Шилль и его предприятие
правитьВоенные проказы Шилля составляют весьма странный эпизод в нынешнюю эпоху, обильную важными происшествиями. Случай неслыханный, единственный в своем роде! Предприятие сего удальца вовсе непонятно, так что до сих пор еще нельзя решительно сказать о нем своего мнения: оно есть придаток к истории человеческого ума и заблуждений. Здесь видим мы чиновника прославившегося подвигами, умного, весьма уважаемого и отличаемого своим государем, любимого всеми согражданами, не подверженного никаким личным недостаткам. И что ж? сей достойный чиновник, прельщенный — впрочем похвальным, но в сем случае излишним — патриотизмом, пренебрег свое звание, честь и все военные правила, не уважил скорби своего короля, и без того уже слишком огорченного, и легкомысленно вздумал поиграть благом и бедствиями своих сограждан. — Он вышел из Берлина с гусарским полком своим с несколькими ротами егерей и уланов, будто бы, как уже и прежде случалось нередко, учиться за городскими воротами: тем начались военные его проказы.
В сем происшествии особливо то странно, что он нашел для себя многих сообщников, в числе коих были разных чинов и возраста офицеры знатной породы, также люди, которые, оставив легкомыслие молодости, с честью служили и приобрели уже надлежащие понятия о своем звании и обязанностях; женатые отреклись от своих выгод, покинули семейства свои и имущество: такое расположение могло родиться только от ожидаемого долговременного бедствия, бесконечного своими последствиями. — К гусарам и конным егерям присоединилась пехотная толпа народа.
Шилль, как человек образованный, без сомнения читал историю света; военная слава, которую приобрел он своими подвигами, казалась ему маловажною; он захотел представлять великую особу в свете и сделать бессмертным свое имя. Не рассуждая о чрезвычайных препятствиях, не думая о нынешних обстоятельствах, может быть надеялся он с победоносным войском пройти всю Германию и в короткое время явиться главным полководцем и военным законодателем. Неизвестно, имел ли он потребные к тому способности, хотя бы счастье и благоприятствовало его намерениям; по крайней мере нужны были совсем другие средства, а не те, какие находились в его власти. Впрочем, достоверно, что сам он не сомневался в счастливом успехе.
Смело утверждать можно, что Шилль, как человек довольно проницательный, при нынешних обстоятельствах не только имел в виду сильную помощь в своем предприятии, но даже совершенно был уверен, что ее получит; а иначе надлежало бы почитать его безумцем. Кажется, многого ожидал он от возникших тогда мятежей в Гессене, от соединения с многолюдными, в Богемии собиравшимися, Гессенским и Брауншвейгским корпусами, от волнений народных во всех немецких провинциях, а может быть и от английской высадки. Сии или другие питал он в себе надежды — все равно, ибо во всем он грубо ошибся. Мятеж в Гессене усмирен при самом начале; составляемые в Праге чужестранные корпусы, которые или тогда должны бы действовать, или вовсе не действовать, остались в покое; никакого следа не было к ожиданию помощи от Англии; а народные в немецких провинциях волнения, от которых Шилль чаял себе великой пользы, исчезли как призрак сновидения, или по словам Шекспира: like the baseless fabrick of a vision, left not a wreck behind.
При таких обстоятельствах, при столь малых вспомогательных средствах и почти вовсе без надежды, Шилль то с большими, то с малыми толпами ходил по северной Германии. Подчиненные его сначала наблюдали хороший порядок, потом вели себя не всегда похвально. Шилль, прежде всеми отлично уважаемый, от многих правительств объявлен разбойником, а товарищи его известны стали под бесчестным названием шайки. Правда что сии названия не поселили во мнении народном презрения к Шиллю; однако они по многим отношениям были вредны для беспомощного и безнадежного воина. Почти сомнительно был ли у Шилля план, заблаговременно хорошо обдуманный, или по крайней мере обширный; он действовал, смотря по обстоятельствам, и по ним располагал все свои предприятия и движения. Изо всего открывается, что искусный наездник, или отважный предводитель многолюдной толпы неспособен был действовать, как истинный полководец. Сряду несколько недель нигде не встречал он сопротивления, и во все сие время однако бродил по разным местам вовсе без плана! Может быть поджидал он посторонней помощи; но кажется ни малейшего следа, никакого признака, тому не видно было ни на сухом пути, ни на море; напротив того повсюду готовились к упорному сопротивлению. Большие города в северной Германии вооружались, хотя и не чаяли насильственных поступков, ибо не видали тому примеров, кроме что Шилль забирал общественные суммы. Положение его становилось хуже со дня на день.
Казалось, что Шиль в отчаянных своих обстоятельствах напоследок сочинил для себя план, который однако при самом начале обнаружил недостаток дарования в своем изобретателе. Шилль овладел Мекленбургскою крепостью Демицом, стоящею над Эльбою; она могла бы быть весьма полезною для счастливого, надежную помощь имеющего предводителя, и послужила бы хранилищем и военных, и съестных припасов и сборным местом; напротив того для Шилля, который не имел во власти своей окружной страны, крепость сия не только была бесполезною, но даже вредною. Без надежды на помощь при первом нападении надлежало тотчас лишиться ее, и гарнизон, состоящий из нескольких сотен храбрых людей, душевно преданных своему начальнику, отдать на произвол неблагоприятствующей судьбины,
Нельзя было сомневаться в потере; выигрыш и проигрыш весьма худо разочтены при намерении овладеть крепостью. Шилль едва мог держать ее две недели; оставленные товарищи его сделались жертвою доверенности своей к предводителю, который отнюдь не был истинным полководцем.
Голландский генерал Грациен, начальствующий на берегах Эльбы, собрал несколько полков французских и голландских, с ними напал он на Демиц и преследовал Шилля. Соединенное войско по слабости своей не могло долго гнаться за неприятелем — и Шилль не умел воспользоваться временем столь драгоценным! Он бродил по Мекленбургским владениям; пробыл два дня в Висмаре, три дня в Ростоке. План его час от часу становился запутаннее, предприятия час от часу безрассуднее: ему вздумалось сделаться герцогом Померанским, что и исполнил он овладевши беззащитным Стралзундом. Здесь опять потерял он пять дней, ничего не сделавши полезного для спасения себя и своих товарищей; по крайней мере приготовился к обороне.
Шилль довольно хорошо воспользовался местоположением города: он перекопал все дороги, к воротам ведущие, и построил подъемные мосты надо рвами, а за недостатком цепей употребил якорные канаты, которые повесил на блоках. Перед всеми воротами заложил батареи и уставил их немногими своими пушками; даже прежний контрескарп до Книперских ворот укрепил палисадом. Но сии приготовления были весьма недостаточны: ибо Шилль нуждался пушками, и вовсе не имел артиллеристов. Гусары и беглые шведы служили у него пушкарями.
Трудно, однако не невозможно было, разумеется надлежащим образом пользуясь всеми случаями и средствами, со всеми людьми безвредно переправиться на остров Рюген, где до времени можно было бы находиться в безопасности; однако и к сему единственному способу сохранить себя принятые меры весьма недостаточные. Всем корпусом вдруг овладела какая-то недеятельность, и даже можно сказать уныние: казалось, что и сам предводитель совершенно потерял рассудок. Он в самом деле решился со всеми своими людьми перебраться на остров Рюген; велел искать кораблей и малых судов в Стралзунде, Висмаре, Ростоке, Варнеминде, и все употребленные им способы были ненадежны; драгоценное время проходило без всякий пользы. Шилль вступивши в Стралзунд 25 мая точно не имел обдуманного плана; нельзя было ему полагаться на оборону, для которой во всем видел недостаток; притом же он знал, что генерал Грациен его преследует.
Сей генерал, природный француз, начальствующий в северной Германии над голландскими войсками при Эльбе расположенными, вытеснив Шилля из Мекленбургской области, захотел как можно скорее сделать конец всем его походам; но он был не так силен, чтобы отважиться на подвиг свой с чаянием совершенного успеха; для того король датский повелел своему корпусу, из 1500 человек состоящему и находящемуся под начальством генерала Эвальда, дарованиями и военными подвигами в Америке отличившегося, соединиться с голландцами; сей корпус 31-го мая пошел к Стралзунду: датские гусары, голландские кирассиры и артиллеристы, 4 роты вольтижеров и 2 роты олденбургских егерей составляли авангард, за которым следовал весь корпус колонною.
По официальному объявлению генерала Грациена, Шилль имел у себя в Стралзунде пять или шесть тысяч воинов. Корпус его состоял из 600 гусар полку его имени, из 400 других хорошо вооруженных всадников, изо 150 уланов и из немалого числа беглых шведов; пехота — из двух полных рот егерей, которые вышли из Берлина, из многих лесничих служителей, приставших к Шиллю на походе, из 1500 человек померанской милиции и из части мекленбургских войск, взятых Шиллем в полон и потом вступивших к нему в службу.
Некоторые отряды Шиллева корпуса вышли из Стралзунда навстречу осаждающим, и дрались весьма упорно. После жестокой пальбы из пушек союзники овладели неприятельскими батареями перед городом и находившимися на них 27-ю орудиями; голландцы и олденбургцы разрушили Книперские ворота и ворвались в город по стене полуразвалившейся: тут началась драка на больших и малых улицах, и с обеих сторон продолжаема была весьма жестоко, а особливо на торговой площади; даже из домов летали пули. Часть Шиллевых гусар действовала, спешившись, прочие вместе с уланами рубили на лошадях; наконец после двухчасового сражения союзные войска одержали поле.
Сопротивление было не так сильно, как можно бы надеяться. Сообщники Шилля, по-видимому не знавшие о числе неприятелей, которых всего на все было не более 5000, скоро лишились бодрости; 800 человек отдались в полон, потерявши на месте несколько сотен убитыми. Остальные (числа их в точности определить не можно) вышли из города не в самом лучшем порядке. Собравшись на четверти мили от Стралзунда, они попытались чрез посланного просить себе пропуску обратно в Пруссию; но желание их не исполнилось.
Шиллева смерть вероятно помогла союзникам скорее одержать победу; ибо в самую ту минуту сообщники его лишились бодрости и обратились в бегство. Несколько сотен, как выше сказано, вышло из города, а 800 в плен достались; вместе с предводителем, двадцать офицеров осталось на месте во время сей кровопролитной битвы. Из 25 офицеров Шиллева полку по вступлении из Берлина 12 убито, 7 взято в плен. Уланы сражались весьма храбро; их было 150 нижних чинов и 7 офицеров; после побоища осталось налицо только 1 офицер и 7 уланов.
Побежденные бросились на суда; одна часть их поплыла к Свинаминду, другая к острову Ригену, откуда оставшиеся отправились водою и сухим путем на остров Узедом.
Смерть Шиллева была, так сказать, сигналом к сему отступлению и к рассеянию товарищей его на водах и на суше. Сам он был в крайнем отчаянии и не помнил, что делал. В Стралзунде все утверждают, что он хотел сжечь город, и только медленность в получении смолы и серы помешала исполниться его предприятию. Он сражался, как отчаянный, до тех пор, пока ружейная пуля не повергла его на землю; тут датский гусар довершил его погибель ударами сабли. Лицо Шилля так обезображено ими, что насилу можно было узнать труп, когда принесли его в ратушу. Его нашли совсем раздетым. Труп сей, когда доказано было, что он точно Шилля, погребен того же вечера безо всякого шуму; но прежде отрезали от туловища голову, которую голландцы положили в спирт и увезли с собою.
В первые дни число пленных Шиллевых товарищей простиралось уже от 1100 до 1200 человек. Многие из них отпущены на волю, а особливо не обмундированные; прочих, всего около 600 человек, голландцы увели с собою. Сверх того осталось множество раненых, в числе коих были и 10 Шиллевых офицеров.
Еще скажем: из 26 офицеров Шиллева полку вышедших из Берлина осталось налицо только 7, ибо 12 убито и 7 взято в плен союзниками. Число других убитых и раненых офицеров также значительно. По уверению генерала Грациена, в один день решительного сражения пало 20 офицеров Шиллевой шайки. От эскадрона уланов, в котором было 7 офицеров и 150 рядовых, уцелели 1 офицер и 7 рядовых!
Таким образом окончилось осмеяния и презрения достойное предприятие, которое при хороших распоряжениях, при надлежащей помощи, могло бы оставить по себе следствия очень важные. Сперва оно казалось патриотическим подвигом; однако в самом деле несовместно было ни с честью, ни с благоразумием. Оно есть шалость дерзкого воина, начатая отважно и решительно, но без политических соображений. Тогдашние обстоятельства обольстили удальцов и дали им повод ожидать счастливых для себя последствий: надежда их была самая неосновательная.
Почти беспрерывно продолжающаяся война со времени Французской революции произвела весьма странные действия: союзы государств, с древних веков во всех странах почитаемые спасением для народов от своенравия владетелей, от происков министерских и от пристрастия к личным выгодам, ныне стали предметом проклятия.
Английские министры нашего времени обесславили почтенное название союзников. Побуждаемые народным эгоизмом, для поддержания своей ничтожной системы, или для частных выгод, они нападают на государства нейтральные и дружественные, как недавно поступили с датчанами и турками. Точно так поступают они и с своими союзниками. Обманами и пустыми обещаниями, которых никогда не исполняют, они доводят их до разорения, и потом с философским хладнокровием смотрят на их погибель: если же что-нибудь и делают, то помощь их всегда бывает недостаточна, по большей части ни к чему не служит и весьма часто походит на шутку.
Так поступали англичане со всеми державами и народами Европы, со всеми без исключения: с немцами, голландцами и итальянцами в революционную войну, потом с португальцами, с испанцами, с королями сардинским, неаполитанским и шведским, с владетелями Тосканы и Гессена, с домом оранским, с папою, с Пруссиею, с Россиею и с Австриею. В истории света нет подобного примера, чтобы одна держава и в такое короткое время обманула всех своих союзников и притом столь многоразличными способами.
Хотя давно предусмотреть можно было ныне случившееся уничтожение церковного государства в Италии; однако оно теперь не сбылось бы, или по крайней мере сбылось бы совсем иным образом, и папа, сей последний союзник Англии, не сделался бы жертвою приверженности своей, если бы министры согласились на мирное предложение, посланное от двух императоров в прошлом году из Эрфурта в Лондон.
Может быть погибелью Шилля и отважных товарищей его окончился ряд несчастных жертв обольщения.
Сии люди мечтали, что отваживаются на подвиг, хотя сначала сомнительный в рассуждении правил чести, но славный в своих последствиях: подвиг сей окончился погибелью и бесчестием!
Шилль и его предприятие: (Из Архенг[ольцевой] Минервы): [О прус. майоре и его смерти] // Вестн. Европы. — 1809. — Ч. 46, N 16. — С. 289-303.