Четырестрочия Вступительные к Грузинской поэме 12-го века «Носящий Барсову Шкуру»
Он, что создал свод небесный, он, что властию чудесной
Людям дух дал бестелесный, — этот мир нам дал в удел.
Мы владеем беспредельным, многоразным, в разном цельным,
Каждый царь наш, в лике дельном, лик Его средь царских дел.
Бог, создавший мир однажды, от тебя здесь облик каждый.
Дай мне жить любовной жаждой, ей упиться глубоко.
Дай мне, страстным устремленьем, вплоть до смерти жить томленьем,
Бремя сердца, с светлым пеньем, в мир иной снести легко.
Льва, что знает меч блестящий, щит и копий свист летящий, 10 Ту, чьи волосы — как чащи, чьи уста — рубин, Тамар, —
Этот лес кудрей агатный, и рубин тот ароматный,
Я хвалою многократной вознесу в сияньи чар.
Не вседневными хвалами, я кровавыми слезами,
Как молитвой в светлом храме, восхвалю в стихах её.
Янтарём пишу я чёрным, тростником черчу узорным.
Кто к хвалам прильнёт повторным, в сердце примет он копьё.
В том веление царицы, чтоб воспеть её ресницы,
Нежность губ, очей зарницы, и зубов жемчужный ряд.
Милый облик чернобровой. Наковальнею свинцовой 20 Камень твёрдый и суровый руки меткие дробят.
О, теперь слова мне нужны. Да пребудут в связи дружной.
Да звенит напев жемчужный. Встретит помощь Тариэль.
Мысль о нём — в словах заветных, вспоминательно приветных.
Трёх героев звездосветных воспоёт моя свирель.
Сядьте вы, что с колыбели тех же судеб волю зрели.
Вот запел я, Руставели, в сердце мне вошло копьё.
До сих пор был сказки связной тихий звук однообразный,
А теперь размер алмазный, песня, слушайте её.
Тот, кто любит, кто влюблённый, должен быть весь озарённый, 30 Юный, быстрый, умудрённый, должен ярко видеть сон,
Быть победным над врагами, знать, что выразить словами,
Тешить мысль, как мотыльками, — если ж нет, не любит он.
О, любить! любовь есть тайна, свет, что льнёт необычайно.
Неразгаданно, бескрайно светит свет того огня.
Не простое лишь хотенье, это — дымно, это — тленье,
Здесь есть тонкость различенья, — услыхав, пойми меня.
Кто упорен в чувстве жданном, он пребудет постоянным,
Неизменным, необманным, — гнёт разлуки примет он.
Примет гнев он, если надо, будет грусть ему отрада. 40 Тот, кто знал лишь сладость взгляда, ласки лишь, — не любит он.
Кто, горя сердечной кровью, льнул с тоскою к изголовью,
Назовёт ли он любовью эту лёгкую игру.
Льнуть к одной, сменять другою, это я зову игрою.
Если ж я люблю душою, — целый мир скорбей беру.
Только в том любовь достойна, что, любя тревожно, знойно,
Пряча боль, проходит стройно, уходя в безлюдье, в сон,
Лишь с собой забыться смеет, бьётся, плачет, пламенеет,
И царей он не робеет, но любви робеет он.
Связан пламенным законом, как в лесу идя зелёном, 50 Не предаст нескромным стоном имя милой для стыда.
И, бежа разоблаченья, примет с радостью мученья,
Всё для милой, хоть сожженье, в том восторг, а не беда.
Кто тому поверить может, что любимой имя вложит
В пересуды? Он тревожит — и её и с ней себя.
Раз ославишь, нет в том славы, лишь дыхание отравы.
Тот, кто сердцем нелукавый, бережёт любовь, любя.
Той, чей голос — звон свирели, нить свивая из кудели,
Песнь сложил я, Руставели, умирая от любви.
Мой недуг — неизлечимый. Разве только от любимой 60 Свет придёт неугасимый, — или, смерть, к себе зови.
Сказку Персов, их намёки, влил в Грузинские я строки.
Ценный жемчуг был в потоке. Красота глубин тиха.
Но во имя той прекрасной, перед кем я в пытке страстной,
Я жемчужин отсвет ясный сжал оправою стиха.
Взор, увидев свет однажды, преисполнен вечной жажды
С милой быть в минуте каждой. Я безумен. Я погас.
Тело всё опять — горенье. Кто поможет! Только пенье.
Троекратное хваленье — той, в которой всё — алмаз.
Что Судьба нам присудила, нам должно быть это мило. 70 Неизменно, что б ни было, любим мы родимый край.
У работника — работа, у бойца — война забота,
Если ж любишь, так без счёта верь любви, и в ней сгорай.
Петь напев четырестрочно, это — мудрость, знанье — точно.
Кто от Бога, — полномочно он поёт, перегорев.
В малословьи много скажет. Дух свой с слушателем свяжет.
Мысль всегда певца уважит. В мире властвует напев.
Как легко бежит свободный конь породы благородной,
Как мячом игрок природный попадает метко в цель,
Так поэт в поэме сложной ход направит бестревожный, 80 Ткани будто невозможной чётко выпрядет кудель.
Вдохновенный в самом трудном светит светом изумрудным.
Грянув словом многогудным, оправдает крепкий стих.
Слово Грузии могуче. Если сердце в ком певуче,
Блеск родится в тёмной туче, в лёте молний вырезных.
Кто когда-то сложит где-то две-три строчки, песня спета,
Всё же — пламенем поэта он ещё не проблеснул.
Две-три песни, он слагатель, но, когда такой даятель
Мнит, что вправду он создатель, он упрямый только мул.
И потом. Кто знает пенье, кто поймёт стихотворенье, 90 Но не ведает пронзенья, сердце жгущих, острых слов,
Тот ещё охотник малый, и в ловитвах не бывалый,
Он с стрелою запоздалой к крупной дичи не готов.
И ещё. Забавных песен в пирный час напев чудесен.
Круг сомкнётся, весел, тесен. Эти песни тешат нас.
Верно спетые при этом. Но лишь тот отмечен светом,
Назовётся тот поэтом, долгий кто пропел рассказ.
Знает счёт поэт усилью. Песен дар не бросит пылью.
И всему он изобилью быть велит усладой - ей,
Той, кого зовёт любовью, перед кем блеснёт он новью, 100 Кто, его владея кровью, петь ему велит звучней.
Только ей — его горенья. Пусть же слышат той хваленья,
В ком нашёл я прославленье, в ком удел блестящий мой.
Хоть жестока, как пантера, в ней вся жизнь моя и вера.
Это имя в ток размера я поздней внесу с хвалой.
О любви пою верховной — неземной и безгреховной.
Стих об этом полнословный трудно спеть, бегут слова.
Та любовь от доли тесной душу мчит в простор небесный.
Свет сверкает в ней безвестный, здесь лишь видимый едва.
Говорить об этом трудно. Даже мудрым многочудна 110 Та любовь. И здесь не скудно, — многощедро, — пой и пой.
Всё сказать о ней нет власти. Лишь скажу: Земные страсти
Подражают ей отчасти, зажигая отблеск свой.
По-арабски, кто влюблённый, тот безумный. Точно сонный,
Видит он невоплощённой уводящую мечту.
Тем желанна близость Бога. Но пространна та дорога.
Эти прямо, от порога, досягают красоту.
Я дивлюсь, зачем бесправно, то, что тайно, делать явно.
Мысль людская своенравна. Для чего любовь — стыдить?
Всякий срок здесь — слишком рано. День придёт, не тронь тумана. 120 О, любовь — сплошная рана. Рану — нужно ль бередить?
Если тот, кто любит, плачет, это только то и значит,
Что в себе он жало прячет. Любишь, — знай же тишину.
И среди людей, средь шума, об одной пусть будет дума,
Но красиво, не угрюмо, скрытно, всё люби одну.
Примечания
Текст произведения разбит на группы по 4 строчки, т.к. это говорится в названии + текст в оригинале также разбит по 4 строки. В сборнике текст дан без разбивки. (прим. редактора Викитеки)
К. Д. Бальмонт. Из Мировой Поэзии — Берлин: Изд. Слово, 1921. — С. 19—26.