Четверостишия (Руми; Корш)
| Четверостишия |
| Оригинал: персидский, опубл.: 1892. — Перевод опубл.: 1892. Источник: Омар Хайям в созвездии поэтов. Антология восточной лирики. СПб.: ООО «Издательский Дом „Кристалл“», 2001. az.lib.ru |
Не видя вас нигде, глаза полны слезами.
Воспоминая вас, душа полна тоской.
Вернется ль что-нибудь из прожитого нами?
Увы! Прошедшее придет ли в раз другой?
Признай высокое любви на нас влиянье.
Что есть плохого в ней, природы в том вина.
Ты похоти своей даешь любви названье…
От похоти дорога-то — длинна.
Что это, от чего приятно нам явленье?
Что это, без чего явленья смысл сокрыт?
Что средь явленья вдруг проглянет на мгновенье
Иль ярко мир иной в явленьи отразит?
О, друг, меж нашими сердцами есть дорога.
И сердцу моему всегда она ясна.
Она — что водный ток — без мути, без порога.
А в глади чистых вод виднеется луна.
Затем мы дню враги, что только лишь он сбудет,
Как паводок в русле, как ветр в дали степей,
Садимся мы, когда тот месяц нас пробудит,
И кубками звеним до солнечных лучей.
Храни в себе любовь, свой лучший клад и славу,
Умей найти того, кто б вечно был твоим.
Душою не зови души своей отраву —
Беги ее, хотя б разрыв был нестерпим!
Сказать без языка хочу тебе я слово,
Не подлежащее суду ничьих ушей.
Оно для твоего лишь слуха, не чужого,
Хоть будет сказано при множестве людей.
Прекраснейшего нет, чем Ты, на свете друга.
Нет дела лучшего, чем лик Твой созерцать.
В обоих мне мирах и друг Ты, и подруга.
На все, что мило нам, Твоя лежит печать.
Я песнь о ней сложил, но вознегодовала
Она на то, что ей пределом служит стих.
«Как мне тебя воспеть?» — Она мне отвечала:
«Стиху ли быть красот вместилищем моих?»
Цвети и веселись души весною вечной,
Чтоб радовал твоих поклонников твой вид!
Кто взглянет на тебя без радости сердечной;
Да будет обречен на мрак, печаль и стыд!
Как солнце твоего коснуться смело лика,
Иль ветер — до твоих дотронуться волос?
Ум, гордых тайн земных и тварей всех владыка,
Мутится, о Тебе поставив лишь вопрос.
Из сфер вокруг тебя я был бы рад хоть пыли —
В надежде, что она твоих касалась ног.
Обиды от тебя меня бы веселили —
Вниманья знак ко мне в них видеть я бы мог.
Тому, в ком сердца есть хоть доля небольшая,
Несносно без любви к тебе прожить свой век.
Но цепь твоих кудрей сплетенных разбирая,
Окажется глупцом и умный человек.
Дервиш, который речь ведет о тайнах неба,
Дарит нам в каждый миг блаженство без конца.
Тот не дервиш, кому просить не стыдно хлеба.
Дервиш есть тот, кто жизнь влагает нам в сердца.
В любви я верностью хочу быть обеспечен.
Надежда призрачна. Уверенность нужна.
Хотя за преданность тобою я отмечен,
Награда высшая достаться мне должна.
Зашей себе глаза. Пусть сердце будет глазом.
И этим глазом мир увидишь ты иной.
От самомнения решительным отказом
Ты мненью своему укажешь путь прямой.
Сначала, как меня красавица пленила,
Соседям спать мешал стенаньем я своим.
Теперь стенанья нет. Любви видна в том сила —
Из ярко-вздутого огня нейдет и дым.
Заря — и вспыхнул свет на всем земном просторе.
Расходятся ночных любовников четы.
Закрыты сном глаза, уставшие в дозоре.
Вот время тайные срывать любви черты!
Свежесть. Ветерок повеял благовонный.
Из чьей обители исходит он, сознай.
Проснись! Взгляни, как мир бежит неугомонный.
Пойми, что караван идет. Не отставай!
Любовь от вечности — была и вечна будет.
Искателей любви утратится и счет.
Узрим ли завтра мы Того, Кто мертвых судит?
Презрение к любви без кары — не уйдет.
Любовь приятнее, когда несет нам муки.
Не любит, кто в любви от мук бежит назад.
Муж — тот, кто, все забыв, когда наложит руки
Любовь на жизнь его, всю жизнь отдать ей рад.
Любовь должна быть тем, что нас бы услаждало.
Любовь нам радости без счета может дать.
Я в матери-любви обрел свое начало.
Благословенна будь навеки эта мать!
Когда судьба к тебе прислуживаться станет,
Не верь — она вконец пошутит над тобой.
Неведомым тебя налитком одурманит,
И милую твою обнимет уж другой.
По смерти нам сулят награду вечным раем.
Там чистое вино и гурий нежный взгляд.
Мы здесь уже к вину и милой прибегаем —
Добьемся и в конце ведь тех же мы наград…
Она — живой рубин, в котором все прелестно.
И блещут радости неведомых миров.
Сказать ли, кто она? Но имя неуместно —
Поклонник я того, кто враг излишних слов.
Возлюбленная есть лик солнца необъятный.
Влюбленный есть в лучах кружащийся атом.
Когда зефир любви повеет благодатный,
В ветвях еще живых восторг забьет ключом.
И сам я не пойму… Лишь Бог один то знает.
Но что-то душу мне так странно веселит,
Что розу иногда она напоминает.
Которую зефир любовно шевелит.
О, сердце! Ободрись! Приходит иецеленье.
Вздохни свободнее — настал желанный час.
Тот друг, своих друзей забота и мученье;
Во образе людском явился между нас
Вид неба радостен от звездного сиянья.
Объемлет землю мир и душу с ней мою.
На зеркало души ложатся воздыханья,
И ими чудный блеск я зеркалу даю.
Лишь вспомню о тебе — и сердце затрепещет,
Потоки горьких слез польются из очей.
Отвсюду образ твой пред мыслию заблещет.
О, сердце! Улетишь из груди ты моей.
Когда твоя душа прозрит хоть на мгновенье,
Весь этот мир вещей вдруг станет ей знаком.
И всем желанное нездешнее виденье
В зерцале мышленья появится твоем.
Весеннею порой в разлуке я с любезной.
Что праздник мне, когда нет радости ни в чем?
Да порастут сады колючкой бесполезной!
Да прыщут облака лишь каменным дождем.
Известно не одно у нас повествованье
О жертвах мук любви и силе красоты,
Любовь к Тебе любви есть каждой основанье.
Но должно понимать, что отблеск. Твой — не ты.
Передо мной моей возлюбленной могила.
Покойной красота здесь в розах расцвела.
И я сказал земле, где милая почила;
«О, дай ей отдохнуть, не зная мук и зла!»
О, я еще не сыт тобою, друг мой милый.
И много ты еще мне сладости должна.
Былинка над моей возросшая могилой,
И та еще любви окажется вредна.
Ты, сна не знающий от века и не знавший!
О, если б хоть людей во сне ты посещал?
Сказать ли? Но блажен, где нужно, промолчавший!
Ты также ведь молчишь и вечно лишь молчал.
Явись, красавица — превыше слов и меры!
Молитвы и тоски рассей бесследно мрак!
С тобой молитва — все, что служит знаком веры.
А без тебя сама молитва — только знак.
Мне часто друг твердит: «Бежать ты должен с толком —
Затеял ли побег, под мой лишь кров иди.
Когда ты одержим боязнью встречи с волком,
Спасайся в городе, а в степь и не гляди».
Вечор ко мне пришла та милая подруга.
Я плакал и молил, она была строга.
Ночь скрылась, не продлив для речи нам досуга.
Не ночь была кратка, а наша речь — долга.
О, ветер утренний! Лети к той деве милой.
И если ей досуг, скажи, как я страдал.
Застанешь ли ее сердитой и унылой,
Молчи! Скажи, что ты меня и не видал.
Возлюбленной моей ничто годов теченье.
И будет нам всегда сиять она равно.
Она — и зеркало, и в нем же отраженье.
Такое зеркало заржаветь не должно.
Вечор упрашивал я разум величавый —
«Познанью высших тайн меня ты научи…»
Он мне давал ответ, любовный и лукавый —
«Знать можно, но сказать нельзя. Итак, молчи!»
Лобзать ее уста, которых знал ты сладость,
И грудь ее ласкать привычною рукой
Не перестанет тот, кто жизни мощь и радость
Из этих-милых чар обильной пьет струей.
В собраньи, от нее присев неподалеку,
Не мог я при других на грудь ее прилечь.
Зато к ее щеке свою приблизил щеку,
Как будто на ухо ведя о чем-то речь.
Клянусь я душой, где к ней лишь чувство живо.
Клянусь я головой, где власть ее крепка.
Клянусь я мигом тем, как был я всем на диво —
В одной руке бокал, в другой — ее рука.
От мысли о тебе лишаюсь я сознанья.
Без губок мне твоих не вкусно и вино
Мой взор, ища тебя, уж полон ожиданья,
И ухо, чтоб тебе внимать, напряжено.
Хоть скучны мы тебе, зайди к нам на мгновенье.
Не избегай своих неистовых друзей.
Иль духа моего усвой себе затменье.
Иль только посмотри на бешенство страстей.
Мое случайное общение с другою
Не значит, что отдать я сердце ей хочу.
Тот, солнце чье с небес уйдет, спеша к покою,
Поставит пред собой взамен его свечу.
Меня бранят, зачем я смех и шутки не покину.
За то, что речь моя забавна и резка.
Тки, враг мой, как паук, из желчи паутину.
Орел же — весело взлетит под облака.
Тот, кто тебя узрит, прелестное созданье,
Забудет все кругом — и место, и людей.
Что месяца нам лик, что звезд нам трепетанье,
Когда заблещет мир от солнечных лучей!
Когда б изведало хоть призрак этой страсти
Светило дня, оно забыло бы о дне.
А если б милую делили мы на части —
Вот вам десятая, а девять — мне!
В составе хитростном Адамовой природы —
С землею чистое смешалось естество.
Но истекли судьбой назначенные годы —
Дух к духу, к веществу вернулось вещество.
Живали мы среди людского населенья.
Но там о верности не грезят и во сне.
Нет, лучше меж людей нам жить без проявленья,
Как спит в железе блеск, как искра спит в огне.
Ты хочешь золота и сердца, друг лукавый.
Ни то, ни это мне к услугам — не дано.
Откуда золоту в мошне найтись дырявой?
Откуда сердце взять влюбленному давно?
Часть прежде целого волнуется любовью.
Срок раньше гроздию, вину черед — поздней.
Тому же и весна покорствует условью —
Поет сначала кот, а после — соловей.
О страсти у меня сужденья есть и речи,
Каких не изъяснить ни письмам, ни послам.
Но жду я времени и случая для встречи,
Чтоб ты послушала, а толк я дал бы сам.
О Ты, Владыка мой, Всевышний, Всемогущий!
О Ты, пред кем я раб ничтожный и худой!
Не дай остыть любви, к Тебе меня влекущей.
Позволь хоть изредка мне видеть образ Твой!
Возвышен славою с Тобой самим общенья,
Я сотням равен стал, Тебя лишь возлюбя.
Со мной неслитно Ты мне центром был вращенья.
Теперь я, став Тобой, вращаюсь вкруг тебя.
Внушает Он одно мне страстное желанье —
Свободу от себя стяжать и — от забот.
Доселе труд мой был — духовных благ исканье.
Но Он внушает мне и этот сбросить гнет.
Сегодня я иду на пьяную прогулку.
Вином и голову я в кубок превращу.
Вниманье каждому дарю я закоулку.
В безумцы годного я умника ищу.
Тому, кто сна лишил меня без сожаленья,
Дай, Господи; чтоб сон бежал его одра!
Пусть он изведает бессонницы томленья
И вспомнит заповедь: «Будь добр и жди — добра».
Когда печален я, тогда лишь дух мой ясен.
Когда я угнетен, молчит во мне тоска.
Когда я, как земля, недвижим и безгласен.
Мой стон, звуча, как гром, летит за облака.
Припав к твоим кудрям, тебя я не обидел.
Клянусь, что не было коварства в том ничуть.
Но сердце я твое в кудрях твоих увидел.
И с нежной шуткою хотел к нему прильнуть.
Когда становится преграда между нами,
В слезах и стонах жизнь я провожу свою.
Как свечка таяньем, горжусь тогда слезами.
Как арфа, стонами душе я звук даю.
В погоне бешеной за милою моею
До тех я дожил лет, когда пора ко сну.
Быть может, я в конце подругой овладею.
Но как себе я жизнь ушедшую верну?
Твое дыхание в жасмине уловляю,
Твоей красы в цветах ищу я полевых.
А в их отсутствие устами повторяю
Хоть имя я твое, и слушаю из них.
Не верь, что по тебе я больше не тоскую
И что отсутствием твоим не огорчен.
Вина твоей любви я вылил кадь такую,
Что ею вечно был и буду упоен.
Когда огонь любви сверх сил меня затронет,
Тебя, хотя б на миг, забыть бы я желал.
Тогда беру бокал, где ум бесследно тонет,
Но пью в вине тебя — ты входишь и в бокал.
Наука о Тебе любви к Тебе не шире —
И с той поры, и с этою Ты темен нам равно.
Но мы спасаемся и в том, и в этом мире
Любовью, а не тем, что знаньем нам дано.
За сердце душу мне любовь дает в награду.
И жертву всякую сторицей возвратит.
А если моему Ты сам предстанешь взгляду,
Так будет выигрыш всемирный мной добыт.
Зашед поспешно в сад, я розу рвал с опаской,
Чтоб не привлечь к себе садовника — хоть взгляд.
Но вдруг садовник сам сказал мне с кроткой лаской —
«Что — роза, если весь пожертвовал я сад!»
Ты десять обещал червонцев мне напрасно.
Потом из них ты три взял письменно назад.
И дашь ли те мне семь, досель еще неясно.
Три вычел из нуля. К чему? Мне невдогад.
Ушла ты, и в тоске я слезы лью рекою.
Чем боль острей, тем слез я меньше берегу.
Но и глаза мои ушли вслед за тобою.
Так как же и без глаз я слезы лить могу?
Вещает ночь: «Все те, что пьянствуют, мне рады.
Сгоревшему душой я душу вновь даю.
А если от любви не видит кто награды,
Как ангел смерти я в дверях его стою».
Любовь — вино. В ней мощь моей души и тела.
Любовь — весна. Я с ней свой чувствую расцвет.
Клянусь любовию, врагом смертельным дела,
Что у меня, когда есть дело, дела — нет.
Друг друга целый век в лицо мы не видали.
Вот мы сошлись, но нас надзора мучил страх.
И мы, тая свои стремленья и печали,
Бровями речь вели, а слух нам был — в очах.
Послал на Бог с утра попойку и веселье.
И праздник удалось нам справить и постом.
О, кравчий! Дай вина, чтоб разум нам похмелье
Затмило — и навек ни капли уж потом!
То от возлюбленных ношу я в сердце рану,
То дружба тьму дает тревог мне и досад.
Откуда ж, наконец, веселье я достану?
Какой я радости еще могу быть рад?
Я пользы ожидал от временной разлуки,
Я думал, милая раскается моя.
Довольно я терпел, довольно принял муки —
Не смог. Тебе ль солгу я, правду утая?
Не в красоте рабынь, не в хмеле буйном — слава,
А в личной доблести на поле боевом.
Пусть тот, кому ничто кровавая расправа,
Один сидит, когда народ стоит кругом!
Лет несколько ходил ребенком я в ученье.
Потом друзьями был украшен мой удел.
Узнай же повести моей печальной заключенье
Я облаком пришел и ветром — улетел.
О Ты, из бренности земной мое создавший тело!
О Ты, свет разума Кто в душу влил мою!
Да будет пред Тобой мое местечко цело —
Как Твой же баловень, к Тебе я вопию!
Жизнь без тебя есть грех, подруга дорогая.
И как же без тебя я век свой проживу?
Жизнь без тебя — скажу, речь клятвой подтверждая,
Есть жизнь по имени, но смерть по существу.
О Ты, чей лик есть храм души и укрепленье!
О, жизни пламенник! Сгорел я от тоски.
Дозволь влюбленному свое мне лицезренье,
Чтоб жизни рубище я сам разнес в клочки.
Я сердцу говорил: «Любви не нужно новой —
Не причиняй опять Мне горя и забот!»
Ответ его был строг: «Вот малый бестолковый!
Подружка хоть куда. Ломаться — не расчет…»
Так много я глупил и пакостил на свете,
Что не провел никто в ладах со мной ни дня]
Я жалуюсь, а сам пред всеми я в ответе —
Обидчиками всех зову, а те — меня.
Однажды мы с тобой на дальней луговине
Восторгам предались, в любви забыв весь свет.
То было уж давно, но грежу я поныне
О том, чтоб помнила ты дня того завет.
В животных души есть, но нет души единой.
Не хлеб, все хлебы есть, кому нужна еда.
Всему, что может здесь быть радости причиной,
Замену ты найдешь, но милой — никогда.
Таится Он в саду и скрыт в деревьях сада.
Бесчислен в образах, Един в Себе Самом.
Всемирный океан, живая вод громада,
А жизнь отдельных душ есть волн ее подъем.
Ушла ты. Но нейдут, о избранная мною,
Из сердца страсть к тебе, твой образ из очей.
Что если впереди я вдруг тебя открою,
О, светоч на стезе извилистой моей?.
О друг! Презренье к нам мы тем тебе внушаем,
Что не пил ты вина из тяжкой той стольц
Мне от веселия стал мир казаться раем,
Печаль — мой раб и шут, хоть царь она толпы.
Ум дан, чтоб выбирать в ладу с Твоим заветом.
Религия — чтоб жить по воле лишь Твоей.
Наука — не считать Тебя своим предметом.
А благочестие — не рвать Твоих цепей.
Я говорил: «Беги друзей; с душой тоскливой,
С весельчаками лишь приятными водись.
Когда зайдешь ты в сад, оставь бурьян с крапивой
И меж жасминами и розами садись!»
В последний час, когда с души спадает тело,
Как платье старое, сорвет она его.
И, сродной с ним земле вернув его всецело,
Наденет новое из света своего.
Меняй хоть каждый миг жилище и соседа!
Будь как текущая без устали вода!
Вчера прошло, и с ним — вчерашняя беседа.
Сегодня новой уж беседы череда.
С непосвященными о тайнах не беседуй.
Корыстным не тверди о чистом душ огне.
С чужими, на словах, чужим речам лишь следуй.
С верблюдом-степняком суди о бурьяне.
Душа моя с твоей всегда была едина.
Одни в них явные и тайные черты.
В словах «мое», «твое» ошибок лишь причина.
Исчезли меж тобой и мною «я» и «ты».
Все двери заперты. Твоя лишь дверь — открыта.
Чтоб чужеземца путь к Тебе лишь мог привесть.
О Ты, чьи свет и мощь, и милость, и защита
Затмили звезд, луны и солнца блеск и честь!
Зачем томишь ты ум в кругу исканий строгом
И плачешь о тщете излюбленной мечта?
Ведь ты от головы до ног проникнут Богом.
Неведомый себе, чего же ищешь ты?
В любви забудь свой ум, хоть мудростью ты славен.
Дорожным прахом стань, хоть в небе будь твой дом.
Будь старцам, юношам — и злым, и добрым — равен.
Будь ферзью, пешкою, потом уж — королем.
«Что делать?» — я сказал. А он мне: «Речь пустая!
Что делать? — я убью всех разом, без затей.
В бесплодной суете „что делать?“ повторяя,
Туда же ты придешь, где был в начале дней».
Пошли, Господь, безжалостного друга —
Мучителя сердец по прихоти своей!
Чтоб показать ей зло любовного недуга,
Пошли любовь, пошли любовь ей посильней!
Сегодня вечером с сочувственным мне другом
Сошлись мы, для бесед лугов избрав простор.
Вот свечи, разговор, певец к моим услугам.
О, лишь бы Ты был здесь! А прочее все — вздор
Когда, безумием и страстью ослепленный,
Придешь ты в общество, где счастие царит,
Не будешь пущен ты туда, как зачумленный,
Хотя бы в этот день умен и даровит.