Эмилия Пардо-Басан
правитьШутка папы
правитьЕго превосходительство дон Иноценцио Павон, благодаря влиянию и связям, достиг при папском дворе представительства трех или четырех испано-американских республик, самых маленьких и бедных и только что народившихся. Несмотря на это, сеньор Павон считал себя таким же послом, как послы самых значительных держав, и был уверен, что никто не может отбить у него в дипломатии пальму первенства. На членов консульств он смотрел с презрением и свысока и стремился не знакомиться, не встречаться и не разговаривать иначе, как с уполномоченными великих держав.
Надо было видеть Павона, когда, одетый в фантастический мундир, богатый и расшитый, он присутствовал на приемах в ватиканской лоджии или спешил на частные аудиенции, обыкновенно испрашиваемые у папы из-за всякого пустяка. Никогда не было у него недостатка в предлогах надоедать папе. Павон вносил на рассмотрение совета вопросы о церковном устройстве, раздаче приходов, числе епископатов и др. в том же роде вопросы. Для подобных случаев Павон имел особые формулы, выработанные и заученные наизусть, как будто от одной мили больше или меньше в епископате, или от одного прихода меньше или больше в долине Пачакамака зависело разрешение самого запутанного международного недоразумения иди спасение самого христианства.
— Я прошу всего внимания его святейшества и сеньора кардинала-секретаря касательно итого важного и щекотливого проекта… Задача, которую я поверг к стопам вашим, святой отец, из тех, который только выдающаяся осторожность может решить удовлетворительным образом. Сегодня нам приходится разъяснить вопросы высокой важности и т. д.
После каждого из этих щекотливых вопросов, которые он заканчивал словом amen и, вполне соглашаясь с указаниями наместника Христова, Павон, уже обладавший всеми испанскими крестами, получал в награду какой-нибудь орден или крест от папы. Число последних не бесконечно, они понемногу стали истощаться и, наконец, иссякли.
Когда явился новый случай наградить заслуги, усердие и дипломатию Павона, кардинал-секретарь спросил папу:
— Святейшество, я не знаю, что мы пожалуем этому блаженненькому Павону. Он увековечился на своем посту, имеет все отличия, кресты и ленты. Святой отец, что мы. ему дадим?
— Об этом я позабочусь. — спокойно ответил первосвященник.
Действительно, в первый же раз как Павон явился в Ватикан для засвидетельствования своего почтения папе, последний подозвал его с любезной фамильярностью к амбразуре окна и вынул из кармана коробочку, а из коробочки драгоценную золотую табакерку. Ряд бриллиантов окружал крышку, выделяя еще яснее прекрасную миниатюру, с которой улыбалось спокойное и доброе лицо первосвященника. Папа, что называется, только что не говорил. Правильные черты его лица, его ясное чело, выражавшее ум, серебристые пряди полос, выбившиеся из под мягкой белой шапочки, смеющиеся добродушные глаза с искоркой насмешливости где-то глубоко в зрачках, даже горностай и сукно епископского одеяния — все обличало настоящее произведение искусства, и мало того, что само по себе представляло целый клад, но служило выражением самого любезного и утонченного внимания. Ничто не было так приятно его святейшеству, как понюшка тонкого табаку.
О нем рассказывали как факт, что, предложив нюхательный порошок одному кардиналу, который отказался, говоря, что «не имеет этого порока», папа ответил:
— Ах, нет! Табак не порок, если бы он был пороком, вы бы его имели.
Могла ли быть большая любезность со стороны папы, как табакерка. Павон смешался и рассыпался в выражениях благодарности и уверениях, что он не достоин подобного отличия.
На другой день папа спросил кардинала-секретаря:
— Ну, что наш Павон? Надеюсь, он доволен?
— Доволен? Ах, Santita! Он без ума, восхищен. Не знаю, что с ним — он дошел до крайности.
— До чего же?
— Спросил меня!.. Угадайте, ваше святейшество, о чем он спросил меня?
— Для чего служит табакерка?
— Еще лучше, много лучше… Спросил какого цвета лента!
— Лента!.. Чтобы носить табакерку?..
— Да.
Веселый смех папы разлился по его лицу, придав необыкновенный блеск его светлым, золотистым глазам.
— Лента, чтобы носить табакерку?.. — повторил он — Dio! Е molto simplice. Остается ему ответить, что она «цвета табака».
Секретарь не мог удержаться и разразился мягким, гармоническим хохотом, который зажурчал сквозь его белые зубы, как вода из старинного мраморного фонтана.
Минута смеха прошла, и папа и его секретарь посвятили себя разбору серьезных вопросов, больше не возвращаясь ни к Павону, ни к его табакерке.
Но в первый торжественный приемный день в Ватикане кардинал и папа обменялись быстрым взглядом при появлении дона Иноценцио, сияющего крестами, звездами и знаками отличия. Грудь его была вся усеяна ими и ослепляла своим великолепием. Меж всей этой роскошью и блеском один орден особенно притягивал внимание, любопытство и возбуждал зависть присутствующих, удивленных и не понимавших, что означает это новейшее отличие. На широкой ленте табачного цвета висела табакерка папы, приковывавшая взоры своим кольцом бриллиантов и изображением на крышке прекрасной головы святого отца.
Через несколько времени после того, как Павон, явился со своей табакеркой, представился снова случай наградить его заслуги.
На этот раз кардинал-секретарь объявил папе, что он, со своей стороны, отказывается найти то, что его святейшество мог бы пожаловать Павону. Папа со своим обычным спокойствием заметил, что он предполагает немедленно послать на дом дону Иноценцио небольшое доказательство своей благодарности и высокого мнения о труде и усердии его в пользу святого престола.
Сгорая от любопытства, секретарь стал добиваться, в чем состоит этот дар; но папа с детским упрямством и царственным спокойствием отмалчивался или переменял разговор, когда кардинал наводил его на этот предмет. Ему удалось добиться только следующих слов.
— Что я дам Павону… Ах! Надеюсь, что эту вещь он не сможет на себя навесить!
Наконец, кардинал, заинтригованный до крайности, решил сделать Павону визит, чтобы разъяснить тайну.
Едва он вошел в залу, как увидел папский подарок. Это была громадная консоль с золочеными ножками в стиле первой империи, с огромной мозаичной доской, где виднелись в полукруге — Пантеон, Колизей, Колоннада Бернино и другие всемирно известные памятники Рима. Ясно было, что консоль являлась подарком наместника Христова, который Павону не могло прийти на мысль себе повесить на шею.
Едва секретарь вошел к папе, он шутливо заметил:
— Святой отец! Я имел удовольствие видеть подарок, который ваше святейшество послали синьору Pavone. Bella cosa! Только на этот раз он меня не спросил о цвете ленты.
— Но если спросит, но задумывайтесь и отвечайте, что она цвета веревки, — предупредил добродушно великий старец.