У графа В... был музыкальный вечер. Первые артисты столицы платили своим искусством за честь аристократического приема; в числе гостей мелькало несколько литераторов и ученых; две или три модные красавицы; несколько барышень и старушек и один гвардейский офицер. Около десятка доморощенных львов красовалось в дверях второй гостиной и у камина; все шло своим чередом; было ни скучно, ни весело.
В ту самую минуту как новоприезжая певица подходила к роялю и развертывала ноты... одна молодая женщина зевнула, встала и вышла в соседнюю комнату, на это время опустевшую. На ней было черное платье, кажется по случаю придворного траура. На плече, пришпиленный к голубому банту, сверкал бриллиантовый вензель; она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях; черные, длинные, чудесные волосы оттеняли ее еще молодое, правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли.
- Здравствуйте, мсье Лугин,- сказала Минская кому-то,- я устала... скажите что-нибудь! - и она опустилась в широкое пате возле камина; тот, к кому она обращалась, сел против нее и ничего не отвечал. В комнате их было только двое, и холодное молчание Лугина показывало ясно, что он не принадлежал к числу ее обожателей.
- Скучно,- сказала Минская и снова зевнула,- Вы видите, я с вами не церемонюсь! - прибавила она.
- И у меня сплин! - отвечал Лугин.
- Вам опять хочется в Италию? - сказала она после некоторого молчания.- Не правда ли?
Лугин в свою очередь не слыхал вопроса; он продолжал, положив ногу на ногу и уставя глаза безотчетливо на беломраморные плечи своей собеседницы?
- Вообразите, какое со мной несчастие: что может быть хуже для человека, который, как я, посвятил себя живописи! - вот уже две недели, как все люди мне кажутся желтыми,- и одни только люди! добро бы все предметы; тогда была бы гармония в общем колорите я бы думал, что гуляю в галерее испанской школы. "Гай нет! все остальное как и прежде; одни лица изменились! мне иногда кажется, что у людей вместо голов лимоны.
Минская улыбнулась.
- Призовите доктора,- сказала она.
- Доктора не помогут - это сплин!
- Влюбитесь! (Во взгляде, который сопровождал это слово, выражалось что-то похожее на следующее? "Мне бы хотелось его немножко помучить!")
- В кого?
- Хоть в меня!
- Нет! вам даже кокетничать со мною было бы скучно,- и потом, скажу вам откровенно, ни одна женщина не может меня любить.
- А эта, как бишь ее, итальянская графиня, которая последовала за вами из Неаполя в Милан?..
- Вот видите,- отвечал задумчиво Лугин,- я сужу других по себе и в этом отношении, уверен, не ошибаюсь. Мне точно случалось возбуждать в иных женщинах все признаки страсти, но так как я очень знаю, что в этом обязан только искусству и привычке кстати трогать некоторые струны человеческого сердца, то и не радуюсь своему счастию; я себя спрашивал, могу ли к влюбиться в дурную? - вышло нет; я дурен - и следственно, женщина меня любить не может, это ясно; артистическое чувство развито в женщинах сильнее, чем в нас, они чаще и долее нас покорны первому впечатлению; если я умел подогреть в некоторых то, что называют капризом, то это стоило мне неимоверных трудов и жертв, но так как я знал поддельность чувства, внушенного мною, и благодарил за него только себя, то и сам не мог забыться до полной, безотчетной любви к моей страсти примешивалось всегда немного злости - все это грустно - а правда!..
- Какой вздор! - сказала Минская, но, окинув его быстрым взглядом, она невольно с ним согласилась.
Наружность Лугина была в самом деле ничуть не привлекательна. Несмотря на то что в странном выражении глаз его было много огня и остроумия, вы бы не встретили во всем его существе ни одного из тех условий, которые делают человека приятным в обществе; он был неловко и грубо сложен; говорил резко и отрывисто; больные и редкие волосы на висках, неровный цвет лица, признаки постоянного и тайного недуга, делали его на вид старее, чем он был в самом деле; он три года лечился в Италии от ипохондрии - и хотя не вылечился, но по крайней мере нашел средство развлекаться с пользой; он пристрастился к живописи; природный талант, сжатый обязанностями службы, развился в нем широко и свободно под животворным небом юга, при чудных памятниках древних учителей. Он вернулся истинным художником, хотя одни только друзья имели право наслаждаться его прекрасным талантом. В его картинах дышало всегда какое-то неясное, но тяжелое чувство: на них была печать той горькой поэзии, которую наш бедный век выжимал иногда из сердца ее первых проповедников.
Лугин уже два месяца как вернулся в Петербург. Он имел независимое состояние, мало родных и несколько старинных знакомств в высшем кругу столицы, где и хотел провести зиму. Он бывал часто у Минской: ее красота, редкий ум, оригинальный взгляд на вещи должны были произвести впечатление на человека с умом и воображением. Но любви между ними не было и в помине.
Разговор их на время прекратился, и они оба, казалось, заслушались музыки. Заезжая певица пела балладу Шуберта на слова Гете: "Лесной царь". Когда она кончила, Лугин встал.
- Куда вы? - спросила Минская.
- Прощайте.
- Еще рано. Он опять сел.
- Знаете ли,- сказал он с какою-то важностию,- что я начинаю сходить с ума?
- Право?
- Кроме шуток. Вам это можно сказать, вы надо мною не будете смеяться. Вот уже несколько дней, как я слышу голос. Кто-то мне твердит на ухо с утра до вечера - и как вы думаете - что? - адрес: вот и теперь слышу: "В Столярном переулке, у Кокушкина моста, дом титюлярного советника Штосса, квартира номер двадцать семь". И так шибко, шибко - точно торопится... Несносно!..
Он побледнел. Но Минская этого не заметила.
- Вы, однако, не видите того, кто говорит? - спросила она рассеянно.
- Нет. Но голос звонкий, резкий, дишкант.
- Когда же это началось?
- Признаться ли? я не могу сказать наверное.... не знаю... ведь это, право, презабавно! - сказал он, принужденно улыбаясь.
- У вас кровь приливает к голове и в ушах звенит
- Нет, нет. Научите, как мне избавиться?
- Самое лучшее средство,- сказала Минская, подумав с минуту,- идти к Кокушкину мосту, отыскать этот номер, и так как, верно, в нем живет какой-нибудь сапожник или часовой мастер, то для приличия закажите ему работу и, возвратясь домой, ложитесь спать, потому что... вы в самом деле нездоровы!..- прибавила она, взглянув на его встревоженное лицо с участием.
- Вы правы,- отвечал угрюмо Лугин,- я непременно пойду.
Он встал, взял шляпу и вышел.
Она посмотрела ему вослед с удивлением.