Историко-краеведческие исследования на Южном Урале в XIX — начале XX вв.
Уфа, 2014.
В. В. Зефиров
правитьШихан
правитьСкучно летом в городе. Пыльные улицы, каменные мостовые, чахоточные бульвары — всё это страшно надоедает, и как то по неволе хочется убраться куда нибудь по дальше от этой огромной, пыльной тюрьмы, где всё напоминает несносные цепи цивилизованной жизни — принуждённость и искуственность. И вот с конца Апреля все, у кого есть на это маленькая возможность, хлопотливо оставляют душный город и с радостию отправляются в степь, в деревню. Как же завидуют им те несчастные, кого капризная судьба обрекла на всегдашнее прозябание в городе; как тоскливо бродят они из улицы в улицу; как неистово хлопочут целое лето о загородных прогулках; и как часто эти прихотливые затеи ещё более наводят хлопот и скуки, чем ежедневное благочестивое странствование по опустелым улицам города!..
Много лет был я жертвою этого страшного недуга; наконец терпение моё лопнуло, судьба улыбнулась, послала мне отрадное приглашение — побывать в деревне, и бросив всё и вся, я пустился странствовать по нашим степям. Что ни говорите, а человек никогда не перестанет быть номадом, никогда не откажется он возвращаться время от времени к одной жизни с природою, к своей первобытной детской простоте. Вот эта-то потребность нашей души и вытащила меня из пыльной атмосферы благополучного города Уфы и по разным обиталищам кумызолюбивых поклонников Пророка (да привествует его Аллах!) повела в один счастливый уголок степи, где, благодаря прославленному русскому гостеприимству, я целые полтара месяца наслаждался мирною прелестью сельской жизни.
Не только в это блаженное время, но и на самом пути к нему, я так много встретил приятного, так часто восхищался чудно-прекрасной природой Оренбургского края, что утаить эти впечатления считаю страшною не благодарностию к судьбе, так мило лелеявшей меня целое лето, и потому решаюсь поделиться с вами, терпеливый читатель, одним из моих воспоминаний.
В одно прекрасное утро (поверте, что это не из книги); я уж ручаюсь за правду, подъезжая в Стерлитамаку, я покойно любовался разнообразной красотой начинавшейся степи, как вдруг увидел тёмную-тёмную тучу, которая медленно выходила из за горизонта. С фаталической покорностью судьбе приготовился я к утреннему омовению в дождевой ванне, как вдруг мой почтенный спутник, совершивши предварительно обряд чесания затылка (у него уж такая привычка): протянул вперёд указательный палец и своим вечно-докторальным тоном важно произнёс лаконическое: «вот и Шихан».
Однако из этого лаконизма мудрено было извлечь какое нибудь положительное заключение, и я легко бы мог принять незнакомое слово, так внезапно вылетевшее из уст моего почтенного собеседника, за какой нибудь местный термин из физической Географии, с которою я знаком не очень коротко; но, к счастью, у меня была готовая разгадка таинственного звука. За долго до поездки, я многое множество раз слыхал от одного из своих приятелей безконечные разсказы о горе Шихан, находящейся близ Стерлитамака, которую он, по особенной настроенности духа, к превыспренним восторгам, превозносил чуть не до небес. И вот теперь я с издали увидел эту гору и конечно всё моё внимание обратилось к ней, как взгляд Колумба к таинственному берегу Сан-Сальвадора. И действительно, было чем полюбоваться. По мере приближения нашего к городу, эта страшная туча мало — по малу меняет свой вид и наконец переходит в огромную одинокую гору которая постепенно принимает на себя все оттенки синего и зелёного цветов, от самой густой, почти чёрной, синевы громовой тучи до нежного оттенка цветущей зелени. То является она покрытая этой отрадной зелёною оболочкой, то выставляет свои обнажённые белые скалы, между которыми разбросаны там и сям засохшие кустарники. Между тем шире и свободнее разстилается степь, и среди её, окружённый четырьмя другими горами, гордо красуется Шихан, как вечный, несокрушимый страж; золотоносного Урала, тёмной синевой рисующегося на дальнем горизонте.
Я никогда не видал ни гор, ни степей, и потому жадно взглядывался в эту чудную картину, и тут же дал себе слово непременно взобраться на самую вершину великана и оттуда полюбоваться степью.
Среди этих мечтаний мы въехали в Стерлитамак. Это довольно чистенький и довольно красивенький городок, хотя эти достоинства и много терпят от летних дождей, образующих моря и озёра, реки и ручьи, во всех направлениях прорезывающие город. Что касается его истории, то напрасно заехал бы сюда пытливый археолог: не найдёт он здесь богатой жатвы, какая ждёт его в других местах Русского Царства. В этом согласен со мною и Оренбургский Адрес-Календарь 1849 года, который буквально удостоверяет, что «в историческом отношении он ничем особенно не замечателен». В замен этого патриархальный Стерлитамак очень и очень замечателен редким гостеприимством своих обита[те]лей, радушие которых конечно оставит на душе каждого гостя самые отрадные воспоминания.
И так я в Стерлитамаке, на границе Европы и Азии, близ восхитительного Шихана. На моё счастье нашёл я здесь старого Студента; а надобно вам сказать, мой благосклонный читатель, что такая встреча для меня, всегда счастье. Не знаю какая, а есть какая-то особенная радушная связь между Студентами[1], не смотря на хронологическую разность, указуемую сединами и прочими живыми урочищами, налагаемыми природою на грешных правнуков Адама. Благодаря этой счастливой встрече, моё путешествие на Шихан перешло из идеи в действительность. И вот в один из последних дней Июня сего 1851 года, переехавши 12 вёрст от Стерлитамака, остановились у подошвы Шихана два тарантаса, в которых помещались четверо любопытных, обрекших себя на геркулесовский подвиг — взобраться на вершину его.
И правду сказать, трудна была эта экспедиция. День был ясный, на небе ни облачка, жар смертельный, а идти надо. Но не вдруг пустились мы в это странствование; не льзя было не остановиться на подошве горы и не полюбоваться отсюда её дикою красотою. Ровно стелется во все стороны степная равнина, покрытая всею роскошью нашей северной растительности. Среди её стоят отдельно друг от друга пять гор, но одна лишь повелевает всем пространством; смиренно отделились от неё другие; ей одной предоставили они всю славу степной красоты.
Вблизи Шихан имеет форму скруглённой на верх пирамиды, основанием которой служит возвышенная площадь мерою от 250 до 300 кв. сажен. Подошва горы покрыта мелким кустарником дикой вишни, который теряется по мере возвышения, уступая место серебристому ковылу, покрывающему и самую вершину горы. Южная сторона великана довольно отлога и вся покрыта зеленью, за то северная, является отвесным скатом, лишённым растительности. Это просто белая каменная стена, из которой там и сям выдаются небольшие скалы, висящие на воздухе, и местами торчит сухой кустарник, приютившийся в разселине.
Мы стали подниматься по отлогой стороне горы, и после получасовой утомительной ходьбы мне удалось первому ступить на высшую точку Шихана. Миниатюрно было это странствование, но удовольствие, доставленное им, неизмеримо велико. Как резвый ребёнок пустился я бежать по площадке, которою оканчивается гора и дико радовался, спугнув с вышины единственного её обитателя — огромного степного беркута. Как бы не хотя расправил он свои крылья и тихо поплыл по воздуху. Но вот он делается меньше и меньше, вот обратился в чёрную точку и наконец изчез вдали.
Легко и весело было у меня на сердце; с неизъяснимым удовольствием наслаждался я чудною картиною, которая открылась глазам моим в первый раз жизни. Я стоял на вышине от 1500 до 2000 футов и жадно всматривался в безграничную степь, широко раскинувшуюся у подошвы великана. И как хороша была эта степь! Ничего дикого, пустынного; напротив, она цвела всею роскошью своей растительности, разнообразными ландшафтами рисовались на ней разбросанные там и сям деревеньки, в лощине виднелся Стерлитамак, и красавица Белая блестящей серебряной лентой извивалась по всему пространству её, принимая в себя несколько речек и ручьёв, куда ни посмотри, везде хорошо, везде прекрасно. Так бы и полетел в эти зелёные рощи, на эти цветущие луга; так бы и перенёсся вдаль, куда манит тебя чудный силует старика — Урала, величаво рисующийся на огромном, едва доступном глазу, пространстве…
Долго наслаждался я этой дивной картиной. Но ещё было на Шихане местечко, привлекавшее меня, и вот я пустился на довольно рискованный подвиг. На северной стороне горы совершенно лишённой зелени, есть одна скала, или выступ, смело выдающийся вперёд и почти висящий на воздухе. Он-то и привлекал меня своей пустынною дикостью. Цепляясь за камни, я кое как спустился на эту одинокую скалу и с величайшим удовольствием пробыл на ней несколько минут. Здесь я был один и как-то невольно отдался мечте. Тихо явилась она предо мной, но быстро завладела душёю, покорила себе и унесла далеко — далеко… однако скоро голоса спутников напомнили мне не возможность продолжать эту уединённую беседу, и я снова поднялся на вершину Шихана.
Долго любовались мы красавицей степью, долго толковали о старике Шихане, но всему бывает конец, и вот мы спустились с вершины гиганта, уселись в экипажи и через два часа были в Стерлитамаке; а на другой день я уже пустился в путь к тому уголку степи, где провёл полтора месяца самой мирной, самой счастливой жизни.
(Оренбургские губернские ведомости. 1851. 20 октября)
- ↑ Впрочем я здесь говорю о Студентах в значении собственном, а не нарицательном; последнее всегда предполагает бездну исключений.