Человек, в котором не осталось ни одного живого места (По; Уманец)/ДО
| Человѣкъ, въ которомъ не осталось ни одного живого мѣста. : Разсказъ изъ послѣдней экспедиціи противъ племенъ бугабу и киккапу. |
| Оригинал: англ. The Man That Was Used Up, 1839.. — Перевод опубл.: 1839. Источникъ: Необыкновенные разсказы и избранныя стихотворенiя въ переводѣ Льва Уманца. Съ иллюстрацiями. Типографiя Т-ва И. Д. Сытина въ Москвѣ. 1908. |
- Википроекты
Человѣкъ, въ которомъ не осталось ни одного живого мѣста. править
Не могу теперь въ точности припомнить, гдѣ и когда я впервые познакомился съ очень красивымъ господиномъ, бригаднымъ генераломъ А. Б. С. Смисомъ. Безъ сомнѣнія, кто-нибудь познакомилъ меня съ нимъ — вѣроятно, на какомъ-нибудь публичномъ собраніи, происходившемъ гдѣ-нибудь по какому-нибудь важному поводу; но кто это былъ — положительно не помню. Дѣло въ томъ, что знакомство сопровождалось съ моей стороны нѣкотораго рода тревожнымъ смущеніемъ, благодаря которому у меня и не сохранилось опредѣленнаго впечатлѣнія времени и мѣста. Я отъ природы человѣкъ нервный — это у меня наслѣдственное — и я не могу сладить съ собой. Особенно малѣйшая тѣнь таинственности, малѣйшее обстоятельство, которое я не въ состояніи уяснить себѣ приводитъ меня въ отчаянное волненіе.
Во всей личности этого господина было что-то замечательное, да, замечательное; хотя это слово лишь въ слабой степени выражаетъ мое впечатлѣніе. Росту онъ имѣлъ футовъ шесть и во всей его наружности было что-то повелительное. Вся его внешность носила отпечатокъ благороднаго изящества, свидѣтельствуя о превосходномъ воспитаніи и высокомъ происхожденіи. Мнѣ доставляетъ какое-то грустное удовольствіе такъ подробно описывать наружность Смиса. Шапка волосъ на головѣ его сдѣлала бы честь Бруту: нельзя себѣ вообразить кудрей болѣе богатыхъ и оттѣнка болѣе красиваго. Волосы были черные, какъ вороново крыло, такъ же, какъ и его изумительные усы. Вы замѣчаете: я не могу говорить о послѣднихъ безъ восторга; не будетъ преувеличеніемъ, если я скажу, что вторыхъ такихъ усовъ не могло существовать въ мірѣ. Во всякомъ случаѣ они обрамляли и частью прикрывали ротъ несравненной красоты. Изъ-подъ нихъ виднѣлись самые ровные, ослѣпительно бѣлые зубы, какіе только можно себѣ представить, а изъ-за этихъ зубовъ — когда къ тому представлялся случай — раздавался чрезвычайно ясный, мелодическій и сильный голосъ. И глазами природа одарила моего знакомаго выдающимися. Каждый изъ нихъ стоилъ пары нашихъ обыкновенныхъ зрительныхъ органовъ. Они были темно-каріе, необыкновенно большіе и блестящіе; и въ нихъ замѣчалась по временамъ именно та степень интереснаго косоглазія, которое придаетъ взгляду особенную выразительность.
Такого бюста, какъ у генерала я, безъ сомнѣнія, не видалъ ни у кого. Не было возможности подмѣтить какой-нибудь недостатокъ въ его изумительной пропорціональности. Благодаря этому особенно выдѣлялись его плечи, который вызвали бы мраморнаго Аполлона покраснѣть отъ сознанія, что онъ уступаетъ генералу. Я страстно люблю красивыя плечи и могу сказать, что до тѣхъ поръ не встрѣчалъ подобнаго совершенства. Руки были также прелестной формы. И ноги не уступали имъ. Это были nec plus ultra красивыхъ ногъ. Всякій знатокъ призналъ бы ихъ красоту. Онѣ были не слишкомъ мясисты, но и не худы; въ нихъ не было ни массивности ни хрупкости. Я не могъ себѣ представить болѣе граціознаго изгиба, чѣмъ os femoris, и съ задней стороны его ibufa была именно такая выпуклость, которая придаетъ икрѣ полную пропорциональность. Желалъ бы я, чтобъ моему талантливому другу Чипончипино, скульптору, удалось видѣть ноги бригаднаго генерала Джона А. Б. С. Смиса.
Но хотя такихъ положительныхъ красавцевъ на свѣтѣ не встретишь на каждомъ шагу, однако я никакъ не могъ убедить себя, что это особенное впечатлѣніе, о которомъ я упомянулъ — это je ne sais quoi, что-то неуловимое, въ моемъ новомъ знакомомъ оставалось, благодаря не исключительно его физическимъ совершенствамъ. Можетъ-быть, это слѣдовало приписать его манерамъ; но и этого я не могу утверждать. Въ его манерѣ держать себя была какая-то натянутость, чтобъ не сказать деревянность; какая-то размѣренность, такъ сказать, прямолинейная точность въ каждомъ движении, которыя при менѣе крупной фигурѣ можно бы охарактеризовать словомъ аффектація, напыщенность или принужденность, но въ джентльменѣ такихъ размѣровъ безъ затрудненій подводилось подъ сдержанность и чувство достоинства — вобще подъ нѣчто весьма обширное, но подходила къ его общей колоссальности.
Пріятель, познакомившій меня съ генераломъ Смисомъ, шепнулъ мнѣ нѣсколько словъ о немъ. Характеризуя его, какъ замѣчательнаго, очень замѣчательнаго человѣка — одного изъ замѣчательнѣйшихъ людей нашего вѣка. У женщинъ генералъ пользовался также большимъ успѣхомъ, благодаря, главнымъ образомъ, упроченной за нимъ репутаціи храбреца.
— Въ этомъ отношеніи у него нѣтъ соперниковъ; онъ положительно головорѣзъ; просто отчаянный, — говорилъ мой другъ, еще понизивъ голосъ и поражая меня своею таинственностью. — Положительно отчаянный. Онъ доказалъ это въ последней, такъ нашумѣвшей экспедиціи противъ индѣйскихъ племенъ бугабу и киккапо. — Тутъ мой другъ вытаращилъ глаза. — Господи! Чортъ побери! Чудеса храбрости… Да вы, вѣроятно, слыхали о немъ?… Вѣдь онъ человѣкъ…
— Человѣкъ Божій, какъ вы поживаете? Очень радъ видѣть васъ, — прервалъ его самъ генералъ, подходя и пожимая руку моего собесѣдника, а мнѣ отвѣчая чопорнымъ, хотя и глубокимъ поклономъ. Я подумалъ тогда — и теперь остаюсь при своемъ мнѣніи — что никогда не слыхалъ такого сильнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ чистаго голоса и не видалъ болѣе красивыхъ зубовъ; но долженъ признаться, что мнѣ досаденъ былъ перерывъ именно въ ту минуту, когда, благодаря вышеупомянутымъ словамъ своего знакомаго, герой экспедиціи Бугабу и Киккапу очень заинтересовалъ меня.
Но очаровательный блестящій разговоръ бригаднаго генерала Джона А. Б. С. Смиса скоро разсѣялъ мое неудовольствіе. Такъ какъ мой пріятель ушелъ тотчасъ же, то мы довольно долго пробыли наединѣ, и я провелъ это время не только пріятно, но и полезно. Мнѣ никогда не попадалось такого пріятнаго собесѣдника и такъ разносторонне образованнаго человѣка. Однако, но весьма понятной скромности, онъ не коснулся темы, именно больше всего интересовавшей меня въ эту минуту, т.-е. таинственныхъ обстоятельствъ связанныхъ съ бугабужской войной; я же, понятно, не могъ, изъ деликатности, затронуть этого вопроса, хотя — каюсь — чувствовалъ къ тому сильное искушеніе. Я замѣтилъ также, что храбрый военный предпочиталъ темы научнаго интереса, и что его особенно занимали быстрые успехи механическихъ изобрѣтеній, — о чемъ бы я ни заводилъ разговоръ, генералъ непремѣнно возвращался къ этому пункту.
— Ничто не сравнится съ этимъ, — говорилъ онъ, — мы удивительные люди и живемъ въ удивительный вѣкъ. Парашюты и желѣзныя дороги, волчьи ямы и скорострѣльныя ружья. Наши пароходы во всѣхъ моряхъ; а почтовый воздушный шаръ Нассау скоро начнетъ совершать регулярные полеты — плата въ одинъ конецъ всего двадцать фунтовъ стерлинговъ — между Лондономъ и Тимбукту. А кто измѣритъ огромное вліяніе великихъ открытій въ области электромагнетизма на общественную жизнь, искусства, торговлю, литературу? И это еще не все — повѣрьте мнѣ! Нѣтъ конца успѣхамъ изобрѣтенія. Самыя удивительныя, остроумныя и, позволю себѣ прибавить, м-ръ, м-ръ… Томпсонъ — кажется, не ошибаюсь? — самыя полезныя, истинно полезныя изобрѣтенія въ области механики вырастаютъ ежедневно, такъ сказать, какъ грибы, какъ саранча… какъ саранча среди насъ, да, вокругъ насъ… м-ръ Томпсонъ.
Меня вовсе не зовутъ Томпсономъ, но излишнее прибавлять, что я разстался съ генераломъ, сильно заинтересованный имъ и вынося очень высокое мнѣніе о его качествахъ, какъ собесѣдника, и глубоко проникнутый сознаніемъ всѣхъ преимуществъ существованія въ вѣкъ механическихъ изобрѣтеній. Однако мое любопытство не было вполнѣ удовлетворено, и я рѣшилъ немедленно собрать между своими знакомыми свѣдѣнія о самомъ бригадномъ генералѣ, а особенно о достопамятныхъ событіяхъ во время бугабусской и киккапусской экспедицій.
Первый случай, которымъ я не посовѣстился воспользоваться, представился въ церкви его преподобія доктора Друммуммуппа, гдѣ однажды, въ воскресенье, какъ разъ за проповѣдью, я очутился не только на одной скамьѣ, но даже рядомъ съ своей милой и сообщительной пріятельницей, миссъ Тэбитой Т. Я поздравилъ себя, и совершенно справедливо, съ такой удачей. Если кто-нибудь зналъ что-нибудь о бригадномъ генералѣ Джонѣ А. Б. С. Смисѣ, то это была именно миссъ Тэбита Т. Мы передали другъ другу нѣсколько телеграфическихъ знаковъ и затѣмъ начали перебрасываться оживленными фразами.
— Смисъ! — сказала миссъ Тэбита въ отвѣтъ на мой серьезный вопросъ.
— Смисъ! — Это генералъ А. Б. С.? — Боже мой, я думала, вы все знаете о немъ! Удивительно изобрѣтательный вѣкъ! Ужасное происшествіе!.. Какіе кровожадные негодяи эти киккату! Онъ сражался, какъ герой… выказалъ чудеса храбрости… обезсмертилъ свое имя. Смисъ!.. Бригадный генералъ А. Б. С. Развѣ вы не знаете, что это человѣкъ…
— Человѣкъ, — громогласно возгласилъ въ это мгновеніе докторъ Друммуммуппъ, ударяя кулакомъ по каѳедрѣ, — человѣкъ, рожденный отъ женщины, живетъ недолго: онъ рождается, но затѣмъ коса смерти скашиваетъ его, какъ цвѣтокъ!
Я отскочилъ на противоположный конецъ скамьи, замѣтивъ по сверкающему взору проповѣдника, что гнѣвъ, чуть было не оказавшійся роковымъ для каѳедры, былъ вызванъ нашимъ шопотомъ съ миссъ Тэбитой. Что тутъ было дѣлать? Пришлось волей-неволей покориться и, претерпѣвая мученичество полнаго достоинства молчанія, выслушать весьма долгую проповѣдь.
На слѣдующій вечеръ я зашелъ довольно поздно въ Рентипольскій театръ, гдѣ надѣялся сразу удовлетворить своему любопытству, только заглянувъ въ ложу двухъ образчиковъ любезности и всезнанія миссъ Арабеллы и Миранды Когносченти. Превосходный трагикъ Клаймаксъ игралъ Яго при переполненномъ залѣ, и мнѣ оказалось довольно трудно объяснить, чего я желаю, тѣмъ болѣе, что та ложа приходилась возлѣ самыхъ кулисъ, какъ разъ надъ сценой.
— Смисъ! — сказала миссъ Арабелла, уразумѣвъ, наконецъ, чего я добиваюсь. — Смисъ! Ужъ не генералъ ли Джонъ А. Б. С.
— Смисъ? — задумчиво повторила Миранда. — Встрѣчали ли вы второго человѣка съ такой фигурой?
— Нѣтъ, сударыня… Но скажите мнѣ…
— Такъ безукоризненно изящнаго?..
— Нѣтъ, честное слово! Но прошу васъ, скажите мнѣ…
— Такъ тонко понимающаго всѣ драматическіе эффекты?
— Миссъ Миранда!..
— Кто бы такъ умѣлъ оцѣнить красоты Шекспира? Взгляните на эту ногу…
— О чортъ! — И я снова обратился къ ея сестрѣ.
— Смисъ! — сказала она. — Вы спрашиваете про генерала Джона А. Б. С.? Не правда ли, ужасно? Какіе негодяи эти бугабу… Дикари, и все такое… Но мы живемъ въ удивительно изобрѣтательный вѣкъ!.. Смисъ!.. О, да!.. Великій человѣкъ!.. Отчаянная голова. Пріобрѣлъ себѣ вѣчную славу… Чудеса храбрости! И вы не знаете?.. — Эти слова она произнесла взвизгнувъ. — Да вѣдь это человѣкъ…
… Ни макъ, ни мандрагора.
Ни зелья всѣ, какія есть на свѣтѣ,
Не возвратятъ тебѣ тотъ мирный сонъ,
Которымъ ты вчера еще былъ счастливъ!..—
вдругъ заревѣлъ надъ моимъ ухомъ трагикъ Клаймаксъ, все время потрясая кулакомъ у меня передъ лицомъ, такъ что я рѣшительно не имѣлъ ни силы ни желанія вытерпѣть это. Я тотчасъ же ушелъ изъ ложи, отправился за кулисы и въ антрактѣ задалъ негодяю такую трепку, что онъ наверное не забудетъ ее до смерти.
Я быль увѣренъ, что на вечерѣ у очаровательной вдовушки, м-ссъ Катлинъ О’Тремпъ, меня уже не постигнетъ подобное разочарованіе. И поэтому, только что усѣвшись за карточный столъ съ своей прелестной хозяйкой за партнера, я обратился къ ней съ вопросами, рѣшеніе которыхъ было такъ необходимо для моего душевнаго мира.
— Смисъ! — сказала вдовушка. — Генералъ Джонъ А. Б. С.? Ужасная вещь, не правда ли?.. Вы говорите: брильянты? Ужасные негодяи эти киккапу! — Вистую, м-ръ Тэттль. — Ну, да теперь вѣкъ изобрѣтеній… конечно, вѣкъ изобрѣтеній по преимуществу… Говоритъ по-французски?.. О да, онъ герой!.. Отчаянный храбрецъ! — Безъ червей, м-ръ Тэттль? Я не вѣрю этому… Безсмертная слава… такія чудеса храбрости! Не слыхали?.. Да, вѣдь это тотъ…
— Тоттъ!.. Капитанъ Тоттъ! — запищала какая-то дамочка въ противоположномъ углу комнаты: — Вы говорите о капитанѣ Тоттѣ и дуэли?.. Дайте послушать!.. Продолжайте, м-ссъ О’Тремпъ, прошу, продолжайте!
И м-ссъ О’Тремпъ продолжала разсказывать… о какомъ-то капитанѣ Тоттѣ, котораго не то застрѣлили, не то повѣсили, или хотѣли застрѣлить и повѣсить въ одно и то же время. Да! М-ссъ О’Тремпъ разошлась, а я… я ушелъ. Не оставалось надежды услыхать въ этотъ вечеръ еще что-нибудь о моемъ бригадномъ генералѣ.
Однако я еще продолжалъ утѣшать себя разсужденіемъ, что не всегда волна неудачи пойдетъ противъ меня, и принялъ смѣлое рѣшеніе навести свои справки у первоисточника всѣхъ справокъ — у очаровательнаго ангела, граціозной м-ссъ Пируеттъ.
— Смисъ? — спросила м-ссъ Пируеттъ въ то время, какъ мы кружились въ па-де-зефиръ. — Генералъ Джонъ А. Б. С.? Ужасно имѣть дѣло съ этими бугабу; не правда ли?… Какіе изверги, эти индѣйцы!.. Выворачиваютъ пальцы!.. И какой храбрецъ!.. Ужасная жалость!.. Но мы живемъ въ вѣкъ удивительныхъ изобрѣтеній… О, Боже мой, у меня закружилась голова!.. Отчаянная голова… чудеса храбрости… Не слыхали? Просто не вѣрится… Сядемъ, я раскажу вамъ. Смисъ! Да вѣдь это человѣкъ (man)…
— Вы говорите о Манфредѣ? [2]. — Ни съ того ни съ сего вмѣшалась миссъ Синій Чулокъ, мимо которой мы прошли, когда я велъ миссъ Пируэттъ къ ея мѣсту. И я принужденъ былъ выслушать цѣлый комментарій о поэмѣ лорда Байрона, такъ что, отправившись, по освобожденіи изъ плѣненія, на поиски за миссъ Пируэттъ, я уже нигдѣ не нашелъ ее и вернулся домой весьма враждебно настроенный противъ всего рода Синихъ Чулковъ.
Дѣло принимало положительно серьезный оборотъ, и я рѣшился, наконецъ, отправиться къ своему задушевному пріятелю Теодору Синивэту, зная, что отъ него скорѣй всего можно ожидать болѣе или менѣе точныхъ свѣдѣній.
— Смисъ? — сказалъ онъ, растягивая по своей привычкѣ слоги. — Смисъ! Генералъ Джонъ А. Б. С.? Ужасная исторія это дѣло съ кикка…а…пу…у… не правда ли?.. Отча…янный храбрецъ… А жа…аль… честное слово!.. Удивительно изобрѣтательный нашъ вѣкъ… Чудеса храбрости!.. А слыхали вы о капитанѣ Тоттѣ?..
— Къ чорту Тотта! — крикнулъ я… — Прошу васъ, продолжайте вашъ разсказъ…
— Хмъ! хорошо!., c’est la meme cho-o-se, какъ говорить у насъ, во Франціи. Смисъ? Бригадный генералъ Джонъ. А… Б… С… Вѣдь не станете же вы утверждать… — тутъ мой собесѣдникъ счелъ нужнымъ поднести палецъ къ носу — вѣдь не станете вы утверждать, что не знаете всего этого смисовскаго дѣла такъ же хорошо, какъ знаю я. Смисъ? Джонъ А… Б… С?. Это человѣкъ…
— М-ръ Синивэтъ, — сказалъ я умоляющимъ тономъ, — это человѣкъ въ маскѣ?
— О нѣ…ѣ…ѣтъ, — сказалъ онъ глубокомысленно, — и не человѣкъ съ лу…у…ны.
Я счелъ такой отвѣтъ за положительное оскорбленіе и сейчасъ же въ бѣшенствѣ покинулъ этотъ домъ, твердо рѣшившись немедленно потребовать у м-ра Синивэтъ удовлетворенія за его некорректное поведеніе и невоспитанность.
Тѣмъ временемъ, однако, я положительно недоумѣвалъ, откуда бы мнѣ почерпнуть желательный свѣдѣнія. Мнѣ рѣшительно некуда было больше обратиться. И я рѣшилъ итти къ самому источнику: явиться прямо къ генералу и попросить у него объяснения загадочныхъ обстоятельствъ. Здѣсь, по крайней мѣрѣ, не могло быть недоразумѣнія. Я намѣревался быть ясенъ, положителенъ, кратокъ; сухъ, какъ черствая корка, и точенъ, какъ Тацитъ или Монтескье.
Было еще рано, когда я явился съ своимъ визитомъ. Мнѣ сказали, что генералъ одѣвается, но я отвѣчалъ, что я пришелъ по дѣлу, и старый слуга-негръ ввелъ меня прямо въ спальню, гдѣ остался во все время моего посѣщенія. Войдя въ комнату, я, понятно, осмотрѣлся, ища хозяина, но его нигдѣ не было видно. На полу мнѣ попался подъ ноги какой-то большой узелъ странной формы, и такъ какъ я находился въ достаточно мрачномъ настроеніи духа, то толчкомъ ноги откинулъ его въ сторону.
— Гмъ! гмъ! Нечего сказать, вѣжливо! — раздался изъ узла тоненькій голосокъ — не то пискъ, не то свистъ, самый смѣшной голосокъ, какой мнѣ приходилось слышать.
— Вѣжливо, нечего сказать.
Я просто закричалъ отъ ужаса и отлетѣлъ въ самый далекій уголъ комнаты.
— Да скажите, ради Бога, — продолжалъ свистѣть узелъ, — что… что вамъ, собственно, надо?.. Вы… мы, кажется, вовсе не знакомы…
Что я могъ сказать на все это? Я упалъ въ кресло и, выпуча глаза и открывъ ротъ, ждалъ рѣшенія загадки.
— Хотя, однако, странно, что вы не узнали меня, — снова запищалъ узелъ, совершавшій, какъ я теперь замѣтилъ, какія-то необъяснимыя эволюціи на полу: какъ будто онъ натягивалъ на себя чулки. Впрочемъ, видна была только одна нога.
— Да правда, странно, что вы не знаете меня! Помпей, подай другую ногу!
Помпей подалъ узлу, отвѣчая на это приказаніе, большую пробковую ногу, уже обутую; узелъ въ мгновеніе ока привинтилъ ее и выпрямился передо мной.
— Кровавое же было это дѣло, — продолжалъ это существо, будто разговаривая самъ съ собой; — хотя, впрочемъ, и нельзя разсчитывать отдѣлаться одной царапиной, когда идешь противъ бугабу и киккапу. Помпей, пожалуйста — руку. Томасъ — обращаясь ко мнѣ — положительно лучшій мастера по части пробковыхъ ногъ; но если вамъ, милѣйшій, понадобится рука, совѣтую вамъ обратиться къ Битопу. — Помпей, между тѣмъ, привинтилъ руку.
— Горячее было дѣло, могу сказать. Ну, собака, накладывай плечи и грудь. Питтъ дѣлаетъ лучшія плечи, ну, а за грудью вамъ придется обратиться къ Дюкре.
— За грудью? — переспросилъ я.
— Помпей, да кончишь ты, наконецъ, возиться съ парикомъ? Скверная штука скальпированіе; но какую чудную накладку можно получить у Де-Лорма.
— Накладку?
— Ну, негръ, зубы! За хорошой челюстью лучше всего обратиться прямо къ Пэрмли — немножко дорого, но работа превосходная. Мнѣ пришлось проглотить несколько великолѣпныхъ зубовъ, когда здоровенный бугабу ткнулъ меня прикладомъ… Да, прикладомъ… ружейнымъ прикладомъ!! Ну, теперь глазъ! Ну, уже давай, Помпей! Ввинти мнѣ глазъ. У этихъ киккапу кулакъ всегда наготовѣ. Но д-ръ Уильямсъ ловкачъ; не можете себѣ представить, какъ хорошо я вижу глазами его издѣлья.
Я теперь началъ соображать, что передо мной не кто другой, какъ мой новый знакомый, бригадный генералъ Джонъ Смисъ. Манипуляціи Помпея произвели въ его наружности разительную перемѣну. Но голосъ еще сбивалъ меня съ толку; однако и эта загадка скоро разъяснилась.
— Помпей, черный негодяй, — запищалъ генералъ, — ты, кажется, намѣреваешься отпустить меня безъ нёба!
Негръ, бормоча извиненіе, подошелъ къ своему господину, открылъ ему ротъ съ ловкостью жокея и съ невероятной быстротой вложилъ несколько странное приспособленіе. Моментально въ лицѣ генерала произошла поразительная перемѣна. Когда онъ снова заговорилъ, голосъ его опять пріобрѣлъ ту силу и мелодичность, которыя поразили меня при нашемъ первомъ знакомствѣ.
— Чортъ бы побралъ этихъ скотовъ! — сказалъ онъ такимъ яснымъ голосомъ, что я даже вздрогнулъ отъ перемены. — Чортъ бы побралъ ихъ! Они не только выбили мнѣ нёбо, да еще потрудились отрѣзать, по крайней мѣрѣ, семь девятыхъ языка. Но нѣтъ въ Америкѣ мастера, равнаго Бонфанти по этой части. Могу смѣло рекомендовать его вамъ — тутъ генералъ поклонился — и увѣряю васъ, съ особеннымъ удовольствіемъ.
Я вѣжливо поблагодарилъ за любезность и распрощался, вполнѣ узнавъ, въ чемъ дѣло и получивъ разъясненіе загадки, такъ долго мучившей меня. Теперь мнѣ все стало ясно и понятно. Бригадный генералъ Джонъ А. Б. С. Смисъ былъ человѣкъ — былъ человѣкъ, въ которомъ не осталось ни одного живого мѣста.