Любители интересныхъ біографій, безъ сомнѣнія, съ глубокимъ вниманіемъ прочтутъ повѣствованія о жизни Ч. Диккенса, переполненной такого рода случайностями и романическими эпизодами, которымъ можно было бы и не повѣрить, если бы достовѣрность ихъ не подтверждалась автобіографіею Диккенса, вышедшею нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Отсылая желающихъ ознакомиться подробно съ этими интересными эпизодами жизни Диккенса къ его автобіографіи, мы намѣрены только вкратцѣ разсказать жизнь этого замѣчательнаго англійскаго романиста, произведенія котораго пользуются заслуженною извѣстностью въ средѣ образованнаго общества.
Но, прежде, чѣмъ приступимъ къ сообщенію біографическихъ свѣдѣній о жизни Диккенса, считаемъ не безполезнымъ сказать нѣсколько словъ о существующемъ въ обществѣ мнѣніи, что «характеръ человѣка образуется обстоятельствами». Это мнѣніе, находящее многочисленныхъ поклонниковъ самымъ блистательнымъ образомъ опровергается жизнью Ч. Диккенса и въ особенности его дѣтствомъ и первою молодостью, когда способности и характеръ наиболѣе всего бываютъ подвержены вліянію тѣхъ или другихъ обстоятельствъ.
Нельзя отвергать, что обстоятельства, имѣютъ извѣстное вліяніе на образованіе человѣческаго характера; по чтобы они могли создать его, могли вызвать въ человѣкѣ къ дѣятельности новыя способности, это опровергается цѣлымъ рядомъ такихъ убѣдительныхъ доводовъ, которые каждый можетъ легко наблюдать въ жизни. «Характеры, говоритъ Д. Г. Льюисъ, имѣютъ такое же отношеніе къ внѣшнимъ обстоятельствамъ, какіе организмы къ внѣшнему міру: они живутъ во внѣшнемъ мірѣ, но не образуются имъ». Каждый характеръ усвоиваетъ себѣ отъ окружающихъ обстоятельствъ то, что ему сродно, и отбрасываетъ все ему несродное, подобно тому какъ растеніе вбираетъ въ себя изъ земли и воздуха только тѣ элементы, которые питаютъ его, и не трогаетъ тѣхъ, которые ему негодны въ пищу. Обильная пища и заботливый уходъ могутъ укротить лютость дикаго звѣря, но не могутъ сдѣлать льва ягненкомъ. Гете справедливо замѣчаетъ, что еслибъ Рафаэль вздумалъ рисовать мужиковъ, наполняющихъ трактиры, то они выходили бы у него похожими на апостоловъ, а если бы Теньеръ сталъ рисовать апостоловъ, то они походили бы у него на голландскихъ мужиковъ; каждый артистъ создаетъ сообразное своему генію.
Поэтому гораздо правильнѣе можно сказать, что человѣкъ есть строитель обстоятельствъ, а не созданіе ихъ. Характеръ и состоитъ въ томъ, чтобы употреблять обстоятельства на устройство своей жизни, и степенью этой строительной силы измѣряется сила характера. Изъ одного и того нее матеріала искусный архитекторъ строитъ великолѣпные дворцы, а бѣдный невѣжда лѣпитъ только лачуги. Какъ часто случается, что въ одномъ и томъ же семействѣ, при совершенно одинаковыхъ обстоятельствахъ, одинъ братъ воздвигаетъ великолѣпное зданіе, а другой, не дѣятельный и неспособный, проводить всю жизнь въ развалившемся домѣ. Поэтому, повторяемъ, обстоятельства не могутъ создавать способностей: они суть только пища, но не самое питаніе, — они только даютъ характеру возможность развиться, но не образуютъ его. Жизнь Ч. Диккенса, обильная вліяніемъ всякаго рода обстоятельствъ на образованіе его замѣчательнаго характера и развитіе способностей, лучше всего доказываетъ справедливость этого.
Чарльзъ Диккенсъ, сынъ небогатаго чиновника, родился въ Ландкронѣ 7 го февраля 1812 г., а спустя нѣсколько лѣтъ, переѣхалъ, вмѣстѣ съ семействомъ, въ г. Чатамъ, гдѣ прошли его первые дѣтскіе годы. Онъ былъ вообще очень маленькій и очень болѣзненный мальчикъ, подверженный частымъ спазматическимъ припадкамъ, вслѣдствіе чего не могъ предаваться тѣмъ шалостямъ и проказамъ, которые свойственны дѣтскому возрасту. Не участвуя, поэтому, въ играхъ своихъ сверстниковъ, онъ съ большимъ удовольствіемъ слѣдилъ за этими играми, занимаясь въ то же время чтеніемъ. Первую любовь къ умственнымъ занятіямъ поселила въ немъ, какъ весьма часто случается, мать, которая первоначально научила его читать и писать по англійски, а потомъ, когда онъ нѣсколько подросъ, то и по латини. Первыя прочитанныя Диккенсомъ книги, произведшія на него сильное впечатлѣніе, доказываютъ, что въ выборѣ ихъ не было руководителей; ребенокъ читалъ все, что попадалось подъ руку. Но всѣ прочитанныя имъ книги, какъ «Робинзонъ Крузе», «Томъ Джонсъ», «Родерикъ Рандомъ», «Донъ Кихотъ», «Векфильдскій священникъ» произвели на него такое сильное впечатлѣніе, что, какъ говоритъ самъ Диккенсъ, онъ цѣлую недѣлю воображалъ себя Томомъ Джонсомъ, цѣлый мѣсяцъ носился съ идеею, которую составилъ себѣ о Родерикѣ Рандомѣ, а начитавшись разныхъ путешествій, нѣсколько дней сряду ходилъ по комнатамъ, вооруженный старой сапожной колодкой, въ полномъ убѣжденіи, что онъ тотъ самый морской капитанъ, которому угрожала опасность со стороны дикихъ и который рѣшился продать свою жизнь не иначе, какъ очень дорогою цѣною…
Болѣзнь молодого Диккенса, заставившая его проводить дни въ кровати за чтеніемъ книгъ и наблюденіемъ за всѣмъ, что происходило вокругъ него, такъ рано развила въ немъ способность восприниматься окружающее, что онъ, еще шестилѣтпимъ мальчикомъ, задумалъ изложить пережитыя ощущенія въ первомъ собственномъ творчествѣ, носившемъ громкое названіе трагедіи «Монсаръ, султанъ Индіи», имѣвшей огромный успѣхъ въ кругу его сверстниковъ. Но не одною только литературною извѣстностью пользовался ребенокъ: онъ прославился умѣньемъ отлично разсказывать разные анекдоты и нѣтъ комическіе куплеты; такъ что когда собирались гости, то маленькаго Чарльза ставили на столъ или стулъ и онъ забавлялъ всю честную компанію. Главнымъ соперникомъ и поощрителемъ во всѣхъ этихъ упражненіяхъ былъ его родственникъ, мальчикъ немного постарше, Джемсъ Лемертъ, который водилъ его въ театръ и научилъ, между прочимъ, устраивать театральныя представленія; такъ что страсть къ театру, которой Диккенсъ былъ впослѣдствіи сильно преданъ, развилась въ немъ еще съ малыхъ лѣтъ. Послѣдніе два года жизни въ Чатамѣ, т. е. съ 1819 по 1821 г. Диккенсъ ходилъ въ школу, содержимую молодымъ священникомъ. Необыкновенная жажда знанія и богатство фантазіи мальчика обратили на него вниманіе учителя, который съ большой заботливостью относился къ своему замѣчательно-способному ученику. Къ любопытнымъ дѣтскимъ воспоминаніямъ этого времени относится, между прочимъ, воспоминаніе о разсказѣ одного изъ его товарищей, касательно существованія страшной разбойнической шайки, называемой «радикалами», принципы которой состоятъ въ томъ, что принцъ-регентъ «носитъ-молъ корсетъ, что никто не имѣетъ права на какое либо жалованье и что армія и флотъ должны быть уничтожены»; и эти ужасы заставляли мальчика дрожать въ постели и умолять, чтобы радикаловъ поскорѣе перехватали и перевѣшали.
Диккенсу едва минуло девять лѣтъ, когда отца его перевели на службу въ Лондонъ. Не веселы были его первыя лондонскія впечатлѣнія; денежныя дѣла отца пошли весьма плохо, кредиторы стали размножаться съ быстротою. Все семейство Диккенсовъ жило въ бѣдномъ домишкѣ въ одной изъ грязныхъ и глухихъ улицъ Лондона. Вмѣстѣ съ бѣдностью наступила и пора заброшенности для ребенка; о немъ не заботились: не до него было его отцу, у котораго, было на рукахъ еще пятеро дѣтей. «Въ это время дѣятельность моя, какъ говоритъ самъ Диккенсъ, ограничивалась ежедневно чисткою сапогъ отца и моихъ собственныхъ, исполненіемъ другихъ мелкихъ занятій по дому, няньченьемъ моихъ младшихъ братьевъ и сестеръ и бѣганьемъ по тѣмъ мелкимъ и дряннымъ дѣламъ, какія порождались нашимъ жалкимъ образомъ жизни».
Въ сосѣдствѣ съ Диккенсами жилъ тотъ самый Лемертъ, о которомъ мы уже говорили. Изъ состраданія и жалости къ Чарльзу, Лемертъ подарилъ ему маленькій театръ, который былъ его единственнымъ поэтическимъ развлеченіемъ. Около этого времени сестра Диккенса, Фанни поступила въ консерваторію, и разсказывая впослѣдствіи объ этомъ обстоятельствѣ, онъ говоритъ, что крайне тяжело было у него на сердцѣ, когда, глядя на образованіе своей сестры, на ея прощаніе съ родителями, онъ думалъ о своемъ заброшенномъ положеніи, объ отсутствіи средствъ для своего собственнаго образованія. Изъ своей бѣдной квартиры онъ ходилъ къ своимъ родственникамъ въ центръ Лондона, и картины уличной жизни производили на него сильное впечатлѣніе. Въ это же время онъ продолжалъ и свои мелкія литературныя упражненія. Между тѣмъ дѣла отца шли все хуже и хуже. Мать хотѣла было съ своей стороны помочь мужу въ доставленіи средствъ къ жизни, но открытая ею съ этою цѣлью школа для дѣтей закрылась, такъ какъ никто не заявилъ желанія поступить въ нее. Наконецъ отца Диккенса посадили въ долговое отдѣленіе и полу-голодное, полу-обнищавшее семейство стало существовать только тѣмъ, что продавало или закладывало имѣвшійся домашній скарбъ, при чемъ всѣ операціи производились маленькимъ Чарльзомъ. Въ концѣ-концовъ осталось только нѣсколько стульевъ, кухонный столъ и кровати. Но все это было только прологомъ къ болѣе тяжелымъ днямъ жизни Диккенса.
«Въ это время, говоритъ Диккенсъ, большою извѣстностью пользовалась вакса Роберта Уарена. Но нѣкто Іоанатанъ Уаренъ заявилъ, что настоящимъ собственникомъ этой ваксы былъ онъ, а не Робертъ, только эксплуатировавшій дѣло въ свою пользу. Въ концѣ-концовъ онъ объявлялъ, что продаетъ свой рецептъ, фирму и заведеніе. Тогда Джоржъ Лемертъ, двоюродный братъ Джемса (о которомъ нами упомянуто раньше), купилъ все это и открылъ лавку: — Джемсъ Лемертъ, видя, что я слоняюсь безъ дѣла, предложилъ родителямъ отдать меня въ это заведеніе съ платою по 6 или 7 шиллинговъ въ недѣлю. Предложеніе было охотно принято моими родителями и въ одинъ понедѣльникъ, утромъ, я пошелъ въ лавку ваксы для дѣловыхъ занятій». Лавка помѣщалась въ старомъ, полуразвалившемся домѣ, который подходилъ къ рѣкѣ и былъ буквально переполненъ крысами. Всюду бросались въ глаза потертыя стѣны, сгнившіе полы и лѣстницы, старыя сѣрыя крысы, кишмя-кишевшія въ подвалахъ, пыль и обвѣтшаніе. Контора помѣщалась на верхнемъ этажѣ, выходя окнами на барки съ углемъ и рѣку. Въ одномъ изъ уголковъ ея сидѣлъ Диккенсъ и занимался тѣмъ, что покрывалъ банки съ ваксою сперва кускомъ маслянной, потомъ кускомъ синей бумаги: далѣе обвязывалъ эти покрышки веревочкой и наконецъ обрѣзывалъ бумагу съ аккуратностью и изяществомъ, такъ чтобы банка походила внѣшнимъ видомъ на аптекарскую банку съ мазью. Когда было приготовлено такимъ образомъ извѣстное число банокъ, то на нихъ наклеивались этикеты и затѣмъ начиналась прежняя операція. Спустя нѣкоторое время Диккенсъ переведенъ былъ въ нижнее, подвальное отдѣленіе лавки, гдѣ процессомъ завязыванія банокъ и наклейки ярлыковъ занимались еще двое мальчиковъ. Первое время хозяинъ заведенія началъ было учить Диккенса кое-чему, но потомъ это ученіе было оставлено.
Какое тяжелое убійственное впечатлѣніе производила эта работа въ душномъ, грязномъ и сыромъ подвалѣ на болѣзненный и впечатлительный организмъ Диккенса, можно судить изъ его слѣдующихъ словъ: «Вся моя натура была до такой степени проникнута скорбью и униженіемъ, что даже теперь, окруженный славою, любовью и счастьемъ, я часто забываю въ грезахъ, что у меня есть дорогая жена и дѣти, — забываю даже, что я человѣкъ, и съ отчаяніемъ снова блуждаю въ этомъ періодѣ моей жизни».
Попытки отца Диккенса войти въ сдѣлку съ кредиторами не удались, и мать, не имѣя болѣе никакихъ средствъ къ жизни, перебралась туда, гдѣ находилось долговое отдѣленіе, а маленькій Чарльзъ былъ отведенъ въ качествѣ жильца къ одной старушкѣ, давнишней знакомой семейства, принимавшей къ себѣ квартирантами дѣтей. Въ это время Диккенсъ положительно былъ брошенъ на произволъ судьбы, борясь своими маленькими силенками съ ежедневною нуждою, такъ какъ заработываемые имъ 6—7 шиллинговъ, едва давали возможность покупать ежедневно къ обѣду кусокъ хлѣба и небольшой кусокъ мяса. «Я знаю, говоритъ Диккенсъ, что, не храни меня Богъ, изъ меня, при отсутствіи всякой заботы о моей личности, вышелъ бы маленькій воришка или маленькій бродяга». На выходъ изъ этого положенія не представлялось никакой надежды; поэтому мальчикъ рѣшился упрекнуть отца за свое положеніе. Въ результатѣ этого вышло то, что для него была нанята мансарда въ квартирѣ одного коммерческаго агента, который жилъ въ сосѣдствѣ съ долговымъ отдѣленіемъ. Тамъ у него было устроено помѣщеніе на полу. Жившее въ долговомъ отдѣленіи семейство Диккенса пользовалось нѣкоторымъ комфортомъ, и маленькій Чарльзъ ходилъ уже туда завтракать и ужинать, а въ девять часовъ возвращался домой.
Вслѣдствіе состоявшагося опредѣленія суда о несостоятельности отца и благодаря небольшому наслѣдству, полученному отъ одного изъ своихъ родныхъ, семейство Диккенсовъ выѣхало изъ долгового отдѣленія. Вскорѣ послѣ этого, отецъ Диккенса, проходя мимо лавки, въ которой работалъ его сынъ, увидѣлъ, что тотъ сидитъ близъ окна, въ виду публики, которая свободно глазѣетъ, созерцая проворное обвязываніе банокъ съ ваксою. Гордость отца Диккенса была возмущена такою позорною выставкою его сына; поэтому онъ написалъ содержателю лавки письмо, въ которомъ, укоряя за невниманіе къ его сыну, просилъ перемѣнить его положеніе. Письмо было написано, вѣроятно, съ большою непочтительностью, такъ какъ Чарльзъ былъ выгнанъ изъ лавки. Но мать взяла на себя уладить эту ссору и исполнила это наслѣдующій же день; отецъ же не пустилъ его въ лавку и вскорѣ послалъ въ школу; въ это время Чарльзу было около двѣнадцати лѣтъ.
Школа, въ которую вступилъ Диккенсъ, носила громкое названіе «Веллингтоновской академіи»; описаніе ея въ измѣненномъ видѣ помѣщено на страницахъ «Копперфильда». Вообще это послѣднее сочиненіе Диккенса можетъ быть названо, за небольшими исключеніями, автобіографіею его, и въ особенности въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ говорится о первыхъ годахъ Копперфильда. Веллингтоновская академія отличалась развѣ только тѣмъ, что въ ней было большее изобиліе бѣлыхъ мышей, которыхъ ученики воспитывали гораздо лучше, чѣмъ директоръ школы воспитывалъ ихъ самихъ!
Диккенсъ вышелъ изъ этого училища въ 1827 году и былъ отданъ отцомъ въ контору одного стряпчаго, гдѣ пробылъ полтора года въ должности простого мальчика для посылокъ и вообще черной работы. Около этого времени отецъ его сдѣлался репортеромъ одной небольшой газетки, и онъ, не долго думая, рѣшился посвятить себя тому-же занятію. Принявшись энергично за изученіе стенографіи, онъ быстро усвоилъ знаніе ея и долгое время работалъ въ разныхъ судахъ, пока не отворились передъ нимъ двери парламентской галлереи; ему исполнилось тогда 19 лѣтъ. Первая газета, принявшая его стенографическій отчетъ, была «True Suss», затѣмъ «Mirror of Parliament» и наконецъ въ началѣ тридцатыхъ годовъ «Morning Chronicle». Эта газетная работа имѣла, по его собственному сознанію, очень важное вліяніе на развитіе его дѣятельности. Въ концѣ 1833 года, т. е. когда Диккенсу было всего 21 годъ, онъ напечаталъ въ одномъ модномъ магазинѣ свой первый очеркъ, безъ всякой подписи автора, а увидѣвъ свое произведеніе въ печати, и зная о бѣдственномъ положеніи редакціи этого моднаго журнала, онъ напечаталъ въ немъ, подъ псевдонимомъ «Возъ», безплатно девять другихъ очерковъ, которые обратили на него вниманіе, и затѣмъ съ появленіемъ «Записокъ Пиквикскаго клуба» слава его была окончательно упрочена.