Мы условились с доктором Литом заняться в это утро осмотром школ и городских колледжей. Ему хотелось дат мне возможно ясное представление об образовательной системе двадцатого столетия.
— Вы заметите, — сказал он. когда мы отправились после завтрака, — значительную разницу между нашими и вашими методами образования. Но главное отличие заключается в том, что в настоящее время все люди в одинаковой степени имеют доступ к высшему образованию, которым в ваши времена пользовалась лишь бесконечно малая часть. Мы считали бы, что не достигли ничего заслуживающего упоминания, если бы, уравняв людей относительно их физического благосостояния, нам не удалось добиться одинакового уровня и в их образовании.
— Издержки должны быт громадны, — сказал я.
— Если бы для этого потребовалась не только половина всего дохода нации, — сказал доктор Лит, — но если бы на это ушел даже и весь наш бюджет и нам остались какие-нибудь гроши для самого нищенского существования, и тогда никто не выразил бы ни малейшей претензии. На самом же деле, расход на образование десяти тысяч молодых людей не только вдесятеро, но и впятеро не превышает издержек по образованию тысячи юношей. Принцип, по которому все операции на широких основаниях обходятся пропорционально дешевле операций, производимых в малых размерах, применяется также и к образованию.
— В наше время образование в колледже стоило очень дорого, — заметил я.
— Если верить вашим историкам, — отвечал доктор Лит, то весьма дорого обходилось у вас не самое образование в колледже, а существование в них мотовства и расточительности. Действительные расходы ваших колледжей были, по-видимому, очень незначительны, и они были бы еще меньше, при условии более широкого распространения образования. Высшее образование в настоящее время обходится так же дешево, как и низшее, ибо учителя всех степеней получают столько же. сколько и остальные работники. Мы просто к общей школьной системе обязательного обучения, практиковавшейся в Массачусетсе сто лет тому назад, прибавили полдюжины высших классов, в которых наши молодые люди достигают двадцати одного года и получают то образование, которое в ваше время вы называли «образованием джентльменов». Таким образом, мы не отпускаем на все четыре стороны света белого, юношей в четырнадцать, пятнадцать лет, как это делали вы, с умственной подготовкой, не переходящей за пределы уменья читать, писать и знания таблицы умножения.
— Оставляя в стороне самую стоимость этих добавочных лет образования, — возразил я, — мы считали бы себя не в праве отнимать на них так много времени от промышленных занятий. Мальчики беднейших классов обыкновенно становились на работу в шестнадцать лет и моложе, а выучивались мастерству в двадцать.
— Не думаю, чтобы этим приемом хотя сколько-нибудь вы выигрывали в количестве поставляемых продуктов, — сказал доктор Лит. Большая производительная сила, которую образование сообщает всякого рода труду, за исключением разве самого грубого, в короткий срок вполне возмещает время, затраченное на достижение высшего образования.
— Нас смущало бы также, — заметил я, — что высшее образование, подготовляя людей к известным профессиям, отвратит их от всякого ручного груда.
— Таков действительно был результат высшего образования в ваше время, как я читал об этом, — возразил доктор, — и это не могло быть иначе, так как ручной труд вызывать необходимость соприкосновения с простым, грубым и невежественным классом людей. В наш же век низшего простонародного класса совсем не существует. Затем, помянутые опасения являлись вполне естественными в то время еще и потому, что все люди, получавшие высшее образование, предназначались мы на какие-либо высшие должности, или к праздной жизни людей богатых. Если же человек с высшим образованием не пользовался ни богатством, ни привилегированным положением, это считалось доказательством несбывшихся надежд, неудачей, скорее признаком сравнительной слабости, нежели превосходства. В настоящее время, когда высшее образование считается необходимым просто для того, чтобы приготовит человека к жизни, без всякого отношения к предстоящей ему деятельности, само собой разумеется, и обладание им не допускает вы сказанного вами заключения.
— Во всяком случае, — заметил я, — никакая степень образованности не устраняет природной тупости и не пополняет недостатка духовных дарований. Если только в настоящее время средний уровень природных умственных способностей людей не стоить значительно выше того уровня, каков был в мое время, то в таком случае достижение высшего образования для большей части населения должно представляться почти что напрасно затраченным трудом. Мы считали, что для достижения успешности в обучении необходима известная доля восприимчивости к образовательным влияниям, всё равно как необходимо известное естественное плодородие почвы для того, чтобы вознаградить себя за обработку.
— Ах, — сказал доктор Лит, — я рад, что вы остановились именно на этом примере, я и сан хотел привести его вам, чтобы наглядно охарактерировать новейший взгляд на образование. Вы говорите что земля, которая настолько бедна, что производительность её не вознаграждает затрату труда, не обрабатывается. Между тем, есть масса, земли, которая своей производительностью не оплачивает затраченного на нее труда, а между тем, она возделывалась в ваше время, возделывается и в наше. Я говорю о садах, парках, лужайках и вообще о пространствах земли, расположенных таким образом, что будь они предоставлены поростанию мелким кустарником и сорными травами, они производили бы неприятное впечатление на глаз и представляли бы разные другие неудобства для жителей. Поэтому-то и культивируют эти места; и хотя плодов они приносят немного, однако вряд ли найдется земля, обработка которой, в широком смысле, лучше вознаграждала бы за труд, чем они. То же самое можно сказать и о мужчинах и женщинах, так или иначе беспрестанно соприкасающихся с нами в обществе, голоса которых постоянно слышатся нами, поведение которых оказывает многообразное влияние на наше настроение; они действительно столь же необходимы в условиях нашей жизни, как воздух для дыхания, или элементы, от которых зависит наше существование. Но если бы мы в самом деле не в состоянии были давать каждому настоящее образование, в таком случае мы, — предпочтительно перед блестяще одаренными, — избрали бы самых грубых и тупых от природы и им дали бы образование, какое только было бы в ваших силах. Обладающие природным умом и развитием скорее могут обойтись без помощи цивилизации, нежели менее счастливые по природным способностям. Воспользуюсь выражением, которое часто употреблялось в ваше время, — мы считали бы, что не стоило жить, если бы, подобно немногим образованным людям вашего времени, нам пришлось проводить свои дни среди грубого и невежественного населения совершенно необразованных мужчин и женщин. Приятно ли человеку, который только что надушился, попасть в толпу, от которой разит дурным запахом? Может ли он быть вполне доволен, обитая хотя бы в дворцовых палатах, если все его окна выходят на скотный двор? А вот таково-то и было положение тех, которые в ваше время считались наиболее счастливыми в культурном отношении, наиболее утонченными по воспитанию. Я знаю, что бедные и необразованные вашего периода завидовали богатым и образованным. Для нас же последние, живя так, как они жили, среди грязи и грубости, мало чем превосходили первых. Культурный человек вашего времени походил на человека, погруженного по горло в отвратительное болото и утешавшегося нюханием флакона с духами. Вы видите теперь, как смотрим мы на вопрос общедоступного высшего образования. Ничто так не важно для человека, как иметь разумных, благовоспитанных соседей. Поэтому-то нация, для увеличения счастья человека, ничего лучшего не может сделать для нас, как воспитать наших соседей. Если же она не достигнет этого, цена нашего собственного воспитания умалится на половину, а развитые образованием утонченные вкусы обратятся для нас в положительные источники огорчения. Давать высшее образование лишь некоторым, оставляя при этом массу невежественной, как было это у нас, значило бы создать между ними почти такую же пропасть, какая может быть только между различными видами существ, которые не располагают средствами для общения друг с другом. И что же может быть бесчеловечнее подобного ограничения в пользовании образованием? Общедоступное, равномерное образование не уничтожит, конечно, между людьми разницы, обусловливаемой природными способностями, но уровень наименее способных значительно возвышается, и грубость исчезает. У всех является стремление к знанию, способность понимания духовной стороны предметов и уважение к высшему образованию, которым они сами они не могли воспользоваться. В большей или меньшей степени, но все или становятся способными пользоваться радостями и побуждениями образованной среды и даже вносит в данном случае и свою лепту. Из чего же состояло культурное общество девятнадцатого столетия, как не из немногих микроскопических оазисов в обширной непрерывной пустыне?
Пропорция индивидуумов, способных к нравственным интересам или цивилизованному общению, сравнительно с массой их современников, была так ничтожна, что, при более широким взгляде на человечество, она не заслуживает даже упоминания. Одно поколение современного мира располагает большим запасом умственной жизни, нежели пят любых веков из прошлого. Короче сказать наша образовательная система основывается на следующих трех принципах: во первых, — право каждого человека на полное образование, какое только может дать ему нация, лично для него самого, как необходимое условие его счастья, во вторых, — право его сограждан на его образование, как необходимое условие для того, чтобы общение с ним доставляло ил удовольствие; в третьих, — право грядущих поколений иметь разумных и интеллигентных родителей.
Не буду описывать подробно, что мне пришлось видеть в тот день в школах. Мало интересуясь делом образования в течении моей прежней жизни, я мог вынести немного любопытных сравнений. Не менее чем общедоступностью, как высшего, так и низшего образования, я был поражен тем значением, какое придавалось теперь физическому воспитанию, и тем фактом, что при оценке юношества, — их успехи в гимнастических подвигах и играх принимались во внимание наравне с учением.
— Школьная администрация, — объяснил доктор Лит, — несет на себе одинаковую ответственность как за тело, так и за душу своих питомцев. Возможно наибольшее физическое и умственное развитие каждого составляют двоякую цель нашего школьного курса, продолжающегося от шестилетнего возраста до двадцати одного года.
Цветущее здоровье, каким пользовались молодые люди в школах, произвело на меня громадное впечатление. Мои прежние наблюдения не только относительно замечательных внешних особенностей членов семьи моего хозяина, но в равной степени и людей, встречавшихся мне на улице, навели уже меня на мысль о вероятности совершившегося с моего времени чего-то вроде общего улучшения физического строения человеческого рода. Теперь же, когда я сравнил этих рослых молодых людей и свежих, сильных молодых девушек с молодыми людьми, которых я встречал в школах девятнадцатого столетия, я был так поражен, что не мог не поделиться своим впечатлением с доктором Литом.
С большим интересом, выслушал он мое заявление.
— Ваше свидетельство в данном случае, — сказал, он, — неоценимо. Думается, что-то улучшение, о котором вы говорите, действительно существует, но, конечно, для нас это является только теоретичным. В силу своего исключительного положения в настоящее время только вы один можете говорить об этом с авторитетом. Мнение ваше, если вы заявите его публично, — уверяю вас, — произведет громадную сенсацию. С другой стороны, было бы и странно, если бы не последовало улучшения расы. В ваше время богатство развращало один класс леностью ума и тела, тогда как бедность надрывала жизненные силы масс непосильною работою, худою пищею и зачумленными жилищами. Труд, требовавшийся от детей, и бремя, налагавшееся на женщин, ослабляли самые пружины жизни. Теперь, вместо прежнего пагубного положения, все пользуются самыми благоприятными условиями жизни. Юношество заботливо питается и старательно оберегается; труд, обязательный для всех, ограничен периодом наибольшей физической силы и никогда не бывает чрезмерен; забота о себе и о своем семействе, страх за свои средства к существованию, напряженность постоянной жизненной борьбы, — все эти влияния, некогда так гибельно действовавшие на душу и тело мужчин и женщин — более неведомы. Конечно, подобная перемена непременно должна была сопровождаться улучшением расы. Мы знаем, что в некоторых известных отношениях совершилось фактическое улучшение. Сумашествие, например, которое в девятнадцатом столетии являлось таким постоянным продуктом вашего сумасшедшего образа жизни, почти совершенно исчезло вместе с своей альтернативой — самоубийством.