешел начальником учебного отделения в штаб военно-учебных заведений, а в 1863 г. — начальником отделения в канцелярию комитета министров, оставаясь членом учебного комитета военно-учебных заведений. Первое время своей жизни в СПб., сбитый со своего настоящего пути, К. смотрел на жизнь с некоторым разочарованием; но это длилось не долго, так как скоро наступила эпоха великих реформ. В проведении последних К. не пришлось принимать официального участия, но благотворное влияние его на судьбу некоторых из них, особенно крестьянской реформы, не подлежат сомнению. Больше всего помогло сближению К. с людьми, преданными идее освобождения крестьян, составленная им в марте 1855 г. и ходившая по рукам, в рукописи, записка по крестьянскому делу, сразу выдвинувшая его в ряды выдающихся русских публицистов. В ней проводился взгляд об освобождении крестьян с землею и о выкупе ими надела в собственность — взгляд, в то время считавшийся радикальным и разделявшийся лишь немногими. Записка К. создала ему массу врагов среди влиятельных представителей администрации; но, благодаря ей, К. сблизился с Самариным, Н. А. и Дм. А. Милютиными, и получил доступ ко двору великой княгини Елены Павловны (см. XI, 600). Выдающаяся талантливость, огромное личное обаяние, искренняя и убежденная речь и здесь подчиняли собеседников влиянию К., а из их среды нескольким пришлось стоять очень близко к делу реформы. На К., между прочим, возложена была выработка положения для крестьян великой княгини в имении Карлово, Полтавской губ., где числилось до 7 тыс. ревизских душ. При всем том К. находил время и для научных занятий. В период 1848—1857 гг. он напеч. в журналах «Современник» и «Отечественные Записки» целый ряд критических статей по истории, этнографии и правоведению; некоторые из них до сих пор не утратили научного значения, например — разбор книги Терещенко: «Быт русского народа», где критик указал, как следует пользоваться этнографическим материалом для восстановления древнейших стадий народного быта. Эти статьи К. составили почти три тома в собрании его сочинений. В 1857 г. К. был приглашен на кафедру гражданского права в петербургский университет и одновременно получил поручение преподавать правоведение наследнику престола, велик, князю Николаю Александровичу. Последнее, однако, продолжалось недолго. Когда в 1858 г. периодическим изданиям разрешено было касаться крестьянского вопроса, то в «Современнике» (№ 4), в статье «О новых условиях сельского быта», помещено было извлечение из вышеупомянутой «записки» Кавелина об освобождении крестьян. На эту статью обращено было внимание, и в одном из заседаний совета министров государь выразил неудовольствие по поводу назначения К. преподавателем наследника. К. пришлось оставить придворную службу, но он сохранил кафедру в университете. И в Петербурге, как и в Москве, К занимал одно из первых мест среди профессорской коллегии. В 1861 г. К. потерял 14-летнего сына — юношу необыкновенно одаренного, составлявшего гордость отца. Удрученный горем, К. не медлил, однако, выполнением своих гражданских обязанностей: летом того же года он уехал в свою самарскую деревню, чтобы вступить в соглашение со своими крестьянами. Его уставная грамота была одной из первых в Поволжье. В конце 1861 г., после известных волнений в СПб. унив., К., вместе с товарищами по профессуре — А. Н. Пыпиным, М. М. Стасюлевичем, В. Д. Спасовичем и Б. И. Утиным — оставил университет; не осуществилось и предположение его перейти по приглашению попечителя Одес. учебн. округа во вновь открытый Новороссийский унив. А. В. Головнин (IX, 75), в начале 1862 г., командировал К. за границу, для изучения положения западно-европейских университетов. Эта командировка продолжалась до ноября 1864 г. Представленные им отчеты о положении французских, швейцарских и германских университетов послужили отчасти материалом для реформы университетов в 1863 г. Это была последняя служба К. на пользу университетов; профессорская деятельность оставалась для него закрытой до 1877 г. Выдающиеся германские ученые говорили о нем, что таких профессоров и у них мало — а между тем, он должен был опять посвятить свои силы канцелярской работе: в декабре 1864 г. он поступил на службу юрисконсультом в министерство финансов, по департаменту неокладных сборов. Это дело, отнимавшее много времени и сил, конечно не могло удовлетворить К., но, по материальным соображениям, он до самой смерти не мог оставить службу, тем с большей энергией посвящая свободное время научному и литературному труду. Его статья: «Мысли и заметки о русской истории», напечатанная в 1866 г. в «Вестнике Европы», была его исторической «лебединой песнью», в которой он старался выяснить историческое призвание великорусского племени. После того, не смотря на неоднократные просьбы близких возобновить исторические работы, К. упорно отказывался, утверждая, что им сделано в области русской истории все, что он мог сделать. С этих пор он весь отдался изучению общественных и философских вопросов, казавшихся ему самыми насущными. Хорошо понимая, что крестьянская реформа была лишь первым шагом в деле переустройства нашего внутреннего быта, К. еще в 1861 г. обратил внимание на предстоящую роль дворянства. В брошюре, изданной в Берлине в 1862 г., К. проводил то основное воззрение, что не в бесплодных мечтах о представительном правлении должно искать дворянство выхода из своего трудного положения, а может найти обширное и достойное, поприще для своей деятельности в провинции, где только и возможно пока осуществление принципа самоуправления. В этой плодотворной школе дворянство и приготовится, как следует, к дальнейшей, более обширной политической деятельности, которая в противном случае навсегда останется неосуществимой фантазией. Земская и судебная реформы еще более укрепляли К. в его воззрениях. «От успеха земских учреждений зависит вся наша ближайшая будущность — писал он, — и от того, как они пойдут, будет зависеть, готовы ли мы к конституции и скоро ли ее получим». Вопросы крестьянского и дворянского хозяйства точно так же близко интересовали К., так как прямая связь их с будущностью самоуправления была для него очевидна. Тремя основными элементами нашей общественности К. считал общинное землевладение и самоуправление, крестьянство. освобожденное от помещиков и чиновников, и земские учреждения, вместе с мировой юстицией. Защите общинного землевладения К. посвятил две обширные статьи, в «Атенее» 1858 г. и «Неделе» 1876 г. Последняя напечатана и отдельной брошюрой; первая переведена на нем. язык. Статьи К. о «Крестьянском вопросе», напечатанные в «Вест. Евр.» (1881) вышли в свет отдельной книгой. Постепенно усиливавшаяся с полов. 60-х г. реакция приводила К. к убеждению, что, помимо административных реформ, нужна переработка общественных нравов, выяснение вопросов об отношении личности к обществу. Так подошел К. к своим работам в области психологии и этики. «Выяснение психологических вопросов, — писал он в конце 60-х г., — точно так же стоит на очереди в теоретическом, нравственном и научном отношении, как задачи земства — в практическом мире. Пустота, бессодержательность, нравственный упадок и растление мыслящей и образованной части публики есть явный признак, что в ходу новый синтез, и что старый отжил свое время… Особенно печально и тлетворно отражается это состояние на молодежи, которая больше всех нуждается в синтезе. Проложить к нему дорогу и отпереть дверь может психология, и она одна». В своих «Задачах психологии», К. старался разрешить этот назревший вопрос. Огорченный недостаточным вниманием публики к его труду, К. все также деятельно продолжает работать, подготовляя материал для исследования этических вопросов и снова возвращаясь к излюбленным темам крестьянского хозяйства и быта. Свои взгляды по этому предмету он пробовал осуществить практически в своем родовом имении Иванове, в Белевском у. Тульской губ., где завел многопольную систему хозяйства, устроил сыроварню, деревенский банк и две школы. С 1878 г. открылась для К. возможность вновь выступить на своем любимом поприще: в сентябре он получил кафедру гражданского права в военно-юридической академии. Еще весной 1877 г. К. принял предложение занять эту кафедру; но, по случаю войны, открытие преобразованной акад. отложено было до осени 1878 г. За это время К. принимал деятельное участие в выработке общего плана преподавания я в составлении программ юридических предметов. Хотя ему было тогда уже 60 лет, но не старым профессором выступил К. перед новой аудиторией. О свежести и пытливости его ума, вместе с неослабным вниманием к развитию науки, свидетельствует ряд ученых трудов по гражданскому праву, в которых он еще раз засвидетельствовал присущую ему ширину взглядов и оригинальность мысли. О свежести и теплоте его сердца свидетельствует та горячая любовь, какую он успел завоевать среди новых слушателей. Высокого нравственного обаяния на молодежь не утратил К. и на склоне лет. Среди профессоров-юристов Военно-юридической академии К. бесспорно занимал первое место. Осенью 1880 г. К. представлялась возможность занять пост попечителя Дерптского учебного округа, но принять его он не решился; он не в состоянии был бы подчиниться навязанной извне программе, а необходимой свободы действий он боялся не получить. В 1883 г., на короткое время, К. выступил президентом вольно-экономического общества. Он принял на себя это звание с целью поработать и здесь над выяснением все того же крестьянского вопроса, но скоро должен был сложить с себя новую обязанность, так как не желал выступить на арену мелочной борьбы, ему угрожавшей. Хотя последние 23 года жизни Кавелин держался как бы в стороне, почетная известность его имени становилась все прочнее и шире. Благодаря своей отзывчивости и выдающимся дарованиям, К. увековечил свое имя как историк, этнограф, публицист, философ и цивилист. Его авторитет стоял высоко в общественном мнении не только в виду его литературной известности, но также в виду того ореола нравственной высоты, каким окружена была личность К. в мнении каждого, кому только ни приходилось с ним сталкиваться. Это был редко гуманный человек, в котором «находили сочувственный отклик каждое истинное горе, каждая личная скорбь». При всей своей доброте, К. не был, однако, мягким до слабости и снисходительным до безразличия. Он был вполне твердым, независимым в своих убеждениях, цельным человеком. «Он умел любить горячо и широко, доверчиво и открыто, но умел ненавидеть также открыто, с прямотой человека, сознающего свою правоту. Эта твердость К. и неподкупность его суждений привлекали к нему, но заставляли также прислушиваться к его отзывам, страшиться их». Жизнь его от начала до конца была непрестанным, упорным и тяжелым трудом на благо других. В нем находил он самые прочные радости, в нем же искал забытья от горя, которого на его долю не мало ниспослала судьба. Радостные периоды его общественной деятельности были очень кратковременны; личная его жизнь сложилась также неблагоприятно. После потери сына он всей душой привязался к дочери, которая составляла справедливую гордость и утешение отца (см. С. К. Брюллова, IV, 782), но и она умерла 25 лет, в 1877 г.; за ней, в 1879 г., последовала и жена К. Вместе с любовью к внукам (после С. К. Брюлловой осталось два сына, в момент смерти К. бывшие еще мальчиками), утешением для старика была любовь ко всей молодежи, которой он и посвятил свой последний труд: «Задачи этики». И умер он за новой работой на пользу той же молодежи: он начал составлять обширную программу для распространения среди учащейся молодежи сведений по истории философии и энциклопедии обществоведения.
Научно-литературная деятельность К., обнимая собою целый ряд различных отраслей знания, была проникнута столько же широтой мысли и единством философских взглядов, сколько тщательным и точным изучением тех положительных научных данных, на которых в его время можно было основывать заключения об интересовавших его вопросах. Эти качества нисколько не умалялись по преимуществу практическим направлением его деятельности, исходившим из убеждения, что «мышление есть средство для достижения нравственных и вещественных целей». Оппортунизм безусловно чужд его натуре. Он стремился, прежде всего, к выработке определенных нравственных и социальных идеалов, а затем уже к приисканию способов их осуществления, насколько это возможно при современных условиях. Верой в высшее призвание и прирожденные добрые качества человека объясняется и примирительное направление, которое занимал К. между различными философскими школами и политическими партиями. Как философа, К. относят к школе так назыв. идеалреалистов (см. XII, 797). Целью его философского труда, «обличающего в нем сильного и глубокого мыслителя», — труда, который «навсегда останется одним из самых любопытных памятников нашей философской литературы семидесятых годов» (слова проф. Троицкого о «Задачах психологии» К.), — было именно примирить противоположные воззрения идеалистов и реалистов на психические явления. Подобно Бенеке, под сильным влиянием которого находился К., он хотел достигнуть примирения не путем компромисса между различными взглядами, а путем самостоятельного синтеза проявлений душевной жизни, в ее отличии от жизни физической. В своем труде Кавелин построил самостоятельную метафизику души, проникнутую идеей монизма и настойчиво проводимой мыслью о тесной взаимной зависимости явлений психических и физических. О научной прочности этого построения свидетельствует тот факт, что, несмотря на сильную оппозицию двух виднейших представителей русского реализма и русск. идеализма, Сеченова и Самарина, вооружившихся: первый — полным запасом положительного научного материала, второй — метафизической диалектики, К. в споре с ними удалось прочно удержать две позиции: 1) доказать возможность самостоятельного исследования явлений психической жизни, независимо от изучения физиологии и не предрешая вперед вопроса о материальной или идеальной основе психических явлений (против Сеченова), и 2) отстоять исследование этих явлений путем строго-научного, положительного, а не метафизического метода (против Самарина). Философские основы публицистической деятельности К., вытекающие из основных воззрений, высказанных в «Задачах психологии», он изложил, в конце жизни, в «Задачах этики». Сделав здесь целый ряд уступок позитивному пониманию организации психической деятельности и подчеркнув свое окончательное отрешение от метафизики при изучении явлений мысли и жизни, К. твердо, однако, удерживает три основные черты, которые в «Задачах психологии» он рассматривал как наиболее характерные отличия психических явлений от физиологических, а именно сознательность, идеальность (общность) и произвольность этих явлений, и пытается основать их на более твердой научной почве, чтобы опереться на них в своих практических выводах относительно необходимости личного совершенствования и сознательного видоизменения окружающих условий, для направления жизни согласно с требованиями идеала. По мнению К., только путем сознательного воздействия на жизнь, руководимого идеалом и основываемого на свободе воли, возможен прогресс человеческого общества и индивидуальная удовлетворенность жизнью. «Опускаясь из мира обобщений и отвлеченностей к жизни и действительности, мы не можем остановиться ни на религии, как на догматическом учении, ни на этике, как на научной системе, а должны опуститься еще ниже, сделать еще один последний шаг — осуществить в жизни, на самом деле, то, чему учат религия и этика». Не объективные условия и факторы действительности — основные двигатели прогресса, а сам человек, его идеалы и его энергия. Эта мысль проходит красной нитью и по всем публицистическим трудам К., особенно тем, которые относятся к крестьянскому вопросу. Признавая важное значение экономических условий в деле правильного решения крестьянского вопроса, К. не им, однако, приписывает роль коренных причин упадка или прогресса крестьянского хозяйства и всей страны. Направление личной деятельности помещиков, не понимающих или понимающих связь своих интересов с крестьянскими, развитие или неразвитость самих крестьян — вот основы этого прогресса или упадка. Поэтому в «Крестьянском вопросе» К. усиленно отстаивает необходимость развития народного образования, на котором, прежде всего, и строит свои надежды.
В юридических трудах К. выдаются, кроме указанных выше, и другие черты, придающие им большую ценность: ясность мысли, тонкость анализа и необыкновенная жизненность, реальность выводов — качества тем более замечательные, что в «науке» права его времени, как отчасти и в нынешней, метафизические построения или прямо схоластика занимали преобладающее место. Первый его ученый труд: «О теориях владения» может быть назван предшественником господствующего ныне взгляда на основание защиты владения — теории Иеринга, к которой, раньше ее появления, очень близко подошел К. Наиболее ярко высказался научный талант К. во «Взгляде на юридический быт древней России», в разборе книги Терещенко «Быт русского народа» и во «Взгляде на историческое развитие русского порядка законного наследования». Уменье войти в строй древней жизни, восстановить целые ее стороны по мелким фактам и намекам и нарисовать полную ее картину, вместе с тонким пониманием цены этнографического материала, сводке которого была посвящена, между прочим, книга Терещенко и разработка которого только что начиналась, наконец, остроумные методологические замечания — все это приближает К. к лучшим западным исследователям раннего быта народов, творцам современной социологии. Наконец, труды по современному гражданскому праву: «Что есть гражданское право и где его пределы?», «Очерки имуществ. отношений, возникающих из семейного и наследственного союза» и «Права и обязанности по имуществам и обязательствам», не отличаясь большой эрудицией в области догматической литературы и с чисто технической точки зрения не свободные от крупных пробелов, имеют, однако, огромную цену по оригинальности мысли, по ясному, жизненному пониманию юридических явлений. Учение К. о тесной близости областей права частного и публичного, в противоположность господствовавшему в его время взгляду, теперь начинает признаваться почти всеми юристами; определение гражданского права, как права имущественных отношений, также данное К. независимо от господствовавших воззрений, находить сторонников в лице очень видных германских ученых, хотя и вызывает возражения со стороны других; наконец, защита полной и безусловной личной и имущественной правоспособности женщин, независимо от семейного положения, взгляд на отцовскую власть, как на учреждение защиты и простой опеки, отстаивание обязательной доли в наследстве для детей и целый ряд других, столько же гуманных, сколько и новых идей — это такие заслуги К., перед которыми бледнеют технические недостатки его трудов. Поскольку идеи, представителем которых являлся К. в своих цивилистических работах, будут получать все большую и большую жизненность (а они почти все признаны, напр. новым проектом Общегерманского уложения), постольку будет возвышаться и значение К., как одного из наиболее выдающихся и оригинальных русских юристов-цивилистов. Вместе с этим сделаются невозможными и утверждения, что «труды К. по гражданскому праву являются какими-то случайными эпизодами в жизни автора, не проникли в глубь науки и не принесли сколько-нибудь значительной пользы, какой можно было ожидать от подобного ученого» (Шершеневич). О философских трудах К. см. ст. проф. Троицкого («Русская Мысль», 1885 г., № 11), о юридич. — Шершеневича, «Наука гражд. права в России» (Каз., 1893).
В 1859 г. вышли «Сочинения К. Д. К.» (изд. К. Солдатенкова и Н. Щепкина, М, 4 части), в которые вошла большая часть написанного К. с 1841 г. Следовавшие за тем главные труды К.: «Взгляд на историческое развитие русского порядка законного наследования и пр.» («Современник», 1860, кн. 2, и отд., СПб.; разбор А. В. Лохвицкого в «Отеч. Записках», 1861, кн. 1 и ответ К. — «Современ.», 1861, кн. 2); «Паспорта в России» («Век», 1861, №№ 1, 3 и 4); «Мировые посредники» (т. же, № 7); «Дворянство и освобождение крестьян» (Берл., 1862, без имени автора); «Об ограничении гражданской правоспособности в России по состояниям и званиям» («Журнал Минист. Юстиции», 1862, кн. 3); «Об организации учебной части в Франции» («Журн. Мин. Нар. Пр.», 1862, кн. 5 и 11); «Очерки франц. унив.» (т. же, кн. 6, 7 и 11); «Свобода преподавания и учения в Германии» (т. же, 1863, кн. 3 и 4); «Что есть гражданское право, и где его пределы» (СПб., 1864); «По поводу губернских и уездных земских учреждений» (СПб., 1864); «Устройство и управление нем. унив.» («Русский Вестник», 1865, кн. 2—4); «Мысли о современных научных направлениях» (СПб., 1865 — по поводу дисс. Неклюдова: «Уголовно-статистические этюды»); «Мысли и заметки по русской истории» («Вестн. Европы», 1866, кн. 2); «О сочинениях Грановского» (там же, 1866, кн. 4); «Задачи психологии» (СПб., 1872; 2 изд., 1883); «Куяльницко-Хаджибейский соляной промысел» («Юридич. Вестник, 1873, кн. 3, 4, 10 и 11; 1874, кн. 3); «Психологическая критика» («Вестн. Европы», 1874, кн. 3—6 и 9; 1875 г. №№ 5—7); «Чем нам быть» (Берл., 1875, анонимно; ответ редактору газеты «Русский Мир»); «Априорная философия или положительная наука?» (СПб., 1875, по поводу дисс. Вл. С. Соловьева); «Кризис западной философии» (СПб., 1875); «Психологическая критика» («Вестн. Европы», 1875, кн. 5—7); «Общинное владение» (СПб., 1876; на нем. яз.: «Der bürgerliche Gemeindebesitz in Rassland», Лпц., 1877); «Некролог Ю. Ф. Самарина» (Вестн. Европы», 1876, кн. 4); «Политические призраки: верховная власть и административный произвол» (Берл., 1877, анонимно); «Авдотья Петровна Елагина» (газ. «Сев. Вестник», 1877, №№ 68—69); «Поземельная община в древней и новой России» («Вестн. Европы», 1877, кн. 5, по поводу кн. ф. Кейслера); "Разбор Соч. кн. А. Васильчикова: «Землевладение и земледелие в России» («Неделя», 1877, №№ 26—29); «Моск. славянофилы 40-х годов» (газ. «Св. Вестник», 1878, №№ 20, 23, 24 и 49); «О задачах искусства» («Вестн. Европы», 1878, кн. 10); «Записка о положении полевого хозяйства у крестьян сельца Иванова (Тульской губ, Белевского у.), и о том, как его поправить» (СПб., 1879); «Права и обязанности по имуществам и обязательствам в применении к русскому законодательству» (СПб., 1878); «Письма из медвежьего угла» («Русская Мысль», 1880, 11); «Из деревни. Письма» («Порядок», 1881, №№ 162 и 174); «Какое место занимает гражданское право в системе права вообще?» («Журнал Гражд. и Угол. Права», 1880, кн. 1—2); «Разговор с социалистом-революционером» (Берлин, 1880. анонимно); «Крестьянский вопрос» СПб., 1882); «Путевые письма» («Вестн. Европы», 1882, кн. 10); «О русском гражданском уложении» («Журн. Гражд. и Уголовн. Права», 1882, кн. 11 и 12; 1883, кн. 1 и 2); «О мерах к оживлению деятельности В. Э. Общества по улучшению экономических условий сельского хозяйства» («Труды Имп. Вольно-Экономич. Общ.», 1883, кн. 4); «Освобождение крестьян и г. ф. Самсон Гиммельстиерна» («Вестн. Европы», 1883, кн. 9; на нем. яз. «Die Bauern-Emancipation und Herr v. Samson Himmelsjerna», Ревель, 1883); «Крестьянские разговоры» («Сельский Вестн.», 1884,18); «Очерк юридических отношений, вытекающих из семейного союза» (СПб., 1884); «Философия и наука в Европе и у нас» (в сборнике литер. фонда «За 25 лет», СПб., 1884); «Задачи этики» (СПб., 1885; 2-е изд., с биографией и. портретом К., СПб., 1887); «Очерки юридических отношений, возникающих из наследования имущества» (СПб., 1885); «Речь на обеде 19 февраля, в годовщину освобождения крестьян» («Русск. Старина», 1885, кн. 4). После кончины К. появились следующие его труды: «Два письма к В. А. Гольцеву» («Русская Мысль», 1885, кн. 9); «Страница из истории философии в России» (т. же, кн. 11), «Записка об освобождении крестьян в России» («Русская Старина», 1886, кн. 1, 2 и 5); «Программа преподавания правоведения Наследнику Николаю Александровичу» («Вестн. Евр.», 1886, № 8); «Три неизданные монографии по крестьян. вопросу» («Рус. Стар.», 1887, кн. 2 и 4); «Два письма к Д. П. Голохвастову» («Русск. Архив», 1887, кн. 6); «Злобы дня» («Рус. Мысль», 1888, кн. 3 и 4); «Письма К. к А. И. Герцену» (Генуя, 1892). Более подробную библиографию см. Д. Д. Языков, «Учено-литературная деятельность К. Д. К» (в «Вестнике Европы», 1885, № 6 и в «Обзоре жизни и трудов покойных русских писателей», вып. V—VII). Письма к К. Белинского, Н. В. Калачова, А. Н. Афанасьева, П. М. Леонтьева, И. К. Бабста, Д. И. Каченовского, Б. И. Утина. Ю. Ф. Самарина, И. С. Тургенева и Н. А. Добролюбова появились в «Русской Мысли» (1892, кн. 1—2, 5 и 10).
О Кавелине: «Отчеты Моск. унив.» (с 1844 до 1849); «Биографический словарь профессоров Москов. унив.» (М., 1855, ч. 1); «Дневник Т. Г. Шевченко» («Основа», 1861—62); «Портретная галерея» (изд. Мюнстера, СПб., 1869, т. 2); К. Бестужев-Рюмин, «О соч. К.» («Отеч. Зап.», 1860, №№ 4, 6 и 8); «Литературные воспоминания» И. И. Панаева (СПб., 1870); «К., как психолог» («Отеч. Зап.», 1872, №№ 8, 10 и 11 — по поводу «Задач психологии»); статьи в книге «Психологические этюды» (СПб., 1873, стр. 105—225); Ю. Ф. Самарин, «Сочинения» (т. VI, стр. 397—477); в. Гусев, в «Гражданине» (1872, №№ 26—30 и 34); бар. Н. Нольде, «Критический разбор «Задач психологии» (Тула, 1875); «К. Д. К.» (брошюра, СПб., 1885); М. И. Кулишер, «К. и русская этнография» («Вестн. Европы», 1885, кн. 8); М. С., «Некролог К.» (там же, № 6, стр. 787—820); В. Д. Спасович, «Памяти К.» и «Разбор последнего труда К.» (там же, 1885, кн. 6 и 10 и в «Собрании Сочинений»); «Дневник писателя» (изд. Аверкиева, 1885, №№ 7—8); «Журнал Гражд. и Угол. Пр.» (1885, кн. 7); М. М. Троицкий («Русская Мысль», 1885. кн. 11; там же 1886, 6); А. Ф. Кони, «Памяти К. Д. К.» («Русская Старина», 1885, кн. 6 и отдельно); «К., как проф. в Военно-юридич. акад.» («Русская Старина», 1886, т. L); «Юридич. Вестн.» (1885, кн. 6 и 7); В. В., «Учение К. о нравственности» («Сев. Вестник», 1886, кн. 5); Э. Радлов, в «Ж. М. Н. Пр.» (1886, № 4); В. Гольцев, в сборнике «Воспитание, нравственность, право» (М., 1889); ряд статей: «Материалы для биографии К.» Д. А. Корсакова («Вестн. Европы», 1886, кн. 5—11; 1887, кн. 2, 4, 5 и 8; 1888, кн. 5); там же (1890, № 12, Общ. хроника) — по поводу отзывов А. В. Никитенко о К. Д. К.; «Воспоминания о К.», Л. И. Грасса («Историч. Вестник», 1885, кн. 8); «Памяти К.» (там же, 1885, кн. 6); П. С. Усов, «Каждому свое» (там же, 1887, кн. 4—5 монографиях К.); В. К., «Позитивизм в русской литературе» («Русское Богатство», 1889, кн. 4); «Русская Мысль» (1892, кн. 6); П. Б., «К. Д. К. на кафедре гражданского права в Военно-юридич. акад. 1878—1885» (СПб., 1890); Д. А. Корсаков. «Из литературной переписки К. Д. К.» («Русск. Мысль», 1893, кн. 1, 3, 5, 10).