Потехин А. А.
правитьЧужое добро впрок не идет.
правитьИсточник: А. А. Потехин. Сочинения, т. 9, 10, 11. СПб.: Просвещение, 1905
Оригинал здесь: http://cfrl.ru/prose/potexin/potexin.shtm
Степан Федоров, крестьянин, содержатель постоялого двора на большой торговой дороге.
Маремьяна, жена его.
Михайло, Алексей, сыновья Степана Федорова.
Татьяна, жена Михайла.
Кузьма Федотыч, Иван Петрович, проезжие купцы.
Прасковья Федоровна, жена управляющего соседним с деревней Степана Федорова поместьем.
Леонид Константинович, сын ее, камердинер помещика.
Сергей, дворовый человек, скрипач.
Дмитрий, ямщик из соседней деревни.
Иван, парень.
Ямщик Кузьмы Федотыча.
Маланья, крестьянская девушка.
1-я крестьянская девушка.
2-я крестьянская девушка.
Крестьяне, крестьянки. — Хоровод.
Степан Федоров. Ну, так за корм, да за харчи отдал два с полтиной?
Михайло. Два с полтиной.
Степан Федоров. Ну, два с полтиной. (Кладет на счетах). А получил семь с четвертью?
Михайло. Семь с четвертью.
Степан Федоров. Дешево снял… (Качает головой и кладет на счетах.) Семь с четвертью.
Михайло. Я говорил, что дешево. Больно уж ты городским-то потрафляешь. С них можно бы и восемь взять. Теперь время ярманочное, гонки много; смотри, что коли им не пришлось целковых три… Они наших душ не жалеют, им что, им бы как подешевле сдать, да себе больше оставить, а ты всегда в уступку…
Степан Федоров. Ну, да, дурак, будь тем благодарен, что завсегда уж к нам везут, мимо не едут; здесь не мы одни охотники, — всякий повезет с полным удовольствием.
Михайло. Да это известно.
Степан Федоров. Ну, и должен ценить.
Михайло. Да это конечное дело.
Степан Федоров. То-то! (Считает.) Семь с четвертью на кости… Два с полтиной с костей… Четыре… семь гривен с пятаком. Ну, и то ладно. Давай… (Берет из рук Михаила деньги, считает и кладет в кошель.) Верно. А на водку получил?
Михайло. Дали самую малость.
Степан Федоров. Аоднако?
Михайло. Да так, не стоит того говорить.
Степан Федоров. Да что не стоит?.. Ведь я у тебя не отниму.
Михайло. Да что, всего гривенник…
Степан Федоров. Агде он? Чай, ведь, не привез?
Михайло (почесывая затылок). Да что привозить-то? Гривенник-то дали весь истертый, гладенький. Насилу взяли за семь копеек… шкалик выпил.
Степан Федоров. То-то! Я уж знаю, что профинтил. Эх, Мишанка, не по нутру мне это! Мотри, не зашибись хмелем: жутко придет, — ты меня знаешь…
Михайло. Как можно зашибиться?..
Степан Федоров. Так можно. С тебя я воли не снимаю. Что за твою послугу дали, то твое, мне не надо. А учись беречь копейку. Може, скоро своим домом станешь жить… Чай гнал шибко?
Михайло. Как можно гнать? Ехал настоящим манером…
Степан Федоров. Знаю я твой манер: и в хвост, и в гриву, коли на водку пообещали. За гривенник всю тройку рад усадить.
Михайло. Как можно!.. Лошадку долго ли смучить… Лошадка-скотинка, — не скажет, что устала. Живот беречь надо, потому живот тебе служит…
Степан Федоров. То-то! Я знаю, ум-то у тебя хорош, да воли-то тебе давать не надо. Сердце-то у тебя больно горячо… Эх-ма, детки, детки! Сам я у батюшки жил в его законе до тридцати лет, да и воли своей не знал… А не жалею. Небось, не учил худу, человеком на свет оставил. Научил разуму, да рассудку. Вот и вас каких вырастил. Слава Создателю, хошь небольшие достатки, а не на смех людям живем, еще другой и позавидует: а все отчего? Оттого, что одна голова домом правит, а руки да ноги головы слушают…
Михайло. Это известно, батюшка; мы из твоей воли не выходим, твоего указа слушаем.
Степан Федоров. Еще бы ты не послушал! Как бы тебя не делу учили… А то тебе ни в чем отец дурного примеру не показал… Ну, и речь твоя молчи… Так-то дитятко… (Входит Алексей.) Вона и Алеха воротился!
Степан Федоров. Ну, что, Алеха? Свез?
Алексей. Свез.
Степан Федоров. Ну, что в городе?
Алексей. Ничего. Тебя в избе извозчики… за расчетом… съезжают…
Степан Федоров. Сейчас. А ты привез деньги?
Алексей. Привез.
Степан Федоров. Ну, ладно! Подожди меня здесь. Я тотчас. (Уходит.)
Михайло. Ну что, Алеха, в городе ярманка, гуляют?
Алексей. Гуляют.
Михайло. Народу, чай, гибель?
Алексей. Много.
Михайло. Эх, чай, весело! Балаганы, чай, паяцы, выставка?
Алексей. Мне-ка все равно.
Михайло. Так неужто, фаля, не погулял?
Алексей. Что мне… гулять-то! Я не… не надо мне.
Михайло. Так неужто пряников, али орехов не купил? Чай, ведь, на водку-то дали?
Алексей. Дали… гривенник.
Михайло. Чай, опять отцу отдашь?
Алексей. Известно… мне куда? Мне-ка не надо.
Михайло. Слушай, Алеха! Ты хошь дурак, а в обиду мне делаешь. Теперь батька завсегда мне глаза тычет, что ты всякую на-водку ему отдаешь…
Алексей. Так что мне? На что мне? Деньги не мои… Я сыт, одет… все от батюшки… его деньги.
Михайло. Да ты дурак, так по-дурацки и толкуешь! На-водку твоя, и отец не требует.
Алексей. Мне не надо.
Михайло (передразнивая его). Э! Мне не надо! Кабы мне подошлось в город-то свезти, да в ярманку-то… ну, уж я бы, кажись, развязал пояс. Да я и теперь, брат, такое колено загнул, что любо два. Тако колено, Алеха… слышь ты! Вез я двух молодцов, с ярманки ехали… Народ — купцы, гулящий… с ярманки; значит денег много… Я, это дело сейчас смекнумши, говорю: «господа купцы, прикажите удовольствие сделать… как быть по-рассейски… аванчик выкинуть…» — «Катай! говорит». — «А на водку много ли будет?..» — «Ну, уж, говорит, будет». — «Полтинничек пожертвуете, так сделаем». — «Полтинник, так полтинник, жертвуем, говорит, -делай!» — «А какой, мол, вам аванчик сделать: немецкий, французский, али рассейский? Рассейский всех будет позабористее, только дороже стоит, — к полтинничку гривенничек прикинете!» Ну, уж, Алеха, и сделал! В корни-то у меня Савраска, а на пристяжи-то справа Дьяволок, а слева Бутуска. Как я, брат Алеха, вожжи-то подобрал, да привстал, да по всем, по трем, знашь, провел раз да два, да как вскрикну: «Батюшки, воры!.. Родимые, грабят!.. душа, вынеси!» Как они, брат, у меня взвились, да подхватили! Савраска-то, как шарик. Бутуска кольцом, а Дьяволок и ржет, и землю роет, огнем палит… Эх, не расти зелена трава, не свети светел месяц! (Воодушевляясь.) Только ух, ух… Ну, ну…
Алексей (тоже воодушевляясь). А-ах!.. У-ух!.. Важно!
Михайло (в увлечении). О! о! Беда, Алеха! Дух захватывает… ровно вихорь какой… земля дрожит! Только колесо за колесом поспевай; а они-то, мои соколики, трах! трах!.. Ну, потешил свою душеньку, ровно всю землю произошел, ровно под небом побывал…
Алексей. Ну, ну?
Михайло. Ну, целковый, как есть, отвалили.
Алексей. Полно?
Михайло. Верно слово! Ну, за то и уважение сделал…
Алексей. Лошадей-то, чай, шибко вспарил?
Михайло. Еще бы не вспарить! Часа полтора водил… Насилу раздышались.
Алексей. А что батюшка-то?
Михайло. Так, пустая голова, глупой твой разум, неужто я ему сказал? Ты не вздумай сказать!
Алексей. Так целковый-то разве не отдал?
Михайло. Так неужто отдал? Я, чай, за свою послугу получил… Он сам не препятствует. Что, говорит, за послугу дадут, то твое.
Алексей (качает головой). Негоже.
Михайло. Да что негоже-то? Ты слушай, что опосля-то было. Перво дело с Васькой Козлом, да с Митюшкой чаю напились с баранками; опосля того выпили путем крепко и закуской закусили, а тут пошли гулять. Девки хороводы водить, мы к ним… Какие же, брательник, девки!..
Алексей (с упреком). Ты, чай, в законе?
Михайло. Взаконе. Так что? Я, ведь, ничего не делал, только побаловал. Митюха такой пострел, — по кругу-то колесом пошел; надсадил, мошенник! И колесом-то он, исорокой-то, и на руках-то пойдет… Ах ты только! (Хохочет.) Какие, брат, козлы ставил, — беда!… И эк-то, и эк-то… (Представляет.)
Алексей (увлекаясь смехом Михайла, тоже хохочет).
Михайло. Весь круг спутал! Девки-то, глядя на него, надорвались от смеха (Алексей хохочет.) Только я смотрел, смотрел, — ах, ты! Так меня разобрало… взял, выбрал девку, что ни на есть самую лучшую, да и пошел с ней по кругу ходить… Ну, уж, брат, вспомнил старые годы, как парнем был!… Уж уважил девок!… Да какие уж и девки-то! Купил им пряников да орехов, — ешь, не хочу! Да и почал их за это цаловать.
Алексей (хмурится и качает головой). Негоже!.. Тебе негоже!.. У тебя детки…
Михайло. Пошел ты!.. Микита пустосвят, али бо дурак несхожий… Что ты меня учить, что ли, вздумал?.. Так нет еще, не при тебе писано… Тебе пряник одномедный дай, так ты и рад, ровно тебя рублем подарили… А кабы нашему брату воля своя, да денег мешок, так мы бы показали себя… Эх, кажись бы, размахнулся во всю ивановскую! (Входит Татьяна.)
Татьяна (входя). Где тута самовар-от? (Подходит к лежанке и берет самовар на руки.)
Михайло. На что самовар-от?
Татьяна. Батюшка велел наставить: чай пить хочет. (Хочет уходить.)
Михайло. Танюха, погодь.
Татьяна (стоя у дверей). Ну, что тебе-ка?
Михайло. Подь сюда.
Татьяна. Да на что? Что еще?
Михайло. Подь, говорят. (Подходит к ней, берет ее за руку и выводит на авансцену.) Говори: хошь кажинный день чай пить?
Татьяна. Да, дождешься у вас! Даст тебе батька-то чай пить кажинный день.
Михайло. Ну, говори. Хошь купчихой быть?
Татьяна (сердито). Ну, что еще… Слыхали мы эти разговоры -то — купчихой!.. Пусти-ка!.. (Хочет уйти, Михайла ее удерживает.) Пусти, говорят! Ну, что еще прокуратишь! Руки, чай, обломало самоваром-то… (Сердито и насмешливо.) Купец!.. День-то деньской умаешься около дома-то… А то купчиха!..
Михайло. Да ты слушай! Алеха, слушай. Не хочу с вами жить. У отца выпрошусь, чтоб отделил. Заживу своим домом, лошадей заведу во каких, — слышь?.. В салопах будешь ходить, — слышь?..
Татьяна. Слышу. Давно ты это говоришь, давно похваляешься… Хошь платок-от бы жене купил, а то салоп… Салоп!.. Дождешься от тебя салопа… Пусти-ка! Не первый годок уж я с тобой маюсь… устала уж приступать-то, чтобы просился у отца-то вотдел…
Михайло. Да, поди-ка, подступись к нему зря-то… Пробовал, ведь, уж я говорить-то…
Татьяна. Ну, так то-то и есть… а то салоп… купчиха… Купец!.. (Бормочет про себя и уходит.)
Михайло. Алеха, пристану я к батюшке — а? Ведь отделит? А? Ведь, отпустит?
Алексей. Пристань… отпустит он тебе-ка! (Показывает кулак и смеется.)
Михайло. Так что и сам-деле?.. Я хочу особь статьей жить, у меня жена, детки… А теперь что я живу?
Алексей. Да что тебе не жить-то? Ты с батюшкой-то только и живешь… А без него у тебя ижена и детки — ух!.. А сам-от… (Щелкает себя по шее.) Да и одежу потащишь, вот что…
Михайло (улыбается и садится к столу против Алексея). А что, ведь, и вправду, Алеха… Ведь, дай мне волю… всю, как есть, полную свободу… ведь, я пропащий человек… пра!.. Вот как я, примерно, расхожусь, — всего давай, только мало!.. И во всякий грех пойду, — стыда нет… А как тут опосля сам себя почувствую, так совесть зазрит, что беда!
Алексей. Так, так!.. А вот совесть-то! Батюшки-то боишься, а то бы и совесть ничего… Сделал бы и еще хуже, да боишься батюшки, — вот и совесть! А он отец, — худу не научит.
Михайло (улыбается и ласково смотрит Алексею в глаза). Слушай, Алеха! За что тебя люди дураком зовут?
Алексей (поспешно и с замешательством). Амне что? Мне что? Пущай зовут! За то и зовут, что не больно умен.
Михайло. Нет. Я так полагаю, что ты умнее всех нас… пра… и меня много умнее…
Алексей (в совершенном смущении опускает глаза, трясет головой и смеется). Ну, ну! Полно, полно!.. Какой уж я… ну-ка, полно!..
Михайло. Нет, я тебе дело говорю… Как же! Ты всю мою душу проник… Хоть бы теперича взять: лошадей я чуть не задушил, отца надул, пьянствовал…
Маремьяна (входя). А, да вы здесь, ребятишки! Что вы тут делаете?
Михайло. Авот так сами промеж собой толковали.
Маремьяна. Ну, толкуйте, коли в миру речь идет, толкуйте; а я вот на лежаночку присяду… Вот к осени-то, что ли, время идет, али кости-то старые, зябну нешто… (Садится на лежанку.) А ты что, Алешунка, невесел? Обидел, что ли, кто тебя?.. Подь-ка ко мне… (Михайле.) Ты, что ли, его, озорник, облаял?
Алексей (поспешно). Нет, нет… он брательник, он душа… (Быстро подбегает к Михайле, обнимает его и стоит несколько секунд, прижавшись лицом к его груди.)
Маремьяна (ласково). Что ты, дурашка? кто же тебя? Подь, подь ко мне, сядь вот сюда. (Алексей садится, а Маремьяна, приклонив к себе его голову, начинает ее гладить.)
Михайло. Яговорю, матушка, за что Алешунку люди дураком зовут?
Маремьяна. Ну, пускай их зовут, как хотят! Он и не с большим разумом, да живет с Богом, зла никому не делает… Мишанка, ведь, мне Алешунку-то жаль больше, нечем тебя… пра…
Михайло. Что так, матушка?
Маремьяна. А что? Кабы не материнское сердце, кто бы его призрел? Парень-то он робкий, речей-то больших Бог ему не дал — вот на людях и пошел на смех: дурак, да дурак… А что он? Какой дурак? Дело свое делает, закон всякий знает, в задор ни скем не пойдет — материнскому-то сердцу и жаль, оно и чует… О-ох, ребятки! Кабы не жили вы со мной, да не благословил нас Господь милостивый таким миром, да согласьем, не жить бы и мне на белом свету… А то, слава Тебе, Создателю, всего-то у нас много, все-то свое, не чужое, да все-то вместе, — и лучше ничего не надо.
Михайло. Верно, матушка; и мы вот про то же сейчас с Алехой мекали. Хотел бы я у батюшки проситься в отдел…
Маремьяна. Что ты, что ты!
Михайло. Да уж теперь, кажись, гнать будет, так не пойду из своего дома родного, значить родительского.
Маремьяна. Ах, ты болезный!.. Подь-ка и ты ко мне.
Михайло (направлявшийся было к Маремьяне, при этом звуке останавливается и поспешно подбегает к окну). Кузьма Федотыч приехал, да еще с ним какой-то толстеющий, тоже из купечества; видно, с ярманки ворочаются.
Маремьяна. Ну, вот и самовар-от как раз поспеет. Подьте, встретьте его. Кузьма Федотыч — добрый купец… подьте. (Михайло и Алексей уходят.) Да, что говорить, добрый человек. И ласковым словом тебя всегда взыщет, и чаем тебя угостит, коли сам пьет, и заплатит вдвое супротив другого… Да, нечего сказать: добрый купец, за то ему Бог и подает. (Последние слова, после ухода сыновей, говорит она сама с собою, ходя по комнате, стирая со стола полотенцем, накрывая его скатертью и вообще прибирая в комнате.)
Степан Федоров (отворяя дверь). Милости просим, батюшка Кузьма Федотыч, милости просим, дорогие гости!
Кузьма Федотыч (входя). Здорово, Маремьянушка; здорово, Федорыч; здорово, ребята.
Все (кроме Ивана Петровича). Здравия желаем, батюшка Кузьма Федотыч.
Степан Федоров. Милости просим садиться, родной. А у нас, ровно знали, и самовар готов про твою милость.
Кузьма Федотыч. Ну, и ладно. Давай его сюда!
Маремьяна. Авот я тотчас пойду, — велю Танюхе подавать. А еще чем прикажешь чествовать твою милость, каким хлебом-солью?
Кузьма Федотыч. Яничего не хочу; Вот Иван Петрович не пожелает ли чего разве?
Иван Петрович. Пиво есть у вас?
Маремьяна. Как же, кормилец! В городе ярманка, дело гулящее, народу много едет, — и пиво варили.
Иван Петрович. Дай-ка кружечку или ковшичек. Испить хочется. Жарко-с.
Маремьяна. Сейчас, родной! (Уходит.)
Кузьма Федотыч. Ая к тебе нароком, Степан Федорыч. Лошадей-то сменили в Огарках, такая досада! Всего двух верст не доехал до вас… Иван Петрович лошадей-то нанимал. Мы с ним сговорились уехать вместе, а то бы уж я выговорил, чтоб здесь сдать, у тебя… Да все равно, думаю, уж мимо благоприятеля не проеду, хоть нароком, да зайду.
Степан Федоров. На том благодарим, батюшка Кузьма Федотыч, благодарны твоей лаской, что нашим братом, простым человеком не гнушаетесь…
Кузьма Федотыч. Как, братец, возможно? Что ты это?.. Вот, Иван Петрович, рекомендую тебе моего благоприятеля Степана Федорыча: почтенный старик, патриарх, сударь ты мой, в доме у себя, настоящий патриарх… (Степан Федоров кланяется.)
Иван Петрович. Это хорошо. Постоялый двор содержите?
Степан Федоров. Да, по малости…
Иван Петрович. Почем овес отпускаете?
Степан Федоров. Недорого, кормилец, по нынешнему году. Всего по восьми гривенок четверик.
Иван Петрович. Это недорого. А сами почем получаете?..
Кузьма Федотыч. Какой у него, сударь ты мой, порядок в доме, так нашему брату поучиться не мешает.
Степан Федоров (кланяясь). Полно, Кузьма Федотыч, много твоей ласки.
Кузьма Федотыч. Да, да, всякому российскому человеку, православному, велю поучиться у тебя. Вон каких молодцов сыновей выкормил, а все у него в полном повиновении и послушании, никто из его воли родительской не выходит, и не выйдет, потому, сам добрый пример во всем подает. (Входит Маремьяна с кружкой пива и Татьяна с самоваром.)
Иван Петрович (Маремьяне). Давай-кась сюда, бабушка, пивца-то.
Маремьяна (подавая ему кружку с пивом). Изволь-ка, кормилец, испить на доброе здоровье.
Кузьма Федотыч. Здорово, Танюша, здорово. А вот это, Иван Петрович, невестка его… Вот какая бабочка славная!
Иван Петрович (переставая пить). Пиво важное. (Утирает рот.) Почем солод брали?
Степан Федоров. Ане веду, кормилец, наверное тебе сказать. Ровно ли полтинник пуд, али с пятаком, — не помню хорошо-то.
Иван Петрович. Это недорого брали. Пиво хорошо. (Предлагая Кузьме Федотычу). Отведайте-с!
Кузьма Федотыч. Нет, вот я чайку. Ну-ка, молодая хозяйка, заваривай. Где у те чай-то с сахаром? Много ли у тебя деток-то?
Татьяна. Двое.
Кузьма Федотыч. Ну, слава Богу. (Михайле.) Вот и ты своих так же воспитывай, как вас отец воспитал, — и будет прок. Давай Бог тебе!
Михайло. Покорнейше благодарю на добром желанье.
Кузьма Федотыч (Степану Федорову). Ну, а другой-то сын, что же, еще не женат?
Степан Федоров. Да пора бы и ему давно, да не желает. Ну, а неволить не хочу.
Кузьма Федотыч (разливая чай по чашкам). Отчего ж так, молодец, не хочешь в союз вступить?
Алексей (закрывая лицо рукой и отворачиваясь, смеется). Не надо; и так проживу.
Кузьма Федотыч. Что ж так?
Маремьяна. Не желает, кормилец. То ли ради Бога, то ли по стыду… робок он оченно.
Иван Петрович (принимая чашку с чаем). Верно, рассудком слабы-с?
Кузьма Федотыч. Нет, он понятие имеет хорошее. Я с ним говаривал; а надо так думать, что точно это от робости; да он и есть такой тихий. Он, чай, уж с девкой не разговорится много.
Маремьяна. Э, где ему, кормилец!.. Смирней его нет насчет этого, да и насчет всего.
Кузьма Федотыч (Степану Федорову). Да что ты стоишь, старина? Садись-ка рядком, да потолкуем ладком. — Вот чайку с нами испей. И старуху-то свою посади.
Степан Федоров и Маремьяна. Не беспокойся, кормилец. Кушай себе на доброе здоровье. Мы поспеем.
Кузьма Федотыч. Садись, садись. Вот тебе чашка. Вот и тебе, старуха.
Степан Федоров (принимая чашку). Чай да сахар, вашей чести.
Кузьма Федотыч. Кушай, кушай!
Степан Федоров (садясь). Как на ярманке дела вел, батюшка, Кузьма Федотыч?
Кузьма Федотыч. Так-то, брат, хорошо, Степан Федорыч, что лучше требовать нельзя. Нынче год уменя счастливый: товар, что ни привез на ярмарку, весь сбыл. (Приклонясь к уху Степана Федорова.) Чистоганчик домой везу.
Степан Федоров. Ну, подавай тебе Бог больше и больше за твою добрую душу.
Кузьма Федотыч. Что ж, Иван Петрович, еще чашечку?..
Иван Петрович. Много доволен… Достаточно. Жарко очень. В путь пора бы-с.
Кузьма Федотыч. Авот выпьем еще по чашечке.
Иван Петрович. Ладно, хорошо-с.
Кузьма Федотыч. Выпьем, да и в путь. Куда нам теперь с тобой торопиться-то! Дела мы с тобой обделали; вот посидим у благоприятеля минутку.
Иван Петрович. Это точно-с; только что жар-то оченно допекает. На воле-то все как-то легче.
Степан Федоров. Аваша милость, батюшка Иван Петрович, тоже торгующие?
Иван Петрович. Торгующие-с.
Степан Федоров. По какой части?
Иван Петрович (указывая на Кузьму Федотыча). Авот по этой же самой.
Кузьма Федотыч (Степану Федорову). Иван Петрович, сударь ты мой, известный человек: он по нашей торговой части большой доточник. Вот годы его супротив моих еще молодые, а капиталом-то, пожалуй, еще зашибет.
Иван Петрович. Это напрасно-с!
Степан Федоров. Просим, батюшка Иван Петрович, нами не брезговать! Не будет ли когда путь лежать в нашу сторону, просим милости, не проезжайте.
Иван Петрович. Это можно.
Маремьяна (кланяясь). Да, заезжайте, милости просим. На всяк час рады дорогим гостям.
Иван Петрович. Оченно хорошо; станем знать. У меня здесь обозы ходят. Почем с человека за обед кладете?
Степан Федоров. Да по пяти гривенок кладем.
Иван Петрович. Это дорого; по сороку будет.
Ямщик (показываясь в дверях). Эй, хозяева, долго ли?
Кузьма Федотыч. Сейчас, сейчас идем.
Ямщик. Чай да сахар, хорошего аппетиту. Эй, хозяева! Прикажите водки выпить?
Иван Петрович. Не проехал двух верст, да и на водку просишь!..
Ямщик. Так как же, господа купцы, останавливались; чай, больше часу дожидаюсь.
Иван Петрович (смотря на часы). Врешь, всего десять минут.
Ямщик. Так как же, хозяева? С ярманкой!
Кузьма Федотыч. Ну, ну, поди выпей на меня, да смотри хорошенько везти!
Ямщик. Уж будем стараться. Покорнейше благодарим. (Уходит.)
Кузьма Федотыч. Ну, прощай, Федорыч. Вот тебе за самовар. (Дает ему деньги.) Четвертачка будет?
Степан Федоров. Будет, Кузьма Федотыч, будет.
Маремьяна. Будет, кормилец; много довольны.
Иван Петрович. Аза пиво, хозяин, с меня, что положите, али нет?
Маремьяна. Полно, кормилец, что тут! На доброе здоровье.
Иван Петрович. Ну, покорнейше благодарим на угощенье. (Кланяется.) Кузьма Федотыч, на чае-с.
Кузьма Федотыч. Ну, есть на чем! Ну, прощай, Федорыч! Прощай, старуха! Прощайте, робята!
Все. Прощай, батюшка Кузьма Федотыч. Напредки милости просим.
Кузьма Федотыч. Ваш гость, ваш гость. (Уходит с Иваном Петровичем. Степан Федоров, Михайло и Алексей его провожают.)
Маремьяна. Ну, вот четвертачок и дал, да еще и нас чаем угостил. Спасибо, добрый… (Подходит к окну и смотрит.) Экой этот-то толстой! (Слышится стук колес и крик ямщика.) Ну, поехали… Поезжайте в добрый час. Спасибо. (Отходя от окна к Татьяне, которая собирала со стола) Прибирай, девка, прибирай, да сотри со стола-то… да сахар-то… осталось, кажись, снеси его вниз, да и сама-то приходи. Дело, чай, есть там. (Уходит.)
Татьяна (одна, прибирая посуду). Дело! Все у вас дело!.. А все одна. Ты не велика помощница-то: еле ноги таскаешь. День-то деньской умаешься. Что бы работницу нанять, — скареды!.. Пожила бы хоть недельку, как люди-то живут, а то все одна-то… (Уходит.)
Михайло, один (входит, озираясь кругом, и заглядывает за перегородку). Кажись, никого нет. (Выходит на авансцену.) Неужто деньги нашел?.. (Вынимает из-за пазухи старый бумажник, туго набитый, и дрожащими руками развязывает шнурок, которым он завязан.) А ну, — деньги?.. (Раскрывает бумажник.) Деньги! Да сколько! (Озирается, подходит к дверям и запирает их на крюк, потом возвращается на авансцену и садится к столу.) Вот привалило! (Начинает вынимать из бумажника пачки ассигнаций и раскладывать их на стол, беспрестанно озираясь.) Да тут… тысячи… Вот заживу! Вот отделюсь от отца… Сказывать ему, али нет?.. Сказать, — себе возьмет, либо объявит… Не скажу. (Смотрит на пачки ассигнаций.) О-го. Все мое. Теперь-то загуляю!.. О-го, сколько!.. А как Кузьма Федотыч обронил, да воротится… спрашивать станет?.. Не отдам! Я нашел — мое счастье! Никому не скажу… О-го!.. Все сотенные!.. (Снаружи торгаются в двери. Михайло вздрагивает и прикрывает деньги руками.)
Голос Степана Федорова (за дверьми). Да кто тут заперся?..
Михайло (тихо и побледнев). Батюшка! (Начинает поспешно собирать деньги и класть в бумажник, но дрожащие руки плохо ему повинуются)
Степан Федоров (торгаясь в двери). Да кто тут? Отоприте! С чего это заперлись?
Михайло (торопится собрать деньги, роняет их, поднимает и роняет другие).
Степан Федоров (стучась сильнее с гневом). Да кто тут, окаянный, забрался? Отопри скорей — слышь ли?
Михайло кое-как завязывает бумажник, кладет его за пазуху и отпирает дверь.
Степан Федоров (входя). Да это ты? Что ты тут делал? (Подозрительно смотрит на Михайла.)
Михайло. Я… ничего…
Степан Федоров. Как ничего? Стучался, стучался… Насилу отпер. Зачем ты запирался-то?
Михайло. Да я… я не запирался…
Степан Федоров. Да что ты, рехнулся, что ли?.. Ровно сам не свой… Что ты? Что ты?.. Что ты делал-то здесь, запершись?
Михайло (грубо). Да я ничего не делал…
Степан Федоров. Как ничего?.. (Подозрительно осматривает всю комнату и, заметя на полу ассигнацию, поднимает ее.) Что это? Да это сигнация… Батюшки! Сотельная бумажка-то!.. Откуда взялась?.. (Опять смотрит на пол и из-под стола вынимает еще ассигнацию.) И другая!.. Да откуда это?.. (Взглядывает на Михайла.)
Михайло (в сильном замешательстве). Не знаю откуда…
Степан Федоров. Как не знаешь? Ты здесь один был. Говори! откуда взялись?
Михайло. Да почем я знаю…
Степан Федоров. Что ж ты здесь делал-то? Уж не украл ли ты? А?
Михайло. Где мне украсть-то?..
Степан Федоров. Так откуда ж им взяться? Говори!
Михайло (грубо). Да что мне говорить-то? Нашел, так бери себе. Твоя находка, — твое счастье.
Степан Федоров. Да что ты как со мной говоришь, мошенник — а? Сказывай! Где деньги взял? Сотельную бумажку обронил, значит, у тебя еще есть… (Смотрит на него.) Что у тебя тут оттопырилось-то? Показывай!
Михайло. Что оттопырилось? Ничего не оттопырилось.
Степан Федоров. Так не вижу, что ли, я? Ты, видно, украл. Вынимай сейчас! Что у тебя тут — показывай!.. Показывай: не то худо будет…
Михайло (озираясь). Да что кричишь-то? Не кричи, — услышат… Деньги мои.
Степан Федоров. Как твои?
Михайло. Так; я нашел…
Степан Федоров. Нашел? Где нашел?
Михайло. На дворе… на улице…
Степан Федоров. Подавай!
Михайло. Батюшка, деньги мои, — я нашел.
Степан Федоров (грозно). Ну!..
(Михайло неохотно вынимает бумажник и, не выпуская из рук, показывает отцу. Степан Федоров хочет взять его.)
Михайло (не отдавая). Деньги мои, батюшка… я нашел…
Степан Федоров (грозно). Ну, подавай сейчас… Отец я тебе, али нет?.. (Вырывает бумажник из рук Михаила.)
Алексей (входя). Батюшка, поди обедать.
Степан Федоров. Нишкни… запри двери…
Алексей. А что?
Михайло. Молчи… я деньги нашел.
Алексей. Деньги? Да не Кузьма ли Федотыч обронил?
Степан Федоров. Не он ли и сам-деле?..
Алексей. Так давай, я сейчас нагоню верхом…
Михайло. Да не он… Я за задним двором нашел, коло огорода.
Степан Федоров. Так не он.
Алексей. Так объявить надо.
Михайло. Молчи! Ты что ли нашел?
Степан Федоров. Да сколько денег-то?
Михайло. Смотри! Много…
Степан Федоров (раскрывает бумажник). Все сотельные… (Глаза его сверкают, руки дрожат.)
Алексей. Батюшка, объявить надо.
Михайло. Пошел! Не твое дело.
Степан Федоров (рассматривая деньги, неопределенно) Объявить?.. Объявить?..
Михайло. Батюшка, ты мне отдай деньги, — я нашел.
Степан Федоров (грозно). Ну!.. Отец я тебе, али нет?.. (Опять смотрит в бумажник.) Объявить?.. (Быстро.) Запирай двери! Запирай ворота!
Действие второе
правитьМихайло (под хмельком). Ты мне теперя скажи только, — пьешь ты чай, али нет?
Татьяна. Пить-то я пью…
Михайло (перебивая ее). То-то вот и оно-то. Сказал, что будешь кажинный день пить чай, так дело и сделал, и никто не может мне… Никто слова не скажи.
Татьяна. Так что? Чаем-то поишь, а работа-то та же на мне. Умаешься день-то деньской… все одна-то, да одна
Михайло. Это я все могу сделать. Хошь целый день будешь на печке лежать. И никто мне не смей ничего… Ни одного слова…
Татьяна. Да похваляться-то ты мастер, а только чай-от и есть, а то все то же. Ту же муку-то терплю мученическую день-то деньской…
Михайло. Это сейчас можно все сделать. Не ходи, сиди здесь, пей чай — и никто мне… У!.. ни одного слова…
Татьяна. А обещал еще салоп сшить; купчихой, говорит, сделаю… Вот себе одежи-то понашил, а жена-то много ли видела обнов-то? А то салоп… купчиха!..
Михайло. Это я все могу… все… все, значит, в нашей воле… одно слово!.
Татьяна. Да!.. Похваляться-то всякий умеет… А ты сделай, да уж тогда и хвались…
Михайло. Так не сделаю, что ли, коли захочу?.. Да я теперя… Вот сказал отцу, чтобы сейчас была новая тройка… для одного меня, значит, кататься хочу, и будет!.. И ни слова!..
Татьяна. Да, сейчас!.. Как же! Дожидайся… Разве поколотит только…
Михайло. Теперя!.. Меня!.. Как же! Нету, поздно… Теперя я здесь большой… Все равно… вот смотри (показывает руку.) Вот пятерня! (сжимает кулак.) Тут все… значит я один… пикнуть не смей… потому я могу… одно слово… вот что!.. А то поколотит! Нет, уж это не про нас писано…
Татьяна. Э-эх, спьяна-то мелешь. Слушать-то нечего, все пустое…
Михайло. Пустое? Нет, не пустое… Захотел, — сейчас требую сто рублев, а мало, — пятьсот, а и того мало, — тысячу… И сейчас… взял. Захотел, дом каменный выстрою…
Татьяна. Да, выстроишь на пустое-то место!..
Михайло. Ну, нет! Может, у нас есть не то, что… тысяч двадцать есть, а то тридцать… а то пятьдесят… Вот захотел хорошей одежи, — и есть…
Татьяна. Да откуда это у тебя такие деньги? Скажи-ка — а? (насмешливо.) Ах ты тысячник с алтыном!
Михайло. Есть у нас, да только сказать нельзя.
Татьяна (поддразнивая его). Нечего сказать-то, так и не говоришь.
Михайло. Ну, уж мы про то знаем, только вам не скажем, бабам…
Татьяна. Так что? Не жена, что ли я тебе? чужая, что ли, что ты сказать-то мне не хочешь?
Михайло. Знаю, что жена, да сказать-то тебе нельзя, потому — баба… А у бабы язык все равно, что вода на мельнице… все держится… а прорвало гать, — так и пошла писать, ничем не удержишь…
Татьяна (ласкаясь к мужу). Так, дурашка, неужто я насупротив тебя пойду, али что на вреду тебе делать стану?
Михайло. Нет, коли что насупротив-то пойдешь так на вашу братью… резонт есть (Показывает кулак.)… Теперь против меня никто слова не смей сказать… потому все я один сделал… весь капитал достал…
Татьяна. Так то-то и есть, дурашка, разве я не знаю, что ты мне, голова? Кажется, я с тобой живу не первый год. В чем я тебе согрубила?.. Всегда стараюсь все как бы лучше потрафить… всегда, что угодно… Скажи, дурашка, Мишанка, Михайла Степаныч, где ты экое место денег-то взял?..
Михайло. Янигде не взял, а нашел.
Татьяна (живо). Нашел?
Михайло. Ну, вот и сказал, а не надо бы сказывать-то… Да ты у меня нишкни — слышь?
Татьяна. Так неужто стану говорить? Сколько же денег-то?
Михайло. Да и сам не знаю сколько, а много, больно много. Отец-то три дни считал… а все наверняка не мог свести.
Татьяна. Зачем же ты отцу-то отдал?
Михайло. Ну, зачем?.. А он бы объявил.
Татьяна. Так на что же ты показывал-то ему?..
Михайло. Ну, на что?.. Уж не показал бы, как бы сам не увидал…
Татьяна. Ах ты, дурак, дурак! Вот пословица-то говорится: глупому-то сыну, да богатство-то… Клад в руки давался, и того не умел взять. Да я баба, да кабы я нашла, так неужто кто бы у меня отнял? А ты что?.. Эх, ты!.. ты!..
Михайло. Ну, цыц!.. Со мной никто не смей… не разговаривать!.. Деньги мои… Сколько хочу, пошел, да взял.
Татьяна. Да, взял!.. Из чужих-то рук… (Начинает притворно плакать.) Вот муженек на шею навязался! Клад сам в руки давался, так чем бы жене всякий спокой дать… У него, ровно у малого ребенка, тотчас все и отняли.
Михайло. Цыц!.. Все мое!.. все могу сделать!..
Татьяна (продолжая всхлипывать). Да… другой бы муж сейчас отделился, чтоб своим домом жить, самому себе хозяином, а ты до тридцати лет дожил, да своей овцы, какова овца, у тебя нет… Вот, чтобы отделиться-то теперь…
Михайло. Так, коли захочу, не отделюсь, что ли? Одно слово сказал, — и все тут!
Татьяна. Так что же ты думаешь о своей голове, о своих детках малых? Ведь отец-от ничего тебе не даст.
Михайло. И просить не стану. Подай мое… Я еще в купцы выпишусь, со всяким самым лучшим народом знакомство заведу… пиры, да банкеты стану сводить.
Маремьяна (входя, Татьяне). Что ты… девка, сидишь здесь, да чаи-то распиваешь, а дело все стало за тобой! Что за прокуратство у вас?.. И пироги-то в печь до сей поры не посажены. Подь-ка скорей, сажай их.
Татьяна. Подь-ка сажай сама, а я еще не стану…
Маремьяна. Что?
Татьяна. Ато! Будет уж, я поработала на вас, пора и мне самой в себя пожить…
Маремьяна. Да что ты девка, в уме ли?
Татьяна. Небось не глупее тебя.
Маремьяна. Да что она взбеленилась, ровно неделю не емши сидит?
Татьяна. Увас не то, что неделю, у вас и год просидишь не емши… Еще вот не хочу идти работать на вас, — да и все тут! Поди, ищи на мне. Еще и жить-то с вами не хочу, еще в отдел пойдем…
Маремьяна. Да что ты, Мишанка, смотришь ей в зубы-то? Что она у тебя рехнулась, что ли, али белены объелась?.. Рехнулась и вправду.
Михайло. Это точно, матушка. Ты скажи батюшке, чтобы он нас отделил.
Маремьяна. Да вы и вправду оба не в своем уме… С чего вам, с чаю-то, что ли, эко дело?..
Татьяна. Небось, не с чаю, — не больно у вас разольешься… Вы мастера-то в чужой горшок лазить, да чужой-то век заедать.
Маремьяна. Да уйти от вас, нагрешники… Что вы?.. Пойду, скажу отцу, чтоб он вас поучил… (Хочет идти.)
Татьяна. Нечему нас учить. Учены мы! На что вы-то нас с мужем-то обобрали?..
Маремьяна. Да что ты? Не будь тебе ладно… Об чем ты говоришь? Чем мы вас обобрали?
Татьяна. Эка!.. не знает!.. На что у него пятьдесят-то тысяч отняли, что нашел-то он? а? что?..
Михайло. Цыц! Эк понесло тебя!.. Вот что, матушка. Опричь всяких ссор, скажи отцу, чтоб он меня отделил, да отдал мне половину, а то пусть будет ваше…
Татьяна (Михайлу). Да что ты!.. На самого себя руки наложить, что ли, хочешь? Ты не один, — у тебя детки…
Михайло. Молчать! Ну, жертвую вам пять тысяч!
Маремьяна. Что вы, батюшки?.. Вам попало что-нибудь… (Входит Степан Федоров.)
Маремьяна. Отец, разбери ты их, что с ними попритчилось? Какие ты у них тысячи отнял?
Татьяна. Да!.. разбирай!.. Нет, нам денежки-то отдай.
Михайло. Батюшка, пореши ты это дело со мной.
Степан Федоров. Бабы, ступай вон!
Татьяна Что, ступай вон?.. Нечего!.. ты деньги-то отдай. (Маремьяна уходит.)
Степан Федоров. Прогони же жену-то.
Михайло. Подь отселе, да ни гу-гу — слышь?
Татьяна (сквозь слезы). Вот и вся корысть! Всего-то тебя оберут…
Степан Федоров. Ну!..
Михайло. Пошла же, говорят!
Татьяна. Уйду. Оставайся. Много ли без меня-то сделаешь! (Уходит.)
Степан Федоров. На что, дурень, жене-то сказал?
Михайло. Ну, уж сказал, так нече делать. А ты вот что, батюшка. Ты меня отдели. Я тебе пять тысяч жертвую, а ты мое…
Степан Федоров Ну, что ты блажишь-то? Ну, как я тебе отделю? Куда ты пойдешь?
Михайло. Да уж это мы знаем, наше дело. Я тотчас дом выстрою, лошадей накуплю, постоялый двор открою…
Степан Федоров. Глупый! Да ведь люди-то будут смотреть, да спрашивать, откуда вдруг такие деньги взялись. Что ты скажешь? Наши достатки известные. А ты послушай меня, старика: сначала распущу я по деревне слух, что хочу тебя отделить и начну тебе строить дом, куплю тебе тройку лошадей… ну, хошь две, и начни ты сначала потихоньку, года два хошь так поживи, а потом, как хочешь. Никто и пикнуть не посмеет, — разжился, да и все тут. Кто тебя усчитает? Дела хорошо пошли, да и все тут! Ну, так ли я говорю: ты парень умной, рассуди-ка хорошенько-то.
Михайло. Да это точно… Ну, так дай на гулянку…
Степан Федоров. Ну, на гулянку изволь. Много ли надо? Целкового будет?
Михайло. Какой целковый! Срамиться не из чего. Давай сто рублев.
Степан Федоров. Сто рублев? Да что ты, в уме ли, Мишанка?
Михайло. В уме. Что тут разговаривать! Своих денег прошу… Сто рублей вынимай.
Степан Федоров (с гневом). Так не дам я тебе ни копейки.
Михайло. Так что ты и взаправду, отнять, что ли, хочешь деньги-то? Так не доставайся же они никому…
Степан Федоров (смягчая тон). Да, дурашка, подумай ты то. Ведь ста-то рублей в месяц не прогуляешь…
Михайло. Уйдет у нас в день…
Степан Федоров. Ну так опять люди станут примечать, откуда такие деньги…
Михайло. Я жене салоп сошью…
Степан Федоров. Ну, куда ей салоп? Ну, что не дело-то говоришь. Сарафанчишка-то путного нет, а хочешь салоп шить. Да и пристало ли крестьянской бабе? Лучше же я ей исподволь, каких ей приличествует нарядов, нашью, по нашему деревенскому обычаю, а то ну-ка, салоп! К чему пристало?
Михайло. Так, по крайности, дай хошь пятьдесят на гулянье…
Степан Федоров. Ну, куда ты пятьдесят рублей хочешь прогулять? Ты подумай. По пятидесяти-то, чай, и купеческие сынки не прогуливают. А ты возьми два целковых, да и гуляй. Знаешь ли, как разгуляешься — всем на удивленье.
Михайло. Нет уж, батюшка, коли так, как хошь. Двадцать давай, меньше не возьму. Сегодня, кажись, на дворе праздник, народ гуляет, хороводы водят, можно двадцать прогулять нашему брату, не от бедности от какой. Скажу, что на водках скопил…
Степан Федоров (вынимая из кошеля деньги). Ну, на вот тебе, на, три целковых, на! Не проси же больше…
Михайло. Нет, батюшка, мало, давай еще три.
Степан Федоров. Ну, будет; не дам больше.
Михайло. Нет, давай еще!
Степан Федоров (повышая голос). Говорят, не дам, а то и эти назад возьму.
Михайло. Ну, это навряд ли…
Степан Федоров (грозно). Мишанка!..
Михайло. Да что? твоих что ли я прошу? Мои деньги. Взял, да еще завладеть хочет!..
Степан Федоров. Да на тебе еще целковый, бесстыжая твоя рожа…
Михайло. Нет, давай еще два…
Степан Федоров (выкидывая деньги, с гневом). Пошел, опейся, ненасытная твоя утроба! Пошел же с глаз моих долой!
Михайло. Теперь и без того уйдем… (Снимает со стены синий кафтан и кушак, надевает на голову нарядную шапку и уходит).
Степан Федоров (один). Разбойник! окаянный! пьяница!.. А от своей же крови экого нажил! Что с ним сделаешь? Куда от него уйдешь? Того и смотри, что еще разболтает. То же отделиться хочет! Хорошо, что еще не знает, сколько денег-то… А много… а и много! Кто-то эти денежки обронил, то-то, чай, воет-то… А хорошо, как с эстолько-то денег лежит; уж как хорошо! Взглянешь, так сердце и замрет от радости! (Уходит).
Михайло. Ну-ка, Митюха, погуляй-ка у нас на празднике-то, понравится ли тебе ека? Вона у нас девки-то каки, не хуже ваших.
Дмитрий. Важные девки!
Михайло. Ну-ка, девки, запевай новую, а мы здеся сядем, да слушать станем.
Маланья. Да, вот больно надо! Для тебя и поют.
Михайло. Ане надо, так, как хошь, и пряников тебе не будет.
Маланья. Покупай своим ребятишкам, да береги деньги-то жене на плат, а мы и без твоих пряников проживем. Захотим, сами купим. И парнем-то был, так от тебя немного видали.
Михайло. Аи!.. Тебе, видно, девка, годов-то много… Ну-ка, помнишь, как я парнем был, а ясорок лет с годом с женой живу… (Общий смех.)
Маланья (обидевшись). Смотри своей жене-то в зубы, да считай года, а наши еще не считаны.
Дмитрий. Нет, брат, Мишуха, ваши девки сердитые, не то, что наши…
Михайло. Ведь это только одна. У ней нечем кусаться, так она только лается… А те ласковые… (Снимает шляпу и вынимает из нее платок, наполненный орехами и пряниками.) Ну-ка, девушки, бьем челом, не побрезгуйте нашим добром… (Начинает потчевать девушек; когда же доходит до той, с которою разговаривал, то обходит ее.) А вы, говорят, плохи зубами и кисель едите с большими трудами… (Общий смех.)
Маланья. Ну, озорник, достанется и тебе на орехи. Вот я пойду, скажу жене-то, какие ты здесь лясы точишь. Она у тебя потачки не дает… Без нее-то ты больно удал, а то люди говорят, она не поест, тебя не побивши. (Уходит.)
Несколько девушек. А, Мишуха, что? Поджал хвост-от? (Смеются.)
Михайло. Ячто? А вот что. Ванюха, на вот те три целковых, подь купи девушкам пряников, да орехов, да водки штоф, на все — слышь?
Иван. Ладно, тотчас.
Михайло. Вот вам и жены боюсь… видели? А мало, — еще купим… Все гуляй сегодня на меня — слышь! Захочу, всю выставку куплю — вот как у нас!
Дмитрий. Что больно, Мишуха, расходился? Откуда экие деньги у тебя?…
Михайло. Есть у нас; заработки хороши!
Иван. На, вот купил. (Подает большой платок с пряниками и орехами.) В плат-то не уклалось, так вот полну шляпу насыпали. (Наклоняет голову.) Снимай, да не просыпли.
Михайло. Ну, вот, девушки кушайте, не жалейте.
Дмитрий. Ну, девки, запевайте же, да нас припустите, коли не противен. Бывало, хаживали по кругу, себя не срамили.
Михайло. Ну-ка, ну-ка, Митюха, и сам деле пройдись. А мы, ребята, сядем-ка на зеленый на лужок, под ракитов под кусток. Сядем, да выпьем. Гуляй все в мою голову, за всех отвечаю! Митюха, выпей спервоначала, а тут и поди. (Наливает стакан вина, Дмитрий пьет.)
(Составляется хоровод, запевают песню. Дмитрий с одной из девушек идет по кругу.)
Пошел молодец на гулянье,
На великое, на стоянье.
Ой люди, люли, на стоянье.
Мир вам, девушки, на гулянье,
Мир вам, красные, на стоянье.
Ой люли, люли, на стоянье.
Нет ли охотничка разгуляться,
Со мной молодцом побороться?
Ой люли, люли, побороться.
Одна девушка всех резвее,
Она молодца поборола.
Ой люли, люли, поборола.
Что при всем-то ли при народе
При большом-то ли хороводе.
Ой люли, люли, хороводе.
Черну шляпицу долой сшибла,
Опоясочку изорвала.
Ой люли, люли, изорвала.
С рук перчаточки поскидала,
Она синь кафтан в грязь топтала.
Ой люли, люли, в грязь топтала.
Пошел молодец, сам заплакал:
Ах ты, матушка, мать родная!
Ой люли, люли, мать родная!
На что на горе породила,
На что хорошо нарядила?
Ой люли, люли, нарядила?
На гуляньице отпустила?
Меня девушка пристыдила.
Ой люли, люли, пристыдила.
Как при всем-то ли при народе,
При большом-то ли хороводе
Ой люли, люли, хороводе.
Михайло. Стой-ка, девки! Эх-ма, Митюха! Хорошо вы ходите. Посмотри-ка нас. Ну-ка, «Дунай ли мой, Дунай», да уж с тобой, Феклуха, больше ни с кем не хочу.
Как из улицы в конец
Шел удалый молодец.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Шибко, громко, просвистал,
В терем голос подавал.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович Дунай.
Чтобы слышала мила,
Не дремала б, не спала.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Не дремала б, не спала,
Дорога гостя ждала.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Дорога гостя ждала
Ваню беленького, дружка миленького.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Как звали молодца,
Почитали удальца.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Как во пир пировать,
Во беседушку сидеть.
Дунай ли мой, Дунай.
Сын Иванович, Дунай.
Во беседушку сидеть
С красным девушкам.
Дунай ли мой, Дунай.
Сын Иванович, Дунай.
Посадили молодца на скамеечку,
На скамеечку, против вдовушки.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Молодец вдове челом,
С молодца шляпа долой.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Покатилась черна шляпа
Ко вдовушкиным ногам.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Ко черным башмакам,
Ко немецким чулкам.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Уж ты, вдовушка, подай,
Голубушка, подними.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Не раба, сударь, твоя,
Я работать на тебя.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Работушку работать,
Черну шляпу поднимать.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Черну шляпу поднимать,
На русы кудри вздевать.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Не радушен, не весел,
Сам заплакал, да пошел.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай,
Не спасибо те вдова
Не скрасила молодца.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Не скрасила, взвеселила,
Не возрадовала.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Как звали молодца,
Почитали удальца.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Во пир пировать,
Во беседушку сидеть.
Дунай ли мой, Дунай;
Сын Иванович, Дунай.
Посадили молодца на скамеечку,
На скамеечку, против девушки.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Молодец девке челом,
С молодца шляпа долой.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Покатилась черна шляпа
Ко девушкиным ногам.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Ко черным башмакам,
Ко немецким чулкам.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Уж ты, девушка, подай,
Красавица, подними.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай,
Я раба, сударь, твоя,
Я работать на тебя.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай
Работушку работать,
Черну шляпу поднимать.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Черну шляпу поднимать,
На русы кудри вздевать.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
И радушен, и весел,
Сам защелкал, да пошел.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай,
Ах, спасибо те, девица,
Что скрасила молодца.
Дунай ли мой, Дунай,
Сын Иванович, Дунай.
Что скрасила, взвеселила
И возрадовала.
Татьяна (подбегая к Михайлу). Что ты делаешь, бесстыжий человек? Пристало ли тебе эк ломаться-то, да паясничать, женин ты муж?
Голоса. Что, Мишанка? А? попался? Что? Вот она задаст тебе трезвона!
Михайло. Жена, Танюха, стой!
Татьяна. Да что Танюха? Бесстыжие твои глаза! Ну, место ли тебе с девками, деткам ты отец?
Голоса. Ага, Мишанка, ага, попался!
Михайло. Жена ты мне? Не жена! Пошла прочь… ну, не смей говорить! Цыц! Я хозяин, все в моих руках — знаешь? Одно слово… хочу гулять и гуляю.
Татьяна. Да гуляй, кто тебе мешает? Да знай свое место, а нечего тебе около девок ластиться.
Михайло. Коли ты, значит, одно слово… ну, значит, конец! Слышь?.. Все в моих руках, все… Значит, хочу с девушками дело иметь.
Татьяна (хныкая). Разбойник, срамник ты этакой!.. Что тебе жена-то на смех, что ли, далась?..
Михайло. Пошла ты прочь! Надокучила ты мне…
Татьяна (всхлипывая). Ятебе надокучила?.. Погоди ж ты, срамота этакая… Я отца сюда приведу! Не смеяться тебе надо мной…
Михайло. Поди, поди! Без тебя здесь много, только хуже-то нет…
Татьяна (с гневом). Тьфу ты, провались ты… Не подходи же ко мне. (Со слезами уходит.)
Одна из девушек. Что ты это, Мишуха, на что жену-то обидел?
Михайло. Ана то, что вот она гриб-мухомор, а здесь есть маков цвет. (Заигрывает с девушкой.)
Девушка (со смехом). Ну-ка, отстань… пострел! (к прочим девушкам.) Экой, ведь, мужик веселый. Сердца-то на него нет, право…
Михайло. Авот, девки, Серега со скрипкой с барского двора пришел. Вот теперь так веселости пойдут еще пуще… Эх, важно, весело!.. Трогай, белоногой, копай, вороной! Эй, Серега! Сюда ступай, сюда!
Сергей (выходит, наигрывая на скрипке и подпевая в тон). Здравствуй, девки, здравствуй, красны, здравствуй, белые лебедки! Здравствуй, парни-лихачи, удалые молодцы! (Переставая играть.) Меня ли вам надо? (Общий смех.)
Михайло. Тебя, тебя! На-ка выпей, да смахай нам веселую. (Идет к штофу с водкой и обращается к Дмитрию) Что у нас, каково веселье-то, Митюха, а?
Дмитрий. Ух, только знай гуляй!
Сергей (опять подыгрывая, напевает). Что вам песню, али сказку, али к сказке прибаутку? — все возможно, лишь скажите, да покрепче поднесите! Вы покрепче поднесите, мою душу усладите! Как душа-то у меня, вся по горло голодна.
Михайло (поднося стакан). На-ка вот, прохладися.
Сергей (делая гримасу). Горько, чай, нескусно?
Михайло. Аты попробуй.
Сергей (выпивши). Ничего, живет! Половину не потрафил, не донес, расплескалось; надо доправить. (Подставляет стакан.)
Михайло (наливая). Можно и доправить.
Сергей (выпив). Ой, горько! Девки, цалуй! Услади мою душу! кто хочет?.. (Общий смех.) Али всем хочется? Всякой завидно. (Бросается к девушкам; они с визгом бегут все прочь от него.) А! Обрадовались, да прочь бежать! Ну, пой! (Начинает наигрывать песню: «Вдоль по улице молодец идет» и проч. Ему подтягивают. Михайло идет плясать.)
Парень из толпы. Ребята, управительша с сыном приехала.
Сергей (переставая играть). Она у нас не кусается, а больно зубаста. (Скрывается в толпе. Пение прекращается.)
Михайло. Что, Серега, испугался? А нам чего бояться-то? Не наша управительша, да и рода-то небольшого, такого же благородного, что и мы-то, еще хуже маненько, лакейского.
Дмитрий. А это с ней барин-то молодой, кто такой?
Михайло. Это, братец, не барин, а только по-барски ведет себя, да одежу барскую носит. Это барской камардин — к отцу, чу, в гости съехал… Вот мы сейчас с ним знакомство сведем.
Прасковья Федоровна (в платье и шали ярких цветов, в чепчике и с зонтиком). Ну, что тебе, мой друг, захотелось в эту компанию? Здесь все мужики, да бабы. Аони мне и то надоели.
Леонид Константинович (в черном фраке, серой шляпе с большими полями, в жилете и панталонах весьма пестрых). По крайности, маман, пройдемся, посмотрим. Здесь вот есть девушки хорошенькие!..
Прасковья Федоровна (важно раскланиваясь). Здравствуйте, девушки! (Крестьянки молча кланяются.)
Леонид Константинович (немного приподнимая шляпу). Здравствуйте, девушки! (Оставляет мать и подходит к толпе девушек.) Что ж вы, девушки, ничего не говорите? Ах, какие вы миленькие!
Прасковья Федоровна. Лединька, куда ж ты? Что тебе за охота! (Подходит к сыну.) Девки, что ж вы не поете?
Леонид Константинович. Спойте что-нибудь, девушки, пожалуйста, для меня.
Одна из девушек. Пели уж мы. Будет.
Леонид Константинович. Ну, для меня спойте еще.
Другая девушка. Что нам для тебя-то петь! Мы для себя поем, а не для кого.
Прасковья Федоровна. Ах, пойдем, мой друг! Что это? Прилично ли тебе…
Леонид Константинович. Отчего же вы не хотите для меня-то спеть? Что ж я вам не нравлюсь, что ли? Я, кажется, не похож вот на ваших сермяжников… Посмотрите-ка на меня попристальнее… (девушки взглядывают на него исподлобья, отворачиваются и смеются.)
Прасковья Федоровна. Ну, захотел ты от них понятия какого-нибудь! Они, я думаю, этого и понять не могут, что на тебе надето.
Леонид Константинович. Девушки, а вот не хочет ли кто из вас курить?.. Вот посмотрите-ка сюда! (Вынимает из кармана портсигар, раскрывает, достает из него папироску, спичку и закуривает.) Что? Видали ли вы эти штучки? А?.. Да что вы не говорите со мной? Чего ж вы боитесь?
Одна из девушек. Чего бояться-то? Ты, чай, не пугало. (Смеется, за нею многие другие.)
Прасковья Федоровна. Ах, Лединька! Пойдем, пожалуйста. Мне здесь ужасно противно быть.
Леонид Константинович. Постойте, маман; вот какая это вострушка! Плутовочка, должно быть… И милашка какая! Ишь ты… (Хочет взять девушку за подбородок.)
Девушка. Ну-ка, ты и взаправду! Туда же с рукам лезет! Языком болтай, а рукам воли не давай.
Леонид Константинович. Ата-та-та! Какова! Вот не ждал этакой рыси!
Прасковья Федоровна. Ах, Ледя, ты себя конфузишь. С кем ты связался!.. Я уйду…
Леонид Константинович. Да подите, кто вас держит… Вот я ее за это поцалую.
Девушка. Поди-ка, сунься! Так и полетишь вверх хвостом-то своим.
Прасковья Федоровна. Ах, Лединька, охота же тебе слушать этакие невежества!..
Михайло (подходя). Что ты, братец, к девкам привязался?.. Поди лучше в нашу канпанию.
Прасковья Федоровна (с важностью). Это что еще такое?
Леонид Константинович (сурово). Что тебе надо? С кем ты говоришь?
Михайло. Да с тобой я говорю; а мне ничего не надо; а я хотел тебя попотчевать, — значит, поднести.
Прасковья Федоровна (с упреком сыну). Вот видишь, в какое ты поставил себя положение!..
Леонид Константинович. Послушай ты, любезный, если ты хотел говорить со мной, так мне и господа самые лучшие говорят вы, а не ты, потому я всегда при барине, всегда вместе с ним… Живу в разных столицах и городах; а ты вот простой мужик-вахлак, нигде не бывал, дальше своей деревни ничего не видал.
Михайло. Что ж такое? Ведь, я тебя… вашу… честь не обидеть хотел, а тебя же попотчевать, потому у нас теперь гулящее время — вот что… Я из ласки только из одной…
Леонид Константинович. Ну, хорошо. Ты меня хотел попотчевать? Чем же бы ты меня стал потчевать? Водки я не пью…
Михайло. Ну, так пивом али медом, — чем хочешь, все могу предоставить, чего бы только душа ни захотела… У меня, брат, кошель-то не скоро протрясешь. Хоть на двадцать целковых тебе угощенье предоставлю!
Леонид Константинович. Ну, хорошо. Я ничего не пью, кроме мадеры и хереса. (Самодовольно озирается.)
Михайло. Это белого, что ли? Изволь!.. Али мускатели? и мускатель есть — изволь.
Леонид Константинович. Вот видишь ты какой дурак: не понимаешь даже, не слыхивал, какие я и вина-то пью…
Михайло. Ну, так что, что я не слыхал?… Ты мне только скажи: какого тебе, то есть, значит, душа желает напитку… Я тебе вот что: сто целковых могу с тобой прогулять, только не брезгуй, значит, нашим знакомством.
Прасковья Федоровна. Скажите, пожалуйста!
Леонид Константинович. Ну, изволь; я тебе сделаю удовольствие. Покупай же белого.
Михайло. Вот это дело! Я, ведь, какой человек: я могу тысячу, так тысячу… Я такой человек… Пойдем…
Прасковья Федоровна. Послушай, Ледя, это ужасно! Неужели ты пойдешь с этим мужиком?
Леонид Константинович. Что ж такое, если он считает это для себя счастьем?
Михайло. Я, брат, не счастием… А я тебя так накачу, что ты будешь мне другом… вот что…
Прасковья Федоровна. Так что ж? Ты меня оставишь одну?…
Леонид Константинович. Так поезжайте домой…
Прасковья Федоровна. Это ни на что не похоже!… (Уходит.)
Михайло (ведет Леонида Константиновича направо под дерево). Садись вот, садись сюда, под березку, в нашу канпанию… Я тебе сейчас мускатели принесу… А пока выпей нашего-то простого-то — а? выпей, брат.
Леонид Константинович. Да пожалуй, пожалуй… только для тебя… Да принеси, брат, закуски… Эй!…
Михайло. Ладно. Сейчас. (Идет и встречается с Алексеем.)
Алексей. Брательник, поди домой…
Михайло. Нет, стой. Подь скорей к отцу, да скажи ему, чтоб прислал сейчас десять целковых, сейчас, неотменно — слышь?
Алексей. Полно, брательник; батюшка сердитый, бранится. Сюда хотел за тобой идти. Жена-то, Танюха-то, ревет… Подь, голубчик; а?
Михайло. Ты меня знаешь, али нет? Понял ты, что все в моих руках — а? Одно слово…
Алексей. Да полно же… Пойдем домой… Пра, батюшка прибьет…
Михайло. Меня?… меня?… Стой… Эй, ребята, девки, смотри. Вот Алеха-то, дурак-от — а?… у-у! вот он!… (Смех и крики: «Алеха, Алеха, подь сюда!»)
Михайло (толкая брата). Подь, подь к ним. Дурень и есть…
Алексей (сердито и смотря исподлобья). Ну… что вам?… Ну, дурак… ну!… так что вам?… Что смеетесь?… (Хочет идти. Ему загораживают дорогу и кричат: «У-у, Алеха, у-у!…» Алексей сквозь слезы.) Ну, что я вам?… Пусти… Ну, что я вам? … Эка … Бог с вами!… (Пробивается сквозь толпу и уходит, сопровождаемый смехом.)
Михайло (возвращаясь к Леониду Константиновичу со штофом и узлом). Вот те сладкой водки, а вот белого, а вот закуска, а то есть мускатель еще… Вот погоди, сейчас пойду к отцу, возьму еще денег, а то все вышли.
Дмитрий. Да что у те, Мишуха, клад, что ли, что больно широко забираешь?…
Михайло. Клад?… Нету-тка… А вот что: я у батьки-то в отдел прошусь, а он не пускает, да чтоб я больно-то не приставал, так денег вволю дает… Ведь он только жмется, а то у него денег вволю — у! сколько!…
Леонид Константинович. Ты, брат, кажется, только хвастаешь, что у тебя денег-то много, а у тебя совсем нет ничего… Эх ты!…
Михайло. Уменя?… Постой! Ты мне скажи, хошь ты со мной знакомство вести?
Леонид Константинович. Да еще теперь не из чего нашему брату с тобой знакомство-то вести. Мы ведем знакомство с людьми богатыми, а ты…
Михайло. Да ты знашь ли, сколько у меня денег-то?…
Степан Федоров (подходя к сыну при последних словах). Мишанка…
Михайло. А, батька!… Вот тотчас. (Встает и отводит Степана Федорова в сторону.) Давай двадцать целковых…
Степан Федоров. Что ты делаешь, безумная голова?
Михайло. Давай денег!…
Степан Федоров. Яте уведу домой, да запру в чулан на месяц…
Михайло. Меня?… А хошь, я сейчас все расскажу?
Степан Федоров. Да что ты кричишь-то?…
Михайло. Давай десять целковых!
Степан Федоров. Да побойся хошь ты Бога-то…
Михайло. Мои деньги заглыздил, да еще стращает!
Степан Федоров. Да не ори ты, не ори!…
Михайло. Давай денег!… Ты смотри, с кем я знакомство веду. Давай денег!… скорей…
Степан Федоров. Ах ты, пропади совсем! Н\а вот… О-ох!
Михайло. Мало; давай еще!…
Степан Федоров. Сгинь ты совсем! (Выкидывает ему деньги.)
Михайло (возвращается к Леониду Константиновичу). Вот деньги! (Показывает.) А мало, — еще будет. Гуляй теперь, ребята!
Леонид Константинович. А что в карты-то умеешь играть?…
Михайло. Нет, не умею, а в орлянку, коли хошь, давай…
Леонид Константинович. Неприлично бы мне, да ну, давай…
Михайло. Кто хочет? Ставь кон… (Пьет вино.)
Степан Федоров. Пропадет он совсем… Да хошь поскорее бы… (Машет рукой.) Всю душу вытянул.
Леонид Константинович. Моя решетка. Рубль.
Михайло. Мой орел.
Леонид Константинович. Выиграл.
Михайло (пьет). Пять рублев. Решетка…
Действие третье.
правитьСтепан Федоров (выкладывая на счетах, качает головой). Разорит, совсем разорит, мошенник! Уложит он меня прежде времени. Слыхано ли дело, чуть не пятьсот рублей прогулял в три месяца? Высушит он меня, совсем высушит! А что ты с ним станешь делать, с разбойником?
Маремьяна. Отдай, отец, эти деньги, отдай их, батюшка, кому следованно, прошу я тебя…
Степан Федоров. Ну, ты еще! Кому я их отдам?
Маремьяна. Да Алешунка говорит, наверно, говорит, эти денежки Кузьма Федотыч потерял…
Степан Федоров (сердито). Отстань ты мне, не говори не дело… Коли бы Кузьма Федотыч экое место обронил, неужто бы он искать не стал? Все пустяк. И не говори мне про это…
Маремьяна. Ну, так отдай их в суд. Там найдут чьи…
Степан Федоров. В суд! Еще кто ни на есть чужой найдется, да скажет, что его, да моей корыстью поживится… станет жить да пировать, а я смотри да, вместо приволья, нужду терпи. Може, это клад нам Бог подал на наше счастье, а мы возьми да отдай, ровно и не надо…
Маремьяна. Ох, пропадай он совсем, этот клад! На погибель он нашу нам достался… Да, на погибель. Смотри-ка, что у нас в дому-то, что за сумятица пошла. Эк ли мы прежь того жили, без этого клада? Ох, искушенье нам это Божеское, а не счастье… Правда, добрые люди говорят, что клад достается не от Бога, а от дьявола: его вражеское против наших душ наущение… И руки-то жгут, говорят, эти денежки, и мы живы сгорим… Вот только того и жду…
Степан Федоров. Полно, дура! И впрямь баба! Кабы мы ночью, да из земли вырыли, а то середь бела дня нашли. Знамо дело, что кто ни на есть обронил… да не ищет, так, значить, не надо… И никакой нам от этого нет погибели, а вся беда от одного Мишки, пропади он совсем!…
Маремьяна. Ну-ка, так вот, не дьявольское ли то наущение? Что с парнем сделалось? Таков ли он был? Смотри-ка: по целым неделям дома не живет, да все пьет…
Степан Федоров. Пусть его пьет: обопьется, скорей меня развяжет…
Маремьяна. Ну-ка, что ты! Про кого ты, про свое ли родимое детище такие речи говоришь?… Ну-ка, не враг ли твоим языком водит?…
Степан Федоров. Заговоришь!… Нет, уж измаялся я с ним… Я ему добра хотел, я его хотел устроить, как лучше не надо… Отец я ему али нет?… А он супротивничать стал, из моей воли вышел, своей головой стал жить, да и меня хочет в свои руки забрать… Так нет еще, без моего родительского благословения недалеко уйдет… Хочет гибнуть, — и гибни… Пошел против отца, значит, окаянный человек: и на земле ему места не будет… Сушит он меня, так сам прежде меня высохнет, — обопьется, либо что ни на есть над собой сделает… Не надо мне его, гинь он по своей доброй воле…
Маремьяна. Батюшка, батюшка, Федорыч! Господь с тобой! Помолись ты Господу-то: обуял тебя враг, обуял…
Степан Федоров. Не обуял! А никто не смей в моем доме супротив меня говорить… Я один хозяин, один голова. Я их поил, кормил, одевал; я его вырастил, а он грубить со мной вздумал, да не то, что он, а и жену свою научил, и та мне проходу не дает, баба… Так нет, я в обиду не дамся; я им отец, старик; у меня волос седой, на плечах шестой десяток сидит… Сам в себе я от него отрекся, в своей душе… Молитву о нем забыл творить, — вот он до чего меня довел…
Маремьяна. Так неужто тебе не жалко его? Своя, ведь, чай, кровь-то родная?…
Степан Федоров. Так не жалко, что ли, и есть… А то и досадно: я може, ночи не сплю, да думаю, как бы его на путь наставить, а от него что вижу? Ровно лютый зверь какой на меня смотрит, а я ему что, — какое худо сделал?
Маремьяна. А все это, батюшка, от твоих денег, все от них… и Мишанка наш гибнет… Кабы их не было, на что бы он стал пить? Да кабы не он их нашел, неужто бы он смелости взял что-нибудь говорить против своего отца родного? Все от них, от этих денег окаянных… Развяжись ты с ними: жили мы без них, хошь небогато, да в радости, а теперя, с ними, что за жисть наша стала!
Степан Федоров. Ито иной раз подумаешь, что лучше, кабы их и не было… Да куда их денешь? Не бросить же зря… А в суд представить… Как я их представлю, коли не все? Около тысячи уже извели…
Маремьяна. Около тысячи? Эко место! А что в дому прибыло?… Так, видно, они, проклятые, все прахом и выдут, только Мишанку-то погубят, да наши все души во тьму кромешную приготовят… Ох, прогневался ты, Господи, на нас грешных!…
Степан Федоров. Иесть, надо бы с ними развязаться… (В раздумье.) А сколько бы добра-то можно сделать для себя с экими деньгами, кабы дело-то умно повести… Чего бы, чего… Ах, Мишанка, Мишанка! Супротив себя идет, против своего счастья…
Татьяна (входя к Маремьяне). Где у те заперт чай-то да сахар?
Маремьяна. На что тебе?
Татьяна. Ну, на что? Самовар наставила, чай хочу пить…
Маремьяна. Ах ты, бабочка, бабочка! Все у тебя в голове-то чаи, да сахары, да наряды… А то бы подумала, где вот муж-от, который день пропадает!
Татьяна. Аот кого пропадает? кто виноват? Все вы. Ограбили, грабители этакие, так поневоле гуляет, с горя…
Степан Федоров. Кто тебя ограбил, дура? Что городишь?
Татьяна. Кто ограбил? Ты — вот кто!
Степан Федоров. Я?… А кто его выпоил, да выкормил? кто вас обоих кормил до сей поры? а?
Татьяна. Эка еще что выдумал! Отдай деньги-то, так мы, пожалуй, тебе заплатим за прокорм-то…
Степан Федоров. Ты со мной считаться вздумала… со мной?… А то позабыла, что я тебя чуть не нищую за Мишанку-то взял? Видала ли дома-то ячной колоб, не то, что пшеничного пирога?…
Татьяна. Нечего меня нищей-то корить. Сам вор, сына родного обобрал — вот что!…
Степан Федоров (с гневом). Вор? Да как ты смеешь говорить-то мне этак? Да кому ты говоришь-то? Свекор ли я тебе, али нет? Старику ли ты говоришь, али своей сестре, бабе, а? (Бьет по столу кулаком.) Да что я вам, на поруганье, что ли, я вам дался и сам деле? Да кто смеет против меня говорить в моем доме? Вон из моего дома и с мужем-то, чтоб духу вашего здесь не было, вон! И благословенья вам моего нет…
Татьяна. Да уйдем и без него, только деньги-то отдай.
Степан Федоров. Деньги отдай? Нет, я их скорее сожгу, в воду брошу, нечем вам отдать, коли вы так против меня пошли.
Татьяна. Так ведь и суд на тебя найдем. Что больно раскудахтался? Сожжешь! Не сожжешь, скаред этакой!…
Маремьяна. Полно, девка! Что ты и сам деле? Старик, ведь, чай, отец тебе называется.
Татьяна. Отец! По-отцовски и делает! Старик! Хорош старик!
Степан Федоров (с бешенством). Вон, Вон! (Толкает ее.)
Татьяна. Да что ты, мучитель, убить, что ли, ты меня хочешь? Погоди, вот Мишуха приедет! Он тебе даст драться!
Степан Федоров. Мишуха… мне… он над мной волю берет, больше меня хочет быть. (Со стиснутыми зубами и сжатыми кулаками.) Баба!… я тебя в сам деле убью, своими руками убью…
Татьяна. Только от тебя…
Степан Федоров. Молчи! Чтоб духу твоего не слыхал, а то худо будет! Я над собой не волен… (Замахиваясь на нее.) Только слово одно скажи… (Татьяна начинает громко всхлипывать.)
Маремьяна (с испугом). Батюшка, Федорыч, что ты!… ну, что ты!…
Степан Федоров. Не говори, никто теперь со мной не говори! Что-о? Я сам себе не властен? Надо мной сын большой… Да что я? Али уж из ума вышел совсем? али уж у меня руки опустились, ноги не ходят? Нет еще, стой! Я вас сокращу… я в доме один, я… моя воля! Умру, тогда командуйте, а теперь нет… Никто у меня моей воли не снимет… (Входит Алексей.)
Алексей (вбегая впопыхах). Батюшка! а батюшка!…
Степан Федоров. Ну, что еще?
Алексей. Деньги-то, ведь, наверняка, Кузьма Федотыч обронил…
Степан Федоров. Пошел ты! Будет тебе городить!…
Алексей. Батюшка, наверняка… Сейчас сказывал…
Степан Федоров (бледнея, поспешно). Кто сказывал?
Алексей. ААндрюха, старостин сын.
Степан Федоров (бледнея еще более). Аон почем знает?…
Алексей. Аон в город седока вез…
Степан Федоров. Ну?…
Алексей. Ну, они и разбаялись…
Степан Федоров (с возрастающим волнением). Ну?…
Алексей. Ну, седок-от и говорит, что вот, говорит, по этой дороге, наш, говорит, брат, купец, ехал недавно, да пятьдесят, чу, тысяч обронил.
Степан Федоров. Так, может, не Кузьма Федотыч?
Алексей. Кузьма Федотыч, как же! Андрюха-то и спросил, какой же, мол, такой, этот купец, а седок-от и говорит, что Кузьма-то Федотыч. Андрюха-то и говорит: оченно, мол, мы знаем его…
Степан Федоров (в сильном смущении). Ане знает он, где потерял-то? Ничего Андрюха-то не говорил?…
Алексей. То-то не знает… Да уж я очень обрадовался, как вздумал, что мы-то нашли, что мы де сейчас ему отдадим…
Степан Федоров (перебивая его, с скрытым гневом и беспокойством). Аты сказал, что мы нашли-то?…
Алексей. Нет, я сказать-то не сказал. Ты не велел… А уж больно обрадовался, да скорее бежать к тебе…
Маремьяна. Ну, вот, слава те, Господи! Теперь знаем чьи…
Алексей. Батюшка, теперь, чай, тотчас пошлешь их…
Степан Федоров (с досадой). Молчи, не твое дело…
Маремьяна. Ну, как не послать? Неужто Кузьмы Федотыча деньги затаим? Добрый старик!… да, добрый! Как можно его денежками попользоваться?
Степан Федоров (После глубокой думы и скрываемой внутренней борьбы, к Татьяне) Что, супротивники? Что, ослушники? Что? Вы теперя станете мне супротивничать, как я деньги-то отошлю?… Что? Станете вы мне грубить, да из моей воли выходить?
Татьяна. Так что? Отошли. Кузьма Федотыч Мишухе награду даст. Он деньги-то нашел, не ты…
Степан Федоров. А! так ты думаешь: Кузьма Федотыч такой человек, что он отдаст деньги Мишанке, мимо меня? Нет! А вот я хотел вам добро сделать, да устроить вас, как быть следует людей, а теперь, за ваше непокорство, я ничего вам не дам; как работники будете у меня жить… на хлеб, да на воду… Я выжму из вас денежки… А сколько вы мне скорби-то, да муки-то, да поношенья-то принесли, так я вам век этого не забуду, век вы мне этого не заслужите… (Хочет идти.) Пошла сейчас, принимайся за работу! Будет уж тебе, погуляла! (Уходит.)
Татьяна (садится на кровать). Вот тебе и денежки наши!… (Всхлипывая.) Вот тебе и наше богачество!… Экой отец, экой родитель! Не отец — ворог своим детям!
Маремьяна. Полно-ко, дура! Ты бы радовалась, да Богу молилась, что Господь освобождает от экого зла… от настоящего зла… от беды неминучей. Не будет этих денег вражеских, — и муж к тебе воротится, а останутся они, — и он совсем сгинет, мужа-то потеряешь… Вот я тебе, мать, говорю…
Татьяна. Да, мать! Хороши вы родители… матушка с батюшкой, хороши! И награду-то, говорит, себе возьму, — вот он каков!…
Алексей. Он не обидит, батюшка; только его слушай…
Татьяна. Пошел ты, дурень!… Не отсох у тебя язык-от. Прибежал, да сказывает… Как умное что сказать, так нет, а тут прибежал, ровно с цепи, да рассказывает тоже, точно его спрашивали…
Алексей. Так не сказать, что ли?…
Татьяна. Даст тебе Мишуха-то, погоди, дай срок!… (Всхлипывая.) Вот тебе и денежки!… Вот тебе и салоп!… Вот тебе и купчиха!
Маремьяна. Полно-ка ты, дура и есть. Захотела салопа… И в шубе ходим, не хуже тебя на свете живем!…
Михайло (входя с шумом). Кто тут есть? Ступайте вон! Ко мне гость приехал… дорогой гость!… Эй, ты, жена, убогая, грей самовар!
Татьяна. Что орешь-то? Что орешь-то? Где пропадал эко место?…
Михайло. Где пропадал? Так неужто я около тебя стану сидеть?… Нет, я лучше тебя десять найду… (Хохочет.)
Маремьяна. Что ты? Что ты?
Михайло. А что? Так неужто мне с экой дрянью водиться?… Нет, у меня приятель есть: он мне таких подыскал… Милашки! Маданы — вот как называются!
Татьяна (завывая). Горькая моя доля!… Злодей ты этакой! Разбойник! Губитель злой!…
Михайло. Ну, что еще? Пошла вон! Выть стала!…
Маремьяна. Да что ты и взаправду? Что ты? Видно, уж у тебя тут-то помутилось?… (Показывает на голову.) Что еще за поняву надел? (Алексей хохочет.)
Михайло. Понява? Ах, ты! (К Алексею.) Чему хохочешь? Не видывал? Это штука хранцузская… пятьдесят рублей заплатил и то только по-приятельски уступил дружок, а она два ста стоит — вот какая штука!… важная!… дорогого стоит… (Алексей хохочет.) Чему зубы-то скалишь? Еще и весь по-хранцузски оденусь, вот тогда ты и смотри на меня: барин буду настоящий… Это мне все дружок предоставит…
Алексей (со смехом). Да, французский барин.
Маремьяна. Да еще своруешь что, али смошенничаешь с дружком-то со своим… с экоим…
Михайло. Погоди, он сейчас придет. Вот вы и смотри, каки у меня дружки… А мы все с ним в городе были, так там у нас знать-то какая была, самая самолучшая: все из приказного звания, из благородного… А вот эту штуку видали ли? А? (Показывает бутылку.) Знаете ли, какое вино-то? А? (Хохочет.) То-то, не знаете!… Вино иностранное: ром яманской называется, с чаем пьют!… По два целковых бутылка… клопом пахнет… вот кака штука!… вот мы какое винцо-то пьем: не всякой и скус-то в нем знает… Вот мы каковы! А все отчего? Оттого, что капитал свой имеем. Где батька-то? Мне еще сто рублёв надобно: в городе загулял…
Татьяна. Да, поди, даст он тебе сто рублёв, разбойнику экому…
Алексей. Да уж он, брательник, деньги-то к Кузьме Федотычу хочет отослать…
Михайло. Как к Кузьме Федотычу?…
Алексей. Да как же? Деньги-то он обронил. Мне Андрюха наверняка сказал…
Михайло. Так кто ему даст? Деньги мои… Я нашел…
Татьяна. Да еще говорит: отошлю, да что и награды-то даст Кузьма Федотыч, все себе возьму, а тебе вот и гроша не достанется. Поди, гуляй!
Михайло (с азартом). Так коли отдавать, так я сам отдам, себе и награду возьму… Я нашел — никто не смеет…
Маремьяна. Полно ты, полно, дитятко, Мишанка! Подумай. Вот уж с деньгами-то до чего догулял, от жены стал отрекаться?… Как тебе деньги в руки дать? Ты совсем сгинешь. Лучше проси-ка у отца прощенья, да отдайся на его волю. Он лучше для тебя сделает, для твоей же пользы, нечем ты сам…
Михайло (с бешенством). Как? Чтоб я из-за своего добра да стал кланяться, да покоряться?… У меня своя голова, свои деньги, своя и воля… знать никого не хочу… Будет уж! Пожил я под началом; сам собой хочу жить… Надо мной вон и приятели смеются, что я до тридцати лет не своей головой живу…
Алексей (лукаво). Пожил и своей головой целых три месяца… Новые наряды завел, да ни разу рожи не перекрестил…
Михайло. Как ты смеешь со мной говорить, дурацкая шабала?… Это ты сказал, что деньги Кузьмы Федотыча? А?.. Тебя спрашивали?… (Бросается на него.)
Маремьяна (преграждая ему дорогу). Что ты, озорник, буянишь? Драться, что ли, хочешь?…
Михайло (кричит). Пусти… Я его прибью… (Входит Леонид Константинович.)
Леонид Константинович (входя). А, хорошенько их!… (Хохочет.)
Михайло (увидя его). А, здорово, дружок… (Обращаясь к прочим, указывает на Леонида Константиновича.) Вот, смотри, с каким народом дружбу веду… А вы меня учить вздумали!… Пошли все вон! Вам здесь не место с нами быть.
Маремьяна. Что ты и мать родную гонишь?
Татьяна. Уж что ему мать? И жены не надо с экими дружками…
Леонид Константинович. Так это, брат, твоя жена? Хороша! (Хохочет.)
Татьяна. Что ты зубы-то скалишь, разбойник? Видно, ты его эким фокусам-то учишь… Тьфу вам! Уйти от вас! (Уходит.)
Маремьяна. Экой бесстыжий: в чужой дом пришел, да уж и зубы скалит, ничего не видя!
Алексей. Эких бы в шею…
Михайло. Да что вы и сам деле? Пошли вон!… Он мой дружок.
Леонид Константинович (Михайлу). Ивидно, брат, что ты мужик и вся твоя родня мужицкая, дурацкая, — не знают обращения, как принять гостя.
Маремьяна. Знаем мы, как принимать-то дорогих гостей, да не эких… А ты равно нехристь какой, ностранец какой ненашенский…
Леонид Константинович. Ах, дура невоспитанная! Думает, что обиду мне сделала или оконфузила… Ты бы посмотрела на настоящих-то иностранцев, так позавидовала бы, что я на них похож, а твои дети экие вот неотески. (Указывает на Алексея.)
Алексей. Ну, коли все ностранцы таковские, как ты, так зависти, парень, немного: и сам-то кургузый, да и совести нет… (Хохочет.)
Леонид Константинович (Михайлу). Да где, брат, ты этакой политике учился гостей принимать?… А еще, не без чего, таких гостей, как я, в гости зовешь!…
Михайло. Подите же вон, а не то честью прогоню, коли не знаете обращения…
Алексей. Эких бы гостей не то что звать, а по шеям надо гонять. (Идет к дверям.)
Михайло. Алеха!.. (Бросается к нему.)
Леонид Константинович (останавливая Михаила). Погоди! (Алексею.) Я вот знаю, что ты дурак, а ты знаешь ли, с кем говоришь — а? Дурак!
Алексей. Как не знать: холуй ты немецкий — вот кто! Подем, матушка…
Маремьяна. Погоди, я вот отцу скажу, что ты мать родную из свово дома выгнал. Пусть он тебя путем поучит… Эких друзей-приятелей завел хороших! (Хочет идти.)
Леонид Константинович. Улепетывайте-ка, улепетывайте!…
Алексей (Леониду Константиновичу). Я бы вот те показал, как вашу братью по шеям проводят, кабы не старшой брат с тобой связался… Да вот погоди, батюшка тебе покажет дорогу! (Уходит вместе с Маремьяной.)
Леонид Константинович. Что ж, брат, отец-от буянить, что ли, будет?… Я, ведь, спуску не дам…
Михайло. Никто не смеет тебя тронуть — мой гость.
Леонид Константинович. Ну, уж, брат, семейка! В каком невежестве живете… Мужики, мужики и есть! А еще в гости зовешь этаких людей… Мы, брат, к этакому обхождению не привыкли… Мы, брат, привыкли быть на тонком обращении, да на политике… Коли к тебе гость пришел, так ты хорошее угощение приготовляй, а не то, что этакой конфуз…
Михайло (сидит у стола, опершись на него локтями и опустив на руки голову). Угощение у нас приготовлено… А что делать, коли в этакой оказии застал?… Во всякой семье бывает… не без того…
Леонид Константинович. Ах ты, ты! И видно, что у тебя нет понятий-то. Ничего ты не видал, ничего не знаешь! А ты спроси, как в наших местах бывает, кто понимает политику-то хорошую… Чтобы у тебя там в доме ни было, а коли гость приходит к тебе, сейчас все старайся скрыть, да показать, что ты живешь в полном утешении, — и никто тебе слова не смеет сказать…
Михайло. Эх, показал бы я тебе все, да… ну! (Машет рукой.)
Леонид Константинович (насмешливо). Да что?… Вот у тебя бутылка на столе стоит, а и стакана-то не поставлено из чего пить-то?…
Михайло. Вон там, в шкапу, есть стаканы-то. Возьми сам…
Леонид Константинович. Вот тебе! Сам гость и за стаканом-то иди… (хохочет.) И подать-то порядком не умеете, не знаете, что все на подносах подается… Эх вы, сиволапые, право!… (Встает, идет к шкафу и вынимает стакан.) Зачем вы на свете-то живете — понять я этого не могу… (Возвращаясь к столу, осматривает комнату с насмешливой улыбкой.) Вот какая великолепная комната! Как вы в этакой гадости живете-то… Пусть бы не на что было выстроить хорошенький домик, а то хвастает, что тысячи есть…
Михайло (бьет кулаком по столу). Какие у меня тысячи!… Ничего у меня нет, ничего!… Нищий я, хуже нищего!… На том хоть рубаха своя, а на мне и та чужая!… Ох, лучше бы, кажется…
Леонид Константинович (насмешливо). Что так вдруг?… Подай же штопор-то… Надо, чай, откупорить бутылку-то… Али и штопора-то нет?…
Михайло. Какой тебе к черту штопор?… (Схватывает бутылку и о стол отбивает у нее горлышко.) Вот ее как!…
Леонид Константинович. Да, это с форсом! Только вина-то много расплескал, а, ведь, поставил-то не больно много, всего-то одну бутылочку… (Наливает стакан.) Что ж ты? Где ж твои тысячи-то? А?…
Михайло. Где? Слушай: друг ты мне, али нет?
Леонид Константинович. Авот, брат, что я тебе скажу. Коли ты будешь перенимать во всех понятиях, да подражать с моих слов, что я тебе говорю, да коли у тебя есть что за душой, чтоб с нашим братом знакомство иметь, — так я тебе друг, а с голью, да с нищим… мы не такие, брат, люди, знакомство вести… Я потому тебя только и обласкал, что вижу добрый парень, можешь иметь понятие, коли тебя научить уму (пьет)
Михайло (пьет вслед за ним). Так научи ты меня! Ты всего много видал, по разным городам ездил, все знаешь…
Леонид Константинович. Да ну, говори… (Пьет.) Что такое?
Михайло (пьет). Вот какое дело…
Леонид Константинович. Да вели же самовар-от поставить… Что мы так-то… Хоть бы пунштик выпить…
Михайло. Погоди ты… дай ты мне тебе все сказать… ты не знаешь, какое это дело… Еще помешают…
Леонид Константинович. Да ну, ну…
Михайло. Ты думаешь, у меня какие деньги? Я ведь их нашел…
Леонид Константинович. Нашел?
Михайло. Да; да сколько денег-то?… Куча… Бумажки, да все сотельными…
Леонид Константинович. Где ж они у тебя?
Михайло. То-то и дело, что не у меня, а у батьки: он у меня их отнял… Да теперь хозяин нашелся, так хочет отдать.
Леонид Константинович. Так ты по всему, братец, закону третью часть получишь…
Михайло. Как же! Не получишь… Ты думаешь, отец-от отдаст мне их, что ли? И в друго-то время не отдал бы, а теперь и подавно, потому сердит, что вот я пил, да гулял, да против него грубил…
Леонид Константинович. Да может ли он у тебя отнять, коли это твоя полная собственность?
Михайло. Так что ты с ним сделаешь?…
Леонид Константинович. Ах, ты, глупый ты человек!… Так неужели он на то тебе дан, чтобы тебя обирать, да на твоей спине ездить и твоими руками жар загребать? Да ты слушай. Что ты мне дашь, коли я тебя научу, да еще помогу, как все это дело сделать и денежки свои все целиком получить…
Михайло. Что? Тысячу дам… Две дам.
Леонид Константинович. Две? Нет, мало… А хочешь десять, так так…
Михайло. Жертвую! Говори.
Леонид Константинович. Да что торговаться!… Я для тебя все сделаю, всему научу, только ты, как получишь деньги, поедем вместе со мной. Я тебя туда повезу, то покажу, чего ты от роду не видал… да без меня никогда и не увидишь… потому весь ты во всем мужик, и приличия нет в тебе никакого… Вот что, бывал ли ты в столицах, видал ли ты, как там живут?… Ведь ничего не знаешь… Да и где тебе знать!… А вот я тебе расскажу, что это там за жизнь такая. Дома там все каменные, да какие? Каких тебе и во сне не снилось. Иной этажей в десять вытянулся…
Михайло. В десять?
Леонид Константинович. Да, и больше бывает… Улица иная верст на шесть одна тянется… Да вот видал ты вашу ярманку, сколько народа на ней бывает?
Михайло. Ну, да как не видать. Ярманка большая, народу много бывает…
Леонид Константинович. Ну, так там кажный день по улицам в десять раз народу-то больше ходит… Да какой народ-то! Не то, что вот ваш брат, мужик сиволапый, в кафтане, а народ все нарядный, богатый, все в пальтах да в шляпах. Там не то, что купец, а и ваш брат, мужик, попадет, да поумнее, так постыдится в своем зипуне показаться, потому совестно, неприлично, а старается, как никак бы, на иностранную ногу встать, заграничную… чтоб настоящим быть человеком, а не то, что каким русаком неотёсанным… Потому, коли ты прилично одет, тебе во всякое место дорога открыта, куда угодно… Приезжай ты вот как есть теперь в трактир, тебя не пустят в благородную комнату, а я вот так прямо пойду, и половой мне служит все равно, что какому барину, только бы деньги были… еще ваше сиятельство назовет…
Михайло. Ну, брат, ты, Ленид Константиныч, полно!
Леонид Константинович. Да я сколько раз в собрании с барышнями танцевал… Подойдешь: пермете!… И пойдет сейчас… Да что тебе это рассказывать, ты этого не поймешь… Ты знаешь ли, что такое театр-то?
Михайло. Это вот киатр, что комедии приставляют? Знаю!
Леонид Константинович. Ах ты… киатр… знаю, говорит… Ишь ты, у тебя язык-то точно из осины вырублен… Где тебе знать!…
Михайло (несколько обидясь). Так что? Точно знаю… У нас в городе есть… Я был…
Леонид Константинович. Эх ты! У вас в городе!.. Разве этакие бывают настоящие театры?.. В столице теперь народу-то тысяч десять в театре-то усядется, — вот он какой! Да светло ли на небе солнце?.. Так там зажгут, такая сделана лампа, впятеро солнца-то светлее, да и больше его впятеро…
Михайло. Больше?… Мне, дружок, один седок сказывал, вез я его, что солнце-то, чу, всей-то земли нашей больше…
Леонид Константинович (хохочет громко и продолжительно). Вам, дуракам сиволапым, пожалуй, что хочешь скажи, вы всему поверите… Эк брякнул: солнце земли больше… Ха, ха, ха!… Ты вот не бывал дальше своего города, так и думаешь, что земля-то вся с капустный кочень, а как бы ты побывал, как я, в разных-то городах, так и увидел, велика ли земля-то, — глупый ты человек! Вот бы этак в какой ученой компании брякнул… (Хохочет.) А ты лучше меня слушай, вот что я тебе скажу, что в театре-то бывает… Там есть этакое представление… балет называется, вот так штука. Выходят штук пятьдесят мамзелей этаких, красавицы такие, что… ну уж… не то, что твоя жена… и всё, братец, как есть… (Подмигивает глазом.)
Михайло. Как?
Леонид Константинович. Ну как?… Как есть… тебе говорят, в своем виде…
Михайло. Перед народ-от? Ну, уж это ты врешь, не поверю. На смех меня пустить хочешь…
Леонид Константинович. Ну, вот! Всю правду тебе говорю…
Михайло. Где же у них совесть-то, стыд-от?… (Пьет.) Что же они делают-то?
Леонид Константинович. Танцы разные танцуют… Да как танцуют-то?… Не то, что вот ваши бабье русские, дуры: ходят да из-под ручки смотрят… А все встали на одну ножку, да так и стоят… А после начнут ручками делать, да к себе манить… так, так бы другой раз к ним и соскочил сверху-то.
Михайло (почесываясь). Соскочил бы и есть! Надо быть, шибко хорошо… Эх посмотрел бы… кажется, и не вышел бы… Эко что… и сам деле… (Хохочет.) Пра, важно, как подумаешь! Не ушел бы от них ни за что…
Леонид Константинович. Что, брат, видно, разобрала охота посмотреть?
Михайло. У-у!… А, ведь, вот ты, что значит… ведь, прежде, как этак раздумаешься, ведь ничего этого и в голову не приходило, а думаешь: чем мне не жисть, да коли бы денег-то побольше, так завел бы себе постоялый двор, да и жил бы паном… растил бы деток… да рядил жену… да ел сладко… чего, мол, больше?… А оно вон штука-то какая выходит, вот что еще есть на свете… А про жену-то думал, что и на свете-то ее лучше нет, право!…
Леонид Константинович. Ха, ха, ха! Ну, уж нечего сказать, хороша!… Да этаким-то там и показываться-то не велено. Там, которая, то есть хуже-то всех, так красавица против твоей-то жены… Тебе, этакому молодцу, и водиться-то с этакой дрянью стыдно.
Михайло. Что, друг, делать-то?… Уж в законе, так должон водиться…
Леонид Константинович. Должён?… Вот глупость-то что значит… Уехал от нее — да и вся недолга… Неужто ты из-за нее и не должен так жить, как другие люди живут, да всем насладиться?…
Михайло. А что и есть?… Убежал бы, кажись, от нее. Больно она мне что-то не по душе стала. Вот об этих днях особливо, как примется ругаться, али ревет, так ах, кажется бы… Эх, кажись, кабы деньги, всего бы этого насмотрелся, всякое бы себе удовольствие получил, да таких бы лошадей там себе накупил, что земля бы подо мной дрожала… Просто, неси вихорь-атаман… разнеси ты мои косточки!…
Леонид Константинович. Так хочешь, все это тебе покажу, всякое удовольствие доставлю, только достань у отца деньги, как научу, — отдай мне половину да и поедем вместе…
Михайло. Все сделаю, только научи, как их достать; а он, смотри, коли сказал, завтра же их и повезет к тому купцу…
Леонид Константинович. Да где у отца деньги-то?
Михайло. Где? Завсегда на себе носит…
Леонид Константинович. Ну, ты отвечай мне, твои ли деньги?
Михайло. Известно, мои… (Пьет.) Что ж? Точно деньги мои. Я нашел.
Леонид Константинович. Ну, так коли он у тебя твои деньги отнял, можешь ты их назад у него взять?
Михайло. Известно, могу…
Леонид Константинович. Ну, так вот и дело все. Подстережем его вместе, да и отнимем деньги…
Михайло. Так что и есть… Отнимем…
Леонид Константинович. Отнимем, да и покатим сейчас по разным столицам… Бороду ты сбреешь, волосы обстрижешь, оденешься, как следует, по-нашему, — никто тебя и не узнает… А уж я тебе все покажу, все… увидишь такие чудеса, каких и во сне тебе не снилось… Только уж надо тотчас ехать, как деньги получим; а жену-то надо бросить.
Михайло. Жену?.. а детки как же?
Леонид Константинович. Детки у отца останутся… Так неужели тут о детях думать, коли там такие удовольствия получишь… коли человеком сделаешься?
Михайло. Ну, пропадай они совсем… Проживут и без меня; а я, по крайности, уж так гульну, что небу жарко будет… Ух, как я разгуляюсь-то! Беда! Всяких чудес насмотрюсь, всякой радостью нарадуюсь, что ни на есть на свете, все произойду… Эх, кажется бы, только до денег добраться… А это насчет мадан разных хранцузских… ничего не жаль, только, чтоб ласки оказывали… Вот только, как бы нам денежки-то подтибрить…
Леонид Константинович. Да где отец-то твой спит по ночам?..
Михайло. Да больше все вот здесь…
Леонид Константинович. Так чего лучше?.. А запирается?
Михайло. Как, чай, не запираться… Всегда на крюку…
Леонид Константинович. Так отломи скорей крюк… (Входит Алексей.)
Алексей (поспешно входя к Михайлу). Где у те Савраска-то?.. Его, ведь, нет в санях-то…
Михайло. Знаю, что нет…
Алексей. Так где же он у тебя?
Михайло. А тебе что за дело?.. Ты что пришел еще?
Алексей. Да, как что? Батюшка увидал, что Савраски-то нет, спрашивает, где?..
Михайло. Где?.. А сказать тебе где?.. Продал — вот и все…
Алексей (с испугом и огорчением). Продал? Савраску-то продал?..
Михайло. Да, продал… Захотел, так и продал… Тебя, что ли, стану спрашивать, дурака?..
Алексей. Так что ты? да как же ты?.. Савраску-то… этакую лошадь, что во всей деревне нет такой… (Почти со слезами.) Разбойник ты этакой… бездомник!.. Как у тебя руки-то поднялись… Разорить, что ли, ты нас хочешь? По миру пустить?.. Нищими сделать?.. Бесстыжий человек?..
Михайло. Да, что ты, мразь этакая, как ты смеешь со мной говорить-то? Это он меня учит, меня попрекает, дурацкая рожа! А кто меня таких денег лишил? Да я тебя в три погибели согну, на сем месте весь сок из тебя выжму…
Алексей. Ничего ты мне не смеешь сделать. Не за что… А вот я давеча матушку отвел, чтоб она не жалобилась батюшке на тебя, что ты ее выгнал-то… А уж теперь пойду, скажу про Савраску. Пусть он тебя поколотит хорошенько… Этакую лошадь…
Михайло. Да что ты меня стращаешь-то? Боюсь я кого, что ли?
Алексей. Побойся хоть Бога-то?.. Али этот выжига (Указывает на Леонида Константиновича.) так навострил тебя…
Михайло. Так ты еще глотку разеваешь! Погоди же, я тебя!.. (Хочет броситься на него.) Я вас всех передушу…
Леонид Константинович (удерживая его). Полно! Ну, стоит ли он того? Дурак…
Михайло. Нет, пусти, я его задушу… всех задушу… Один останусь, да стану пировать…
Алексей. Господи, помилуй!.. Брательник, ты с ума сошел… Помолись Господу… (Хочет к нему подойти.) Брательник, брательник!..
Михайло. Прочь!.. Убью!.. (Удерживаемый Леонидом Константиновичем, схватывает бутылку и кидает ею в Алексея. Бутылка летит мимо)
Алексей (машет рукой). Совсем ты пропал!.. Господи, помилуй!.. (Уходит.)
Леонид Константинович. Зачем ты буянишь-то?.. Ну, тебя возьмут, да свяжут…
Михайло. Меня?.. Меня?.. кто меня свяжет? Сам дьявол со мной не совладает: всех передушу…
Леонид Константинович. Да зачем ты кричишь-то?.. Теперь не надо и виду подавать, а то все дело пропадет… И денег своих не увидишь. Уж сегодня покорись, чтоб отвод сделать… пойми ты меня…
Михайло. Понял, понял…
Леонид Константинович. Вот лучше крюк-от сломи поскорее, пока кто не вошел… Мне не отломить…
Михайло. Крюк? (Подходит к дверям.) А вот его как… (Отламывает крючок у дверей.) Видел? А, ведь, железный… На пятерых один пойду, пикнуть не дам.
Степан Федоров (входя). Куда, ты, мошенник, Савраску-то девал?
Михайло. Продал.
Степан Федоров. Продал?.. Как же ты смел продать? Как смел сделать этакое дело?
Михайло. Так смел…
Степан Федоров. Да знаешь ли, супротивник, что я с тобой за это сделаю?
Михайло. Что?
Степан Федоров (удерживая свою горячность). Ну, Мишанка, покаешься ты, да будет поздно…
Михайло. Ничего я не боюсь, не покайся ты после…
Степан Федоров. Кому ты продал-то? За что? Зачем?
Михайло. Зачем? А затем, что в городе расплатиться нечем было — вот зачем. Что ты думаешь. Боюсь я кого-нибудь, что ли?
Степан Федоров. Вон из моего дома! Вон!..
Михайло. Подай деньги! (Леонид Константинович дергает его за рукав.)
Степан Федоров. Деньги?.. Нет, ты поди по миру посбирай… Тогда придешь, поклонишься…
Михайло. Стара штука! (Леонид Константинович толкает его.)
Степан Федоров. Так поди же ты вон сейчас!.. (К Леониду Константиновичу.) И ты поди… Ты его, что ли, этим мошенничествам научил?..
Леонид Константинович. Ты что ж, братец, говоришь невежества, не зная человека?..
Степан Федоров. Знаю я тебя! Пошел, пошел!..
Леонид Константинович. Разумеется, братец, уйду, от одного твоего невежества… Сам после придешь прощения просить.
Михайло. Батька, отдай деньги!
Степан Федоров. Вон! Оба вон!
Михайло Ну, смотри, батька!..
Леонид Константинович (толкая его потихоньку). Не говори ничего… Пойдем…
Михайло. Подем, Ленид Костентиныч… (Степану Федорову.) Ты меня выгнал — помни это… А кланяться я к тебе не приду.
Леонид Константинович. Полно, братец; как тебе не стыдно!.. Он тебе отец, не чужой… Ты должен оказать ему полное уважение… (Степану Федорову.) Видишь, братец, чему учу я твоего сына, а ты меня обругал. Вот ваше невежество мужицкое… Я старался, как бы его просветить, да человеком сделать…
Степан Федоров. Ну, ладно, ладно! Знаю я вас, рассказчиков… Так вот возьми его с собой, да и корми его и учи, коли ты такой человек…
Леонид Константинович. Да мы, брат, имеем состояние, чтобы не то, что одного твоего сына, а всю вашу семью прокормить… (Михайлу.) Пойдем… Ему самому будет стыдно от его невежества.
Михайло. Подем и есть… Да уж и не жди меня.
Степан Федоров. Подите, подите… проходимцы экие! (Михайло и Леонид Константинович уходят.)
Степан Федоров (смотря вслед им). Ну, Мишанка, пошел ты против меня! Выжму же я из тебя соком все, что от тебя на себе перенес… Ох, злодей, расшевелил ты мое сердце. (Бьет по столу кулаком.) Разобью я тебя, неверный сын, вдребезги!
Действие четвертое.
правитьСтепан Федоров (входит с зажженной свечей в руках и ставит ее на стол). Да! Я вас проучу!.. Против меня пошли, думали на шею сесть… Я вам покажу себя! Ты у меня с женой-то, да с ребятишками посбираешь месяца с два, походишь по миру… Ох, разбойник! Надсадил он мою душу! Век свой я экой срамоты не видал, а теперь, под старость лет, детки из послушанья хотят выйти… Али уж я из ума совсем выжил? Нет еще, постой, я с вами управлюсь… управлюсь! (Колотит по столу кулаком.) Я большой в доме, я хозяин, пока жив… все в моих руках!
Маремьяна (подходит к Степану Федорову). Отец! Ну, что же ты ее гонишь из дому на ночь глядя?.. Куда она денется с малыми ребятишками?
Степан Федоров. Вон, вон! Знать ничего не хочу! Вон! Она против меня грубила, так пусть узнает меня, каков я есть. (Обращаясь к Татьяне.) Вон!
Татьяна (хныкая). Да куда же я пойду в этакую темь, да в этакую стужу с ребятишками?
Степан Федоров. Амне что? Куда хочешь, поди, — дорога широкая. Ты меня отцом не считала, так и нечего от меня ждать. Поживи-ка, пошляйся по чужим домам, так и узнаешь, каков чужой-то хлеб.
Татьяна. Так что и сам деле, обидчик ты этакой! Плевать тебе! Не проживу, что ли, без тебя?.. Да к кому я теперь сунусь в полночь? Кто меня пустит? Дай хошь ночь-то переночевать.
Степан Федоров. А! Так ты еще на мою хлеб-соль плюешь! Вон же сейчас! Хоть середи поля замерзни, яд этакой, мне тебя не жаль… Вон!..
Маремьяна. Полно, отец, что ты?.. Господи, помилуй!.. Внучата, чай… грех, ведь, да, грех!
Степан Федоров. Молчать… не говори! Убирайтесь все отсюда… А ты вон, чтоб духу твоего не было!..
Татьяна (хныкая и с сердцем). Так что за напасть и сам деле? К мужу ходила, тот пьянствует с управительским сыном, слышать ничего не хочет. Говорю, что отец гонит из дома, так только обругал, да вытолкал: «Убирайся, говорит, не жена ты мне… издыхайте, говорит, все… один я останусь, — просторней жить будет.» Да что за напасть такая, пра, напасть!.. Пойду к старосте, жалобиться стану, на всех на вас, на обидчиков этаких… Мучители злые… Проклятой народец!..
Степан Федоров. Еще ты ругаться стала?.. Вон, зелье!..
Маремьяна. Э, девка! эко сердце-то у тебя! Чем бы тебе поклониться отцу-то земно, да попросить… Ты… ну-ка что!.. Экой язык-от у тебя сердитый!.. уж скажу, что сердитый…
Татьяна. Что вам кланяться-то?.. Что кланяйся, что нет, — все едино… губители! (Хнычет.)
Степан Федоров (с бешенством). Убирайся же ты, пока я не спровадил тебя по-свойски!..
Татьяна. Уйду… Вот назло тебе заморожу внучат-то. Пусть на твоей душе грех будет… Тьфу тебе, старый хрыч… Экая я только горькая на свете родилась, постылая! (Громко рыдает и уходит.)
Маремьяна. Ну, что же ты, батька?.. Ну, что? Пожалей ее, грешницу…
Степан Федоров. Поди ты, убирайся! Не мучьте меня. И то у меня на душеньке-то ровно камень лежит… не до вас… Поди отсюда… Я спать лягу.
Маремьяна. Ну, как ты хошь, а я греха не возьму на душу, ребятишек не пущу из избы ночью… Как хошь… А тобой бес обуял. (Уходит.)
Степан Федоров (один). Бес обуял! Обуяет бес с вами! Немного радости-то вижу на старости лет. Выкормил деток, обзавелся семейкой на свою голову… Нечего сказать! В радости живу… Да погоди, погоди… Теперь меня зло взяло… злом и жить стану, а себя в обиду не дам.
Алексей. Батюшка, а батюшка!
Степан Федоров. Ну, что тебе?
Алексей. Танюха-то реветь.
Степан Федоров. Ну, так что, что ревет?
Алексей. А ты ее не трогай, не обижай. (Кланяется ему в ноги.) Не гони ее… Ну, что? Грех один… Она в том не причинна…
Степан Федоров. Нет, она больше мужа виновата. Кабы она умела его остановить, а не поджигала, так и он бы лучше был… А то она его только поджигала…
Алексей. Да уж ты ее не трожь, хоть на ночь-то… Ну, что? Ревет…
Степан Федоров. А завтра, чтоб ее чуть свет в доме не было… Пусть и на глаза мне не показывается. Подь спать…
Алексей. Так как же, батюшка, коли завтра поедешь, так, чай, лошадей надо изготовить? На которой поедешь?
Степан Федоров. Куда поедешь?
Алексей. А насчет денег-то… Кузьме-то Федотычу отдать… Али посылать будешь? Чай, в город, что ли, поедешь, али куда?..
Степан Федоров (в раздумье). Да, ладно!.. Ну, хорошо!.. Ступай…
Алексей. Чай Стригунчика, да Пшеньку? Али на одном Стригунчике съездишь?
Степан Федоров. Ну, ладно… хорошо… на Стригунчике…
Алексей. Батюшка, да коли в город поедешь, так как бы Савраску-то воротить… смерть жалко!..
Степан Федоров. Где ты его найдешь? Почем знаешь, куда он его, окаянный, продал… Ох, Мишанка!..
Алексей. Экой лошади, кажись, нам не нажить… Эка лошадь-то была, ровно человек, — все понимала. Ну, уж брательник!.. Ох! (Глубоко вздыхает.)
Степан Федоров. Не говори ты мне, не напоминай о нем… окаянном…
Алексей. Похлопочи там как, радельщик… Больно жалко!.. Ну уж! (Машет рукой и уходит.)
Степан Федоров (один, сидит в раздумье у стола). Ах ты, Алешунка, Алешунка! Хлопочешь ты, чтоб деньги отдал поскорее… Дурашлив ты, глуп, так и не смыслишь… и не жалко тебе… Кабы тебе да ума побольше, славный был бы парень… а то нет, не то… Вот Мишанка… Ох, злодей!.. Вся была моя надежа на него… в него жил… Против меня пошел… против меня… Ничего не дам! Пусть же все мое добро Алехе-дураку достанется, а уж не тебе… А какой парень-то… на всякую руку… И умен, и шустер, и сноровлив… Ты у меня теперь век этого не заслужишь, что ты с моим сердцем сделал… кажись бы, из своих рук… (Со злобой сжимает кулаки.) А думал, что весь в меня будет; думал, никогда из моей воли не выйдет; думал, что в последний раз на него взгляну, да он мне и глаза закроет… А теперь нет надежи: сгиб совсем… Что он с сердцем-то с моим сделал?.. Видеть я его не могу. Противен он мне… злость такая берет, как подумаю только о нем, супостате… (Опускает голову на руки.) А, може, дело старуха говорит, что все это от денег проклятых… От них и есть… от них… Как они завелись в доме, так все и пошло… Вот они здесь… (Бьет себя по груди.) Всякий час их с собой ношу… Кажись, душу-то они мне жгут. Чужие, ведь, они!.. Да чьим я добром-то владею, чье добро-то затаил?.. человека-то какого?.. Ничто он мне зло сделал, Кузьма Федотыч?.. Человек-от какой… окроме ласки, да доброго слова, ничего от него не видал… И как попали ко мне они, эти деньги, ровно кто мне сказал, али шепнул в ухо-то, что его деньги… так тоска, да совесть и обуяла… А отдать жалко… жалко отдать… Нет, надо воротить их… Проклятые они в моих руках, проклятые… (Вынимает из-за пазухи бумажник, развертывает и начинает доставать оттуда деньги, которые раскладывает по столу.) Вот они… вот… Клад это… в огонь они оборотятся… и меня сожгут… и семью всю выжгут… и дом сожгут… И все мы прахом будем… (Встает и смотрит на деньги блестящими глазами.) А сколько их-то, сколько!.. (Опять смотрит и начинает хохотать насильственно.) А бабьи-то сказки, а бабья-то глупость… (Берет в руку пачку ассигнаций.) Вот не жгут… Четыре месяца на груди носил, а не сожгли… А еще от них же тепло было, хорошо таково, как подумаешь, сколько-де денег-то у меня… Да, мои он, мои… никто их у меня не отнимет… Нет, да и все тут… Узнали; суд наедет… Я их в землю зарою… Нет, не нашли… А там и забыли о них, — и мои… А Мишанка? Что мне Мишанка?.. Я… я вас всех обману, всех… Я поеду завтра… скажу, что поехал деньги отсылать, а сам не пошлю… Да, они у меня останутся, у меня, мои будут… Еще никто не знает, что я их нашел… что они у меня… (Хохочет.) Погоди, я вас всех проведу… Проведу… (Собирает деньги и укладывает в бумажник.) Мои будете, мои… Вот вас сколько!.. (Кладет бумажник за пазуху.) Никто их у меня не отнимет… Ах, весело с вами, хорошо!.. Теперь спать… Утро вечера мудренее (гасит свечу и приготовляет себе постель на лежанке.) А двери-то и позабыл запереть. (Подходит к дверям и ощупью ищет крючка.) Где он тут?.. Что за притча?.. Ну, тебя… руки дрожат, никак не найду и крючка-то… Ну, да никто не войдет… (Ложится на лежанку.) А ну, как люди узнают, что у меня эти деньги, а Кузьма Федотыч приедет… Ну, как они узнают?.. Эх жарко!.. а по телу, ровно озноб какой… (Переходит на лавку, налево от зрителей и ложится на нее.) А и узнает, и приедет: нет — да и все тут… А Мишанка скажет? Ох, анафема!.. кто ему поверит?.. Сопьется до тех пор… Кем он докажет?.. (В сонном бреду.) Пятьдесят тысяч!.. Все мои!.. Денег-то сколько!.. Дом большой, ровно чаша полная… Почет от людей… Мишанка, не сын ты мне… чужой… супротивник!.. А все для него… не надо… пропадай… О-ох!.. (Засыпает.)
(Сцена несколько минут остается пустою, потом тихо входят: Леонид Константинович с топором в руке и Михайло, бледный, растрепанный, и останавливаются у задней стены.)
Леонид Константинович (шепотом) Спит.
Михайло (Дрожа всем телом). Тише… молчи… ворочается…
Леонид Константинович, Где он спит-то…
Михайло. Не знаю… Погоди… Страшно… Я уйду… Отец он…
Леонид Константинович. Баба!.. На лежанке, что ли, он спит-то?..
Михайло. Не знаю…
Леонид Константинович (подходит к лежанке и ощупывает ее). Тут нет… Видно, на лавке…
Михайло. Погоди… стой…
Леонид Константинович. Что погоди?
Михайло (дрожа). Страшно!.. отец!..
Леонид Константинович. Так зачем же ты пришел-то сюда? Баба… кислятина! А деньги-то?.. А жизнь-то хорошая… а мамзели-то… (Степан Федоров всхрапывает и поворачивается на другой бок. Михайло вздрагивает и остается неподвижным на одном месте. Леонид Константинович, после непродолжительного молчания.) Ничего… спит… Крепко… (Делает несколько шагов к Степану Федорову.)
Михайло. Нет, нет… погоди (Удерживает Леонида Константиновича.)
Леонид Константинович. Да что годить-то?.. Пусти, дурак… (Порывается из рук Михайла.)
Михайло (удерживая его). А Бог-от?.. отец, ведь!.. Ой, нет, нет!..
Леонид Константинович. Чего ты ждешь? Чтоб нас схватили, что ли? Какой он тебе отец?.. Он тебя с голоду уморит… по миру пустит… Околеешь на большой дороге… Он тебе не отец… Он вор! твой ворог!.. Один раз, — а там веселье, да гулянье…
Степан Федоров (бредит). Мишанка… не сын ты мне, ворог… пропадай совсем… не надо мне тебя…
Леонид Константинович. Слышишь?
Михайло (Опускает руку Леонида Константиновича, но когда тот делает несколько шагов к лавке, на которой спит отец, опять вдруг останавливает его.) Нету, не дам!.. Отец!..
Леонид Константинович (силясь вырваться у него). Ахвастал… баба!..
Алексей (вбегает с огнем). Что вы здесь делаете, мошенники?.. (Леонид Константинович роняет топор.)
Михайло (в страхе падает на колени). Не я, не я… Брат, брательник!..
Степан Федоров (вскакивая в испуге). Кто тут? Кто?
Леонид Константинович (хочет бежать).
Алексей (хватая его за ворот.) Стой!.. Не уйдешь!..
Михайло. Его, его!.. Держи его!.. Он, он!..
Степан Федоров. Да что такое? Батюшки, топор! Разбойники, воры, грабят, караул!..
Алексей. Батюшка, не кричи, не уйдет. Ворота заперты…
Михайло. Не я… Батюшка, родной, помилуй!.. Он… это он… меня сосмутил… Я его убью, задушу… (Бросается на Леонида Константиновича.)
Степан Федоров (схватывает Михайла). Так ты хотел на отца руку поднять, ты хотел… (С воплем). Разбойник!…
Михайло (бросаясь ему в ноги). Батюшка… грех попутал.. прости… заслужу…
Степан Федоров. Нет, врешь, разбойник!… Я тебя в суд представлю… тебя в ссылку сошлют…
Михайло. Так меня в суд… (в отчаянье схватывает топор и замахивается на себя). Прощай… Не жить же мне… (Степан Федоров схватывает Михайла за руку, чтобы отнять топор; Алексей оставляет Леонида Константиновича и бросается к брату помогать отцу. Леонид Константинович, пользуясь этим, хочет убежать, но в дверях сталкивается с Татьяной.)
Татьяна (хватая его за ворот). Врешь, вор… не отпущу!
Алексей (обезоруживая Михайла, к Татьяне). Держи его, Танюха!… Я вот его тотчас скручу.
Татьяна. Небось не пущу… сухопарый ведь!
Михайло (опустив голову и руки). Что же вы теперь будете со мной делать?… (Хватая себя за голову.) Сгиб…
Татьяна. Батюшки! Да это Мишанка!…
Алексей. Ничего, Танюха, не бойсь… Вот я тотчас только этого скручу… (Снимает с себя кушак и связывает руки Леониду Константиновичу.)
Степан Федоров (Михайлу с упреком). Что, разбойник? До чего ты себя довел?… На отца родного руки поднял!
Михайло. Так прихлопни ты меня поскорее! Что уж я за человек!…
Татьяна. Батюшки!… Что ты над своей головой сделал? Куда ты поспел?…
Михайло (в диком отчаянье). Так вяжите же меня. Что ж вы не вяжете?…
Маремьяна (входя). Батюшки!… Что наделалось?… За что вязать?…
Михайло (в том же мрачном отчаянье). Я, окаянный, на отца руки поднять хотел… за деньги, за деньги… деньги мне нужны!…
Маремьяна (присаживаясь на лавку, опускает голову на руки). Батюшки, отцы!… вот дожили… погибли!… Ой, сердечушко!… Ой, горе мое, родное детище!…
Татьяна (привывая, Михаилу). Ах, ты вор, злодей, губитель, своей душеньки решитель!… Погубил ты себя со своей семьей, и с женой, и с деткам малыим… Куда пойдет твоя головушка победная?… И на том свету не дадут тебе места детки малые…. своему отцу-губителю…
Михайло (рыдая, бросается отцу в ноги). Батюшка, коли хочешь ты меня казнить, казни из своих рук… Твой я сын… суди меня своим судом.
Степан Федоров. Сын?… Нет не сын… Какой мне сын — злой разбойник?… Нет, я тебя, голубчика, суду отдам… Мне не надо моей души губителя…
Алексей. Батюшка, послушай меня, дай мне речь сказать. Я все видел, как они забрались вон с тем мошенником к нам на двор, слышал, как он брательника подговаривал одним разом тебя прихлопнуть, да деньги взять… да бежать… За ними шел я по следу, как они сюда пошли… фонарь нарочно припасен был у меня, чтобы смотреть за ними. Все слышал я, как они здесь переговаривались. Брательник не хотел тебя убить… хотел опять уйти отселе…. весь дрожмя дрожал перед этаким делом… родителем тебя приговаривал… Как ты во сне чуть не клясть его стал, так и тут… он не дал тебя убить вот этому окаянному (указывает на Леонида Константиновича). Отец, говорит, он мой… И у меня-то душа надселась слушамши… Нет, батюшка, радельщик, сын он твой, прости ты его, помилуй!… (Кланяется в ноги отцу).
Михайло. Батюшка, прости!… грехи попутали… Все вон он… дьявол сомущал… да деньги, проклятые…
Маремьяна. Ах они, они… Говорила ли я тебе, отец: проклятые они… погубят наши все души…
Степан Федоров. Да… да!… Нет добра в чужой корысти… (Быстро вынимает из-за пазухи бумажник.) Вот они, вот… дьявольское это искушение! Мишанка, на моей душе также много грехов из-за этих денег… Прощу я тебя, коли вместе со мной эти деньги свезешь к Кузьме Федотычу, отдашь их, да и награды не возьмешь, что он будет давать…
Михайло. Батюшка, родной! не надо мне ничего! Пропадай они совсем!
Степан Федоров. Да будешь ты мне по-прежнему сыном послушливым, да покорливым, станешь жить, да работать и вина в рот брать не станешь… И то, что прогулял, заплачу за тебя, коли Кузьма Федотыч не простит…
Михайло. Радельщик, все буду делать, что прикажешь, только отыми от своего сердца злобу супротив меня…
Степан Федоров. Ну, слава тебе, Господи!… Легче на душе… Алёха, закладай скорее лошадей, чтоб и духу этих денег проклятых в моем доме не было.
Маремьяна. Ну, слава тебе, Отцу небесному! Старик, благослови Мишанку-то…
Алексей (кланяясь). Батюшка! Уж сними скорей, на радостях, всю вину его с его души…
Степан Федоров. Господь его простит… Помолитесь о моей-то душе. Сам не меньше его нагрешил с этими деньгами проклятыми…
Михайло. Батюшка! По конец жизни твой верный слуга буду!.. Матушка, радельница… Батюшка, брательник, ровно из аду вы меня вытащили!… (Бросается ко всем на шею.)
Татьяна (Михаилу). Батюшка, Мишанушка, родной муженек!… (Вешается к нему на шею.) И в отдел не пойдем… (Кланяется в ноги Степану Федорову). Прости ты и меня, нагрешницу…
Степан Федоров. Ну, Господь с тобой! (Весело.) О салопах-то позабудь…
Татьяна. Ну их, ни в жисть не надо!
Алексей (в слезах). Вот так весело! А что ж нам с этим хранцузом-то делать? (Все оборачиваются назад, но Леонид Константинович, за несколько минут перед тем оставленный без внимания, скрылся).
Алексей. Улизнул!… Да, ведь, ворота-то заперты, а руки-то я ему крепко скрутил — не уйдет.
Степан Федоров. Да ну его! Отпусти его на радостях…
Маремьяна. Да, отпустите, Бог с ним!
Алексей. Яему только, хранцузу кургузому, дорогу покажу, по-русскому, чтоб помнил.
Михайло. Атут, батюшка, поскорей и ехать… А Алешунка, брательник, всех нас умнее. Он мне дело говорил, что та только и жисть, коли родительской заповеди слушаешь, да из родительской воли не выходишь, да своим трудом живешь, а не чужим, — вот так и есть…
Алексей (машет рукой). Ну, ну, отстань! Ну, что!… Все прошло. Подем лучше лошадей закладывать…