Леонид Черский.
Царева потеха
править
Слова царя Алексея Михайловича.
I.
правитьВесенние сумерки окутывали село Семеновское. Отгоревший закат чуть румянил на западе легкие облачка, стихали последние звуки дня и все в природе готовилось ко сну и покою.
На Потешном дворе, богато и пышно раскинувшемся под самой Москвой, сокольники кончали трудовой день: убирали на ночь птиц, кормили их свежим мясом только что убитых голубей, переменяли в корытцах вчерашнюю воду. В чистых, разубранных клетках, нарядные и хорошо выкормленные, сидели соколы, кречеты и челиги, любимые птицы государевы, с которыми царь Алексей Михайлович так любил охотиться в погожие летние дни на лебедей, гусей и уток. Только что боярин Афанасий Иванович Матюшкин, недавно пожалованный за свое радение к царской потехе, в главные Московские ловчие, совершил свой обычный вечерний обход, и сокольники, один за другим, покидали дворец, расходясь каждый по своим местам. Оставались только те, которых ждало ночное дежурство.
Разбившись на отдельные кучки, сокольники тихо и мирно беседовали друг с другом, вспоминая прошедшая охоты и разные случаи из своей, столь богатой всякими приключениями, жизни; каждый хвалил своего сокола, пересчитывал его подвиги и число убитых и пойманных им птиц.
Еще в царствование Владимира Мономаха, страстно любившего всякого рода «потеху», впервые появилась в России охота на птиц с соколами, кречетами и челигами [Кречет такая же хищная птица, как и сокол, только побольше и цвет перьев у нее белее]. С тех пор соколиная охота сделалась любимым занятием, в часы досуга, не только знатных бояр, но и самих великих князей и царей московских. И Иван Васильевич Грозный, и Дмитрий Самозванец, и Годунов любили тешиться соколами. Но никто не увлекался ею так сильно, как царь Алексей Михайлович, пользовавшийся каждым свободным днем, чтобы развлечь себя поездкой в село Семеновское. Царская охота при нем достигла такой пышности и великолепия, что ею поражались все знатные иностранцы, посещавшие в то время русское государство.
Каждый год, по указу государеву, посылались из Москвы в Сибирь и в «Двинскую сторону» доверенные люди для ловли соколов и кречетов. Такие люди назывались кречатниками. Никто из должностных лиц не имел права задерживать чем-нибудь по дороге царских посланцев. Все подданные, по первому требованию, обязаны были, под страхом строгого наказания, выдавать им лошадей и всячески помогать в деле, по которому они были посланы.
Бережно, со всеми предосторожностями, везли пойманных птиц посланные, заботясь лишь о том, как бы бодрыми и здоровыми доставить их в Москву. Щедро награждал царь кречатников, успешно выполнивших возложенное на них поручение.
На Потешном дворе, называвшемся так потому, что в нем помещалась любимая «потеха» государева, охота царская, таких птиц пойманных было собрано до трех тысяч. Трудно, почти невозможно было попасть людям посторонним на этот двор. Только, как знак царской милости, допускались к лицезрению птиц государевых лишь те люди, которые чем-нибудь сумели угодить царю.
Как-то раз проживал в Москве со своими товарищами немецкий посланник, барон Мейерберг, посланный по делу государственному. Один из них Риальвучи, заинтересовавшись государевыми птицами, о которых так много приходилось ему слышать, пожелал посмотреть на них. Однако, не так-то легко оказалось выполнить его желание. Несмотря на частые просьбы посланника, долго не приходило царское позволение. Более года провел он в ожидании и уже думал было отказаться от своего желания, как вдруг явилось долгожданное разрешение.
В один из дней, когда посланник, только что пообедав, отдыхал в отведенном ему отдельном тереме [Теремом в старину назывался боярский или царский дом], явился к нему царский гонец, одетый в нарядный кафтан, шитый золотом и унизанный самоцветными каменьями и с таинственным видом пригласил всех следовать за ним в смежную комнату. Удивленные, ничего не понимая, поднялись со своих мест иностранные гости и последовали за гонцом.
А в это время в горнице, куда направлялись посланники, в ожидании прихода их, чинно стояли в ряд шесть лучших сокольников, в богатых «парадных» кафтанах из тонкого сукна, с нашитыми на груди и на спине золотыми орлами, в желтых сафьянных сапогах и высоких горностаевых шапках. Каждый из них, в приподнятой правой руке, затянутой в кожаную перчатку, с золотой бахромой, держал по кречету. От перчатки шла, плотно пришитая к ней, золотая веревочка, прикрепленная к ноге каждой птицы. Небольшие колпачки, надетые на головы птиц, прикрывали им глаза. У самого лучшего, белого с красным, кречета, кроме веревочки, на другой ноге было надето драгоценное золотое кольцо с большим рубином. Вместе с сокольниками, в горнице находился и начальник их, главный московский ловчий.
Едва высокие гости переступили порог, сопровождавший их гонец остановился и, засунув руку в карман, вынул оттуда, свитую в трубку бумагу; затем он снял шапку, и примеру его последовали все другие сокольники. Развернув свиток, гонец громко стал читать царский указ:
— Великий князь всея великия, и малыя, и белыя России, царь Алексей Михайлович, узнав о желании вашем видеть которую-нибудь из его птиц, прислал вам посмотреть шесть кречетов из своей, великого государя и царя, охоты.
Загадка объяснилась, и обрадованные царской милостью посланники, с большим вниманием принялись рассматривать царских птиц.
Когда осмотр был окончен, один из гостей, не утерпев, спросил гонца:
— A где водятся эти птицы?
— В областях великого государя! — строго посмотрев на него, уклончиво ответил гонец.
Этот ответ сильно сконфузил любопытного посла, так неуместно предложившего вопрос.
Вдоволь налюбовавшись на птиц и щедро одарив гонца и сокольников, высокие гости удалились, прося ловчего благодарить государя за оказанную им честь.
II.
правитьНесколько в стороне от сокольников, понуро опустив на грудь голову, погруженный в глубокое раздумье, сидел Парфен Табалин, самый молодой среди своих товарищей. Великое и трудное дело поручил ему главный ловчий, и все мысли его были заняты тем, как лучше выполнить поручение и угодить царю-батюшке. Приходилось ему выносить молодого кречета, научить его смирно и послушно сидеть на руке и побивать в поднебесьи гусей и лебедей. Трудное это было дело, и давалось только терпением и настойчивостью. Работник он был хороший, дело свое любил, занимаясь им чуть не с детства, и если теперь брало его раздумье, то только потому, что очень зол и непослушен был новый сокол. Привезли его во дворец уже подросшим, пойманным на воле, узнавшем свободу и простор полей и силу своих крыльев. И вырастал он птицей сильной и крепкой, и все сокольники, глядя на него, радовались и хвалили. Ухаживать за ним поручено было Парфену Табалину. В короткое время он так полюбил и привязался к своему любимцу, точно был это брат его родной.
Молодой сокольник был сирота; ни близкой, ни дальней родни у него не было. Мать он потерял еще при рождении, а отец умер лет пять тому назад. Жил он в Холмогорах, числился кречатьим помытчиком и более сорока лет промышлял птиц для великих государей. Приходилось ему бывать и на Москве, сдавая на потешный двор привозную ловчую птицу: кречетов, соколов и челигов. Но с годами стал прихварывать старый помытчик, простудившись на весеннем промысле, а скоро и совсем слег. Единственным желанием его на старости лет было устроить судьбу своего сына, в котором он видел способности и охоту к своему делу. И в длинные зимние ночи старался он передать ему всю свою науку, со всеми ее тайнами и хитростями.
Отец умер, и остался Парфен один на свете. Это был молодой, красивый парень лет восемнадцати, с умным, открытым лицом, русоволосый, кудрявый, живой и бойкий в движениях. Пошел он по следам своего отца, и когда приходил в Двинск указ государев, исправно доставлял на воеводский двор уловных птиц.
Как-то раз удалось ему поймать красного кречета редкой, диковинной красоты. Посланный от воеводы на Москву вместе с государевыми кречатниками, ударил он тем кречетом челом царю Алексею Михайловичу, и повелел великий государь оставить его на потешном дворе в простых сокольниках. Новые товарищи в несколько месяцев выучили его всякой сокольничьей премудрости. Стал у них постоянно Парфен под рукой ходить и в умении вынашивать птиц сравнялся с первыми в числе рядовых сокольников. Помнил он завет отца, и бился изо всех сил, чтобы приобрести расположение начальства; не досыпал, не доедал, и служил и работал верно и правдиво, как требовал того «урядник сокольничьего пути» от каждого сокольника.
Табалин тяжело вздохнул и, встав, направился во дворец к соколу. Приходилось начинать учение, а вечер для этого был самым удобным временем. Когда сон начинает одолевать птицу, она делается смирнее и охотнее дается в руки.
Увидя товарища, сокольники подошли к нему с пожеланиями удачи и успеха. Парфена любили все за его нрав тихий, за любовь к товарищам, за готовность услужить и помочь каждому в беде и горе.
— Ну, Парфен, помогай тебе Господи! — напутствовали его сокольники.
— Спасибо, братцы! — ответил тот.
— Авось, Бог даст, справишься с соколом, — мастер ты у нас птиц вынашивать! — заметил старый начальный. — Не даром тебе «Алмаза» поручили… Афанасий Иванович на тебя сильно надеется!..
— Ну, а, услужить ему, сам знаешь, он в долгу не останется… Ожидай награды и благодарности!..
— А от царя-батюшки милости!.. — добавил другой.
Полный радостного возбуждения, Табалин еще раз поклонился товарищам, повернул голову в ту сторону, где, за дворцовой крышей, виднелся церковный крест, и, сняв шапку, несколько раз осенил себя крестным знамением.
Осторожно, тихо ступая, точно крадучись, направился он к клетке сокола.
Парень ревностно принялся за дело. День за днем учил и вынашивал он своего любимца, и в короткое время добился того, что «Алмаз» умел уже послушно сидеть на руке у охотника. И хотя впереди еще предстояло много трудов, но молодой сокольник бодро смотрел вперед. Самое трудное, — приручить к себе птицу, — было сделано; теперь оставалось только выучить сокола гоняться и бить разную дичь. Каждое утро уходил он с соколом в поле, покрытое ковром свежей зелени, привольно раскидывавшееся перед дворцовыми окнами, и приучал его пока только «брать» птицу. Для этого он давал ему молодого, слабого голубя, который не мог летать далеко и не умел- отбиваться, чтобы хищник сразу мог его настигнуть.
Встрепенулся, затрепетал весь от радости «Алмаз», когда, после стольких дней неволи и заточения, снова увидел зеленую ширь и почувствовал вольную волюшку, давным-давно позабытую. И захотелось ему вспорхнуть и улететь в ту сторонку дальнюю, в тот лес дремучий, заповеданный, где родился он вольной птицей…
Но не мог он сделать этого, так как крепко привязал его к своей рукавице охотник… И поник головою молодой невольник…
Отойдя от дворца за версту, очутившись один на один со своим любимцем, Парфен отвязал его и из сумки выпустил голубя…
Встряхнулась слабая птица, распустила крылья и, метнувшись в сторону, полетела над землею.
Увидя добычу, вздрогнул, насторожился Алмаз и стремительно бросился за птицей. Вихрем налетел он на голубя, взвился высоко в небо и молнией упал на беззащитного. Только перышки полетели во все стороны, как схватил сокол птицу. Затем спустился на землю и стал клевать мясо теплое…
Но не долго пришлось клевать его, — подошел охотник и отнял добычу, как бы показывая этим Алмазу, что не для себя он охотился и, поймав птицу, должен отдать ее хозяину…
Радостно было на сердце у Парфена в эту минуту! Опытным глазом своим видел он, что в будущем не уступит любимец его лучшим царевым кречетам, и бить будет не только голубей и жаворонков, но и гусей и лебедей. Каждый вечер, возвращаясь во двор говорил он про себя:
— И обрадуется же, Афанасий Иванович, как увидит Алмаза в деле! Да и государь-батюшка вдоволь натешится новым соколом своим!
Время шло… Каждый день выходил сокольник в поле на охоту, и с радостью смотрел на успехи своего любимца… Скоро о победах нового сокола узнал и главный ловчий и крепко благодарил Парфена, обещая ему награду царскую.
— Вот, соберется государь в Семеновское, увидит твоего любимца и не оставит тебя своею милостью! — утешал он охотника.
Низко кланялся сокольник и с тревогой ожидал приезда государева…
III.
правитьВ один из последних дней конца августа, поздним вечером, прискакал из Москвы гонец в село Семеновское с радостной вестью, что на утро сам великий государь жалует в свой Потешный дворец.
В ожидании приезда, сокольники всю ночь провели в спешной работе, готовясь к торжественной встрече… Наезды царя всегда являлись большой радостью в жизни обитателей дворца. Каждого из них тянуло на простор, к раздолью полей и лесов, к тревогам славной птичьей потехи… При удачной охоте государь милостиво награждал своих верных слуг, и все сокольники ждали его с нетерпением…
Но больше всех волновался в эту ночь Парфен. Он боялся покинуть своего любимца, и с теплой горячей молитвой отошел ко сну.
На другой день, рано утром, с первыми проблесками зари алой, все сокольники были уже на ногах. Мало кто из них и ложился в эту ночь… За хлопотами и разговорами ночь для всех прошла незаметно…
Взошло солнце, весело и звучно затрубили рога и вдали показался пышный царский поезд, растянувшийся чуть не на версту… Царь Алексей Михайлович, окруженный ближними боярами, ехал на чудном белом аргамаке… Весь взмыленный, гордо закинув вверх голову, богатырски выступал конь, лениво поводя ушами, Богатейший кафтан, расшитый золотом и унизанный драгоценными каменьями, ловко обхватывал высокую, несколько полную фигуру государя. Тугой лук и дорогой саадак [Колчан, в котором помещались стрелы], весь расшитый бирюзою и яхонтами, висел за его плечами. С обеих сторон ехали стременные [Люди, на обязанности которых лежали заботы о царской лошади и ее верховом наряде], а впереди скакал на коне гонец…
На Потешном дворе все уже было готово к радостной встрече. Сокольники, в новых нарядных кафтанах, выстроившись двумя стройными рядами, стояли каждый перед клеткою своего сокола. Немного поодаль от них находился и Парфен, поминутно бросая тревожные взгляды на ученика своего, молодого сокола. Хоть и крепко верил он в своего любимца, но все же сердце его сильно билось и губы не переставали шептать слова молитвы…
Милостиво отвечая на приветствия сокольников, царь Алексей Михайлович, весело настроенный, вместе с боярами прошел в переднюю избу и, выслушав доклад главного ловчего, сказал:
— Ну, а теперь веди осматривать кречатню… Да, смотри, все показывай… Сам знаешь, глаз у меня зоркий и хорошо видит!
Матюшкин низко поклонился и распахнул дверь. Все шумно последовали за царем на внутренний двор.
Более двух часов продолжался осмотр государевой кречатни. Соколы и кречеты, богато принаряженные, хорошо выкормленные, имели бодрый, здоровый вид… Высокий гость с довольной улыбкой переходил от одной клетки к другой, и радостные восклицания поминутно срывались с его уст. Наконец, он обернулся к следовавшему за ним главному ловчему и, потрепав его по плечу, сказал ласково:
— Спасибо, брат! Утешил ты меня!
И царь протянул Матюшкину руку, которую тот с жаром поцеловал.
— Спасибо и вам, начальные!.. — громко произнес государь, обращаясь ко всем сокольникам.
Громкие, восторженные крики сокольников были ответом на царское милостивое слово.
— А вот, великий государь, — обратился Матюшкин к царю, — не изволишь-ли обратить милость свою царскую на нового кречета, что выносил для тебя холоп твой верный!..
И он сделал знак Парфену, чтобы тот приблизился.
— Ах, какой красавец!.. Вот так кречет!..
Несколько минут государь любовался птицей и милостиво взглянул на ловчего.
— А как прозвал ты его?
— Алмазом, великий государь!.. А коли милости твоей неугодно, — так повели другое выдумать.
— А вот посмотрим завтра, каков он на охоте… — с улыбкою сказал царь и, обращаясь к Парфену, прибавил:
— Ты что-ли выносил сокола?
Ударил царю земной поклон молодой сокольник не смея взглянуть в пресветлые очи государевы.
— Приказанием твоего ловчего, я выносил молодого сокола! — с волнением в голосе, чуть слышно, ответил Парфен.
— Как тебя звать?
— Парфен Табалин, великий государь!..
— Ну, смотри, Парфен, коли будет горазд на охоте твой сокол, награжу тебя своей милостью!..
— А теперь не изволишь-ли, государь, осмотреть новые птичьи наряды, изготовленные по приказу твоему? — спросил Матюшкин.
— Нет, спасибо, после посмотрю!.. Сегодня я. брат твой гость!..
— Спасибо на великой чести, государь!.. Удостой нашу хлеб-соль откушать!.. — сказал Матюшкин, почтительно кланяясь.
— Удостою!.. Удостою!..
И, говоря это, царь Алексей Михайлович обратился к сокольникам и громко произнес обычные слова команды:
— Начальные, время отдохновения птицам и нам пременению платья и час обеда!..
Матюшкин подал знак трубачеям, и веселые звуки серебряных рожков возвестили всему потешному дворцу о наступлении отдыха и обеда…
IV.
правитьДень назначенный для потехи государевой, выдался ясный, теплый и солнечный. Безоблачное небо, прозрачный воздух, тишина и свежесть, все манило охотников в отъезжее поле и сулило такую охоту, о которой можно только мечтать…
Когда все сокольники выстроились и их обошел старший подсокольничий, к Матюшкину был послан начальный с докладом, что вся «красная и славная государева птичья потеха» в сборе и ждет главного ловчего.
Дав время сокольникам прибыть на место, Матюшкин отправился к государю…
Вскоре в дали, на дороге, из-за небольшой рощицы, показался царский поезд. Впереди ехали всадники и громко били в тулумбасы, давая знать, что за ними следует сам государь. Сокольники сидели на конях, держа каждый на приподнятой правой руке сокола. В числе птиц был и любимый царский кречет «Гамаюн» с которым всегда охотился Алексей Михайлович.
Средину поезда занимал сам великий государь, в палевом платье сокольничьего покроя, ехавший на белом, как снег, коне; по обеим сторонам царя и позади него ехала вся свита из ближних бояр и окольничих в богатых одеждах. Поезд замыкала царская челядь с возами разной снеди и различными напитками.
Как только государь приблизился к сокольникам, все поснимали шапки, дружными, радостными криками отвечая на его приветствие. Затем царь остановился близь шатра, разбитого в стороне, на возвышенной полянке, где его давно уже ожидал главный ловчий.
Когда все успокоилось, к государю подошел Maтюшкин и, поклонившись ему в пояс, спросил:
— Время-ли, государь, образцу и чину быть?
И государь, по обычаю, молвил:
— Время, объявляй образец и чин!..
Тогда Матюшкин, немного отступив и оправившись, ясно и громко сказал, обращаясь к подсокольничему:
— Подсокольничий, время начати славную и красную потеху государеву!.. Вели начальным изготовиться!..
— Начальные, — крикнул тот, — время напускать и добывать!. Будьте готовы по первому слову государеву!
Матюшкин, снова обращаясь к нему, произнес:
— Подсокольничий, подай великого государя рукавицу нарядную!
Он принял, поданную на серебряном блюде, рукавицу государеву и, с низким поклоном, поднес ее государю.
Царь Алексей Михайлович одел рукавицу; конюший и ясельничий подвели к нему коня и, остановившись, держали его под уздцы.
— Первый начальный, прими у Алешки кречета Гамаюна и принеси ко мне! — крикнул подсокольничий.
Кречет был подан… Прежде, чем принять его, подсокольничий перекрестился и, взяв его от начального, с рукавицы на рукавицу, передал Матюшкину, который стал с ним близь великого государя.
Царь Алексей Михайлович принял кречета от главного ловчего, — и в ту же минуту загремели трубы и забили и зазвенели бубны. Все мигом вскочили на коней и двинулись вслед за государем и его приближенными…
Вскоре из-за соседнего места показался коршун. Заслыша шум, он хотел было изменить свой полет, но в это время государь спустил на него своего любимца…
Как стрела, пущенная из лука, взвился вверх Гамаюн. Описывая плавные круги над коршуном, он поднимался все выше и выше, в безоблачную лазурь неба, пока не стал маленькой, едва заметной точкой. Внизу охотники замерли в нетерпеливом ожидании. В последний раз описал круг кречет и, сжавшись, сразу упал на коршуна. Храбро встретила нападение врага хищная птица. Ловким движением коршун перевернулся в воздухе на спину, распустив свой хвост веером, и приняв удар, в свою очередь сильно ударил кречета.
Удар коршуна только еще более озлобил Гамаюна. Он отлетел в сторону и, с новой силой, стал подниматься вверх. И так поднимались они оба, один забираясь все выше и выше, а другой каждую минуту готовый к удару. Вот опять упал Гамаюн, сильнее прежнего ударив противника; но тот выдержал удар и отбил нападение. Все более разгорячались птицы, и борьба между ними закипала на жизнь и на смерть. Несколько раз поднимались вверх хищники и бросались друг на друга, к великому удовольствию охотников, но победа все еще не клонилась ни в ту, ни в другую сторону.
— Спустить на помощь кречету Алмаза! — громко скомандовал государь, и Парфен поспешил исполнить царский приказ.
Легко и стройно вспорхнул с руки сокольника Алмаз, и поспешил на помощь своему товарищу.
И два хищника возобновили свое нападение. Гамаюн нападал на коршуна сверху, а Алмаз бил и подгонял его снизу. Хитрые, хорошо обученные птицы хотели обессилить противника, чтобы потом вернее можно было прибить его к земле и отдать в руки охотников.
Коршун, видимо, ослабевал. С каждой минутой удары его делались все слабее и слабее, и он все ниже и ниже опускался к земле. Неравная борьба приходила к концу. Вот в последний раз ударил коршуна Гамаюн. Не вынес тот удара, закружился в воздухе и, как подстреленный, упал на землю…
Убрав «добычу» и дав своим ловчим птицам немного полетать на воздухе, охотники стали приманивать их снова на руки. Первым спустился Гамаюн; но Алмаз долго еще летал в поднебесьи. Заметив дикую утку, вспугнутую шумом и криками охотников, он догнал ее и, после нескольких ударов, повалил и, вместе с ней, спустился на землю.
С каким волнением и радостью следил молодой сокольник за своим любимцем… Такой полной удачи он не ожидал. И товарищи, окружив его, хвалили Алмаза.
После охоты, в своем шатре, царь Алексей Михайлович, окруженный князьями и боярами, радостно настроенный, довольный удачно проведенным днем, делился впечатлениями с охотниками. Вдруг, словно вспомнив что-то, он воскликнул:
— A где же тот молодец, что нового кречета выносил? Позвать его сюда! Хочу ему сказать спасибо!
— Точно молодец! — отозвался боярин Морозов.
— Спасибо, брат, и тебе! — обратился государь к Матюшкину. — Умеешь ты людей выбирать!
В это время в шатер вошел подсокольничий, а за ним следом и Парфен с Алмазом на рукавице. Алексей Михайлович сделал ему знак рукою, и когда тот приблизился, ласково, с веселою улыбкою, сказал:
— Парфен Табалин, за то, что ты нам, великому государю, сегодня своею усердною службою угодил, жалуем мы тебя из рядовых сокольников в начальные!
Парфен ударил государю земной поклон и вышел из шатра, не чувствуя под собою ног от радости.
— Смотри, брат, — обращаясь к Матюшкину, сказал государь, — все приготовь и уряди к воскресенью! Сам буду у вас!
— Будет готово, великий государь! — ответил с видимым удовольствием Матюшкин, радуясь за своего любимца.
V.
правитьВ воскресенье с утра весь Потешный двор принял праздничный вид. Все сокольники оделись в большой сокольничий наряд. Вся передняя изба была устлана и увешана дорогими персидскими и бухарскими коврами. В красном углу был разостлан золотой ковер и приготовлено место для государя. Против этого места было поставлено четыре нарядных стула [Стоянец с нашестью для птиц] для птиц, а между ними устроено поляново, то есть настлано сено и покрыто богатою попоною. На этом месте, изображавшем собою как бы отъезжее поле, и должен был происходить весь обряд.
На стулья подсокольничий приказал посадить кречета Алмаза, сокола и двух челигов.
Позади полянова был поставлен стол, покрытый ковром, и на нем разложены уборы для птиц и весь наряд сокольничий: тапка горностаевая, рукавица, перевязь с небольшою бархатною сумкою, на которой была золотом вышита райская птица Гамаюн, а внутри хранилось письмо, с обозначением всех обязанностей начального сокольника и его клятвой служить верою и правдою своему государю.
Около стола разместились все начальные сокольники, держа каждый на руке по соколу и кречету. Рядовые сокольники были расставлены около стен, возле лавок направо и налево от стола, в нарядных рукавицах, но без птиц и без шапок. Сам подсокольничий, в ожидании прихода государя, занял место перед столом с нарядами.
Главный виновник торжества, Парфен Табалин, одетый в новый бархатный, цветной кафтан и желтые сафьянные сапоги, был удален в особую избу.
Когда все было готово, в переднюю избу, в сопровождены главного ловчего, вошел царь Алексей Михайлович, приветствуемый низкими поклонами всех сокольников; подсокольничий снял шапку и отступил от стола с нарядами на правую сторону. Подождав немного, он приблизился к государю и доложил ему;
— Время-ли, государь, образцу и чину быть?
И государь, успевший уже занять свое место, изволил молвить:
— Время, объявляй образец и чин.
Подсокольничий возвратился на свое место и крикнул громко:
— Четвертый начальный, прими у Алешки челига [То есть из числа тех птиц которые должны были войти в состав статьи нововыборного], нововыборного статьи, и поднеси ко мне!
Взяв на руки поданную птицу и выждав немного, подсокольник молвил, обращаясь к стоявшим около стола сокольникам:
— Начальные, время наряду и час красоте!
Сокольники поклонились, и вместе с подсокольничим принялись наряжать челига и трех других птиц; надели на них обнажцы, должик, серебряный бубенчик и клобучек.
После этого подсокольничий снова подступил к государю и молвил:
— Время-ли, государь, приимать и по нововыборного посылать, и украшение уставлять?
— Время, приимай и посылай, и уставляй!
Подсокольный возвратился на прежнее место, натянул поднесенную рукавицу и, приняв из рук начального сокольника Алмаза, тихо, благочинно и бережно постоял с ним, после чего приказал привести «нововыборного».
Парфен, войдя, начал креститься и молиться на иконы и поклонился государю до земли. Тогда подсокольничий сказал его товарищам:
— Рядовые, поставьте Парфена Яковлева, сына Табалина, наполяново!
Сокольники поставили Парфена на поляново и отобрали от него шапку, кушак и рукавицы.
Подсокольничий подступил к государю и сказал:
— Время-ли, государь, мере и чести, и укреплению быть?
— Время! Укрепляй!
Тогда подсокольничий крикнул сокольникам:
— Начальные, время мере и чести, и укреплению быть!
Начальные приблизились к Парфену и стали рядить его в охотничьи доспехи. Один надел на него перевязь золотую, другой — рукавицу с «притчами», на которой были вышиты все добрые и худые дела сокольника, а третий, стоя у наряда, держал горностаевую шапку.
Тогда старший сокольник позвал подячего. Тот вошел, приблизился к нововыборному и, вынув у него из сумки, клятвенное письмо, стал громко его читать:
— «И тебе-бы, видя нашу государеву, такую премногую и прещедрую милость к себе, во всем добра хотеть, от всей души служить и работать верою и правдою, и тешить нас, великого государя, от всего сердца своего, до кончины живота».
Подячий строго посмотрел на Парфена, как бы внушая ему не забывать слышанного, и затем продолжал:
— "И будет по сему нашему государеву указу вся сия исправити с радостью, и ты от нас, великого государя, пожалован будешь.
"А будет учнешь быти неохочь и нерадетелен, и во всяком нашем государевом деле непослушлив, лжив, пьян, дурен, безобразен и к подсокольничему и ко своей братье, к начальным сокольникам, не покорен, злословен, злоязычен, клеветлив и всякого дурна исполнен, — тебе не токмо связану быть путами железными, но и сослану на Лену.
«И тебе-бы, видя нашу государеву милость к себе, нам, великому государю, работать без всякого лукавства, а милость наша государева с тобою да умножится».
Подячий кончил чтение и свернул письмо. Парфен, все время молча слушавший, поклонился государю до земли и затем стал громко читать свою «клятву», написанную в письме, которое подал ему подячий:
— «Готов тебе, великому государю, служить верою и правдою, — торжественно клялся он, — и обещаю я во всякой правде постоянен быть и тебя, великого государя, тешить, и ездить, и ходить за твоею охотою до кончины живота моего, кроме всякие хитрости!»
И еще раз поклонился государю Парфен; в тоже время подячий положил письмо обратно в сумку нововыборного.
— Время-ли, государь, совершать дело? — спросил у царя подсокольничий.
— Время, совершай!
Подсокольничий подошел к Парфену и провозгласил:
— Великий государь, царь и великий государь Алексей Михайлович, всея великия, и малыя, и белыя России самодержец, указал тебе свою государеву охоту отдать, кречету и сокола. Тебе бы ходить за его государевой охотой прилежно, с радостью от всего сердца своего, и хранить ее, яко зеницу ока, без лености и хитрости.
Затем он принял из рук первого начального кречета Алмаза и передал его новопожалованному.
Парфен взял на руку своего любимца, и радостно держа его, смотря прямо в пресветлые очи государевы.
Тогда подсокольничий, обращаясь к первому начальному, который все еще держал в руках горностаевую шапку новопожалованного, громко сказал:
— Первый начальный, закрепляй государеву милость!
И сокольник возложил шапку на голову Парфена, который поспешил ее снять, между тем, как первый начальный говорил:
— Бей челом государю на его государской премногой милости и памятуй ее до кончины живота своего, и обещания не позабывай, и послушания своего не отбывай, и нашего совета не отметай!
Новопожалованный трижды поклонился государю до земли.
Обряд был кончен. Парфен Габалин отошел на то место, которое он должен был занять между начальными, и все сокольники, обратясь в его сторону, поклонились ему и поздравили его с «государской милостью, в новой чести и в начальных сокольниках».
Царь Алексей Михайлович поднялся с своего места и, милостиво простившись с сокольниками, покинул избу, провожаемый веселыми, радостными, восторженными криками…
Источник текста: Л. Черский. Царева потеха. Исторический рассказ из времен царя Алексея Михайловича. СПб.: Издание В. И. Губинского. Типография «Рассвет», 1913.