Черная стрела (Стивенсон; Энквист)/ДО

Черная стрѣла : историческая повѣсть
авторъ Роберт Льюис Стивенсон, пер. Анна Энквист

Оригинал: англ. The Black Arrow, опубл.: 1888. — Источникъ: «Вѣстникъ Европы», №№ 5-7, 1889. az.lib.ru

ЧЕРНАЯ СТРѢЛА

Историческая повѣсть, соч. Роберта Стивенсона. Съ англійскаго.

ПРОЛОГЪ. Джонъ Мститель.

Въ одинъ прекрасный день, поздней весной, въ деревнѣ Тэнстоль раздался колокольный звонъ совсѣмъ въ необычное время. Поселяне, работавшіе въ лѣсахъ и на поляхъ вдоль рѣки, побросали свои работы и поспѣшили къ мѣсту тревоги; въ самой деревнѣ жители ея также высыпали на улицу и удивлялись, что бы такое означалъ этотъ набатъ.

Въ смутное время, въ царствованіе уже престарѣлаго тогда короля Генриха VI, во второй половинѣ XV-го вѣка, въ самый разгаръ войны Алой и Бѣлой розы, деревня Тэнстоль была совсѣмъ такая же съ виду, какъ и нынѣ. Десятка два домовъ, грубо сколоченныхъ изъ дубовыхъ бревенъ, стояли въ безпорядкѣ, разбросанные по зеленой долинѣ, спускавшейся къ рѣкѣ. Въ концѣ деревни дорога упиралась въ мостъ, затѣмъ, поднявшись на противоположный берегъ, терялась въ лѣсу, по направленію къ Моотгаузу, и дальше — къ аббатству Голивудъ. Посреди деревни высилась церковь, окруженная тиссовыми деревьями. По обѣ стороны рѣки покатости ея заросли зелеными вязами и дубами.

У самаго моста на холмикѣ высился каменный крестъ; здѣсь собралось нѣсколько женщинъ, и вмѣстѣ съ ними здоровый малый въ крестьянской блузѣ; всѣ они разсуждали о причинахъ необычайнаго звона.

За полчаса передъ тѣмъ черезъ деревню проѣхалъ гонецъ; онъ такъ торопился, что выпилъ поданную ему кружку пива, не слѣзая съ сѣдла; но самъ онъ ничего не зналъ о своемъ порученіи, такъ какъ везъ запечатанное письмо отъ сэра Даніеля Брэкли къ сэру Оливеру Отсу, патеру, управлявшему Моотгаузомъ въ отсутствіе владѣльца.

Но вотъ послышался снова топотъ лошади; на опушкѣ лѣса показался всадникъ и проскакалъ черезъ мостъ; то былъ молодой мистеръ Ричардъ Шельтонъ, находившійся подъ опекой сэра Даніеля. Толпа привѣтствовала его криками и просила разсказать, въ чемъ дѣло. Онъ остановилъ коня довольно охотно; это былъ молодой человѣкъ, не достигшій еще восемнадцати лѣтъ, загорѣлый, съ сѣрыми глазами, въ курткѣ изъ оленьей кожи съ чернымъ бархатнымъ воротникомъ, въ зеленой шапочкѣ и съ стальнымъ самострѣломъ за спиной. Гонецъ, какъ оказалось, привезъ важныя новости. Предстояла битва. Сэръ Даніэль требовалъ, чтобы каждый, кто могъ натянуть лукъ или владѣть топоромъ, какъ можно скорѣе явился къ Кэттли, подъ страхомъ жестокой опалы, въ случаѣ ослушанія; но гдѣ и съ кѣмъ ожидалась битва, объ этомъ Дикъ ничего не зналъ. Сэръ Оливеръ хотѣлъ вскорѣ самъ отправиться, а Беннетъ Гатчъ уже вооружался, такъ какъ долженъ былъ вести отрядъ.

— Это чистое разоренье для страны, — сказала какая-то женщина. — Пока наши бароны воюютъ, мы, крестьяне, должны жевать коренья.

— Нѣтъ, — сказалъ Дикъ, — всякій, кто пойдетъ, будетъ получать шесть пенсовъ въ сутки, а стрѣлки по двѣнадцати.

— Да, хорошо, если они останутся живы, — возразила женщина, — а если ихъ убьютъ!

— Нѣтъ смерти лучше, какъ пасть за своего прирожденнаго лорда, — сказалъ Дикъ.

— А у меня такъ нѣтъ прирожденнаго лорда, — замѣтилъ малый въ блузѣ. — Сначала я шелъ за Уольсингомами; мы всѣ изъ нашего околотка стояли за нихъ въ ту пору. А теперь я долженъ стоять за Брэкли. Такъ оно выходитъ по закону; какъ вамъ это нравится? А теперь, вотъ сэръ Даніэль и сэръ Оливеръ, — этому больше знакомы законы, чѣмъ честь, — мнѣ они все равно; у меня нѣтъ лорда, кромѣ бѣднаго короля Гарри Шестого; да благословитъ его Богъ: онъ, бѣдняга, такъ простъ, что не съумѣетъ отличить правую руку отъ лѣвой.

— У васъ злой языкъ, мой другъ, — отвѣчалъ Дикъ: — вы напрасно смѣетесь надъ своимъ добрымъ господиномъ и милордомъ королемъ. Король Гарри — слава святымъ! — теперь оправился и уладитъ всѣ безпорядки. Вотъ сэръ Даніэль, — такъ вѣдь вы храбритесь у него за спиной. Впрочемъ, я не доносчикъ, — и довольно объ этомъ.

— О васъ, мистеръ Ричардъ, я не говорю ничего худого, — возразилъ крестьянинъ. — Вы еще молоды, а вотъ подростете, такъ и окажетесь съ пустымъ карманомъ. Больше ничего не скажу. Да помогутъ святые сосѣдямъ сэра Даніэля и да защитить Пресвятая Дѣва сиротъ, которые находятся подъ его опекой!

— Клипсби, — сказалъ Ричардъ, — вы говорите такія рѣчи, которыя я не долженъ слушать. Сэръ Даніэль мой господинъ и патронъ.

— Ну, хорошо; разрѣшите-ка мнѣ загадку, — возразилъ Клипсби: — на чьей сторонѣ теперь самъ сэръ Даніэль?

— Не знаю, — отвѣчалъ Дикъ, слегка покраснѣвъ, такъ какъ его опекунъ то-и-дѣло переходилъ отъ одной партіи въ другой въ это смутное время, и каждый такой переходъ увеличивалъ его состояніе.

— Ага! — замѣтилъ Клипсби: — не знаете; да и никто не знаетъ. Онъ вѣдь служитъ разомъ и нашимъ, и вашимъ, и Ланкастерамъ, и Іоркамъ, и Алой, и Бѣлой розѣ.

Въ эту минуту на мосту опять послышался стукъ копытъ скачущей лошади: всѣ обернулись и увидѣли самого Беннета Гатча. Это былъ смуглый, здоровый дѣтина, съ пробивающеюся уже сѣдиной, съ тяжелымъ кулакомъ и свирѣпымъ взглядомъ, вооруженный копьемъ и мечомъ, въ кожаной курткѣ и стальномъ шлемѣ. Онъ былъ важною особой въ этой мѣстности, — правая рука сэра Даніэля въ мирѣ и на войнѣ, и въ то же время сотникъ.

— Клипсби! — крикнулъ онъ: — ступай къ Моотгаузу и пошли туда всѣхъ остальныхъ. Тамъ получишь шлемъ и кольчугу. Мы должны отправиться прежде, чѣмъ начнутъ тушить огни. Собраться у церковной ограды; кто запоздаетъ, тому достанется! Смотри же! Я знаю, ты человѣкъ ненадежный! Нэнси, — прибавилъ онъ, обращаясь къ одной изъ женщинъ: — что старый Апплейярдъ дома?

— Кажется, дома, — отвѣчала женщина. — Должно быть на огородѣ.

Послѣ этого толпа разошлась; Клипсби лѣниво побрёлъ черезъ мостъ, а Беннетъ и молодой Шельтонъ поѣхали рядомъ черезъ деревню.

— Нужно повидаться съ этимъ старымъ болтуномъ, — сказалъ Беннетъ. — Онъ будетъ брюзжать и ворчать о Гарри Пятомъ такъ долго, что другой въ это время успѣетъ подковать лошадь. А все потому, что участвовалъ въ французскихъ войнахъ.

Домъ, къ которому они теперь подъѣхали, стоялъ на самомъ краю деревни, среди сиреней, поодаль отъ другихъ домовъ; съ трехъ сторонъ онъ былъ окруженъ обширнымъ лугомъ, простиравшимся до лѣса.

Гатчъ слѣзъ съ лошади, привязалъ поводъ въ забору и, придерживая Дика за локоть, пошелъ въ огородъ, гдѣ старый солдатъ копался въ грядахъ капусты, напѣвая сиплымъ голосомъ какую-то пѣсню. Онъ былъ одѣтъ въ кожаное платье, только шапка и воротникъ были изъ черной байки съ краснымъ шитьемъ; лицо его напоминало скорлупу грецкаго орѣха какъ цвѣтомъ, такъ и обиліемъ морщинъ; но сѣрые глаза до сихъ поръ сохранили блескъ и смотрѣли бойко. Можетъ быть онъ былъ глухъ, можетъ быть считалъ недостойнымъ для стараго бойца при Азинкурѣ обращать вниманіе на такіе пустяки; только ни звуки набата, ни приближеніе Гатча и молодого человѣка, повидимому, не произвели на него никакого впечатлѣнія; онъ продолжалъ рыться въ своихъ грядахъ, напѣвая пѣсенку.

— Никъ Апплэйярдъ! — сказалъ Гатчъ: — сэръ Оливеръ приказываетъ вамъ немедленно отправиться въ Моотгаузъ и принять тамъ команду.

Старикъ посмотрѣлъ на него.

— Шутите, господа! — сказалъ онъ, оскаливъ зубы. — Куда отправляется мистеръ Гатчъ?

— Мистеръ Гатчъ отправляется въ Кэтли со всѣми всадниками, — отвѣчалъ Беннетъ. — Тамъ готовится битва, и лордъ требуетъ подкрѣпленія.

— Да, вотъ что! — отвѣчалъ Апплэйярдъ. — Какой же гарнизонъ вы мнѣ оставите?

— Шесть человѣкъ, и кромѣ того сэръ Оливеръ остается.

— Этого мало, — сказалъ Апплэйярдъ. — Мнѣ нужно два десятка.

— Ну вотъ еще! мы не для того пришли сюда, чтобы спорить съ вами, старый болтунъ! — воскликнулъ Гатчъ. — На что вамъ такой гарнизонъ въ такомъ маленькомъ укрѣпленіи?

— А что я буду дѣлать съ этою дрянью? — возразилъ Никъ. — Ни одинъ изъ этихъ людей не умѣетъ справиться съ лошадью или владѣть топоромъ, а что касается до стрѣльбы… св. Михаилъ! еслибы старый Гарри Пятый воскресъ, онъ позволилъ бы вашимъ стрѣлкамъ стрѣлять въ себя по фартингу за выстрѣлъ.

— Нѣтъ, Никъ, есть и теперь люди, которые съумѣютъ натянуть лукъ, — сказалъ Беннетъ.

— Натянуть лукъ! — воскликнулъ Апплэйярдъ. — Да! Но сдѣлать хорошій выстрѣлъ! Ну вотъ, напримѣръ, что вы назовете хорошимъ выстрѣломъ, Беннетъ Гатчъ?

— Да вотъ, — сказалъ Беннетъ, — отсюда до лѣса.

— Да, это будетъ порядочный выстрѣлъ, — сказалъ старикъ, взглянувъ по указанному направленію. Затѣмъ онъ прикрылъ глаза рукою и принялся разсматривать что-то.

— Ну, что вы тамъ увидѣли? — насмѣшливо спросилъ Беннетъ. — Ужъ не Гарри ли Пятаго?

Ветеранъ продолжалъ молча смотрѣть въ томъ же направленіи. Солнце яркимъ свѣтомъ озаряло луга; нѣсколько барановъ щипали траву; безмятежная тишина нарушалась только отдаленнымъ звономъ колокола.

— Что тамъ такое, Апплэйярдъ? — спросилъ Дикъ.

— Птицы, — сказалъ Апплэйярдъ.

И дѣйствительно надъ лѣсомъ, тамъ, гдѣ онъ мысомъ вдавался въ луга, заканчиваясь парой прекрасныхъ зеленыхъ вязовъ, приблизительно на полетъ стрѣлы отъ того мѣста, гдѣ они стояли, виднѣлась стая птицъ, летавшихъ въ разныя стороны въ очевидномъ безпорядкѣ.

— Ну, птицы — такъ птицы, — что-жъ изъ этого? — сказалъ Беннетъ.

— Да! — возразилъ Апплэйярдъ: — вы умно сдѣлали, что отправляетесь на войну, мастэръ Беннетъ. Птицы — хорошая стража; въ лѣсистыхъ мѣстахъ онѣ сейчасъ укажутъ на войско. Вотъ смотрите, еслибы мы тутъ стояли лагеремъ, и тамъ въ лѣсу спрятались стрѣлки, намъ бы пришлось плохо.

— Что за вздоръ, старая сорока! — воскликнулъ Гатчъ: — ближе къ намъ нѣтъ людей, какъ воины сэра Даніэля, у Кэттли; здѣсь вы такъ же безопасны, какъ въ тоуэрской башнѣ, и подымаете пустую тревогу изъ-за какихъ-то зябликовъ и воробьевъ.

— Толкуйте! — проворчалъ Апплэйярдъ. — Сколько мошенниковъ были бы рады застрѣлить кого-нибудь изъ насъ! Святой Михаилъ! да насъ ненавидятъ, какъ двухъ волковъ.

— Ненавидятъ сэра Даніэля, — замѣтилъ Гатчъ, слегка задумавшись.

— Ну, да, сэра Даніэля, а за одно и всѣхъ, кто ему служить, — возразилъ Апплэйярдъ: — и прежде всего Беннета Гатча и стараго Николая. Посмотрите сюда: еслибы тамъ на опушкѣ стоялъ какой-нибудь молодецъ, и вы и я стояли бы здѣсь, какъ мы теперь стоимъ — кого бы изъ насъ онъ выбралъ.

— Васъ, готовъ биться объ закладъ! — отвѣчалъ Гатчъ.

— Ставлю свою куртку противъ кожанаго пояса, что васъ! — воскликнулъ старый стрѣлокъ. — Вы сожгли Гримстонъ, Беннетъ, — этого вамъ никогда не забудутъ. Что до меня, то я, слава Богу, скоро отправлюсь въ покойное мѣсто, гдѣ буду далеко отъ выстрѣла и отъ людской злобы. Я старикъ и стою на краю могилы. Но вы, Беннетъ, останетесь здѣсь, и если доживете до моихъ лѣтъ, то, значить, духъ старой Англіи пропалъ.

— Вы самый несносный старый болтунъ въ Тэнстоллѣ! — возразилъ Гатчъ, видимо смущенный этимъ предостереженіемъ. — Ступайте за оружіемъ, пока не пришелъ сэръ Оливеръ, и оставьте хоть на время болтовню. Если вы столько же толковали съ Гарри Пятымъ, то въ его ушахъ звенѣло больше, чѣмъ въ карманѣ.

Въ эту минуту стрѣла просвистѣла въ воздухѣ и вонзилась между лопатокъ стараго Апплэйярда, пробивъ его насквозь. Онъ упалъ ничкомъ среди грядъ съ капустой; Гатчъ вскрикнулъ, бросился къ дому и спрятался подъ его защитой. Въ ту же минуту Дикъ Шельтонъ схватилъ свой самострѣлъ и, припавъ на землю за кустомъ сирени, натянулъ его, высматривая врага.

Все было тихо. Бараны мирно щипали траву, птицы успокоились. А между тѣмъ старикъ лежалъ, пронзенный стрѣлой, торчавшей изъ его спины; Гатчъ прятался за домомъ, и Дикъ, укрываясь за кустомъ сирени, держалъ на-готовѣ самострѣлъ.

— Никого не видно? — спросилъ Гатчъ.

— Никого, — отвѣчалъ Дивъ.

— Стыдно оставить его такъ, — сказалъ Беннетъ, нерѣшительно приближаясь въ старику. — Наблюдайте хорошенько за лѣсомъ, мастеръ Шельтонъ, не спускайте съ него глазъ. Да сохранятъ насъ святые! вотъ мѣткій выстрѣлъ!

Беннетъ приподнялъ стараго стрѣлка на свои колѣни. Онъ былъ еще живъ; по лицу пробѣгала судорога, глаза открывались и закрывались какъ бы механически; помутившійся взглядъ выражалъ жестокое страданіе.

— Слышишь ли ты меня, старый Никъ? — спросилъ Гатчъ. — Выскажи свою послѣднюю волю передъ смертью!

— Вытащи стрѣлу и дай мнѣ умереть, во имя Пресвятой Дѣвы! — прошепталъ Апплэйярдъ.

— Мастэръ Дикъ, — сказалъ Беннетъ, — подите сюда и выдерните стрѣлу. Бѣднягѣ пришелъ конецъ.

Дивъ подошелъ и, дернувъ за стрѣлу, вытащилъ ее изъ раны. Кровь брызнула струей, старикъ опрокинулся и, упомянувъ еще разъ имя Бога, умеръ. Гатчъ, стоя да колѣняхъ среди кочней капусты, усердно молился за душу усопшаго. Но и во время молитвы онъ посматривалъ на опушку лѣса, откуда былъ сдѣланъ выстрѣлъ. Окончивъ молитву, онъ всталъ, снялъ съ руки желѣзную перчатку и отеръ свое блѣдное лицо, на которомъ выступилъ потъ отъ ужаса.

— Ну, — сказалъ онъ, — теперь, должно быть, моя очередь.

— Кто бы могъ это сдѣлать, Беннетъ? — спросилъ Ричардъ, еще державшій въ рукѣ стрѣлу.

— Богъ его знаетъ, — сказалъ Гатчъ. Мало ли христіанскихъ душъ мы выгнали изъ дома и лишили имущества! Бѣдный болтунъ поплатился жизнью; теперь чередъ за мной. Сэръ Даніэль слишкомъ ужъ строгъ.

— Странное древко! — сказалъ юноша, разсматривая стрѣлу.

— Именно! — воскликнулъ Беннетъ. —Черное и съ чернымъ опереніемъ. Это скверно; говорятъ, черный цвѣтъ предвѣщаетъ похороны. Да тутъ какія-то слова! Отрите кровь! Что тутъ написано.

— «Апплэйярду отъ Джона Мстителя», — прочелъ Шельтонъ. Что это значитъ?

— Не знаю, но это мнѣ не нравится, — отвѣчалъ Гатчъ, покачивая головой. — Джонъ Мститель! Это, очевидно, условное имя! Однако, что же мы стоимъ здѣсь. Возьмите его за ноги, мастеръ Шельтонъ, а я за плечи, и перенесемъ въ домъ. Воображаю, какъ ужаснется бѣдный сэръ Оливеръ!

Они подняли старика и внесли его въ домъ, гдѣ онъ жилъ одинъ. Тутъ они положили его на полъ, стараясь по возможности придать ему приличную позу.

Домъ Апплэйярда отличался простотою убранства. Въ немъ была кровать съ голубымъ одѣяломъ, шкафъ для посуды, большой сундукъ, пара табуретовъ, столъ въ уголку передъ каминомъ, и развѣшенное по стѣнамъ оружіе стараго стрѣлка. Гатчъ съ любопытствомъ осмотрѣлся.

— У Ника были деньги, — сказалъ онъ. — Навѣрно, тутъ спрятано гдѣ-нибудь фунтовъ шестьдесятъ. Не дурно бы отыскать ихъ. Когда теряешь стараго друга, мастеръ Ричардъ, лучшее утѣшеніе — сдѣлаться его наслѣдникомъ. Посмотрите-ка на этотъ сундукъ. Я готовъ биться объ закладъ на что угодно, что въ немъ лежитъ куча золота. Старый Апплэйярдъ умѣлъ добывать деньги, а тратить былъ не охотникъ. Упокой, Господи, его душу. Почти восемьдесятъ лѣтъ онъ добывалъ деньги, но теперь ему ничего не нужно, и если его имущество достанется его другу, то навѣрное его душа порадуется въ небесахъ.

— Полно, Гатчъ! — сказалъ Дикъ. — Имѣйте уваженіе къ покойнику. Неужели вы въ состояніи обокрасть старика передъ его тѣломъ? Нѣтъ, его духъ не далъ бы вамъ покоя.

Гатчъ нѣсколько разъ перекрестился, но обычное настроеніе уже вернулось къ нему, и онъ не хотѣлъ отказаться отъ своего намѣренія. Онъ бы взломалъ сундукъ, но въ это время ворота заскрипѣли, а вскорѣ затѣмъ дверь отворилась и вошелъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти, высокій, полный, румяный, съ черными глазами, въ стихарѣ и черной рясѣ.

— Апплэйярдъ! — сказалъ вошедшій, но, увидѣвъ трупъ, остановился въ оцѣпенѣніи: — Ave Maria! Да сохранятъ насъ святые! Что тутъ случилось?

— Случилась бѣда съ Апплэйярдомъ, сэръ пасторъ, — отвѣчалъ Гатчъ совершенно равнодушно. — Застрѣленъ у порога своего дома и теперь находится у вратъ чистилища.

Сэръ Оливеръ добрался до табурета и опустился на него блѣдный и разстроенный.

— Это ужасно! — простоналъ онъ и началъ читать молитвы.

Гатчъ почтительно снялъ шлемъ и сталъ на колѣни.

— Послушай, Беннетъ! — сказалъ патеръ, немного оправившись: — кто бы могъ это сдѣлать? Какой врагъ убилъ его?

— Вотъ стрѣла, сэръ Оливеръ. Посмотрите, здѣсь надпись, — сказалъ Дикъ.

— Нѣтъ, — воскликнулъ священникъ: — тутъ что-то не чисто. Джонъ мститель! Это похоже на пароль лоллардовъ. И окрашена въ черный цвѣтъ — точно предзнаменованіе. Господа, эта проклятая стрѣла мнѣ не нравится. Надо хорошенько обсудить это дѣло. Кто бы могъ его убить? Подумайте, Беннетъ. У насъ много враговъ; но кто изъ нихъ рѣшился такъ нагло выступить противъ насъ? Симнель? Сомнѣваюсь. Уольсингамы? Нѣтъ, они еще не дошли до этого; они еще надѣятся, что законъ будетъ на ихъ сторонѣ, когда времена перемѣнятся. Можетъ быть Симонъ Мальмсбери? Какъ вы думаете, Беннетъ?

— А что вы думаете, сэръ, — сказалъ Беннетъ, — насчетъ Эллиса Дэнворта?

— Нѣтъ, Беннетъ, никогда. Нѣтъ, не онъ… Возстаніе никогда не начинается снизу, Беннетъ — въ этомъ согласны всѣ здравомыслящіе люди: — оно идетъ сверху внизъ; и если Дикъ, Томъ и Гарри берутся за топоры, — всегда ищите лорда, который тутъ дѣйствуетъ. Сэръ Даніэль не разъ присоединялся къ партіи воролевы, и этимъ раздражилъ іоркскихъ лордовъ. Оттуда-то и нанесенъ ударъ, Беннетъ; не знаю кѣмъ, но увѣренъ, что это такъ.

— Какъ вамъ угодно, сэръ Даніэль, — сказалъ Беннетъ, — а по моему огонь ужъ давно разгорается въ этой странѣ. Я давно уже чуялъ это, да и бѣдняга Апплэйярдъ тоже. Съ вашего позволенія, — всѣ до того настроены противъ насъ, что не къ чему искать причины въ Іоркахъ или Ланкастерахъ. Вотъ что я думаю: вы, патеръ и сэръ Даніэль, который всегда держитъ носъ по вѣтру, многихъ лишили имущества, многихъ избили или повѣсили. Вотъ теперь и пришло время разсчета; люди, у которыхъ вы отняли имущество, обозлились на васъ и взялись за лукъ.

— Нѣтъ, Беннетъ, вы ошибаетесь, — сказалъ сэръ Оливеръ. — Вы болтунъ, Беннетъ, вы пустомеля, у васъ злой языкъ. Нужно держать его за зубами, Беннетъ.

— Ну, хорошо, я замолчу. Думайте что хотите, — сказалъ Беннетъ.

Патеръ всталъ, вынулъ изъ ящичка, висѣвшаго у него на шеѣ воскъ, свѣчу, кремень и огниво, и наложилъ печати съ гербомъ сэра Даніэля на ящикъ и шкафъ. Гатчъ смотрѣлъ на все это съ очевиднымъ неудовольствіемъ. Затѣмъ они вышли изъ дому и направились къ лошадямъ.

— Мы бы теперь ужъ были въ дорогѣ, сэръ Оливеръ, — сказалъ Гатчъ, поддерживая стремя патеру.

— Да, Беннетъ, но обстоятельства перемѣнились, — возразилъ Оливеръ. — Апплэйярда уже нѣтъ — да будетъ миръ его душѣ! — и некому принять команду надъ гарнизономъ. Я оставлю васъ, Беннетъ. Я долженъ имѣть при себѣ надежнаго человѣка въ такое время. «Стрѣла, пущенная во дню», — говоритъ писаніе, не помню хорошенько текста… рѣшительно, я слишкомъ пренебрегаю молитвами, слишкомъ погрузился въ мірскія дѣла. Ну, ѣдемте, мастэръ Гатчъ. Всадники теперь должны быть у церкви.

Они поѣхали обратно, къ церкви. Между тѣмъ поднялся вѣтеръ и тучи стали застилать дискъ заходящаго солнца. Миновавъ нѣсколько домовъ, они увидѣли передъ собою церковь. Около дюжины домовъ лѣпились подлѣ нея, но позади церковнаго двора начинались уже луга. Возлѣ ограды стояло человѣкъ двадцать всадниковъ; нѣкоторые спѣшились и держали лошадей подъ устцы. Вооруженіе и лошади ихъ отличались разнообразіемъ: у однихъ были копья, у другихъ топоры или луки; иные сидѣли на лошадяхъ, взятыхъ прямо отъ сохи. Это были поддонки населенія: лучшіе люди и оружіе находились уже при сэрѣ Даніэлѣ.

— Мы сдѣлали что могли, клянусь голивудскимъ крестомъ! — воскликнулъ патеръ, мысленно пересчитывая воиновъ. — Сэръ Даніэль долженъ остаться доволенъ.

— Кто идетъ? стой! — крикнулъ Беннетъ. Какой-то человѣкъ видимо старался проскользнуть незамѣченнымъ по двору, среди тиссовъ, но, услышавъ окрикъ Беннета, пустился бѣжать по направленію въ лѣсу. Поднялась суматоха; всадники бросились въ погоню, но имъ пришлось дѣлать объѣздъ вокругъ двора, и было ясно, что добыча ускользнетъ отъ нихъ. Гатчъ хотѣлъ перескочить черезъ изгородь, но лошадь заупрямилась, встала на дыбы и сбросила всадника на землю. Хотя онъ тотчасъ же вскочилъ на ноги и поймалъ узду, но время было уже упущено и бѣглецъ приближался въ лѣсу.

Благоразумнѣе всѣхъ оказался Дикъ Шельтонъ. Вмѣсто того, чтобы терять время на безполезное преслѣдованіе, онъ схватилъ самострѣлъ, прицѣлился и спросилъ у Беннета, стрѣлять ли ему.

— Стрѣляйте! стрѣляйте! — крикнулъ патеръ.

— Валяйте, мастэръ Дивъ! — сказалъ Беннетъ. — Хорошенько его!

Бѣглецъ уже находился въ нѣсколькихъ шагахъ отъ лѣса, но лугъ въ этомъ мѣстѣ круто поднимался, и онъ бѣжалъ медленнѣе. Сумерки и неровныя движенія бѣглеца затрудняли выстрѣлъ; притомъ Дикъ невольно почувствовалъ что-то въ родѣ угрызенія совѣсти и почти желалъ промахнуться. Стрѣла полетѣла.

Бѣглецъ остановился и упалъ; радостный крикъ вырвался изъ груди Гатча и всадниковъ. Но они слишкомъ поторопились радоваться. Упавшій снова вскочилъ на ноги и, насмѣшливо махнувъ платкомъ, черезъ нѣсколько мгновеній скрылся въ лѣсу.

— Чортъ бы тебя побралъ! — воскликнулъ Беннетъ. — Вотъ воровскія ноги! умѣетъ бѣгать, нечего сказать. Но вы его ранили, мастэръ Шельтонъ, навѣрно!

— Что бы онъ могъ дѣлать на церковномъ дворѣ? — замѣтилъ сэръ Оливеръ. Сдается мнѣ, что тутъ былъ какой-нибудь злой умыселъ. Клипсби, сдѣлай одолженіе, слѣзь съ коня и пошарь тамъ, между деревьями.

Клипсби повиновался и черезъ нѣсколько времени вернулся, неся въ рукахъ листокъ бумаги.

— Вотъ какая-то записка; она была прилѣплена къ церковнымъ дверямъ, — сказалъ онъ.

— Это просто кощунство! — воскликнулъ сэръ Оливеръ. — Добро бы еще принцъ или лордъ, а то какой-нибудь бродяга осмѣливается прилѣплять записки къ церковнымъ дверямъ — нѣтъ, это положительно пахнетъ кощунствомъ! Но что тутъ можетъ быть написано? Я не могу разобрать въ сумеркахъ. Добрый мастэръ Шельтонъ, у васъ молодые глаза; пожалуйста, прочтите мнѣ эту богомерзкую записку.

Дикъ Шельтонъ взялъ бумагу и прочелъ ее вслухъ. Это были нѣсколько плохо риѳмованныхъ строчекъ, написанныхъ крупнымъ, неуклюжимъ почеркомъ и гласившихъ слѣдующее:

«Въ моемъ колчанѣ четыре черныя стрѣлы,
Четыре стрѣлы за тѣ притѣсненія, которыя я испыталъ,
Четыре стрѣлы для тѣхъ злыхъ людей,
Которые гнали меня прежде и теперь.

Первая пущена; она мѣтко попала:
Старый Апплэйярдъ убитъ.
Вторая — для мистера Беннета Гатча,
Который сжегъ Гримстонъ со всѣми домами и лачужками.
Третья — для сэра Оливера Отса,
Который перерѣзалъ горло Гарри Шельтону.
Сэръ Даніэль, вамъ предназначена четвертая;

Каждому свой чередъ.
Каждый изъ васъ получитъ на свою долю
По стрѣлѣ въ черное сердце!
Станьте на колѣни и молитесь —
Пришелъ вашъ послѣдній часъ!

Стихи подписаны: «Джонъ Мститель, изъ Зеленаго лѣса, и его веселые товарищи».

Внизу бумаги прибавлено: «У насъ найдется довольно стрѣлъ и хорошихъ пеньковыхъ веревокъ и для остальной вашей братіи».

— Вотъ бѣда! — жалобно воскликнулъ сэръ Оливеръ. — Сэры, это письмо содержитъ гнусную клевету. Я готовъ поклясться крестомъ голивудскаго аббатства, что неповиненъ въ смерти того рыцаря, ни словомъ, ни дѣломъ, такъ же неповиненъ, какъ новорожденный младенецъ. Никто не перерѣзалъ ему горла, это вздоръ; есть достовѣрные свидѣтели, которые могутъ подтвердить мои слова.

— Не стоитъ говорить объ этомъ, сэръ, — сказалъ Беннетъ. — Теперь не время для такихъ разговоровъ.

— Нѣтъ, постойте, мастэръ Беннетъ!. — возразилъ патеръ.

— Не мѣшайтесь не въ свое дѣло, добрый Беннетъ. Я хочу доказать свою невинность. Я прошу всѣхъ засвидѣтельствовать, что мои руки остались чистыми въ этомъ дѣлѣ. Я даже не былъ тогда въ Моотгаузѣ. Меня послали съ порученіемъ…

— Сэръ Оливеръ, — перебилъ Гатчъ, — если вамъ не угодно прервать эту проповѣдь, я прибѣгну въ другимъ средствамъ. Гостиръ, труби къ выступленію!

И въ то время, какъ звучала труба, онъ подъѣхалъ въ разстроенному патеру и что-то прошепталъ ему на ухо.

Дикъ Шельтонъ замѣтилъ, что глаза патера на мгновеніе остановились на немъ. Ему было надъ чѣмъ задуматься, потому что этотъ Гарри Шельтонъ былъ его отецъ. Но онъ ничего не сказалъ и скрылъ свое волненіе.

Гатчъ и сэръ Оливеръ поговорили еще нѣсколько времени, обсуждая, какъ имъ поступить въ виду измѣнившихся обстоятельствъ. Рѣшено было оставить десять человѣкъ не только для охраны Моотгауза, но и для того, чтобы сопровождать патера при переѣздѣ черезъ лѣсъ. Такъ какъ Гатчъ оставался, то начальство надъ вспомогательнымъ отрядомъ было поручено Шельтону. Другого выбора не было; всѣ эти люди были народъ неотесанный, безтолковый, непривычный въ войнѣ, тогда какъ Дикъ не только пользовался популярностью, но и былъ рѣшителенъ и серьезенъ не по лѣтамъ. Хотя его молодость протекла въ этомъ захолустьѣ, но сэръ Оливеръ передалъ ему всѣ свои книжныя познанія, а Гатчъ самъ обучалъ его воинскому искусству. Беннетъ всегда относился къ нему ласково; онъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей, которые суровы и жестоки съ врагами, но готовы помочь и сдѣлать добро друзьямъ. И теперь, между тѣмъ какъ сэръ Оливеръ вошелъ въ ближайшую избу, чтобы написать о случившемся сэру Даніэлю Брэкли, Беннетъ подошелъ къ молодому человѣку пожелать ему успѣха и помощи Божіей въ его дѣлѣ.

— Вамъ предстоитъ долгій путь, мастэръ Шельтонъ, — сказалъ онъ. — Вышлите развѣдчика, пусть онъ ѣдетъ шаговъ на пятьдесятъ впереди. Будьте осторожны въ лѣсу. Если мошенники нападутъ на васъ, бросайтесь на нихъ; останавливаться хуже… И пробивайтесь впередъ, мастэръ Шельтонъ, не вздумайте отступить, если дорожите жизнью; въ Тэнстолѣ вы не найдете подмоги — подумайте объ этомъ! А теперь, такъ какъ вы отправляетесь на великую войну за короля, а я останусь здѣсь съ величайшей опасностью для жизни, и Богъ знаетъ, встрѣтимся ли мы когда-нибудь, — то я хочу вамъ дать послѣдній совѣтъ. Не довѣряйтесь сэру Даніэлю; онъ человѣкъ ненадежный. Да и патеру не вѣрьте: самъ-то онъ не замыслитъ чего-нибудь худого, но онъ исполняетъ волю другихъ: онъ дѣлаетъ все, что захочетъ сэръ Даніэль. Постарайтесь найти себѣ хорошихъ друзей. И не поминайте лихомъ Беннета Гатча; право, есть мошенники похуже его. Ну, благослови васъ Богъ!

— И надъ вами да будетъ милость Божія, Беннетъ! — отвѣчалъ Дикъ. — Вы были мнѣ хорошимъ другомъ, я всегда это скажу.

— И вотъ что еще, мастэръ, — прибавилъ Гатчъ съ нѣкоторымъ волненіемъ: — если этотъ Мститель уложитъ меня стрѣлой, не пожалѣйте золотой марки или фунта на поминъ моей бѣдной души; мнѣ вѣдь плохо придется въ чистилищѣ.

— Разумѣется, я исполню ваше желаніе, Беннетъ! — возразилъ Дикъ. — Но Богъ съ вами, зачѣмъ вы такъ говорите? мы еще встрѣтимся, и тогда понадобится скорѣй пиво, чѣмъ панихиды.

— Дай-то Богъ, мастэръ Дикъ! — отвѣчалъ Беннетъ. — Но вотъ и сэръ Оливеръ… И онъ владѣлъ лукомъ не хуже, чѣмъ перомъ; изъ него могъ бы выйти славный воинъ.

Сэръ Оливеръ отдалъ Дику запечатанный пакетъ съ слѣдующею надписью: «Моему достопочтенному господину, сэру Даніэлю Брэкли, рыцарю; передать какъ можно скорѣе».

Дикъ положилъ этотъ пакетъ въ карманъ куртки и, отдавъ приказъ, поѣхалъ на западъ черезъ деревню.

КНИГА ПЕРВАЯ. Юноши.

I. Въ гостинницѣ «Солнца» въ Кэттли.

Въ эту ночь сэръ Даніэль расположился съ своимъ войскомъ въ Кэттли и его окрестностяхъ. Воины его были хорошо помѣщены, но сэръ Даніэль принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые ни на минуту не могутъ оставить мысль о пріобрѣтеніи денегъ; и даже теперь, наканунѣ важнаго и опаснаго предпріятія, онъ всталъ во второмъ часу ночи, чтобы притѣснять бѣдныхъ сосѣдей. Онъ наживался въ дѣлахъ о спорныхъ наслѣдствахъ; покупалъ право у самаго сомнительнаго претендента и потомъ, при помощи вліянія, которымъ онъ и другіе важные лорды пользовались у короля, выхлопатывалъ неправое рѣшеніе суда въ свою пользу, или если это грозило слишкомъ долгими проволочками, овладѣвалъ спорнымъ замкомъ силой оружія, въ надеждѣ, что его вліяніе и знаніе законовъ сэра Оливера удержатъ то, что ему удалось захватить. Кэттли было однимъ изъ такихъ мѣстечекъ; оно не сразу попало въ его лапы; до сихъ поръ онъ встрѣчалъ сопротивленіе со стороны жителей, и неудовольствіе еще усилилось тѣмъ, что онъ расположилъ здѣсь войско.

Въ два часа утра сэръ Даніэль сидѣлъ въ гостинницѣ у камина, такъ какъ среди болотъ въ Кэттли было въ это время холодно. Возлѣ него стояла кружка пива, приправленнаго пряностями. Онъ снялъ шлемъ, обнаживъ свою лысую голову и, подперѣвъ угрюмое лицо рукой, былъ весь закутанъ въ теплый красный плащъ. На противоположномъ концѣ комнаты нѣсколько человѣкъ изъ его свиты стояло на стражѣ. Другіе спали, растянувшись на лавкахъ. Нѣсколько ближе къ полу лежалъ, завернувшись въ плащъ, мальчикъ лѣтъ двѣнадцати или тринадцати. Передъ сэромъ Даніэлемъ стоялъ хозяинъ «Солнца».

— Замѣтьте мои слова, любезный, — говорилъ сэръ Даніэль: — исполняйте только мои приказанія, и я буду для васъ добрымъ лордомъ. Мнѣ нужно, чтобы старшины были надежные люди; и я хочу, чтобы Адамъ-а-Моръ былъ главнымъ констэблемъ; смотрите же!.. Если будутъ выбраны другіе люди, — это вамъ не поможетъ; напротивъ, вамъ же будетъ хуже. Относительно тѣхъ, кто заплатилъ ренту Уольсингаму, я приму свои мѣры… вы тоже изъ ихъ числа, любезнѣйшій!

— Великодушный рыцарь, — сказалъ трактирщикъ, — я готовъ по клясться крестомъ голивудскаго аббатства, что заплатилъ только по принужденію. Нѣтъ, храбрый рыцарь, я не люблю мошенниковъ Уольсингамовъ; они нищіе и плуты, храбрый рыцарь. Я радъ служить такому лорду, какъ вы. Нѣтъ; спросите всѣхъ сосѣдей, я стоялъ за Брэкли.

— Можетъ быть, — сказалъ сэръ Даніэль сухо. — Въ такомъ случаѣ заплатите вторично.

Трактирщикъ скорчилъ страшную гримасу. Но это былъ еще лучшій исходъ, какого могъ ожидать фермеръ въ эти смутныя времена, и онъ пожалуй былъ радъ, что отдѣлался такъ дешево.

— Введи этого человѣка, Сельденъ! — крикнулъ рыцарь.

Одинъ изъ солдатъ втолкнулъ въ комнату жалкаго старика, блѣднаго какъ полотно и дрожавшаго всѣми членами отъ болотной лихорадки.

— Бездѣльникъ! — сказалъ сэръ Даніэль: — какъ тебя зовутъ?

— Съ позволенія вашей милости, — отвѣчалъ старикъ, — мое имя Кендаллъ — Кендалль Шорби — къ услугамъ вашей милости.

— Я слыхалъ о тебѣ много дурного, — отвѣчалъ рыцарь. — Замышляешь измѣну, мошенникъ; бродишь по странѣ и сѣешь смуту; тебя сильно подозрѣваютъ въ смерти многихъ.. Какъ ты осмѣлился на такую дерзость? Но я съ тобой расправлюсь.

— Благородный, достопочтенный лордъ! — закричалъ старикъ: — это какая-нибудь ошибка… Я бѣдный человѣкъ и никому не сдѣлалъ зла.

— Шерифъ донесъ мнѣ о тебѣ много дурного, — сказалъ рыцарь. — Арестовать этого Тиндаля Шорби!

— Кондалля, добрый лордъ! Кондалль мое бѣдное имя, — поправилъ несчастный.

— Кондалль или Тиндаль, это все равно, — холодно возразилъ сэръ Даніэль. — Клянусь моей душой, я сильно подозрѣваю тебя. Если хочешь спасти свою шею, напиши мнѣ сейчасъ же вексель на двадцать фунтовъ.

— Двадцать фунтовъ, мой добрый лордъ! — воскликнулъ Кондалль. — Это безуміе. Все мое имущество не стоитъ семидесяти шиллинговъ.

— Кондалль или Тиндаль, — возразилъ сэръ Даніэль, скрипнувъ зубами: — напиши мнѣ вексель на двадцать фунтовъ, и я буду для тебя добрымъ лордомъ и прощу всѣ твои вины.

— Увы, великодушный лордъ, — сказалъ Кондалль: — это невозможно; я не умѣю писать.

— Ну, нечего дѣлать, — возразилъ рыцарь. — Сельденъ, отведи этого стараго враля въ ближайшему вязу и повѣсь его осторожнѣе за шею, чтобы я могъ видѣть его, когда поѣду. Счастливаго пути, добрый мастэръ Кондалль, дорогой мастэръ Тиндаль! Вы отправитесь на почтовыхъ въ царство небесное — скатертью дорога!

— Нѣтъ, мой дорогой лордъ, — отвѣчалъ Кондалль, заставляя себе улыбнуться: — если ужъ вамъ угодно такъ шутить, что очень пристало вашей милости, то я постараюсь, какъ умѣю, написать вамъ вексель.

— А, другъ, — сказалъ сэръ Даніэль, — теперь ты согласенъ на двадцать фунтовъ. То-то! ты слишкомъ хитеръ, чтобы имѣть состояніе не больше семидесяти шиллинговъ. Сельденъ, посмотри, чтобъ онъ написалъ по всей формѣ, и чтобы расписались свидѣтели.

Съ этими словами сэръ Даніэль, который былъ, впрочемъ, весельчакъ, одинъ изъ самыхъ веселыхъ людей въ Англіи, хлебнулъ глотокъ пива и откинулся на спинку стула, улыбаясь.

Между тѣмъ мальчикъ, лежавшій на полу, пошевелился и всталъ, оглядываясь съ испугомъ.

— Сюда! — сказалъ сэръ Даніэль; и когда мальчикъ всталъ и медленно подошелъ къ нему, — онъ расхохотался во все гордо. — Клянусь распятіемъ, славный мальчуганъ! — воскликнулъ онъ.

Мальчикъ покраснѣлъ какъ піонъ и съ ненавистью взглянулъ на рыцаря большими черными глазами. Теперь, когда онъ всталъ, было гораздо труднѣе разобрать, сколько ему лѣтъ. Лицо его казалось нѣсколько старше, но было нѣжно, какъ лицо ребенка. Станъ его былъ слишкомъ полнъ для мальчика; въ походкѣ замѣчалось что-то неловкое.

— Вы звали меня, сэръ Даніэль? — сказалъ онъ. — Какъ можете вы смѣяться надо мной!

— Нѣтъ, позвольте мнѣ смѣяться, — сказалъ рыцарь. — Добрый мальчикъ, позвольте мнѣ смѣяться, прошу васъ. Еслибы вы могли видѣть себя самого, вы бы первый разсмѣялись.

— Хорошо! — воскликнулъ мальчикъ: — вы отвѣтите за это, когда будете отвѣчать и за все другое. Смѣйтесь, пока можете.

— Нѣтъ, дорогой кузенъ, — возразилъ сэръ Даніэль нѣсколько болѣе серьезнымъ тономъ: — не думайте, что я смѣюсь надъ вами. Посмѣяться отъ души съ родственниками или лучшими друзьями — это другое дѣло. Я хочу васъ выдать за человѣка съ тысячью фунтовъ. Правда, я довольно грубо овладѣлъ вами, потому что этого требовали обстоятельства; но съ этихъ поръ я буду заботиться о васъ и служить вамъ самымъ усерднымъ образомъ. Полноте! Не сердитесь на честный смѣхъ; онъ разгоняетъ грусть. Кто смѣется, тотъ честенъ, дорогой кузенъ. Любезный хозяинъ, дайте поѣсть моему кузену, мастеру Джону. Садитесь, милый мой, и ѣшьте.

— Нѣтъ, — сказалъ мастеръ Джонъ, — я не дотронусь до пищи. Разъ вы меня принуждаете къ такому грѣху, я буду поститься ради спасенія своей души. Любезный хозяинъ, будьте такъ добры, — дайте мнѣ стаканъ чистой воды, вы меня очень этимъ обяжете.

— Полноте, вы должны дать себѣ разрѣшеніе поѣсть! — воскликнулъ рыцарь. Позднѣе покаетесь во грѣхахъ, право! Удовольствуйтесь пока этимъ и ѣшьте.

Но юноша упорно стоялъ на своемъ, выпилъ стаканъ воды и, завернувшись въ плащъ, сѣлъ въ уголку комнаты.

Черезъ часъ или два въ деревнѣ послышались оклики часовыхъ, звонъ оружія и топотъ коней; къ гостинницѣ подъѣхала толпа всадниковъ, и черезъ нѣсколько мгновеній Ричардъ Шельтонъ, весь забрызганный грязью, вошелъ въ комнату.

— Здравствуйте, сэръ Даніэль, — сказалъ онъ.

— Какъ! Дикъ Шельтонъ! — воскликнулъ рыцарь, и при этомъ имени мальчикъ, сидѣвшій въ углу, съ любопытствомъ посмотрѣлъ на вошедшаго. — А что же Беннетъ Гатчъ?

— Потрудитесь прочитать это письмо, сэръ рыцарь, — сказалъ Ричардъ: — изъ него вы узнаете обо всемъ случившемся. Не угодно ли вамъ также будетъ поспѣшить въ Райзингаму; по дорогѣ мы встрѣтили гонца съ письмами, и онъ сообщилъ намъ, что милордъ Райзингамъ въ крайне затруднительномъ положеніи и нуждается въ вашей помощи.

— Какъ ты сказалъ? Въ затруднительномъ положеніи? — повторилъ рыцарь. — Нѣтъ, если такъ, то мы будемъ торопиться, сидя здѣсь, любезный Ричардъ. По нынѣшнимъ временамъ — тише ѣдешь, дальше будешь! Говорятъ, будто замедленіе опасно; это вздоръ; напротивъ, излишняя торопливость губитъ людей — замѣть это, Дикъ. Но я хочу сначала посмотрѣть, что за народъ вы привели. Посвѣти-ка, Сельденъ.

Сэръ Даніэль вышелъ на улицу и при красномъ свѣтѣ факела осмотрѣлъ новый отрядъ. Онъ не пользовался популярностью, какъ сосѣдъ и господинъ; но какъ военачальникъ былъ любимъ тѣми, кто служилъ подъ его знаменемъ. Его энергія, испытанное мужество, заботливость объ удобствахъ солдатъ, даже его грубыя остроты нравились храбрецамъ въ шлемахъ и кольчугахъ.

— Чортъ побери! — воскликнулъ онъ: — что это за сбродъ! Иной согнулся крючкомъ, иной тощъ какъ копье. Я выставлю васъ авангардомъ, пріятели, потому что такихъ воиновъ мнѣ не жаль. Что это за пентюхъ на пѣгой лошади? Двухлѣтній баранъ верхомъ на свиньѣ глядѣлъ бы воинственнѣе! А! Клипсби! и ты здѣсь, старая крыса! Безъ тебя я охотно бы обошелся; ты пойдешь впереди всѣхъ и будешь служить мишенью для непріятельскихъ выстрѣловъ, бездѣльникъ; ты будешь показывать мнѣ дорогу.

— Я готовъ указывать вамъ всякую дорогу, сэръ Даніэль, кромѣ дороги перебѣжчика, — дерзко отвѣчалъ Клипсби.

Сэръ Даніэль расхохотался.

— Хорошо сказано! — воскликнулъ онъ. — Ты, я вижу, за словомъ въ карманъ не полѣзешь! Прощаю твои вины за эту шутку. Сельденъ, позаботься о томъ, чтобы ихъ накормили: людей и коней.

Рыцарь вернулся въ гостинницу.

— Ну, любезный Дикъ, садись, — сказалъ онъ. — Вотъ добрый эль и окорокъ. Ѣшь, а я пока прочту письмо.

Сэръ Даніэль распечаталъ конвертъ, и когда прочелъ письмо, брови его нахмурились. Нѣсколько времени онъ сидѣлъ въ задумчивости, потомъ бросилъ быстрый взглядъ на Шельтона.

— Дикъ, — сказалъ онъ, — читалъ ты эти вирши?

Молодой человѣкъ кивнулъ головой.

— Въ нихъ упомянуто имя твоего отца, — продолжалъ рыцарь: — и нашъ бѣдный сэръ Оливеръ обвиняется какимъ-то негодяемъ въ его убійствѣ.

— Онъ съ величайшимъ негодованіемъ отрицалъ это, — замѣтилъ Дикъ.

— Онъ говорилъ объ этомъ! — воскликнулъ рыцарь. — Не придавай значенія его словамъ. Это такой болтунъ! вотъ ужъ языкъ безъ костей! Когда-нибудь, въ свободное время, я самъ разскажу тебѣ, Дикъ, объ этомъ дѣлѣ. Былъ тутъ нѣкій Дэквортъ, котораго сильно обвиняли въ этомъ убійствѣ, но времена были смутныя, и нельзя было добиться правосудія.

— Это случилось въ Моотгаузѣ? — спросилъ Дикъ, подавляя волненіе.

— Это случилось между Моотгаузомъ и Голивудомъ, — холодно возразилъ сэръ Даніэль, бросая искоса подозрительный взглядъ на молодого человѣка. — А теперь, — прибавилъ онъ, — поторопись съ ѣдой; ты долженъ вернуться въ Тэнстолль съ запиской отъ меня.

На лицѣ Дика выразилось разочарованіе.

— Пожалуйста, сэръ Даніэль, — воскликнулъ онъ, — пошлите кого-нибудь изъ солдатъ! Прошу васъ, позвольте мнѣ участвовать въ сраженіи. Вы увидите, что я умѣю наносить удары.

— Не сомнѣваюсь въ этомъ, — возразилъ сэръ Даніэль. — Но оставаться здѣсь мало чести. Я буду стоять въ Кэттли, пока не получу рѣшительныхъ извѣстій о ходѣ войны, а тогда присоединюсь къ побѣдителю. Не считай этого трусостью, — это только благоразуміе, Дикъ. Наша бѣдная страна такъ потрясена возстаніемъ, королевская власть такъ часто переходитъ изъ рукъ въ руки, что никто не можетъ быть увѣренъ въ завтрашнемъ днѣ. Суетливые и безразсудные люди торопятся, но милордъ-разсудокъ сидитъ спокойно и выжидаетъ.

Съ этими словами сэръ Даніэль сѣлъ на другомъ концѣ длиннаго стола и весь погрузился въ письмо, такъ какъ приключеніе съ черной стрѣлой было ему очень не понутру.

Тѣмъ временемъ молодой Шельтонъ усердно принялся за ѣду, но вдругъ почувствовалъ чье-то прикосновеніе и услышалъ чей-то голосъ, шептавшій ему на ухо:

— Не показывайте вида, что со мной разговариваете! Укажите мнѣ прямую дорогу въ голивудскому аббатству. Прошу васъ, помогите человѣку въ крайней нуждѣ и опасности!

— Ступайте по тропинкѣ къ вѣтряной мельницѣ! — шопотомъ отвѣчалъ Дикъ: — она приведетъ васъ въ перевозу; тамъ спросите.

Онъ снова принялся за ѣду, не поворачивая головы, но, взглянувъ искоса, увидѣлъ, какъ мастеръ Джонъ потихоньку выходилъ изъ комнаты.

Черезъ полчаса сэръ Даніель вручилъ Дику письмо и отправилъ его обратно въ Моотгаузъ. А еще черезъ полчаса явился посланный отъ милорда Райзингама.

— Сэръ Даніэль, — сказалъ онъ, — вы упускаете случай отличиться. Битва началась передъ разсвѣтомъ, мы разбили ихъ авангардъ и смяли правое врыло. Только центръ еще держится. У васъ есть свѣжіе воины; съ такими силами мы опрокинемъ ихъ въ рѣку. Что же, сэръ рыцарь? Неужели вы будете послѣднимъ? — это не вяжется съ вашей славой.

— Нѣтъ! — воскликнулъ рыцарь: — я только-что собирался отправиться. Сельденъ, труби къ выступленію. Сэръ, я сейчасъ буду готовъ. Мои главныя силы прибыли сюда не больше часа тому назадъ. Чего же вы хотите? Шпоры — хорошая вещь, но ими можно и загнать коня. Живѣе, ребята.

На звуки трубы со всѣхъ сторонъ появились люди сэра Даніэля и выстроились передъ гостинницей. Они спали, не снимая оружія, подлѣ осѣдланныхъ коней, и въ какія-нибудь десять минутъ сотня хорошо вооруженныхъ и дисциплинированныхъ людей стояла въ порядкѣ, готовая къ выступленію. Большая часть носили цвѣта сэра Даніэля — темно-красный и голубой, что придавало отряду красивый видъ. Лучшіе воины стояли впереди; позади всѣхъ помѣстились вновь прибывшіе. Сэръ Даніэль съ удовольствіемъ оглянулъ отрядъ.

— Эти молодцы помогутъ вамъ въ бѣдѣ, — сказалъ онъ.

— Народъ надежный, что и говорить, — отвѣчалъ посланный. — Жаль только, что вы не выступили раньше.

— Что дѣлать, — сказалъ рыцарь, и съ этими словами онъ вскочилъ на лошадь. — Эй, Джонъ! Джонъ! Что за дьявольщина! куда она запропастилась? Хозяинъ, гдѣ дѣвушка?

— Дѣвушка, сэръ Даніэль? — воскликнулъ трактирщикъ. — Сэръ, я не видалъ никакой дѣвушки.

— Ну, мальчикъ, болванъ! — крикнулъ рыцарь. — Неужели вы не догадались, что это дѣвчонка? Въ красномъ плащѣ — выпила стаканъ воды и отказалась отъ пищи — гдѣ она, бездѣльникъ?

— Мастеръ Джонъ… такъ вы его называли, сэръ, — отвѣчалъ хозяинъ. — Онъ ушелъ. Я его видѣлъ — часъ тому назадъ — видѣлъ его въ конюшнѣ; онъ сѣдлалъ сѣрую лошадь.

— Чортъ побери! — воскликнулъ сэръ Даніэль: — дѣвчонка стоитъ мнѣ пятьсотъ фунтовъ.

— Сэръ, — замѣтилъ вѣстникъ съ горечью: — пока вы хлопочете о пятистахъ фунтахъ, рѣшается участь англійскаго королевства.

— Хорошо сказано, — отвѣчалъ сэръ Даніэль. — Сельденъ, оставайся съ шестью стрѣлками и разыщи мнѣ ее! Чтобъ была здѣсь, когда я вернусь! Смотри же, головой отвѣчаешь. А теперь, сэръ, ѣдемъ.

Отрядъ двинулся крупною рысью, между тѣмъ какъ Сельденъ съ шестью солдатами остался на улицѣ, среди толпы зѣвакъ.

II.
Въ болотѣ.

Было около шести часовъ утра, когда Дикъ выѣхалъ на гать, проложенную черезъ болото. Небо было ясно; дулъ довольно свѣжій вѣтеръ; крылья мельницы вертѣлись; ивы, росшія по болоту, колыхались, и по нимъ пробѣгала рябь, какъ по нивѣ. Дикъ всю ночь провелъ на конѣ, но сердце его было чисто, тѣло здорово, и онъ ѣхалъ весело.

Дорога все болѣе и болѣе углублялась въ болото; деревня уже исчезла изъ вида, и только крылья вѣтряной мельницы виднѣлись позади, тогда какъ впереди рисовались верхушки тэнсголльскаго лѣса. По обѣ стороны отъ дороги тянулись заросли изъ и камыша; предательскія трясины привлекали путника изумрудною зеленью. Гать, по которой шла дорога, была древняго происхожденія: ее устроили еще римляне; съ теченіемъ времени она мѣстами погрузилась въ болото и тамъ и сямъ была затоплена его мутными водами.

Проѣхавъ около мили, Дикъ наткнулся на такое затопленное мѣсто. Тростникъ и ивы, разбросанные въ видѣ островковъ, сбивали съ толку путника. Незнакомый съ мѣстностью легко могъ сбиться съ дороги, и Дикъ невольно почувствовалъ безпокойство, вспомнивъ о мальчикѣ, которому онъ указалъ дорогу. Самому ему достаточно было бросить взглядъ на мельничныя крылья, рѣзко выдѣлявшіяся на голубомъ небѣ, и на виднѣвшійся вдали тэнсголльскій лѣсъ, чтобы тотчасъ же оріентироваться и направиться по затопленной дорогѣ, гдѣ вода достигала колѣнъ лошади, также увѣренно, какъ по сухому пути.

На полдорогѣ, когда уже показался противоположный конецъ гати, снова выходившій на сушу, онъ услышалъ сильный плескъ направо отъ себя и увидѣлъ сѣрую лошадь, погрузившуюся по брюхо въ болото. Бѣдное животное, какъ будто почуявъ близкую помощь, страшно забилось при его приближеніи. Выкатившіеся, налитые кровью глаза смотрѣли съ выраженіемъ ужаса, и когда оно судорожно забилось въ трясинѣ, тучи насѣкомыхъ поднялись и зажужжали вокругъ него.

«Увы! — подумалъ Дикъ: — неужели бѣдный мальчикъ погибъ? — Это его лошадь, навѣрное. Ну, бѣдняжка, если ты такъ просишь меня о помощи, я сдѣлаю что могу. Сокращу твои мученія».

Онъ натянулъ самострѣлъ, и стрѣла пробила голову животнаго.

Послѣ этого акта суроваго милосердія Дивъ поѣхалъ дальше не безъ тревоги и высматривая хоть какіе-нибудь слѣды своего менѣе счастливаго предшественника.

«Боюсь, что бѣдный малый утонулъ въ трясинѣ», подумалъ онъ.

Но въ эту минуту кто-то назвалъ его по имени, и, оглянувшись, онъ увидѣлъ лицо мальчика, выглядывавшаго изъ густыхъ камышей.

— Вы здѣсь? — крикнулъ Шельтонъ. — Да вы такъ спрятались, что я проѣхалъ-было мимо, не замѣтивъ васъ. Я видѣлъ вашу лошадь въ болотѣ и избавилъ ее отъ страданій; вамъ бы слѣдовало сдѣлать это самому. Ну, вылѣзайте изъ своего убѣжища. Тугъ никто не тронетъ васъ.

— У меня нѣтъ оружія, да еслибы я было, такъ я не умѣю владѣть имъ, — отвѣтилъ мальчикъ, вылѣзая на гать. — Но пожалуйста, добрый мастеръ Ричардъ, помогите мнѣ вашимъ совѣтомъ. Если я не попаду въ голивудское аббатство, я погибъ.

— Нѣтъ, — сказалъ Дикъ, слѣзая съ лошади. — Я помогу вамъ больше чѣмъ совѣтомъ. Садитесь на моего коня, а я пойду пѣшкомъ, а когда устану, мы помѣняемся мѣстами; такъ мы скорѣй доберемся.

Мальчикъ сѣлъ верхомъ, и они отправились какъ могли скоро по неровной гати, причемъ Дикъ шелъ рядомъ съ лошадью, положивъ руку на колѣно своего спутника.

— Какъ васъ зовутъ? — спросилъ Дивъ.

— Джэкъ Матчамъ, — отвѣчалъ мальчикъ.

— А зачѣмъ вамъ въ голивудское аббатство?

— Я ищу убѣжища отъ человѣка, который притѣсняетъ меня. Добрый аббатъ Голивуда — вѣрная опора для слабыхъ.

— А какъ вы попали въ сэру Даніэлю, мастеръ Матчамъ?

— Онъ овладѣлъ мною насильно, — воскликнулъ Матчамъ: — заставилъ меня надѣть это платье, смѣялся надо мной, когда я плакалъ, заставлялъ меня ѣхать верхомъ такъ долго, что я совсѣмъ выбился изъ силъ; а когда нѣкоторые изъ моихъ друзей гнались за нами, чтобы освободить меня, помѣщалъ меня въ аррьергардѣ подъ ихъ выстрѣлами. Одна стрѣла даже задѣла мою правую ногу, и мнѣ теперь трудно ходить. Нѣтъ, мы еще разсчитаемся, онъ заплатитъ за все!

— Что-жъ вы съ нимъ сдѣлаете, — сказалъ Дикъ. — Онъ храбрый рыцарь, съ желѣзной рукой! Если онъ узнаетъ, что я помогалъ вашему бѣгству, мнѣ придется плохо.

— Ахъ, бѣдный юноша! — сказалъ Матчамъ. — Я знаю, онъ вашъ опекунъ…

— Юноша! — возразилъ Дикъ.

— Не называть же мнѣ васъ дѣвицей, добрый Ричардъ? — замѣтилъ Матчамъ.

— Разумѣется, нѣтъ, — отвѣчалъ Дикъ. — Терпѣть не могу дѣвицъ. Никогда я о нихъ не думаю. Чортъ бы ихъ побралъ! Охота, война, пирушки, вотъ что мнѣ по вкусу. Я никогда не слыхалъ ничего путнаго о дѣвицахъ, кромѣ одной, да и ту, бѣдняжку, сожгли за колдовство, и за то, что она вопреки природѣ вздумала носить панталоны.

Мастэръ Матчамъ перекрестился и повидимому мысленно сталъ читать молитву.

— Что это вы дѣлаете? — спросилъ Дикъ.

— Молюсь за ея душу, — отвѣчалъ юноша слегка дрожащимъ голосомъ.

— За душу колдуньи! — воскликнулъ Дикъ. — Впрочемъ, молитесь, если вамъ угодно! она была лучшая дѣвушка въ Европѣ, эта Жанна д’Аркъ. Старый Апплэйярдъ, стрѣлокъ, бѣжалъ передъ ней, по его словамъ, какъ передъ великаномъ. Да, храбрая была дѣвица!

— Только слушайте, мастэръ Ричардъ, — замѣтилъ Матчамъ: — если вы такъ не любите дѣвушекъ, то вы не настоящій мужчина…

— Вздоръ! — сказалъ Дикъ. — Вы разсуждаете какъ молокососъ. А если вы думаете, что я не настоящій мужчина, — слѣзайте съ коня, и я вамъ докажу свое мужество на кулакахъ, или на шпагахъ, или изъ лука…

— Нѣтъ, я не умѣю биться, — боязливо сказалъ Матчамъ. — Я и не думалъ васъ обидѣть. Я только пошутилъ. А если я говорю о женщинахъ, то только потому, что слышалъ, будто вы скоро женитесь.

— Я женюсь! — воскликнулъ Дикъ. — Вы первый, отъ кого я слышу объ этомъ. На комъ же?

— На Дженни Садли, — отвѣчалъ Матчамъ, краснѣя. — Это дѣло сэра Даніэля, онъ при этомъ получитъ свою выгоду; и, право, я слышалъ, что бѣдная дѣвушка оплакиваетъ свою участь. Должно быть, она держится такихъ же взглядовъ, какъ вы, или почему-либо не любитъ жениха.

— Что дѣлать! отъ брака, какъ я отъ смерти, никто не убѣжитъ, — сказалъ Дикъ тономъ покорности судьбѣ. — Такъ она оплакиваетъ свою участь? Ну вотъ, скажите, развѣ не чепуха въ головахъ у этихъ дѣвушекъ: плакать, когда она еще и не видѣла меня! Что-жь, и мнѣ оплакивать свою участь? Нѣтъ. Коли ужъ нужно жениться, я женюсь съ сухими глазами. Но если вы ее знаете, скажите, пожалуйста, какова она собой? красива или нѣтъ? И потомъ, сердита или любезна?

— Ну вотъ, какое вамъ дѣло до этого? — сказалъ Матчамъ. — Вамъ нужно жениться, и вы женитесь. Красивая, некрасивая, не все ли равно? Вѣдь это все пустяки. Вѣдь вы не мальчишка, мастеръ Ричардъ, и пойдете въ вѣнцу съ сухими глазами, не правда ли?

— Совершенно вѣрно, — сказалъ Ричардъ: — стану я думать о такомъ вздорѣ!

— Хорошаго себѣ лорда получитъ въ супруги ваша лэди-жена, нечего сказать!

— Такого, какого пошлетъ ей небо, — возразилъ Ричардъ.

— Ахъ, бѣдная дѣвушка!

— Почему бѣдная?

— Выйти за обитателя лѣсовъ! — отвѣчалъ Матчамъ.

— Я-то, положимъ, обитатель лѣсовъ, — сказалъ Дикъ, — а вотъ я бѣгу пѣшкомъ, тогда какъ вы ѣдете на моей лошади; должно быть лѣсные жители не такъ ужъ злы.

— Дикъ, простите меня! — воскликнулъ его спутникъ. — Нѣтъ, вы лучшій человѣкъ въ Англіи! я вѣдь только пошутилъ. Простите меня, милый Дикъ!

— Ну вотъ, къ чему столько словъ! — возразилъ Дикъ, нѣсколько смущенный горячностью своего спутника: — что за важность! я вовсе не усталъ.

Въ эту минуту вѣтеръ донесъ до нихъ звуки трубы сэра Даніэля.

— Слышите! — сказалъ Дикъ: — трубятъ!

— Ахъ, Боже мой! — воскликнулъ Матчамъ: — они узнаютъ, что я убѣжалъ, а у меня нѣтъ лошади. — И онъ поблѣднѣлъ какъ смерть.

— Полноте, что вы боитесь! — сказалъ Дикъ. — Мы уже недалеко отъ перевоза. А нѣтъ лошади быстрѣе моей.

— О, меня схватятъ! — продолжалъ его спутникъ. — Дикъ, милый Дикъ, не бросайте меня!

— Да полно, чего вы боитесь! — сказалъ Дикъ. — Конечно, я помогу вамъ. Досадно видѣть такого малодушнаго юношу! Ну, да все равно, слушайте Джэкъ Матчамъ — если это ваше имя, я, Ричардъ Шельтонъ, во что бы то ни стало хочу, чтобъ вы добрались невредимымъ до голивудскаго аббатства. Клянусь всѣми святыми! Накажи меня Богъ, если я вамъ измѣню. Ну, ободритесь! дорога стала лучше, пришпорьте коня. Живѣй! живѣй! Не думайте обо мнѣ, я могу бѣжать, какъ лань.

Такимъ образомъ, между тѣмъ какъ лошадь пустилась рысью, а Дикъ бѣжалъ рядомъ съ ней, они оставили за собой болото и достигли берега рѣки около хижины перевощика.

III.
На перевозѣ.

Рѣка Тилль, широкая, тихая, мутноводная, вытекала изъ болота и въ этомъ мѣстѣ дробилась на нѣсколько рукавовъ между заросшими ивнякомъ островами.

Рѣка была не особенно красива, но въ это ясное, свѣтлое утро все казалось прекраснымъ. Вѣтерокъ рябилъ поверхность водъ, и яркое небо отражалось въ нихъ милліонами искръ.

На самомъ берегу стояла хижина перевощика, сдѣланная изъ вѣтвей и обмазанная глиной; на крышѣ ея росла зеленая трава.

Дикъ отворилъ дверь и вошелъ въ лачужку. Тамъ лежалъ, подостлавъ подъ себя грубый, старый деревенскій плащъ, перевозчикъ, дрожа отъ лихорадки. То былъ сильный мужчина, но лихорадка, свирѣпствовавшая въ этой мѣстности, истощила его..

— А, мастэръ Шельтонъ, — сказалъ онъ, — вы хотите переѣхать? Плохія времена, плохія. Переѣздъ не свободенъ. Разбойники прервали сообщеніе. Ступайте-ка лучше къ мосту.

— Никогда, — отвѣчалъ Дикъ. — Время дорого, Гугь. Я очень тороплюсь.

— Экій упрямый! — сказалъ перевощикъ, вставая. — Если вы доберетесь цѣлымъ до Моотгауза — счастье ваше! Ну, да какъ хотите. — И, взглянувъ на Матчама, прибавилъ: — А это кто? — и остановился на порогѣ хижины, прищуривъ глаза.

— Это мой родственникъ, мастеръ Матчамъ, — отвѣчалъ Дикъ.

— Здравствуй, перевощикъ, — сказалъ Матчамъ, который тѣмъ временемъ слѣзъ съ коня и подвелъ его въ хижинѣ. — Пожалуйста, перевези насъ; мы очень торопимся.

Перевощикъ продолжалъ стоять, разсматривая юношу.

— Право! — крикнулъ онъ и засмѣялся.

Матчамъ покраснѣлъ до ушей и нахмурился; Дикъ сердито взялъ перевощика за плечо.

— Полно шутить! — крикнулъ онъ. — Дѣлай свое дѣло!

Гугъ ворча отвязалъ ладью; Дикъ ввелъ въ нее коня, Матчамъ послѣдовалъ за нимъ.

— Не сердитесь, мастеръ Шельтонъ. Я не хотѣлъ васъ обидѣть, — сказалъ перевощикъ, берясь за весла.

— Довольно болтать! — возразилъ Дикъ. — Оставь меня въ покоѣ.

Между тѣмъ они спустились по теченію, и передъ ними открылся видъ внизъ и вверхъ по рѣкѣ. Рѣка была усѣяна островами; виднѣлись песчаныя отмели, ивы колыхались, камыши шумѣли, птицы щебетали и пѣли; нигдѣ не замѣчалось слѣдовъ человѣка.

— Мастэръ, — сказалъ перевощикъ, равномѣрно гребя однимъ весломъ, — я увѣренъ, что Джонъ Феннъ на островѣ. Онъ ненавидитъ сэра Даніэля и всѣхъ, кто съ нимъ друженъ. А если я поверну вверхъ по рѣкѣ и высажу васъ на полетъ стрѣлы отъ гати? Лучше бы намъ не встрѣчаться съ Джономъ Фенномъ. И мастеръ Матчамъ будетъ цѣлѣе! — и онъ опять засмѣялся.

— Ну, хорошо, Гугъ, — отвѣчалъ Дикъ.

— Слушайте же, — продолжалъ перевощикъ. — Прицѣльтесь въ меня изъ вашего самострѣла — вотъ такъ; наложите стрѣлу — хорошо! Держите его такъ и смотрите на меня свирѣпо.

— Что это значитъ? — спросилъ Дикъ.

— Видите, мастэръ, если я перевезу васъ, то долженъ сдѣлать это какъ будто подъ страхомъ смерти; иначе мнѣ придется плохо отъ Джона Фенна.

— Неужели эти бездѣльники такъ нахальны? — спросилъ Дикъ. — Неужели они командуютъ надъ перевозомъ сэра Даніэля?

— А вы какъ думали? Попомните мое слово: сэру Даніэлю не сдобровать.

Они поднялись по рѣкѣ, завернули за островъ и медленно подплыли къ противоположному берегу.

— Я высажу васъ здѣсь въ ивнякѣ, — сказалъ Гугъ.

— Да тутъ нѣтъ дороги; тутъ только болото да трясина, — отвѣчалъ Дикъ.

— Мастаръ Шельтонъ, — возразилъ Гугъ, — я не могу причалить ниже ради вашего же спасенія. Онъ стережетъ перевозъ съ своимъ лукомъ и убиваетъ всѣхъ, кто служитъ сэру Даніэлю, какъ кроликовъ. Я слышалъ, что онъ поклялся распятіемъ. Если бы я не зналъ васъ съ давнихъ поръ, я бы не сталъ и беречь васъ, но ради нашего стараго знакомства и ради этого птенца, который, кажется, не привыкъ въ ранамъ и выстрѣламъ, я рискую головой, чтобы только доставить васъ въ цѣлости и сохранности. Довольно съ васъ этого; больше я не могу ничего сдѣлать, ей Богу, не могу.

Гугъ еще говорилъ, налегая на весла, когда послышался сильный трескъ въ ивнякѣ на островѣ, какъ будто бы кто-нибудь поспѣшно пробирался среди кустарниковъ.

— Ахъ, мошенникъ! — воскликнулъ Гугъ. — Онъ былъ на верхнемъ островѣ! Онъ поплылъ прямо къ берегу. Прицѣльтесь въ меня, добрый Дикъ, прицѣльтесь прямо въ меня! Я пытался спасти васъ — спасите и вы меня!

Ладья съ трескомъ врѣзалась въ ивнякъ. Матчамъ, блѣдный, но проворный и гибкій, выскочилъ на берегъ; Дикъ схватилъ подъ устцы лошадь и хотѣлъ послѣдовать за нимъ, но это оказалось не такъ-то легко: лошадь заупрямилась, а густыя вѣтви еще болѣе затрудняли вылазку. Лошадь упиралась и билась; лодка страшно раскачивалась.

— Тутъ невозможно вылѣзть, Гугъ! — крикнулъ Дикъ, стараясь, впрочемъ, увлечь за собою лошадь и отстраняя кусты свободной рукой.

Въ это время на берегу острова показался человѣкъ высокаго роста, съ раскраснѣвшимся отъ быстраго бѣга лицомъ; въ рукахъ у него былъ длинный лукъ^[1], который онъ тотчасъ натянулъ съ большимъ усиліемъ.

— Кто плыветъ? — крикнулъ онъ. — Гугъ, кто плыветъ?

— Это мастэръ Шельтонъ, Джонъ, — отвѣчалъ перевощикъ.

— Стойте, Дикъ Шельтонъ! — крикнулъ Джонъ: — клянусь крестомъ, я не сдѣлаю вамъ вреда. Стойте! Назадъ, Гугъ!

Дикъ отвѣчалъ ругательствомъ.

— Коди такъ, ступайте пѣшкомъ! — отвѣчалъ незнакомецъ и пустилъ стрѣлу.

Лошадь, раненая стрѣлой, отъ боли и ужаса рванулась изъ лодки; лодка перевернулась, и всѣ моментально погрузились въ воду.

Когда Дикъ выплылъ на поверхность, онъ былъ на разстояніи ярда отъ берега, и, не успѣвъ еще смигнуть воду съ глазъ, схватился рукою за какой-то твердый предметъ, который тотчасъ двинулся въ берегу. Это былъ хлыстъ, который Матчамъ, взобравшійся на нависшую надъ рѣкой иву, протянулъ ему.

— Клянусь мессой! — воскликнулъ Дикъ, когда товарищъ помогъ ему выбраться на берегъ: — я обязанъ вамъ жизнью. Я плаваю какъ топоръ. — И въ ту же минуту онъ повернулся въ острову.

Гугъ перевощикъ плылъ туда рядомъ съ перевернутой лодкой, а взбѣшенный Джонъ Феннъ кричалъ, чтобы онъ торопился.

— Бѣжимъ, Джэкъ, — сказалъ Шельтонъ, — бѣжимъ. Пока Гугъ доберется до острова и пока они переплывутъ рѣку, мы будемъ далеко.

И, подкрѣпляя свои слова примѣромъ, онъ бросился бѣжать, углубляясь въ ивовую чащу и прыгая съ кочки на кочку въ топкихъ мѣстахъ. Ему некогда было разсматривать мѣстность; оставалось только повернуться спиной въ берегу и бѣжать изо всѣхъ силъ.

Наконецъ, однако, почва стала повышаться, и это показало ему, что онъ не ошибся въ направленіи; вскорѣ они выбрались на сухое мѣсто, гдѣ къ ивамъ стали примѣшиваться вязы.

Но тутъ Матчамъ, который значительно отсталъ отъ товарища, въ изнеможеніи повалился на землю.

— Бросьте меня, Дикъ! — крикнулъ онъ жалобно. — Я не могу больше идти!

Дикъ повернулся и подбѣжалъ къ своему спутнику.

— Нѣтъ, Джэкъ, я не брошу васъ! — воскликнулъ онъ. — Это было бы низко послѣ того, какъ вы рисковали быть застрѣленнымъ или упасть въ воду и утонуть, спасая меня. Я и то удивляюсь, что не утащилъ васъ за собой въ воду.

— Нѣтъ, Дикъ, — сказалъ Матчамъ, — я умѣю плавать и спасъ бы насъ обоихъ.

— Вы умѣете плавать? — воскликнулъ Дикъ съ изумленіемъ. Это было единственное мужское искусство, которое было ему чуждо. Въ числѣ подвиговъ, которыми онъ особенно восхищался, послѣ искусства въ единоборствѣ, стояло умѣнье плавать. — Вотъ, — сказалъ онъ, — это мнѣ урокъ, чтобы не смѣяться надъ людьми. Я обѣщалъ заботиться о васъ, пока мы не дойдемъ до Голивуда, но, клянусь крестомъ, Джэкъ, вы, кажется, скорѣе можете заботиться обо мнѣ.

— Итакъ, Дикъ, мы теперь друзья? — сказалъ Матчамъ.

— Да мы и не были никогда врагами, — отвѣчалъ Дикъ. — Вы храбрый малый по-своему, хотя немножко молокососъ. Я еще никогда не встрѣчалъ такого, какъ вы. Но, пожалуйста, отдохните скорѣй и пойдемъ дальше. Здѣсь не мѣсто для разговоровъ.

— У меня нога жестоко болитъ, — сказалъ Матчамъ.

— Да, вѣдь я и забылъ объ этомъ, — отвѣчалъ Дикъ. — Ну, мы пойдемъ потише. Хотѣлъ бы я знать, гдѣ мы находимся. Я потерялъ изъ виду дорогу, да оно, можетъ, и къ лучшему. Если они стерегутъ перевозъ, то навѣрно стерегутъ и дорогу. Хорошо бы, еслибы сэръ Даніэль вернулся съ двумя десятками солдатъ, — они бы разогнали этихъ бездѣльниковъ, какъ вѣтеръ разгоняетъ листья. Ну, Джэкъ, бѣдняга, обопритесь на мое плечо. Нѣтъ, вы еще не доросли. Сколько вамъ лѣтъ? двѣнадцать?

— Нѣтъ, шестнадцать, — сказалъ Матчамъ.

— Ну, такъ вы малы не по лѣтамъ. Но возьмите мою руку. Мы пойдемъ потихоньку. Я обязанъ вамъ жизнью, Джэкъ, а я умѣю расплачиваться и за добро, и за зло.

Они стали подниматься по склону.

— Намъ нужно выбраться на дорогу, рано или поздно, — продолжалъ Дикъ. — Боже, какая у васъ слабая рука, Джэкъ; мнѣ было бы стыдно имѣть такую. А знаете, — прибавилъ онъ, внезапно расхохотавшись, — я готовъ побожиться, что Гутъ перевощикъ принялъ васъ за дѣвочку

— Ну, вотъ! — воскликнулъ Матчамъ, сильно покраснѣвъ.

— Право! Да что-жъ! вы и въ самомъ дѣлѣ больше похожи на дѣвушку, чѣмъ на мужчину, и знаете, для мальчика вы не совсѣмъ-то годитесь, но для дѣвочки — очень недурны. Право, изъ васъ бы вышла премилая дѣвчонка.

— Полноте! — сказалъ Матчамъ: — вы вѣдь знаете, что я не дѣвочка.

— Конечно, знаю; я только шучу, — сказалъ Дикъ. — Что за важность! Изъ васъ выйдетъ славный рубака. Хотѣлъ бы я знать, кто изъ насъ первый будетъ посвященъ въ рыцари; а я буду рыцаремъ, или погибну, добиваясь того. «Сэръ Ричардъ Шельтонъ рыцарь» — это звучитъ недурно, а? Но и «сэръ Джэкъ Матчамъ» — тоже хорошо.

— Пожалуйста, Дикъ, подождите, пока я напьюсь, — сказалъ Матчамъ, останавливаясь у ручейка, выбѣгавшаго въ одномъ мѣстѣ склона. — И вотъ что еще, Дикъ: не найдется ли у васъ чего-нибудь поѣсть: я страшно голоденъ.

— Какъ, неужели вы ничего не ѣли въ Кэттли? — спросилъ Дікъ.

— Я далъ обѣтъ… и не могъ его нарушить, — пробормоталъ Матчамъ, — но теперь я былъ бы радъ и черствому хлѣбу.

— Ну, такъ садитесь и ѣшьте, — сказалъ Дикъ, — а я пока пройду впередъ, поищу дорогу. — Съ этими словами онъ отвязалъ отъ пояса сумку, въ которой были хлѣбъ и ветчина, и пока Матчамъ утолялъ голодъ, онъ углубился дальше въ лѣсъ.

Немного далѣе находилась рытвина, въ которой ручей исчезалъ среди гнилыхъ листьевъ, усыпавшихъ землю; а за нею деревья опять разростадись сильнѣе и выше, и вязы смѣнялись буками и дубами. Вѣтеръ, шумѣвшій въ вѣтвяхъ, и шелестъ листьевъ заглушали шаги Дика; тѣмъ не менѣе, онъ шелъ осторожно, осматриваясь кругомъ и прячась за стволами деревьевъ. Вдругъ передъ нимъ изъ кустарника выскочила лань и, подобно тѣни, исчезла въ лѣсу. Дикъ остановился. Эта часть лѣса была очевидно пустынна; вмѣсто того, чтобы идти дальше, онъ подошелъ къ ближайшему дереву и полѣзъ на него.

Дубъ, на который онъ карабкался, оказался самымъ высокимъ дерезомъ въ этой части лѣса и возвышался надъ сосѣдними деревьями футовъ на десять. Добравшись до самой высокой развилины, Дикъ остановился и осмотрѣлъ окрестности. Онъ видѣлъ всю болотистую равнину вплоть до Кэттли, и Тилль, извивавшійся среди лѣсистыхъ острововъ; а впереди виднѣлась бѣлая линія дороги, шедшей черезъ лѣсъ. Лодка, приведенная въ нормальное положеніе, стояла у перевоза. Никакихъ другихъ слѣдовъ человѣческаго присутствія не было замѣтно. Дикъ уже хотѣлъ слѣзать, когда, бросивъ послѣдній взглядъ на окрестности, замѣтилъ почти въ срединѣ болота рядъ движущихся черныхъ точекъ. Очевидно, небольшой отрядъ пробирался по плотинѣ. Озабоченный этимъ обстоятельствомъ, Дикъ спустился съ дерева и вернулся къ своему товарищу.

IV.
Лѣсная компанія.

Между тѣмъ Матчамъ отдохнулъ и подкрѣпился, и оба юноши, обезпокоенные тѣмъ, что видѣлъ Дикъ, поспѣшно выбрались на дорогу, пересѣкли ее и стали подниматься на холмъ, по которому росъ тэнстолльскій лѣсъ. Деревья здѣсь были разбросаны группами; часто попадались песчаныя, сухія прогалины, заросшія верескомъ и старыми тиссами. Почва становилась все болѣе и болѣе неровней, усѣянной рытвинами и кочками. Вѣтеръ съ каждой минутой крѣпчалъ, и деревья гнулись подъ его напоромъ.

Они только-что вышли на одну изъ прогалинъ, какъ вдругъ Дикъ припалъ въ землѣ и сталъ осторожно ползти назадъ подъ защиту лѣса. Матчамъ, изумленный этимъ отступленіемъ, для котораго онъ не видѣлъ причины, молча послѣдовалъ примѣру своего товарища, и только когда они укрылись въ чащѣ, спросилъ, что это значитъ.

Вмѣсто отвѣта Дикъ указалъ ему пальцемъ на противоположный конецъ прогалины. Тамъ стояла высокая ель, далеко переросшая сосѣднія деревья и рѣзко выдѣлявшаяся на голубомъ небѣ своей темной зеленью. Футовъ на пятьдесятъ отъ земли стволъ ея поднимался прямой и стройный, какъ колонна, но на этой высотѣ раздѣлялся на два огромныхъ сука. Въ развилинѣ между ними стоялъ человѣкъ, одѣтый въ зеленое платье, и, точно матросъ, съ вершины мачты осматривалъ окрестности. Солнце отражалось на его волосахъ; одною рукою онъ прикрывалъ глаза и медленно поворачивалъ голову изъ стороны въ сторону, съ правильностью машины.

Молодые люди взглянули другъ на друга.

— Попробуемъ обойти влѣво, — сказалъ Дикъ. — Мы чуть-было не попались.

Десять минутъ спустя они вышли на тропинку.

— Эта часть лѣса мнѣ совершенно незнакома, — сказалъ Дикъ. — Куда ведетъ эта тропинка?

— Посмотримъ, — сказалъ Матчамъ.

Немного далѣе тропинка привела ихъ на вершину холма, откуда круто спускалась въ котловину. Внизу, среди густой заросли цвѣтущаго боярышника, виднѣлись остатки стѣнъ, почернѣвшіе какъ бы отъ дѣйствія огня, и высокая печная труба, указывавшая на бывшія здѣсь когда-то постройки.

— Что бы это могло быть? — прошепталъ Матчамъ.

— Клянусь мессой, не знаю, — отвѣчалъ Дикъ. — Меня одолѣваетъ безпокойство. Пойдемъ осторожно.

Съ бьющимся сердцемъ спустились они въ котловину. Тамъ, и сямъ виднѣлись слѣды недавней культуры; плодовыя деревья и огородныя растенія росли диво въ чащѣ; солнечные часы валялись въ травѣ; казалось, что они проходили черезъ заглохшій садъ. Пройдя еще немного, они очутились около развалинъ.

Когда-то здѣсь очевидно было небольшое укрѣпленіе, окруженное глубокимъ рвомъ, который теперь высохъ и былъ заваленъ камнями и балками. Двѣ полуразвалившихся стѣны еще стояли, и солнечные лучи проникали сквозь окошки съ выбитыми рамами, но остальная часть постройки представляла груду обуглившихся обломковъ. Внутри дома уже пробивались изъ щелей зеленыя растенія.

— Теперь я вспомнилъ! — прошепталъ Дикъ: — это, должно быть, Гримстонъ. Онъ принадлежалъ нѣкоему Симону Мальмсбери, врачу сэра Даніэля. Лѣтъ пять тому назадъ его сжегъ Беннетъ Гатчъ. Жаль, право: это былъ славный домъ.

Въ котловинѣ, защищенной отъ вѣтра, было тихо, и Матчамъ, тронувъ Дика за плечо, приложилъ палецъ къ губамъ

— Тссс… — шепнулъ онъ.

Послышались странные звуки, которые они не сразу могли разобрать. Казалось, кто-то откашливался, потомъ хриплый и невѣрный голосъ запѣлъ:

Then up and speake tbe master, tbe king of the outlaws:

What make you here, my merry men, among the greenwood shaws?

And Gamelyn made answer — he looked never adown:

O they must need to walk in wood, tbat may not walk in town! ¹)

¹) Тогда всталъ предводитель, король вольныхъ людей, и сказалъ:

Что вы здѣсь дѣлаете, мои веселые люди, здѣсь, въ зеленомъ лѣсу?

И Ганелинъ, который никогда не опускалъ глазъ, отвѣтилъ:

Тому приходится жить въ лѣсу, кто не можетъ жить въ городѣ!

Пѣвецъ остановился; послышался слабый звонъ желѣза, затѣмъ наступило молчаніе.

Молодые люди молча смотрѣли другъ на друга. Кто бы онъ ни былъ, но невидимый сосѣдъ находился тотчасъ за постройкой. Внезапно Матчамъ оживился, перешагнулъ черезъ балки и осторожно полѣзъ по кучѣ обломковъ, загромождавшихъ внутренность дома. Дикъ хотѣлъ-было удержать его, но не успѣлъ и тоже отправился за нимъ.

Въ уголку зданія оставалось свободное мѣсто, защищенное двумя балками, упавшими крестъ-на-крестъ отъ обломковъ. Сюда осторожно пробрались юноши. Тутъ они были совершенно скрыты чуть постороннихъ взоровъ и могли наблюдать за окрестностью черезъ трещину въ стѣнѣ.

Взглянувъ въ нее, они на мгновеніе оцѣпенѣли отъ ужаса. Отступленіе было невозможно; они едва смѣли дышать. На краю рва, не далѣе сорока шаговъ отъ нихъ, кипѣлъ и пѣнился котелъ, привѣшенный надъ костромъ; а подлѣ него стоялъ высокій, загорѣлый плотный человѣкъ; въ рукѣ у него была желѣзная ложка, на поясѣ висѣли рогъ и огромный кинжалъ. Казалось, онъ прислушивался къ какому-то подозрительному шуму. Очевидно, это и былъ пѣвецъ; очевидно, онъ мѣшалъ ложкой въ котлѣ, когда шумъ, произведенный нашими путниками въ развалинахъ, привлекъ его вниманіе. Недалеко отъ него другой человѣкъ лежалъ на травѣ и дремалъ, завернувшись въ плащъ.

Наконецъ, человѣкъ, стоявшій у костра, пересталъ прислушиваться, поднесъ ложку во рту, попробовалъ, покачалъ головой, и снова сталъ мѣшать и напѣвать пѣсню:

Oh, they must need to walk in wood, that may not walk in town!

— повторилъ онъ послѣдній стихъ.

О, sir, we walk not here at all an eril thing to do,

But if we meet with the good king’s deer to shoot а shaft into ¹⁾.

¹) О, сэръ, мы живемъ здѣсь не для того, чтобы дѣлать что-нибудь дурное,

Но если намъ попадется лань добраго короля, мы пустимъ въ нее стрѣлу.

Напѣвая пѣсню, онъ время отъ времени подносилъ ложку во рту, дулъ на нее и пробовалъ кушанье, какъ завзятый поваръ. Наконецъ, онъ, повидимому, рѣшилъ, что обѣдъ готовъ, и, снявъ съ пояса рогъ, протрубилъ въ него три раза.

Товарищъ его проснулся, приподнялся и посмотрѣлъ на него.

— Ну, какъ дѣла, братъ? — спросилъ онъ. — Обѣдъ?

— Да, обѣдъ, — отвѣчалъ тотъ: — и сухой обѣдъ, безъ пива и безъ хлѣба. Теперь мало утѣхи жить въ лѣсу; прошло время, когда добрый молодецъ могъ жить здѣсь не хуже любого аббата, не обращая вниманія на дождь и морозъ, потому что и пива, и вина было у него вдоволь. Плохи ныньче стали люди; и этотъ Джонъ Мститель…

— Ты ужъ слишкомъ любишь ѣсть и пить, Лаулессь. Потерпи, придутъ и хорошія времена.

— Какже! — возразилъ другой: — я всю жизнь дожидался этихъ хорошихъ временъ! Былъ я и францисканцемъ, и королевскимъ стрѣлкомъ, и матросомъ, живалъ и въ лѣсу, стрѣлялъ королевскихъ ланей, а чего добился? Ничего. Лучше бы было мнѣ сидѣть въ монастырѣ. Джону Аббату живется лучше, чѣмъ Джону Мстителю… Никакъ идутъ наши…

На поляну одинъ за другимъ выходили рослые молодцы. Каждый изъ нихъ доставалъ ножъ и роговую чашку, зачерпывалъ изъ котла и, усѣвшись на траву, принимался за ѣду. Вооруженіе и одежда ихъ отличались разнообразіемъ: иные были въ простыхъ блузахъ, и все ихъ оружіе состояло изъ ножа и стараго лука; другіе щеголяли въ полной лѣсной формѣ: въ зеленыхъ плащахъ и камзолахъ, съ пучкомъ красивыхъ стрѣлъ за поясомъ, съ рогомъ, висѣвшимъ на перевязи, съ кинжаломъ и мечомъ на боку. Всѣ подходили молча и, едва поздоровавшись, набрасывались на ѣду.

Ихъ набралось уже человѣкъ двадцать, когда въ сосѣднихъ кустарникахъ послышались веселые голоса, и на поляну вышли человѣкъ пять или шесть, несшихъ носилки. Впереди всѣхъ шелъ, съ начальственнымъ видомъ, высокій, здоровый мужчина, загорѣвшій отъ солнца, какъ сапогъ, съ лукомъ за плечами и рогатиной въ рукѣ.

— Ребята! — крикнулъ онъ: — добрые молодцы и мои веселые товарищи, до сихъ поръ вамъ приходилось туго. Но потерпите, фортуна быстро поворачивается. И вотъ ея первый подарокъ — доброе пиво!

Шопотъ одобренія привѣтствовалъ носильщиковъ, когда они сняли съ носилокъ и откупорили боченокъ.

— А теперь торопитесь, ребята! — продолжалъ предводитель. — Есть дѣло впереди. Отрядъ стрѣлковъ только-что подошелъ въ перевозу — это наша добыча; всѣ попробуютъ нашихъ стрѣлъ — ни одинъ не перейдетъ черезъ этотъ лѣсъ. Всѣ мы, сколько насъ есть, жестоко обижены: иные потеряли землю, иные друзей, многіе изгнаны — всѣ угнетены. А кто причинилъ намъ это зло? Сэръ Даніэль, клянусь распятіемъ! Неужели онъ воспользуется этимъ? неужели онъ будетъ спокойно жить въ нашихъ домахъ? обрабатывать наши поля? ѣсть хлѣбъ, отнятый у насъ? Никогда. Онъ гнетъ законы на свою сторону, выигрываетъ дѣла, но этого дѣла не выиграетъ; я поклялся отомстить ему.

Между тѣмъ Лаулессь принимался уже за второй рогъ съ пивомъ. Онъ всталъ и какъ будто хотѣлъ предложить тостъ за оратора.

— Мистеръ Эллиссъ, — сказалъ онъ, — вы хотите мстить — желаю вамъ успѣха; но нашъ братъ, лѣсной житель, у котораго не было ни земель, ни друзей, думаетъ больше о выгодѣ дѣла. Его больше интересуетъ золотой нобль или кружка Канарскаго, чѣмъ всѣ мести въ мірѣ.

— Лаулессъ, — отвѣчалъ предводитель, — чтобы добраться до Моотгауза, сэръ Даніэль долженъ пройти черезъ лѣсъ. Благодаря намъ, этотъ переходъ обойдется ему дороже, чѣмъ битва. А если онъ ускользнетъ отъ насъ съ горстью солдатъ, его важные друзья отвернутся отъ него; мы осадимъ тогда старую лисицу и уничтожимъ его въ конецъ. Это жирный олень — хватить всѣмъ намъ на обѣдъ.

— Э, — возразилъ Лаулессъ, — я уже ѣдалъ такіе обѣды, только варить-то ихъ трудно, добрый мастеръ Эллисъ. А пока что мы дѣлаемъ? Мастеримъ черныя стрѣлы, сочиннемъ стихи и пьемъ чистую воду — неважный напитокъ!

— Ты ненадежный человѣкъ, Билль Лаулессъ. Изъ тебя не вышелъ еще капуцинскій духъ, обжорство тебя погубитъ, — отвѣчалъ Эллисъ. — Мы добыли двадцать фунтовъ отъ Апплэйярда. Добыли семь марокъ отъ вѣстника сегодня ночью! А наканунѣ — пятьдесятъ отъ купца.

— А сегодня, — сказалъ одинъ изъ разбойниковъ, — я остановилъ продавца индульгенцій, ѣхавшаго въ Голивудъ. Вотъ его кошелекъ.

Эллисъ пересчиталъ деньги.

— Сто шиллинговъ! — проворчалъ онъ. — Дуралей! у него было больше спрятано въ сандаліи или зашито въ плащъ. Ты ребенокъ, Томъ Букоу, ты упустилъ добычу.

Тѣмъ не менѣе, Эллисъ небрежно опустилъ кошелекъ въ карманъ. Онъ стоялъ, опершись на рогатину, и смотрѣлъ на окружающихъ. Всѣ, въ различныхъ позахъ, были заняты ѣдой или запивали ее пивомъ. Сегодня былъ счастливый день; имъ повезло, но приходилось торопиться. Раньше пришедшіе уже успѣли насытиться. Нѣкоторые лежали въ травѣ и дремали, подобно боа; другіе разговаривали или пересматривали оружіе; иные, болѣе веселаго характера, пѣли, потягивая пиво:

Here is no law in goodgreen show,

Here is по lack of meat;

'Tis merry and quiet, with deer for our diet,

In Summer when ail is sweet.

Come winter agаin, witb wind and rain —

Comome winter, with snow and sleet,

Get borne to your places, with boods on your faces,

And sit by the fire and eat ¹).

¹) Здѣсь нѣтъ законовъ — въ тѣни зеленаго лѣса —

Здѣсь нѣтъ недостатка въ пищѣ.

Лѣтомъ, когда все благоухаетъ,

Здѣсь живется весело и спокойно, лань служитъ обѣдомъ.

Придетъ зима съ дождемъ и вѣтромъ,

Придетъ зима съ снѣгомъ и морозомъ,

Тогда возвращайтесь домой, закинувъ на голову капюшоны,

Садитесь у огня и ѣшьте.

Все это время молодые люди сидѣли, не шевелясь, въ своемъ убѣжищѣ, только Ричардъ натянулъ самострѣлъ и держалъ на готовѣ тетиву, при помощи которой спускалъ стрѣлу. Вся эта сцена лѣсной жизни происходила передъ ними точно на театрѣ. Неожиданное обстоятельство положило ей конецъ. Какъ разъ надъ убѣжищемъ нашихъ героевъ возвышалась печная труба. Внезапно въ воздухѣ послышался свистъ, затѣмъ звукъ удара, и осколки стрѣлы посыпались на головы юношамъ. Кто-нибудь, находившійся въ другой части лѣса, можетъ быть, часовой, котораго они видѣли, пустилъ стрѣлу въ верхушку трубы.

Матчамъ съ трудомъ подавилъ восклицаніе, и даже Дикъ отъ удивленія выронилъ изъ рукъ тетиву. Но для лѣсныхъ обитателей этотъ выстрѣлъ былъ, повидимому, давно ожидаемымъ сигналомъ. Они тотчасъ встали, начали подтягивать пояса, пробовать тетиву луковъ и приготовляться въ отправкѣ. Эллисъ поднялъ вверхъ руку; лицо его приняло выраженіе дикой энергіи; глаза блестѣли на загорѣломъ лицѣ.

— Ребята, — сказалъ онъ, — вы знаете ваши мѣста. Ни одинъ человѣкъ не долженъ ускользнуть отъ насъ. Апплейярдъ былъ только закуской; теперь начнется настоящій обѣдъ. Есть трое людей, за которыхъ я поклялся отомстить: Гарри Шельтонъ, Симонъ Мальмсбери и — онъ ударилъ кулакомъ въ широкую грудь — и Эллисъ Дэквортъ, клянусь мессой!

Въ эту минуту на полянѣ явился человѣкъ, задыхаясь отъ быстраго бѣга.

— Это не сэръ Даніэль, — сказалъ онъ. — Ихъ всего семеро. Видѣли стрѣлу?

— Да, сейчасъ, — отвѣчалъ Эллисъ.

— То-то, — замѣтилъ вѣстникъ. — Я постарался, а въ награду мнѣ приходится идти безъ обѣда.

Минуту спустя, товарищи червой стрѣлы разошлись кто бѣгомъ, кто потихоньку, смотря по тому, какое мѣсто кто долженъ былъ занять, и только котелъ, оставшійся надъ еще тлѣвшимъ костромъ, и остатки убитой лани въ кустахъ свидѣтельствовали о ихъ пребываніи здѣсь.

V.

Молодые люди сидѣли смирно, пока не затихъ послѣдній звукъ шаговъ. Тогда они встали, перелѣзли черезъ развалины к выбрались на поляну. Матчамъ поднялъ тетиву и пошелъ впереди. Дикъ слѣдовалъ за нимъ съ самострѣломъ въ рукахъ.

— Теперь, — сказалъ Матчамъ, — въ Голивудъ!

— Въ Голивудъ! — воскликнулъ Дикъ: — когда мои товарищи подвергнутся нападенію! Ну, нѣтъ…

— Неужели вы хотите оставить меня? — сдавалъ Матчамъ.

— Конечно! — отвѣчалъ Дикъ. — Если я не успѣю ихъ предупредить, то умру вмѣстѣ съ ними. Какъ, вы хотите, чтобы я бросилъ товарищей? Никогда!

Но Матчамъ вовсе не былъ съ нимъ согласенъ.

— Дикъ, — сказалъ онъ, — вы поклялись, что доведете меня до Голивуда. Неужели вы хотите нарушить клятву! Неужели вы оставите меня!

— Нѣтъ, я не хотѣлъ нарушать клятву, — возразилъ Дикъ. — Я рѣшился исполнить ее; но теперь… Слушайте, Джэкъ, пойдемте со мною. Я предостерегу этихъ людей; а если не удастся, сражусь вмѣстѣ съ ними; тогда все выяснится и я проведу васъ въ Голивудъ.

— Вы смѣетесь надо мной! — отвѣтилъ Матчамъ. — Эти люди, которымъ вы хотите помочь, гонятся за мной.

Дикъ задумался.

— Я не могу помочь вамъ, Джэкъ, — сказалъ онъ. — Тутъ ничего не подѣлаешь. Что вы хотите! Вамъ не угрожаетъ большая опасность, а эти люди всѣ на дорогѣ къ смерти! подумайте объ этомъ! Не хорошо съ вашей стороны удерживать меня. Святой Георгій! Неужели они всѣ погибнутъ!

— Ричардъ Шельтонъ, — сказалъ Матчамъ, взглянувъ ему прямо въ глаза, — неужели вы будете за-одно съ сэромъ Даніелемъ? Развѣ у васъ нѣтъ ушей? Развѣ вы не слышали, что говорилъ этотъ Эллисъ? или вы ставите ни во что кровь вашего отца? «Гарри Шельтонъ», — сказалъ онъ, — а вѣдь сэръ Гарри Шельтонъ былъ вашъ отецъ.

— Что вы хотите отъ меня? — воскликнулъ Дикъ. — Вы хотите, чтобъ я повѣрилъ ворамъ?

— Нѣтъ, я слышалъ объ этомъ еще раньше, — возразилъ Матчамъ. — Это всѣмъ извѣстно: сэръ Даніэль убилъ его. Убилъ измѣннически, пролилъ невинную кровь въ его собственномъ домѣ. Небо посылаетъ мстителей за нее, а вы — сынъ убитаго — спѣшите помогать и защищать убійцу.

— Джэкъ! — воскликнулъ Ричардъ: — я ничего не знаю. Можетъ быть, такъ и было — почемъ я знаю! Но слушайте, что я скажу: этотъ человѣкъ вскормилъ и воспиталъ меня, съ его людьми я охотился и веселился, и бросить ихъ въ минуту опасности — о, Джэкъ, если я сдѣлаю это, я буду всегда считать себя безчестнымъ! Нѣтъ, вы не должны требовать этого, вы не захотите, чтобы я сдѣлалъ подлость.

— Но вашъ отецъ, Дикъ? — сказалъ Матчамъ, нѣсколько смущенный. — Вашъ отецъ? и клятва, которую вы мнѣ дали? Вы призывали святыхъ въ свидѣтели вашего обѣщанія.

— Мой отецъ! — возразилъ Шельтонъ. — Если сэръ Даніэль убилъ его, — эта рука убьетъ сэра Даніэля; но ни его самого, ни его людей, я не покину въ опасности. А что касается до моей клятвы, добрый Джэкъ, то вы должны освободить меня отъ нея. Ради спасенія столькихъ людей, ради моей чести вы должны меня освободить.

— Я, Дикъ? Никогда! — возразилъ Матчамъ. — Если вы меня бросите — вы клятвопреступникъ; я всегда скажу это.

— Вы меня бѣсите, — сказалъ Дикъ. — Отдайте мою тетиву!

— Не дамъ, — сказалъ Матчамъ. — Я хочу спасти васъ, хотя бы наперекоръ вашему желанію.

— Нѣтъ? — закричалъ Дикъ. — Такъ я васъ заставлю!

— Попробуйте, — сказалъ Матчамъ.

Они стояли, глядя въ глаза другъ другу, каждый на-готовѣ. Дикъ сдѣлалъ движеніе — Матчамъ повернулся и бросился бѣжать но въ одно мгновеніе былъ настигнутъ, брошенъ на землю, тетива была вырвана у него изъ рукъ, а Дикъ стоялъ надъ нимъ съ занесеннымъ кулакомъ, ругаясь и угрожая. Матчамъ лежалъ уткнувшись лицомъ въ траву, не думая о сопротивленіи.

Дикъ опустилъ кулакъ.

— Ну васъ совсѣмъ! — сказалъ онъ. — Клялся я или нѣтъ, все равно убирайтесь отъ меня.

Онъ повернулся и побѣжалъ. Матчамъ вскочилъ и бросился за нимъ.

— Что вамъ нужно? — крикнулъ Дикъ, останавливаясь. — Зачѣмъ вы гонитесь за мной? Убирайтесь!

— Почему мнѣ не слѣдовать за вами, если я хочу? — отвѣтилъ Матчамъ. — Всякій можетъ ходить по этому лѣсу.

— Отстаньте отъ меня, чортъ возьми! — сказалъ Дикъ, натягивая самострѣлъ.

— О, какой вы храбрый! — возразилъ Матчамъ. — Стрѣляйте.

Дикъ слегка смутился и опустилъ оружіе.

— Слушайте, — сказалъ онъ. — Вы мнѣ надоѣли. Ступайте куда хотите, или я долженъ буду заставить васъ уйти.

— Хорошо, — упрямо свивалъ Матчамъ, — вы сильнѣе меня. Дѣлайте, что хотите. Я буду слѣдовать за тобой, Дикъ, пока ты не убьешь меня.

Дикъ выходилъ изъ себя. Бить такое безпомощное созданіе ему было стыдно, а между тѣмъ онъ не видѣлъ другого способа отдѣлаться отъ назойливаго и, можетъ быть, ненадежнаго спутника.

— Вы просто съ ума сошли! — закричалъ онъ. — Глупый! вѣдь я спѣшу къ вашимъ врагамъ…

— Все равно, Дикъ, — возразилъ мальчикъ. — Если вы будете убиты, я тоже умру. Я лучше пойду вмѣстѣ съ вами въ плѣнъ, чѣмъ останусь одинъ на свободѣ.

— Ну, хорошо, — отвѣчалъ Дикъ, — мнѣ некогда разговаривать съ вами. Ступайте за мной, если хотите, но не вздумайте измѣнить мнѣ, а то я съ вами раздѣлаюсь. Смотрите!

Съ этими словами онъ продолжалъ свой путь вдоль прогалины, прячась въ кустарникахъ, окаймлявшихъ опушку. Вскорѣ онъ вышелъ изъ долины и замѣтилъ неподалеку небольшой холмъ, заросшій золотистымъ дрокомъ и увѣнчанный темною группой елей.

— Я посмотрю оттуда, — подумалъ онъ, и побѣжалъ въ холму сквозь заросли вереска.

Не успѣлъ онъ взобраться на холмъ, какъ Матчамъ тронулъ его за плечо и молча указалъ рукой. На востокъ отъ холма тянулась глубокая лощина, и тамъ Дикъ увидѣлъ человѣкъ десять людей въ зеленыхъ камзолахъ, и во главѣ ихъ самого Эллиса Дэворта, котораго онъ узналъ по рогатинѣ. Одинъ за другимъ поднимались они изъ лощины и исчезали въ чащѣ.

Дикъ взглянулъ на Матчама нѣсколько ласковѣе.

— Такъ вы не хотите измѣнять мнѣ, Джэкъ? — сказалъ онъ. — Я думалъ, вы на ихъ сторонѣ.

Матчамъ заплакалъ.

— Вотъ тебѣ разъ! — воскликнулъ Дикъ. — Этого еще недоставало! вздумали хныкать изъ-за пустяковъ.

— Вы обидѣли меня, — плавалъ Матчамъ. — Вы обидѣли меня, тогда свалили на землю. Это подло — пользоваться своей силой.

— Что за вздоръ! — сердито отвѣчалъ Дикъ. — Вы не имѣли права завладѣть коей тетивой, мастэръ Джэкъ. Мнѣ бы слѣдовало поколотить васъ. Если вы идете со мною, то должны мнѣ повиноваться; въ такомъ случаѣ пойдемте!

Матчамъ хотѣлъ-было остаться, но, увидѣвъ, что Дикъ продолжаетъ взбираться на вершину и даже не оглядывается, счелъ за лучшее послѣдовать его примѣру. Но подъемъ былъ очень труденъ. Дикъ уже значительно опередилъ его, да и ноги у него были сильнѣе, такъ что онъ уже давно взобрался на вершину, пробрался между елей и спрятался въ заросли дрока, когда Матчамъ, задыхаясь отъ усталости, догналъ его и молча опустился на землю рядомъ съ нимъ.

Внизу, по дну обширной долины, вилась дорога изъ деревни Тэнстолль къ перевозу. Съ того мѣста, гдѣ они спрятались, имъ она была видна на большое разстояніе. Мѣстами она шла по широкой прогалинѣ, мѣстами лѣсъ подходилъ въ ней вплотную. Далеко внизу, по направленію въ перевозу, мелькали семь стальныхъ шлемовъ, и время отъ времени, тамъ, гдѣ деревья рѣдѣли, передъ зрителями являлись Сельденъ и его товарищи, все еще спѣшившіе исполнять порученіе сэра Даніэля. Вѣтеръ нѣсколько спалъ, но все еще продолжалъ шелеститъ верхушками деревьевъ, и еслибы Апплэйярдъ присутствовалъ здѣсь, то, можетъ быть, замѣтилъ бы что-нибудь подозрительное въ поведеніи птицъ, летавшихъ надъ лѣсомъ.

— Замѣтьте, — прошепталъ Дикъ, — они уже такъ далеко зашли въ лѣсъ, что должны двигаться впередъ для собственнаго спасенія. Видите вы эту группу деревьевъ, на широкой полянѣ, передъ нами? Тамъ ихъ спасеніе. Еслибы имъ удалось добраться туда невредимыми, я бы нашелъ способъ увѣдомить ихъ. Но мое сердце трепещетъ; ихъ всего семеро, а враговъ такъ много; притомъ у нихъ самострѣлы. Длинный лукъ, Джокъ, всегда будетъ имѣть перевѣсъ надъ самострѣломъ.

Между тѣмъ Сельденъ и его спутники спокойно ѣхали по дорогѣ, не подозрѣвая объ опасности. Разъ, впрочемъ, они остановились и повидимому прислушивались къ чему-то. Но ихъ вниманіе привлекало нѣчто совершенно другое — отдаленный гулъ выстрѣловъ, доносившійся вѣтромъ. Надъ этимъ стоило задуматься, потому что если выстрѣлы стали слышны въ тэнстолльскомъ лѣсу, то значитъ сраженіе передвинулось къ востоку, а изъ этого слѣдовало, что день начался неблагопріятно для сэра Даніэля и приверженцевъ Алой розы.

Послѣ минутной остановки отрядъ двинулся дальше и выѣхалъ на открытое мѣсто дороги, гдѣ лѣсъ подходилъ къ ней только въ одномъ мѣстѣ, въ видѣ мыса. Едва они поравнялись съ нимъ, какъ изъ кустовъ вылетѣла стрѣла. Одинъ изъ всадниковъ взмахнулъ руками, лошадь его поднялась на дыбы, и оба повалились на землю. Даже съ того мѣста, гдѣ сидѣли юноши, слышенъ былъ крикъ людей, видно было, какъ испуганныя лошади стали подыматься на дыбы и одинъ изъ всадниковъ началъ слѣзать съ коня. Вторая стрѣла мелькнула въ воздухѣ; второй всадникъ свалился. Тотъ, который слѣзалъ, выпустилъ изъ рукъ поводья; лошадь рванулась, опрокинула его на землю и помчалась увлекая его за собой, такъ какъ нога его завязла въ стремени; видно было, какъ голова его колотилась о камни, и лошадь, стараясь освободиться отъ тяжести, била его копытами. Четверо оставшихся въ сѣдлѣ, обратились въ бѣгство; одинъ повернулъ коня и помчался въ перевозу, остальные понеслись къ Тэнстоллю. Изъ каждой группы деревьевъ летѣли въ нихъ стрѣлы. Скоро еще одна лошадь упала, но всадникъ успѣлъ вскочить на ноги и пустился бѣжать, когда вторая стрѣла свалила и его. Потомъ упалъ еще человѣкъ, потомъ еще лошадь; изъ всего отряда остался только одинъ, да и тотъ пѣшій; только съ разныхъ сторонъ доносился топотъ убѣгавшихъ лошадей.

До сихъ поръ никто изъ нападающихъ не показывался изъ лѣса. На дорогѣ въ разныхъ мѣстахъ валялись раненые воины и лошади, но никто изъ враговъ не обнаруживалъ желанія покончить ихъ страданія.

Оставшійся въ живыхъ стоялъ въ оцѣпенѣніи подлѣ убитаго коня. Онъ находился уже на полянѣ съ группой деревьевъ, на которую указывалъ Дикъ, на разстояніи не болѣе пятисотъ ярдовъ отъ того мѣста, гдѣ находились юноши, и они могли ясно видѣть его. Онъ стоялъ и оглядывался, не зная, что дѣлать. Но все было тихо; наконецъ, онъ, повидимому, опомнился и вдругъ поднялъ и натянулъ самострѣлъ. Въ ту же минуту Дикъ узналъ Сельдена.

При этомъ въ лѣсу раздался хохотъ. Кавалось, не менѣе двадцати человѣкъ сидѣли въ засадѣ и потѣшались надъ несчастнымъ. Затѣмъ стрѣла задѣла плечо Сельдена — онъ отскочилъ назадъ. Другая стрѣла ударила его въ ногу. Онъ кинулся къ лѣсу. Третья стрѣла полетѣла ему на-встрѣчу и ударила въ забрало шлемо. При этомъ хохотъ возобновился, раскатываясь и отдаваясь въ чащѣ.

Очевидно, нападающіе только дразнили его, какъ въ тѣ времена дразнили быковъ, или какъ кошка играетъ съ мышью. Схватка собственно уже кончилась, и побѣдители доставляли себѣ даровое зрѣлище.

Сельденъ началъ понимать, въ чемъ дѣло; онъ испустилъ крикъ бѣшенства и отчаянія, приложилъ къ плечу самострѣлъ и пустилъ стрѣлу на-удачу. Счастье благопріятствовало ему, такъ какъ въ отвѣтъ на его выстрѣлъ послышался крикъ. Тогда, бросивъ оружіе, Сельденъ побѣжалъ почти прямо по направленію къ Дику я Матчаму.

Теперь товарищи черной стрѣлы начали стрѣлять не на шутку. Но они упустили благопріятный моментъ; большинству приходилось стрѣлять противъ солнца, а Сельденъ на-бѣгу видался изъ стороны въ сторону, чтобы затруднить прицѣлъ. Повернувъ на холмъ, онъ обманулъ ихъ ожиданіе: впереди не было никого, кромѣ того человѣка, котораго онъ убилъ или ранилъ, и скоро суматоха среди преслѣдователей сдѣлалась очевидной. Послышался рѣзкій свистокъ, который повторился трижды и потомъ еще дважды. Въ отвѣтъ раздался такой же свистокъ изъ другой части лѣса. По обѣ стороны холма слышенъ былъ трескъ ручьевъ и вѣтвей, ломавшихся подъ ногами бѣжавшихъ людей.

Сельденъ бѣжалъ, преслѣдуемый стрѣлами, которыя, однако, до сихъ поръ не попадали въ него. Казалось, онъ можетъ еще спастись. Дикъ, натянулъ самострѣлъ, готовясь помочь ему, и даже Матчамъ, забывая о собственной опасности, дрожалъ за несчастнаго.

Сельденъ былъ уже шагахъ въ пятидесяти отъ нихъ, когда стрѣла ударила въ него, и онъ упалъ, но въ ту же минуту вскочилъ на ноги. Однако теперь онъ спотыкался и точно слѣпой повернулъ въ другую сторону.

— Сюда, сюда! — крикнулъ Дикъ, вскакивая и бросаясь къ мему. Сюда! здѣсь помощь! Бѣги, бѣги, не останавливайся!

Но въ эту минуту другая стрѣла вонзилась въ спину Сельдена, между пластинокъ его панцыря, и онъ упалъ какъ камень.

— О, бѣдняга! — воскликнулъ Матчамъ, всплеснувъ руками.

Дикъ стоялъ какъ окаменѣлый, представляя изъ себя цѣль для стрѣлковъ.

Вѣроятно онъ и былъ бы убитъ, но въ туже минуту неподалеку отъ юношей раздался громовой голосъ, голосъ Эллиса Дэкворта.

— Стойте! — крякнулъ онъ. — Не стрѣлять! Взятъ его живьемъ! Это — молодой Шельтонъ, сынъ Гарри.

Вслѣдъ за этими словами послышался свистокъ и повторился въ другихъ частяхъ лѣса. Повидимому, это былъ сигналъ, посредствомъ котораго Джонъ Мститель раздавалъ свои распоряженія.

— О, несчастье! — воскликнулъ Дикъ. — Мы пропали. Живѣй, Джэкъ, живѣй!

И они пустились бѣжать черезъ лѣсъ, покрывавшій вершину холма.

VI.
Къ концу дня.

Въ самомъ дѣлѣ, пора было обратиться въ бѣгство. Товарищи черной стрѣлы съ двухъ сторонъ взбирались на холмъ. Нѣкоторые, опередившіе остальныхъ, уже взошли на вершину, другіе огибали холмъ съ обѣихъ сторонъ.

Дикъ углубился въ ближайшую рощу. Это была дубовая роща, спускавшаяся внизъ по холму. За ней лежала поляна, избѣгая которой, Дикъ взялъ влѣво. Немного спустя они опять наткнулись на прогалину и повернули еще лѣвѣй. Такъ, подвигаясь все лѣвѣй и лѣвѣй, они приближались къ большой дорогѣ и къ рѣкѣ, черезъ которую переплыли часъ или два тому назадъ; напротивъ, большая часть ихъ преслѣдователей направилась въ другую сторону къ Тэнстоллю.

Молодые люди остановились перевести духъ. Дикъ приложилъ ухо въ землѣ, но вѣтеръ, шумѣвшій въ вершинахъ деревьевъ, не позволялъ что-нибудь слышать.

— Ну, идемъ! — сказалъ Дикъ, и они продолжали свой путь, несмотря на усталость.

— Стой! — крикнулъ чей-то голосъ.

Передъ ними, на разстояніи не болѣе 50 футовъ, стоялъ человѣкъ въ зеленомъ камзолѣ, прицѣливаясь въ нихъ изъ лука. Матчамъ вскрикнулъ. Дикъ на минуту остановился, но тотчасъ опомнился и бросился на незнакомца, выхвативъ кинжалъ. Былъ ли тотъ пораженъ смѣлымъ нападеніемъ, или повиновался чьимъ-либо приказаніямъ, но онъ не выстрѣлялъ. Дикъ схватилъ его за горло и повалилъ на землю; стрѣла полетѣла въ одну сторону, лукъ въ другую; обезоруженный лѣсной житель увлекъ за собой Дива, но кинжалъ поднялся и опустился дважды; раздался стонъ, и вслѣдъ затѣмъ Дикъ вскочилъ на ноги, а незнакомецъ лежалъ безъ движенія, пораженный въ сердце.

— Идемъ! — сказалъ Дикъ, и они пустились дальше, несмотря на то, что едва дышали отъ усталости. Матчамъ спотыкался, голова его кружилась. Дикъ чувствовалъ, что колѣни его подгибаются. Тѣмъ не менѣе они не останавливались.

Наконецъ, лѣсъ кончился. Передъ ними оказалась большая дорога изъ Рейзингама въ Шорби.

При видѣ дороги Дикъ остановился и услышалъ какой-то странный шумъ вдали. Сначала онъ походилъ на завываніе вѣтра, котомъ звуки стали яснѣе, и шумъ превратился въ явственный топотъ копытъ; черезъ нѣсколько секундъ появился отрядъ воиновъ, промелькнулъ передъ ними и исчезъ вдали. Всадники мчались во весь опоръ, въ полномъ безпорядкѣ; многіе изъ нихъ были ранены; тутъ же были и лошади безъ всадниковъ, съ окровавленными сѣдлами. Очевидно, это были бѣглецы съ поля битвы.

Не успѣлъ еще затихнуть шумъ, какъ снова послышался топотъ копытъ, и показался всадникъ, на этотъ разъ одинокій и, судя по вооруженію, какое-то важное лицо. За нимъ явился цѣлый обозъ: погонщики гнали лошадей, какъ будто спасались отъ пожара. Должно быть, они рано обратились въ бѣгство, но ихъ трусость не принесла имъ пользы. Едва они поравнялись съ мѣстомъ, гдѣ стояли юноши, какъ ихъ нагналъ человѣкъ въ изрубленныхъ латахъ и видимо выходившій изъ себя отъ бѣшенства. Онъ бросился на погонщиковъ съ мечомъ, осыпая ихъ упреками и ругательствами; нѣкоторые соскочили съ возовъ и бѣжали въ лѣсъ; другіе были изрублены.

Между тѣмъ суматоха увеличивалась; слышался скрипъ теіѣѣ, топотъ лошадей, крики людей — все это сливалось въ общій гулъ; очевидно, остатки цѣлой арміи спасались бѣгствомъ.

Дикъ стоялъ мрачный. Онъ хотѣлъ-было идти по большой дорогѣ до поворота въ Голивудъ, но измѣнилъ свой планъ. Онъ узналъ цвѣта графа Рейзингама и понялъ, что исходъ битвы былъ совершенно неблагопріятенъ для Ланкастерской розы. Присоединился ли къ нимъ сэръ Даніэль, и теперь былъ разбитъ и разоренъ? или перешелъ на сторону Іорковъ и оказался на дорогѣ къ почестямъ? Во всякомъ случаѣ дѣло было некрасиво.

— Пойдемъ, — сказалъ онъ сердито, и пошелъ черезъ рощу, сопровождаемый Матчамомъ.

Нѣсколько времени они шли молча. Солнце уже опускалось къ закату; верхушки деревьевъ ярко сіяли въ его лучахъ, но тѣни уже удлиннились, предвѣщая вечеръ.

— Хоть бы было что-нибудь поѣсть, — внезапно сказалъ Дикъ, останавливаясь.

Матчамъ сѣлъ на землю и заплакалъ.

— Ну да, вы можете плакать оттого, что вамъ хочется ѣсть, — сказалъ Дикъ презрительно, — а когда дѣло шло о спасеніи жизни людей, ваше сердце не оказалось такимъ чувствительнымъ. На вашей совѣсти смерть семи человѣкъ, мастеръ Джонъ, я вамъ никогда не прощу этого.

— На моей совѣсти! — воскликнулъ Матчамъ, гордо взглянувъ на него. — На моей! А на вашемъ кинжалѣ кровь человѣка. За что вы убили его? Онъ прицѣлился, но не выстрѣлилъ; вы были въ его рукахъ и онъ пощадилъ васъ! Убить человѣка, который не защищается, нечего сказать, хороша храбрость! Это все равно, что убить котенка.

Дикъ оцѣпенѣлъ отъ изумленія.

— Я честно бился съ нимъ, — закричалъ онъ. — Я бросился на его лукъ.

— Это было коварное нападеніе, — возразилъ Матчамъ. — Вы просто хвастунъ, мастеръ Дикъ; вы пользуетесь выгоднымъ положеніемъ; еслибы вы наткнулись на болѣе сильнаго, то стали бы просить у него пощады. Вы не хотите мстить за смерть вашего отца, за его бѣдный духъ, который вопіетъ о правосудіи. Но! если вы встрѣчаете бѣдное созданіе, лишенное силы и ловкости, вы готовы расправиться съ нимъ!

— Кто-нибудь изъ двухъ всегда окажется сильнѣе. Лучшій человѣкъ убиваетъ худшаго и подѣломъ. Вы заслуживаете трепки, мистеръ Матчамъ, за вашу неблагодарность относительно меня; и вы получите то, что заслуживаете.

И Дикъ, который до сихъ поръ сдерживалъ себя даже въ минуты крайняго раздраженія, сталъ разстегивать и снимать съ себя поясъ.

— Вотъ вамъ будетъ на ужинъ, — сказалъ онъ свирѣпо.

Матчамъ побѣлѣлъ какъ полотно, но сидѣлъ неподвижно, не сводя глазъ съ Дика. Дикъ сдѣлалъ шагъ впередъ, размахивая поясомъ, но остановился смущенный выраженіемъ лица и блѣдностью своего спутника. Рѣшимость его остыла.

— Сознайтесь, что вы неправы, — сказалъ онъ.

— Нѣтъ, — сказалъ Матчамъ, я правъ. — Ну что же! Я слабъ, я безсиленъ, я не сопротивляюсь, бей меня!

При этомъ словѣ Дикъ взмахнулъ поясомъ, но Матчамъ откинулся назадъ съ такимъ выраженіемъ ужаса, что онъ опять не рѣшился ударить. Поясъ выдалъ у него изъ рукъ и онъ остановился въ нерѣшимости.

— Пусть чума поразитъ тебя, бездѣльникъ! — сказалъ онъ наконецъ. — Если у васъ такія слабыя руки, то вы должны и языкъ держать за зубами. Я лучше дамъ себя повѣсить, чѣмъ стану васъ бить! — И онъ опять надѣлъ поясъ. — Не стану васъ бить, — повторилъ онъ, — но никогда не прощу вамъ. — Я васъ не знаю, вы врагъ моего покровителя; я уступилъ вамъ лошадь; вы съѣли мой ужинъ; назвали меня хвастуномъ. Нѣтъ, чортъ возьми, мѣра переполнилась. Хорошая штука быть слабымъ, какъ подумаешь: вы можете дѣлать, что вамъ угодно и никто не долженъ наказывать васъ; вы украдете у человѣка оружіе, и онъ не можетъ отнять его у васъ — все потому, что вы слабы! Этакъ кто-нибудь направитъ въ тебя копье и крикнетъ, что онъ слабъ, и ты долженъ предоставить ему проткнуть тебя. Экій вздоръ!

— Однако жъ вы меня не бьете! — сказалъ Матчамъ.

— Пусть такъ, — сказалъ Дикъ: — пусть такъ. Вы получили плохое воспитаніе, притомъ вы спасли мнѣ жизнь; я и забылъ объ этомъ. Я не хочу быть такимъ же неблагодарнымъ, какъ вы. Ну, пойдемте. Если мы хотимъ попасть въ Голивудъ сегодня вечеромъ или завтра утромъ, намъ нужно торопиться.

Но хотя Дикъ успокоился, Матчамъ ничего не простилъ ему. Его грубость, воспоминаніе о человѣкѣ, котораго онъ закололъ, наконецъ поясъ, которымъ онъ собирался его бить — такія вещи не легко забываются.

— Благодарю васъ, — сказалъ онъ. — Но, мастеръ Шелътонъ, я лучше пойду одинъ. Здѣсь большая дорога; пойдемте каждый своимъ путемъ; спасибо вамъ за обѣдъ и за урокъ. Счастливаго пути.

— Отлично! — закричалъ Дикъ. — Если такъ, ступайте, и чортъ васъ побери!

И они отвернулись другъ отъ друга и пошли, занятые не направленіемъ дороги, а только своей ссорой. Но Дикъ не отошелъ и десяти шаговъ, какъ услышалъ, что его окликнули; Матчамъ подбѣжалъ къ нему.

— Дикъ, — сказалъ онъ, — неприлично намъ разставаться такъ холодно. — Вотъ моя рука, а съ нею и мое сердце. Благодарю васъ за все, что вы для меня сдѣлали, не для формы только, а отъ всей души. Будьте здоровы и счастливаго вамъ пути.

— И вамъ также, — отвѣчалъ Дикъ, беря протянутую ему руку: — желаю и вамъ счастливаго пути, но только сомнѣваюсь, чтобы это было возможно. Вы слишкомъ сварливы.

И такимъ образомъ они вторично разстались. Но вотъ уже самъ Дикъ побѣжалъ за Матчамомъ.

— Вотъ, — сказалъ онъ, — возьми мой лукъ; я не хочу, чтобы ты былъ безоруженъ.

— Взять твой лукъ! — повторилъ Матчамъ. — Нѣтъ, голубчикъ, у меня не хватитъ силы натянуть тетиву и не хватить умѣнья выстрѣлить. Мнѣ ваше оружіе ни къ чему не послужитъ. Но тѣмъ не менѣе благодарю за предложеніе.

Ночь тѣмъ временемъ совсѣмъ сгустилась и подъ деревьями уже нельзя было разглядѣть лица.

— Я пройду нѣсколько шаговъ съ вами, — сказалъ Дикъ. — Ночь темна. Я выведу васъ по крайней мѣрѣ на дорогу. Я боюсь, какъ бы вы не заблудились.

Не говоря больше ни слова, онъ пошелъ впередъ, а тотъ послѣдовалъ за нимъ. Становилось все темнѣе и темнѣе; только тамъ и сямъ, на открытыхъ мѣстахъ, они видѣли небо, усѣянное звѣздами. Въ нѣкоторомъ отдаленіи все еще слабо слышался шумъ разбитой и ударившейся въ бѣгство ланкастерской арміи; но съ каждымъ шагомъ они отдалялись отъ него.

Послѣ получасовой молчаливой ходьбы, они вышли на большую прогалину. Здѣсь они остановились и поглядѣли другъ на друга.

— Вы устали? — спросилъ Дикъ.

— Охъ, такъ усталъ, — отвѣчалъ Матчамъ, — что, кажется, лягу тутъ и умру.

— Я слышу плескъ воды, — сказалъ Дикъ: — пройдемъ немного ближе къ рѣкѣ; я умираю отъ жажды.

Почва была слегка поката въ этомъ мѣстѣ, и, спустившись внизъ, они нашли тихо журчавшую рѣчку, протекавшую подъ ивами. Тутъ они опустились на землю и, припавъ въ водѣ ртомъ, утолили жажду.

— Дикъ, — сказалъ Матчамъ, — я дальше идти не въ силахъ.

— Я видѣлъ пещеру, какъ мы шли сюда, — отвѣчалъ Дикъ. — Заберемся въ нее и выспимся.

— Согласенъ отъ всего сердца! — закричалъ Матчамъ.

Пещера была сухая и песчанистая. Надъ нею росли кустарники и образовали нѣкотораго рода покрышку.

Юноши забрались въ нее и, чтобы было теплѣе, улеглись рядкомъ, забывъ про свою ссору. Вскорѣ сонъ овладѣлъ ими, они мирно заснули подъ росой и звѣздами.

VII.
Человѣкъ въ капюшонѣ.

Они проснулись на зарѣ; птицы еще не распѣлись во весь голосъ, но тамъ и сямъ уже слышалось ихъ щебетанье въ лѣсу; солнце еще не взошло, но восточная сторона неба уже загоралась. Голодные и измученные юноши лежали неподвижно, будучи не въ шахъ стряхнуть сладкую дремоту. Но вдругъ имъ послышался звонъ колокола.

— Колоколъ! — сказалъ Дикъ, приподнимаясь. — Неужели мы такъ близко отъ Голивуда?

Немного спустя опять послышался звонъ колокола, и на. этотъ разъ гораздо ближе. И съ этихъ поръ постоянно раздавался, все приближаясь.

— Нѣтъ, что же это, однако, значитъ? — спросилъ Дикъ, совсѣмъ уже проснувшись.

— Это кто-то ходитъ, — отвѣчалъ Матчамъ, — а колоколъ звонить при каждомъ его движеніи.

— Понимаю; но къ чему это? что онъ дѣлаетъ въ танстолльскомъ лѣсу? Джэкъ, — прибавилъ Дикъ, — смѣйся надо мною, если хочешь, а мнѣ не нравится этотъ звонъ.

— Да и мнѣ также, — отвѣтилъ Матчамъ съ дрожью. — У него какой-то жалобный звукъ…

Но тутъ колоколъ зазвенѣлъ быстрѣе, точно человѣкъ, къ которому онъ былъ привѣшенъ, забѣгалъ торопливо взадъ и впередъ. Затѣмъ, звякнувъ очень громко, вдругъ затихъ на нѣкоторое время.

— Что бы это значило? — продолжалъ догадываться Дикъ. — То идетъ, то останавливается. Похоже на то, какъ бы кто спасался бѣгствомъ. Вотъ опять зазвонилъ.

— И теперь ужъ совсѣмъ близко, — замѣтилъ Матчамъ.

Они придвинулись на край пещеры; и такъ какъ она сама, по себѣ уже находилась на нѣкоторой возвышенности, то они господствовали надъ прогалиной и могли видѣть все, что на ней происходитъ вплоть до самаго лѣса.

При свѣтѣ дня, который уже занялся, они видѣли тропинку, извивавшуюся бѣлой лентой по вереску. Она проходила всего въ какихъ-нибудь нѣсколькихъ стахъ ярдахъ отъ пещеры и тянулась по всей прогалинѣ на востокъ и на западъ. Судя по ея направленію, Дикъ считалъ, что она должна вести болѣе или менѣе прямо въ Моотъ-Гаузъ.

На этой тропинкѣ показалась бѣлая фигура, выступившая изъ лѣсу. Она остановилась и стала озираться; а затѣмъ, сгорбившись, пошла по тропинкѣ, приближаясь въ пещерѣ. На каждомъ шагу колокольчикъ звякалъ. Лица не было видно. Бѣлый капюшонъ, въ которомъ не было даже отверстій для глазъ, закрывалъ голову, и въ то время какъ фигура двигалась, она, повидимому, ощупывала дорогу палкой. Страхъ оледенилъ юношей смертнымъ холодомъ.

— Прокаженный! — проговорилъ Дикъ хрипло.

— Его прикосновеніе смертельно! — сказалъ Матчамъ, — Убѣжимъ!

— Незачѣмъ. Развѣ вы не видите, что онъ слѣпъ. Онъ бредетъ при помощи палки. Притаимся; вѣтеръ дуетъ отъ насъ; онъ пройдетъ мимо и не тронетъ насъ. Увы! бѣдняга! его стоитъ пожалѣть.

— Я пожалѣю его, когда онъ пройдетъ дальше, — отвѣтилъ Матчамъ.

Слѣпой прокаженный находился какъ разъ на полпути отъ нихъ, и въ эту минуту взошло солнце и освѣтило его закутанное лицо. То былъ высокій человѣкъ, прежде нежели отвратительный недугъ скрючилъ его, и даже и теперь онъ шелъ твердымъ шагомъ.

Зловѣщее звяканье колокольчика, стукъ палки, закутанное лицо и мысль, что онъ не только осужденъ на страданіе и смерть, но и навѣки отлученъ отъ сообщества людей, наполняли юношей ужасомъ, и съ каждымъ шагомъ прокаженнаго этотъ ужасъ все усиливался.

Когда онъ поравнялся съ пещерой, то остановился и поворотилъ голову въ ихъ сторону.

— Св. Марія, защити насъ! онъ насъ видитъ! — слабо промолвилъ Матчамъ.

— Тс! — шепнулъ Дикъ. — Онъ прислушивается. Онъ вѣдь слѣпъ.

Прокаженный слушалъ или глядѣлъ, Богъ его знаетъ, въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ. Затѣмъ снова задвигался, но вдругъ опять остановился и снова, повернувшись головой къ юношамъ, повидимому, наблюдалъ за ними. Даже Дикъ поблѣднѣлъ какъ смерть и закрылъ глаза, точно боялся заразиться черезъ зрѣніе. Но вскорѣ колокольчикъ опять зазвенѣлъ, и на этотъ разъ прокаженный, не медля долѣе, пошелъ впередъ и исчезъ въ лѣсу.

— Онъ видѣлъ васъ, — сказалъ Матчамъ, — я готовъ въ томъ побожиться.

— Пустое! — храбрился Дикъ. — Онъ слышалъ насъ. Онъ самъ труситъ, бѣдный человѣкъ! Еслибы вы были слѣпы и двигались среди вѣчнаго мрака, то вздрагивали бы отъ того, что вѣтка хрустнула иди птичка чирикнула.

— Дикъ, Дикъ, — повторилъ Матчамъ, — онъ видѣлъ насъ! Когда человѣкъ слѣпъ, у него другая походка, Дикъ. Онъ видѣлъ, насъ, а не слышалъ. Онъ замышляетъ худое. Да вотъ, слушайте, колоколъ больше совсѣмъ не звякаетъ.

И дѣйствительно, колоколъ умолкъ.

— Да, — сказалъ Дикъ, это мнѣ не нравится. — Нѣтъ, это мнѣ совсѣмъ не нравится. Что бы это значило? бѣжимъ скорѣе.

— Онъ пошелъ на востокъ. Дикъ, направимся на западъ. Я не успокоюсь, пока мы не убѣжимъ отъ этого прокаженнаго.

— Джэкъ, вы слишкомъ трусливы, — отвѣтилъ Дикъ. — Мы отправимся прямехонько въ Голивудъ, слѣдовательно на сѣверъ, если только я правильно разсуждаю.

Они пустились въ путь, перешли черезъ рѣчку по камушкамъ, и стали взбираться на другой берегъ, который былъ круче, направляясь къ опушкѣ лѣса. Почва стала очень неровна, вся въ кочкахъ и въ ямахъ, деревья росли безпорядочно, и трудно было оріентироваться въ нихъ. Юноши очевидно блуждали. Кромѣ того, они были утомлены вчерашними похожденіями и голодны, а потому еле-еле волочили ноги.

Но вотъ, взобравшись на пригорокъ, они увидѣли прокаженнаго шагахъ въ ста отъ себя. Колокольчикъ не звякалъ, потому что онъ придерживалъ его рукой, палка не стучала больше о землю, и онъ шелъ быстрыми и твердыми шагами, какъ человѣкъ зрячій. Черезъ секунду онъ исчезъ въ чащѣ.

Юноши при первомъ взглядѣ на него притаились за кустами въ смертельномъ ужасѣ.

— Разумѣется, онъ преслѣдуетъ насъ, — замѣтилъ Дикъ, — разумѣется. Онъ придерживалъ колоколъ одной рукой, — замѣтили вы это? — чтобы онъ не звенѣлъ. Ну, да помогутъ намъ всѣ святые угодники, потому что я не въ силахъ бороться съ проказой.

— Что онъ затѣваетъ? — вскричалъ Матчамъ. — Что ему нужно? слыханное ли дѣло, чтобы прокаженный чисто изъ злости преслѣдовалъ людей? Развѣ колоколъ привѣшенъ къ нему не затѣмъ, чтобы люди могли избѣгать его? Дикъ, тутъ что-то кроется другое.

— Ну, мнѣ все равно, — простоналъ Дикъ: — сила меня совсѣмъ покинула; ноги у меня совсѣмъ подкосились. Святые да спасутъ насъ!

— Неужто вы будете тутъ лежать безъ толку? — закричать Матчамъ. — Вернемся на открытое мѣсто. Тамъ по крайней мѣрѣ онъ не можетъ къ намъ подкрасться.

— Нѣтъ, я не пойду, — отвѣчалъ Дикъ. — Мой конецъ пришелъ… А можетъ быть онъ насъ не замѣтилъ?

— Къ чему же, когда такъ, вашъ лукъ? — закричалъ Матчамъ.

Дикъ перекрестился.

— Какъ? вы хотѣли бы, чтобы я выстрѣлилъ въ прокаженнаго? Да у меня рука не поднимется. Нѣтъ, нѣтъ, полноте. Я могу драться съ здоровыми людьми, но не съ привидѣніями и не съ прокаженными. Съ этими я не могу драться. Пусть небо защититъ насъ отъ тѣхъ и отъ другихъ.

— Ну, — сказалъ Матчамъ, — если вы ужъ не хотите драться, то будемъ лежать смирно.

Вдругъ звякнулъ колокольчикъ и умолкъ.

— Онъ выпустилъ его изъ рукъ, — прошепталъ Матчамъ. — Господи! какъ онъ близко отъ насъ!

Но Дикъ ни слова не отвѣтилъ; у него зубы стучали отъ страха.

Вскорѣ они увидѣли, какъ мелькнуло въ кустахъ бѣлое платье прокаженнаго; затѣмъ голова его показалась изъ-за куста, и онъ, казалось, вглядывался во всѣ предметы, прежде нежели уйти изъ этого мѣста. Юноши слышали, какъ билось сердце у каждаго изъ нихъ

Вдругъ съ крикомъ прокаженный бросился бѣжать прямо къ нимъ. Они съ громкимъ воплемъ разбѣжались въ разныя стороны. Но ихъ ужасный врагъ погнался за Матчамомъ, нагналъ его почти немедленно и схватилъ. Юноша съ громкимъ крикомъ, который разнесся далеко по лѣсу, побился съ минуту въ его рукахъ и затѣмъ лишился чувствъ и какъ пластъ повалился на руки своего побѣдителя.

Дикъ услышалъ крикъ и обернулся. Онъ увидѣлъ, какъ упалъ Матчамъ, и въ одно мгновеніе въ немъ проснулся гнѣвъ и сила вернулась къ нему. Съ кривомъ состраданія и ярости онъ схватилъ лукъ и натянулъ тетиву. Но прежде, нежели онъ успѣлъ выстрѣлить, прокаженный поднялъ руку:

— Стой, Дикъ! — закричалъ знакомый голосъ. — Не стрѣляй, безумецъ! Развѣ ты не узнаешь друга?

И, положивъ Матчама на траву, онъ сбросилъ капюшонъ съ головы; Дикъ узналъ черты лица сэра Даніэля Брэкли.

— Сэръ Даніэль! — закричалъ Дикъ.

— Клянусь мессой, это онъ! — отвѣчалъ рыцарь. — Неужто ты собираешься застрѣлить своего опекуна? Но вотъ теперь возись…

Но онъ не, договорилъ и, указывая на Матчама, спросилъ:

— Какъ ты его зовешь, Дикъ?

— Я зову его мастеръ Матчамъ. Развѣ вы его не знаете? Онъ говорилъ, что знаетъ васъ!

— Да, я знаю этого мальчика.

И сэръ Даніэль улыбнулся.

— Но онъ въ обморокѣ отъ страха. Что, Дикъ, я очень напугалъ васъ обоихъ?

— Очень напугали, сэръ Даніэль, — сказалъ Дикъ и даже вздохнулъ при воспоминаніи. — Съ вашего позволенія, сэръ, я бы охотнѣе встрѣтился съ чортомъ и, говоря по правдѣ, до сихъ поръ еще не опомнился отъ страха. Но скажите, сэръ, зачѣмъ вы такъ перерядились?

Лицо сэра Даніэля вдругъ потемнѣло отъ гнѣва.

— Зачѣмъ я переодѣлся? — сказалъ онъ. — Ты хорошо сдѣлалъ, что напомнилъ мнѣ объ этомъ. Зачѣмъ? Я спасалъ собственную шкуру въ своемъ собственномъ лѣсу, Дикъ. Мы совсѣмъ не вовремя попали на поле битвы; мы пришли туда только затѣмъ, чтобы смѣшаться съ толпой бѣглецовъ. Куда подѣвались всѣ мои воины? Дикъ, клянусь мессой, я этого не знаю! Насъ смели долой; стрѣлы такъ и летали кругомъ насъ. Я не видѣлъ больше ни одного человѣка съ моими цвѣтами, послѣ того какъ трое пали на моихъ глазахъ. Что касается меня, то я прибылъ въ Шорди цѣлъ и невредимъ, но, помня про черную стрѣлу, досталъ себѣ это платье и колокольчикъ и тихохонько добрался до тропинки, которая ведетъ въ Моотъ-Гаузъ. Нѣтъ личины лучше этой; звяканье колокольчика отгонитъ злѣйшаго разбойника въ лѣсу. Они трясутся и блѣднѣютъ, когда только услышатъ его. Наконецъ я набрелъ на тебя съ Матчамомъ. Я плохо видѣть сквозь капюшонъ и сначала не былъ увѣренъ, что это вы, главнымъ образомъ потому, что по многимъ и основательнымъ причинамъ удивился, увидя васъ вмѣстѣ. Кромѣ того, на открытомъ мѣстѣ, гдѣ мнѣ приходилось идти медленно и щупая палкой дорогу, я боялся сбросить капюшонъ. Но погляди, этотъ глупый птенецъ начинаетъ приходить въ чувство, — прибавилъ онъ: — капля Канарскаго вина совсѣмъ оживитъ его.

Рыцарь вытащилъ изъ-подъ длиннаго платья большую флягу и сталъ тереть виски и смачивать губы паціента, который мало-по-малу опомнился и переводилъ глаза съ одного на другого.

— Ну, успокойся, Джэкъ, — говорилъ Дикъ. — Ты видишь, что это вовсе не прокаженный, а сэръ Даніэль!

— Выпей-ка вина, — сказалъ рыцарь. — Это вдохнетъ въ тебя мужество. А потомъ я обоихъ васъ накормлю, и мы втроемъ отправимся въ Тэнстолль. Откровенно скажу тебѣ, Дикъ, мнѣ не терпится сидѣть тутъ за толстыми стѣнами, — прибавилъ сэръ Даніель, выкладывая на траву хлѣбъ и мясо. — Съ самыхъ тѣхъ поръ, какъ я впервые сѣлъ на коня, мнѣ еще не доводилось быть въ такихъ тискахъ: жизнь въ опасности, имущество и помѣстье поставлены на карту, и къ довершенію всего лѣсные воры охотятся на меня, какъ на звѣря. Но я еще не совсѣмъ пропалъ. Кое-кто изъ моихъ молодцовъ вернется же домой. Съ Гатчемъ десять человѣкъ; да у Сельдена шестеро. Скоро мы опять укрѣпимся, и если мнѣ удастся помириться съ лордомъ Iоркомъ, которому вдругъ повезло, то мы съ тобой, Дикъ, опять будемъ воинами и опять сядемъ на коней.

И, говоря это, рыцарь налилъ рогъ Канарскимъ виномъ и поднесъ къ губамъ.

— Сельденъ, — пробормоталъ Дикъ, — Сельденъ!

И умолкъ.

Сэръ Даніэль отнялъ рогъ отъ губъ, не отхлебнувъ вина.

— Ну! — закричалъ онъ измѣнившимся голосомъ: — въ чемъ дѣло? Сельденъ? что случилось съ Сельдевомъ?

Дикъ передалъ повѣсть про засаду и избіеніе людей сэра Даніэля.

Рыцарь слушалъ молча, но лицо его исказилось бѣшенствомъ и горемъ.

— Ну, вотъ тебѣ моя правая рука, — закричалъ онъ, — что я отомщу! Если я не сдѣлаю этого, если я не загублю десять душъ за каждаго своего воина, то пусть буду я проклятъ! Я загналъ этого Декворта, какъ оленя; я пустилъ его по міру; я отнялъ у него имѣніе и домъ; я выжилъ его изъ страны; а онъ опять вернулся, чтобы вредить мнѣ! Хорошо же! онъ не уйдетъ отъ меня цѣлымъ!

Онъ помолчалъ нѣкоторое время, причемъ на лицѣ его боролись самыя злыя страсти.

— Ѣшьте! — вдругъ закричалъ онъ. — Ну, а ты, — обратился онъ въ Матчаму, — поклянись мнѣ, что послѣдуешь за мной въ Моотъ-Гаузъ!

— Клянусь честью, — отвѣчалъ Матчамъ.

— Ну, очень важна мнѣ твоя честь! — закричалъ рыцарь. — Клянись спасеніемъ души твоей матери!

Матчамъ далъ требуемую клятву, и сэръ Даніэль опять накинулъ капюшонъ на голову и приготовилъ колоколъ и палку. Увидѣть его подъ этой страшной личиной вновь показалось ужаснымъ для его спутниковъ. Но рыцарь скоро снарядился въ путь.

— Ѣшьте скорѣй, — сказалъ онъ, — и слѣдуйте за мной въ мой домъ.

И съ этими словами онъ снова углубился въ лѣсъ, а колокольчикъ опять зазвякалъ на каждомъ шагу; юноши сидѣли за ѣдой, не притрогиваясь къ ней и прислушивались къ тому, какъ звонъ колокола медленно замиралъ вдали.

— И такъ вы отправляетесь въ Тэнстолль? — спросилъ Дикъ.

— Какъ видите, — отвѣчалъ Матчамъ. — Что жъ дѣлать! Я храбрѣе за спиной сэра Даніэля, нежели при немъ.

Они поспѣшно поѣли и пошли по тропинкѣ, пролегавшей черезъ лѣсъ, гдѣ высокія березы расли группами, чередуясь съ зелеными лужайками, а птицы и бѣлки весело прыгали по вѣтвямъ. Два часа спустя они уже очутились на противоположной сторонѣ лѣса и изъ-за деревьевъ имъ видны были красныя стѣны и кровли Тэнстолль-Гауза.

— Здѣсь, — сказалъ Матчамъ, останавливаясь, — мы простимся.

— Зачѣмъ это? — спросилъ Дикъ. — Вѣдь мы идемъ вмѣстѣ въ Тэнстолль, и я буду тамъ видѣться съ вами, и чѣмъ чаще, тѣмъ лучше.

— А знаете что, Дикъ, — продолжалъ Матчамъ, — у меня худыя предчувствія. Вы теперь увидите другого сэра Даніэля: до сихъ поръ ему везло и все удавалось; а теперь, когда его осаждаютъ неудачи, онъ окажется плохимъ лордомъ и для васъ, и для меня. Онъ можетъ быть и храбръ на полѣ битвы, но онъ лжецъ; и въ глазахъ его я прочелъ страхъ, Дикъ, а страхъ такъ же жестокъ, какъ и волкъ! Мы идемъ въ пасть волка. Дикъ, и да спасетъ насъ св. Марія!

Затѣмъ они молча продолжали путь и дошли, наконецъ, до укрѣпленнаго жилища сэра Даніэля, съ его круглыми башнями, поросшими мхомъ и широкимъ рвомъ съ водяными лиліями. Какъ только они подошли, ворота растворились, подъемный мостъ былъ спущенъ, и самъ сэръ Даніэль вмѣстѣ съ Гатчемъ и патеромъ встрѣтилъ ихъ.

КНИГА ВТОРАЯ. Моотъ-Гаузъ.

I. Дикъ задаетъ вопросы.

Моотъ-Гаузъ стоялъ неподалеку отъ крутой лѣсной тропы. По наружному виду то былъ массивный прямоугольникъ изъ краснаго камня, обнесенный стѣной съ крутой башней, съ бойницами но угламъ. Внутри находился тѣсный дворъ. Ровъ былъ футовъ въ двѣнадцать ширины, и черезъ него перекинутъ подъемный мостъ. Ровъ наполнялся водой изъ канавы, которая вела въ лѣсному озерку, и огибалъ весь четыреугольникъ отъ одной башни до другой. Только одно или два высокихъ и толстыхъ дерева, росшихъ въ разстояніи полета стрѣлы отъ стѣнъ, не были срублены, — вообще же замокъ занималъ очень выгодную для обороны позицію.

Во дворѣ Дикъ нашелъ часть гарнизона занятою приготовленіемъ въ оборонѣ и мрачно обсуждавшею шансы осады. Иные дѣлали стрѣлы; другіе оттачивали сабли, долго не бывшія въ употребленіи; но и за работой воины покачивали головою.

Двѣнадцать человѣкъ изъ отряда сэра Даніэля спаслись отъ смерти, пробрались сквозь лѣсъ и вернулись живые въ Моотъ-Гаузъ. Но изъ этихъ двѣнадцати человѣкъ трое были тяжело ранены: двое въ Ройзингемѣ во время безпорядочнаго бѣгства, а одинъ — стрѣлкомъ Джона Мстителя — въ то время, какъ перебѣгалъ черезъ лѣсъ. Такимъ образомъ, гарнизонъ, включая Гатча, сэра Даніэля и юнаго Шельтона, насчитывалъ двадцать-два человѣка годныхъ къ бою. Ожидали прибытія новыхъ силъ, а потому опасность заключалась не въ недостаткѣ воиновъ.

Боязнь черной стрѣлы удручала духъ гарнизона. Открытые же враги изъ партіи Іорка, въ тѣ неустойчивыя времена, не особенно озабочивали. «Міръ можетъ снова перемѣниться», какъ выражались въ ту эпоху, прежде нежели придетъ бѣда. Но передъ лѣсными сосѣдями всѣ трепетали. Не одинъ только сэръ Даніэль возбуждалъ ненависть. Его люди, въ сознаніи безнаказанности, жестоко вели себя во всемъ краю. Свирѣпые приказы выполнялись со свирѣпостью; и изъ числа небольшой банды, которая теперь бесѣдовала во дворѣ, не было ни одного, который бы не провинился въ какомъ-нибудь угнетеніи или варварскомъ поступкѣ.

И вотъ теперь, въ силу измѣнчиваго военнаго счастія, сэръ Даніэль былъ безсиленъ защищать своихъ клевретовъ. Благодаря исходу битвы, въ которой не всѣ присутствующіе участвовали, всѣ они стали, однако, государственными преступниками, людьми внѣ закона, изгоями, укрывшимися въ жалкой крѣпости, на которую нельзя было положиться какъ на неприступную твердыню, и имъ со всѣхъ сторонъ грозила справедливая месть обиженныхъ ими людей. Не было также недостатка и въ зловѣщихъ предостереженіяхъ насчетъ того, чего имъ слѣдуетъ ожидать.

Въ теченіе вечера и ночью не менѣе семи коней безъ всадниковъ прискакали съ испуганнымъ ржаніемъ къ воротамъ. Два коня были изъ отряда Сельдена; пять принадлежали людямъ, выѣхавшимъ въ поле вмѣстѣ съ сэромъ Даніэлемъ. Наконецъ, незадолго до разсвѣта прибрелъ копьеносецъ, пронзенный тремя стрѣлами, и пока его переносили въ крѣпость, онъ отдалъ душу Богу; но изъ его предсмертныхъ словъ можно было заключить, что онъ — послѣдній оставшійся въ живыхъ изъ значительнаго отряда людей.

Самъ Гатчъ выражалъ тревогу на загорѣломъ, но поблѣднѣвшемъ лицѣ, и когда онъ отвелъ Дика въ сторону и узналъ отъ него о судьбѣ Сельдена, то упалъ на каменную скамью и горько зарыдалъ. Другіе, сидѣвшіе на скамьяхъ или-же на каменныхъ ступенькахъ въ томъ уголку двора, который озарялся солнцемъ, глядѣли на него съ удивленіемъ и тревогой, но никто не осмѣлился спросить о причинѣ такого волненія.

— Ну что, мастеръ Шельтонъ, — сказалъ Гатчъ, наконецъ: — ну что я вамъ говорилъ? Мы всѣ поочередно будемъ перебиты. Седьденъ былъ мнѣ точно родной братъ. Ну, вотъ теперь и его не стало; а затѣмъ и насъ всѣхъ перебьютъ по очереди! Вѣдь что сказано въ ихъ разбойнической пѣснѣ? «Пустилъ черную стрѣлу въ каждое черное сердце»! Ну, такъ вотъ и выходитъ. Сначала Апплэйярдъ, затѣмъ Сельденъ, Смитъ, старикъ Гумфри, а вонъ тамъ лежитъ бѣдный Джонъ Картеръ и молитъ, бѣдный грѣшникъ, чтобы призвали къ нему патера.

Дикъ прислушался. Изъ низкаго окна, рядомъ съ тѣмъ мѣстомъ, на которомъ они говорили, до ихъ слуха доносились стоны.

— Онъ тутъ, лежитъ? — спросилъ Дикъ.

— Да, въ передней горницѣ, — отвѣчалъ Гатчъ. — Мы не могли унести его подальше, онъ такъ былъ плохъ; съ каждымъ шагомъ мы думали — онъ отдастъ Богу душу. Но теперь, думаю, у него главнымъ образомъ душа болитъ. Онъ безпрерывно зоветъ патера, а сэръ Оливеръ, не знаю почему, не приходитъ. Будетъ и съ нимъ должно быть то же, что и съ бѣднымъ Апплэйярдомъ и Сельденомъ; умретъ безъ покаянія.

Дикъ наклонился въ окну и заглянулъ въ горницу. Покой былъ низокъ и темень, но онъ могъ различить раненаго воина, стонавшаго на своемъ одрѣ.

— Картеръ, бѣдняга, что съ тобой? — спросилъ Дикъ.

— Мастэръ Шельтонъ, — отвѣчалъ человѣкъ взволнованнымъ голосомъ, — ради самого Неба, приведите патера! Увы! я пропалъ! меня ранили смертельно; вы меня не спасете, но вы можете спасти мою душу, и я умоляю васъ о томъ, какъ добраго христіанина: у меня на душѣ грѣхъ, который мнѣ нельзя унести съ собой въ могилу.

Онъ застоналъ, и Дикъ слышалъ, какъ онъ заскрипѣлъ зубами отъ боли или отъ страха.

Какъ разъ въ эту минуту сэръ Даніэль показался на порогѣ сѣней. Онъ держалъ письмо въ рукѣ.

— Друзья, — сказалъ онъ, — насъ расколотили, отрицать этого нельзя. Генриху Пятому не повезло. А потому отряхнемъ и мы его прахъ отъ ногъ. У меня есть пріятель, который на сторонѣ герцога, лордъ Уэнслейдель. Ну, вотъ я и написалъ письмо моему пріятелю, прося его лордство о защитѣ и предлагая широкое удовлетвореніе за прошлое и разумную гарантію за будущее. Не сомнѣваюсь, что онъ склонитъ благосклонный слухъ. Но просьба безъ дара — все равно что пѣсня безъ музыки: я осыпалъ его обѣщаніями, не поскупился на обѣщанія… Но зачѣмъ же, однако, остановка? Остановка за великимъ дѣломъ — и не скрою отъ васъ — труднымъ дѣломъ: за гонцемъ, который бы доставилъ письмо. Лѣсъ, какъ вамъ не безъизвѣстно, кишитъ нашими недругами. Спѣшить необходимо, но безъ хитрости и осмотрительности все пропало. Кто изъ васъ свезетъ это письмо лорду Уэнслейделю и привезетъ мнѣ отвѣтъ?

Одинъ изъ присутствовавшихъ тотчасъ же поднялся на ноги.

— Я свезу, если вамъ угодно, — сказалъ онъ. — Я готовъ жертвовать для васъ шкурой.

— Нѣтъ, Дикки Бауэръ, я не согласенъ, — отвѣтилъ рыцарь. — Ты не годишься для этого дѣла. Ты, пожалуй, и хитеръ, да непроворенъ, ты всегда былъ мямля.

— А если такъ, сэръ Даніэль, то возьмите меня! — закричалъ другой.

— Упаси Боже! — сказалъ рыцарь. — Ты проворенъ, да нехитеръ. Ты прямехонько угодишь въ лагерь Джона Мстителя. Благодарю васъ обоихъ за храбрость, но вы мнѣ не годитесь.

Тутъ Гатчъ предложилъ свои услуги, но онѣ также были отвергнуты.

— Ты мнѣ и здѣсь нуженъ, добрый Беннетъ, — отвѣчалъ рыцарь: — ты моя правая рука! — И такъ какъ нѣсколько человѣкъ подошло къ рыцарю, то сэръ Даніэль выбралъ, наконецъ, изъ нихъ одного и далъ ему письмо.

— А теперь, — сказалъ онъ, — мы всѣ въ зависимости отъ твоего проворства и ловкости. Привези мнѣ хорошій отвѣть, и не пройдетъ трехъ недѣль, какъ я очищу мой лѣсъ отъ всѣхъ этихъ бродягъ, которые дерзаютъ смѣяться намъ въ глаза. Но замѣть, Трогмортонъ, дѣло не легкое. Ты долженъ ѣхать крадучись подъ покровомъ ночи и умѣть хорониться какъ лисица, а ужъ какъ ты переберешься черезъ Тиль, я и не знаю, потому что тебѣ нельзя ѣхать ни черезъ мостъ, ни на паромѣ.

— Я переберусь вплавь, — отвѣтилъ Трогмортонъ. — Останусь дѣлъ, будьте спокойны.

— Ну хорошо, другъ, а теперь пойдемъ въ столовую, и тамъ ты прежде всего будешь плавать въ черномъ пивѣ.

Съ этими словами сэръ Даніэль пошелъ обратно въ сѣни.

— У сэра Даніэля мудрый языкъ, — сказалъ Гатчъ, отводя Дика къ сторонѣ. Вотъ хоть бы взять теперь: менѣе умный человѣкъ сталъ бы хвалиться, а онъ всю правду выложилъ своимъ подчиненнымъ. И все это съ шуткой да съ прибауткой. Нѣтъ, клянусь святой Варварой, онъ прирожденный военачальникъ! И какъ онъ пріободрилъ людей! Поглядите, какъ они ретиво принялись за дѣло!

Эта похвала сэру Даніэлю возбудила одну мысль въ головѣ юноши.

— Беннетъ, — сказалъ онъ: — какъ приключилась смерть моему отцу?

— Не спрашивайте меня объ этомъ; я тутъ не при чемъ к ничего не знаю; да и знать не хочу. Видите ли, мастэръ Дикъ: по моему, человѣкъ можетъ говорить только о томъ, чему самъ былъ свидѣтелемъ, а не повторять слухи или сплетни. Спросите лучше сэра Оливера или Картера, но не меня.

И Гатчъ пошелъ разставлять часовыхъ, оставивъ Дика въ задумчивости.

«Почему онъ не хочетъ мнѣ сказать? — думалъ юноша. — И почему онъ назвалъ Картера? Можетъ быть. Картеръ былъ при этомъ?»

Онъ вошелъ въ домъ и, пройдя по сводчатому корридору, подошелъ къ двери покоя, гдѣ лежалъ раненый и стоналъ. При видѣ его Картеръ оживился.

— Вы привели патера?

— Нѣтъ еще пока. Мнѣ надо сначала поговорить съ тобой. Какимъ образомъ приключилась смерть моему отцу, Гарри Шельтону?

Лицо раненаго измѣнилось.

— Не знаю, — угрюмо отвѣтилъ онъ.

— Нѣтъ, ты хорошо знаешь; не пытайся обмануть меня.

— Говорю вамъ, что не знаю.

— Если такъ, то умирай безъ покаянія. Я отсюда не уйду и патера къ тебѣ не пущу. Какой толкъ въ исповѣди, если ты не хочешь покаяться во грѣхахъ! Безъ покаянія исповѣдь будетъ одно кощунство.

— Вы сами не знаете, что говорите, мастэръ Дикъ, — сдержанно проговорилъ Картеръ. — Грозить умирающему дурно и вамъ совсѣмъ не пристало, сказать по правдѣ. Не къ чести вамъ тугъ стоять, да и толку не будетъ никакого, даю вамъ слово. Хоть и сгубите мою душу, а все же ничего не узнаете. Вотъ вамъ мое послѣднее слово.

И раненый перевернулся на другой бокъ.

Дикъ пригрозилъ ему, говоря правду, необдуманно, и теперь стыдился этого. Однако, попробовалъ настоять на своемъ.

— Картеръ, — сказалъ онъ, — пойми меня: я знаю, что ты былъ только орудіемъ въ чужихъ рукахъ; оруженосецъ долженъ повиноваться рыцарю; я бы и не сталъ съ него строго взыскивать. Но до меня со всѣхъ сторонъ доходятъ слухи, что на мнѣ лежитъ долгъ отомстить за отца. Прошу тебя, добрый Картеръ, забудь о моихъ угрозахъ и помоги мнѣ по доброй волѣ и для облегченія души.

Раненый лежалъ молча; и Дикъ не могъ больше добиться отъ него ни единаго слова.

— Хорошо, — сказалъ онъ: — я пойду и позову патера, какъ ты просилъ.

Но и тутъ старый солдатъ не проронилъ ни звука; даже стонать пересталъ. И Дикъ, выходя изъ покоя, подивился ему и не могъ внутренно не похвалить такой преданности лорду.

«И однако, — думалъ онъ, — какой толкъ въ мужествѣ, когда нѣтъ ума! Будь его руки чисты, онъ бы заговорилъ; его молчаніе громче выдаетъ его тайну, чѣмъ слова. Да, со всѣхъ сторонъ тѣснятся доказательства, что сэръ Даніэль, самъ или его люди, сдѣлали злое дѣло».

Дикъ остановился въ каменномъ корридорѣ съ тяжелымъ сердцемъ. Въ этотъ часъ, когда счастіе измѣнило сэру Даніэлю, когда онъ былъ осажденъ стрѣльцами черной стрѣлы и находился подъ опалой побѣдителей іоркистовъ, неужели же и Дикъ возстанетъ на человѣка, воспитавшаго его и хотя строго наказывавшаго, но и неизмѣнно охранявшаго его ребенкомъ? необходимость обратиться противъ него — если такая окажется — будетъ жестокой.

— Дай Богъ, чтобы онъ былъ невиновенъ! — сказалъ онъ.

Но тутъ послышались шаги, и сэръ Оливеръ съ озабоченнымъ лицомъ подошелъ въ юношѣ.

— Есть тутъ одинъ человѣкъ, который страстно желаетъ васъ видѣть, — сказалъ Дикъ.

— Я иду къ нему, добрый Ричардъ, — отвѣчалъ патеръ. — Это бѣдный Картеръ. Увы! онъ не жилецъ на бѣломъ свѣтѣ.

— Но душа его еще больнѣе, чѣмъ тѣло, — проговорилъ Дикъ.

— Ты видѣлъ его? — вздрогнулъ сэръ Оливеръ.

— Я сейчасъ отъ него.

— Что онъ сказалъ… что онъ сказалъ? — съ необыкновенной поспѣшностью спросилъ патеръ.

— Онъ только жалобно зоветъ васъ, сэръ Оливеръ. Если хотите поспѣть въ-время, торопитесь; онъ раненъ на смерть.

— Иду, иду! — былъ отвѣтъ. — Что жъ дѣлать, всѣ мы грѣшники, и всѣмъ намъ придется умереть, добрый Ричардъ.

— Да, сэръ; и добро тѣмъ, у кого нѣтъ преступленія на душѣ.

Патеръ опустилъ глаза и съ невнятнымъ благословеніемъ пошелъ дальше.

«И онъ также! — подумалъ Дикъ: — онъ, который училъ меня набожности! Нѣтъ, чтожъ это, однако, за свѣтъ, гдѣ всѣ мои воспитатели повинны въ смерти моего отца! Мщеніе! Увы, какая горькая моя судьба, если я долженъ мстить своимъ друзьямъ!»

Эта мысль привела ему на память Матчама. Онъ улыбнулся при воспоминаніи о своемъ странномъ дорожномъ спутникѣ и затѣмъ подивился, гдѣ бы онъ могъ быть. Съ самой той минуты, какъ они переступили за порогъ замка, младшій подростокъ исчезъ и больше не показывался; Дику уже становилось по немъ скучно.

Часъ спустя послѣ того какъ месса была нѣсколько торопливо отслужена сэромъ Оливеромъ, компанія собралась въ столовой обѣдать. То былъ длинный, низкій покой, полъ въ немъ былъ устланъ зеленымъ тростникомъ, а стѣны увѣшены вышитыми коврами съ изображеніемъ кровавыхъ сценъ войны и охоты; тамъ и сямъ висѣли самострѣлы, длинныя копья и щиты; огонь горѣлъ въ громадномъ каминѣ; вдоль стѣнъ стояли лавки, покрытыя вышитыми коврами, а по срединѣ накрытый столъ, дожидавшійся гостей. Но ни сэръ Даніэль, ни его лэди не появлялись. Самъ сэръ Оливеръ отсутствовалъ, а о Матчамѣ не было ни слуху, ни духу. Дика начинала разбирать тревога, и ему припоминались печальныя предчувствія его спутника; онъ сталъ уже думать, не случилось ли съ нимъ бѣды въ этомъ домѣ.

Послѣ обѣда онъ отыскалъ Гуди Гатчъ, которая спѣшила въ лэди Брэкли.

— Гуди, — сказалъ онъ: — гдѣ мастэръ Матчамъ, скажи пожалуйста? Я видѣлъ, какъ ты вошла въ домъ вмѣстѣ съ нимъ, когда мы пришли.

Старуха громко засмѣялась.

— Ахъ, мастэръ Дикъ! — сказала она: — у васъ очень зоркіе глаза, нечего сказать.

И опять засмѣялась.

— Да гдѣ же онъ? — настаивалъ Дикъ.

— Вы его больше никогда не увидите, — отвѣчала она: — никогда! въ этомъ вы можете быть увѣрены.

— А я думаю наоборотъ, и докажу это. Онъ пришелъ сюда не по доброй волѣ; я его единственный защитникъ, и не хочу, чтобы его обижали. Да и слишкомъ много секретовъ въ этомъ домѣ. Это мнѣ, наконецъ, надоѣло!

Но въ то время, какъ Дикъ говорилъ это, чья-то тяжелая рука опустилась ему на плечо. То былъ Беннетъ Гатчъ, незамѣтно подошедшій къ нему. Движеніемъ пальца онъ указалъ женѣ на дверь. Когда та ушла, онъ сказалъ:

— Дикъ, дружище, что ты съ ума сошелъ, что ли? Если ты станешь докапываться до всего, то лучше бы тебѣ лежать на двѣ морскомъ, нежели находиться здѣсь, въ Моотъ-Гаузѣ. Ты разспрашивалъ меня, приставалъ къ Картеру, напугалъ намеками патера. Веди себя умнѣе, глупый человѣкъ; и даже въ эту минуту, когда тебя зоветъ сэръ Даніэль, смотри веселѣе, если жизнь тебѣ дорога. Тебя подвергнутъ крѣпкому допросу, — отвѣчай какъ можно осмотрительнѣе.

— Гатчъ, — сказалъ Дикъ: — все это отзывается нечистою совѣстью.

— А если ты не станешь умнѣе, то скоро отзовется кровью, — отвѣчалъ Беннетъ. — Ну, я тебя предостерегъ. А вотъ идутъ за тобой.

И дѣйствительно, въ эту минуту черезъ дворъ перебѣжалъ посланецъ, пригласившій Дика явиться въ сэру Даніэлю.

II.
Двѣ клятвы.

Сэръ Даніэль находился въ столовой; онъ сердито расхаживалъ въ ожиданіи Дика. Никого, кромѣ сэра Оливера, тамъ не было, и тотъ скромно стоялъ въ сторонкѣ, уткнувъ носъ въ молитвенникъ.

— Вы посылали за мной, сэръ Даніэль? — спросилъ молодой Шельтонъ.

— Да, посылалъ, — отвѣчалъ рыцарь. — Что это такое дошло до моихъ ушей? развѣ я былъ такимъ дурнымъ опекуномъ, что вы съ такой охотой слушаете всякія злыя росказни на мой счетъ? или можетъ бытъ, видя, что счастіе мнѣ измѣнило, вы хотите броситъ меня? Клянусь мессой, вашъ отецъ былъ не таковъ! Кому онъ былъ близокъ, за того стоялъ и въ счастіи, и въ несчастій. Но ты, Дикъ, другъ только въ счастіи, а въ несчастій поворачиваешься спиной.

— Извините, сэръ Даніэль, это вовсе не такъ, — твердо проговорилъ Дикъ. — Я благодаренъ и преданъ, когда слѣдуетъ бытъ благодарнымъ и преданнымъ. И прежде чѣмъ объясняться дальше, благодарю васъ и благодарю сэра Оливера; вы имѣете право на мою благодарность, и я былъ бы псомъ, еслибы забылъ это.

— Все это прекрасно, — сказалъ сэръ Даніэль и гнѣвно прибавилъ: — но все это одни слова, а мнѣ надо дѣло. Въ часъ, когда мнѣ грозитъ погибель, когда мое имя поругано, а земли отобраны, когда мой собственный лѣсъ полонъ людей, алчущихъ я жаждущихъ моей крови, что мнѣ въ твоей благодарности? что мнѣ въ твоей преданности? У меня осталась горсть людей; благодарно ли и правильно ли отравлять ихъ сердца ядовитыми нашептываніями? Увольте меня отъ такой благодарности! А теперь извольте высказать, чего вы отъ меня хотите! Говорите! мы здѣсь, чтобы отвѣчать вамъ. Если вы имѣете что-либо противъ меня, то выскажите это.

— Сэръ, — отвѣчалъ Дикъ: — мой отецъ палъ, когда я былъ ребенкомъ. До моихъ ушей дошло, что онъ былъ измѣннически убитъ… и что вы — не хочу умолчать объ этомъ… виновны въ его смерти. И, говоря по чистой совѣсти, я не успокоюсь и не буду вамъ вѣрнымъ помощникомъ до тѣхъ поръ, пока эти сомнѣнія не разсѣятся.

Сэръ Даніэль сидѣлъ мрачно насупившись. Онъ взялъ подбородокъ въ руку и пристально поглядѣлъ на Дика.

— И вы думаете, что я способенъ быть опекуномъ сына человѣка, котораго умертвилъ? — спросилъ онъ.

— Извините, если отвѣтъ мой покажется грубымъ, но вѣдь вы сами знаете, что опека — вещь выгодная. Развѣ вы не пользовались всѣ эти годы моими доходами и моими людьми? Простите меня, повторяю, но еслибы вы были такъ низки, чтобы убить предательски человѣка, то для второй низости причины оказались бы достаточно высокія.

— Когда я былъ мальчикомъ вашихъ лѣтъ, — мрачно отвѣчалъ сэръ Даніэль, — мой умъ не такъ легко заражался подозрѣніями. Вотъ здѣсь стоитъ сэръ Оливеръ, — прибавилъ онъ: — какъ могъ онъ, патеръ, потворствовать такому дѣлу?

— Что хозяинъ прикажетъ, то слуга исполняетъ. Извѣстно, что этотъ патеръ — вашь покорный слуга. Я говорю очень откровенно, потому что теперь не время для комплиментовъ. И какъ я говорю, такъ пусть и мнѣ отвѣтятъ. А отвѣта мнѣ никакого не даютъ. Я слышу только вопросы. Берегитесь, сэръ Даніэль. Такимъ образомъ вы только питаете, а не разсѣеваете мои сомнѣнія.

— Я отвѣчу вамъ откровенно, мастэръ Ричардъ, — сказалъ рыцарь. — Еслибы я скрылъ отъ васъ, что вы возбудили мою ярость, то былъ бы нечестнымъ человѣкомъ. Но я буду справедливъ даже и во гнѣвѣ. Приходите ко мнѣ съ этими рѣчами, когда вы станете мужемъ и рыцаремъ, а я не буду больше вашимъ опекуномъ, и слѣдовательно не обязанъ буду терпѣливо сносить ихъ. Приходите ко мнѣ тогда, и я отвѣчу вамъ, какъ вы того заслуживаете — кулакомъ зажму вамъ ротъ. А до тѣхъ поръ передъ вами два пути: или проглотить свои оскорбленія, прикусить языкъ и сражаться за человѣка, который кормилъ и берегъ васъ, когда вы были ребенкомъ; или же… ворота настежь, лѣсъ полонъ моихъ враговъ… ступайте къ нимъ!

Воодушевленіе, съ какимъ были произнесены эти слова, взглядъ, сопровождавшій ихъ, сразили Дика; и все-таки онъ не могъ не замѣтить, что отвѣта онъ не получилъ.

— Я ничего такъ серьезно не желаю, какъ повѣрить вамъ, сэръ Даніэль, — сказалъ онъ. — Скажите мнѣ, что вы неповинны въ этомъ

— Довольно съ васъ моего честнаго слова, Дикъ? — спросилъ рыцарь.

— О, да!

— Я даю вамъ честное слово. Клянусь честью и вѣчнымъ спасеніемъ души, что я неповиненъ въ смерти вашего отца!

Онъ протянулъ руку, и Дикъ съ жаромъ схватилъ ее. Ни тотъ, ни другой не обращалъ вниманія на патера, который, услыхавъ эту торжественную и лживую клятву, привсталъ съ мѣста въ ужасѣ и раскаяніи.

— Ахъ! — вскричалъ Дикъ: — вы должны великодушно простить меня! Я въ самомъ дѣлѣ песъ, если осмѣлился сомнѣваться въ васъ. Но вы подали мнѣ руку, и я больше не сомнѣваюсь.

— Ничего, Дикъ, я тебѣ прощаю. Ты еще не знаешь людей и ихъ готовности клеветать.

— Я тѣмъ болѣе заслуживаю порицанія, — прибавилъ Дикъ, — что негодяи указывали не прямо на васъ, а на сэра Оливера…

Говоря это, онъ повернулся къ патеру и не договорилъ. Этотъ высокій, плотный, краснощекій человѣкъ совсѣмъ, если можно такъ выразиться, опустился: лицо его помертвѣло, сильные члены ослабѣли, губы бормотали молитву, и вдругъ, увидя, что Дикъ смотритъ на него, онъ громко закричалъ, точно дикій звѣрь, и закрылъ лицо руками.

Сэръ Даніэль въ одну секунду очутился около него и бѣшено потрясъ его за плечо. И въ тотъ же моментъ подозрѣнія Дика проснулись.

— Пусть сэръ Оливеръ тоже поклянется, — сказалъ онъ. — Его-то вѣдь и обвиняли.

— Онъ поклянется, — сказалъ рыцарь.

Сэръ Оливеръ безпомощно замахалъ руками.

— Да, клянусь мессой, вы дадите клятву! — закричалъ сэръ Даніэль, внѣ себя отъ бѣшенства. — Вотъ на этомъ требникѣ, клянитесь! — продолжалъ онъ, поднимая съ полу упавшій требникъ. — Ну! скорѣе! Клянитесь, говорю вамъ, клянитесь!

Но патеръ не могъ произнести ни слова. Страхъ, который внушалъ ему сэръ Даніэль, и страхъ передъ клятвопреступленіемъ отняли у него языкъ.

И вотъ какъ разъ въ эту самую минуту сквозь высокое окно съ разноцвѣтными стеклами влетѣла, разбивъ стекло, стрѣла и, дрожа, воткнулась въ середину длиннаго стола.

Сэръ Оливеръ съ громкимъ воплемъ упалъ безъ чувствъ ни полъ, между тѣмъ какъ рыцарь, въ сопровожденіи Дика, выбѣжалъ на дворъ и поднялся вверхъ по ближайшей приставной лѣстницѣ на стѣну. Часовые всѣ взбудоражились; солнце спокойно озаряло зеленыя лужайки, ростущія на нихъ деревья и холмы, поросшіе лѣсомъ, замывавшіе горизонтъ. Осаждающихъ не было видно.

— Откуда прилетѣла стрѣла? — спросилъ рыцарь.

— Вонъ изъ той рощи, сэръ Даніэль, — отвѣчалъ часовой.

Рыцарь постоялъ немного, задумавшись, затѣмъ повернулся къ Дику.

— Дикъ, сторожи здѣсь этихъ людей; я тебѣ поручаю это. Что касается патера, то онъ долженъ будетъ дать клятву, или же я съ него взыщу. Я начинаю почти раздѣлять твои подозрѣнія. Онъ поклянется, вѣрь мнѣ, или мы докажемъ его вину.

Дикъ отвѣчалъ почти холодно, и рыцарь, проницательно взглянувъ на него, поспѣшилъ вернуться въ столовую. Прежде всего онъ оглядѣлъ стрѣлу. Такую онъ видѣлъ еще въ первый разъ. Она была черная, и этотъ цвѣтъ немного смутилъ его. Поворачивая ее, онъ увидѣлъ надпись, всего одно слово: «Владѣльцу».

— Ага! — проговорилъ онъ: — они знаютъ, что я въ замкѣ. Владѣльцу! какъ бы да не такъ! еще не нашлась собака, которая дерзнетъ занести на меня руку!

Сэръ Оливеръ пришелъ въ чувство и съ трудомъ поднялся на ноги.

— Увы! сэръ Даніэль! — простоналъ онъ: — вы поклялись страшной клятвой, и теперь погубили свою душу на вѣки вѣковъ.

— Да, дуракъ, я поклялся, и ты тоже долженъ будешь поклясться, трусъ. И поклянешься святымъ крестомъ Голивуда. Смотри, будь готовъ. Клятва должна быть произнесена сегодня ночью.

— Боже, просвѣти васъ! Да отклонитъ Создатель ваше сердце отъ этого нечестія!

— Слушай, добрый отецъ: если ты весь предался набожности, то я больше ничего не скажу; замѣчу одно только, что ты немножко поздно спохватился. Но если ты способенъ къ благоразумію, то выслушай меня. Этотъ мальчишка начинаетъ жалить меня, какъ оса. Онъ мнѣ нуженъ, потому что я продамъ его право на женитьбу. Но говорю тебѣ безъ обиняковъ: если онъ будетъ надоѣдать мнѣ, то отправится къ отцу. Я прикажу теперь перевести его въ комнату надъ капеллой. Если ты сможешь поклясться въ своей невинности доброй и солидной клятвой и съ увѣреннымъ видомъ, то я пощажу его. Если же ты будешь мямлить, ломаться или дрожать при клятвѣ, то онъ тебѣ не повѣритъ — и клянусь мессой! — тогда онъ умретъ. Вотъ пораздумай объ этомъ.

— Въ комнату надъ капеллой! — произнесъ патеръ съ ужасомъ.

— Именно. Если хочешь спасти его — спасай; а если не хочешь, то пошелъ вонъ и оставь меня въ покоѣ! Будь я человѣкъ нетерпѣливый, то уже давно всадилъ бы тебѣ саблю въ грудь за твою нестерпимую трусость и глупость. Ну, выбралъ? говори!

— Выбралъ, — отвѣчалъ патеръ: — Боже прости меня, но я поступлю худо ради добра. Я поклянусь для спасенія мальчика.

— Такъ-то лучше! — отвѣчалъ сэръ Даніэль. — Ну, такъ призови его, да поскорѣе. Ты увидишься съ нимъ наединѣ. Однако, я буду слѣдить за вами обоими. Я буду находиться рядомъ, въ ковровой комнатѣ.

Рыцарь приподнялъ коверъ и скрылся за нимъ. Послышался трескъ пружины и затѣмъ скрипъ шаговъ по лѣсенкѣ.

Сэръ Оливеръ, оставшись одинъ, бросилъ боязливый взглядъ на покрытую ковромъ стѣну и перекрестился съ видомъ ужаса и отчаянія.

— Нѣтъ, если его переводятъ въ комнату надъ капеллой, — пробормоталъ онъ, — то цѣной собственнаго спасенія я долженъ спасти его.

Три минуты спустя, Дикъ, призванный другимъ посланцемъ, нашелъ сэра Оливера стоящимъ у стола, — рѣшительнымъ, хотя и блѣднымъ.

— Ричардъ Шельтонъ, — сказалъ онъ, — ты требовалъ отъ меня клятвы. Я бы могъ обидѣться, могъ бы отказать тебѣ! но сердце мое привыкло любить тебя, и я исполню твою просьбу. Клянусь святымъ и животворящимъ крестомъ Голивуда, я не убивалъ твоего отца!

— Сэръ Оливеръ, — отвѣчалъ Дикъ, — когда мы впервые прочитали записку Джона Мстителя, я былъ въ этомъ увѣренъ. Но позвольте мнѣ задать вамъ два вопроса. Вы не убивали его, допустимъ. Но и не принимали участія въ этомъ дѣлѣ?

— Никакого, — отвѣтилъ сэръ Оливеръ. И въ ту же минуту сталъ дѣлать лицомъ гримасы, подмигивать глазами, передергивать ртомъ и бровями, какъ человѣкъ, желающій предостеречь другого, но не смѣющій издать звука.

Дикъ съ удивленіемъ глядѣлъ на него; затѣмъ оглянулся и обвелъ глазами пустую столовую.

— Что съ вами? — спросилъ онъ.

— Ничего, ничего, — отвѣчалъ патеръ, поспѣшно разглаживая лицо. — Я только боленъ, очень боленъ, и… и… долженъ уйти. Клянусь святымъ крестомъ Голивуда, я вполнѣ невиненъ какъ въ насиліи, такъ и въ измѣнѣ. Будь доволенъ этимъ, добрый юноша. Прощай!

И онъ поспѣшно вышелъ изъ покоя.

Дикъ остался словно пригвожденный къ мѣсту; глаза его блуждали по комнатѣ, лицо представляло измѣнчивую картину самыхъ разнообразныхъ чувствъ — удивленія, сомнѣнія, подозрѣнія и насмѣшки. Мало-по-малу, по мѣрѣ того, какъ умъ его прояснялся, подозрѣніе взяло верхъ и смѣнилось увѣренностью въ худшемъ. Онъ поднялъ голову и… вздрогнулъ. Высоко на стѣнѣ виднѣлась фигура дикаря-охотника, вышитая на коврѣ. Одной рукой онъ держалъ рогъ у своихъ губъ, другою махалъ короткимъ копьемъ. Лицо его было черное, потому что онъ изображалъ негра.

Но собственно вотъ отъ чего вздрогнулъ Ричардъ Шельтонъ: солнце удалилось отъ высокихъ оконъ, и въ ту же самую минуту пламя въ громадномъ каминѣ вспыхнуло высоко и бросило отблескъ на потолокъ и ковры, покрывавшіе стѣны. И при этомъ свѣтѣ лицо чернаго охотника какъ бы мигнуло бѣлымъ вѣкомъ.

Онъ не отрывалъ взгляда отъ глаза охотника. Пламя играло въ немъ точно въ драгоцѣнномъ камнѣ; глазъ былъ живой. Еще секунда, и глазъ исчезъ.

Не было никакого въ томъ сомнѣнія. Живой глазъ, наблюдавшій за нимъ въ отверстіе въ коврѣ, скрылся.

И тутъ Дикъ внезапно понялъ весь ужасъ своего положенія. Предостереженіе Гатча, молчаливые знаки патера, глазъ, наблюдавшій за нимъ черезъ стѣну — все это сразу представилось его уму.

Онъ понялъ, что его подвергали испытанію, что онъ вновь обнаружилъ свои подозрѣнія, и что теперь только чудо могло спасти его.

«Если мнѣ не удастся выбраться изъ замка, — подумалъ юнъ, — я пропалъ! И этотъ бѣдный Матчамъ! въ какую западню я привелъ его!»

Онъ все еще размышлялъ, когда пришелъ одинъ изъ оруженосцевъ и попросилъ его помочь ему перенести его оружіе, платье и двѣ-три книги въ новую комнату.

— Въ новую комнату? — повторилъ онъ. — Зачѣмъ? Какую комнату?

— Въ комнату надъ капеллой, — отвѣчалъ посланецъ.

— Она долго стояла пустой, — сказалъ Дикъ задумчиво. — Что это за комната?

— Ничего, хорошая комната, — отвѣчалъ посланецъ: — только, — прибавилъ онъ, понижая голосъ, — говорятъ, что въ ней нечисто.

— Нечисто? — содрогнулся Дикъ. — Какъ такъ? я ничего объ этомъ не слыхалъ.

Посланецъ оглядѣлся кругомъ и прибавилъ шопотомъ:

— Разъ отвели туда на ночлегъ клерка отъ св. Джона, и на другое утро… его тамъ не оказалось. Чортъ унесъ его, говорили люди; онъ же, къ тому, былъ мертвецки пьянъ.

Дикъ пошелъ за человѣкомъ съ мрачнымъ предчувствіемъ въ сердцѣ.

III.
Комната надъ капеллой.

Со стѣны замка въ тотъ день больше ничего подозрительнаго не видали. Солнце спустилось на западъ и наконецъ зашло, но глаза усердныхъ часовыхъ не открыли ни одного живого существа по сосѣдству съ Тэнстолль-Голлемъ.

Когда ночь совсѣмъ сгустилась, Трогмортонъ отведенъ былъ въ покой, выходившій угломъ надъ рвомъ. Оттуда онъ былъ спущенъ въ ровъ со всевозможными предосторожностями, и нѣкоторое время доносился плескъ воды, которую онъ переплывалъ, а затѣмъ видно было, какъ темная фигура ухватилась за вѣтви плавучей ивы и выбралась на берегъ. Съ полчаса сэръ Даніэль и Гатчъ стояли и внимательно прислушивались, но все оставалось спокойно. Гонецъ счастливо отправился въ путь.

Лицо сэра Даніэля прояснѣло. Онъ обернулся въ Гатчу.

— Беннетъ, — сказалъ онъ, — этотъ Джонъ Мститель все же простой человѣкъ, какъ видишь. Онъ спитъ. Мы справимся съ нимъ, помяни мое слово.

Весь день и весь вечеръ Дика разсылали то туда, то сюда; приказъ слѣдовалъ за приказомъ, такъ что онъ усталъ и одурѣлъ отъ такого множества порученій. Все это время онъ не видѣлъ ни Матчама, ни сэра Оливера, и однако оба, патеръ и юноша, не выходили у него изъ ума. Главной его цѣлью теперь было, убѣжать изъ Тэнстолль-Моотъ-Гауза какъ можно скорѣе, а пока онъ хотѣлъ бы перекинуться словомъ съ вышеназванными лицами, прежде чѣмъ уйти.

Наконецъ, съ лампой въ рукѣ, онъ прошелъ въ свой новый покой. Онъ былъ великъ, низовъ и нѣсколько мраченъ. Окна выходили на ровъ и хотя высоко надъ поверхностью его, однако были снабжены рѣшетками. Постель была роскошная, съ пуховымъ изголовьемъ и краснымъ одѣяломъ съ вышитыми по немъ розами. Вдоль стѣнъ шли шкафы, запертые на замокъ и скрытые отъ глазъ темными коврами. Дикъ обошелъ комнату, приподнимая ковры, ступая по панелямъ и тщетно стараясь отпереть шкафы. Онъ удостовѣрился, что дверь крѣпкая съ прочнымъ засовомъ, послѣ того повѣсилъ лампу на крюкъ и снова оглядѣлся.

По какой причинѣ отвели ему эту комнату? Она была больше и красивѣе его прежней. Не западня ли это? нѣтъ ли сюда потайного хода? Или, въ самомъ дѣлѣ, въ ней водится нечистый? Кровь застыла въ его жилахъ.

Непосредственно надъ его головой раздавались тяжелые шаги часового. Подъ нимъ — онъ зналъ — находится сводчатый потолокъ капеллы, а около нея — столовая. Несомнѣнно, что оттуда былъ потайной ходъ: глазъ, наблюдавшій за нимъ изъ-за ковра, служилъ ему въ томъ доказательствомъ. Весьма вѣроятно, что ходъ шелъ до самой капеллы, и въ такомъ случаѣ была дверь и въ его комнату.

Заснуть въ такомъ мѣстѣ — онъ сознавалъ — было бы безуміемъ. Онъ приготовилъ оружіе на всякій случай и занялъ позицію въ углу комнаты, за дверью. Если противъ него замышляютъ зло, то онъ дорого продастъ свою жизнь.

Стукъ нѣсколькихъ ногъ, окрикъ часовыхъ, смѣна ихъ и передача пароля раздались на стѣнѣ.

И какъ разъ въ эту самую минуту послышалось царапанье у двери его комнаты; оно стало громче, и затѣмъ Дикъ услышалъ шопотъ:

— Дикъ, Дикъ, это я!

Дикъ подбѣжалъ къ двери, отнялъ засовъ и впустилъ Матчама. Онъ былъ очень блѣденъ и держалъ въ одной рукѣ лампу, въ другой шпагу.

— Запри за мной дверь! — прошепталъ онъ: — скорѣе, Дикъ! Домъ полонъ шпіоновъ; я слышу, какъ они бѣгаютъ за мной по корридорамъ, чувствую, какъ они дышутъ за коврами.

— Успокойся, дверь заперта. Мы безопасны на нѣкоторое время, если только въ этихъ стѣнахъ можетъ быть для насъ какая-нибудь безопасность. Но мое сердце радуется, что я вижу тебя. Клянусь мессой, я думалъ, что тебя нѣтъ больше въ живыхъ. Гдѣ они тебя схоронили?

— Не все ли равно, — отвѣчалъ Матчамъ, — теперь, когда мы вмѣстѣ! Ну, Дикъ, раскрылись, наконецъ, и твои глаза? Они сказали тебѣ, что они затѣваютъ на завтра?

— Нѣтъ, не говорили. Что же они затѣваютъ на завтра?

— Завтра или сегодня ночью, не знаю, но они намѣреваются, Дикъ, лишить тебя жизни. Я имѣю тому доказательство: я слышалъ, какъ они объ этомъ шептались; да, они почти признались мнѣ въ этомъ.

— А! вотъ что! я такъ и думалъ, впрочемъ.

И онъ подробно разсказалъ о событіяхъ дня.

Когда онъ кончилъ, Матчамъ всталъ и, въ свою очередь, осмотрѣлъ покой.

— Нѣтъ, — сказалъ онъ, — никакого входа не видно. Но можно быть увѣреннымъ, что онъ есть. Дикъ, я останусь съ тобой. Если ты умрешь, и я умру съ тобой. И я могу помочь тебѣ: видишь, я укралъ шпагу, и постою за себя! А пока нѣтъ ли намъ способовъ выбраться какъ-нибудь отсюда, — въ окно, что-ли? я съ радостью убѣгу съ тобой.

— Джэкъ! клянусь мессой, Джэкъ, ты добрѣйшая, прекраснѣйшая, храбрѣйшая душа во всей Англіи. Дай мнѣ свою руку, Джэкъ. — И онъ молча пожалъ ему руку. — Знаешь что, — продолжалъ онъ, — тамъ есть окно, черезъ которое вылѣзъ гонецъ, веревка должна быть еще въ комнатѣ. Значитъ, есть надежда.

— Тс! — проговорилъ Матчамъ.

Оба прислушались. Внизу подъ поломъ послышался шорохъ, затѣмъ затихъ и опять начался.

— Кто-то ходитъ въ комнатѣ внизу, — шепнулъ Матчамъ.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ Дикъ: — внизу нѣтъ никакой комнаты, мы надъ капеллой. Это мой убійца въ потайномъ ходѣ. Ну, что жъ, пусть идетъ: я его хорошо встрѣчу!

И онъ заскрежеталъ зубами.

— Потуши лампу! — шепнулъ Матчамъ. — Можетъ быть, онъ выдастъ себя.

Они потушили обѣ лампы и притихли. Шаги внизу были очень осторожные, но явственно слышны. Нѣсколько разъ они приближались и затѣмъ снова удалялись, и, наконецъ, послышался громкій скрипъ ключа, повернутаго въ замкѣ, послѣ чего опять стало тихо на довольно долгое время

Затѣмъ снова послышались шаги и внезапно появилась полоска свѣта между половицами комнаты въ отдаленномъ углу. Полоска свѣта все разросталась, открылся трапъ и пропустилъ цѣлый снопъ свѣта. Они могли видѣть сильную руку, оттолкнувшую траппъ, и Дикъ поднялъ свою саблю, дожидаясь появленія головы.

Но вдругъ изъ дальняго угла Моотъ-Гауза донеслись крики, какой-то призывъ сначала одного голоса, потомъ нѣсколькихъ. Называли чье-то имя. Этотъ шумъ, очевидно, смутилъ убійцу, потому что траппъ былъ молча опущенъ, и шаги поспѣшно удалились, послышались снова подъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ стояли юноши, и, наконецъ, замерли вдали.

Несчастные перевели духъ, и Дикъ прислушался къ тому, чтопроисходило. Шумъ, помѣшавшій нападенію, все усиливался. По всему Моотъ-Гаузу бѣгали люди, хлопали дверями и кричали. Голосъ сэра Даніэля покрывалъ остальные, вопя:

— Джоанна!

— Джоанна! — повторилъ Дикъ: — кто бы это такая? Здѣсь нѣтъ никакой Джоанны и никогда не было. Кого они зовутъ?

Матчамъ молчалъ. Онъ немножко отодвинулся отъ Дика. Но въ комнату входилъ лишь слабый свѣтъ звѣздъ изъ окна, и чета пребывала въ полномъ мракѣ.

— Джэкъ, — сказалъ Дикъ, — я не знаю, гдѣ ты пробылъ весь день. Ты не видѣлъ этой Джоанны?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ Матчамъ, — я ее не видѣлъ.

— И ничего про нее не слышалъ?

Шаги приближались. Сэръ Даніэль ревѣлъ имя Джоанны на дворѣ.

— Слышалъ ты про нее? — повторилъ Дикъ.

— Да, слышалъ, — отвѣчалъ Матчамъ

— Какъ твой голосъ дрожитъ! Что съ тобой? — сказалъ Дикъ. — Для васъ очень выгодна вся эта возня съ Джоанной. Она отвлечетъ ихъ вниманіе отъ насъ.

— Дикъ! — закричалъ Матчамъ: — я погибъ, мы оба погибли. Бѣжимъ, пока есть время. Они не успокоятся, пока не найдутъ меня. Или знаешь что, пусти меня; когда они меня найдутъ, тебѣ можно будетъ бѣжать. Пусти меня, Дикъ, добрый Дикъ, пусти меня!

Онъ схватился за засовъ, когда, наконецъ, Дикъ понялъ, въ чемъ дѣло.

— Клянусь мессой! ты не Джэкъ, ты Джоанна Сэдли, ты — та дѣвушка, которая не хотѣла идти за меня замужъ!

Дѣвушка не двигалась съ мѣста и молчала. Дикъ тоже нѣкоторое время молчалъ, затѣмъ сказалъ:

— Джоанна, ты спасла мою жизнь, а я спасъ твою, и мы видѣли пролитую кровь, были друзьями и недругами… ахъ! и я чуть было не побилъ тебя ремнемъ и все время думалъ, что ты юноша. Но теперь смерть грозитъ мнѣ, и прежде чѣмъ умереть, я долженъ высказаться: ты — лучшая дѣвушка въ мірѣ, и если только я останусь живъ, — я женюсь на тебѣ, и живой или мертвый, но я люблю тебя.

Она ничего не отвѣчала.

— Говори, Джэкъ!.. Скажи, что любишь меня!

— Еслибъ не любила, Дикъ, зачѣмъ бы я сюда пришла!

— Если мы убѣжимъ отсюда, то соединимся, а если умремъ, то умремъ вмѣстѣ. Но скажи мнѣ, какъ ты нашла меня здѣсь?

— Я спросила у госпожи Гатчъ.

— Да! эта дама умѣетъ держать языкъ за зубами; она мнѣ ничего про тебя не сказала. Но намъ надо подумать о своемъ положеніи.

Какъ бы въ отвѣтъ на эти слова послышались шаги по корридору и тяжелый кулакъ застучалъ въ дверь.

— Здѣсь! — закричалъ голосъ. — Отоприте, мистеръ Дикъ, отоприте!

Дикъ не отвѣчалъ и не шевелился.

— Все погибло, — сказала дѣвушка и обвила руками шею Дика.

Одинъ за другимъ подбѣгали люди въ двери. Наконецъ, явился самъ сэръ Даніэль, и тутъ шумъ вдругъ затихъ.

— Дикъ! — закричалъ рыцарь: — не будь глупъ. Такой шумъ разбудилъ бы мертваго. Мы знаемъ, что онъ у тебя. Отопри дверь.

Дикъ молчалъ.

— Ломайте дверь! — приказалъ сэръ Даеіэль.

И немедленно его люди стали ломиться въ дверь кулаками и пинками. Какъ ни была крѣпка дверь и какъ ни проченъ засовъ, но они не выдержали бы такого натиска, еслибы судьба снова не вмѣшалась. На стѣнѣ раздался крикъ часового, за нимъ другой, третій, послышались выстрѣлы со стѣны и отвѣтные — изъ лѣса. Въ первый моментъ тревоги показалось, что лѣсные разбойники пошли приступомъ на замокъ. И сэръ Даніэль, вмѣстѣ со всѣми людьми, бросилъ немедленно аттаку двери Дика и поспѣшилъ оборонять стѣны.

— Теперь мы спасены! — закричалъ Дикъ.

Онъ схватилъ большую старую кровать обѣими руками и пытался сдвинуть съ мѣста, но она не поддавалась его усиліямъ.

— Помоги мнѣ, Джэкъ!

Соединенными усиліями они сдвинули массивную дубовую кровать съ мѣста и заслонили ею дверь.

— Это ни къ чему не поведетъ, — печально сказала Джоанна. — Они войдутъ черезъ траппъ.

— Мы сами убѣжимъ черезъ траппъ. Тсс! аттака отбита! да, кажется, это была пустая тревога!

Дѣйствительно, никакой аттаки не было, а просто лишь прибыла новая партія отсталыхъ воиновъ послѣ битвы при Рейзингемѣ. Они примчались подъ покровомъ ночи и были впущены черезъ большія ворота, и теперь, при стукѣ копытъ и звонѣ оружія, спѣшивались во дворѣ.

— Они сейчасъ вернутся, — сказалъ Дикъ. — Скорѣе къ трапу! — Онъ засвѣтилъ лампу, и они оба пошли въ уголъ комнаты. Тонкая доска, сквозь которую все еще слабо проникалъ свѣтъ, легко была найдена, и, взявъ здоровую саблю, Дикъ просунулъ ее въ щель и сильно налегъ. Траппъ повернулся, заколыхался и, наконецъ, открылся. Схвативъ его обѣими руками, молодые люди отбросили его назадъ, и увидѣли нѣсколько ступенекъ, ведшихъ внизъ, а у подножія ихъ — зажженную лампу, оставленную убійцей.

— Ну, теперь сходи скорѣй и возьми лампу, — сказалъ Дикъ, — а я спущусь за тобой и закрою трапъ.

Такимъ образомъ, они сошли со ступенекъ и Дикъ захлопнулъ трапъ.

IV.
Проходъ.

Проходъ, въ которомъ очутились Дикъ и Джоанна, былъ узокъ, грязенъ и коротокъ. Въ концѣ его стояла полуоткрытою дверь, та самая, безъ сомнѣнія, которую — они слышали — отпиралъ кто-то. Толстая паутина спускалась съ потолка, а мощеный полъ гулко звенѣлъ отъ самыхъ легкихъ шаговъ.

За дверью шли два развѣтвленія подъ прямыми углами. Дикъ выбралъ на удачу одинъ изъ корридоровъ, и они побѣжали по крышѣ капеллы, пробитой тамъ и сямъ слуховыми окошечками, замаскированными рѣзьбой въ карнизѣ. Дикъ заглянулъ въ одно изъ нихъ и увидѣлъ мощеный полъ капеллы, алтарь, съ горящими на немъ свѣчами, и распростертую фигуру сэра Оливера, молившагося съ приподнятыми руками.

На другомъ концѣ корридора они спустились съ нѣсколькихъ ступенекъ. Корридоръ становился тѣснѣе; стѣны оказывались теперь уже деревянныя; слышался шумъ разговоровъ и въ щели проникалъ свѣтъ; они дошли до круглой дыры, величиной съ человѣческій глазъ, и Дикъ, поглядѣвъ въ нее, увидѣлъ столовую и въ ней съ полдюжины людей вокругъ стола; они пили пиво и ѣли пирогъ изъ дичи. То были только-что прибывшіе воины.

— Тутъ не пройдешь; пойдемъ назадъ.

— Нѣтъ, можетъ быть, проходъ тянется дальше.

И они прошли еще впередъ. Но нѣсколько ярдовъ дальше проходъ оканчивался лѣсенкой съ нѣсколькими ступенями, и было очевидно, что пока солдаты занимаютъ столовую, бѣгство съ этой стороны невозможно.

Они поспѣшно вернулись назадъ и пустились изслѣдовать второй корридоръ. Онъ былъ очень узокъ, въ немъ съ трудомъ могъ пролѣзть одинъ человѣкъ; онъ велъ внизъ по какимъ-то головоломнымъ винтовымъ лѣстницамъ, пока Дикъ потерялъ всякое сознаніе того, гдѣ они находились.

Они спускались все ниже и ниже; стѣны стали влажны и скользки на ощупь, и крысы шмыгали мимо нихъ.

— Мы, должно быть, находимся въ подземельяхъ, — замѣтилъ Дикъ.

— И неужели нѣтъ никакого выхода? — спросила Джоанна.

— Нѣтъ, выходъ долженъ быть, — отвѣтилъ Дикъ.

И вотъ, дѣйствительно они дошли до остраго угла, гдѣ корридоръ кончался лѣсенкой съ нѣсколькими ступеньками. Внизу была большая глыба камня въ видѣ траппа. Они налегли на него изо всей силы. Онъ не поддавался никакимъ усиліямъ.

— Кто-нибудь его держитъ? — предположила Джоанна.

— Нѣтъ, — сказалъ Дикъ: — какъ бы ни былъ силенъ человѣкъ, онъ все же бы подался хоть немного. Эта же глыба такъ неподвижна, какъ скала, вросшая въ землю. Траппъ заваленъ. Здѣсь нѣтъ выхода, и мы теперь, мой добрый Джэкъ, совсѣмъ какъ въ ловушкѣ. Можетъ быть, намъ и удастся вернуться назадъ, еси бдительность ихъ нѣсколько ослабѣетъ, и — кто знаетъ? — можетъ быть, мы и убѣжимъ изъ замка. Но, по моему крайнему разумѣнію, мы тутъ все равно, что въ западнѣ.

— Дикъ! — закричала она: — въ несчастный день ты увидѣлъ меня!

— Вздоръ! — отвѣчалъ Дикъ: — все это предопредѣлено свыше; а чему быть, того не миновать. Разскажи лучше мнѣ, какимъ образомъ ты попала въ руки сэра Даніэля; это будетъ лучше, чѣмъ плакаться на судьбу.

— Я сирота, какъ и ты, и величайшая моя бѣда та же, что и твоя, Дикъ: я — богатая невѣста. Милордъ Фоксгемъ былъ моимъ опекуномъ; однако, какъ оказывается, сэръ Даніэль купилъ у короля право выдать меня замужъ и дорого, говорятъ, заплатилъ за него. И вотъ я, бѣдная, очутилась съ двумя знатными и богатыми опекунами, изъ которыхъ каждый хотѣлъ выдать меня замужъ по своему усмотрѣнію, а я была тогда еще груднымъ младенцемъ. Но свѣтъ перемѣнился, сталъ новый канцлеръ, и сэръ Даніэль перекупилъ право опеки надо мной. А затѣмъ опять свѣтъ перемѣнился, и лордъ Фоксгемъ перекупилъ право опеки — и такъ съ тѣхъ поръ между ними и ведется эта распря. Но все же лордъ Фоксгемъ удерживалъ меня въ своихъ рукахъ и былъ мнѣ добрымъ лордомъ. И, наконецъ, я должна была быть выдана замужъ или быть продана — какъ знаешь. Пять сотъ фунтовъ стерлинговъ долженъ былъ получить за меня лордъ Фоксгемъ. Гемли — фамилія жениха, и завтра, Дикъ, какъ Богъ святъ, должна была бы я быть обвѣнчана. Еслибы не сэръ Даніэль, я была бы обвѣнчана, и навѣрное-навѣрное не увидѣла бы тебя, Дикъ…

Она взяла его руку и поцѣловала съ необыкновенной граціей, а Дикъ притянулъ ея руку къ себѣ и тоже поцѣловалъ.

— Итакъ, — продолжала она, — сэръ Даніэль похитилъ меня неожиданно въ саду, заставилъ переодѣться въ мужское платье — что смертельный грѣхъ для женщины и къ тому же совсѣмъ мнѣ не въ лицу. Онъ увезъ меня съ собой въ Кетли, какъ тебѣ извѣстно, говоря мнѣ, что я должна выйти замужъ за тебя; но я въ сердцѣ своемъ поклялась, что на зло ему выйду замужъ за Гемли.

— О! — вскричалъ Дикъ: — ты полюбила Гемли!

— Нисколько. Но я ненавидѣла сэра Даніэля. А затѣмъ, Дикъ, ты помогъ мнѣ и былъ такъ добръ со мной и такъ смѣлъ, что сердце мое помимо воли обратилось въ тебѣ. И теперь, если только мы выберемся отсюда, я выйду за тебя замужъ уже по доброй волѣ. А если жестокая судьба этого не допуститъ, ты все же останешься мнѣ дорогъ. Пока сердце мое бьется оно твое…

— Постой! кто-то идетъ.

И дѣйствительно, тяжелые шаги гулко раздались въ корридорѣ, и крысы снова забѣгали.

Дикъ оглядѣлся. Крутой поворотъ въ корридорѣ былъ для него выгоденъ. Онъ могъ стрѣлять, такъ сказать, изъ-за угла. Но ясно, что свѣтъ былъ слишкомъ отъ него близко, а потому онъ отставилъ лампу на нѣсколько шаговъ дальше и вернулся на прежнюю позицію.

Въ концѣ корридора показался Беннетъ. Онъ былъ, повидимому, одинъ и держалъ въ рукѣ горящій факелъ, что дѣлало изъ него отличную мишень для выстрѣловъ.

— Стой, Беннетъ! — закричалъ Дикъ. — Еще шагъ, и ты мертвъ.

— Итакъ, вы здѣсь! — отвѣчалъ Гатчъ, вглядываясь въ темноту. — Я васъ не вижу. Ага! вы умно поступили, Дикъ, что поставили лампу позади себя. Право, умно; и хотя все это сдѣлано, чтобы убить меня, грѣшнаго, я радъ, что мои уроки пошли вамъ впрокъ! А что вы тутъ дѣлаете? зачѣмъ хотите застрѣлить стараго добраго пріятеля? А молодая дѣвица — тутъ съ вами?

— Нѣтъ, Беннетъ, — я буду задавать отвѣты, а ты отвѣчай. Зачѣмъ замышляютъ на мою жизнь? Зачѣмъ приходятъ люди тайкомъ убивать меня въ постели? Зачѣмъ долженъ я искать спасенія въ бѣгствѣ въ домѣ своего опекуна и отъ пріятелей, съ которыми выросъ и которымъ ничего худого не сдѣлалъ?

— Мастэръ Дикъ, мастэръ Дикъ, что я вамъ говорилъ? вы храбрый, но самый неблагоразумный юноша, какого я только знаю.

— Хорошо; я вижу, что ты все знаешь и что я дѣйствительно погибъ. Прекрасно. Но гдѣ я нахожусь, тутъ я и останусь. Пусть сэръ Даніэль возьметъ меня отсюда, если сможетъ..

Гатчъ помолчалъ съ минуту.

— Послушайте-ка, я вернусь къ сэру Даніэлю и скажу ему, гдѣ васъ нашелъ, потому что онъ затѣмъ меня и посылалъ — это вѣрно. Но вы, если не глупы, то убѣжите, не дожидаясь моего возвращенія.

— Я бы давно убѣжалъ, кабы зналъ, какъ это сдѣлать. Я не могу сдвинуть траппа.

— Запустите руку въ уголъ и возьмите то, что тамъ найдете, — отвѣчалъ Беннетъ. — А веревка Трогмортона все еще на прежнемъ мѣстѣ. Желаю вамъ успѣха.

И Гатчъ, повернувшись налѣво кругомъ, исчезъ въ извилистомъ проходѣ.

Дикъ немедленно пошелъ за лампой и сдѣлалъ, какъ ему было сказано. Въ одномъ углу около траппа находилась глубокая впадина въ стѣнѣ. Засунувъ руку въ это отверстіе, Дикъ нашелъ желѣзную рукоятку, которую съ силою повернулъ въ сторону. Послѣдовалъ шипящій звукъ, и камень медленно повернулся на своей оси.

Передъ ними открылся проходъ. Имъ уже не трудно было приподнять траппъ, и они вышли въ сводчатый покой, выходившій одной стороной во дворъ, гдѣ двое или трое людей чистили лошадей только-что прибывшихъ воиновъ. Одинъ или два факела, воткнутыхъ въ желѣзныя кольца около стѣны, освѣщали невѣрнымъ свѣтомъ эту сцену.

V. Какъ Дикъ спасается.

Дикъ, задувъ лампу, чтобы она не привлекала ничьего вниманія, поднялся на верхъ и прошелъ по корридору. Въ комнатѣ, гдѣ Трогмортонъ спустился изъ окна, веревка все еще висѣла на томъ же мѣстѣ, и Дикъ, пользуясь темнотой ночи, осторожно и тихо стоя, втягивалъ ее на верхъ. Джоанна стояла рядомъ; но по мѣрѣ того, какъ Дикъ тащилъ веревку и она оказывалась такою длинной, что ей какъ будто и конца не было, — рѣшимость покидала ее.

— Дикъ, — сказала она, — неужели мы такъ высоко надъ водой? Я не съумѣю выбраться отсюда, я непремѣнно упаду въ воду, добрый Дикъ!..

Но она заговорила ему какъ разъ подъ-руку и въ самую опасную минуту. Онъ только-что было-вытянулъ послѣднюю петлю изъ воды, но при ея словахъ вздрогнулъ, выронилъ петлю изъ рукъ, и она съ громкимъ шлепкомъ упала обратно въ воду. Немедленно на стѣнѣ вверху раздался кривъ часового: — кто идетъ?

— Ну! — сказалъ Дикъ: — мы пропали. Скорѣе берись за веревку.

— Не могу, — отбивалась она.

— Если ты не можешь, то и я не могу, — сказалъ Шелътонъ. — Какъ могу я переплыть ровъ безъ тебя? Ты, значитъ, меня бросаешь?

— Дикъ, я, право, не могу. Вся сила меня оставила.

— Клянусь мессой, мы погибли! — закричалъ онъ, и, услышавъ шаги, побѣжалъ въ двери, чтобы запереть ее.

Но прежде нежели онъ успѣлъ засунуть засовъ, сильныя руки отпихнули дверь. Онъ боролся нѣкоторое время, но, видя, что ему не осилить, бросился обратно въ окну. Дѣвушка упала у стѣны, въ амбразурѣ окна; она была почти безъ чувствъ, и когда онъ попытался ее приподнять, она не оказывала никакого сопротивленія.

Въ ту минуту люди, отворившіе дверь, схватили его. Перваго онъ закололъ кинжаломъ, другіе на секунду отскочили назадъ, а онъ воспользовался ихъ смятеніемъ, вылѣзъ въ окно, схватилъ веревку обѣими руками и повисъ въ пространствѣ.

Веревка была съ узлами, и это облегчало спускъ; но Дикъ дѣйствовалъ съ такой поспѣшностью и такъ мало привыкъ къ такого рода гимнастикѣ, что вертѣлся въ воздухѣ, ударяясь о стѣны то головой, то руками. Воздухъ шумѣлъ въ его ушахъ; надъ головой онъ видѣлъ звѣзды, отражавшіяся подъ нимъ въ водѣ. Вдругъ онъ выпустилъ веревку изъ рукъ и окунулся въ ледяную воду съ головой.

Когда онъ выплылъ на поверхность, то рука его наткнулась на веревку. Наверху онъ видѣлъ красное пламя: то люди съ факелами въ рукахъ перевѣшивались черезъ стѣны, ища его глазами. Но онъ слишкомъ далеко отъ нихъ отплылъ, свѣтъ не достигалъ до него, и они его не могли видѣть.

И теперь онъ замѣтилъ, что веревка была гораздо длиннѣе, нежели онъ думалъ, и, держась за нее, онъ пытался переплыть черезъ ровъ и достигнуть противоположнаго берега. Онъ уже былъ недалеко отъ него, когда веревка собственной тяжестью стала тянуть его назадъ. Тогда, собравшись съ духомъ, онъ выпустилъ ее и попробовалъ ухватиться за ивовыя вѣтви, спускавшіяся въ воду и помогшія гонцу сэра Даніэля выбраться на берегъ.

Тутъ онъ оборвался, окунулся въ воду, вторично выплылъ, и на этотъ разъ рука его поймала вѣтку; онъ ухватился за нее и вылѣзъ на берегъ, съ трудомъ переводя духъ и все еще не увѣренный въ своемъ спасеніи.

Но все это не могло совершиться безъ плеска, который и далъ знать о его положеніи людямъ на стѣнѣ. Стрѣлы и дротики падали во множествѣ около него въ темнотѣ, и вдругъ въ воздухѣ пронесся зажженный факелъ, попалъ на край берега, освѣтивъ на минуту все окружающее, и, затѣмъ, на счастіе Дика свалился въ воду, гдѣ немедленно потухъ.

Но цѣль была достигнута: стрѣлки успѣли увидѣть иву и Дика, запутавшагося въ ея вѣтвяхъ; хотя юноша тотчасъ же выбрался выше на берегъ и побѣжалъ со всѣхъ ногъ, но не успѣлъ укрыться отъ выстрѣловъ. Одна стрѣла задѣла его въ плечо, другая оцарапала голову.

Но боль отъ ранъ придавала ему крылья; онъ летѣлъ, какъ вихрь, въ потьмахъ, не разбирая дороги.

Еще нѣсколько стрѣлъ послано было за нимъ въ догонку, но вскорѣ стрѣльба прекратилась, и когда онъ остановился, наконецъ, и оглянулся назадъ, то увидѣлъ, что отбѣжалъ уже на довольно далекое разстояніе отъ Моотъ-Гауза, хотя все еще видѣлъ факелы, двигавшіеся взадъ и впередъ по стѣнѣ.

Онъ прислонился къ дереву; съ него текли кровь и вода; онъ былъ избитъ, раненъ и одинокъ. Но все же успѣлъ спасти свою жизнь; и хотя Джоанна осталась во власти сэра Даніэля, онъ не упрекалъ себя за такое обстоятельство, котораго не могъ предвидѣть, и не ожидалъ отъ того какихъ-нибудь роковыхъ послѣдствій для самой дѣвушки. Сэръ Даніэль былъ жестокъ, но врядъ ли рѣшится умертвить молодую дѣвушку, у которой есть другіе покровители, они могутъ призвать его въ отвѣту. Гораздо вѣроятнѣе, что онъ поспѣшитъ выдать ее замужъ за кого-нибудь изъ своихъ пріятелей.

«Пусть! — думалъ Дикъ: — до тѣхъ поръ я расправлюсь съ измѣнникомъ. Клянусь мессой, теперь я свободенъ отъ какихъ бы то ни было обязательствъ или благодарности, а при открыто! войнѣ шансы на успѣхъ одинаковы для всѣхъ».

Между тѣмъ онъ находился въ жестокомъ положеніи. Съ трудомъ прошелся онъ еще дальше по лѣсу, но боль отъ ранъ, темнота ночи и крайнее изнеможеніе, отъ котораго у него кружилась голова и путались мысли, скоро принудили его остановиться и сѣсть подъ деревомъ, прислонившись въ стволу спиной.

Когда онъ очнулся не то отъ сна, не то отъ обморока, уже разсвѣтало. Свѣжій вѣтерокъ дулъ между деревьями, и, глядя передъ собой, не вполнѣ еще опомнившись, онъ замѣтилъ нѣчто качавшееся на вѣткахъ въ ста ярдахъ разстоянія отъ него. Наступившій день и полное пробужденіе позволили ему, наконецъ, узнать этотъ предметъ. То былъ человѣкъ, висѣвшій на сукѣ высокаго дуба. Голова его склонялась на грудь, но при малѣйшемъ дуновеніи вѣтра тѣло его кружилось, а ноги и руки раскачивались, точно зловѣщая игрушка.

Дикъ поднялся на ноги и, шатаясь и цѣпляясь за деревья, подошелъ ближе къ ужасному предмету.

Сукъ приходился футовъ на двадцать надъ землею, и бѣднягу вздернули его палачи такъ высоко, что Диву не достать было до его сапогъ; а такъ какъ капюшонъ былъ накинутъ ему на голову, то невозможно было узнать, кто былъ этотъ человѣкъ.

Дикъ заходилъ и справа, и слѣва, и, наконецъ, увидѣлъ, что другой конецъ веревки былъ привязанъ въ стволу небольшого терновника, покрытаго цвѣтомъ и росшаго подъ высокой зеленой аркой дуба. Шпагой, которая одна только и осталась у него изъ всего оружія, юный Шельтонъ перерѣзалъ веревку, и трупъ упалъ на землю.

Дикъ приподнялъ капюшонъ: то былъ Трогмортонъ, гонецъ сэра Даніэля. Онъ не далеко уѣхалъ со своимъ порученіемъ. Бумага, очевидно, ускользнувшая отъ вниманія людей черной стрѣлы, торчала изъ-за его нагрудника, и Дикъ, вытащивъ ее, увидѣлъ, что это письмо сэра Даніэля къ лорду Уэнслейделю.

«Если свѣтъ опять перемѣнится, — подумалъ Дикъ, — то этой бумагой можно пристыдить сэра Даніеля, да, пожалуй, и загубить».

И онъ сунулъ письмо въ себѣ за пазуху, помолился надъ мертвымъ тѣломъ и побрелъ дальше по лѣсу.

Усталость и слабость его все увеличивались; въ ушахъ у него звенѣло, въ умѣ мѣшалось — отъ потери крови. Онъ, конечно, не разъ сбившись съ пути, подошелъ, наконецъ, къ горной тропинкѣ, которая вилась неподалеку отъ деревушки Тэнстолль.

Грубый голосъ закричалъ ему: — Стой!

— Стой! — повторилъ Дикъ: — клянусь мессой, я, кажется, упаду.

И какъ бы въ подтвержденіе своихъ словъ растянулся на дорогѣ.

Двое людей выбѣжало изъ рощи; оба были одѣты въ зеленые камзолы, съ длинными самострѣлами за спиной и короткими саблями сбоку.

— Лоулесъ, — сказалъ младшій изъ двоихъ: — вѣдь это юный Шельтонъ.

— Вотъ-то обрадуется Джонъ Мститель! — отвѣчалъ другой. — Однако онъ, должно быть, былъ въ дѣлѣ. Вотъ тутъ на головѣ у него рана, изъ которой порядочно вытекло крови.

— А вотъ еще рана въ плечѣ, отъ которой ему тоже непоздоровится. Кто бы это сдѣлалъ? Если кто-нибудь изъ нашихъ, то плохо ему будетъ; Эллисъ безъ дальнихъ околичностей вздернетъ его на веревку.

— Довольно болтать! — закричалъ Лоулесъ. — Взвали его во мнѣ на спину.

И послѣ того, какъ Дика взмостили къ нему на плечи и онъ охватилъ свою шею его руками, эксъ-капуцинъ прибавилъ:

— А ты, братъ Гриншевъ, стой на своемъ посту. Я и одинъ донесу его.

Итакъ, Гриншевъ вернулся въ засаду, а Лоулесъ пошелъ внизъ съ холма, посвистывая и неся Дика, впавшаго въ глубокій обморокъ, на плечахъ.

Солнце поднялось уже, когда онъ дошелъ до опушки лѣса и увидѣлъ деревню Тэнстолль, раскинувшуюся на противоположномъ холмѣ. Все было спокойно вокругъ; сильный отрядъ стрѣльцовъ сторожилъ мостъ съ каждой стороны дороги, и какъ скоро они увидѣли Лоулеса съ его ношей, то подняли тревогу, какъ и подобаетъ зоркимъ часовымъ.

— Это идетъ? — закричалъ начальникъ отряда.

— Видишь: Лоулесъ, — былъ презрительный отвѣтъ. — Вѣдь ты знаешь меня точно такъ же хорошо, какъ знаешь хорошо свои пять пальцевъ.

— Скажи пароль.

— А если я его позабылъ?

— Если позабылъ, чему я не вѣрю, то, клянусь мессой, я всажу стрѣлу въ твое грузное туловище.

— На, подавись своимъ паролемъ: «Дэквортъ и Шельтонъ» — вотъ пароль, а въ подтвержденіе Шельтонъ у меня на плечахъ, и я несу его къ Дэкворту.

— Проходи! — отвѣчалъ часовой.

— А гдѣ Джонъ? — спросилъ капуцинъ.

— Онъ чинитъ судъ и сбираетъ подати, какъ настоящій баронъ, ей-Богу! — закричалъ другой изъ стрѣльцовъ.

Такъ оно и было. Когда Лоулесъ дошелъ до деревни и остановился въ небольшой харчевнѣ, то нашелъ Эллиса Дэкворта, окруженнаго арендаторами сэра Даніэля; онъ хладнокровно собиралъ ренту и давалъ въ томъ расписки. По лицамъ арендаторовъ можно было видѣть, какъ не нравилась имъ эта процедура, потому что они весьма правильно соображали, что имъ придется платить вторично.

Узнавъ, кого принесъ Лоулесъ, Эллисъ отпустилъ остальныхъ арендаторовъ и со всевозможною осторожностью и заботливостью уложилъ Дика въ задней комнатѣ харчевни. Послѣ того его раны были перевязаны и разными простыми средствами его вывели изъ обморока.

— Милый юноша, — сказалъ Эллисъ, пожимая ему руку, — вы въ рукахъ друга, который любилъ вашего отца и васъ любитъ ради него. Отдыхайте и поправляйтесь. А потомъ вы разскажете мнѣ свою исторію и вдвоемъ мы придумаемъ какъ вамъ помочь.

Немного позже Дикъ, проснувшись послѣ нѣсколькихъ часовъ спокойнаго сна, почувствовалъ себя гораздо крѣпче тѣломъ и духомъ. и Эллисъ, вернувшись въ его постели, попросилъ, ради покойнаго отца, разсказать о томъ, какъ онъ бѣжалъ изъ Тэнстолль-Моотъ-Гауза. Во всей сильной фигурѣ Эллиса и въ его честномъ, смугломъ лицѣ, въ ясныхъ и смышленыхъ глазахъ было нѣчто такое, что заставило Дика повиноваться, и юноша пересказалъ всѣ свои двухдневныя приключенія съ начала до конца.

— Это святые заступники, Дикъ Шельтонъ, спасли тебя отъ такихъ многочисленныхъ и смертельныхъ опасностей и привели ко мнѣ, когда у меня нѣтъ болѣе задушевнаго желанія, какъ помочь сыну твоего отца. Будь вѣренъ мнѣ — я вижу, что на тебя можно положиться — и вдвоемъ мы справимся съ измѣнникомъ.

— Ты возьмешь приступомъ его домъ?

— Я былъ бы безумцемъ, еслибы попытался сдѣлать это. Онъ слишкомъ неприступенъ и людей у него еще очень много. Нѣтъ, Дикъ, напротивъ того, мы съ тобой должны какъ можно скорѣе убираться изъ лѣса сэра Даніэля и предоставить ему вольный проходъ.

— Душа у меня болитъ по Джэкѣ, — сказалъ юноша.

— По Джекѣ? — повторилъ Дэквортъ. — А! понимаю, это та дѣвушка. Нѣтъ, Дикъ, я обѣщаю тебѣ, если дѣло зайдетъ о свадьбѣ, то мы немедленно вступимъ въ дѣло; а до тѣхъ поръ намъ лучше исчезнуть, разсѣяться, какъ утреннему туману. Сэръ Даніэль поглядитъ на востокъ, поглядитъ на западъ — и нигдѣ не увидитъ недруговъ; онъ подумаетъ, клянусь мессой, что ему приснились всѣ опасности. Но мы, Дикъ, будемъ зорко слѣдить за нимъ, и — да помогутъ намъ всѣ святые угодники! — проучимъ измѣнника.

Два дня спустя, гарнизонъ сэра Даніэля сталъ такъ силенъ, что онъ рѣшился сдѣлать вылазку, и во главѣ шестидесяти всадниковъ безпрепятственно доѣхалъ до Тэнстолльской деревни. Ни одной стрѣлы не просвистѣло въ воздухѣ; никто не зашевелился въ кустахъ; постъ больше не охранялся непріятелемъ, но былъ открыть для всѣхъ проѣзжихъ, и, переѣзжая черезъ него, сэръ Даніаль видѣлъ, какъ поселяне робко выглядывали изъ-за дверей.

Но вотъ одинъ изъ нихъ осмѣлился выступить впередъ и съ низкими поклонами подалъ рыцарю письмо.

Лицо его омрачилось при чтеніи письма. Оно гласило:

«Самому невѣрному и злому джентльмену, сэру Даніэлю Брэкли, рыцарю, посланіе».

«Я нашелъ, что вы были невѣрны и недобры ко мнѣ съ самаго начала. У васъ руки обагрены кровью моего отца; и вамъ ее не смыть. Когда-нибудь вы погибнете отъ руки моей — вотъ что я считаю нужнымъ сказать вамъ, а еще, что если вы вздумаете выдавать замужъ миссъ Джоанну Седли, на которой я самъ хочу жениться, то ударъ постигнетъ васъ еще скорѣе. Первый шагъ твой на этомъ пути будетъ шагомъ въ твоей могилѣ. Ричардъ Шельтонъ».

КНИГА ТРЕТЬЯ. Милордъ Фоксгемъ.

I. Домикъ на морскомъ бѣрегу.

Мѣсяцы прошли съ тѣхъ поръ какъ Ричардъ Шельтонъ вырвался изъ рукъ своего опекуна. Эти мѣсяцы были знаменательны для Англіи. Ланкастерская партія, находившаяся при послѣднемъ издыханіи, снова ожила. Іоркисты были разбиты и разсѣяны, ихъ вожакъ убитъ на полѣ битвы, и нѣкоторое время зимой, послѣдовавшей за вышеизложенными событіями, казалось, что ланкастерскій домъ окончательно восторжествовалъ надъ врагами.

Городовъ Шорби-на-Тиллѣ былъ полонъ ланкастерскими вельможами изъ окрестностей. Графъ Рейзингемъ находился тамъ съ отрядомъ трехсотъ человѣкъ солдатъ; лордъ Шорби — съ двумя стами; самъ сэръ Даніэль, снова въ милости, снова разбогатѣвшій путемъ конфискаціи чужихъ имѣній, занималъ собственный домъ на главной улицѣ съ полутораста воинами. Свѣтъ дѣйствительно перемѣнился.

Былъ темный, холодный вечеръ въ первыхъ числахъ января мѣсяца; морозило, дулъ рѣзкій вѣтеръ, и по всѣмъ признакамъ слѣдовало ждать снѣга.

Въ глухой харчевнѣ въ переулкѣ около гавани трое или четверо людей сидѣли, пили эль и ѣли яичницу. То были по всей видимости бывалые молодцы, смѣлые на руку, зоркіе на глазъ, и хотя они были одѣты въ простыя блузы, какъ крестьяне-пахари, но даже подпившій солдатъ два раза подумалъ бы, прежде нежели затѣять ссору съ такой компаніей.

Немного поодаль около большого очага съ пылавшими дровами сидѣлъ молодой человѣкъ, почти мальчикъ, одѣтый такимъ же точно образомъ, хотя по его лицу видно было, что онъ благороднаго происхожденія и, можетъ быть, носилъ бы саблю при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ.

— Нѣтъ, — говорилъ одинъ изъ сидѣвшихъ за столомъ людей, — это мнѣ не нравится, это не кончится добромъ. Здѣсь не мѣсто для добрыхъ молодцовъ. Добрый молодецъ любить чистое поле, просторный лѣсъ да рѣдкихъ враговъ; а здѣсь мы заперты въ городѣ и окружены стѣной непріятелей, и къ пущей бѣдѣ поглядите если завтра не повалить снѣгъ.

— Мы здѣсь по дѣлу мастера Шельтона, — сказалъ другой, кивнувъ головой на юношу, сидѣвшаго у огня.

— Я готовъ служить мастеру Шельтону, — отвѣчалъ первый, — но на висѣлицу лѣзть ни для кого не желаю; нѣтъ, братцы, этого я не хочу!

Дверь отворилась — вошелъ поспѣшно новый человѣкъ и подошелъ къ юношѣ у огня.

— Мастеръ Шельтонъ, — сказалъ онъ: — сэръ Даніэль выступаетъ изъ города съ парой факельщиковъ и четырьмя стрѣльцами.

Дикъ немедленно всталъ съ мѣста.

— Лоулесъ, — сказалъ онъ: — вы станете на стражѣ вмѣсто Джона Каппера. Гриншевъ, слѣдуй за мной. Капперъ, веди насъ. На этотъ разъ мы его выслѣдимъ, хотя бы онъ шелъ въ Іоркамъ.

Черезъ минуту они уже были въ темной улицѣ, и Капперъ, только-что пришедшій, указалъ въ ту сторону, гдѣ въ недалекомъ разстояніи горѣло два факела.

Городъ уже спалъ; никого не было на улицахъ, и ничего не было легче, какъ слѣдить за отрядомъ, не привлекая ничьего вниманія. Впереди шли двое факельщиковъ; за ними слѣдовалъ человѣкъ, длинный плащъ котораго раздувался вѣтромъ, а за нимъ шествовали четверо стрѣльцовъ, каждый съ самострѣломъ подъ мышкой. Они шли по извилистымъ улицамъ, направляясь въ берегу.

— Онъ каждую ночь ходитъ въ этомъ направленіи? — шопотомъ спросилъ Дикъ.

— Сегодня въ третій разъ онъ идетъ туда, мастеръ Шельтонъ, — отвѣчалъ Капперъ, — и всегда въ одинъ и тотъ же часъ и съ той же малой свитой, какъ бы секретно.

Сэръ Даніэль и его шестеро шутниковъ вышли уже на окраину города. Шорби былъ открытый городъ, и хотя ланкастерскіе лорды держали сильную стражу на главныхъ путяхъ, но все же возможно было войти въ городъ и выйти изъ него въ открытое поле по переулкамъ.

Переулокъ, по которому шелъ сэръ Даніэль, вдругъ оборвался. Передъ нимъ лежалъ пустырь, и съ одной стороны явственно доносился шумъ моря. Въ этой части города не было ни стражи, ни огней.

Дикъ и его два товарища-разбойника немного ближе подошли къ предмету своей погони и увидѣли, что къ нему приближается съ другой стороны еще факелъ.

— Э! — сказалъ Дикъ: — дѣло нехорошее.

Тѣмъ временемъ сэръ Даніэль остановился. Факелы воткнули въ песокъ, и люди улеглись, какъ бы поджидая встрѣчный отрядъ.

Тотъ приблизился. Онъ состоялъ всего лишь изъ четверыхъ людей, пары стрѣльцовъ, служителя съ факеломъ и господина, завернутаго въ плащъ.

— Вы ли это, милордъ? — закричалъ Даніэль.

— Я самый и, какъ видите, вѣрный своему слову рыцарь; легче было бы, кажется, идти на встрѣчу великанамъ, колдунамъ или невѣрнымъ, нежели этому лютому холоду.

— Милордъ, красавица будетъ этимъ тронута, будьте увѣрены. Но не поспѣшить ли намъ къ ней? чѣмъ скорѣе вы увидите мой товаръ, тѣмъ скорѣе вернемся мы оба домой.

— Но почему вы держите ее здѣсь, рыцарь? если она такъ молода, прекрасна и богата, почему вы не показываете ее людямъ? Вы бы скорѣе нашли ей хорошую партію, и вамъ не приходилось бы рисковать отморозить себѣ пальцы или угодить подъ выстрѣлы, выходя въ такое непоказанное время и въ такой холодъ?

— Я уже говорилъ вамъ, милордъ, что причина касается меня одного. Я не намѣренъ объяснять ее подробнѣе. Достаточно, если я вамъ скажу, что въ случаѣ вамъ надоѣлъ вашъ старый собесѣдникъ, Даніэль Брэкли, то объявите во всеуслышаніе, что собираетесь жениться на Джоаннѣ Сэдли, и даю вамъ честное слово, что скоро отъ него избавитесь. Вы найдете его прострѣленнымъ стрѣлой.

Говоря такъ, оба джентльмена быстро прохаживались взадъ и впередъ. Трое факеловъ двигались передъ ними, раздуваемые вѣтромъ и испуская облака дыму и языки пламени, а въ аррьергардѣ шествовали шестеро стрѣльцовъ.

За ними по пятамъ слѣдовалъ Дикъ.

Онъ, конечно, не слышалъ ни единаго слова изъ этой бесѣды, но узналъ во второмъ собесѣдникѣ старика лорда Шорби, человѣка съ отчаянной репутаціей, котораго даже сэръ Даніэль притворно избѣгалъ въ обществѣ.

Но вотъ они подошли въ самому берегу. Воздухъ былъ напитанъ соляными испареніями; шумъ волнъ былъ явственнѣе слышенъ и здѣсь въ большомъ, обнесенномъ стѣной саду, стоялъ небольшой двухъ-этажный домикъ съ конюшнями и другими службами.

Передній изъ факельщиковъ отперъ дверь въ стѣнѣ, и пропустивъ всю партію въ садъ, снова затворилъ ее и заперъ изнутри.

Дикъ и его люди такимъ образомъ остались по сю сторону стѣны и не могли больше выслѣживать сэра Даніэля, если бы не рѣшились перелѣзть черезъ стѣну и попасть въ западню.

Они усѣлись у стѣны на землю и ждали. Красное пламя факеловъ двигалось взадъ и впередъ за стѣною; факельщики караулили садъ. Прошло минутъ двадцать, и затѣмъ вся компанія снова вышла изъ сада. Сэръ Даніэль и баронъ разстались послѣ церемонныхъ поклоновъ, и каждый пошелъ въ свою сторону съ своими факельщиками и воинами.

Какъ только замеръ шумъ ихъ шаговъ, Дикъ вскочилъ на ноги такъ проворно, какъ только позволяли застывшіе и окоченѣвшіе отъ стужи члены.

— Капперъ, — сказалъ онъ: — помоги мнѣ перелѣзть черезъ стѣну.

Всѣ трое подошли въ стѣнѣ; Капперъ согнулся, и Дикъ влѣзъ сначала ему на спину, а затѣмъ на стѣну.

— Теперь, Гриншевъ, ступай сюда за мной; прилягъ потомъ, чтобы тебя не увидали, и будь готовъ пособить мнѣ, если я неловко упаду на землю.

Говоря это, онъ спрыгнулъ въ садъ.

Кругомъ былъ непроглядный мракъ; въ домѣ не видно было свѣта. Вѣтеръ свистѣлъ въ жидкихъ деревьяхъ и прибой билъ о берегъ: другихъ звуковъ не было слышно. Дикъ осторожно пошелъ впередъ, продираясь въ кустахъ и раздвигая вѣтви руками. Наконецъ скрипъ песка подъ ногами показалъ ему, что онъ попалъ въ аллею.

Тутъ онъ остановился и, вынувъ самострѣлъ изъ-подъ блузы, гдѣ держалъ его до сихъ поръ прикрытымъ, я приготовивъ его на всякій случай, пошелъ дальше съ большею увѣренностью рѣшимостью. Аллея привела его прямо къ группѣ зданій.

Все казалось въ запустѣніи; окна въ домѣ были снабжены сломанными ставнями; конюшни стояли пустыя и раскрытыя настежъ; на сѣновалѣ не было сѣна и не было овса въ закромахъ. Всякій другой счелъ бы это мѣсто совершенно безлюднымъ, но у Дика были причины думать противное. Онъ продолжалъ свой дозоръ, обходя всѣ службы, пытая — заперты ли окна.

Наконецъ онъ зашелъ съ той стороны дома, которая была обращена въ морю, и тамъ увидѣлъ слабый свѣтъ въ одномъ изъ оконъ верхняго этажа.

Онъ отошелъ немного, и ему показалось, что онъ видитъ движущуюся тѣнь на стѣнѣ покоя. Тутъ онъ припомнилъ, что въ конюшнѣ нащупалъ рукой лѣстницу, вернулся туда за нею и принесъ ее. Лѣстница была коротка, но, стоя на послѣдней ступенькѣ, онъ могъ ухватиться руками за желѣзную рѣшетку окна и, приподнявшись на ней, заглянуть въ комнату.

Двѣ особы находились въ ней: дама Гатчъ, а вторая — высокая, красивая и серьезная молодая лэди въ длинномъ вышитомъ платьѣ… неужели то была Джоанна Сэдли? его лѣсной спутникъ, Джэкъ, котораго онъ собирался наказать ремнемъ?!..

Онъ опустился на лѣстницу въ изумленіи. Онъ никогда не представлялъ себѣ свою возлюбленную такой удивительной и величественной красавицей, и даже смутился. Но ему некогда было раздумываться надъ этимъ. Тихій свистъ послышался возлѣ, и онъ поспѣшилъ спуститься съ лѣстницы.

— Кто идетъ? — шопотомъ спросилъ онъ.

— Гриншевъ! — былъ такой же осторожный отвѣтъ.

— Что нужно?

— Домъ стережется, мастеръ Шельтонъ, — отвѣчалъ разбойникъ. — Мы не одни сторожимъ его; въ то время какъ я лежалъ у стѣны, я видѣлъ людей, бродившихъ въ потемкахъ и свистомъ окликавшихъ другъ друга.

— Это не люди сэра Даніэля?

— Нѣтъ, сэръ; я и въ потемкахъ разглядѣлъ, что у каждаго на шапкѣ бѣлая нашивка съ чѣмъ-то чернимъ.

— Бѣлая съ чернымъ? — повторилъ Дикъ. — Право, не знаю, чей бы это цвѣтъ. Во всякомъ случаѣ, не туземнаго лорда. Но какъ бы то ни было, а намъ надо какъ можно скорѣе выбраться изъ сада, потому что въ домѣ навѣрно есть люди и сэра Даніэля; если мы попадемъ между двухъ воюющихъ сторонъ, то дѣло плохо. Возьми эту лѣстницу; ее надо снести туда, откуда я ее взялъ.

Они перенесли лѣстницу въ конюшню, затѣмъ осторожно добрались до стѣны и перелѣзли черезъ нее. Но пока они не дошли до своей засады на пустырѣ, — не рѣшались заговорятъ другъ съ другомъ.

— Ну, а теперь, Джонъ Капперъ, — сказалъ Дикъ, — бѣги опрометью въ Шорби. Собери мнѣ немедленно столько людей, сколько можно. Здѣсь будетъ мѣсто сборища. Гриншевъ и я станемъ тутъ поджидать. Торопись, Джонъ Капперъ, и да помогутъ тебѣ святые угодники! А теперь, Гриншевъ, — прибавилъ онъ, когда Капперъ ушелъ, — обойдемъ садъ издалека. Мнѣ хочется собственными глазами видѣть, не ошибся ли ты.

Держась поодаль отъ стѣны и пользуясь каждою неровностью почвы, они обошли садъ со всѣхъ сторонъ — и ничего не увидѣли. Съ третьей стороны садъ совсѣмъ примыкалъ къ морскому берегу, и чтобы держаться поодаль отъ стѣны, имъ пришлось сойти внизъ на прибрежный песокъ. Хотя было время отлива, но песокъ былъ такъ мокръ, что съ каждымъ шагомъ ихъ обдавало ледяной водой.

Вдругъ на бѣлой — сравнительно съ окружающимъ мракомъ — стѣнѣ сада выдѣлилась фигура человѣка, который, подобно китайской тѣни, сильно размахивалъ обѣими руками. Когда онъ присѣлъ на землю, другой поднялся и повторилъ его жестикуляцію, и такъ далѣе. Эти тихіе сигналы передавались вокругъ всего обложеннаго сада.

— Они зорко сторожатъ, — шепнулъ Дикъ.

— Вернемся назадъ на твердую землю, мастеръ, — отвѣчалъ Гриншевъ. — Мы здѣсь совсѣмъ въ открытомъ мѣстѣ, и когда море прихлынетъ, они увидятъ насъ ясно на бѣлой пѣнѣ.

— Ты говоришь дѣло, — отвѣчалъ Дикъ. — Скорѣе выберемся на берегъ.

II.
Схватка въ ночной темнотѣ.

Промокнувъ до костей и совсѣмъ оледенѣвъ, вернулись искатели приключеній на прежнюю позицію.

— Если бы Капперъ поторопился! — сказалъ Дикъ. — Обѣщаюсь поставить свѣчку св. Маріи въ Шорби, если онъ вернется раньше нежели черезъ часъ!

— Если Джонъ скоро вернется, намъ не трудно будетъ справиться съ ними. Ихъ не болѣе двухъ десятковъ; я сужу по большому разстоянію, на какомъ разставлены ихъ часовые. Одному десятку людей легко перестрѣлять ихъ какъ воробьевъ…

Послѣдній свѣтъ погасъ въ домикѣ, когда они бродили по отмели, и невозможно было предсказать, въ какой моментъ люди, сторожившіе домъ, предпримутъ нападеніе. Изъ двухъ золъ Дикъ предпочиталъ меньшее, а именно: чтобы Джоанна лучше оставалась въ рукахъ сэра Даніэля, чѣмъ попала въ руки лорда Шорби; и потому рѣшилъ, если на домъ будетъ сдѣлано нападеніе, придти на помощь осажденнымъ.

Но время проходило, а никакого движенія не было замѣтно. Черезъ каждую четверть часа одинъ и тотъ же сигналъ передавался по садовой стѣнѣ, какъ будто бы предводитель желалъ удостовѣриться въ томъ, что его часовые не дремлютъ. Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ домикъ не тревожили.

Но вотъ стали подходить люди Дика. Ночь еще не очень надвинулась, какъ уже съ десятокъ людей явилось къ нему на пустырь.

Раздѣливъ ихъ на два отряда, онъ принялъ на себя командованіе меньшимъ, а большій довѣрилъ Гриншеву.

— Ну, Кипъ, — сказалъ онъ послѣднему, — отведи своихъ людей къ ближайшему углу садовой стѣны, которая выходитъ на морской берегъ. Поставь ихъ на стражу, и ждите, пока не услышите моей аттаки съ другой стороны. Только тѣхъ, которые разставлены съ моря, я опасаюсь, потому что между ними навѣрное ихъ вожакъ. Остальные навѣрное обратятся въ бѣгство. А теперь, помните, не пускайте въ ходъ стрѣлъ; вы можете ранить другъ друга. Придерживайтесь сабли и кинжала; если ми одолѣемъ, то каждому изъ васъ обѣщаю по золотому нобелю, когда получу свое помѣстье.

Изъ разнокалиберной компаніи, составленной изъ разоренныхъ крестьянъ, ограбленныхъ мѣщанъ, воровъ и убійцъ, собранныхъ Даквортомъ, чтобы служить его мстительнымъ цѣлямъ, нѣкоторые храбрѣйшіе и привычные къ войнѣ люди согласились послѣдовать за Ричардомъ Шельтономъ. Надзоръ за всѣми движеніями сэра Даніэля въ городѣ показался имъ скучнымъ, и они уже начинали роптать и грозиться, что уйдутъ. Перспектива драки и грабежа вернула имъ хорошее расположеніе духа, и они весело приготовлялись къ дѣлу.

Сбросивъ длинныя блузы, одни изъ нихъ оказались въ зеленыхъ камзолахъ, другіе — въ кожаныхъ курткахъ, а подъ капюшонами были надѣты шлемы съ мѣдными бляхами. Оружіе же состояло изъ кинжаловъ, сабель и шпагъ, не говоря уже про самострѣлы, и все это давало имъ возможность помѣриться силами съ любымъ феодальнымъ войскомъ.

Войдя съ другой стороны дома, Дикъ выстроилъ своихъ шестерыхъ человѣкъ въ линію на разстояніи двадцати ярдовъ отъ садовой стѣны, и самъ занялъ позицію передъ фронтомъ. Послѣ того, съ громкимъ крикомъ, они бросились на непріятеля.

Этотъ послѣдній, разбросанный на большомъ разстояніи, застигнутый врасплохъ, вскочилъ на ноги и въ нерѣшительности ничего не предпринималъ. Прежде нежели они успѣли опомниться или даже составить себѣ понятіе о числѣ нападающихъ, подобная же бранная тревога раздалась и на отдаленныхъ концахъ садовой ограды. Послѣ того они совсѣмъ потеряли голову и пустились бѣжать.

Такимъ образомъ оба маленькихъ отряда направили свои силы на стражу у морского берега. Но битва еще далеко не была рѣшена. Хотя на сторонѣ разбойниковъ Дика было преимущество неожиданности нападенія, но все же число противниковъ значительно превышало ихъ собственное. Тѣмъ временемъ наступилъ приливъ; берегъ морской превратился въ узенькую полоску земли, и на этомъ мокромъ пространствѣ, между прибоемъ и садовой стѣной, начался въ темнотѣ сомнительный, ожесточенный и смертный бой.

Неизвѣстные были хорошо вооружены; они молча нападали на атакующихъ, и бой превратился въ цѣлый рядъ поединковъ. Дику, первому кинувшемуся въ битву, пришлось сражаться одному противъ троихъ; перваго онъ свалилъ съ ногъ тотчасъ же; но двое другихъ такъ рьяно набросились на него, что ему пришлось отступить. Одинъ изъ его противниковъ былъ громаднаго роста человѣкъ, почти великанъ, и вооруженъ саблей съ двумя лезвеями. Другой человѣкъ, меньшаго роста и не такой проворный, пріостановился на минуту, вглядываясь въ темноту и прислушиваясь къ шуму битвы.

Великанъ же преслѣдовалъ отступавшаго передъ нимъ Дика, выжидавшаго удобнаго момента для нападенія. Громадная сабля размахивалась направо и налѣво, а Дикъ ловко уклонялся то въ ту, то въ другую сторону, и, улучивъ удобную минуту, всадить свое копье въ бокъ противнику. Крикъ агоніи былъ ему отвѣтомъ, и прежде чѣмъ раненый человѣкъ успѣлъ поднять свое страшное оружіе, Дикъ, дважды повторивъ свой ударъ, повалилъ его на землю.

Въ слѣдующій моментъ ему пришлось имѣть дѣло съ болѣе равномѣрнымъ противникомъ. Они были одинаковаго роста я одинаковой силы: Дикъ, напирая на своего противника, загналъ его почти въ воду, и тотъ, поскользнувшись на мокромъ пескѣ, упалъ.

Дикъ приставилъ шпагу въ его горлу.

— Сдавайтесь! — сказалъ онъ. — Я вамъ дарю жизнь.

— Сдаюсь, — отвѣчалъ тотъ, поднимаясь на колѣни. — Вы сражаетесь, какъ юноша неопытный, но храбрый. Ведите меня къ вашему капитану; необходимо прекратить эту рѣзню.

— Сэръ, — отвѣчалъ Дикъ, — если только у этихъ храбрецовъ есть капитанъ, то капитанъ этотъ — я самъ.

— Ну, такъ отзовите своихъ собакъ, а я прикажу своимъ вилланамъ угомониться.

Въ голосѣ говорившаго было такъ много благородства, что Дикъ отогналъ всѣ мысли объ измѣнѣ.

— Кладите оружіе, люди! — закричалъ неизвѣстный рыцарь: — я сдался съ обѣщаніемъ пощады жизни!

Тонъ рыцаря былъ необыкновенно повелительный, и битва почти тотчасъ прекратилась.

— Лоулесъ! — закричалъ Дикъ: — ты цѣлъ?

— Цѣлъ и невредимъ, — отвѣчалъ Лоулесъ.

— Засвѣти фонарь! — закричалъ Дикъ.

— Сэръ Даніэль здѣсь? — спросилъ рыцарь.

— Сэръ Даніэль? — повторилъ Дикъ. — Нѣтъ, клянусь мессой, его тутъ нѣтъ. Плохо бы ему пришлось, еслибы онъ былъ здѣсь.

— Плохо? но кто же вы въ такомъ случаѣ, если вы не изъ приверженцевъ сэра Даніэля? Я ничего больше не понимаю и прошу объяснить, кому же я сдался?

Но прежде, нежели Дикъ успѣлъ отвѣтить, чей-то голосъ въ темнотѣ проговорилъ съ почтительнымъ поклономъ:

— Милордъ, если эти джентльмены — недруги сэра Даніэля, то, право, жаль, что мы дрались съ ними; но еще хуже будетъ, если они и мы замѣшкаемся здѣсь. Сторожа въ домѣ — если только они всѣ не умерли со страха и не глухи — должны были слышать поднятый нами шумъ и дали знать въ городъ. Если мы не поторопимся, то должны будемъ биться съ новымъ врагомъ.

— Гоуксли правъ, — сказалъ лордъ. — Что скажете, сэръ? куда прикажете намъ идти?

— Милордъ, куда вамъ угодно, — отвѣчалъ Дикъ: — я подозрѣваю, что мы должны быть друзьями, и если я началъ знакомство съ грубости, то не намѣренъ такъ продолжать. А потому разстанемся, милордъ, пожавъ другъ другу руки, и въ тотъ часъ и въ томъ мѣстѣ, какіе вамъ угодно будетъ назначитъ, сойдемся и сговоримся другъ съ другомъ.

— Вы довѣрчивы, юноша, но на этотъ разъ ваше довѣріе не будетъ обмануто. Я сойдусь съ вами на разсвѣтѣ у Креста Св. Невѣсты. За мной, команда!

Незнакомцы исчезли съ подозрительной быстротой. А Дикъ снова обошелъ домъ и въ слуховомъ окнѣ верхняго этажа увидѣлъ свѣтъ. То былъ, конечно, сигналъ, который можно было видѣть изъ городского дома сэра Даніэля, и Дикъ не сомнѣвался больше, что предположеніе Гоуксли справедливо: воины тэнстолльскаго рыцаря вскорѣ появятся на мѣстѣ дѣйствія.

Онъ приложилъ ухо въ землѣ, и ему показалось, что онъ слышитъ стукъ лошадиныхъ копытъ въ направленіи отъ города. Онъ поспѣшилъ къ своимъ разбойникамъ, и нѣсколько минутъ позже, когда изъ ближайшихъ проулковъ Шорби показалось десятка два-три всадниковъ, скакавшихъ во весь опоръ, въ окрестностяхъ прибрежнаго домика все было тихо и спокойно.

А Дикъ и его люди тѣмъ временемъ вернулись въ харчевню «Козла», чтобы успѣть вздремнуть до разсвѣта.

III.
У Креста св. Невѣсты.

Крестъ св. Невѣсты находился немного позади Шорби, на опушкѣ тэнстолльскаго лѣса. Двѣ дороги перекрещивались тамъ: одна вела изъ Рейзингема, и по ней, какъ мы видѣли, бѣжала въ безпорядкѣ разбитая ланкастерская армія. Здѣсь обѣ дороги соединялись и вели внизъ съ горы въ Шорби, а немного позади перекрестка, на вершинѣ небольшого горбыля стоялъ древній и потемнѣвшій отъ непогоды крестъ.

Сюда въ семь часовъ утра явился Дикъ. Было по прежнему очень холодно, земля побѣлѣла отъ мороза, и небо на востокѣ окрашено было въ пурпуровый и оранжевый цвѣта.

Дикъ усѣлся на низшей ступенькѣ креста, плотнѣе завернулся въ плащъ и зорко поглядывалъ во всѣ стороны. Ему не пришлось долго ждать. По дорогѣ изъ Голивуда показался джентльменъ на благородномъ конѣ, въ богатомъ и блестящемъ вооруженіи, поверхъ котораго наброшенъ былъ плащъ изъ рѣдчайшаго мѣха.

За двадцать ярдовъ разстоянія отъ него слѣдовалъ отрядъ всадниковъ, но они остановились въ виду Креста, и джентльменъ въ мѣновомъ плащѣ одинъ направился въ Диву.

Забрало было поднято; и лицо рыцаря, повелительное и важное, соотвѣтствовало богатству его одѣянія и оружія. Не безъ смущенія поднялся Дикъ со ступеньки и пошелъ на-встрѣчу своему плѣннику.

— Благодарю васъ, милордъ, за аккуратность, — сказалъ онъ. — Угодно вашему лордству сойти съ коня?

— И вы тутъ одинъ, молодой человѣкъ? — спросилъ рыцарь.

— Нѣтъ, я не такъ простъ, — отвѣчалъ Дикъ: — говоря откровенно, лѣсъ полонъ моими молодцами, вооруженными съ ногъ до головы.

— Вы поступили благоразумно. Мнѣ это нравится, тѣмъ болѣе, что прошлою ночью вы дрались какъ полоумный, и скорѣе какъ дикій сарацинъ, нежели христіанскій воинъ. Но мнѣ не пристало порицать, когда я все-таки былъ побѣжденъ.

— Вы были побѣждены, милордъ, не мною, но воинами, которые свалили васъ съ ногъ.

— Вы скромны. Какъ васъ зовутъ?

— Меня зовутъ Шельтонъ.

— А меня люди величаютъ лордомъ Фоксгемомъ.

— Значитъ это вы, милордъ, опекунъ прелестнѣйшей дѣвушки въ Англіи, и я попрошу у васъ какъ милости, но не какъ выкупа, даровать мнѣ руку моей дамы, Джоанны Сэдли, и принять взамѣнъ того мою благодарность и услуги, до послѣдняго издыханія?

— Но развѣ вы не питомецъ сэра Даніэля? мнѣ кажется, — если только вы сынъ Гарри Шельтона, — что я когда-то слышалъ объ этомъ.

— Не угодно ли будетъ вашему лордству сойти съ коня? Я разскажу подробно, кто я, какое мое званіе и почему я такъ смѣлъ въ своихъ требованіяхъ. Прошу васъ, милордъ, присядьте на эту ступеньку, выслушайте меня до конца и судите снисходительно.

Говоря это, Дикъ протянулъ лорду, Фоксгему руку, чтобы помочь сойти съ лошади, довелъ его до горбыля съ Крестомъ, усадилъ на то мѣсто, съ котораго самъ только-что всталъ, и, почтительно стоя передъ своимъ благороднымъ плѣнникомъ, передалъ всю свою исторію вплоть до событій послѣдняго вечера.

Лордъ Фоксгемъ слушалъ внимательно, и, когда Дикъ кончилъ, сказалъ:

— Мастеръ Шельтонъ, вы самый счастливый и вмѣстѣ съ тѣмъ самый несчастный молодой джентльменъ; но счастіе свое вы заслужили, а въ несчастіяхъ неповинны. Успокойтесь духомъ, потому что вы пріобрѣли друга, который не лишенъ ни власти, ни милости. Что касается васъ самихъ, то хотя особѣ вашего, происхожденія неприлично водиться съ разбойниками, я долженъ сознаться, что лично вы и благородны, и смѣлы, и очень опасны какъ врагъ, но вѣжливы какъ мирный гражданинъ. Что касается вашихъ помѣстій, то если свѣтъ не перемѣнится, — вы никогда ихъ не получите; до тѣхъ поръ, пока сильна ланкастерская партія, до тѣхъ поръ сэръ Даніэль будетъ владѣть ими какъ своими собственными. Что касается моей питомицы, то это другое дѣло; я обѣщалъ сначала ея руку одному джентльмену моего дома, родственнику, нѣкоему Гемли; обѣщаніе это давнишнее…

— О, милордъ, а теперь сэръ Даніэль обѣщалъ ее лорду Шорби! — перебилъ Дикъ. — И хотя его обѣщаніе недавно дано, но будетъ приведено въ исполненіе.

— Святая истина, — отвѣчалъ милордъ. — И принимая, кромѣ того, во вниманіе, что я вашъ плѣнникъ, сдавшійся при одномъ лишь условіи, что дана будетъ пощада жизни, и кромѣ того дѣвушка была бы несчастна, еслибы вышла за другого, въ виду всего этого, я согласенъ отдать ее вамъ. Помогите мнѣ съ своими добрыми товарищами похитить ее.

— Милордъ! — вскричалъ Дикъ: — вѣдь это тѣ самые разбойники, за знакомство съ которыми вы меня упрекали.

— Нужды нѣтъ; они умѣютъ драться, — отвѣчалъ лордъ Фоксгемъ. — Помогите мнѣ, и если мы успѣемъ увезти дѣвушку, даю вамъ мое рыцарское слово, что она выйдетъ за васъ замужъ!

Дикъ опустился-было на одно колѣно передъ своимъ плѣнникомъ, но тотъ, вставъ съ мѣста, поднялъ юношу и обнялъ его какъ сына.

IV.

Часомъ позже Дикъ вернулся въ трактиръ «Козла» и выслушать доклады своихъ гонцовъ и часовыхъ. Дэквортъ все еще отсутствовалъ изъ Шорби; но это очень часто случалось, такъ какъ онъ игралъ самыя разнообразныя роли, участвовалъ въ самыхъ разнообразныхъ интересахъ и велъ много различныхъ дѣлъ. Онъ основалъ товарищество «Черной Стрѣлы» какъ разорившійся человѣкъ, жаждущій мести и денегъ. Но при этомъ тѣ, которые его хорошо знали, считали его эмиссаромъ и агентомъ великаго поставщика королей для Англіи, Ричарда графа Варвика.

Въ его отсутствіе, во всякомъ случаѣ, команда переходила въ руки Ричарда Шельтона, и въ то время, какъ онъ сидѣлъ за завтракомъ, умъ его былъ полонъ заботъ, а лицо выражало глубокую задумчивость. Между нимъ и лордомъ Фоксгемомъ было условлено попытаться силой освободить Джоанну Седли. Препятствія были, однако, значительныя, и одинъ за другимъ его развѣдчики приносили ему самыя неутѣшительныя вѣсти.

Сэръ Даніэль встревожился схваткой прошедшей ночи и усилилъ гарнизонъ въ домикѣ; но, не довольствуясь этимъ, разставилъ конныхъ часовыхъ въ сосѣднихъ переулкахъ, такъ что могъ немедленно узнать обо всемъ, что тамъ происходило. А на дворѣ его городского дома кони стояли осѣдланные, и всадники, вооруженные съ головы до ногъ, ждали только сигнала, чтобы скакать на подмогу.

Предпріятіе оказывалось болѣе труднымъ, нежели думали сначала. Вдругъ лицо Дика просвѣтлѣло.

— Лоулесъ! — закричалъ онъ: — ты былъ матросомъ; не можешь ли украсть для меня корабль?

— Мастеръ Дикъ, — отвѣчалъ Лоулесъ: — съ вашей помощью я готовъ украсть Іоркъ-Минстерскій соборъ.

Они пошли въ гавань.

Они уже раньше замѣтили небольшой бригъ, капитанъ котораго пьянствовалъ въ той самой харчевнѣ, гдѣ они постоянно пребывали.

Подъ покровомъ ночи они надѣялись увести судно, съ котораго весь экипажъ безпечно сходилъ на берегъ, не находя нужнымъ сторожить свой корабль.

Сказано — сдѣлано. Ночью, какъ нарочно, разыгралась буря, и подъ прикрытіемъ ночного мрака и пользуясь тѣмъ, что буря загнала всѣхъ моряковъ въ сосѣдніе кабачки, смѣльчаки увели бригъ и отправились на подвигъ. Въ экспедиціи участвовалъ и самъ лордъ Фоксгемъ; тѣмъ не менѣе, она окончилась неудачно: буря разбила корабль. Искатели приключеній чуть не потонули, а выбравшись на берегъ, едва не были всѣ перебиты стражей сэра Даніэля. Лордъ Фоксгемъ былъ при этомъ тяжело раненъ, и такимъ образомъ Дикъ лишился на время цѣннаго союзника.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. Переодѣтый монахъ.

I. Въ берлогѣ звѣря.

Дикъ отослалъ свой разбитый отрядъ съ нѣсколькими ранеными укрыться въ харчевню «Козла», а самъ отправился съ Лаулессомъ въ его убѣжище, о которомъ никто не зналъ, кромѣ самого Лаулесса. Въ лѣсу вырыта была съ незапамятныхъ временъ обширная пещера, входъ которой былъ заваленъ хворостомъ, такъ что непосвященный человѣкъ не могъ и подозрѣвать о ея существованіи. Сюда привелъ Лаулессъ Дика, объяснивъ, что это и есть его настоящій домъ, что здѣсь укрывался онъ еще четырнадцатилѣтнимъ мальчикомъ, послѣ того какъ убѣжалъ изъ голивудскаго аббатства, стащивъ золотую цѣпь у причетника и требникъ, проданные имъ за четыре марки.

Здѣсь у него были запасы всякаго рода и сюда укрывался онъ отъ всякихъ невзгодъ.

— Мастеръ Шельтонъ, — сказалъ онъ, — позвольте вамъ дать совѣтъ: если не хотите лишиться дѣвушки, то займитесь сами ея похищеніемъ; вы до сихъ поръ полагались на другихъ, то на Эллиса, то на лорда Фоксгема. Полагайтесь только на себя, и дѣло пойдетъ успѣшнѣе.

— Легко сказать! — отвѣчалъ Дикъ: — но какъ доберусь я до нея, когда сэръ Даніэль перевезъ ее теперь въ свой собственный домъ въ Шорби и сторожитъ ее за семью замками?

— Напротивъ того, въ городской домъ сэра Даніэля попасть гораздо легче, а вотъ и платье, въ которомъ насъ туда пропустятъ безъ опасеній.

И Лаулессъ вынулъ двѣ монашескихъ рясы и четки изъ сундука.

— Въ рясѣ нищенствующихъ монаховъ мы смѣло можемъ идти въ домъ любого христіанина, и самъ сэръ Даніэль не прогонитъ насъ изъ почтенія къ католической церкви.

— Дорогой Лаулессъ, какъ мнѣ отблагодарить тебя за это! — вскричалъ тронутый Дикъ.

— Не безпокойтесь; я это дѣлаю для собственнаго удовольствія, — отвѣчалъ тотъ съ юмористической гримасой.

---

Резиденція сэра Даніэля въ Шорби была высокимъ, просторнымъ оштукатуреннымъ внутри зданіемъ, снаружи обшитымъ дубовымъ тесомъ, и съ высокой соломенной кровлей. Задній фасадъ выходилъ въ садъ, полный фруктовыхъ деревьевъ, съ аллеями, бесѣдками; на другомъ концѣ этого сада высилась колокольня церкви аббатства.

Домъ былъ помѣстительный, но и онъ оказывался биткомъ набитъ народомъ. На дворѣ шныряли вооруженные люди; въ кухнѣ гудѣло точно въ ульѣ: менестрели, гудочники, странствующіе скоморохи безпрестанно заходили въ домъ. Сэръ Даніэль соперничалъ въ гостепріимствѣ съ лордомъ Шорби и затмѣвалъ лорда Рейзингама.

Двое монаховъ — одинъ молодой, другой старый — пришли позднѣе другихъ, уже подъ вечеръ, когда стемнѣло, и грѣлись у очага. Смѣшанная толпа менестрелей, музыкантовъ, солдатъ окружала ихъ; старшій изъ монаховъ вскорѣ вступилъ въ оживленную съ ними бесѣду и своими шутками да прибаутками собиралъ вокругъ себя все больше и больше народа.

Младшій монахъ, Дикъ Шельтонъ, сидѣлъ немного поодаль и незамѣтно вышелъ изъ кухни.

Опустивъ глаза и принявъ набожный видъ, приличный монаху, Дикъ, держась стѣнки, шелъ по корридору вслѣдъ за двумя дамами, вошедшими въ домъ со двора, какъ разъ въ ту минуту, какъ онъ выходилъ изъ кухни.

Не оборачиваясь и не замѣчая его, онѣ шли своей дорогой.

«Прекрасно, — думалъ Дикъ: — высокая изъ этихъ двухъ закутанныхъ особъ, это навѣрное лэди Брэкли, а значитъ недалеко и сама Джоанна». — Дамы скрылись за угломъ, и отставшій Дикъ собирался нагнать ихъ, но въ эту минуту чья-то рука легла ему на плечо, и онъ, не оборачиваясь, схватилъ эту руку и сильно сжалъ ее въ своихъ.

Къ великому смущенію своему, онъ тутъ же увидѣлъ, обернувшись, что противникъ, съ которымъ онъ собирался вступить въ борьбу, оказался молодой дѣвушкой, закутанной въ мѣховой плащъ. Она, съ своей стороны, была испугана его грубымъ жестомъ до того, что онѣмѣла.

— Милэди, — сказалъ Дикъ, выпуская ея руку, — простите меня, но у меня нѣтъ глазъ въ затылкѣ, и я не ожидалъ, что имѣю дѣло съ женщиной.

Дѣвушка продолжала молча глядѣть на него, и испугъ на ея лицѣ смѣнился удивленіемъ, а удивленіе подозрѣніемъ. Дикъ, читавшій эти перемѣны, испугался за собственную безопасность въ этомъ враждебномъ ему домѣ.

— Вы странный монахъ, сэръ! — отвѣчала дѣвушка, смѣло заглядывая ему подъ капюшонъ. — Что вы тутъ дѣлаете? зачѣмъ, какъ шпіонъ, крались вы за лэди Брэкли?

— Милэди, я не шпіонъ! я довѣрюсь вамъ вполнѣ…

Но тутъ молодая лэди вдругъ зажала рукой ротъ Дику и, видя, что никого нѣтъ, повела его за собой по лѣстницѣ.

— Тсс! ни слова! — сказала она: — и идите за мной. Послѣ поговорите.

Удивленный Дикъ покорно слѣдовалъ за нею; она втолкнула его въ комнату, и въ ней онъ узналъ Джоанну Седли. Она была одѣта въ теплое, по зимнему сезону, платье и съ удивленіемъ подняла глаза на монаха.

— Что вамъ здѣсь нужно? — спросила она. — Вы вѣрно не туда зашли?

— Джоанна! — сказалъ Дикъ, отбрасывая капюшонъ съ головы, скрывавшій его черты.

— Дикъ! — вскричала она и бросилась ему на шею.

Когда пробилъ колоколъ, призывавшій домочадцевъ сэра Даніэля къ ужину, Джоанна уговорила Дика спрятаться за драпировкой въ ея комнатѣ и подождать ея возвращенія.

Онъ согласился; но едва Джоанна и ея подруга, та самая, которая привела къ ней Дика, успѣли уйти, какъ растворилась дверь, и въ комнату осторожно заглянулъ безобразный карликъ, одѣтый въ цвѣтъ лорда Шорби, и сталъ шнырять по комнатѣ, заглядывая во всѣ углы и какъ будто что-то высматривая. Вдругъ онъ нагнулся и что-то поднялъ съ пола. Дикъ съ ужасомъ увидѣлъ, что то была кисть отъ его пояса.

Притаившись за драпировкой, онъ ждалъ съ минуты на минуту, что его убѣжище и онъ самъ будутъ открыты, какъ вдругъ вниманіе карлика и его собственное было привлечено шумомъ въ корридорѣ. Пьяный Лаулессъ, наугощавшись въ кухнѣ, брелъ по корридору, распѣвая во все горло пѣсню. Карликъ взбѣжалъ въ корридоръ, а вслѣдъ за нимъ и Дикъ.

Лаулессъ узналъ своего капитана и, несмотря на повелительные жесты Дика, громко назвалъ его по имени.

Дикъ бросился къ нему и съ яростью схватилъ пьянаго.

— Животное! — зашипѣлъ онъ: — животное, а не человѣкъ! Невоздержанность хуже измѣны. Ты губишь себя и меня!

Но Лоулесъ только смѣялся и, шатаясь, пытался потрепать юнаго Шельтона по спинѣ.

Въ эту минуту къ нимъ подбѣжалъ карликъ, любопытно заглядывая Дику въ лицо. Дикъ схватилъ его за горло, и между ними завязалась борьба; но Дикъ былъ гораздо сильнѣе, и скоро шпіонъ былъ приколотъ его кинжаломъ.

III.
Убитый шпіонъ.

Лаулессъ былъ совершенно ошеломленъ этимъ происшествіемъ, и даже когда все было кончено, и Дикъ, уже вставшій на ноги, съ величайшимъ вниманіемъ прислушивался къ шуму въ нижнемъ этажѣ, старый бродяга пошатывался какъ дерево подъ напоромъ вѣтра и безсмысленно смотрѣлъ въ лицо убитаго.

— Ну, — сказалъ наконецъ Дикъ, — они не слышали насъ, слава Богу! Но что мнѣ дѣлать съ этимъ шпіономъ? Возьму мою кисть изъ его сумки.

Съ этими словами Дикъ раскрылъ сумку, въ которой нашелъ немного денегъ, кисть и письмо, адресованное въ лорду Уэксдейдэлю и запечатанное печатью милорда Шорби. Имя это возбудило вниманіе Дика; онъ немедленно разломалъ печать и прочелъ письмо. Оно было коротко, но къ удовольствію Дика заключало очевидныя доказательства того, что лордъ Шорби измѣннически сносился съ Іоркскимъ домомъ.

Молодой человѣкъ имѣлъ привычку носить съ собой чернильницу и другія письменныя принадлежности; ставъ на колѣно подлѣ трупа, онъ досталъ ихъ и написалъ на уголкѣ письма слѣдующія слова:

"Милордъ Шорби, хотите ли знать, почему умеръ вашъ человѣкъ? Но позвольте мнѣ посовѣтовать вамъ не жениться.

"Джонъ Мститель".

Онъ положилъ бумагу на грудь убитому, а Лаулессъ, смотрѣвшій на всю эту сцену уже съ нѣкоторымъ проблескомъ сознанія, досталъ изъ-подъ платья черную стрѣлу и прикололъ ею записку къ тѣлу. Такое неуваженіе, жестокость по отношенію къ мертвому поразила ужасомъ молодого Шельтона, но старый бродяга только засмѣялся.

— Нужно удостовѣреніе, — сказалъ онъ, и вдругъ, закрывъ глаза и разинувъ ротъ, затянулъ громовымъ голосомъ: — If уе schould drink the elary wine…

— Молчи! — крикнулъ Дикъ, схвативъ его и сильно встряхнувъ. — Слушай, — если только человѣкъ, въ которомъ больше вина, чѣмъ разсудка, можетъ что-нибудь слышать: убирайся изъ этого дома; иначе кончится тѣмъ, что не только тебя, но и меня повѣсятъ! Живѣй отправляйся, или, клянусь мессой, я забуду, что нѣкоторымъ образомъ я твой начальникъ и отчасти должникъ! Ступай!

Псевдо-монахъ теперь, повидимому, совершенно опомнился; выслушавъ слова Дика и заглянувъ ему въ лицо, онъ подумалъ нѣсколько мгновеній.

— И я клянусь мессой, — сказалъ онъ, — если я ненуженъ, я могу идти! — и онъ вышелъ изъ комнаты и потащился внизъ, опираясь на стѣну корридора.

Какъ только онъ скрылся, Дикъ вернулся въ свое убѣжище, рѣшившись посмотрѣть, что будетъ дальше. Правда, благоразуміе заставляло его уйти, но любопытство и любовь оказались сильнѣе.

Время тянулось медленно. Огонь въ каминѣ мало-по-малу уменьшался, лампа начинала угасать и чадить. Однако никто не являлся въ верхній этажъ; гулъ и топотъ по прежнему слышался далеко внизу, и городокъ Шорби молчаливо и спокойно лежалъ подъ снѣжнымъ покровомъ.

Наконецъ, однако, голоса и шаги послышались ближе, и нѣсколько гостей сэра Даніеля вошли въ сѣни; пройдя по корридору, они увидѣли трупъ шпіона.

Одни подбѣжали къ нему, другіе бросились вонъ и всѣ подняли крикъ.

На звукъ ихъ голосовъ сбѣжались гости, солдата, женщины, слуги — словомъ, все населеніе огромнаго дома.

Наконецъ явился и сэръ Даніэль въ сопровожденіи завтрашняго жениха, милорда Шорби.

— Милордъ, — сказалъ сэръ Даніэль, — я говорилъ вамъ объ этомъ мошенникѣ, черной стрѣлѣ. Смотрите сами. Вотъ стрѣла и притомъ, чортъ побери, въ тѣлѣ одного изъ вашихъ слугъ; по крайней мѣрѣ онъ носитъ ваши цвѣта.

— Да, это мой человѣкъ, — отвѣчалъ лордъ Шорби, отшатнувшись. — Я бы хотѣлъ имѣть побольше такихъ. Онъ былъ храбръ какъ бульдогъ и молчаливъ какъ кротъ.

— Право? — насмѣшливо сказалъ сэръ Даніэль. — А зачѣмъ онъ забрался подслушивать въ мой домъ? Ну, теперь ему не придется больше подслушивать.

— Съ вашего дозволенія, сэръ Даніэль, — сказалъ одинъ изъ окружающихъ: — здѣсь какая-то записка приколота къ его груди.

— Дай мнѣ ее и стрѣлу, — сказалъ рыцарь. И, взявъ въ руки стрѣлу, онъ въ теченіе нѣкотораго времени угрюмо смотрѣлъ на нее. — Да, — сказалъ онъ потомъ, обращаясь къ лорду Шорби: — ненависть преслѣдуетъ меня по пятамъ. Эта черная стрѣла, или такая же, какъ эта, свалить, наконецъ, и меня. И вотъ что, другъ, позвольте честному рыцарю дать вамъ совѣтъ: если эти собаки станутъ гнаться за вами, бѣгите! Но посмотримъ, что тутъ написано… Такъ и есть, милордъ: васъ отмѣтили, какъ дерево, которое хотятъ срубить. Но что такое у васъ было въ письмѣ?

Лордъ Шорби снялъ бумагу со стрѣлы, прочелъ ее, смялъ и, преодолѣвая отвращеніе, мѣшавшее ему приблизиться, опустился на колѣни подлѣ трупа и сталъ шарить въ сумкѣ.

Онъ всталъ съ очевиднымъ волненіемъ.

— Другъ, — сказалъ онъ, — я потерялъ очень важное письмо, и еслибы мошенникъ, который укралъ его, попался въ мои руки, не миновать бы ему петли. Но прежде всего позаботимся о безопасности дома. И такъ ужъ случилось не мало бѣдъ, клянусь св. Георгомъ!

Вокругъ дома и сада были поставлены часовые; на каждой площадкѣ лѣстницы тоже помѣстили по часовому; цѣлая толпа воиновъ размѣстилась въ передней; другая — у огня подъ навѣсомъ. Люди сэра Даніэля были усилены воинами лорда Шорби; такимъ образомъ не было недостатка ни въ людяхъ, ни въ оружіи, чтобы охранить зданіе или схватить спрятавшагося врага, еслибы такой оказался.

Между тѣмъ тѣло шпіона было вынесено изъ замка и положено въ церкви аббатства.

Только когда всѣ эти распоряженія были приведены въ исполненіе и водворилась тишина, обѣ дѣвушки отыскали Ричарда Шельтона въ его убѣжищѣ и разсказали ему обо всемъ, что произошло. Онъ въ свою очередь разсказалъ имъ о посѣщеніи шпіона, его опасной находкѣ и смерти.

Джоанна прислонилась къ стѣнѣ въ состояніи близкомъ къ обмороку.

---

Выбравшись благополучно изъ комнаты Джоанны, Дикъ наткнулся въ корридорѣ на пикетъ солдатъ, которые по его просьбѣ отвели его въ церковь, гдѣ служилъ сэръ Оливеръ панихиду по убитомъ шпіонѣ. Церковь была слабо освѣщена восковыми свѣчами. Посреди клироса лежалъ убитый шпіонъ подъ катафалкомъ.

Глухой ропотъ молящихся раздавался подъ сводами церкви; нѣсколько фигуръ, одѣтыхъ въ капюшоны, стояли на колѣняхъ на амвонѣ, а на ступенькахъ алтаря духовное лицо въ епископскомъ облаченіи служило мессу.

Одинъ изъ стоявшихъ на колѣняхъ всталъ и, подойдя къ вошедшимъ, спросилъ, зачѣмъ они пришли. Изъ уваженія къ церкви и покойнику, они говорили, понизивъ голосъ, но эхо подхватило ихъ слова, раэнося ихъ глухими отголосками подъ высокими сводами.

— Монахъ? — сказалъ сэръ Оливеръ (это былъ онъ), когда стрѣлокъ объяснилъ ему, въ чемъ дѣло. — Братъ мой, я не ожидалъ васъ, — прибавилъ онъ, обращаясь въ Дику. — Скажите пожалуйста, кто вы? и по чьей просьбѣ приходите присоединить ваши молитвы къ нашимъ?

Дикъ, лицо котораго было закрыто капюшономъ, сдѣлалъ сэру Оливеру знакъ отойти на нѣсколько шаговъ отъ стражи, и когда тотъ послѣдовалъ его приглашенію, сказалъ: — Мнѣ нечего надѣяться обмануть васъ, сэръ. Моя жизнь въ вашихъ рукахъ.

Сэръ Оливеръ сильно вздрогнулъ; полныя щеки его поблѣднѣли, и нѣсколько времени онъ ничего не отвѣчалъ.

— Ричардъ, — сказалъ онъ наконецъ, — я не знаю, что привело васъ сюда, но сильно подозрѣваю недобрый умыселъ. Тѣмъ не менѣе, ради прежней дружбы, я не хочу вамъ зла. Вы проведете всю ночь здѣсь, рядомъ со мною; вы будете здѣсь, пока не кончится бракосочетаніе милорда Шорби; и если все сойдетъ благополучно и вы не замыслили ничего дурного, то послѣ этого вы уйдете невредимымъ. Но если у васъ кровавые замыслы, они падутъ на вашу голову. Amen!

И патеръ набожно перекрестился и поклонился алтарю.

Послѣ этого онъ сказалъ нѣсколько словъ солдатамъ; взявши Дика за руку, онъ ввелъ его на клиросъ и помѣстилъ рядомъ съ собой; тутъ юноша сталъ на колѣни и принялъ видъ молящагося.

Однако глаза и умъ его постоянно были на-сторожѣ. Онъ замѣтилъ, что трое солдатъ, вмѣсто того, чтобы уйти, отошли въ дальній придѣлъ церкви и тамъ остались, очевидно, получивъ соотвѣтственное приказаніе отъ сэра Оливера. Итакъ, онъ находился въ плѣну. Здѣсь, въ таинственномъ полумракѣ церкви, рядомъ съ блѣднымъ трупомъ человѣка, котораго онъ убилъ, приходилось ему провести ночь, а утромъ видѣть, какъ возлюбленная на его глазахъ будетъ обвѣнчана съ другимъ.

Тѣмъ не менѣе онъ съ умѣлъ подавить свое волненіе и рѣшился спокойно ждать конца.

IV.
Въ церкви аббатства.

Молящіеся бодрствовали всю ночь.

Наконецъ разсвѣло, и розовые лучи восходящаго солнца ворвались въ церковь и заиграли на стѣнахъ. Буря кончилась; тучи, одѣвавшія снѣжнымъ покровомъ окрестности, пронеслись далѣе, и взошедшее солнце освѣтило картину веселаго зимняго утра.

Къ церкви засуетились, вынесли катафалкъ, вытерли пятна крови, чтобы печальное зрѣлище не омрачило брачную церемонію лорда Шорби. Въ то же время духовенство, послѣ печально проведенной ночи, приготовлялось для веселаго торжества, которое должно было послѣдовать. Вскорѣ затѣмъ въ церковь стали являться благочестивые прихожане, занимая мѣста передъ любимыми святыми или дожидаясь своей очереди въ исповѣдальняхъ.

Въ наступившей суматохѣ не трудно было пробраться въ церковь и постороннему лицу, и Дикъ, внимательно оглядывая церковь, внезапно встрѣтился глазами ни болѣе ни менѣе какъ съ самимъ Виллемъ Лаулессомъ, все еще бывшимъ въ одеждѣ монаха.

Разбойникъ въ ту же минуту узналъ своего предводителя и украдкой сдѣлалъ ему знакъ глазами и рукой.

Хотя Дикъ и не забылъ о несвоевременномъ пьянствѣ стараго плута, однако вовсе не хотѣлъ, чтобы онъ раздѣлилъ его участь, а потому сдѣлалъ ему знакъ уходить.

Лаулессь, повидимому, понялъ, въ ту же минуту исчезъ за колонной, и Дикъ вздохнулъ свободнѣе.

Каково же было его изумленіе, когда онъ почувствовалъ, что то-то дергаетъ его за рукавъ и, оглянувшись, увидѣлъ рядомъ съ собою стараго бродягу, повидимому, погруженнаго въ молитву.

Къ ту же минуту сэръ Оливеръ всталъ и пошелъ къ солдатамъ, находившимся въ притворѣ. Если подозрѣнія патера были возбуждены до такой степени, то, очевидно, дѣло было кончено, и Лаулессь попался въ плѣнъ.

— Сиди смирно! — прошепталъ Дикъ. — Мы въ самомъ скверномъ положеніи, прежде всего благодаря твоему глупому поведенію вчера. Вѣдь ты видѣлъ, что я сижу здѣсь, хотя ни права, ни охоты на то не имѣю; неужели не могъ догадаться, что дѣло плохо и нужно убираться поскорѣе?

— Нѣтъ, — сказалъ Лаулессъ, — я думалъ, что вы условились съ Эллисомъ и сидите здѣсь нарочно.

— Эллисъ? — повторилъ Дикъ. — Развѣ Эллисъ вернулся?

— Конечно, — отвѣчалъ разбойникъ. — Онъ прибылъ ночью и задалъ же мнѣ гонку за пьянство! Вы отомщены, мастэръ. Бѣшеный человѣкъ этотъ Эллисъ! Онъ велѣлъ мнѣ во что бы то ни стало разстроить этотъ бракъ, и намъ нужно постараться сдѣлать это, мастэръ Дикъ.

— Нѣтъ, братъ, — сказалъ Дикъ, — мы съ тобой погибшіе люди; вѣдь я здѣсь сижу плѣнникомъ, и отвѣчаю головой за благополучное окончаніе этого брака, который Эллисъ собирается разстроить. Клянусь распятіемъ, мнѣ предоставленъ славный выборъ: потерять возлюбленную или потерять мою жизнь. Ну, да жребій брошенъ — я предпочитаю потерять жизнь.

Послѣ этого онъ замолчалъ, и вскорѣ они услышали отдаленные и слабые звуки веселой музыки, которые постепенно приближались и становились громче и веселѣе. На колокольнѣ стали трезвонить съ удвоеннымъ стараніемъ, толпа въ церкви постоянно увеличивалась; то-и-дѣло приходили новые люди, обивая снѣгъ съ обуви и похлопывая окоченѣвшими руками. Западная дверь была отворена настежь, позволяя видѣть снѣжную дорогу, освѣщенную яркими лучами солнца и пропуская въ церковь токъ свѣжаго утренняго воздуха. Вскорѣ всѣмъ стало ясно, что лордъ Шорби намѣренъ обвѣнчаться рано утромъ, такъ какъ свадебный поѣздъ уже приближался къ церкви.

Нѣкоторые изъ людей лорда Шорби расчистили дорогу въ серединѣ церкви, отстранивъ народъ древками копій, и по ту сторону портала показались музыканты: флейтисты и трубачи, багровые отъ усердія, съ которымъ они дули въ свои инструменты, барабанщики и цимбалисты, бившіе во всю мочь.

Приблизившись къ дверямъ священнаго зданія, они выстроились въ два ряда по сторонамъ дороги, прекративъ на время игру. Въ образовавшійся такимъ образомъ просвѣтъ можно было видѣть приближающійся свадебный поѣздъ; разнообразіе и пестрота костюмовъ, бархатъ и шелкъ, атласъ и кружева дѣлали его похожимъ на цвѣтникъ посреди дороги или окно изъ разноцвѣтныхъ стеколъ въ стѣнѣ.

Впереди всѣхъ показалась невѣста, блѣдная какъ полотно, съ печальнымъ лицомъ; она шла, опираясь на руку сэра Даніеля; въ качествѣ подружки ее сопровождала молодая лэди, которая такъ подружилась съ Дикомъ наканунѣ. За ними слѣдовалъ женихъ, въ щегольскомъ костюмѣ, прихрамывая вслѣдствіе подагры; когда онъ, переступая черезъ порогъ церкви, снялъ шляпу, его лысина оказалась красной отъ волненія.

Теперь наступилъ часъ Эллиса Дакворта.

Дикъ, волнуемый различными чувствами, замѣтилъ движеніе въ толпѣ, наполнявшей церковь: народъ бросился въ дверямъ, указывая руками и глазами вверхъ. Слѣдуя этимъ указаніямъ, онъ увидѣлъ трехъ или четырехъ человѣкъ, наклонившихся съ галереи съ натянутыми луками въ рукахъ. Въ ту же минуту они выстрѣлили — и среди суматохи и криковъ испуганнаго народа скрылись съ галереи.

Церковь наполнилась смятеніемъ и крикомъ; духовенство въ ужасѣ сбѣжало съ своихъ мѣстъ; музыка превратилась, и только колокола нѣкоторое время продолжали трезвонить, но и тѣ скоро замолкли, какъ будто какой-нибудь вѣтеръ донесъ до звонарей вѣсть о несчастій.

Посреди церкви лежалъ женихъ, убитый двумя черными стрѣлами, пронзившими его насквозь. Невѣста лишилась чувствъ. Сэръ Даніэль стоялъ, возвышаясь надъ толпой, внѣ себя отъ бѣшенства и боли; стрѣла торчала въ его лѣвой рукѣ, повыше кисти; другая, задѣла ему лобъ, и кровь текла по его лицу.

Прежде чѣмъ присутствующіе успѣли опомниться, виновники происшествія уже спустились съ хоръ и скрылись въ заднюю дверь.

Но Дикъ и Лаулессъ все еще оставались въ плѣну; правда, они вскочили при первой тревогѣ и попытались пробиться къ дверямъ, но протискаться въ узкихъ проходахъ среди толпы патеровъ и пѣвчихъ оказалось невозможно, и они вернулись на свои мѣста.

Тогда сэръ Оливеръ, блѣдный отъ ужаса, вскочилъ на ноги и крикнулъ сэру Даніэлю, указывай на Дика.

— Здѣсь Ричардъ Шельтонъ! виновникъ убійства!.. Схватите его!.. пусть его схватятъ! Ради спасенія всѣхъ насъ, возьмите его и свяжите покрѣпче! Онъ поклялся погубить всѣхъ насъ.

Сэръ Даніэль ничего не видѣлъ отъ бѣшенства и крови, заливавшей ему лицо.

— Гдѣ? — заревѣлъ онъ. — Тащите его сюда! Клянусь крестомъ Голивуда, онъ вспомнить этотъ часъ!

Часть стрѣлковъ бросилась въ Дику и вытащила его на средину церкви. Лаулессъ продолжалъ сидѣть смирно какъ мышь.

Сэръ Даніэль, отеревъ кровь, мѣшавшую ему видѣть, взглянулъ на Дика.

— А! — сказалъ онъ: — измѣнникъ, злодѣй! попался! клянусь всѣми клятвами, что за каждую каплю крови, которая течетъ по по ему лицу, я выдавлю стонъ изъ твоей глотки! Уведите его! — прибавилъ онъ. — Здѣсь не мѣсто. Тащите его въ мой домъ. Я пересчитаю пытками каждый суставъ его тѣла.

Но Дикъ, оттолкнувъ стражу, возвысилъ голосъ.

— Святилище! — крикнулъ онъ. — Святилище! Сюда, сюда, отцы! Меня хотятъ силою вытащить изъ церкви!

— Изъ церкви, которую ты осквернилъ убійствомъ, — прибавилъ какой-то высокій, богато одѣтый человѣкъ.

— А какія доказательства? — воскликнулъ Дикъ. — Правда, меня обвиняютъ въ соучастіи, но никто не доказалъ этого. Дѣйствительно, я искалъ руки этой дѣвушки, и она — могу смѣло сказать это — благосклонно отнеслась къ моему предложенію. Но что же изъ этого? Любить дѣвушку — не преступленіе, возбудить въ ней любовь — тоже. А больше за мной нѣтъ вины.

Ропотъ одобренія раздался среди присутствующихъ при этомъ смѣломъ оправданіи; но въ то же время толпа обвинителей возвысила голосъ, разсказывая, какъ Дикъ былъ найденъ въ домѣ сэра Даніеля, переодѣтый въ монашеское платье; въ то же время сэръ Оливеръ жестами и голосомъ указывалъ на Лаулесса, какъ соучастника въ преступленіи. Его въ свою очередь схватили поставили рядомъ съ Дикомъ. Чувства толпы раздѣлились и достигли высшаго напряженія: одни дергали и тащили Дика въ разныя стороны, стараясь дать ему возможность убѣжать; другіе удерживали и толкали его съ угрозами. Въ ушахъ его звенѣло, голова кружилась; онъ чувствовалъ то же, что пловецъ, борющійся съ бурнымъ потокомъ.

Но высокій человѣкъ, уже обращавшійся къ Дику, громовымъ голосомъ возстановилъ тишину и усмирилъ толпу.

— Поищите, — сказалъ онъ, — нѣтъ ли у нихъ оружія, тогда ихъ намѣренія станутъ для насъ яснѣе.

На Дикѣ не оказалось никакого оружія, кромѣ кинжала; это говорило въ его пользу. Но когда кто-то вытащилъ кинжалъ изъ ноженъ, на немъ оказались слѣды крови, что вызвало страшный шумъ среди сторонниковъ сэра Даніэля. Однако высокій человѣкъ прекратилъ его повелительнымъ жестомъ. Но когда очередь дошла до Лаулесса, то подъ его мантіей нашли пучокъ стрѣлъ, совершенно такихъ же, какъ тѣ, которыми только-что стрѣляли.

— Что вы теперь скажете? — спросилъ высокій человѣкъ у Дика, нахмуривъ брови.

— Сэръ, — отвѣчалъ Дикъ, — я пользуюсь здѣсь правомъ убѣжища, не правда ли? Хорошо, сэръ: по вашему виду я заключаю, что вы лицо высокаго званія, и въ вашихъ чертахъ я читаю признаки милосердія и справедливости. Я отдаюсь вамъ плѣнникомъ, отказываясь отъ права, которое даетъ мнѣ это святое мѣсто. Но я прошу васъ лучше казнить меня, чѣмъ отдать этому человѣку, котораго я громко обвиняю здѣсь въ убійствѣ моего отца и въ беззаконномъ захватѣ моихъ земель и доходовъ. Вы сами слышали, что онъ грозилъ мнѣ пытками, прежде чѣмъ была доказана моя вина. Ваша честь требуетъ не отдавать меня моему заклятому врагу и старому притѣснителю, а повести дѣло законнымъ путемъ, и если я дѣйствительно окажусь виновенъ — казнить меня законною казнью.

— Милордъ! — воскликнулъ сэръ Даніэль: — не слушайте этого волка! Его окровавленный кинжалъ обличаетъ его ложь!

— Пусть такъ, но позвольте вамъ замѣтить, рыцарь, — сказалъ незнакомецъ: — ваша запальчивость свидѣтельствуетъ также противъ васъ.

Въ эту минуту невѣста, которая тѣмъ временемъ пришла въ себя и дико смотрѣла на происходившую передъ нею сцену, вырвалась изъ рукъ поддерживавшихъ ее людей и бросилась на колѣни передъ лордомъ.

— Милордъ! — воскликнула она: — послушайте меня! Этотъ человѣкъ захватилъ меня силой, похитилъ меня у моихъ друзей! Съ тѣхъ поръ, если кто-нибудь относился ко мнѣ хорошо, по-человѣчески, то только Ричардъ Шельтонъ, котораго вамъ обвиняютъ и хотятъ погубить. Если онъ былъ вчера въ домѣ сэра Даніэля, то это я его пригласила; онъ пришелъ по моей просьбѣ, не замышляя ничего дурного. Пока сэръ Даніэль былъ для него добрымъ лордомъ, онъ честно бился за него съ людьми черной стрѣлы; но когда безчестный опекунъ рѣшился погубить его и обнаружилъ свой замыселъ на дѣлѣ, и онъ бѣжалъ ночью, ради спасенія своей жизни, изъ этого кроваваго дома, — куда онъ могъ обратиться, безъ всякой поддержки, безъ всякихъ средствъ? И если онъ попалъ въ дурное общество, кого порицать за это, — юношу ли, съ которымъ такъ несправедливо поступили, или опекуна, который обманулъ его довѣріе?!

Лишь только она высказала эти слова, какъ молодая лэди упала на колѣни рядомъ съ нею.

— А я, мой добрый лордъ и дядя, — сказала она, — я могу передъ всѣми засвидѣтельствовать истину ея словъ. Это я, несчастная, провела этого молодого человѣка въ домъ.

Графъ Рейзингамъ молча выслушалъ ихъ и нѣкоторое время стоялъ въ задумчивости. Потомъ онъ помогъ Джоаннѣ подняться, не оказавъ, однако, той же любезности той, которая называла себя его племянницей.

— Сэръ Даніэль, — сказалъ онъ, — я вижу, что это очень запутанное дѣло, и, съ вашего позволенія, самъ займусь имъ. Итакъ, на можете быть спокойны: ваше дѣло въ надежныхъ рукахъ, правосудіе будетъ вамъ оказано; а пока ступайте домой и полечите свои раны. Теперь холодно, и я бы желалъ, чтобы холодъ не повредилъ вамъ.

Онъ сдѣлалъ знакъ рукой; слуги, слѣдившіе за каждымъ его движеніемъ, тотчасъ же передали приказаніе наружу; за дверьми церкви раздался рѣзкій звукъ трубы, и въ церковь вошли стрѣлки и солдаты, носившіе цвѣтъ и гербъ лорда Рейзингама; они окружили Дика и Лаулесса и увели ихъ изъ церкви.

V. Графъ Рейзингамъ.

Графъ Рейзингамъ, самое могущественное лицо въ Шорби, помѣщался, однако, очень скромно въ домѣ частнаго джентльмена на окраинѣ города. Только вооруженные люди у дверей и вѣстники, безпрестанно подъѣзжавшіе или отъѣзжавшіе, указывали на временное пребываніе здѣсь важнаго лорда.

День уже склонялся къ вечеру, когда дверь отворилась, и Дика повели наверхъ, въ теплый кабинетъ, гдѣ графъ Рейзингамъ въ задумчивости сидѣлъ передъ каминомъ.

При входѣ плѣнника онъ поднялъ на него глаза.

— Сэръ, — сказалъ онъ, — я зналъ вашего отца; онъ былъ благородный человѣкъ, и это склоняетъ меня въ снисходительности. Но не могу скрытъ отъ васъ, что на васъ тяготѣютъ тяжкія обвиненія. Вы соединились съ разбойниками и ворами; доказано, что вы нарушили королевскій миръ; вы заподозрѣны въ похищеніи корабля; васъ нашли переодѣтымъ въ домѣ вашего врага; въ тотъ же вечеръ убитъ человѣкъ…

— Съ вашего дозволенія, милордъ, — перебилъ Дикъ, — я разомъ признаюсь въ своей винѣ. Я убилъ этого Роттера; въ доказательство вотъ письмо, которое я нашелъ въ его сумкѣ.

Лордъ Рейзингамъ взялъ письмо и прочелъ его дважды.

— Вы прочли его? — спросилъ онъ.

— Прочелъ, — отвѣтилъ Дикъ.

— Вы за Іорка или Ланкастера? — спросилъ графъ.

— Милордъ, недавно меня спрашивали объ этомъ, и я не зналъ, что отвѣтить, — сказалъ Дикъ, — но, разъ отвѣтивъ, не хочу измѣнять. Милордъ, я за Іорка.

Графъ одобрительно кивнулъ годовой.

— Честный отвѣтъ, — сказалъ онъ. — Но зачѣмъ же въ такомъ случаѣ вы передали мнѣ это письмо?

— Развѣ измѣнникъ можетъ принадлежать къ какой-нибудь партіи? — воскликнулъ Дикъ.

— Пожалуй, вы правы, молодой джентльменъ, — отвѣчалъ графъ. — Я вижу, что въ васъ больше молодости, чѣмъ хитрости; и если бы сэръ Даніэль не быль значительное лицо въ нашей партіи, я принялъ бы васъ подъ свое покровительство. Я разузнавалъ объ этомъ дѣлѣ, и, повидимому, вы дѣйствительно обижены, что, конечно, извиняетъ васъ. Но видите ли, сэръ, я прежде всего предводитель партіи, защищающей дѣло королевы; и хотя по натурѣ я, какъ мнѣ кажется, справедливый человѣкъ и склоненъ въ излишнему милосердію, однако я долженъ согласовать свои поступки съ интересами моей партіи, а потерять сэра Даніэля ужъ вовсе не въ ея интересахъ.

— Милордъ, — возразилъ Дикъ, — можетъ быть, я слишкомъ смѣлъ… можете ли вы разсчитывать на вѣрность сэра Даніэля? Вѣдь онъ то-и-дѣло переходилъ отъ одной партіи въ другой.

— Да, но это общее явленіе въ Англіи. Что вы съ этимъ сдѣлаете? — отвѣчалъ графъ. — А вы все-таки несправедливы къ этому рыцарю; въ концѣ концовъ онъ остается вѣренъ Ланкастерамъ. Даже въ нашихъ послѣднихъ бѣдствіяхъ онъ стоялъ твердо.

— Не угодно ли вамъ, въ такомъ случаѣ, — сказалъ Дикъ, — взглянуть на это письмо; можетъ быть оно измѣнитъ ваше мнѣніе о немъ, — и онъ подалъ графу письмо сэра Даніеля къ лорду Уэнслейделю.

Письмо произвело сильное дѣйствіе; графъ сразу сталъ мраченъ, и рука его машинально схватилась за кинжалъ.

— Вы читали и это письмо? — спросилъ онъ.

— И это, — отвѣчалъ Дикъ. — Онъ предлагаетъ лорду Уэнслейделю ваше собственное имѣніе.

— Да, мое имѣніе! — отвѣтилъ графъ. — Я вамъ очень обязавъ за это письмо. Оно раскрыло мнѣ глаза. Вашъ слуга, мастеръ Шельтонъ; я не буду неблагодаренъ, и для начала, виновны вы или нѣтъ, честный человѣкъ или плутъ, я возвращаю вамъ свободу. Ступайте съ Богомъ! Но я думаю, съ моей стороны будетъ справедливо задержать и повѣсить вашего человѣка, Лаулесса. Преступленіе слишкомъ громко и требуетъ какого-нибудь возмездія.

— Милордъ, я прежде всего прошу васъ пощадить и его, — сказалъ Дикъ.

— Онъ старый, уже осужденный мошенникъ, воръ и бродяга, мастеръ Шельтонъ, — сказалъ графъ. — Висѣлица дожидается это уже двадцать лѣтъ. За то или за другое, днемъ раньше, днемъ позже — не все ли равно?

— Милордъ, онъ забрался въ церковь изъ любви ко мнѣ, и покинуть его было бы жестоко и неблагодарно съ моей стороны.

— Мастеръ Шельтонъ, вы слишкомъ требовательны, — сурово сталъ графъ. — Ну, да чтобы совсѣмъ раздѣлаться съ вами, я исполню вашу просьбу. Ступайте; но будьте осторожны и поскорѣе выбирайтесь изъ Шорби. Потому что этотъ сэръ Даніель — чортъ бы его побралъ! — сильно жаждетъ вашей крови.

— Благодарю васъ, милордъ, и надѣюсь отслужить вамъ на дѣлѣ, — сказалъ Дикъ выходя изъ комнаты.

VI.
Опять Арбластеръ.

Вечеръ почти уже наступилъ, когда Дикъ и Лаулессь прокрались черезъ заднюю дверь изъ дома лорда Рейзингама.

Около садовой стѣны они остановились и, спрятавшись подъ ея прикрытіемъ, стали совѣтоваться насчетъ дороги. Положеніе было крайне опасное. Еслибы кто-нибудь изъ людей сэра Даніэля замѣтилъ ихъ и поднялъ тревогу, ихъ неминуемо зарѣзали бы. И кромѣ опасности, которую представлялъ самый городъ, они рисковали наткнуться на патрули, выбравшись за его черту.

Недалеко отъ того мѣста, гдѣ они сидѣли, виднѣлась вѣтряная мельница, а рядомъ съ нею — большая рига съ открытыми дверями.

— Что если мы спрячемся тамъ, пока стемнѣетъ? — предложилъ Дикъ.

Такъ какъ Лаулессь не могъ посовѣтовать ничего лучшаго, то это предложеніе было немедленно приведено въ исполненіе; они быстро добѣжали до риги и спрятались въ соломѣ. Ночь приближалась, и, наконецъ, луна посеребрила снѣгъ. Теперь, или никогда, предстояло имъ добраться незамѣченными до безопаснаго мѣста и перемѣнить монашескіе костюмы. Идти было лучше по окраинамъ, чѣмъ рисковать выйти на людную площадь, гдѣ имъ неминуемо грозила опасность быть замѣченными и убитыми.

Путь былъ длиненъ. Они пробрались по набережной, теперь опустѣвшей и темной, и стали огибать гавань. При лунномъ свѣтѣ замѣтили они, что многія суда снялись съ якоря и, пользуясь хорошей погодой, отходили подальше; вслѣдствіе этого пивныя лавки на набережной были свободны отъ посѣтителей (хотя и освѣщены вопреки закону о нарушеніи огня).

Торопливо, почти бѣгомъ, пробирались они среди лабиринта морскихъ принадлежностей, разбросанныхъ въ гавани, и уже сдѣлали болѣе полдороги, когда дверь одной изъ пивныхъ, мимо которой они проходили, отворилась, и снопъ свѣта упалъ на бѣглецовъ.

Они тотчасъ остановились и сдѣлали видъ, что заняты какимъ-то разговоромъ.

Трое людей, одинъ за другимъ, вышли изъ пивной, затворивъ за собою дверь. Всѣ трое нетвердо держались на ногахъ, какъ будто провели день въ пьянствѣ и теперь стояли въ нерѣшительности, не зная, что дѣлать дальше. Самый высокій изъ нихъ говорилъ громкимъ, плачевнымъ голосомъ:

— Семь бочекъ лучшаго гасконскаго, какое когда-нибудь откупоривалъ кабатчикъ, — говорилъ онъ, — лучшая лодка во всемъ Дартмутѣ, позолоченная Дѣва Марія, четырнадцать фунтовъ золотой монетой…

— Я тоже много потерялъ, — перебилъ другой. — Я потерялъ мое добро, другъ Арбластеръ. У меня украли пять шиллинговъ и кожаную сумку…

Сердце Дика сжалось при этихъ словахъ. До сихъ поръ онъ вовсе не думалъ о бѣдномъ шкиперѣ, разорившемся вслѣдствіе потери «Доброй Надежды»: такъ беззаботны были въ тѣ времена люди, которымъ случалось ограбить низшихъ. Но этотъ неожиданный разсказъ напомнилъ ему о предпріятіи, такъ самоувѣренно начатомъ и такъ печально окончившемся. Оба, онъ и Лаулессъ, отвернулись, чтобы не быть узнанными.

Собака шкипера спаслась отъ кораблекрушенія и нашла дорогу въ Шорби. Теперь она была у ногъ Арбластера, и внезапно, настороживъ уши и обнюхивая воздухъ, съ страшнымъ лаемъ бросилась на псевдо-монаховъ.

Ея хозяинъ, пошатываясь, побрелъ за нею.

— Эй, товарищи! — крикнулъ онъ. — Не найдется ли у васъ пенни для бѣднаго стараго шкипера, начисто разореннаго пиратами? Передъ вами человѣкъ, который могъ бы напоить васъ обоихъ въ четвергъ утромъ, а теперь въ субботу вечеромъ долженъ выпрашивать кружку пива. Спросите моего матроса Тома, если мнѣ не вѣрите. Семь бочекъ славнаго гасконскаго вина, ялбетъ, который принадлежалъ мнѣ, а раньше моему отцу, Богородица изъ явора, позолоченная, и четырнадцать фунтовъ золотомъ и серебромъ! А! что вы скажете? Что скажете человѣку, который бивалъ французовъ? — да! я перерѣзалъ на морѣ больше французовъ, чѣмъ любой морякъ изъ Дартмута. Ну, что-жъ! дадите пенни?

Ни Дикъ, ни Лаулессъ ничего не отвѣчали, опасаясь быть узнанными по голосу, и стояли такъ же безпомощно, какъ корабль на мели, не зная, что предпринять.

— Нѣмые вы, что-ли, ребята? — спросилъ шкиперъ. — Братцы, прибавилъ онъ, икая: — это нѣмые. Я ихъ не люблю.

Въ это время матросъ Томъ, обладавшій большой физической силой, казалось, возъимѣлъ какія-то подозрѣнія насчетъ этихъ двухъ безмолвныхъ фигуръ и, будучи трезвѣе, чѣмъ его капитанъ, внезапно подошелъ къ нимъ, схватилъ Лаулесса за плечо и спросилъ его съ ругательствомъ, почему онъ ничего не отвѣчаетъ. Думая, что все пропало, бродяга отвѣтилъ ему ударомъ, отъ котораго тотъ растянулся на снѣгу, и бросился бѣжать, приглашая Дика слѣдовать за собою.

Но прежде чѣмъ Дикъ успѣлъ тронуться съ мѣста, Арбластеръ схватилъ его, а Томъ поймалъ его ногу, тогда какъ третій человѣкъ поднялъ ножъ надъ его головою.

Не столько опасность и угроза смущали молодого Шельтона, сколько унизительное сознаніе, что, увернувшись отъ сэра Даніэля, добившись свободы отъ лорда Рейзингама, онъ попался теперь въ руки старыхъ пьяницъ матросовъ; къ тому же совѣсть громко говорила ему теперь, когда это уже было поздно, что онъ дѣйствительно виновенъ, дѣйствительно неоплатный должникъ человѣка, судно котораго онъ укралъ и погубилъ.

— Стащимъ его въ пивную, — сказалъ Арбластеру — а тамъ посмотримъ, кто это такой.

— Да, да, — подтвердилъ Томъ, — но сначала пошаримъ въ его карманахъ.

Но хотя они обыскали его съ ногъ до головы, на немъ не нашлось ни одного пенни, ничего, кромѣ кольца съ печатью лорда Фоксгема, которое они стащили съ его пальца.

— Повернемъ его на свѣтъ, — сказалъ шкиперъ и схватилъ Дика за подбородокъ, грубо повернувъ его голову. — Пресвятая Дѣва! — воскликнулъ онъ: — это пиратъ!

— О! — крикнулъ Дикъ.

— Клянусь бордосской Богоматерью, онъ самый! — отвѣчалъ Арбластеръ. — А, морской воръ, попался! Гдѣ мой корабль? Гдѣ мое вино? Что! теперь ты въ моихъ рукахъ! Томъ, дай-ка мнѣ веревку, я свяжу этого мошенника по рукамъ и по ногамъ, — да, чортъ побери! свяжу и задамъ ему трепку!

Говоря это, онъ съ ловкостью моряка связалъ Дика, опутавъ его руки и ноги веревкой.

Послѣ этого молодой человѣкъ оказался безпомощнымъ, какъ мертвый. Шкиперъ приподнялъ его и громко засмѣялся. Потомъ закатилъ ему оглушительную затрещину, повернулъ его спиной къ себѣ и принялся колотить изъ всѣхъ силъ. Бѣшенство кипѣло въ груди Дика; онъ думалъ, что задохнется отъ злобы; но когда морякъ, утомленный своимъ жестокимъ занятіемъ, оставилъ его и сталъ совѣтоваться съ товарищами, онъ тотчасъ овладѣлъ собой и началъ придумывать способъ выйти изъ этого унизительнаго и рокового положенія.

Пока матросы разсуждали, что съ нимъ дѣлать, онъ успѣлъ смирить свою злобу и обратился къ нимъ почти спокойнымъ голосомъ.

— Ребята, развѣ вы окончательно сошли съ ума? Небо посылаетъ вамъ случай сдѣлаться богаче любого моряка, нажить такія деньги, которыхъ не доставятъ вамъ двадцать поѣздокъ по морю — а вы? что вы дѣлаете? бьете меня! Это достойно разозлившагося ребенка. Но для стараго моряка, который не боится ни огня, ни воды, и хочетъ нажить денегъ, это глупо.

— Хорошо, хорошо, — сказалъ Томъ. — Теперь, когда тебя связали, ты хочешь обморочить насъ.

— Обморочить васъ! — повторилъ Дикъ. — Да! если вы дураки, это легко сдѣлать. Но если вы ловкіе ребята, а вы мнѣ кажетесь такими, то легко можете сами понять, въ чемъ ваша выгода. Когда я захватилъ вашъ корабль, насъ было много, и ни были хорошо одѣты и вооружены. Подумайте сами, кто могъ собрать такой отрядъ? Разумѣется, тотъ, кто добылъ много денегъ. И если онъ, уже разбогатѣвъ, продолжаетъ гоняться за добычей, несмотря ни на какія бури, — подумайте — не значитъ ли это, что гдѣ-нибудь спрятано сокровище?

— Что онъ болтаетъ? — сказалъ одинъ изъ слушателей.

— Вотъ что, — продолжалъ Дикъ: — если вы потеряли старую лодку и нѣсколько бочекъ прокисшаго вина, забудьте объ этихъ пустякахъ, а лучше возьмитесь за предпріятіе, которое въ одинъ день можетъ обогатить васъ. Но сначала подымите меня, потому что мнѣ холодно и больно и ротъ мой полонъ снѣгу, а потомъ пойдемте куда-нибудь потолковать за кружкой пива.

— Онъ хочетъ надутъ насъ, — недовѣрчиво сказалъ Томъ.

— Надуть! надуть! — воскликнулъ третій. — Желалъ бы я видѣть человѣка, который бы меня надулъ. Это былъ бы дѣйствительно надуватель! Нѣтъ, я не вчера родился. Я съумѣю поймать быка за рога, а по моему, другъ Арбластеръ, въ словахъ этого молодца есть смыслъ. Право, намъ лучше выслушать его. Скажите сами, не лучше ли будетъ, если мы его выслушаемъ?

— Я бы не прочь потолковать за кружкой добраго вина, мастеръ Пирретъ, — возразилъ Арбластеръ. — Что скажешь, Томъ? Но его карманы пусты.

— Я заплачу, — сказалъ Пирретъ, — я заплачу. Мнѣ хочется разузнать, въ чемъ дѣло, и сдается, что тутъ пахнетъ наживой.

— Ну, если вы опять начнете пить, все пропало! — воскликнулъ Томъ.

— Другъ Арбластеръ, вы слишкомъ много позволяете вашему матросу, — сказалъ мастеръ Пирретъ. — Неужели вами будетъ командовать матросъ? Фи! фи!

— Смирно! — крикнулъ Арбластеръ, обращаясь къ Тому. — Слушать команду! Недоставало только, чтобы матросъ вздумалъ, поправлять шкипера!

— Ну, такъ пойдемте! — отвѣчалъ Томъ: — я умываю руки.

— Поставьте же его на ноги! — приказалъ мастеръ Пирретъ. — Я знаю мѣстечко, гдѣ намъ будетъ удобно пить и разговаривать.

— Если я самъ долженъ идти, друзья мои, — сказалъ Дикъ, когда его поставили на ноги, — вы должны развязать мнѣ ноги.

— Это правда, — засмѣялся Пирретъ. — Конечно, онъ не можетъ идти связаннымъ. Разрѣжьте веревку, пріятель.

Даже Арбластеръ задумался при этомъ предложеніи; но такъ какъ его товарищъ продолжалъ настаивать, а Дикъ съумѣлъ сохранить выраженіе полнѣйшаго равнодушія и только пожималъ плечами, видя ихъ нерѣшительность, — шкиперъ кончилъ тѣмъ, что согласился и перерѣзалъ веревки, спутывавшія ноги Дика. Благодаря этому, Дикъ не только могъ ходить, но и остальныя путы его ослабли, а одна рука настолько освободилась, что онъ могъ двигать ею и надѣялся, съ теченіемъ времени, освободить ее совершенно. Всѣмъ этимъ онъ былъ обязанъ добродушію и простотѣ мастера Пиррета.

Этотъ достойный человѣкъ двинулся теперь во главѣ компаніи и привелъ ихъ въ ту же самую пивную, гдѣ Лаулессь засталъ Арбластера въ день шторма. Теперь она была пуста; въ каминѣ оставалась только куча тлѣющей золы, распространявшей сильный жаръ, и когда они усѣлись и хозяинъ поставилъ передъ ними стопу пива, приправленнаго пряностями, Пирретъ и Арбластеръ вытянули ноги и облокотились, какъ люди, собирающіеся пріятно провести время.

Столъ, за которымъ они сидѣли, состоялъ изъ тяжелой четырехъ-угольной доски, подпертой двумя брусьями, и каждый изъ странныхъ собесѣдниковъ занялъ одну сторону: Пирретъ усѣлся, противъ Арбластера, Дикъ насупротивъ матроса.

— Теперь, молодой человѣкъ, — сказалъ Пирретъ, — приступайте въ вашему разсказу. Повидимому, вы дѣйствительно обидѣли нашего пріятеля Арбластера, но что изъ этого? Вознаградите его, дайте ему случай разбогатѣть, и я ручаюсь, что онъ забудетъ обиду.

До сихъ поръ Дикъ говорилъ на-удачу, но теперь предстояло выдумать какую-нибудь удивительную исторію, подъ надзоромъ шести глазъ, и если, возможно, опять завладѣть всемогущимъ перстнемъ. Необходимо было какъ можно долѣе протянуть время. Чѣмъ дольше они останутся за столомъ, тѣмъ сильнѣе напьются его сторожа и тѣмъ легче будетъ вырваться изъ плѣна.

Дикъ былъ не мастеръ сочинять и по-просту разсказалъ исторію Али-Баба, замѣнивъ Востокъ тэнстолльскимъ лѣсомъ и Шорби, и скорѣе преувеличивъ, чѣмъ уменьшивъ количество сокровищъ, спрятанныхъ въ пещерѣ. Исторія эта очень недурна и имѣетъ лишь одинъ недостатокъ — тотъ, что она выдумана; но три грубые моряка слышали ее въ первый разъ, и потому выпучили глаза на разсказчика и разинули рты, какъ рыба на удочкѣ.

Скоро вторая стопа пива послѣдовала за первой, а за ней третья.

Послѣ этого состояніе собесѣдниковъ было почти печально:

Арбластеръ, на три четверти пьяный и на половину заснувшій, полулежалъ на своемъ стулѣ. Даже Томъ былъ восхищенъ разсказомъ, и его недовѣрчивость уменьшилась соотвѣтственно этому. Между тѣмъ Дикъ мало-по-малу освободилъ свою правую руку отъ путъ и теперь былъ готовъ на все.

— Итакъ, — сказалъ Пирретъ, — вы одинъ изъ нихъ?

— Это сдѣлалось помимо моей воли, — отвѣтилъ Дикъ: — но еслибы я могъ добыть одинъ два мѣшка золота, я былъ бы сумасшедшимъ, оставаясь дольше жить въ грязной пещерѣ и подвергаясь выстрѣламъ и ударамъ, какъ солдатъ. Насъ здѣсь четверо — хорошо! Пойдемте же въ лѣсъ завтра утромъ, прежде чѣмъ встанетъ солнце. Еслибы мы могли захватить съ собой осла, тѣмъ лучше; если же нѣтъ, у насъ есть четыре крѣпкихъ спины, и я ручаюсь, что мы вернемся домой съ большимъ грузомъ.

Пирретъ облизнулся.

— А это магическое слово, — сказалъ онъ, — которое откроетъ намъ пещеру? скажите-ка его, другъ.

— Оно извѣстно только тремъ начальникамъ, — отвѣчалъ Дикъ, — но на наше счастье мнѣ именно сегодня вечеромъ удалось открыть волшебство, посредствомъ котораго можно узнать его.

— Волшебство! — сказалъ Арбластеръ, полу просыпаясь и взглянувъ на Дика однимъ глазомъ. — Убирайся! не нужно волшебства. Я хорошій христіанинъ. Спроси Тома, кого хочешь.

— Нѣтъ, это только бѣлая магія, — сказалъ Дикъ. — Тутъ не нужно имѣть дѣло съ дьяволомъ; все основано на силѣ чиселъ, травъ и планетъ.

— Да, да, — подхватилъ Пирретъ, — это только бѣлая магія, другъ. Тутъ нѣтъ грѣха, могу васъ увѣрить. Но продолжайте… Въ чемъ состоятъ это волшебство?

— Я сейчасъ покажу вамъ, — отвѣтилъ Дикъ. —При васъ кольцо, которое вы сняли съ моего пальца? Хорошо. Теперь положите его на столъ и подвиньте концами пальцевъ на длину руки. Такъ, такъ! Вотъ въ чемъ волшебство.

Бросивъ искоса взглядъ, Дикъ убѣдился, что дорога въ двери свободна. Онъ прочелъ про себя молитву, затѣмъ разомъ высвободилъ руку, схватилъ кольцо и опрокинулъ столъ на матроса Тома. Тотъ покатился на полъ, увлекаемый тяжестью, и прежде чѣмъ Арбластеръ успѣлъ понять что-нибудь, а Пирретъ собрался съ мыслями, Дикъ исчезъ за дверьми.

Луна поднялась уже высоко; благодаря яркой бѣлизнѣ снѣга, было свѣтло почти какъ днемъ. Фигура Шельтона, бѣгущаго въ монашескомъ платьѣ, могла быть замѣчена издали.

Томъ и Пирретъ съ крикомъ бросились за нимъ, изъ каждой пивной присоединялись къ нимъ другіе, и скоро цѣлая толпа матросовъ преслѣдовала бѣгущаго. Но моряки и въ пятнадцатомъ столѣтіи были плохими бѣгунами; при томъ же Дикъ успѣлъ опередить своихъ преслѣдователей и воспользовался этой выгодой. Наконецъ, добѣжавъ до узкаго переулка, онъ спрятался въ немъ и осмотрѣлся.

Почти всѣ матросы Шорби бѣжали, выдѣляясь черными группами на бѣломъ коврѣ снѣга; каждый кричалъ и вопилъ, каждый жестикулировалъ обѣими руками; случалось, что иной падалъ, и затѣмъ десятокъ другихъ летѣли споткнувшись о него.

Гвалтъ, который они подняли, былъ частью забавенъ, часто страшенъ для Дика. Догнать его они не могли: ни одинъ матросъ, конечно, не могъ поспорить съ нимъ въ быстротѣ бѣга. Но этотъ шумъ могъ разбудить все населеніе Шорби, привлечь вниманіе стражи, и такимъ образомъ впереди грозила опасность. Въ виду этого онъ предпочелъ спрятаться въ воротахъ, въ темпомъ уголку, и пропуститъ мимо преслѣдователей, которые бѣжали, крича и махая руками, красные отъ напряженія и осыпанные снѣгомъ.

Когда черезъ часъ послѣдній матросъ вернулся, спотыкаясь, въ гавань, въ свою любимую таверну, врядъ ли кто-нибудь изъ преслѣдовавшихъ зналъ, за кѣмъ онъ гнался. На слѣдующее утро по этому поводу распространилось много удивительныхъ исторій, и немного спустя легенда о ночномъ визитѣ дьявола повторялась всѣми мальчишками Шорби.

Но возвращеніе послѣдняго матроса еще не освободило Шельтона изъ его убѣжища.

Много времени спустя патрули еще разъѣзжали по городу, и появлялись нарочные отъ того или другого изъ важныхъ лордовъ, сонъ которыхъ былъ такъ неожиданно нарушенъ.

Поздно ночью Дикъ выбрался изъ своего убѣжища и добрался цѣлый и невредимый, но изнемогая отъ холода и побоевъ, до одной деревни. Тутъ, согласно закону, огонь и свѣчи были потушены, но Дикъ пробрался въ темнотѣ въ холодную залу, нашелъ одѣяло и, закутавшись въ него, растянулся рядомъ съ однимъ изъ спавшихъ и скоро заснулъ.

КНИГА ПЯТАЯ. Горбунъ.

I. Звонкая труба.

Рано утромъ, еще до разсвѣта, Дикъ проснулся, перемѣнилъ одежду, вооружился, какъ прилично джентльмену и отправился въ лѣсъ въ пещерѣ Лаулесса. Тамъ онъ оставилъ бумаги лорда Фоксгема, и для того, чтобы достать ихъ во-время и вернуться для встрѣчи съ молодымъ герцогомъ Глостеромъ, къ которому онъ рѣшилъ присоединиться, нужно было встать очень рано и идти какъ можно скорѣе.

Морозъ былъ очень силенъ; сухой и рѣзкій воздухъ сильно пощипывалъ уши. Луна уже зашла, но много звѣздъ свѣтило, и снѣгъ блестѣлъ. Не нужно было фонаря, чтобы идти, а холодъ отбивать охоту отдохнуть.

Дикъ прошелъ большую часть равнины между Шорби и лѣсомъ и достигъ подошвы небольшого холма въ нѣсколькихъ сотняхъ ярдовъ ниже креста Св. Невѣсты, когда въ тишинѣ наступавшаго утра услышалъ звукъ трубы, такой рѣзкій, сильный и пронзительный, какого ему никогда еще не приходилось слышать. Труба прозвучала разъ, другой; затѣмъ послышался звонъ оружія.

Молодой Шельтонъ навострилъ уши и, вынувъ мечъ, побѣжалъ за холмъ.

На дорогѣ около креста происходила отчаянная свалка. Семь или восемь человѣкъ нападали на одного, но этотъ одинъ былъ такъ ловокъ и проворенъ, такъ искусно увертывался отъ своихъ противниковъ, такъ быстро бѣгалъ и прыгалъ по снѣгу, что прежде чѣмъ Дикъ успѣлъ добѣжать до нихъ, онъ уже убилъ одного и ранилъ другого.

Тѣмъ не менѣе онъ только чудомъ могъ защищаться; малѣйшая неосторожность, ошибка или неловкій шагъ грозили ему неминуемою гибелью.

— Держитесь, сэръ! Вотъ помощь! — крикнулъ Дикъ, и, забывая, что былъ одинъ, бросился на нападавшихъ.

То были тоже стойкіе молодцы и нисколько не смутились неожиданнымъ нападеніемъ, но яростно бросились на Дика. Четверо оказались противъ одного; мечи засверкали въ утреннемъ свѣтѣ; посыпались искры; одинъ изъ нападавшихъ упалъ, — въ пылу сраженія Дикъ не замѣтилъ, почему; но и самъ онъ получилъ ударъ въ голову, и хотя желѣзный шлемъ спасъ его отъ гибели, однако онъ упалъ на колѣни почти оглушенный.

Между тѣмъ тотъ, кого онъ хотѣлъ выручить изъ бѣды, отбѣжалъ въ сторону и вторично протрубилъ, еще громче и рѣзче, чѣмъ раньше, въ ту же трубу, которую слышалъ Дикъ. Послѣ этого онъ тотчасъ очутился подлѣ Дика и снова кинулся въ бой, бѣгая, прыгая, увертываясь, припадая на колѣно, защищаясь разомъ мечомъ и кинжаломъ, съ тѣмъ же неукротимымъ мужествомъ и безумной энергіей и ловкостью.

Пронзительные звуки трубы были, наконецъ, услышаны. Послышалось хрустѣнье снѣга, и — въ добрую минуту для Дика, который уже видѣлъ лезвее меча, направленнаго ему въ горло, — съ обѣихъ сторонъ изъ лѣсу появилась толпа всадниковъ, одѣтыхъ въ латы, съ опущенными наличниками, съ обнаженными мечами или копьями на-перевѣсъ; за каждымъ сидѣло по стрѣлку или пажу, которые тотчасъ соскочили съ лошадей и, такимъ образомъ, удвоили силу отряда.

Нападающіе, видя себя окруженными, побросали мечи, не говоря ни слова.

— Схватите этихъ молодцовъ! — сказалъ боецъ, и когда его приказаніе было исполнено, онъ повернулся къ Дику и взглянулъ ему въ лицо.

Дикъ отвѣчалъ ему тѣмъ же и былъ удивленъ, увидѣвъ въ томъ, кто проявилъ такую силу, ловкость и энергію, юношу не старше чѣмъ онъ самъ — горбатаго, съ однимъ плечомъ выше другого, съ блѣднымъ истомленнымъ и безобразнымъ лицомъ. Впрочемъ глаза глядѣли ясно и смѣло.

— Сэръ, — сказалъ этотъ юноша, — вы явились во-время для меня.

— Милордъ, — отвѣчалъ Дикъ, смутно угадывая, что имѣетъ дѣло съ важной особой, — вы такой удивительный боецъ, что, вѣроятно, справились бы съ ними и безъ моей помощи. Во всякомъ случаѣ для меня большое счастье, что ваши люди подоспѣли во-время.

— Какъ вы узнали, это я такой? — спросилъ незнакомецъ.

— Даже и теперь, милордъ, — отвѣчалъ Дикъ, — я не знаю, съ кѣмъ я говорю.

— Да? — спросилъ тотъ. — Однако же вы бросились въ неравный бой ради меня.

— Я видѣлъ, что одинъ человѣкъ бьется противъ многихъ, — возразилъ Дикъ, — и считалъ себя безчестнымъ, еслибы не помогъ ему.

Странная улыбка мелькнула на губахъ молодого нобльмена.

— Смѣлыя слова! Но перейдемъ къ болѣе существенному: вы за Іорка или Ланкастера?

— Милордъ, не стану скрывать: я за Іорка, — отвѣтилъ Дикъ.

— Клянусь мессой, — сказалъ его собесѣдникъ, — тѣмъ лучше для васъ! — и обратился къ своимъ людямъ.

— Пора покончить, — продолжалъ онъ тѣмъ же насмѣшливымъ и жесткимъ тономъ, — пора покончить съ этими храбрыми джентльменами. Повѣсить ихъ!

Изъ нападавшихъ осталось въ живыхъ только пятеро. Стрѣлки схватили ихъ за руки и потащили въ опушкѣ лѣса; каждый былъ поставленъ подъ деревомъ; затѣмъ каждому надѣли петлю, стрѣлокъ взялъ другой конецъ веревки, взобрался на дерево, и черезъ минуту всѣ пятеро уже висѣли, причемъ ни одного слова не было произнесено ни съ той, ни съ другой стороны.

— Теперь, — крикнулъ горбатый предводитель, — возвращайтесь на мѣста, и когда я еще буду трубить, слушайте внимательнѣе.

— Милордъ герцогъ, — сказалъ одинъ изъ воиновъ, — прошу васъ, не рискуйте больше, оставаясь одинъ. Возьмите съ собой хоть горсть солдатъ.

— Любезный, — сказалъ герцогъ, — я не бранилъ васъ за медленность, такъ не лѣзьте и вы ко мнѣ съ совѣтами. Я надѣюсь на силу своей руки, хотя я горбатъ. Вы опоздали, когда звучала труба, а теперь слишкомъ торопитесь съ совѣтами. Но это всегда такъ: плохой воинъ — бойкій болтунъ. Постарайтесь, чтобъ было наоборотъ.

И жестомъ, не лишеннымъ грознаго величія, онъ отпустилъ отрядъ.

Пѣхотинцы опять взобрались на коней позади всадниковъ, и весь отрадъ медленно тронулся и исчезъ въ различныхъ направленіяхъ въ глубинѣ лѣса.

День между тѣмъ наступалъ и звѣзды стали гаснуть. Блѣдный утренній свѣтъ заигралъ на лицахъ молодыхъ людей, которые теперь снова обратились другъ къ другу.

— Вы видѣли, какъ я мщу, — сказалъ герцогъ.

— Милордъ, — возразилъ Дикъ, — вѣрно ли я угадываю? Вы герцогъ Глостеръ?

— Я Ричардъ Глостеръ, — отвѣчалъ юноша. — А ваше имя?

Дикъ назвалъ себя и представилъ печать лорда Фоксгема, которую герцогъ тотчасъ же узналъ.

— Вы рано явились, — сказалъ онъ, — но это хорошо. Вы похожи на меня; я былъ уже здѣсь на стражѣ за два часа до разсвѣта. Но это мое первое вооруженное предпріятіе; отъ него зависитъ моя судьба и моя слава, мастеръ Шельтонъ. Тамъ расположились мои враги, подъ начальствомъ двухъ старыхъ, опытныхъ капитановъ — Рейзингама и Брэкли. Силы у нихъ достаточны, я думаю, но отступленіе закрыто для нихъ съ двухъ сторонъ, такъ какъ они стоятъ между моремъ, гаванью и рѣкой. Не правда ли, Шельтонъ, мы можемъ захватить ихъ въ расплохъ?

— Увѣренъ въ этомъ, — воскликнулъ Дикъ.

— У васъ ли письма милорда Фоксгема? — спросилъ герцогъ. Дикъ объяснилъ, почему ихъ не было при немъ, и затѣмъ взялъ на себя смѣлость изложить все, что зналъ о положеніи враговъ.

— По моему мнѣнію, милордъ, — прибавилъ онъ, — если у васъ довольно людей, то слѣдуетъ нападать немедленно. Видите ли, съ наступленіемъ дня ночная стража снимается, а днемъ нѣтъ ни стражи, ни часовыхъ, только по временамъ патрули объѣзжаютъ предмѣстья. Итакъ, ночная стража уже сняла оружіе, остальные сидятъ за завтракомъ — самое лучшее время да нападенія.

— Сколько тамъ войска? — спросилъ Глостеръ.

— Около двухъ тысячъ.

— Со мною семьсотъ человѣкъ здѣсь въ лѣсу, — сказалъ герцогъ; — еще семьсотъ идутъ изъ Беттли и скоро будутъ здѣсь; за ними, и подальше, четыреста человѣкъ; да у милорда Фоксгема пятьсотъ на полдня пути отсюда, въ Голивудѣ. Дожидаться ли намъ, пока всѣ соберутся, или напасть однимъ?

— Милордъ, — сказалъ Дикъ, — повѣсивъ этихъ плутовъ, вы рѣшили вопросъ. Ихъ исчезновеніе будетъ замѣчено; ихъ станутъ искать, и подымется тревога. Стало быть, милордъ, если вы разсчитываете на выгоду неожиданнаго нападенія — намъ нельзя промедлить болѣе часа.

— Ваша правда, — замѣтилъ Ричардъ. — Ну, такъ не больше чѣмъ черезъ часъ вы будете въ дѣлѣ, добиваясь рыцарскихъ шпоръ. Пошлемъ одного гонца въ Голивудъ, съ печатью милорда Фоксгема; другого — поторопить моихъ отсталыхъ! Да, Шельтонъ, клянусь распятіемъ, это рѣшено.

Послѣ этого онъ еще разъ протрубилъ.

На этотъ разъ они не долго ждали. Въ минуту поляна вокругъ креста наполнилась людьми. Ричардъ Глостеръ посылалъ гонца за гонцомъ ускорить сборъ семисотъ человѣкъ, скрывавшихся въ лѣсу, и черезъ четверть часа уже могъ стать во главѣ отряда и двинуться въ Шорби.

Планъ его былъ простъ. Онъ хотѣлъ захватить кварталъ, расположенный направо отъ дороги, и укрѣпиться въ его улицахъ, пока не подойдетъ подкрѣпленіе.

Еслибы лордъ Рейзингамъ вздумалъ отступить, Ричардъ могъ бы напасть на него съ тыла; еслибы онъ предпочелъ укрѣпиться въ городѣ, то въ концѣ концовъ очутился бы въ ловушкѣ и былъ бы постепенно побѣжденъ численностью нападающихъ.

Угрожала только одна опасность — семьсотъ человѣкъ Глостера могли быть отражены и разбиты съ самаго начала, а во избѣжаніе этого необходимо было захватить враговъ въ-расплохъ.

Пѣхотинцы сѣли на лошадей позади всадниковъ, а Дикъ получилъ особенную честь сидѣть позади самого Глостера. Пока войска могли скрываться, они двигались медленно, но когда достигли послѣдняго ряда деревьевъ, остановились передохнуть и осмотрѣться.

Солнце уже взошло, окруженное желтоватымъ сіяніемъ, и подъ его лучами разстилался Шорби, груда домовъ и крышъ, и трубъ которыхъ выходили синіе клубы дыма.

Глостеръ обернулся къ Дику.

— Въ этомъ бѣдномъ мѣстечкѣ, — сказалъ онъ, — жители котораго готовятъ теперь себѣ завтракъ, вы завоюете рыцарскія шпоры, а я начну жизнь славы, или мы оба погибнемъ и останемся неизвѣстными. Мы два Ричарда. Ну, Ричардъ Шельтонъ, свѣтъ услышитъ о насъ обоихъ! Наши мечи будутъ звучатъ о шлемы нашихъ враговъ не громче, чѣмъ наши имена въ памяти народа.

Дикъ изумился этой жаждѣ славы, выраженной такимъ страстнымъ языкомъ и звучнымъ голосомъ, и спокойно отвѣчалъ, что онъ, съ своей стороны, обѣщаетъ исполнить свой долгъ и не сомнѣвается въ побѣдѣ, если каждый сдѣлаетъ свое.

Между тѣмъ лошади отдохнули; предводитель обнажилъ мечъ, отпустилъ поводья, и весь отрядъ помчался съ холма, черезъ равнину, покрытую снѣгомъ и отдѣлявшую ихъ отъ Шорби.

II.
Битва при Шорби.

Имъ приходилось проскакать не болѣе четверти мили. Но какъ только они выѣхали за послѣдній рядъ деревьевъ, то тотчасъ замѣтили людей, бѣжавшихъ съ крикомъ по снѣжной полянѣ. Въ ту же минуту въ городѣ поднялась тревога, и не успѣли они проѣхать полдороги, какъ раздался звонъ набата.

Молодой герцогъ стиснулъ губы. Онъ боялся застать враговъ готовыми, и зналъ, что если не успѣетъ въ время проникнуть въ городъ, то его небольшой отрядъ будетъ раздавленъ въ открытой равнинѣ.

Однако ланкастерцы еще далеко не были готовы. Все произошло, какъ предсказалъ Дикъ. Ночная стража уже сняла оружіе; прочіе еще оставались по своимъ квартирамъ, совершенно неготовые въ битвѣ, и во всемъ Шорби было, можетъ быть, не болѣе пятидесяти вооруженныхъ людей и осѣдланныхъ лошадей.

Звонъ набата, крики людей, бѣжавшихъ по улицамъ и стучавшихъ въ двери, заставили всѣхъ броситься въ оружію, и десятка два людей мигомъ присоединились къ этимъ пятидесяти. Такъ какъ суматоха происходила всюду, и неизвѣстно было, откуда идетъ тревога, то они бросились по улицамъ въ разныхъ направленіяхъ.

Вслѣдствіе этого Ричардъ Глостеръ, въѣзжая въ городъ, былъ встрѣченъ лишь ничтожною горстью враговъ, которую онъ смялъ однимъ натискомъ, какъ буря ладью.

Когда они проскакали еще сто шаговъ, Дикъ тронулъ герцога за руку, и тотъ остановилъ коня, протрубилъ условленный сигналъ и повернулъ направо. Весь отрядъ, какъ одинъ человѣкъ, послѣдовалъ за нимъ и промчался на ближайшую площадь. Только двадцать всадниковъ остановились у входа и повернули назадъ; пѣхотинцы, которыхъ они везли за собой, тотчасъ очутились на землѣ, и въ то время какъ одни натягивали луки, другіе бросились въ сосѣдніе дома.

Горсть ланкастерцевъ, преслѣдовавшая ихъ, удивленная этой внезапной остановкой и рѣшительнымъ видомъ остановившихся, послѣ минутнаго совѣщанія поскакала въ городъ за подкрѣпленіемъ.

Кварталъ, захваченный Ричардомъ, благодаря указаніямъ Дика, состоялъ изъ пяти узенькихъ улицъ, застроенныхъ бѣдными дохами, и занималъ небольшую возвышенность.

Пять улицъ были заняты небольшими отрядами; резервъ помѣстился въ центрѣ, внѣ выстрѣла, готовый устремиться на подкрѣпленіе всюду, гдѣ бы оно ни потребовалось.

Кварталъ былъ такъ бѣденъ, что въ немъ не жилъ никто изъ ланкастерскихъ лордовъ или ихъ арендаторовъ, и всѣ жители, при приближеніи непріятеля, оставили дома и съ воплемъ устремились по улицамъ.

Въ центрѣ, гдѣ сходились пять улицъ, стояла таверна, которую Ричардъ Глостеръ выбралъ своей главной квартирой на этотъ день.

Дику онъ поручилъ защиту одной изъ улицъ.

— Ступайте, — сказалъ онъ, — добывайте шпоры. Добывайте славу для меня: одинъ Ричардъ для другого. Говорю вамъ, если я поднимусь, подниметесь и вы — по той же лѣстницѣ. Ступайте же! — прибавилъ онъ, пожимая ему руку.

Но лишь только Шельтонъ отошелъ, онъ обратился къ малорослому, оборванному стрѣлку, стоявшему рядомъ.

— Ступай, Дёттонъ, и поскорѣе, — сказалъ онъ, — слѣдуй за этимъ молодымъ человѣкомъ. Если онъ окажется достойнымъ довѣрія, ты отвѣчаешь за его жизнь головой. Горе тебѣ, если ты возвратишься безъ него. Но если онъ измѣнить или ты усомнишься въ немъ — заколи его сзади.

Между тѣмъ Дикъ поспѣшилъ укрѣпить свою позицію. Улица, которую имъ приходилось защищать, была очень узка и съ обѣихъ сторонъ тѣсно вастроена домами; но, несмотря на тѣсноту и темноту, главная часть битвы должна была, по всей вѣроятности, происходить здѣсь, такъ какъ улица выходила на городскую площадь.

Площадь была полна бѣгущихъ горожанъ, но среди нихъ не было видно ни одного воина, готоваго къ аттакѣ, и Дикъ воспользовался этимъ временемъ для приготовленій къ оборонѣ.

Два крайнихъ дома стояли пустые, съ открытыми дверьми, въ томъ видѣ, какъ ихъ оставили жители; изъ нихъ поспѣшно вытащили мебель и устроили баррикаду поперекъ улицы. Подъ начальствомъ Дика находилось сто человѣкъ; большую часть изъ нихъ онъ помѣстилъ въ дома, откуда они могли стрѣлять въ окна. Остальные подъ его непосредственнымъ надзоромъ выстроились за баррикадой.

Между тѣмъ суматоха въ городѣ все еще продолжалась; звонъ колоколовъ, звуки трубъ, крики начальниковъ, вопли женщинъ, бряцанье оружія и стукъ копытъ — все это сливалось въ оглушительный гамъ. Мало-по-малу, однако, гамъ сталъ затихать, и вскорѣ ряды солдатъ и группы стрѣлковъ стали выстраиваться на площади въ боевомъ порядкѣ.

Значительная часть войска носила красный и синій цвѣта, и въ рыцарѣ, который распоряжался этимъ отрядомъ, Дикъ узналъ сэра Датэля Брэкли.

Наступила продолжительная пауза, затѣмъ почти одновременно прозвучали четыре трубы въ четырехъ кварталахъ города. Пятая отвѣчала съ площади; въ ту же минуту ряды двинулись, и туча стрѣлъ посыпалась на баррикаду и застучала о стѣны двухъ крайнихъ домовъ.

Аттака началась по общему сигналу, разомъ на всѣхъ пяти выходахъ квартала. Глостеръ былъ осажденъ со всѣхъ сторонъ, и Дикъ убѣдился, что для защиты своего поста ему всецѣло приходится положиться на свою сотню.

Семь залповъ слѣдовали одинъ за другимъ, и въ самокъ разгарѣ стрѣльбы Дикъ почувствовалъ, что это-то тронулъ его сзади за руку; онъ повернулся и увидѣлъ пажа, державшаго въ рукахъ кожаную куртку, усаженную блестящими стальными пластинками.

— Это отъ милорда Глостера, — сказалъ пажъ. — Онъ замѣтилъ, сэръ Ричардъ, что вы плохо вооружены.

Дикъ, обрадованный посылкой, слѣзъ съ коня и при помощи пажа надѣлъ панцырь. Онъ еще не кончилъ дѣла, какъ двѣ стрѣлы безсильно отскочили отъ металлическихъ пластинокъ, а третья ударила въ пажа, который палъ смертельно раненый.

Между тѣмъ все непріятельское войско медленно приближалось по площади и, наконецъ, подошло такъ близко, что Дикъ приказалъ отвѣчать на выстрѣлы. Немедленно изъ-за баррикады, изъ оконъ домовъ, посыпался градъ стрѣлъ, разнося смерть въ непріятельскихъ рядахъ. Но ланкастерцы, точно ожидавшіе этого сигнала, отвѣчали громкимъ крикомъ и бѣгомъ бросились на баррикаду. Всадники же все еще стояли въ отдаленіи, съ опущенными забралами.

Затѣмъ послѣдовала отчаянная и упорная борьба въ рукопашную. Нападающіе, держа мечъ въ одной рукѣ, другою старались разрушить баррикаду. Осажденные старались не допуститъ ихъ до этого и защищали укрѣпленіе какъ бѣшеные. Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ продолжался молчаливый бой, грудь съ грудью. Но разрушать всегда легче, и когда аттакующіе отступили, по данному сигналу, значительная часть баррикады была разрушена, а остальная грозила паденіемъ.

Теперь пѣхотинцы на площади разступились, а всадники, до сихъ поръ стоявшіе неподвижно, повернулись въ баррикадѣ, и длинная, закованная въ сталь, колонна, быстрая, какъ змѣя, помчалась на полуразрушенную баррикаду.

Изъ двухъ переднихъ всадниковъ одинъ упалъ вмѣстѣ съ лошадью и былъ растоптанъ другими. Другой, доскакавъ до баррикады, пронзилъ копьемъ стрѣлка, но тотчасъ же былъ сброшенъ съ лошади и лошадь его убита.

Тогда вся масса всадниковъ всею тяжестью обрушилась на баррикаду и смяла защитниковъ. Всадники перескакивая черезъ трупы товарищей и, тѣснимые сзади остальными, прорвались сквозь разстроенные ряды воиновъ Дика и помчались по улицѣ, какъ потокъ переливается и просачивается черезъ размытую плотину.

Но сраженіе еще не кончилось. По близости отъ первой баррикады, Дикъ и немногіе уцѣлѣвшіе отчаянно работали мечами и алебардами и успѣли выстроить вторую, болѣе высокую и болѣе дѣйствительную баррикаду изъ труповъ людей и лошадей, бившихся въ послѣдней агоніи.

Наткнувшись на это новое препятствіе, остатокъ кавалеріи отступилъ, и такъ какъ, при видѣ этого движенія, стрѣлы съ удвоенною быстротой посыпались изъ оконъ домовъ, отступленіе одну минуту едва не превратилось въ бѣгство.

Въ то же время тѣ, кто успѣлъ пробраться за баррикаду, были встрѣчены у таверны страшнымъ горбуномъ съ резервомъ іоркистовъ и въ безпорядкѣ бросились назадъ.

Но тутъ Дикъ и его товарищи обратились къ нимъ, изъ домовъ выбѣжали свѣжіе люди, залпъ стрѣлъ встрѣтилъ бѣгущихъ, въ то время какъ Глостеръ нападалъ на нихъ съ тылу; черезъ минуту ни одного живого ланкастерца не оставалось на улицѣ.

Глостеръ слѣзъ съ лошади и подошелъ къ баррикадѣ. Лицо его било блѣдно какъ полотно, но глаза горѣли и голосъ хрипѣлъ и прерывался вслѣдствіе возбужденія отъ битвы и побѣды. Онъ посмотрѣлъ на баррикаду, и при видѣ массы труповъ усмѣхнулся.

— Ричардъ Шельтонъ, — сказалъ онъ, — я доволенъ вами. Станьте на колѣни.

Ланкастерцы снова выдвинули стрѣлковъ, и стрѣлы градомъ сыпались на улицу; но герцогъ, не обращая на нихъ ни малѣйшаго вниманія, обнажилъ мечъ и посвятилъ Ричарда въ рыцари.

— А теперь, сэръ Ричардъ, — продолжалъ онъ, — если вы увидите лорда Рейзингама, немедленно извѣстите меня объ этомъ. Хотя бы у васъ оставался одинъ человѣкъ, пошлите его ко мнѣ. Я скорѣе рискну потерять постъ, чѣмъ упустить случай встрѣтиться съ нимъ. Замѣтьте всѣ, — продолжалъ онъ, возвышая голосъ: — если графъ Рейзингамъ умретъ не отъ моей руки, я буду считать побѣду за пораженіе.

— Милордъ, — сказалъ одинъ изъ присутствующихъ, — неужели ваша милость недостаточно подвергаете опасности свою драгоцѣнную жизнь? Къ чему мы остаемся здѣсь?

— Кэтсби, — возразилъ герцогъ, — битва сосредоточена здѣсь, а не въ другомъ мѣстѣ. Остальное только притворныя аттаки. Здѣсь мы должны побѣдить. Что же до опасности, то еслибы вы были безобразнымъ горбуномъ, и мальчишки смѣялись бы надъ вами на улицахъ, вы бы тоже не дорожили жизнью и отдали бы ее за часъ славы. Впрочемъ, пойдемте, осмотримъ другіе пункты. Сэръ Ричардъ будетъ охранять это мѣсто, гдѣ онъ стоитъ по щиколку въ крови. Мы можемъ положиться на него. Но помните, сэръ Ричардъ, что еще не все кончено. Худшее впереди. Будьте осторожны.

Онъ подошелъ въ Шельтону, глядя ему прямо въ глаза, и крѣпко пожалъ ему руку обѣими своими руками. Дикъ смутился передъ его взглядомъ. Болѣзненное возбужденіе, мужество, жестокость, которыя читались въ немъ, исполнили его страхомъ за будущее. Духъ молодого герцога очевидно приносилъ богатые плоды на войнѣ, но можно было опасаться, что и въ дни мира, среди друзей, этотъ духъ будетъ продолжать свою смертоносную работу.

III.
Битва при Шорби.

Оставшись одинъ, Дикъ осмотрѣлся. Стрѣльба изъ луковъ нѣсколько ослабѣла. Враги всюду отступали, большая часть площади опустѣла, и взорамъ представлялся снѣгъ, мѣстами превратившійся въ кровавое тѣсто или покрытый запекшеюся кровью, усѣянный стрѣлами, трупами людей и лошадей.

Осаждаемые также потерпѣли большой уронъ. На улицѣ, на развалинахъ баррикады валялись мертвые и умирающіе; изъ сотни людей осталось не болѣе семидесяти, способныхъ въ бою.

Между тѣмъ наступилъ уже день. Съ минуты на минуту можно было ожидать прибытія подкрѣпленій, и ланкастерцы, уже смущенные результатомъ отчаянной, но безуспѣшной аттаки, врядъ ли бы выдержали натискъ свѣжихъ силъ.

На стѣнѣ одного изъ домовъ находились солнечные часы, показывавшіе уже десять.

Дикъ обратился къ стрѣлку, стоявшему рядомъ и вертѣвшему въ рукахъ кинжалъ:

— Мы хорошо дрались, — сказалъ онъ, — и я увѣренъ, что они не рѣшатся на вторичную аттаку.

— Сэръ, — отвѣчалъ стрѣлокъ, — вы славно дрались за Іорка и еще лучше за самого себя. Никто еще не могъ въ такое короткое время пріобрѣсть расположеніе герцога. Довѣрить такой важный постъ человѣку, котораго онъ такъ мало знаетъ — это просто чудо. Но берегитесь, сэръ Ричардъ! Если вы будете разбиты, если вы отступите хоть на шагъ — топоръ или веревка покончатъ съ вами; а если вы вздумаете измѣнить, то, скажу прямо, мнѣ поручено заколоть васъ сзади.

Дикъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на стрѣлка.

— Вамъ? — воскликнулъ онъ. — И сзади!

— Ну, да, — отвѣчалъ стрѣлокъ, — мнѣ это вовсе не нравится, и потому я говорю вамъ объ этомъ. Вы рискуете жизнью, сэръ Ричардъ, если не сохраните свой постъ. О, нашъ горбунъ лихой начальникъ и славный воинъ, но его приказанія должны быть исполнены, сколько бы крови они ни стоили. Кто ослабѣетъ или помѣшаетъ ему, тотъ погибшій человѣкъ.

— Господи! — воскликнулъ Ричардъ. — Неужели это правда? И находятся люди, которые идутъ за такимъ вождемъ!

— За нимъ идутъ охотно, — отвѣчалъ стрѣлокъ. — Онъ безжалостенъ въ наказаніяхъ, но зато и щедръ въ наградахъ. И если онъ не жалѣетъ чужой крови и жизни, то и свою не бережетъ; всегда первый въ бою, послѣдній на ночлегѣ. О, горбунъ Дикъ Глостеръ далеко пойдетъ!

Если молодой рыцарь и раньше былъ смѣлъ и осмотрителенъ, то это предостереженіе, конечно, удвоило его мужество и осторожность. Онъ отвернулся отъ стрѣлка и съ безпокойствомъ посмотрѣлъ на площадь. Она была пуста.

— Не нравится мнѣ эта тишина, — сказалъ онъ. — Безъ сомнѣнія, они готовятъ что-нибудь неожиданное.

Какъ бы въ отвѣть на его замѣчаніе, стрѣлки снова стали приближаться въ баррикадѣ, и стрѣлы посыпались градомъ. Но, повидимому, нападеніе было нерѣшительное. Казалось, они ожидали какого-то сигнала.

Дикъ посмотрѣлъ вокругъ себя, стараясь замѣтить скрытую опасность. И точно онъ увидѣлъ, что дверь одного изъ домовъ, на нѣкоторомъ разстояніи позади баррикады, отворилась изнутри, и изъ нея, равно какъ изъ оконъ, хлынулъ потокъ ланкастерскихъ стрѣлковъ. Они тотчасъ выстроились въ рядъ, натянули луки и принялись стрѣлять въ тылъ отряду Дика.

Въ ту же минуту и осаждающіе на площади съ удвоеннымъ рвеніемъ принялись обстрѣливать баррикаду.

Дикъ вызвалъ изъ домовъ всѣхъ своихъ людей и, ободривъ ихъ словами и примѣромъ, принялся, какъ могъ, отстрѣливаться отъ обѣихъ сторонъ.

Между тѣмъ все новые и новые стрѣлки выходили изъ домовъ и присоединялись въ прежнимъ, пока, наконецъ, число враговъ въ тылу Дика почти равнялось числу нападавшихъ спереди. Удерживать позицію, очевидно, становилось невозможнымъ, — и что, всего хуже — было безполезно удерживать ее; вся армія іоркистовъ была на волоскѣ отъ пораженія.

Враги, находившіеся въ тылу, грозили наибольшею опасностью, и Дикъ, во главѣ своихъ воиновъ, обратился противъ нихъ. Аттака была такъ стремительна, что ланкастерцы не выдержали и кинулись назадъ въ дома, изъ которыхъ только-что сдѣлали вылазку.

Въ это время другой отрядъ бросился въ аттаку съ площади и, не встрѣтивъ сопротивленія, перешелъ баррикаду. Дикъ долженъ былъ атаковать и ихъ, и снова мужество его воиновъ преодолѣло силу враговъ; они очистили улицу, но изъ домовъ опять хлынули стрѣлки и напали на него сзади.

Іоркисты начинали ослабѣвать; нѣсколько разъ Дику приходилось одному отбиваться отъ толпы враговъ; нѣсколько разъ онъ чувствовалъ удары. Сраженіе продолжалось безъ всякаго порядка и пока безъ опредѣленнаго результата.

Внезапно Дикъ услышалъ громкіе звуки трубъ за окраиной города. Послышался военный крикъ іоркистовъ; въ то же время отрядъ, нападавшій на него спереди, бросился назадъ на площадь. Кто-то крикнулъ: «бѣжимъ!» Трубы звучали безпорядочно: однѣ въ сбору, другія къ стрѣльбѣ. Ясно было, что случилось что-то важное и ланкастерцы, по крайней мѣрѣ въ эту минуту, были въ полномъ разстройствѣ и до нѣкоторой степени испытывали панику.

Тогда, какъ бы на театрѣ, наступилъ послѣдній актъ битвы при Шорби. Люди, бывшіе впереди Ричарда, повернулись и помчались во весь опоръ, какъ собаки, которымъ свистнули домой. Въ то же время на площадь ворвался отрядъ всадниковъ, которые преслѣдовали бѣгущихъ, и пока ланкастерцы оборачивались и отбивались мечами, іоркисты кололи ихъ копьями.

Въ пылу битвы Ричардъ замѣтилъ Глостера. Онъ уже здѣсь проявилъ то бѣшеное мужество и невѣроятную ловкость и силу, которыя, много лѣтъ спустя, на Босвортскомъ полѣ, когда онъ былъ отягощенъ преступленіями, едва не измѣнили исходъ сраженія и участь англійскаго трона. Бросаясь изъ стороны въ сторону, повертываясь, ускользая отъ ударовъ, онъ такъ искусно управлялъ конемъ, такъ ловко защищался, такъ косилъ враговъ вокругъ себя, что уже далеко опередилъ своихъ рыцарей, расчищая обломкомъ меча дорогу къ тому мѣсту, гдѣ лордъ Рейзингамъ собралъ самыхъ храбрыхъ. Еще минута, и они встрѣтились: высокій, сильный и знаменитый воинъ — и безобразный, хилый горбунъ.

Шельтонъ не сомнѣвался въ исходѣ столкновенія, и когда, черезъ нѣсколько мгновеній, толпа разсѣялась, графа уже не было видно, но горбатый Дикъ по прежнему мчался на своемъ сильномъ конѣ, размахивая обломкомъ меча.

Такъ, благодаря мужеству Шельтона, защищавшаго входъ въ улицу при первой аттакѣ, и своевременному прибытію семисотъ человѣкъ подкрѣпленія, горбунъ, который впослѣдствіи навлекъ на себя проклятіе потомства, подъ именемъ Ричарда III, выигралъ свое первое значительное сраженіе.

IV.
Разграбленіе Шорби.

Кругомъ не оставалось ни одного врага, и Дикъ, съ сожалѣніемъ осмотрѣвъ остатки своего доблестнаго отряда, сталъ считать, во что обошлась побѣда. Теперь, когда опасность миновала, онъ чувствовалъ себя такимъ усталымъ, избитымъ, изломаннымъ, изнуреннымъ отчаянной и непрерывной борьбой, что, казалось, былъ совершенно неспособенъ въ дальнѣйшему сраженію.

Но отдыхать было еще не время. Шорби былъ взятъ приступомъ, и хотя собственно городъ не былъ укрѣпленъ и не оказалъ сопротивленія, но ясно было, что жестокіе побѣдители окажутся не менѣе жестокими въ послѣднемъ и самомъ ужасномъ актѣ войны. Ричардъ Глостеръ былъ не изъ тѣхъ предводителей, которые защищаютъ горожанъ отъ ярости солдатъ, да еслибы онъ и хотѣлъ защитить ихъ, то врядъ ли бы могъ сдѣлать это.

Итакъ, Дику предстояло отыскать и охранить Джоанну; съ этимъ намѣреніемъ онъ осмотрѣлъ своихъ людей. Трое иди четверо показались ему болѣе надежными въ отношеніи послушанія и трезвости, и онъ взялъ ихъ съ собой, обѣщая богато наградить и рекомендовать герцогу.

Тамъ и сямъ на улицахъ еще происходили отдѣльныя стычки между небольшими группами людей; тамъ и сямъ осаждали домъ, откуда сыпались столы и стулья на головы осаждающихъ. Снѣгъ былъ усѣянъ тѣлами и оружіемъ; но большею частью улицы были пусты и въ домахъ, открытыхъ или забаррикадированныхъ, не замѣчалось признаковъ жизни.

Дикъ направился въ церкви аббатства; но когда онъ доѣхалъ до конца главной улицы, крикъ ужаса вырвался изъ его груди. Большой домъ сэра Даніеля былъ взятъ приступомъ. Осколки воротъ висѣли на петляхъ; толпа двигалась изъ дома въ домъ, отыскивая добычу. Въ верхнихъ этажахъ, повидимому, еще сопротивлялись: въ ту самую минуту, когда Дикъ хотѣлъ войти въ домъ, окно вверху отворилось, и человѣкъ въ красномъ и синемъ, крича и отбиваясь, былъ выброшенъ на улицу.

Ужасъ овладѣлъ Дикомъ. Онъ бросился впередъ, какъ бѣшеный, расталкивая толпу, и вбѣжалъ въ третій этажъ, въ комнату, гдѣ въ послѣдній разъ оставилъ Джоанну. Тутъ онъ засталъ настоящій погромъ: перевернутые шкафы, разбросанную мебель, порванные обои, которые въ одномъ мѣстѣ тлѣлись.

Дикъ, почти обезумѣвшій, машинально затопталъ огонь и стоялъ, не зная, что дѣлать. Сэръ Даніэль, сэръ Оливеръ, Джоанна — всѣ ушли; но были ли они убиты, или благополучно выбрались изъ города, — кто знаетъ?

Онъ остановилъ проходившаго мимо стрѣлка.

— Любезный, — спросилъ онъ, — ты былъ здѣсь въ то время, когда брали домъ?

— Отстань! — сказалъ стрѣлокъ. — Отстань, или я тебя тресну.

— Слушай, — сказалъ Ричардъ, — полно дурить. Отвѣчай толкомъ.

Но стрѣлокъ, охмелѣвшій отъ вина и отъ боя, ударилъ Дика въ плечо и вырвался отъ него. Это окончательно вывело изъ себя молодого вождя; онъ схватилъ грубіяна своими сильными руками и прижалъ его къ панцырю какъ ребенка; потомъ, отодвинувъ отъ себя на длину руки, потребовалъ, чтобъ тотъ отвѣчалъ, если хочетъ остаться живъ.

— Виноватъ! — сказалъ стрѣлокъ. — Еслибы я зналъ, что вы такой, я былъ бы вѣжливѣе. Да! я былъ здѣсь.

— Знаешь ты сэра Даніэля? — продолжалъ Дикъ.

— Знаю.

— Былъ онъ въ домѣ?

— Да, сэръ; но когда мы ворвались въ домъ, онъ ушелъ черезъ садъ.

— Одинъ?

— Нѣтъ, съ нимъ было копій двадцать.

— Были съ ними женщины?

— Право, не знаю. Впрочемъ, въ домѣ никого не осталось, если вы кого-нибудь ищете.

— Благодарю, — сказалъ Дикъ. — Вотъ тебѣ за труды. — Но, пошаривъ въ сумкѣ, Дикъ не нашелъ ничего. — Спроси меня завтра утромъ, — прибавилъ онъ: — Ричарда Шельт… сэра Ричарда Шельтона — я тебя награжу.

Новая мысль явилась у Дика. Онъ выбѣжалъ изъ дома и бросился черезъ садъ въ церковь. Она была отворена; внутри толпились горожане съ своими семействами и самымъ драгоцѣннымъ имуществомъ; духовенство въ полномъ составѣ служило молебенъ.

Дикъ торопливо протискался сквозь толпу бѣглецовъ и подошелъ къ двери, за которой была лѣстница, ведшая на колокольню. Здѣсь какой-то духовный загородилъ ему входъ.

— Куда, сынъ мой? — спросилъ онъ сурово.

— Отецъ мой, — отвѣчалъ Дикъ, — мнѣ нужно исполнить порученіе. Я командую здѣсь отъ имени милорда Глостера.

— Милорда Глостера? — повторилъ патеръ. — Неужели сраженіе кончилось такъ неудачно?

— Сраженіе кончилось, отецъ мой; ланкастерцы разбиты; милордъ Рейзингамъ — да спасетъ Богъ его душу! — палъ на полѣ битвы. А теперь, съ вашего позволенія, я буду дѣлать свое дѣло. — И, отстранивъ патера, который, казалось, былъ совершенно ошеломленъ извѣстіемъ, Дикъ отворилъ дверь и вбѣжалъ по лѣстницѣ, не переводя духа и отхватывая по четыре ступеньки заразъ, пока не достигъ верхней площадки.

Съ колокольни можно было обозрѣть не только городъ, но и его окрестности на далекое разстояніе. Теперь было немного за полдень. День былъ ясный, солнечный; снѣгъ ярко блестѣлъ. Когда Дикъ посмотрѣлъ кругомъ, онъ могъ разомъ видѣть результаты битвы.

Глухой, смутный гулъ поднимался съ улицъ; иногда, хотя и рѣдко, доносился звонъ оружія. Ни одного судна не было видно въ гавани, — всѣ уже вышли въ море, увозя бѣглецовъ. На берегу виднѣлись группы всадниковъ, пробивавшихся къ лѣсу; другіе — очевидно изъ партіи іоркистовъ — преграждали имъ дорогу и старались отогнать назадъ, къ городу. Убитые люди и лошади кучами валялись всюду, рѣзко выдѣляясь на снѣгу.

Картина дополнялась тѣмъ, что многіе изъ пѣшихъ солдатъ, не успѣвшихъ сѣсть на суда, еще защищались въ гавани, укрываясь въ тавернахъ. Одинъ или два дома въ этомъ кварталѣ были подожжены и дымъ поднимался высокими столбами.

Одна группа всадниковъ, находившаяся уже близъ опушки лѣса и, повидимому, стремившаяся въ направленіи Голивуда, особенно заинтересовала Дика. Ихъ было довольно много; нигдѣ на равнинѣ не виднѣлось другой такой многочисленной группы, и по слѣду, который они оставили на снѣгу, Дикъ могъ видѣть, откуда они выѣхали.

Между тѣмъ какъ Дикъ наблюдалъ за ними, они достигли лѣса и немного уклонились отъ первоначальнаго направленія. Въ это время солнце освѣтило ихъ, и одежда ихъ ярко вырисовалась на темномъ фонѣ лѣса.

— Красное и синее! — воскликнулъ Дикъ. — Клянусь — это красное и синее!

Въ туже минуту онъ пустился внизъ съ колокольни. Теперь ему нужно было отыскать герцога Глостера, который одинъ въ этой сумятицѣ могъ дать ему достаточное число солдатъ. Сраженіе въ главной части города теперь окончательно превратилось, и въ то время, какъ Дикъ бѣгалъ по улицамъ, отыскивая предводителя, онѣ были полны солдатами: иные тащили добычу, другіе шатались пьяные. Никто не зналъ, гдѣ находится герцогъ, и только счастливая случайность привела, наконецъ, Дика въ гавань, гдѣ герцогъ распоряжался окончаніемъ боя съ оставшимися солдатами.

— Добро пожаловать, сэръ Ричардъ Шельтонъ! — сказалъ онъ. — Я вамъ обязанъ тѣмъ, что мало цѣню — своей жизнью, и еще тѣмъ, за что никогда не буду въ состояніи вознаградить васъ — сегодняшнею побѣдой. Кэтсби, еслибы у меня было десять такихъ капитановъ, какъ сэръ Ричардъ, я пошелъ бы прямо на Лондонъ. Но теперь, сэръ, требуйте награду.

— Да, милордъ, — сказалъ Дикъ, — я и хочу просить васъ о наградѣ. Одинъ изъ враговъ, которому я долженъ отплатить за обиды, спасся бѣгствомъ и увезъ съ собой дѣвушку, которой я обязанъ всѣмъ. Дайте мнѣ пятьдесятъ копій, чтобы я могъ преслѣдовать ихъ; этимъ ваша милость вполнѣ вознаградитъ меня.

— Какъ зовутъ этого человѣка? — спросилъ герцогъ.

— Сэръ Даніэль Брэкли.

— Въ погоню за лицемѣромъ! — воскликнулъ Глостеръ. — Это не награда, сэръ Ричардъ, это новая услуга: и если вы привезете мнѣ его голову, я буду обязанъ вамъ новой благодарностью. Кэтсби, дай ему отрядъ; а вы, сэръ, подумайте пока, какое удовольствіе, почесть или выгоду я могу оказать вамъ.

Какъ разъ въ это время іоркисты ворвались въ одну изъ тавернъ и вытащили изъ нея оставшихся въ живыхъ защитниковъ. Ричардъ подъѣхалъ къ нимъ, чтобы взглянуть на плѣнныхъ.

Ихъ было четверо: въ томъ числѣ двое людей милорда Шорби, одинъ графа Рейзингама; послѣдній — но въ глазахъ Дика не самый маловажный — былъ высокій, старый, неуклюжій, полупьяный морякъ, у ногъ котораго вертѣлась и визжала собака.

Молодой герцогъ окинулъ ихъ суровымъ взглядомъ.

— Хорошо, — сказалъ онъ. — Повѣсить ихъ.

И онъ хотѣлъ отъѣхать къ тому мѣсту, гдѣ еще продолжалась борьба.

— Милордъ, — сказалъ Дикъ, — я нашелъ свою награду. Подарите мнѣ жизнь и свободу этого старика.

Глостеръ повернулся и взглянулъ ему въ лицо.

— Сэръ Ричардъ, — сказалъ онъ, — я сражаюсь не павлиньими перьями, а стальными стрѣлами. Враговъ я убиваю безъ пощады я сожалѣнія. Подумайте сами: при теперешнемъ положеніи нашего королевства, разбитаго на тысячу кусковъ, врядъ ли найдется у меня человѣкъ, который бы не имѣлъ родныхъ или друзей, принадлежащихъ въ другой партіи. Такъ еслибы я вздумалъ быть сострадательнымъ, мнѣ пришлось бы вложить мечъ въ ножны.

— Можетъ быть, милордъ, и можетъ быть я слишкомъ смѣлъ, но, рискуя потерять ваше расположеніе, я все-таки осмѣлюсь напомнить ваше обѣщаніе, — отвѣчалъ Дикъ.

Ричардъ Глостеръ нахмурился.

— Замѣтьте, — сказалъ онъ рѣзко: — я не люблю милосердія и милосердыхъ людей. Сегодня вы положили основаніе своей каррьерѣ. Если вы опираетесь на мое обѣщаніе, я уступлю. Но, клянусь небомъ, на этомъ кончится моя милость.

— Тѣмъ хуже для меня, милордъ, — сказалъ Дикъ.

— Отдайте ему моряка, — сказалъ герцогъ и, дернувъ поводья, довернулся спиной въ Шельтону.

Дикъ не чувствовалъ ни радости, ни огорченія. Онъ слишкомъ хорошо познакомился съ герцогомъ, чтобы полагаться на его привязанность, а происхожденіе и ростъ его успѣха были слишкомъ быстры и неожиданны, чтобы внушить довѣріе къ будущему. Онъ боялся одного, что злопамятный вождь откажетъ ему въ людяхъ для преслѣдованія сэра Даніэля. Но въ этомъ случаѣ онъ не отдавалъ справедливости ни чести Глостера (какая бы она ни была), ни его рѣшимости. Разъ герцогъ считалъ Дика способнымъ преслѣдовать сэра Даніэля, онъ не сталъ бы измѣнять своему рѣшенію, и это скоро подтвердилось, такъ какъ онъ приказалъ Кэтсби поторопиться съ отрядомъ.

Между тѣмъ Дикъ обратился къ старому моряку, который, повидимому, отнесся съ одинаковымъ равнодушіемъ къ ожидавшей его казни и къ послѣдовавшему затѣмъ освобожденію.

— Арбластеръ, — сказалъ Дикъ, — я причинилъ тебѣ убытокъ, но теперь надѣюсь вознаградить тебя за это.

Но старый шкиперъ бросилъ на него печальный взглядъ и не тронулся съ мѣста.

— Полно, старина! — сказалъ Дикъ: — жизнь все-таки жизнь, и стоитъ больше, чѣмъ лодка или вино. Забудь мою вину; вѣдь если твоя жизнь ничего не значитъ для тебя, то мнѣ она стоила потери моего счастья. Полно, я дорого заплатилъ за тебя, не будь же золъ.

— Еслибы у меня былъ мой корабль, — сказалъ Арбластеръ, — я плавалъ бы теперь по морю, здравый и невредимый, съ моимъ матросомъ Томомъ. Но вы украли у меня корабль, и я теперь нищій, а Тома убилъ проклятый стрѣлокъ. «Будь ты проклятъ!» крикнулъ онъ, и ужъ ничего не сказалъ больше. Да, это были его послѣднія слова, и онъ испустилъ духъ. Не плавать ему больше по морю, никогда, никогда!

Сердце Дика сжалось отъ жалости и раскаянія; онъ хотѣлъ схватить руку моряка, но тотъ отшатнулся.

— Нѣтъ, — сказалъ онъ, — оставьте меня. Вы сыграли со мной чертовскую шутку, довольно съ васъ этого.

Слова остановились въ горлѣ Ричарда. Онъ видѣлъ сквозь слезы, какъ бѣдный старикъ, удрученный скорбью и виномъ, побрелъ по снѣгу, тогда какъ вѣрный песъ плелся за нимъ, и въ первый разъ началъ понимать, какую отчаянную игру мы ведемъ въ жизни, и какъ разъ-совершенный поступокъ не можетъ быть исправленъ никакимъ раскаяніемъ.

Но ему некогда было предаваться раскаянію. Кэтсби уже собралъ всадниковъ и, подъѣхавъ къ Дику, слѣзъ съ лошади и предложилъ ее молодому рыцарю.

— Сегодня утромъ, — сказалъ онъ, — я немножко завидовалъ вашему успѣху, но онъ не долго длился, и теперь, сэръ Ричардъ, я отъ всего сердца предлагаю вамъ свою лошадь, чтобы вы уѣхали на ней отсюда.

— Постойте минуту! — сказалъ Дикъ. — Что было причиной моего успѣха?

— Ваше имя, — отвѣчалъ Бэтсби. — Это главное суевѣріе милорда. Будь мое имя Ричардъ, я завтра же былъ бы графомъ.

— Благодарю васъ, сэръ, — отвѣчалъ Дикъ: — и такъ какъ врядъ ли пойду по дорогѣ къ такимъ почестямъ, то могу пожелать вамъ добраго пути. Не стану увѣрять, что мнѣ не было бы пріятно находиться на вершинѣ колеса фортуны, но не стану также увѣрять, что очень огорченъ своимъ паденіемъ. Власть и богатство, конечно, хорошія вещи; но, между нами будь сказано, вашъ герцогъ — опасный человѣкъ.

Кэтсби засмѣялся.

— Да, — замѣтилъ онъ, — съ горбатымъ Дикомъ нужно держать ухо востро. Ну, да хранитъ насъ Богъ отъ всякаго зла. Торопитесь.

Дикъ сталъ во главѣ отряда и, отдавъ команду, тронулся въ путь.

Онъ ѣхалъ черезъ городъ, стараясь попасть на слѣдъ сэра Даніэля.

На улицахъ валялись мертвые и раненые; послѣднимъ приходилось плохо въ этотъ морозный день. Толпы побѣдителей бѣгали изъ дома въ домъ, грабя и опустошая, иногда распѣвая пѣсни.

По временамъ до ушей Шельтона доносились звуки насилія и оскорбленій; треевъ разбиваемыхъ дверей или жалобные крики женщинъ.

Сердце Дика было полно грусти. Онъ видѣлъ кровавыя послѣдствія своихъ же подвиговъ, и мысль о громадности бѣдствія, испытываемаго теперь во всемъ Шорби, наполняла его отчаяніемъ.

Наконецъ онъ выѣхалъ въ предмѣстье и увидѣлъ дорогу, протоптанную въ снѣгу отрядомъ сэра Даніэля, которую замѣтилъ съ колокольни. Тутъ онъ поѣхалъ скорѣе, но все-таки продолжать внимательно осматривать трупы, валявшіеся по сторонамъ. Многіе изъ нихъ носили цвѣта сэра Даніэля, и въ числѣ ихъ онъ замѣтилъ нѣсколько знакомыхъ лицъ.

Приблизительно на полдорогѣ между городомъ и лѣсомъ, тѣ, которыхъ онъ преслѣдовалъ, очевидно были аттакованы стрѣлками, такъ какъ тутъ лежала цѣлая груда тѣлъ, пробитыхъ стрѣлами. Между ними Дикъ замѣтилъ тѣло мальчика, лицо котораго показалось ему удивительно знакомымъ.

Онъ остановилъ свой отрядъ, слѣзъ съ лошади, приподнялъ голову мальчика. Съ головы свалилась шляпа и разсыпались густыя пряди длинныхъ каштановыхъ волосъ. Въ то же время глаза открылись.

— А, монахъ! — сказалъ слабый голосъ. — Она дальше… Спѣшите!

Тутъ бѣдная молодая лэди снова лишилась чувствъ.

Одинъ изъ людей Дика подалъ ему фляжку съ водкой, при помощи которой Дикъ привелъ въ чувство молодую женщину. Затѣмъ онъ посадилъ подругу Джоанны на свое сѣдло и снова двинулся въ путь.

— Зачѣмъ вы взяли меня? — сказала лэди. — Это только затруднитъ васъ.

— Мистриссъ Рейзингамъ, — отвѣчалъ Ричардъ, — Шорби полонъ крови, пьяныхъ и мятежниковъ. Здѣсь вы въ безопасности; удовольствуйтесь этимъ.

— Я не хочу быть обязанной чѣмъ-нибудь никому изъ вашей партіи! — закричала она. — Ссадите меня!

— Вы сами не понимаете, что говорите, — возразилъ Дикъ. — Вы ранены…

— Я не ранена, — отвѣчала она. — Моя лошадь убита.

— Все равно. Нельзя же вамъ остаться въ снѣгу, среды враговъ. Хотите вы или нѣтъ, а я повезу васъ съ собою. И очень радъ, что могу сдѣлать это: этимъ я хоть отчасти уплачу нашъ долгъ.

Послѣдовала непродолжительная пауза. Потомъ она вдругъ спросила:

— Мой дядя?

— Милордъ Рейзингамъ? — отвѣчалъ Дикъ. — Я бы хотѣлъ сообщить вамъ о немъ хорошія вѣсти, но не имѣю ихъ. Я видѣлъ его въ битвѣ только однажды. Будемъ надѣяться на лучшее.

V. Алиса Рейзингамъ.

Можно было почти поручиться, что сэръ Даніэль направился въ Моотгаузъ, но, въ виду глубокаго снѣга, поздняго времени, необходимости пробираться черезъ лѣсъ, трудно было разсчитывать догнать его сегодня же.

Дикъ могъ выбирать между двумя дорогами: преслѣдовать рыцаря по оставленному имъ слѣду, или попытаться отрѣзать его отъ мѣста назначенія.

Оба плана имѣли свои невыгоды, и Дикъ, боявшійся подвергнуть Джоанну случайностямъ боя, еще не успѣлъ принять рѣшеніе, когда они въѣхали въ лѣсъ.

Здѣсь сэръ Даніэль повернулъ немного налѣво, и такъ какъ приходилось пробираться между деревьями, то его отрядъ съ узилъ фронтъ и, соотвѣтственно этому, оставленная имъ дорога сдѣлалась глубже. Она шла прямо между деревьями, поднимавшими надъ нею свои густыя вершины; кругомъ царила мертвая тишина, и зимнее солнце, пробиваясь сквозь сучья, золотистыми полосами ложилось на снѣгу.

— Какъ ты думаешь, — спросилъ Дикъ одного изъ своихъ людей: — слѣдовать намъ за ними или ѣхать на-перерѣзъ, въ Тёнстоллю?

— Сэръ Ричардъ, — отвѣчалъ солдатъ, — я бы слѣдовалъ за ними, пока они разсыплются.

— Пожалуй, ты правъ, — отвѣчалъ Дикъ, — но намъ нужно торопиться, пока позволяетъ время. Здѣсь нѣтъ домовъ, гдѣ бы можно достать пищи или укрыться отъ холода, и завтра утромъ намъ придется быть голодными и озябшими. Что вы скажете, ребята? Потерпимъ нужду для пользы экспедиціи или направимся въ Голивудъ? Такъ какъ успѣхъ сомнителенъ, то я не хочу никого принуждать, но, если вы согласны слѣдовать за мной, то вамъ придется выбрать первое.

Люди отвѣчали почти въ одинъ голосъ, что они пойдутъ за сэромъ Ричардомъ, куда онъ хочетъ.

Тогда Дикъ далъ шпоры лошади и двинулся дальше.

Снѣгъ на тропинкѣ, оставленной бѣглецами, былъ сильно утоптанъ, и потому преслѣдователи находились въ болѣе выгодномъ положеніи, чѣмъ преслѣдуемые. Они поѣхали крупною рысью, и топотъ двухсотъ копытъ, звонъ оружія, ржаніе лошадей оглашали пустынный лѣсъ воинственными звуками.

Скоро тропинка вывела ихъ на большую дорогу въ Голивудъ. Здѣсь сначала трудно было отыскать слѣдъ бѣгущихъ, а когда, наконецъ, его нашли, Дикъ былъ удивленъ, замѣтивъ, что тропинка сдѣлалась уже и мельче. Очевидно, сэръ Даніэль раздѣлилъ отрядъ.

Такъ какъ шансы были одинаковы, то Дикъ выбралъ тропинку, углублявшуюся въ лѣсъ, и поѣхалъ по ней. Послѣ часа ѣзды, въ самой глубинѣ лѣса, она внезапно разбилась на множество слѣдовъ, направлявшихся во всѣ стороны.

Дикъ остановился, потерявъ всякую надежду. Короткій зимній день уже близился къ концу; багровое солнце медленно спускалось за обнаженныя деревья; длинныя тѣни ложились на снѣгу; морозъ сильно пощипывалъ пальцы и паръ отъ дыханья лошадей подымался клубами.

— Насъ провели, — сознался Дикъ. — Поѣдемъ въ Голивудъ. Туда ближе чѣмъ въ Тэнстолль, и тамъ мы подождемъ до утра.

Они повернули налѣво и поѣхали къ аббатству. Но теперь ѣхать было труднѣе; приходилось прокладывать дорогу по глубокому снѣгу и часто останавливаться и соображать, туда ли ѣдутъ. Скоро солнце зашло и наступила ночь.

Луна еще не взошла и пришлось остановиться и ждать.

Разставили часовыхъ, и послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ попытокъ удалось развести костеръ въ срединѣ очищеннаго отъ снѣга пространства. Солдаты усѣлись вокругъ него, доставъ провизію, которая была съ ними, а Дикъ, отобравъ то, что было получше изъ грубыхъ и скудныхъ запасовъ, предложилъ это племянницѣ лорда Рейзингама, сидѣвшей нѣсколько поодаль отъ солдатъ, у дерева.

Она сидѣла на двухъ положенныхъ одна на другую попонахъ и молча смотрѣла на происходившую передъ нею сцену. Когда Дикъ предложилъ ей поѣсть, она вздрогнула, какъ бы пробудившись отъ сна, и сдѣлала отрицательный жестъ.

— Милэди, — сказалъ Дикъ, — прошу васъ, не наказывайте меня такъ жестоко. Право, я не знаю, чѣмъ оскорбилъ васъ. Если я увезъ васъ съ собою, то это только дружеское насиліе; если вамъ приходится изъ-за меня выносить такую непріятную ночь, то только потому, что я спѣшу помочь другой, которая не меньше вашего нуждается въ помощи и друзьяхъ. Во всякомъ случаѣ не наказывайте самое себя и поѣшьте хоть бы для того, чтобы подкрѣпиться.

— Я не приму ничего изъ рукъ убійцы моего родственника, — отвѣчала она.

— Милэди! — воскликнулъ Дикъ: — клянусь вамъ, я не дотронулся до него.

— Поклянитесь мнѣ, что онъ еще живъ.

— Я не хочу васъ обманывать, — отвѣтилъ Дикъ. — Мнѣ жаль огорчить васъ. Я думаю, что онъ убитъ.

— И вы предлагаете мнѣ ѣсть! — воскликнула она. — Они называютъ васъ «сэръ». Вы добыли рыцарскія шпоры, убивъ моего родственника! И я была такъ глупа и вѣроломна, что спасла васъ въ домѣ вашего врага, когда вы должны были умереть, а онъ — который стоитъ дюжины такихъ, какъ вы — былъ живъ.

— Я только исполнялъ свой долгъ, какъ и вашъ родственникъ, для другой партіи, — отвѣчалъ Дикъ. — Еслибы онъ былъ живъ — Богъ свидѣтель, что я желалъ бы этого — онъ самъ похвалилъ бы меня.

— Сэръ Даніэль все сказалъ мнѣ, — возразила она. — Онъ видѣлъ васъ на баррикадѣ. На васъ основывался весь успѣхъ ихъ партіи; благодаря вамъ, они одержали побѣду. Стало быть, вы убили лорда Рейзингама; это такъ же вѣрно, какъ еслибы вы задушили его своими руками. И вы предлагаете мнѣ ѣсть вмѣстѣ съ вами, когда ваши руки еще не омыты отъ крови?! Но сэръ Даніэль поклялся погубить васъ. Онъ отомститъ за меня.

Злополучный Дикъ былъ совершенно разстроенъ. Старый Арбластеръ вспомнился ему.

— Неужели вы считаете меня виновнымъ? — спросилъ онъ: — вы, подруга Джоанны?

— Ради чего вы сражаетесь? — отвѣчала она. — Вы не принадлежите ни въ какой партіи; вы еще мальчишка, лишенный ума и сознанія. Изъ-за чего вы бьетесь? Изъ-за любви къ дракѣ?

— Не знаю, — сказалъ Дикъ. — Но англійское королевство теперь въ такомъ положеніи, что бѣдный джентльменъ долженъ биться если не на одной сторонѣ, то на другой. Онъ не можетъ оставаться одинъ — это неестественно.

— У кого нѣтъ разсудка, тотъ не долженъ обнажать мечъ, — возразила молодая лэди. — Если вы сражаетесь, руководясь только случаемъ, тикъ вы просто мясникъ. Война облагораживается только цѣлью, а вы лишь оскверняете ее.

— Милэди, — сказалъ злополучный Дикъ, — я вижу свою ошибку. Я слишкомъ поторопился, слишкомъ рано взялся за дѣло. Сначала я укралъ лодку — клянусь вамъ, думая сдѣлать добро — и черезъ это погубилъ многихъ невинныхъ людей, разорилъ и сдѣлалъ несчастнымъ бѣднаго старика, лицо котораго поразило меня сегодня точно ударомъ кинжала. А сегодня утромъ я добивался только успѣха и былъ причиной смерти вашего дорогого родственника, который былъ такъ добръ ко мнѣ. А что еще изъ этого выйдетъ, я не знаю. Можетъ быть, я посадилъ Іорка на тронъ, и это принесетъ несчастіе Англіи. О, милэди, я сознаю свою ошибку. Я не гожусь для жизни. Чтобы избѣжать еще большихъ грѣховъ, я пойду въ монастырь, какъ только кончится эта экспедиція. Я откажусь отъ Джоанны и отъ оружія. Я сдѣлаюсь монахомъ и буду молиться за душу вашего добраго родственника.

Въ этомъ припадкѣ раскаянія и самоуничиженія Дику показалось, что молодая лэди улыбнулась.

Поднявъ голову, онъ увидѣлъ, что она смотритъ на него съ страннымъ, но довольно ласковымъ выраженіемъ.

— Милэди, — воскликнулъ онъ, думая, что улыбка только померещилась ему, и что онъ успѣлъ тронуть ее своимъ раскаяніемъ, — неужели это не довольно для васъ? Я исправлю всѣ свои ошибки; я увѣренъ, что лордъ Рейзингамъ будетъ въ раю. И какъ подумаешь, — все это случилось въ тотъ самый день, когда я получилъ шпоры и считалъ себя счастливѣйшимъ джентльменомъ на землѣ!

— О, юноша, — сказала она, — добрый юноша!

Къ крайнему изумленію Дика, она очень нѣжно отерла слезы съ его щекъ и, какъ бы подчиняясь неожиданному побужденію, охватила обѣими руками его шею, приподнялась и поцѣловала его. Бѣдный Дикъ пришелъ въ окончательное смущеніе.

— Однако, — сказала она, — вамъ, предводителю, необходимо самому поѣсть. Отчего вы не ужинаете?

— Дорогая мистриссъ Рейзингамъ, — отвѣчалъ Дикъ, — я ждалъ только, чтобы сначала вы поѣли; но кажется, что мнѣ лучше будетъ провести время въ постѣ и молитвѣ.

— Называйте меня Алиса! — сказала она: — развѣ мы не старые друзья? А затѣмъ, я хочу ѣсть вмѣстѣ съ вами, и если вы не будете ѣсть, не буду и я; если же вы будете ужинать съ аппетитомъ, то и я стану ѣсть какъ работникъ.

Съ этими словами она принялась за ѣду, и Дикъ послѣдовалъ ея примѣру, сначала насильно, потомъ, по мѣрѣ того, какъ успокаивался, все съ большимъ и большимъ аппетитомъ, пока, наконецъ, перегналъ своего компаньона и щедро вознаградилъ себя за лишенія и усталость этого тяжелаго дня.

— Вамъ не кажется страннымъ видѣть женщину въ мужскомъ костюмѣ? — сказала, наконецъ, лэди.

Въ это время луна уже взошла, и они дожидались только, чтобъ отдохнули лошади. При свѣтѣ луны, все еще раскаивающійся, но уже сытый, Ричардъ замѣтилъ, что она глядитъ на него съ нѣкоторымъ кокетствомъ.

— Милэди! — произнесъ онъ, удивленный этимъ новымъ оборотомъ.

— Что вы хотите сказать? — перебила она..

— Вы немножко малы, это правда, — началъ Дикъ.

Но она снова перебила его, на этотъ разъ съ громкимъ смѣхомъ, который привелъ Дика въ окончательное смущеніе.

— Мала? — воскликнула она. — Полноте, будьте такъ же честны, какъ вы смѣлы; я карлица, и даже меньше карлицы; но при всемъ томъ — скажите откровенно — довольно красива, не правда ли?

— Да, вы очень красивы, — сказалъ смущенный рыцарь, тщетно стараясь вернуть свое хладнокровіе.

— И любой мужчина былъ бы радъ жениться на мнѣ? — продолжала она.

— О, очень радъ, миледи! — подтвердилъ Дикъ.

— Называйте меня Алисой.

— Алиса, — повторилъ сэръ Ричардъ.

— Хорошо, теперь, когда вы убили моего родственника и лишили меня крова, вы по чести должны вознаградить меня; правда?

— Правда, — согласился Дикъ. — Хотя, право, я только отчасти виноватъ въ смерти храбраго рыцаря.

— Вы увертываетесь? — воскликнула она.

— Нѣтъ. Я сказалъ, что, по вашему приказанію, готовъ сдѣлаться монахомъ.

— Стало быть, вы по чести въ моемъ распоряженіи?

— По чести, я думаю… — началъ Дикъ.

— Нѣтъ, постойте! — перебила она: — вы слишкомъ увертливы! По чести вы въ моемъ распоряженіи, пока не вознаградите меня за все зло.

— Согласенъ, — сказалъ Дикъ.

— Ну, такъ слушайте, — продолжала она. — Изъ васъ, выйдетъ плохой монахъ, и такъ какъ вы въ моемъ распоряженіи, то я предпочитаю сдѣлать васъ своимъ супругомъ. Нѣтъ, нѣтъ, молчите! Слова вамъ не помогутъ. Разсудите сами: развѣ это не справедливо? вы лишили меня крова, вы же должны доставить мнѣ новый. Что касается Джоанны, то, повѣрьте мнѣ, она охотно согласится на эту мѣну; вѣдь мы подруги, такъ не все ли равно, на которой изъ насъ вы женитесь?

— Милэди, — сказалъ Дикъ, — я пойду въ монастырь, если вы захотите этого, но не женюсь ни на комъ въ свѣтѣ, кромѣ Джоанны Сэдли. Простите, что я говорю откровенно, но если женщина смѣла, то мужчина долженъ быть еще смѣлѣе.

— Дикъ, — сказала она, — вы должны поцѣловать меня за эти слова. Не бойтесь, вы поцѣлуете меня вмѣсто Джоанны, и когда мы встрѣтимся, я возвращу ей вашъ поцѣлуй и скажу, что украла его. Что касается до вашей вины передо мной, то подумайте: развѣ вы одинъ были въ битвѣ? Если Іоркъ будетъ на тронѣ, то, конечно, не вы его туда посадите. Но у васъ доброе, честное, мягкое сердце, Дикъ, и еслибы я могла въ чемъ-нибудь позавидовать Джоаннѣ, то именно въ вашей любви.

VI.
Дикъ и Джоанна.

Между тѣмъ лошади докончили скудный запасъ корма и вполнѣ отдохнули. По приказанію Дика огонь былъ погашенъ, и пока его люди сѣдлали коней, онъ самъ вспомнилъ, нѣсколько поздно, обычную лѣсную предосторожность: выбралъ высокій дубъ и влѣзъ на его вершину. Отсюда онъ могъ видѣть далеко въ лѣсу, освѣщенномъ луною. На юго-западъ темнѣла та высокая и густая часть лѣса, гдѣ онъ и Джоанна встрѣтились съ зачумленнымъ. Теперь онъ замѣтилъ тамъ какую-то свѣтящуюся точку.

Имъ овладѣла досада на самого себя за свою небрежность. Если — что было всего вѣроятнѣе — это былъ костеръ сэра Даніэля, то его можно бы было давно замѣтить и идти къ нему; вмѣсто этого онъ самъ подалъ вѣсть о своемъ присутствіи, разложивъ огонь. Во всякомъ случаѣ теперь незачѣмъ было терять драгоцѣнное время. До этого мѣста не болѣе двухъ миль, но приходилось пересѣчь очень глубокую и крутую лощину, черезъ которую невозможно было проѣхать на коняхъ. Въ виду этого Дикъ рѣшился оставить коней и попытаться пройти пѣшкомъ.

Десять человѣкъ были оставлены стеречь лошадей; условились въ сигналѣ, посредствомъ котораго можно было въ случаѣ надобности сообщаться съ ними, и Дикъ отправился во главѣ остальныхъ сорока человѣкъ; Алиса Рейзингамъ шла рядомъ съ нимъ.

Люди сняли тяжелое вооруженіе, оставили копья и весело шли по хрустящему снѣгу, при яркомъ свѣтѣ луны. Спускъ въ лощину, гдѣ еще незамерзшій ручей пробивался между снѣгомъ и льдомъ, совершился въ порядкѣ, а на противоположной сторонѣ, за полмили до того мѣста, гдѣ Дикъ замѣтилъ огонь, отрядъ остановился перевести дыханіе передъ аттакой.

Въ глубокой тишинѣ лѣса самые слабые звуки были далеко слышны; Алиса, обладавшая чуткимъ слухомъ, приподняла палецъ въ знакъ предостереженія и остановилась. Всѣ послѣдовали ея примѣру; но, кромѣ журчанія ручья въ лощинѣ и отдаленнаго воя лисицы, Ричардъ ничего не слышалъ.

— Я слышала бряцанье оружія, — прошептала Алиса.

— Милэди, — отвѣчалъ Докъ, для котораго молодая леди была страшнѣе десятая смѣлыхъ воиновъ, — я не стану утверждать, что вы ошиблись, но можетъ быть этотъ звукъ не изъ лагеря.

— Нѣтъ, онъ былъ слышенъ съ запада, — сказала она.

— Откуда бы онъ ни былъ, — сказалъ Дикъ, — а мы не станемъ терять времени. Впередъ, друзья! довольно отдыхали.

По мѣрѣ того, какъ они приближались, снѣгъ все болѣе и болѣе былъ усѣянъ слѣдами лошадиныхъ копытъ, и становилось ясно, что неподалеку расположился лагеремъ значительный отрядъ конницы. Наконецъ, они увидѣли дымъ, багровый снизу и поднимавшійся между деревьями, разсыпая искры.

Здѣсь, по приказанію Дика, его люди разошлись въ разныя стороны, чтобы окружить лагерь. Самъ онъ оставилъ Алису подъ защитой большого дуба, и направился прямо въ огню.

Наконецъ, онъ достигъ небольшой поляны, гдѣ расположились враги. Костеръ былъ разложенъ на небольшомъ возвышеніи; вокругъ него сидѣло человѣкъ двѣнадцать солдатъ, но Дикъ тщетно старался замѣтить по сосѣдству хоть одну лошадь. Онъ начиналъ думать, что ошибся. Въ это время онъ узналъ въ высокомъ человѣкѣ, стоявшемъ у костра и грѣвшемъ руки, своего стараго друга Беннета Гатча; въ двухъ другихъ, сидѣвшихъ нѣсколько въ сторонѣ, Джоанну Сэдли и жену сэра Даніила, переодѣтыхъ въ мужское платье.

«Что жъ, — подумалъ онъ, — если я и потеряю лошадей, то верну Джоанну, и жалѣть будетъ не о чемъ».

Въ эту минуту съ противоположной стороны поляны послышался легкій свистъ — знакъ, что его люди успѣли окружить лагерь.

При этомъ звукѣ Беннетъ вскочилъ, но прежде чѣмъ онъ успѣлъ взяться за оружіе, Дикъ окликнулъ его.

— Беннетъ, — сказалъ онъ, — Беннетъ, старый другъ, сдайтесь! Вы только даромъ погубите людей, если вздумаете защищаться.

— Это мастеръ Шельтонъ, клянусь св. Варварой! — воскликнулъ Беннетъ. — Сдаться! Вы много требуете. Сколько у васъ людей?

— Говорю вамъ, Беннетъ, что вы окружены и не въ силахъ сопротивляться, — сказалъ Дикъ: — Цезарь и Карлъ Великій сдались бы при такихъ условіяхъ. У меня сорокъ человѣкъ, и одинъ залпъ стрѣлъ уложить васъ всѣхъ.

— Мастэръ Дикъ, — сказалъ Беннетъ, — что бы ни было, а я обязанъ исполнить свой долгъ. Да помогутъ намъ святые! Съ этими словами онъ поднесъ въ губамъ небольшую трубу и протрубилъ въ нее.

Послѣдовалъ моментъ смятенія; Дикъ, опасаясь за безопасность женщинъ, не рѣшался давать сигналъ въ стрѣльбѣ, а воины Гатча бросились въ оружію и приготовились защищаться. Въ этой суматохѣ Джоанна подбѣжала въ Дику.

— Дикъ, я здѣсь! — закричала она, схвативъ его за руки.

Но Дикъ стоялъ въ нерѣшимости; онъ былъ еще слишкомъ молодъ для печальныхъ необходимостей войны, и мысль о старой лэди Брэкли задерживала слова команды на его языкѣ. Его люди стали горячиться. Одни называли его имя; другіе стали стрѣлять, не дожидаясь приказанія, и первый же залпъ свалилъ бѣднаго Беннета. Тогда Дикъ опомнился.

— Стрѣлять! — крикнулъ онъ. — Бейте ихъ! Англія и Іоркъ! Но въ эту минуту послышался топотъ копытъ по хрустѣвшему снѣгу и звуки трубъ, отвѣчавшихъ на сигналъ Беннета.

— Ко мнѣ! во мнѣ! — крикнулъ Дикъ. — Собирайтесь вокругъ меня, или вы погибли!

Но его люди, пѣшіе, разсѣянные, захваченные врасплохъ въ ту минуту, когда думали одержать легкую побѣду, бросились въ разныя стороны. Когда всадники вылетѣли на поляну, немногіе сопротивлявшіеся были убиты, и большая часть отряда Дика разсѣялась по лѣсу.

Съ минуту Дикъ стоялъ, съ горечью созерцая плоды своей необдуманной храбрости. Сэръ Даніэль видѣлъ огонь и двинулся съ главными силами для того, чтобы напасть на преслѣдователей, или для того, чтобы броситься на нихъ съ тыла, если они рѣшатся на аттаку. Это былъ поступокъ опытнаго капитана, тогда какъ поведеніе Дика было выходкой легкомысленнаго юноши. Правда, его Джоанна находилась при немъ, но зато весь его отрядъ былъ разсѣянъ по лѣсу, какъ листья, подхваченные вѣтромъ.

«Небо омрачило мой разумъ! — подумалъ онъ. — Пусть я посвященъ въ рыцари ныньче утромъ — но это дѣлаетъ мнѣ мало чести».

Затѣмъ, держа Джоанну за руку, онъ пустился бѣжать.

Тишина лѣса огласилась криками преслѣдующихъ; Дикъ бѣжалъ опрометью, пробираясь черезъ густой кустарникъ. Серебристый свѣтъ луны, въ силу контраста, увеличивалъ темноту заросли, а разсѣявшіеся люди Дика заставили и преслѣдующихъ броситься въ разныя стороны. Пробѣжавъ нѣсколько времени Дикъ и Джоанна остановились и прислушались въ голосамъ преслѣдовавшихъ, раздававшимся съ разныхъ сторонъ, но повидимому удалявшимся.

— Еслибы я могъ собрать хоть остатокъ моего отряда, — съ горечью воскликнулъ Дикъ, — мнѣ бы можетъ быть еще удалось поправить дѣло. Что дѣлать; въ другой разъ я поступлю осторожнѣе.

— Полно, Дикъ! — свивала Джоанна: — что за бѣда! Мы опять вмѣстѣ.

Онъ посмотрѣлъ на нее; да, это былъ Джонъ Матчамъ, какъ и прежде, въ курткѣ и штанахъ. Но теперь онъ зналъ ее; она ласково улыбалась ему, и сердце его исполнилось радостью.

— Милая, — сказалъ онъ, — если ты прощаешь мои ошибки, то что мнѣ до другихъ! Пойдемъ въ Голивудъ: тамъ твой защитникъ и мой лучшій другъ, лордъ Фоксгемъ. Тамъ мы обвѣнчаемся, и что за дѣло, будемъ ли мы бѣдны или богаты, славны или неизвѣстны! Сегодня я пріобрѣлъ шпоры; моя храбрость заслужила похвалу великаго человѣка; я считалъ себя лучшимъ воиномъ во всей Англіи. Потомъ я сначала потерялъ расположеніе вождя, затѣмъ былъ обманутъ врагомъ и растерялъ своихъ солдатъ. Это урокъ моей самоувѣренности! Но если ты меня любишь и пойдешь за меня, я готовъ разстаться съ моимъ рыцарствомъ безъ всякаго сожалѣнія.

— Дикъ! — воскликнула она. — Тебя посвятили въ рыцари?

— Да, теперь ты милэди, — отвѣчалъ онъ, — или будешь ею завтра же, если согласишься.

— Согласна, — отвѣчала она.

— Какъ, сэръ? Вѣдь вы, кажется, собирались поступить въ монастырь? — спросилъ чей-то голосъ.

— Алиса! — воскликнула Джоанна.

— Это я, — отвѣчала молодая лэди, подходя къ нимъ; — Алиса, которую вы бросили на дорогѣ, которую подобралъ и возвратилъ въ жизни вашъ истребитель львовъ, и за которой онъ ухаживалъ, если вамъ угодно знать.

— Не можетъ быть! — воскликнула Джоанна. — Дикъ!

— Дикъ! — передразнила Алиса: — ну, да, Дикъ! Такъ вотъ какъ, любезный сэръ: вы бросаете дамъ въ бѣдѣ! — продолжала она, обращаясь къ молодому рыцарю. — Вы оставляете ихъ около дубовъ! Правду говорятъ, что вѣкъ рыцарства уже прошелъ.

— Милэди! — воскликнулъ Дикъ въ отчаяніи: — клянусь моей душой, я позабылъ о васъ. Вы должны простить мнѣ, вы видите, я нашелъ Джоанну!

— Я и не думала, что вы сдѣлали это умышленно, — отвѣчала она. — Но я вамъ жестоко отомщу. Я разскажу Джоаннѣ одинъ секретъ, — пусть она послушаетъ. Джоанна, я вѣрю, что вашъ возлюбленный храбръ въ бою, но, говоря откровенно, онъ самый мягкосердечный простякъ во всей Англіи. Ступайте, вы можете любезничать съ нимъ сколько угодно. А теперь поспѣшимъ въ Голивудъ, потому что въ этихъ лѣсахъ оставаться опасно, да и холодно.

— Но неужели Дикъ ухаживалъ за вами? — спросила Джоанна.

— Нѣтъ, — отвѣчала Алиса, — это я ухаживала за нимъ. Я предлагала ему жениться на мнѣ, но онъ отказался. Да, онъ болѣе откровененъ, чѣмъ любовенъ. Но теперь идемъ. Нужно ли намъ опять переходить ложбину, или отправиться прямо въ Голивудъ?

— Я бы охотно поѣхалъ верхомъ, — свивалъ Дикъ, — потому что страшно избитъ и изломанъ за эти дни. Но если мои люди, услышавъ шумъ битвы, ускакали, то намъ придется понапрасну пройтись. Съ другой стороны, отсюда до Голивуда не болѣе трехъ миль, колоколъ еще не пробилъ девяти, луна свѣтить и снѣгъ достаточно крѣпокъ, чтобы сдержать насъ — такъ не лучше ли намъ отправиться прямо?

— Отлично! — воскликнула Алиса, а Джоанна только пожала руку Дика.

Они пошли по снѣжнымъ полянамъ, среди обнаженныхъ деревьевъ, при яркомъ свѣтѣ луны: Дикъ и Джоанна впереди, рука объ руку, на седьмомъ небѣ отъ избытка счастія, и ихъ веселая спутница сзади, то подшучивая надъ ихъ молчаніемъ, то строя проекты ихъ будущей супружеской жизни.

Преслѣдованіе еще продолжалось, и время отъ времени крики и стукъ оружія доносились до нашихъ путниковъ. Но эти молодые люди, выросшіе среди военной тревоги, привыкшіе къ опасностямъ, не легко поддавались страху или сомнѣнію. Довольные тѣмъ, что звуки преслѣдованія все болѣе и болѣе удалились, они весело шли, радуясь своему счастію, и ни суровое безмолвіе лѣса, ни холодъ морозной ночи не могли смутить или омрачить ихъ счастіе.

Наконецъ, съ высокаго холма они увидѣли Голивудъ. Высокія окна аббатства были освѣщены; шпицы и башни выдѣлялись на темномъ небѣ, и золотой крестъ на высочайшей башнѣ ярко сверкалъ, озаренный луной. Вокругъ аббатства на равнинѣ горѣли лагерные огни и виднѣлись палатки.

— Клянусь распятіемъ, — сказалъ Ричардъ, — отрядъ лорда Фоксгена до сихъ поръ стоить лагеремъ. Гонецъ, должно быть, сбился съ пути. Ну, тѣмъ лучше. У насъ есть защита противъ сэра Даніеля.

Но лордъ Фоксгенъ находился до сихъ поръ у Голивуда по другой причинѣ. Онъ пошелъ-было въ Шорби; но на полпути его встрѣтилъ второй посолъ и передалъ порученіе милорда Глостера — вернуться обратно въ Голивудъ, чтобы преградить дорогу бѣжавшимъ ланкастерцамъ и находиться ближе къ главной армія Іорка. Ричардъ Глостеръ, окончивъ битву, уже шелъ на помощь брату, и вскорѣ послѣ того, какъ лордъ Фоксгемъ вернулся въ аббатство, горбунъ явился туда же. Въ честь высокаго посѣтителя и были до сихъ поръ освѣщены окна; въ моментъ прихода Дика герцогъ съ своими приближенными, находился въ столовой этого богатаго монастыря.

Дикъ, чувствуя себя не совсѣмъ въ своей тарелкѣ, былъ приведенъ въ герцогу. Глостеръ, истощенный усталостью, сидѣлъ, опустивъ блѣдное, истомленное лицо на руку; лордъ Фоксгемъ, еще не вполнѣ оправившійся отъ раны, находился на почетномъ мѣстѣ, налѣво отъ герцога.

— Ну, что, сэръ? — спросилъ Ричардъ. — Привезли вы голову сэра Даніэля?

— Милордъ, — сказалъ Дикъ довольно спокойно, но съ внутренней дрожью, — мнѣ не удалось даже вернуться съ моей командой. Я разбитъ на голову.

Глостеръ взглянулъ на него, нахмурившись.

— Я далъ вамъ пятьдесятъ копій, сэръ! — сказалъ онъ.

— Милордъ, со мною было пятьдесятъ всадниковъ, — отвѣчалъ Дикъ.

— Какъ такъ? — сказалъ Глостеръ. — Онъ просилъ у меня пятьдесятъ копій.

— Виноватъ, — тихо сказалъ Кэтсби: — мы дали ему только всадниовъ, въ видахъ преслѣдованія.

— Хорошо, — сказалъ Ричардъ, кивнувъ головой. — Можете идти, Шельтонъ.

— Постойте! — сказалъ лордъ Фоксгемъ. — Этотъ молодой человѣкъ имѣлъ и отъ меня порученіе. Можетъ быть, его онъ исполнилъ удачнѣе. Окажите, мастэръ Шельтонъ, нашли вы дѣвушку?

— Слава Богу, милордъ, — сказалъ Дикъ, — она здѣсь.

— Да? Ну, милордъ, — сказалъ лордъ Фоксгемъ, — съ вашего позволенія, я намѣренъ завтра устроить свадьбу. Этотъ молодой сквайръ…

— Молодой рыцарь, — поправилъ Кэтсби.

— Что вы говорите, сэръ Вильямъ? — воскликнулъ лордъ Фоксгемъ.

— Я сдѣлалъ его рыцаремъ, — сказалъ Глостеръ. — Онъ два раза оказалъ мнѣ важныя услуги. У него нѣтъ недостатка въ храбрости, но ему недостаетъ желѣзнаго духа мужчины. Онъ не пойдетъ далеко, лордъ Фоксгемъ. Этотъ молодецъ храбро дерется въ сраженіи, но у него куриное сердце. Впрочемъ, если онъ хочетъ жениться, жените его, и Богъ съ нимъ.

— Я знаю, что онъ храбрый юноша, — сказалъ лордъ Фоксгемъ. — Я покончилъ дѣло съ мастеромъ Гэмли, сэръ Ричардъ и завтра вы будете обвѣнчаны.

Послѣ этого Дикъ счелъ самымъ благоразумнымъ удалиться; но онъ не успѣлъ еще выйти изъ столовой, какъ вбѣжалъ какой-то человѣкъ и, протискавшись сквозь толпу слугъ, сталъ на одно колѣно передъ герцогомъ.

— Побѣда, милордъ! — крикнулъ онъ.

И прежде чѣмъ Дикъ, успѣлъ дойти до комнаты, отведенной ему, какъ гостю лорда Фоксгема, радостные крики огласили лагерь, потому что въ этотъ же день, не далѣе двадцати миль отсюда, второй рѣшительный ударъ былъ нанесенъ власти Ланкастеровъ.

VII.
Мщеніе Дика.

На слѣдующее утро Дикъ всталъ до разсвѣта, одѣлся получше, при помощи гардероба лорда Фоксгема, и, освѣдомившись о Джоаннѣ, вышелъ изъ аббатства.

Сначала онъ шелъ по лагерю, среди солдатъ, чистившихъ оружіе при свѣтѣ факеловъ, но мало-по-малу углубился въ лѣсъ.

Мысли его были спокойны и веселы. Потеря кратковременной милости у герцога не смущала его; женясь на Джоаннѣ, имѣя покровителемъ лорда Фоксгема, онъ считалъ себя счастливѣйшимъ смертнымъ, а въ прошломъ немногое возбуждало его сожалѣніе.

Между тѣмъ наступилъ разсвѣтъ; востокъ разгорался и слабый вѣтерокъ дулъ между деревьевъ. Онъ повернулъ домой и въ эту минуту замѣтилъ какую-то фигуру за деревомъ.

— Стой! — крикнулъ онъ. — Кто идетъ?

Неизвѣстный остановился и гибкомъ показалъ, что онъ нѣмъ. На немъ была одежда пилигрима, лицо было закрыто капюшономъ, но Дикъ тотчасъ же узналъ сэра Даніеля.

Онъ бросился къ нему, обнаживъ мечъ; но рыцарь засунулъ руку за пазуху, какъ будто хотѣлъ вытащить спрятанное оружіе, и смѣло ждалъ нападенія.

— Полно, Дикъ! — сказалъ онъ: — неужели ты станешь нападать на лежачаго?

— Я не нападалъ на васъ, — отвѣчалъ юноша, — я былъ вамъ вѣрнымъ другомъ, пока вы не замышляли на мою жизнь. Но вы первый рѣшились погубить меня.

— Да, въ видахъ самозащиты, — возразилъ рыцарь. — Но теперь, Дикъ, извѣстіе о битвѣ и присутствіе этого горбатаго дьявола въ здѣшнемъ лѣсу сдѣлало меня совершенно безпомощнымъ. Я думаю найти убѣжище въ Голивудѣ, а потомъ перебраться за море, въ Бургундію или Францію.

— Вы не пойдете въ Голивудъ, — сказалъ Дикъ.

— Какъ такъ? Почему? — спросилъ рыцарь.

— Послушайте, сэръ Даніэль, — сказалъ Дикъ: — сегодня моя свадьба, и восходящее солнце озаритъ счастливѣйшій день въ моей жизни. Ваша жизнь осквернена двойнымъ преступленіемъ: во-первыхъ, убійствомъ моего отца, во-вторыхъ, вашими поступками относительно меня. Но я самъ грѣшенъ, я причинилъ смерть людямъ, и съ этого дня не хочу быть больше ни судьей, ни палачомъ. Еслибы вы были самъ дьяволъ, я не тронулъ бы васъ. Старайтесь, чтобы Богъ простилъ васъ, какъ я прощаю. Но идти въ Голивудъ — это дѣло другое. Я служу Іоркамъ и не допущу шпіона въ ихъ среду. Знайте, что если вы сдѣлаете шагъ впередъ, то я подыму тревогу, и васъ схватятъ.

— Ты смѣешься надо мной! — сказалъ сэръ Даніэль. — Я нигдѣ не буду въ безопасности, кромѣ Голивуда.

— Это не мое дѣло, — возразилъ Ричардъ. — Ступайте на востокъ, западъ, югъ — только не на сѣверъ. Голивудъ закрытъ для васъ. Ступайте и не пытайтесь вернуться. Я предупрежу часовыхъ, чтобы они не пропускали ни одного пилигрима, и тогда, будь вы дѣйствительно дьяволъ, вы не пройдете.

— Ты губишь меня, — угрюмо сказалъ сэръ Даніэль.

— Я не хочу губить васъ, — отвѣчалъ Ричардъ. — Если вы согласны на поединокъ, давайте биться; я никого не стану звать на помощь. Такимъ образомъ я отомщу за смерть отца.

— Но, — сказалъ сэръ Даніэль, — у тебя длинный мечъ, а у меня только кинжалъ.

— Я надѣюсь только на Бога, — сказалъ Дикъ, бросивъ мечъ на снѣгъ. — Выходите, и я увѣренъ, что Всемогущій поможетъ мнѣ одолѣть васъ.

— Я только хотѣлъ испытать тебя, Дикъ, — возразилъ рыцарь съ притворнымъ смѣхомъ. — Я не хочу проливать твою кровь

— Ну, такъ ступайте, пока не поздно! — сказалъ Шельтовъ. — Черезъ пять минуть я кликну стражу. Я и то слишкомъ терпѣливъ. Будь я на вашемъ мѣстѣ, я уже давно былъ бы связанъ.

— Хорошо, Дикъ, и пойду, — сказалъ сэръ Даніэль. — При слѣдующей встрѣчѣ ты раскаешься въ своей жестокости.

Съ этими словами рыцарь повернулся и пошелъ въ глубь лѣса. Дикъ, волнуемый различными чувствами, смотрѣлъ, какъ онъ шелъ медленно и осторожно, недовѣрчиво оглядываясь на пощадившаго его юношу.

Ему приходилось идти мимо густой, непроницаемой чащи кустарниковъ. Внезапно въ глубинѣ ея прозвенѣла тетива. Стрѣла вылетѣла изъ кустовъ, и съ крикомъ агоніи и боли тэнстоэлльскій рыцарь взмахнулъ руками и упалъ на снѣгъ.

Дикъ бросился къ нему и приподнялъ его. Лицо его было искажено страданіемъ, все тѣло корчилось въ агоніи.

— Черная стрѣла? — прохрипѣлъ онъ.

— Черная, — отвѣчалъ Дикъ.

Сильная судорога потрясла все тѣло отъ головы до пять, такъ что оно выскользнуло изъ рукъ Дика, и въ то же мгновеніе рыцарь испустилъ духъ.

Молодой человѣкъ сталъ на колѣни и помолился за эту преступную и неприготовившуюся въ смерти душу, и пока онъ молился, солнце взошло и птицы защебетали въ кустахъ.

Когда онъ всталъ, то замѣтилъ, что въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него стоитъ на колѣняхъ и молится другой человѣкъ. Онъ молился, закрывъ лицо руками, какъ будто былъ сильно разстроенъ и смущенъ, и по луку, лежавшему рядомъ съ нимъ, Дикъ догадался, что это убійца сэра Даніэля.

Наконецъ, онъ всталъ и Дикъ узналъ Эллиса Декворта.

— Ричардъ, — сказалъ онъ, — я слышалъ васъ. Вы избрали лучшую часть и простили; я взялъ на себя худшую — и вотъ главный изъ моихъ враговъ лежитъ мертвый. Молитесь за меня.

Онъ взялъ Дика за руку.

— Сэръ, — сказалъ Дикъ, — я буду молиться за васъ; но если вы такъ долго стремились отомстить и такъ мало радуетесь, когда месть, наконецъ, совершилась, то не лучшее ли пощадитъ остальныхъ? Бѣдняга Гатчъ убитъ. Я бы предпочелъ пощадитъ его. Сэръ Даніэль тоже лежитъ мертвый. Остается еще патеръ, и я бы желалъ оставить его въ покоѣ.

Молнія блеснула въ глазахъ Эллиса.

— Да, — сказалъ онъ, — дьяволъ еще сидитъ во мнѣ. Но пустъ будетъ по вашему. Черная стрѣла больше не летаетъ: товарищество разсѣялось. Пусть тотъ, кто избѣжалъ смерти, живетъ спокойно, а вы идите туда, куда зоветъ васъ счастье, и забудьте объ Эллисѣ Деквортѣ.

VIII.
Заключеніе.

Около девяти часовъ утра лордъ Фоксгемъ шелъ съ невѣстой, въ сопровожденіи Алисы Рейзингамъ, въ голивудскую церковь, когда имъ встрѣтился Ричардъ Глостеръ, уже погруженный въ заботы.

— Это невѣста? — спросилъ онъ, и когда лордъ Фоксгемъ отвѣтилъ утвердительно, прибавилъ: — Подымите-ка голову, чтобъ я могъ посмотрѣть на ваше личико.

Она посмотрѣла на него довольно сурово.

— Вы красавица, — сказалъ онъ, — и, какъ я слышалъ, съ приданымъ. Что если я предложу вамъ хорошаго жениха и буду вашимъ покровителемъ и родственникомъ?

— Милордъ, — отвѣчала Джоанна, — я предпочитаю выйти за сэра Ричарда.

— Полноте, — сказалъ онъ. — Выходите за человѣка, котораго я для васъ изберу, и онъ сегодня же будетъ милордомъ, а вы миледи. Сэръ Ричардъ — скажу вамъ прямо — такъ и умретъ сэромъ Ричардомъ.

— Я только того и прошу у неба, чтобы умереть женой сэра Ричарда, — возразила Джоанна.

— Посмотрите на нихъ, милордъ! — сказалъ Глостеръ, обращаясь къ лорду Фоксгему. — Вотъ парочка по вашему вкусу. Этотъ, молодецъ, когда я за его услуги предложилъ ему свою милость предпочелъ ей помилованіе стараго пьянаго моряка. Я предостерегалъ его, я сказалъ: «этимъ кончится вашъ успѣхъ»; а онъ самымъ нахальнымъ тономъ отвѣчалъ мнѣ: «тѣмъ хуже дли меня». Клянусь крестомъ, онъ сказалъ это!

— Онъ сказалъ это? — воскликнула Алиса. — Хорошо сказалъ!

— Это кто? — спросилъ герцогъ.

— Плѣнница сэра Ричарда, — отвѣчалъ лордъ Фоксгемъ, — Алиса Рейзингамъ.

— Смотрите, чтобъ она вышла за надежнаго человѣка, — сказалъ герцогъ.

— Я думалъ о своемъ родственникѣ Гэмли, если будетъ угодно вашей милости, — отвѣчалъ лордъ Фоксгемъ. — Онъ вѣрно служилъ нашей партіи.

— Я не имѣю ничего противъ этого, — сказалъ Ричардъ. — Обвѣнчайте ихъ поскорѣе. Скажите, красавица, хотите вы замужъ?

— Милордъ, — сказала Алиса, — если мужъ будетъ прямъ… — Тутъ она остановилась въ смущеніи.

— Онъ прямъ, миссъ, — спокойно отвѣчалъ Ричардъ. — Я одинъ горбатъ во всей нашей партіи. Лэди и вы, милордъ, — прибавилъ онъ тономъ важной вѣжливости, — не считайте меня грубымъ, если я оставлю васъ. Начальникъ, во время войны, не можетъ располагать своимъ временемъ.

Послѣ этого онъ отошелъ съ учтивымъ поклономъ, въ сопровожденіи своихъ офицеровъ.

— Увы! — воскликнула Алиса: — я погибла.

— Вы не знаете его, — возразилъ лордъ Фоксгемъ. — Это пустяки; онъ уже забылъ ваши слова.

— Если такъ, то онъ истинный рыцарь, — сказала Алиса.

— Нѣтъ, онъ только занятъ другими дѣлами, — возразилъ лордъ Фоксгемъ. — Не будемъ медлить болѣе.

Въ церкви они встрѣтили Дика, ожидавшаго ихъ съ нѣсколькими молодыми людьми, и бракосочетаніе совершилось. Когда счастливая чета вышла изъ церкви, по дорогѣ уже тянулись ряды солдатъ, знамя Глостера развевалось, окруженное лѣсомъ копій, а за нимъ въ толпѣ закованныхъ въ желѣзо рыцарей ѣхалъ и самъ честолюбивый, жестокій и смѣлый горбунъ, стремясь къ своему кратковременному царствованію и продолжительному безславію. Но молодая чета направилась въ другую сторону и весело усѣлась за завтракъ.

Съ тѣхъ поръ тревоги и рѣзня этой жестокой и смутной эпохи проходили мимо нихъ. Они жили въ сторонѣ отъ тревогъ, въ зеленомъ лѣсу, гдѣ возникла ихъ любовь.

Въ то же время два старика спокойно и мирно доживали свой вѣкъ въ деревнѣ Тэнстолль, пользуясь пенсіономъ и, можетъ быть, злоупотребляя нѣсколько пивомъ и виномъ. Одинъ всю жизнь оставался морякомъ и до послѣднихъ дней горевалъ о своемъ матросѣ Томѣ. Другой, испытавшій всевозможныя профессіи, кончилъ тѣмъ, что вернулся въ монастырь и умеръ подъ именемъ брата Гонеста въ сосѣднемъ аббатствѣ. Такимъ образомъ исполнилось желаніе Лаулесса умереть монахомъ.

А. Э.

---

1. Long-bow — лукъ въ вышину роста стрѣлка.