ЦИМБЕЛИНЪ.
Въ «Много шуму изъ ничего» и въ «Отелло» трагедія ревности оказалась одновременно трагедіей клеветы и несправедливости. Жертвой вопіющей и безсмысленной клеветы пала Дездемона; отъ такой же злобной клеветы страдаетъ и Геро; но не будь такъ рѣшительно и порывисто знойное сердце мавра Отелло, не будь такъ легко воспламенимъ пылкій Клавдіо, ядъ предательскихъ навѣтовъ Яго и донъ Жуана не могъ бы въ нихъ такъ свободно проникнуть. Причина бѣдствій, постигшихъ этихъ нѣжныхъ, преданныхъ и безотвѣтныхъ существъ — Дездемону и Геро, коренится въ самомъ характерѣ ревнивцевъ. Особенно тщательно обработана психологія ревности въ «Отелло». И когда Шекспиръ вновь обратится къ трагедіи ревности въ своей комедіи «Зимняя Сказка», мотивъ клеветы уже будетъ совершенно отсутствовать. Самаго пустого, ничего незначущаго предлога будетъ достаточно Леонату, чтобъ осудить Герміону на смерть. Зловѣщій порывъ ревности вызванъ тутъ уже одной игрой слишкомъ стремительнаго воображенія.
Такъ же быстро, въ какомъ-то умственномъ ослѣпленіи, безудержно и страстно вѣритъ и Постумъ Леонатъ въ «Цимбелинѣ», что благодарная и любящая жена его, Имогена, отдалась въ его отсутствіи другому.
Постумъ Леонатъ такая же импульсивная натура, какъ и воинственный Отелло. Онъ также человѣкъ дѣла, а не словъ и размышленій. Онъ также склоненъ лишь къ быстрымъ душевнымъ движеніямъ. Онъ также храбрый воинъ. Еще раньше, чѣмъ мы видимъ его на полѣ брани, гдѣ онъ выказалъ свою отвагу, ужо въ томъ первомъ разговорѣ въ домѣ Филарія въ Римѣ, куда онъ только что прибылъ, изгнанный Цимбелиномъ, съ первыхъ его словъ ярко очерчиваются его рѣшительность, смѣлость и вспыльчивость. Встрѣча съ французомъ заставляетъ Постума вспомнить, какъ однажды въ Орлеанѣ онъ горячо заспорилъ о превосходствѣ своей возлюбленной надъ всѣми остальными женщинами міра, и дѣло тогда чуть не дошло до поединка; теперь Постуму приходится благодарить своего собесѣдника, француза, за то, что тотъ съумѣлъ тогда отвратить это столкновеніе, грозившее принять серьезный оборотъ. Постумъ увѣряетъ, что тогда онъ былъ еще «молодымъ путешественникомъ, гораздо болѣе склоннымъ протестовать противъ всего, что слышитъ, чѣмъ руководствоваться въ поступкахъ чужой опытностью». Но онъ очевидно говоритъ это лишь изъ любезности. И теперь еще поводъ тогдашней ссоры кажется ему далеко не маловажнымъ, вполнѣ достаточнымъ для того, чтобъ схватиться за оружіе. Дѣйствительно, довольно было итальянцу, Іахимо, возобновить этотъ споръ и усомниться, что дама Постума «лучше, умнѣй, добродѣтельнѣй и постояннѣй» любой женщины, и вотъ онъ снова отдается цѣликомъ подобной же распрѣ, забывается до того, что соглашается биться объ закладъ о чести своей жены и доставить Іахимо возможность ее увидѣть, разстается даже съ перстнемъ, который онъ получилъ отъ Икогены.
Еще характернѣй та сцена, когда Іахимо хвастливо и съ дѣланной усмѣшкой разсказываетъ Постуму о своей мнимой побѣдѣ надъ Имогеной. Увидя подаренный имъ Имогенѣ браслетъ въ рукахъ Іахимо, Постумъ уже теряетъ всякую вѣру въ честность жены. Онъ уже отчаивается, всюду видитъ обманъ и грустно восклицаетъ, что «нѣтъ правды въ клятвахъ женщинъ!». Простое предположеніе, что браслетъ могъ быть потерянъ или украденъ, не приходитъ ему даже въ голову. Это приходится подсказать ему Филарію. Но, вотъ Іахимо клянется Юпитеромъ, что получилъ браслетъ въ подарокъ въ минуту страсти, и уже никакія убѣжденія Филарія не могутъ остановить воображенія Постума. Главное доказательство Іахимо о его близости съ Имогеной, это родимое пятнышко, которое онъ подсмотрѣлъ ночью, пока Имогена спала, Постуму въ сущности вовсе не нужно; онъ даже не хочетъ и слушать Іахимо; теперь онъ уже безповоротно увѣренъ, что Имогена измѣнила ему. И эта мысль поглотила его цѣликомъ; она не позволяетъ ему ни на минуту опомниться; его влечетъ къ ней какимъ-то злобнымъ порывомъ. Въ его глазахъ уже все измѣнилось, и весь міръ показался ему такимъ мрачнымъ, насквозь пропитаннымъ порокомъ.
Въ монологѣ, слѣдующемъ непосредственно за разговоромъ съ Іахимо, Постумъ сомнѣвается даже въ честности своей родной матери, ненавидитъ всѣхъ женщинъ и въ больной его душѣ тогда зарождается мысль отмщеніи. Приказъ Пизаніо убить Имогену и предательское, лживое письмо, которое заманиваетъ ее въ Мильфордъ-Гэвенъ якобы на свиданіе съ мужемъ, уже послѣдняя низшая степень нравственнаго паденія когда-то благородной натуры Постума. И до него доходитъ этотъ Постумъ Леонатъ, о которомъ въ первой же сценѣ мы узнаемъ, что при дворѣ Цимбелина
Для мальчиковъ онъ добрымъ сталъ примѣромъ,
Для взрослыхъ вѣрнымъ зеркаломъ, съ которымъ
Они свѣряли качества свои,
И даже тѣ, которые достигли
Ужъ старыхъ лѣтъ, охотно сознавались,
Что этотъ баловень во многомъ
Былъ выше ихъ!
Таковы послѣдствія вспыльчивости и легкомысленной порывистости души этого героя. Вѣдь бѣда именно въ томъ легкомысліи.съ какимъ Постумъ рѣшился биться объ закладъ, въ той стремительности, съ какой онъ отдается каждому минутному увлеченію.
Горестныя испытанія Имогены объясняются такимъ образомъ психологически изъ душевныхъ особенностей Постума, и образъ его свободно возникъ въ воображеніи Шекспира рядомъ со сродными ему образами Клавдіо, Отелло и Леонта. Напротивъ, самыя обстоятельства этихъ испытаній, т. е. самая завязка комедіи, заимствованы великимъ драматургомъ изъ извѣстнаго бродячаго разсказа о женской вѣрности и наказаніи хвастуна, дерзко посягнувшаго на честь неприступной красавицы.
Въ средневѣковой европейской литературѣ разсказъ этотъ встрѣчается въ двухъ различныхъ версіяхъ. Одна изъ нихъ, т. наз. «сказка о розѣ», пересказана дважды, и въ стихахъ, и въ прозѣ въ романѣ XIV в. «Perceforest». Другая легла въ основу болѣе древнихъ романовъ: Guilaume de Dole, le Roman de la Violette, Girard de Nevers, и болѣе широкую извѣстность пріобрѣла тогда, когда ее обработалъ Боккаччіо въ девятой новеллѣ 2-ого дня «Декамерона». Обѣ версіи разсказа проникли довольно рано и въ Англію: первую мы находимъ въ поэмѣ XIV в. «The Wright’s chaste wоfe» какого то Адама де-Кобзама, а вторую въ повѣсти начала XVI в. «Westward for Smelts». По обѣимъ версіямъ, мужъ, надолго уѣхавшій изъ дому, бьется объ закладъ, что жена его устоитъ въ его отсутствіе противъ всякихъ ухаживателей и останется вѣрной ему. Находятся смѣльчаки, готовые поставить все свое состояніе на карту и попытаться склонить неприступную красавицу къ измѣнѣ.
Побѣдителемъ изъ этой распри выходитъ однако неизмѣнно мужъ, и хвастливые искатели любовныхъ приключеній получаютъ достойное возмездіе.
Такова общая схема разсказа, но развивается она различно. Въ «Сказкѣ о розѣ» мужъ ни минуты не сомнѣвается въ томъ, что побѣда останется за нимъ. Онъ бережно хранитъ въ особой коробочкѣ чудесную розу, которая не увянетъ до тѣхъ поръ, пока жена его сохранитъ свою вѣрность. И роза эта не блекнетъ; какъ только назойливые ухаживатели попадаютъ въ домъ красавицы она не только не слушаетъ ихъ любовныхъ рѣчей, но хитростью завлекаетъ ихъ въ особый подвалъ, гдѣ они должны, чтобы не умереть съ голоду, заготовлять ей пряжу. Мужъ спокойно возвращается такимъ образомъ домой и освобождаетъ своихъ опозоренныхъ и проигравшихъ закладъ противниковъ. Совершенно иначе представляется дѣло по другой версіи. Тутъ, какъ и въ Цимбелинѣ, мужъ не только сомнѣвается въ добродѣтели жены, но противнику его удается даже доставить повидимому несомнѣнное доказательство того, что онъ обладалъ ею. И въ средневѣковыхъ романахъ родимое пятнышко на тѣлѣ красавицы, которое удалось подсмотрѣть лукавому ухаживателю, описывается, во всѣхъ подробностяхъ. Оно, оказывается напоминаетъ своей формой либо розу, либо фіалку. Только послѣ ряда испытаній удается несчастной женщинѣ доказать лживость обвиненій противъ нея и наказать по заслугамъ обманщика.
Вниманіе Шекспира остановилось лишь на второй версіи. Онъ уже пользовался для своихъ «Виндзорскихъ Кумушекъ» повѣстью Westward for Smelts, а теперь въ «Цимбелинѣ» послѣдовалъ шагъ за шагомъ вслѣдъ за Боккаччіо, подставивъ только вмѣсто итальянскаго купца изъ Генуи, Амброджіуло, британскаго воина, Леоната-Постума, и вмѣсто купеческой жены Джиневры дочь древняго короля Британіи, Цимбелина. И первая версія, конечно, не представляетъ такого психологическаго интереса, какъ вторая. Она не болѣе, какъ забавный разсказецъ. Мотивъ неблекнущей розы уже слишкомъ сказоченъ. Я упомянулъ однако объ обѣихъ версіяхъ разсказа, потому что, при сопоставленіи ихъ яснѣе выступаетъ то, съ какимъ собственно разсказомъ мы имѣемъ дѣло. Повѣсть объ испытаніи вѣрности жены прежде всего — повѣсть о ея добродѣтели. Этотъ чудесный символъ неблекнущей розы, хотя онъ и не играетъ собственно никакой почти роли въ разсказѣ, указываетъ на его внутренній основной смыслъ. Женщина здѣсь превознесена, окружена ореоломъ не только вѣрности, но неприступности, твердости, энергіи и изворотливости; этими ея качествами объясняется посрамленіе и униженіе ея ухаживателей. При этомъ въ той версіи, къ которой принадлежитъ новелла Боккаччіо и «Цимбелинъ» Шекспира, до извѣстной степени, униженъ и наказанъ еще и мужъ красавицы.
Эта черта, проходящая красною нитью черезъ тотъ сюжетъ, на которомъ построилъ Шекспиръ свою комедію, для насъ въ высшей степени важна. Она наложила свою печать на характеръ Имогены.
По самому замыслу Имогена не могла быть уже такой пассивной, исключительно любящей, неприступной своей преданностью и чистотой женщиной, какъ Геро, Дездемона, Герміона. Имогена натура сильная. Ея нравственныя достоинства коренятся не въ одной любви, не въ одной преданности. Она горда и рѣшительна, стойка и смѣла. Имогена не боится своей злой мачихи; она споритъ съ отцомъ, открыто и твердо отстаиваетъ свое право любить Постума. Прощаясь съ нимъ, она даже говоритъ ему:
Иди жъ скорѣй! пускай
Я выдержу одна грозу упрековъ
И гнѣвный взоръ.
Рѣшимость Имогены мы видимъ также не только въ сценѣ съ безпощадно изгнаннымъ ею глупымъ Клотеномъ, за котораго, стоятъ однако, и отецъ, и мачиха, готовые отомстить ей за обиду. Когда Постумъ зазвалъ ее въ Мильфоръ-Гавенъ, и Пизаніо не можетъ болѣе скрывать отъ нея приговора надъ ней ея мужа, Имогена не боится смерти. Она колеблется наложить сама на себя руку, но безстрашно открываетъ грудь передъ Пизаніо и искренно хочетъ смерти. Письмо Постума ужъ въ сущности убило ее. Оттого ей остается только съ горькой усмѣшкой спросить Пизаніо:
Когда о смерти я
Прошу сама, то что-жъ тебѣ-то медлить
Исполнить долгъ послушнаго слуги?
Чтобы дать Имогенѣ развернуться передъ нами во всемъ блескѣ ея богатой и высокой натуры, Шекспиръ отступилъ отъ текста Боккаччіо и ввелъ сцену заискиваній Іахимо. У Боккаччіо обманщикъ сразу подкупаетъ одну женщину, чтобы пробраться къ Джиневрѣ. Но Шекспиру было необходимо поставить Іахимо и Имогену лицомъ къ лицу. Въ этой сценѣ Имогена какъ-бы торжествуетъ свое нравственное превосходство даже надъ Постумомъ. Когда Іахимо хочетъ увѣрить ее, что Постумъ ее забылъ, что онъ увлекается легко достающимися прелестями итальянокъ, Имогена не вѣритъ этимъ навѣтамъ. Въ ней больше довѣрія и больше хладнокровія, чѣмъ въ ея слишкомъ импульсивномъ мужѣ. Ея нравственный обликъ возвышеннѣе. Она стоитъ выше клеветническихъ обвиненій. И Іахимо хорошо чувствуетъ, что если, послѣ того, какъ онъ пустилъ въ ходъ свои лживые намеки на легкомысліе Постума, онъ заговоритъ о своей любви, ничего кромѣ презрѣнія онъ не дождется отъ этой гордой, неприступной женщины.
Создать величавый обликъ Имогены Шекспиру, можетъ быть, помогли его старые милые образы немного строптивыхъ, умѣющихъ постоять за себя и рѣшительныхъ дѣвушекъ вродѣ Розалинды и Беатриче, Порціи и Віолы. Имогена также появляется передъ нами въ мужскомъ костюмѣ, и она умѣетъ заставить уважать себя въ непривычной ей роли прислужника, Фиделія, къ которому сразу такъ привязался римскій военачальникъ Кай Луцій.
Перипетіи любви Постума и Имогены разыгрываются среди героическихъ нравовъ временъ древняго британскаго короля Цимберлина или Кунобелина. О его судьбѣ Шекспиръ узналъ изъ той же хроники Голиншеда, которою онъ часто пользовался для своихъ историческихъ хроникъ. Правда, историческая обстановка ни мало не стѣсняла здѣсь великаго драматурга, и кромѣ развѣ того, что герои его стали клясться Юпитеромъ и др. языческими богами, въ «Цимбелинѣ» было-бы напрасно искать хотя бы малѣйшей попытки перенести насъ въ эпоху Юлія Цезаря и Августа — и соблюсти историческое правдоподобіе. Вся пьеса остается строго романтической и по замыслу, и по внѣшнему строю. Дѣйствіе поминутно переносится изъ Британіи въ Римъ, изъ одной части Англіи въ другую. Въ одномъ и томъ же актѣ гонцы, и даже дѣйствующія лица, успѣваютъ проѣхать черезъ всю Европу на пути между Италіей и Англіей. Отдѣльныя приключенія, встрѣчи и переодѣванія, ведущія къ ошибкамъ и запутывающія дѣйствіе, свободно рождаются въ воображеніи поэта. Все причудливо, пестро и неправдоподобно въ этой комедіи. Съ самаго «Сна въ лѣтнюю ночь» Шекспиръ только въ одной комедіи, «Какъ вамъ это понравится», такъ свободно бросалъ одинъ за другимъ то потрясающіе, то необычайные образы, эпизоды и сцены. Однако, несмотря на романтическій складъ «Цимбелина», въ него вложены и героическія черты, сказывающіяся въ прославленіи храбрости бриттовъ, въ ихъ побѣдѣ надъ войсками римскаго императора, въ страстномъ влеченіи сбросить съ себя чужеземное иго.
Событія при дворѣ короля Цимбелина также, какъ нельзя лучше, подходятъ къ трагедіи ревности и клеветы. Какъ заявляетъ одинъ придворный лишь только подымается занавѣсъ:
унылый видъ успѣли
Принять здѣсь всѣ.
Цимбелинъ попалъ въ руки своей второй жены, коварной женщины, затѣвающей темныя дѣла. Она велитъ приготовлять себѣ разные яды и ждетъ удобнаго случая, чтобы отравить даже самого короля. Ея пустой, заносчивый и ничтожный сынъ занимаетъ при дворѣ чуть не первое мѣсто. Цимбелинъ хочетъ насильно выдать за него дочь и изъ-за этого шлетъ своего любимаго воспитанника. Постума, въ изгнаніе. И это не первая несправедливость Цимбелина. Двадцать лѣтъ тому назадъ, по лживому навѣту, заподозривъ въ измѣнѣ, онъ изгналъ и честнаго Беларія, и тотъ въ отместку похитилъ его сыновей, законныхъ наслѣдниковъ британскаго престола. Въ такой обстановкѣ живетъ Имогена. На ея личное горе еще болѣе мрачную тѣнь налагаетъ эта семейная неурядица, всѣ эти коварные замыслы ея мачихи, нелѣпыя честолюбивыя заискиванія Клотена и преступная слабость ея отца.
И по мѣрѣ того, какъ развивается дѣйствіе, все болѣе и болѣе становится, казалось-бы, неизбѣжной трагическая катастрофа. Въ первомъ изданіи соч: Шекспира (in folio 1623 г.) «Цимбелинъ» и названъ трагедіей. Когда поддерживаемый королевой Цимбелинъ отказывается платить дальше дань римскому императору и римское войско быстро вторгается въ Британію, уже ничего, казалось-бы, не можетъ остановить полной гибели Цимбелина. Гроза, казалось, надвигается и мракъ ея уже охватилъ короля, осиротѣлаго безъ поддержки всѣхъ тѣхъ, кто могъ бы помочь ему.
И къ 2-ой сценѣ V дѣйствія трагическая катастрофа уже какъ будто и наступила. Британскія войска бѣгутъ передъ римскими легіонами и Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ.
Но катастрофа эта только мнимая. Зритель невольно ждетъ иного исхода. Онъ ужъ предупрежденъ. Онъ знаетъ, что Имогена жива, хотя она и выпила ядъ, приготовленный ей королевой, и подружившіеся съ ней такъ быстро Гвидерій и Арвирагъ видѣли ее мертвой; она жива и скоро появится, несмотря на то, что въ рукахъ Постума окровавленный платокъ, присланный ему Пизаніо въ доказательство того, что приговоръ его приведенъ въ исполненіе. И живъ также и Постумъ. Вѣдь, не на его обезглавленномъ трупѣ плакала Имогена, а на трупѣ жалкаго и низкаго Клотена. Зрители также ужъ знаютъ, кто такіе Гвидерій и Арвирагъ. И отважныя сердца этихъ юношей, воспитанныхъ честнымъ Беларіемъ, уже встрепенулись при шумѣ битвы. Самое раскаяніе Іахимо, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда римское войско готово разбить на голову британцевъ, служитъ уже зловѣщимъ признакомъ того, что удача не должна оставаться на сторонѣ насильниковъ.
Потому-то, когда Беларій, Гвидерій и Арвирагъ врываются на сцену, когда они своимъ крикомъ: «Ни съ мѣста, трусы! въ бой!» внезапно возбуждаютъ храбрость въ дрогнувшихъ сердцахъ британскихъ воиновъ, когда они освобождаютъ Цимбелина, ихъ появленіе не такъ не ожиданно. Иначе и не могло быть. Подвигъ спасенія отечества принадлежитъ имъ по праву, какъ наслѣдникамъ престола. Истинную помощь Цимбелинъ могъ получить только отъ нихъ и отъ избранника своей дочери, Постума. Цимбелинъ долженъ разстаться съ чужими ему и тайно ненавидящими его королевой и Клотеномъ. Они причина всѣхъ его несчастій. Смерть королевы логически необходима въ тотъ самый моментъ, когда побѣда остается за британцами. Цимбелина ждетъ близость съ истинными друзьями и настоящей семьей. Отъ нихъ онъ получитъ истинное, а не воображаемое, основанное на насиліи, счастье.
И счастливый исходъ этой драмы Шекспира въ высшей степени характеренъ для того момента, когда она возникла.
Въ творчествѣ Шекспира съ «Цимбелиномъ» начинается новый періодъ. Его зовутъ обыкновенно періодомъ «примиренія». Время великихъ трагедій уже прошло. Въ «Тимонѣ Аѳинскомъ» Шекспиръ излилъ уже жгучій пессимизмъ, охватившій его душу со времени «Юлія Цезаря» и «Гамлета». Теперь его сердце стало биться ровно и спокойно. «Не много найдется въ литературѣ, пишетъ Дауденъ, болѣе интересныхъ переходовъ, чѣмъ тотъ рѣзкій переломъ, который отдѣляетъ въ творчествѣ Шекспира трагедіи страстей отъ этихъ серьезныхъ и въ то же время столь радостныхъ романтическихъ пьесъ послѣднихъ лѣтъ его писательской дѣятельности. Это переходъ отъ бури съ ея раскатами грома и съ блескомъ молній къ широкому простору свѣтлаго затишья. Въ авторѣ „Цимбелина“, „Зимней Сказки“ и „Бури“ уже нѣтъ и помину свойственнаго молодости легкаго отношенія къ явленіямъ жизни; онъ твердо знаетъ зло жизни; онъ видитъ пороки людей, но онъ какъ будто бы обрѣлъ теперь душевное спокойствіе въ любви, надеждѣ и упованіи на возможность счастья».
Когда собственно написанъ «Цимбелинъ», въ точности неизвѣстно. Астрологъ д-ръ Форманъ, отмѣтившій въ своихъ запискахъ, что 15 мая 1611 г. онъ присутствовалъ при представленіи въ Шекспировскомъ театрѣ Глобусъ «3имней сказки», помѣтилъ «Цимбелина» подъ 1610—1611 годомъ. Но первое изданіе этой комедіи есть лишь изданіе in folio 1623 года, и чужая рука прошлась по этому созданію Шекспира. Всѣ критики согласны между собою въ томъ, что сцена видѣнія Постума написана не великимъ драматургомъ. Да и по ходу дѣйствія въ ней и не чувствуется ни малѣйшей надобности. Она введена лишь для того, чтобы усилить патріотическіе мотивы комедіи. Равнымъ образомъ въ самой послѣдней сценѣ между словами Постума къ принцу Арвирагу: «Я готовъ быть вамъ слугою, принцы» и словами Цимбелина: "Да будетъ такъ! Начнемъ-же съ мира, " несомнѣнно также вставка, введенная посторонней рукой только для того, чтобы вновь напомнить сцену видѣній. По мнѣнію Флея, «Цимбелина» вовсе не играли при жизни Шекспира, потому что онъ былъ оконченъ какъ разъ къ 1609 году, когда Англія страдала отъ моровой язвы, и придворные спектакли, для которыхъ писалъ въ то время Шекспиръ, были прекращены; объ этомъ совершенно достовѣрно свидѣтельствуютъ дошедшіе до насъ списки придворныхъ спектаклей. Очевидно именно при постановкѣ «Цимбелина», когда Шекспира уже не было въ живыхъ, и сдѣлана вставка.
Возникла ли эта комедія между «Бурей» и «Зимней Сказкой», какъ думали въ 70-ыхъ годахъ, или какъ, предполагаютъ теперь, «Цимбелинъ» открылъ собою серію этихъ трехъ комедій, слѣдовавшихъ быстро одна за другою, во всякомъ случаѣ онъ вмѣстѣ съ «Зимней Сказкой» и «Бурей» входитъ въ совершенно особую категорію художественныхъ замысловъ Шекспира. Всѣ эти комедіи не только отвѣчаютъ тому настроенію спокойнаго примиренія съ жизнью, какое отмѣтилъ Дауденъ, но въ нихъ сказались и новые, еще не затронутые до тѣхъ поръ Шекспиромъ мотивы. Въ центрѣ ихъ стоитъ родительское чувство. Черезъ призму его разсматриваются и самыя сцены любви. Назвавши свою комедію по имени самого Цимбелина, Шекспиръ, очевидно, считалъ его фигурой центральной. Это его судьба приковала къ себѣ вниманіе великаго драматурга. Черезъ всѣ свои перипетіи дѣйствіе шло къ спокойному счастью престарѣлаго короля, когда онъ вновь соберетъ вокругъ себя своихъ дѣтей и станетъ въ долгіе вечера слушать разсказы Гвидерія и Арвирага, Имогены и Постума. Особой задушевностью вѣетъ отъ этихъ словъ Цимбелина:
Когда о всемъ узнаю я подробно?
Изъ быстрыхъ словъ, какія слышалъ я.
Понятно мнѣ, что есть о чемъ вамъ много
Но разсказать.
Тутъ чувствуется тихая радость счастливой встрѣчи съ близкими послѣ долгой разлуки.
Послѣдніе пять лѣтъ своей жизни Шекспиръ провелъ въ Стратфордѣ, гдѣ онъ уже давно сталъ крупнымъ домовладѣльцемъ и землевладѣльцемъ. Свою часть въ театрѣ, Глобусѣ, онъ въ то время уже продалъ и въ Лондонѣ бывалъ только наѣздомъ. Еще не старый поэтъ, такъ недавно еще другъ Бенъ Джонсона и другихъ завсегдатаевъ таверны «Краснаго Льва», становится теперь семьяниномъ. Онъ жилъ теперь постоянно со своими двумя дочерьми, и вѣроятно проснувшееся въ немъ родительское чувство и отразилось въ его комедіяхъ. Вѣдь счастливые отцы его послѣднихъ произведеній: Цимбелинъ, Леонтъ, Просперо, съ особенно теплымъ чувствомъ относятся именно къ дочерямъ, къ Имогенѣ, Мирандѣ и Пердиттѣ. Старшая дочь Шекспира, Сусанна, 5 іюня 1607 года вышла замужъ за доктора Джона Голля, а въ сентябрѣ 1608 года Шекспиръ сталъ дѣдушкой. Если во всѣхъ этихъ послѣднихъ комедіяхъ радость отца просыпается именно отъ супружества дочери, то тутъ такимъ образомъ можно видѣть черту личныхъ душевныхъ ощущеній Шекспира. Какое глубокое различіе между торжественной и холодной рѣчью, съ какой привѣтствуетъ Цимбелинъ своихъ сыновей, и тѣми словами, какія относятся къ Имогенѣ и Постуму:
Смотрите, вотъ Постумъ:
За Имогену держится съ восторгомъ
Какъ якорь онъ, она же на него.
На насъ на всѣхъ, на братьевъ и на Кая,
Изъ свѣтлыхъ глазъ потоки мечетъ искръ.
Какъ молній рядъ, но молній безопасныхъ.
Такой огонь приноситъ только радость,
И тѣмъ же ей мы отвѣчаемъ всѣ.
И семейныя радости во всѣхъ этихъ трехъ послѣднихъ комедіяхъ еще оттѣняются любовью къ затишью, къ природѣ, къ тихой жизни вдали отъ городской сутолоки. Пастушеская обстановка, которая такъ заманчиво просіяла передъ нами въ «Какъ вамъ это понравится», теперь опять манитъ къ себѣ воображеніе драматурга. Въ «Зимней Сказкѣ» онъ переноситъ дѣйствіе въ настоящую пастушескую среду, какъ ее изображали пасторальные романы того времени, а въ «Цимбелинѣ» и въ «Бурѣ» поэтъ ведетъ насъ на немного сказочное лоно природы, вглубь какихъ-то древнихъ, дремучихъ лѣсовъ. Это лоно природы, очевидно, придумано; дѣло не въ немъ — все, дѣло въ удаленіи отъ города и отъ городскихъ заботъ, отъ всей осложненности современнаго строя жизни.
Городскую сутолоку Шекспиръ называетъ въ своихъ комедіяхъ «придворной хитрой жизнью». И что такое дворъ съ его интригами, отсутствіемъ искренности въ отношеніяхъ, съ его дѣланностью и манерностью въ правахъ, Шекспиръ, конечно, не могъ не знать по опыту, особенно въ первые годы царствованія Якова I, когда ему такъ часто приходилось играть передъ королемъ. Но разумѣетъ Шекспиръ подъ «хитрой жизнью» не только дворъ. Это ясно видно изъ словъ Беларія, бѣжавшаго вглубь лѣсовъ и размышляющаго о суетѣ міра. Беларій говоритъ:
Ничтожный жукъ броней своей бываетъ
Прикрыть отъ зла вѣрнѣе, чѣмъ орелъ.
Да! жить, какъ мы, почетнѣй, чѣмъ гоняться
За милостью! Пріятнѣй, чѣмъ гоняться
Вездѣ корысть, и лучше, чѣмъ рядиться
Въ шелка и бархатъ, забранные въ долгъ.
Такъ говорилъ и герцогъ въ «Какъ вамъ это понравится», но онъ говорилъ это только себѣ въ утѣшеніе. Беларій не только изгнанникъ, пострадавшій отъ несправедливости Цимбелина: онъ еще воспитатель его дѣтей. Правда онъ похитилъ Гвидерія и Арвирага изъ мести, но за то и онъ, и жена его всѣ силы свои отдали на то, чтобы сдѣлать изъ королевичей настоящихъ мужей, смѣлыхъ и простыхъ, бодро и трезво смотрящихъ на жизнь. Мысль о правильномъ воспитаніи молодого поколѣнія, очевидно, стала теперь вкрадываться въ сознаніе поэта вмѣстѣ съ проснувшимся чувствомъ отца, и этотъ интересъ Шекспира къ вопросамъ воспитанія стоитъ въ самой тѣсной связи со всѣмъ его міровоззрѣніемъ. Онъ уже читалъ въ это время Монтэня, и французскій мыслитель влилъ въ его міровоззрѣніе то спокойное созерцательное отношеніе къ великой загадкѣ міра, къ тѣмъ нравственнымъ проблеммамъ, которыя такъ взволновали тревожную душу Гамлета. Шекспиръ вѣритъ теперь въ добро и въ его силу. Онъ вѣритъ въ то, что въ душѣ человѣка испорченность и закоснѣлость, о которыя разбиваются реформаторскія затѣи Брута, не составляютъ неисправимаго закона мірозданія, какъ это думалъ Тимонъ Аѳинскій. Поэтъ думаетъ также, что правду людямъ можно говорить не только въ шутовскомъ колпакѣ, какъ увѣрялъ насъ меланхоликъ Жакъ. Правда сама по себѣ должна восторжествовать. Коварство и злоба людей не болѣе, какъ посторонній налетъ. Такъ же точно, какъ сама природа хороша въ своей постоянной, не тронутой человѣческой рукой, непосредственной, хотя и немного дикой, красотѣ, такъ же точно и человѣкъ въ глубинѣ себя не можетъ не быть добръ и справедливъ. И эта врожденная доброта человѣка и облегчаетъ задачу воспитателя.
Но Беларій только слабый набросокъ болѣе могучей фигуры ученаго Просперо въ «Бурѣ». Когда въ лицѣ Просперо Шекспиръ разобьетъ свой волшебный жезлъ, чтобы навсегда уйти изъ міра, онъ завѣщаетъ ему утѣшенія, уже въ болѣе продуманныхъ словахъ, чѣмъ слова Беларія. И черезъ полтора вѣка человѣчество вспомнитъ воспитательныя затѣи изгнаннаго британскаго полководца и кудесника-отшельника. Онѣ произведутъ тогда чудеса обновленія, раскроютъ передъ человѣчествомъ новый просторъ упованій на лучшія времена. Идеи наслѣдника Беларія и Просперо, великаго женевскаго философа, повлекутъ за собой цѣлый переворотъ въ жизненныхъ устояхъ человѣчества,