«Аполлонъ», № 5, 1909
Выставки, театральныя постановки, балы, кабарэ, лекціи, посвященныя пластическимъ искусствамъ, богатѣйшія изданія и уличные листки, грандіозные новые доходные дома, выдержанные, стильные особняки, панно и фрески въ ресторанныхъ залахъ, огромные плакаты кинематографовъ и стилизованныя рекламы магазиновъ…
А все вмѣстѣ совсѣмъ не убѣждаетъ въ томъ, что мы возвращаемся къ забытому культу красоты, что намъ «н_у_ж_н_о» искусство, не показываетъ интереса и уваженія у публики къ художнику, къ его работѣ, его жизни! Развитіе искусства идетъ помимо общественнаго, тѣмъ болѣе государственнаго попеченія. Творчество большинства художниковъ — внѣ приложенія, внѣ спокойной увѣренности въ томъ, что труды ихъ «понадобятся». Даже болѣе изысканный спросъ на издѣлія мастерскихъ Строгановскаго училища, «Муравы», «Талашкина», «Абрамцева», Московскаго кустарнаго склада — капля въ морѣ по сравненію съ равнодушнымъ потребленіемъ фабрикуемаго уродства.
Какъ мало людей (имѣющихъ всѣ данныя, обладающихъ всѣми средствами) заботятся о дѣйствительно красивомъ въ жизни. Въ лучшемъ случаѣ, внѣшняя красивость — и сойдетъ.
Много анализа, но нѣтъ стремленія къ «созиданію», нѣтъ стиля, нѣтъ «картиности» жизни. И особенно мало реагируютъ на искусства пластическія высшіе классы общества. «Выставочная публика» на половину состоитъ изъ учащихся, на половину изъ спеціалистовъ. И сколько дворцовъ, особняковъ, богатыхъ квартиръ, населенныхъ претендующими на обладаніе изысканнымъ вкусомъ и наполняющими комнаты самымъ вульгарнымъ «художествомъ»!
Старина мало имъ извѣстна, современное искусство — чуждо.
И эта пропасть между публикой и художниками, главнымъ образомъ, велика какъ разъ въ той области, гдѣ было еще не такъ давно стремленіе къ любовному сближенію съ творцами, было проявлено къ нимъ столько уваженія и довѣрія.
За границей культурная психологія людей спасаетъ до нѣкоторой степени искусство отъ полнаго упадка; самоутвержденіе, самомнѣніе, вмѣстѣ съ національнымъ тщеславіемъ, поддерживаютъ любовь къ старинѣ, помогаютъ развитію новыхъ теченій.
Изученіе больше всего самихъ себя — замкнутость, противоположная нашему космополитическому умѣнію проникнуться духомъ всѣхъ стилей и всѣхъ эпохъ, — это бодрое отвоевываніе правъ на преобладаніе своего искусства (посмотрѣть только, какая борьба идетъ сейчасъ у нѣмцевъ съ французами, споры о присвоеніи себѣ началъ готики, закончившіеся только изслѣдованіями Шуази, доказавшими, что первоисточники этого стиля занесены изъ Сиріи и Персіи крестоносцами) такъ противоположно нашему постоянному самобичеванію, нашей неудовлетворенности, требовательности выше всякихъ мѣръ. Въ Россіи нѣтъ терпимости къ новому слову, начинанію; нѣтъ поддержки — ни въ матеріальномъ, ни въ нравственномъ отношеніяхъ; выискиваніе мелочей, бездарныя придирки создаютъ отрицательное отношеніе даже къ признаннымъ за границею русскимъ достиженіямъ. А къ этому еще присоединяется поголовная вздорность какого-то традиціоннаго понятія «бомонда», что иностранное искусство и въ наше время неизмѣримо выше русскаго. Тутъ нужна какая-то всеобщая перестройка жизни, нуженъ какой-то очень сильный толчокъ, чтобы сбить сразу всю эту закоснѣлость предразсудковъ; нужна и долгая работа по воспитанію массы, и особенно въ ея аристократической части.
Однако, въ московской художественной жизни дѣло обстоитъ, пожалуй, благопріятнѣе, нежели въ другихъ городахъ.
Выдѣляются имена крупныхъ меценатовъ, создававшихъ и создающихъ вокругъ себя небольшіе кружки, и выходитъ изъ нихъ не мало очень даровитыхъ художниковъ. Но искусство неизбѣжно отражаетъ общую заброшенность культа красоты. Быть можетъ, здѣсь нуженъ совсѣмъ иной подходъ? Совсѣмъ иной — чтобы указать людямъ тѣ переживанія, на которыя они не способны по своей слабости, чтобы увлечь ихъ въ «чудесный садъ», заглянувъ въ который они поняли бы, какою уродливою жизнью живутъ?
И не нужно убѣжденія «отъ противнаго». Методъ Т. Heine — укоръ, насмѣшка, сатира — не тронетъ самоувѣренную толпу (No «Сатирикона» «О пошлости»). Чтобы люди смогли усвоить открываемое имъ красивое, нужно воспитаніе вкуса, — а это даетъ традиція, и только на основѣ завѣщаннаго намъ вѣками достоянія надо строить новое искусство. Да будетъ этотъ антиреволюціонный — «аполлоническій» принципъ нашимъ лозунгомъ. Стремленіе къ ретроспективности давно уже замѣтно въ кругу наиболѣе талантливыхъ и «спокойно» передовыхъ художниковъ. И этотъ поворотъ къ изученію и совсѣмъ особому перевоплощенію старины привлекаетъ многихъ приверженцевъ.
Все больше и больше на нашихъ выставкахъ опытовъ, въ которыхъ за отправную точку избраны — искусства предыдущихъ эпохъ, отъ архаической (Бакстъ, Коненковъ) до недавно-минувшихъ (романтическій пейзажъ на выставкѣ Московскаго Т-ва Художниковъ въ этомъ году).
Въ центрѣ новыхъ теченій остаются все тѣ же бодро и увѣренно идущіе впередъ въ своемъ развитіи художники «Союза» (о, конечно, не всѣ!), опирающіеся на завѣты прошлаго, признающіе логику преемствениости Бакстъ, Бенуа, Лансере, Добужинскій, Сомовъ, Рерихъ, Судейкинъ, Стеллецкій и др. — и постепенно увеличивается успѣхъ этой части художниковъ. Въ нынѣшнемъ году наибольшее количество публики посѣтило именно «Союзъ». Только самые молодые все еще не вѣрятъ въ необходимость для существованія искусства общенія публики съ художникомъ и отрицаютъ всю историческую важность этой зависимости. И поэтому они не только не помогаютъ своимъ старшимъ собратіямъ въ дѣлѣ развитія и постепеннаго прирученія «дикой» публики, но даже отпугиваютъ — бѣдную, испорченную, не знающую, чему вѣрить, толпу — пріемами, ничего общаго не имѣющими съ искусствомъ, какъ его понимали до сихъ поръ тысячелѣтія.
Сезонъ московской художественной жизни, опредѣляющійся небольшимъ періодомъ — отъ Рождества до конца января — въ этомъ году заключалъ тринадцать выставокъ. Изъ нихъ три — «Союзъ», «Товарищество» и «Передвижная» — очень большія по количеству выставленныхъ работъ.
«Союзъ» расположился въ помѣщеніи Литературно-Художественнаго кружка. Привѣтливо, уютно, но, къ сожалѣнію, совершенно не приспособлено для выставки. Популярность этого помѣщенія, однако, содѣйствовала успѣху «Союза». Залы кружка помнятъ историческіе рефераты и еще болѣе «историческія» пренія. Здѣсь же перебывало столько разныхъ юбилеевъ и торжественныхъ чествованій. И — публика толпой шла на выставку, размѣстившуюся, какъ довелось, въ ей знакомомъ и дорогомъ «кружкѣ».
Петербургу, да и вообще художественной публикѣ, большая часть картинъ знакома по выставкамъ «Салона» и «Союза» 1909 г. Изъ новаго матеріала — только работы петербуржцевъ (за исключеніемъ очень немногихъ) представляютъ выдающійся интересъ.
Нѣкоторые художники представлены очень полно (Бенуа, Добужинскій, Юонъ, Сѣровъ) или даже выдѣлены въ отдѣльныя комнаты (Рерихъ, Суриковъ).
Но если радуешься основному содержанію выставки — въ ея центрѣ (Рерихъ — 64 NoNo, Бенуа, и др. петербуржцы «ретроспективисты» и такіе москвичи, какъ — Сѣровъ, Юонъ), — то невольно удивляешься, къ чему столько балласту въ видѣ работъ («правой» стороны) москвичей-пейзажистовъ (кромѣ Крымова), изображающихъ все тѣ же холмы да лѣсочки, почему такъ случайны работы «лѣвой» стороны (Ѳеоѳилактовъ) и почти вовсе нѣтъ отраженія окружающаго художниковъ пейзажа города, «быта» мѣщанства и міра аристократизма, который можно и пора представлять, но, конечно, въ такомъ же благородномъ художественномъ преображеніи, въ какомъ изображаетъ крестьянство — Б. Кустодіевъ. Историческій жанръ: работы А. Бенуа, Сурикова, Иванова и А. Васнецова. Но Суриковъ далъ только подготовительные наброски, Ивановъ — слишкомъ близокъ во всѣхъ оттѣнкахъ творчества своего къ «передвижническому» пониманію, А. Васнецовъ — въ этомъ году окончательно плохъ. Такимъ образомъ «Выходъ Императрицы Екатерины въ Царскомъ Селѣ» Александра Бенуа — единственная большая историческая «картина» на выставкѣ.
Залы знаменитаго растрелліевскаго дворца, увѣшанные картинами. Богатые карнизы, пилястры, наличники. Разукрашенная толпа притихла, и торжественно-величаво выступаетъ Екатерина. Вдали — анфилада комнатъ… и столько блеска, столько красоты эпохи! Другая картина А. Бенуа — «Помѣщикъ въ деревнѣ». Лѣтній день, облачное небо, зеленыя купы деревьевъ, трельяжныя бесѣдки, макушки церквей; въ саду на пескѣ дѣтскія колясочки, бабы работаютъ въ огородѣ. Сельская идиллія конца XVIII вѣка: на террасѣ — прохладныя тѣни; изнѣженный, отдыхающій помѣщикъ забавляется съ челядью. Тихая, лучистая поэзія барскаго бытія — и правдивость «художнически» переданнаго быта, и въ этомъ отличіе отъ неумѣлыхъ въ рисункѣ и безвкусныхъ въ выборѣ красокъ картинъ, семидесятниковъ'. Выставлены еще эскизы декорацій А. Бенуа къ «Павильону Армиды», изъ которыхъ особенно хороша купольная ротонда, — пейзажи «Лугано», на которыхъ зеленыя горы отражаются въ зеркальныхъ водахъ озера; «общіе виды» приближаются по мастерству къ Тёрнеровскимъ. Еще — «Сорренто», церковный «intérieur» въ Бретани и чудесный архитектурный набросокъ церкви въ Компіоне, выполненный съ большимъ чувствомъ красокъ и формы.
Театральныя декораціи: у Н. Рериха нѣтъ большихъ холстовъ, какъ въ прошломъ году на «Салонѣ», но художникъ представленъ очень разносторонне. Здѣсь и декораціонныя постановки («Князь Игорь», «Псковитянка», «Валкирія»), и архитектурные этюды, н пейзажи, и эскизы для мозаичныхъ фресокъ и панно. Особенно красивы эскизы декорацій: къ «Князю Игорю» — струящіяся къ небу испаренія, внутренность палатъ; къ «Псковитянкѣ;» — «Шатеръ Іоанна Грознаго» — малиновая завѣса, за приподнятымъ краемъ которой виденъ чудесный блѣдно-зеленый холмистый пейзажъ; къ «Снѣгурочкѣ» — морозная, звѣздная ночь, и въ котловинѣ — занесенная снѣгомъ, мерцающая огоньками сказочная деревушка. М. Добужинскій представленъ, главнымъ образомъ, рисунками постановки «Мѣсяца въ деревнѣ». Декорація 2-го дѣйствія — «Пруды» — осуществлена на сценѣ иначе, «Диванная» одинаково великолѣпна и на рисункѣ, и въ декораціяхъ. Костюмы очень продуманы, строго документальны и тонко-красочны. Выставлены еще рисунки Добужинскаго къ повѣсти С. А. Ауслендера «Ночной принцъ», для 1-го номера «Аполлона», и нѣсколько работъ съ прошлогоднихъ выставокъ «Союза» и «Салона» («Мостъ Tower», «Провинція», «У Чернышева моста» и др.).
И. Я. Билибинъ далъ только работы для постановки «Золотого Пѣтушка» на сценѣ театра Зимина въ Москвѣ.
Въ небольшомъ размѣрѣ рисунки декорацій плѣняютъ строгою графичностью пріема, фантастикой, яркоцвѣтною сказочностью. Костюмы, разнообразные по замыслу, радуютъ глазъ красочными сочетаніями (Звѣздочетъ, Шемаханская царица).
Чтобы закончить о театральныхъ постановкахъ — нѣсколько словъ о Стеллецкомъ, выставившемъ эскизы декорацій къ «Царю Ѳеодору» (бывшіе въ «Салонѣ» 1909 г.), до сихъ поръ не осуществленныхъ. Райская красочность въ сочетаніяхъ блѣдно-голубого, матово-розоваго съ остро-зеленымъ. Перспективныя условности старинныхъ иконъ и рисунковъ-лубковъ, крутыя шашчатыя крыши, площади широкія, пѣтушки раззолоченные, деревья перистьія — все вмѣстѣ говоритъ объ очень благородномъ пониманіи русскаго архитектурнаго пейзажа XVI—XVII вѣковъ.
А. Головинъ, С. Судейкинъ отсутствуютъ въ этомъ году совсѣмъ; Бакстъ далъ только «Античный ужасъ», Врубеля — на выставкѣ: «Ангелъ» и «Портретъ». Портреты: у К. Сомова портретъ М. Кузмина — рѣдкой нѣжности рисунка; автопортретъ совсѣмъ строгій, но можетъ быть нѣсколько субъективно по сходству понятый, и — молодой дѣвушки.
У В. Сѣрова изумительный портретъ Г-жи Оливъ — очень характерно понятый женскій типъ русскаго аристократизма; А. П. Павловой — интересный, какъ рисунокъ для плаката: на большомъ синемъ листѣ — силуэтъ стройной, нѣсколько застывшей въ позѣ и безъ легкости въ полетѣ, фигуры артистки; портреты Г-жи Цейтлинъ и св. кн. Ливенъ — выработанныя съ обычнымъ для Сѣрова мастерствомъ и серьезностью работы. Б. Кустодіевъ выставилъ немного: «Портретъ жены художника», очень красивый по сочетанію бѣлыхъ березовыхъ стволовъ съ яркими цвѣтами платка, «Модель» — показывающую въ авторѣ опытнаго мастера обнаженнаго тѣла, и — интересно задуманныхъ «Дѣтей».
Жаль, что нѣтъ работъ того характера, который ставитъ Б. Кустодіева на первое мѣсто, какъ изобразителя крестьянскаго быта. Вѣдь до него только Рябушкинъ подходилъ такъ же художественно къ этой опасной темѣ, но Кустодіевъ болѣе современный мастеръ, и яркая румяная цвѣтистость ярмарокъ, ларчиковъ, ситцевъ, хороводовъ, рябинокъ, острое умѣніе передать наиболѣе типичный складъ великорусскаго лица съ блѣдными матовыми глазами, растеряннымъ или ласковымъ взоромъ, «топорность» фигуръ, жестовъ, плечъ, рубахъ, подлинная типичность, — повторяю, — заставляетъ на него возлагать большія надежды, какъ на изобразителя простонароднаго быта. Много работъ Л. О. Пастернака, нѣсколько однообразныхъ по пріему. Нѣтъ его лучшихъ женскихъ или дѣтскихъ портретовъ. А такія большія вещи, какъ портретъ Ключевскаго, ему плохо удаются.
К. Коровинъ — рваный, бурый въ этомъ году. Портретъ гр. Комаровской значительно проигрываетъ отъ подозрительной красочности. Я. Ціонглинскій со своими портретами — какое-то недоразумѣніе на «Союзѣ»! «Индія», «Сахара» даже не занятны по пятнамъ красокъ.
Портреты Дурнова — очень горячіе, смѣлые. «Мальчикъ» и «Букетъ розъ» — написаны съ большимъ умѣніемъ. Юрій Рѣпинъ — еще очень не ровенъ.
Жанръ бытовой на выставкѣ — въ работахъ Юона. У него большое умѣніе отмѣчать интересность и національность въ чертахъ жизни — уличной, кабацкой, балаганной, ярмарочной или фешенебельной («Дворянское Собраніе» въ прошломъ году), съ другой стороны — нѣтъ остроты и чуткаго умѣнія въ передачѣ отдѣльныхъ лицъ: фигуры у него только какъ части толпы, какъ отдѣльныя пятна на полотнѣ, но въ этомъ обобщеніи пейзажа съ людьми — его особенность.
Очень интересна въ нынѣшнемъ году «Ночь» Юона въ желтыхъ тонахъ газоваго освѣщенія — черные силуэты людей. И если Кустодіевъ — пѣвецъ красоты быта крестьянскаго, то Юонъ — изобразитель уѣздной мѣщанской жизни, пригородныхъ кварталовъ, трактировъ съ рѣзными пѣтушками, вывѣсками. Суриковъ, — какъ я уже упоминалъ, — далъ рядъ непріятныхъ подготовительныхъ портретовъ къ картинамъ. Незамѣтно пока, чтобы это было большимъ пріобрѣтеніемъ для «Союза».
Малютинъ въ нынѣшнемъ году — разбросанный; нѣтъ и «сказки» въ его работахъ.
Intérieur’ы Средина слабѣе, чѣмъ въ предыдущіе годы, Линдеманъ — еще болѣе подъ вліяніемъ Cari Larson’а, а работы Луговской-Дягилевой — похожи на «intimités» Vuillard’а; перспективно очень невыработанныя — онѣ заключаютъ, однако, нѣкоторую интересность въ умѣніи передать пошловатость буржуазной обстановки.
Пейзажъ — очень обиленъ на «Союзѣ», но, къ сожалѣнію, только немногое побуждаетъ къ тому, чтобы сказать о немъ подробнѣе. Остроумова-Лебедева дала нѣсколько чудесныхъ «деревянныхъ гравюръ» и большой пейзажъ гвашью: «Паркъ». Рыловъ, на этотъ разъ нѣсколько ѣдкій, острый, и въ своей, свинцовости' случайный, какъ и Анисфельдъ, давшій пейзажи очень нѣжные, но, какъ будто, изъ числа его давнишнихъ работъ.
Крымовъ возбуждаетъ много толковъ. Отъ пріема нѣжно-дымчатаго, анемичнаго, въ своихъ крымскихъ пейзажахъ — когда только роза горѣла на фонѣ бѣлесоватыхъ равнинныхъ далей перейдя черезъ старыхъ голландцевъ, онъ идетъ прямо къ Питеру Брёгелю. Въ жесткой силуэтности деревьевъ, въ смуглой румяности красочныхъ пятенъ начинаютъ проглядывать элементы живописи знаменитаго «мужицкаго» художника.
Но Крымову удается создать и настроеніе (да простится мнѣ это слово) атмосферы — «трескучій» морозъ, скрипъ полозьевъ, сгущенные клубы дыма (его прошлогодней «Зимы») и теплый лѣтній день въ глинистыхъ рыжихъ обрывахъ — все это передано очень талантливо и совсѣмъ особенными средствами. Пейзажъ историческій — у Петровичева, видящаго въ сизой дымкѣ «старинку» иконостасовъ, куполовъ, монастырскихъ стѣнъ.
Многое — отъ «Рёриха». Есть иногда ненужность въ синевѣ построекъ, а иконостасы мерцаютъ не тѣмъ свѣтомъ.
А. Васнецовъ далъ очень плохой рисунокъ «реставраціонной» деревянной Москвы и удивилъ «всю Москву» двумя большими пейзажами лѣтняго дня съ листвой покраснѣвшей кленовой вѣтки на первомъ планѣ.
Ю. Жуковскій въ своихъ пейзажахъ иногда бываетъ пріятенъ («Окно»), но есть все же какая то академическая «построенность» въ его работахъ. И видно, художникъ не рѣшается освободиться отъ нея. Однако, много знанія, техники въ передачѣ воздуха, отраженій въ вод и т. п.
Архиповъ передалъ чудесныя малиново-дымчатые тона церквей, занесенныхъ снѣгомъ. Переплетчиковъ по-прежнему безнадежно воспѣваетъ сѣверъ, рѣки многоводныя, «травы полевыя».
Переплетчиковъ, Мамонтовъ, Аладжаловъ, Бар. Клодтъ, Виноградовъ, Степановъ — всѣ почти одного склада живописцы, лишь съ разными отклоненіями въ сторону свѣта, солнца или сумрака. Почему они должны быть въ «Союзѣ»? Работы ихъ очень легко могли бы быть перенесены и на передвижную выставку.
Досѣкинъ изображаетъ intérieur готической церкви, сюжетъ новый для нашей живописи. У Сапунова — цвѣты, все въ той же «пушистой» манерѣ. Впрочемъ, въ его «театрѣ» есть много интереснаго — занавѣсъ, тѣни…
Ѳеофилактовъ случаенъ и, въ концѣ концовъ, не характеренъ даже въ изображеніи женщины «современности».
Скульптуры больше, чѣмъ обыкновенно полагается на выставкахъ. Коненковъ, очень глубокомысленный и совсѣмъ непритязательный въ своемъ архаизированномъ пріемѣ, выставилъ рядъ интересныхъ работъ. «Старенькій старичекъ» (деревянная скульптура) — образецъ новаго пріема, въ который вѣритъ художникъ, что онъ единственный, р_у_с_с_к_і_й до конца.
Въ мастерской у художника — громадные, навѣвающіе сказки, кряжи березъ, липъ, дуба… Матеріалъ уже живетъ своею жизнью. Въ рукахъ художника онъ преображается въ божество. «Юноша», покрытый налетомъ окисей и изрытостей, какъ раскопки древнѣйшаго періода, — портретъ мальчика Рязанской губерніи. Коненковъ умѣетъ почувствовать сквозь всѣ реальныя видимости глубинныя первоосновы. «Голова дѣвочки» Голубкиной: тонкій рисунокъ, нервная, чуткая техника лѣпки, особый поворотъ, обрѣзъ — вся совершенна и запечатлѣвается надолго.
Судьбининъ — очень умѣлый, знающій, но не совсѣмъ «тонкій» художникъ; Собиновъ почему-то изображенъ атлетомъ, изъ другихъ работъ лучшая «Юность».
Кустодіевъ — очень интересенъ въ бюстѣ женщины съ острымъ, непріятнымъ лицомъ.
Московское Товарищество Художниковъ соединилось въ этомъ году съ Петербургскимъ «Новымъ обществомъ». Въ нѣкоторыхъ частяхъ — выставка вполнѣ сравнивается съ «Союзомъ» и направленіемъ, и талантливостью работъ. Я имѣю въ виду — фантастически-суровые пейзажи Богаевскаго, архитектурные проекты А. В. Шусева, В. А. Покровскаго, портреты Бобровскаго, романтическіе пейзажи Токарева и Иванова. Но имѣются еще многія другія хорошія работы.
Пять большихъ холстовъ Богаевскаго, изъ которыхъ нѣкоторые извѣстны по «Салону», и воспроизведены въ «Аполлонѣ», безусловно самое завлекательное изъ всего созданнаго въ пейзажѣ послѣ Левитана.
Построеніемъ и распредѣленіемъ зеленыхъ массъ деревьевъ, свѣтлыхъ облаковъ, нагроможденій скалъ, упругихъ холмистостей или каменистыхъ обрывовъ, и рѣдкой «музыкальностью» содержанія выражающейся въ сдержанной «гобелэнной» красочной гаммѣ, иногда почти однотонной, но очень звучной, картины Богаевскаго самые чарующіе пейзажи въ современной русской живописи. Ихъ мало цѣнятъ пока (какъ и работы покойнаго Мусатова), пріобрѣтаютъ лишь очень немногіе частные покупатели.
Но холстамъ Богаевскаго давно уже мѣсто въ музеяхъ.
Пейзажи романтическаго направленія Тока рева и А. Иванова не очень своеобразны, но тѣмъ не менѣе они открываютъ пути къ новымъ колоритнымъ увлеченіямъ, къ новымъ построеніямъ картины.
Въ работахъ этихъ художниковъ коричневая дымка застилаетъ громоздящіяся облака, вечерняя туманность ложится на берега и озера. А. Ясинскій даетъ городской пейзажъ — площади, запруженныя подводами, улицы съ мерцающими сквозь синюю мглу окнами. Л. Браиловскій — историкъ сказочникъ. Архитекторъ ушелъ — отъ пошлостей жизни, отъ напрасныхъ недостижимыхъ стремленій къ осуществленію замысловъ новаго строительства — въ фантастику и грезитъ замками, жизнью храмовъ, процессій, обрядовъ. Нѣсколько нарочиты фигуры. Архитектурный пейзажъ удается ему лучше.
Портреты Бобровскаго отличаются отъ многихъ изображеній современной женщины — деликатною нѣжностью и какой то ароматностью въ тонахъ атмосферы, окружающей его дамъ, дѣвочекъ, хрупкихъ, тонкихъ съ большими грустными глазами.
«Intérieur» (портретъ дамы въ бѣломъ) ему удается меньше. Но зато пейзажъ («Берегъ») полонъ влажнаго осенняго воздуха, грустной элегичности бытія; чудесно небо, отраженное въ спокойныхъ, глубокихъ водахъ озера, далекіе склоны, покрытые лѣсомъ, тихая фигура мальчика.
Работы В. Владимірова (совсѣмъ неожиданно-талантливыя) построены на историческихъ переживаніяхъ и показываютъ все чаще проявляющійся у художниковъ интересъ къ новому «быту», взятому подъ особымъ угломъ зрѣнія. «А. Дюреръ» слишкомъ компилятивенъ, въ «Маскарадѣ» много острой характеристики, красивы красочныя сочетанія.
Запечатлѣны исторіей суховато-точные, но благородные рисунки Д.. Кардовскаго, извѣстные по петербургскимъ выставкамъ и воспроизведеніямъ у Кнебеля; также — итальянскія, архитектурныя впечатлѣнія Ноаковскаго синтезирующія фантастику и реальныя впечатлѣнія разныхъ городовъ и эпохъ.
Рисунки Ноаковскаго, выполненные быстрой энергичной манерой blanc et noir, импрессіонистически-самобытны и точны; этого нельзя сказать объ итальянскихъ наброскахъ Орлова, мало самостоятельныхъ и не точныхъ. Интересенъ рисунокъ Замирайло «Ночь» — женщина съ тянущимся къ ней зміемъ. Хорошіе пейзажи у Зарѣцкаго. Петровъ далъ какіе-то слишкомъ засушенные и выписанные этюды, а Лентуловъ, въ противуположность ему, безумно-горячъ и хуже — разнузданъ. Вызываетъ вполнѣ незаслуженные восторги — вульгарный Татевосянцъ; изрѣдка занятны работы («Портретъ», «Апельсины») Екатерины Гольдингеръ и прискучила посмертная выставка Фокина. «Intérieur» Средина, рисунки постановки «Ню» О. Дымова Евсеева, чудесные наброски Шарлемань, иллюстраціи и цвѣты Чемберсъ Билибиной, мастерски-выработанныя графическія работы Нарбута, пріятные «vernis-mou» и монотипіи Е. Кругликовой, проэкты вышивокъ-гобелэновъ и иллюстраціи къ сказкѣ о «Мертвой царевнѣ» Р. Браиловской — украшаютъ выставку и придаютъ ей необходимую полноту работъ разнаго рода пріемовъ. Архитекурный проектъ академика В. А. Покровскаго — «Военно-историческій музей», извѣстенъ по «Салону» и многимъ воспроизведеніямъ.
Очень полно представленъ архитекторъ А. В. Щусевъ. Здѣсь и новый варіантъ церкви на Куликовомъ полѣ, и Почаевскій Соборъ, и церковь, что построена теперь на Ордынкѣ. Скульптура Голубкиной — еще болѣе интересная, чѣмъ на «Союзѣ». Въ провалившихся глубокихъ глазахъ, въ неправильностяхъ линій носа, бровей, въ этихъ блѣдныхъ тѣняхъ, скользящихъ по лицамъ крестьянскихъ дѣвочекъ, столько поэзіи, характера, быта, расы, столько непревзойденнаго горя, мучительнаго долгаго горя…
Деревянный бюстъ непріятенъ жесткостью. Чудесный взглядъ въ глазахъ «Головы» (серебро) В. Поповой; ея «племяши» болѣе обыденны, но — совсѣмъ особенная «paline» керамики. Крахтъ сталъ совсѣмъ банальнымъ по пріему — въ своемъ устремленіи къ синтетичности.
Очень нехорошо изданъ каталогъ. Такъ печатаютъ прейсъ-куранты гастрономическихъ магазиновъ.
Выставка въ общемъ оставляетъ впечатлѣніе молодыхъ, вдумчивыхъ исканій, не установившихся еще до каноновъ, но и не выходящихъ «за предѣлы», какъ аберраціи участниковъ «Золотого Руна».
Домъ Хлудова на углу Рождественки, близъ Театральной площади, — весь изъ громадныхъ зеркальныхъ оконъ, залѣпленъ аляповатыми вывѣсками, увѣшанъ флагами, желтыми, зелеными; въ немъ много конторъ, распродажа «остатковъ», два кинематографа, заѣзжій австраліецъ, выставка «райскихъ» птицъ, и двѣ выставки картинъ: «осенняя» петербургская (Ауэра) и «Золотого Руна». Помѣщеніе выставки «3олотого Руна» убрано со вкусомъ: пріятные коричневые ковры, цвѣты, буфетъ, и доносятся звуки пріятной музыки (здѣсь же — «птицъ показываютъ»).
Публика — растерянная и робко перешептывающаяся, или слишкомъ развязная — смѣющаяся. Разглядываютъ другъ друга, думая увидѣть частниковъ выставки…
Изъ общаго состава прежде всего надо выдѣлить Н. Ульянова — очень серьезнаго, вдумчиваго портретиста и искателя новыхъ разрѣшеній красочности («Качели», «Портретъ Бальмонта» — должны бы были висѣть на «Союзѣ»), и Н. Гончарову, самобытную художницу. Почти все остальное очень поверхностно, случайно или шаблонно; почти все остальное придумано, скопировано или подлажено подъ крикливые иностранные образцы.
Неизбѣжна преемственность для развитія искусства. Пріемлемо и вліяніе. Но обидно становится за этихъ «молодыхъ» москвичей: какъ неумѣло «богамъ» своимъ поклоняются, и какъ не зорко, не быстро за ними слѣдятъ!
Если Van-Dongen, Matisse, Manguin и др. — «послѣднія» исканія для Москвы, то, вѣдь, въ Парижѣ они уже не послѣднія. Сами мэтры въ этомъ году въ «Salon d’Automne» вдругъ сдѣлались скромнѣе, и если бы видѣли участники «Золотого Руна», какими стали глубокими и выдержанными эти самые Kees van Dongen (напр., портретъ «Femme en noir» № 430), Manzana-Pissarro, Manguin (въ рисункахъ отъ № 1089—1095), Guérin и др., и тутъ же рядомъ — какими смѣшными, попавшими «въ тупичекъ» кажутся всѣ «подмангэнцы» и «подматиссики» (нѣсть имъ числа, и все больше изъ Россіи)! Тѣмъ болѣе «грустна» эта отсталость моды у москвичей.
П. Кузнецова — уродцы его выросли и «балуются» съ лохматыми, грязными собаками. Не оправдалъ Кузнецовъ надеждъ! Теперь это ясно. Нельзя сказать этого о Сапуновѣ, Анисфельдѣ и Ларіоновѣ, но и въ ихъ работахъ на выставкѣ «3олотого Руна» не чувствуется поступательнаго движенія. Фалькъ тоже былъ гораздо интереснѣе въ прошломъ году на «Салонѣ». Тарховъ на выставкѣ — обыкновененъ. Кончаловскій представленъ худшими холстами.
Отъ стѣнъ, увѣшанныхъ такими большею частью «несовременными» полотнами, тянетъ подойти къ окну и смотрѣть на башни и церковки кремлевскія, на жизнь улицы, на огни, толпу, снующіе вагоны; и больно-больно становится за даромъ гибнувшія силы, за нашу русскую отсталость, за игнорированіе всѣхъ неизвѣданныхъ національныхъ источниковъ.
«Передвижная» выставка по обыкновенію — въ историческомъ музеѣ. Въ общемъ — очень замѣтно отступленіе отъ прежнихъ идеаловъ… Значительно меньше тулуповъ и лаптей. На ихъ мѣсто вводятся попытки новыхъ толкованій, новыя живописныя задачи. Но, Боже, какіе результаты! Сколько пережила исторія живописи за послѣдніе 20—30 лѣтъ. И все это оставалось въ сторонѣ отъ передвижниковъ. А теперь смѣшатъ запоздалые, по отношенію къ «послѣднимъ словамъ», попытки «пустить краску», «настроеніе». И вотъ у Богданова-Бѣльскаго голая натура на фонѣ природы, у А. Маковскаго претензіи на графическую стилизацію. Сколько вопіющаго безвкусія въ передачѣ ботинки дѣвочки, ленточекъ, шарфа… Вольничаетъ Шемякинъ. Банальничаетъ Нилусъ.
А. Поповъ работаетъ подъ прежняго «Кустодіева» — какимъ этотъ художникъ былъ еще въ Академіи.
Есть приличныя работы Туржанскаго, Петровичева, Жуковскаго, Никифорова.
Рѣпинскіе портреты Рубинштейна — интересно задуманный, но тусклый въ фонѣ (газовое освѣщеніе) и Менделѣева — все же подтверждаютъ большое мастерство нашего мэтра, упорно не желающаго покинуть передвижническую богадѣльню.
Но въ «Дуэли» только мелькаетъ кое-гдѣ дарованіе Рѣпина. Костюмы, сочетаніе пейзажа съ фигурами, жесты — неудачны. Все это теперь многіе умѣютъ «сдѣлать» гораздо лучше.
Выставка «Группы художниковъ» на Кузнецкомъ Мосту, надъ магазиномъ Даціаро, имѣетъ видъ отдѣленія этого магазина и состоитъ изъ работъ нѣкоторыхъ недавно кончившихъ, кончающихъ или еще только посланныхъ за границу «академистовъ» С.-Петербургской Академіи Художествъ. Такова уже «счастливая» судьба этихъ художниковъ — попадать сразу въ лавочку. Въ окнѣ одного магазина кофе (какъ 1-й призъ) выставлена картина С. Колесникова, а въ Москвѣ отведены подъ выставку какъ бы запасныя, темныя комнаты магазина. Куликовъ, Фешинъ, Бродскій, Грабовскій, Горѣловъ, Шлуглейтъ — достаточно извѣстныя по весенней «академической» имена, чтобы о нихъ распространяться. Чувствуется вліяніе новыхъ вѣяній; выбираются новыя «точки», пріемы стилизаціи… Но все это при недостаточно развитой интеллектуальности не даетъ никакихъ утѣшительныхъ результатовъ.
Другая выставка уже совершенно «магазиннаго» характера, устроенная Лемерсье — и состоявшая изъ такихъ противуположностей, какъ Голубкина и Крыжицкій, — получила надлежащее освѣщеніе на страницахъ «Аполлона», почему я и воздержусь отъ болѣе подробнаго разбора этого базара.
Если экспоненты «Группы» по крайней мѣрѣ грамотны и благоразумно скромны, то участники выставки «Независимыхъ» и безграмотны, и самонадѣянны.
«Вступленіе» каталога полно мечтаній о проведеніи «философски-національныхъ» теченій въ искусствѣ. О пониманіи этихъ идей можно судить по названіямъ картинъ главнаго инструктора выставки Горѣлова: «Москва и Геній», «Beaumonde забавляется», «Rendez-vous» (сохраняю правописаніе оригинала), «Политика, капиталъ, наука и религія». А. Кравченко началъ, повидимому, «творить» подъ вліяніемъ Александра Бенуа; Поманскій, удостоившійся такихъ похвалъ со стороны Брешко-Брешковскаго, нашелъ себѣ у «независимыхъ» любезный пріемъ.
Любопытно, что выставка «Группы» по отзывамъ прессы не заслуживаетъ и десятой доли вниманія, выпавшаго на долю ученической выставки на Мясницкой — а, вѣдь, «Группа» состоитъ на добрую треть, какъ я уже упоминалъ, изъ «лауреатовъ» Академіи — пансіонеровъ. Это поучительно. Выставка учениковъ Московскаго «училища Живописи и Ваянія», давшаго цѣлую плеяду истинныхъ художниковъ, выгодно отличается общею тенденціею отрѣшенія отъ какихъ бы то ни было условностей и трафаретовъ; вмѣстѣ ст, тѣмъ, въ этомъ проявленіи свободы участники выставки не идутъ за извѣстныя грани, по крайней мѣрѣ — за грани самаго понятія объ искусствѣ. Впрочемъ, уровень работъ — средній: здѣсь все юныя силы, нѣтъ и особенныхъ талантовъ, нѣтъ и «школы». Пожалуй, слишкомъ предоставлены сами себѣ ученики. Мало видно «знаній», мало культуры, интеллекта.
Портреты Захарова (съ «Салона»), Шевченки (нѣсколько банальные), пейзажи Исупова (очень музыкальные и достойные лучшей выставки), работы умершаго Шагина — вотъ и все немногое хорошее…
Индивидуальность свободна. На Мясницкой есть даже работы внѣ жюри. И нѣтъ «выучки», нѣтъ стремленія любовно изучать «мастеровъ», сосредоточиться. Но это придетъ. Должно придти. Работы художественно-архитектурнаго характера очень слабы и немногочисленны.
Но если такъ мало изученія первоисточниковъ въ «Училищѣ живописи», то напротивъ въ Строгановскомъ училищѣ, какъ показываетъ о томъ отчетная выставка, — есть и пониманіе традицій, и хорошія, по преимуществу національныя, вѣрныя основы, на которыхъ и строится все новое прикладное художество. Эта выставка очень популярна; ее посѣщаютъ тысячи народу, и много хорошихъ сѣмянъ сѣетъ школа… И все таки за послѣдніе годы замѣчается какая-то заминка. Приглашаются не совсѣмъ удачные руководители (напр., по новому классу декораціонной живописи)… Хороши работы по витражу — Бурно-Лейдтъ, интересны работы по классу композиціи Ягужинскаго. Слабъ классъ графическихъ работъ. Серьезны работы класса Курдюкова и Ноаковскаго по архитектурно-декоративной композиціи.
Изъ сепаратныхъ выставокъ упомянуть приходится, конечно, не безъ отвращенія, выставки Булатова и Салтанова. Обѣ — одинаково вредны для публики, но, повидимому, «нужны» для художниковъ, продавшихъ много совершенно невѣроятныхъ холстовъ. Это уже за предѣлами искусства. Особенно слабь и дѣйствуетъ развращающе на вкусы толпы Салтановъ, въ одномъ и томъ же пріемѣ написавшій нѣсколько десятковъ этюдовъ въ самыхъ разнообразныхъ мѣстахъ Россіи.
Ретроспективныя выставки въ историческомъ музеѣ (кромѣ выставки въ память двухсотлѣтія Полтавской побѣды) были слѣдующія: «Аксаковская», «Кольцовская» и, представлявшая спеціальный литературный интересъ, художника иллюстратора Боклевскаго. Послѣдняя заставляетъ сказать о себѣ нѣсколько словъ, тѣмъ болѣе, что въ честь этого «художника» выпущена была довольно богато изданная книга.
Какъ поучительно посмотрѣть рисунки художника-современника Гоголя, Гончарова, Тургенева, Островскаго! Сколько матеріалу могутъ, казалось бы, дать эти рисунки для всѣхъ современныхъ постановокъ, картинъ, иллюстрацій, исполненныхъ возрожденіемъ «быта» того времени. Казалось бы! Между тѣмъ, это единственно цѣнное, объективное (спѣшу оговориться — индивидуальное пониманіе «типовъ», «героевъ» иллюстрированныхъ художникомъ писателей — въ данномъ случаѣ очень примитивное, исполненное нарочитости, близорукаго подчеркиванія), документальное — совершенно отсутствуетъ въ работахъ Боклевскаго и, такимъ образомъ, дѣлаетъ его выставку безусловно ненужной и неинтересной. А сколько шуму подняли устроители ея, сколько средствъ затрачено на изданіе книжки, положительно вредной, какъ заключающей ложные и нарочитые «образцы типовъ». Въ наше время глубокомысленнаго изученія старины есть художники, гораздо проникновеннѣе и отчетливѣе передающіе всѣ особенности, черты, детали людей минувшихъ эпохъ, и постановка «Мѣсяца въ деревнѣ» это доказала.
Первый опытъ со стороны дирекціи Московскаго-Художественнаго Театра пригласить подлиннаго художника — и петербуржца — увѣнчался необыкновеннымъ успѣхомъ.
Театральныя постановки «Мѣсяцъ въ деревнѣ» и, «Золотой пѣтушекъ» на сценѣ театра Зимина и «Большой оперы» — эти побѣды художниковъ въ общемъ дѣлѣ театральнаго искусства — намѣчаютъ новые пути режиссуры. Несмотря, однако, на всѣ заслуженные похвалы, переживая всѣ тонкости осуществленія и выработки красочныхъ сочетаній, по окончаніи пьесы Тургенева остается какое-то неполное чувство: кажется, что это былъ не совсѣмъ «Тургеневъ», что дѣйствіе происходило не въ черноземной полосѣ Россіи.
Да. Въ дѣйствіи — мало тургеневской «лирики», А бывавшему бъ имѣніи «Спасское-Лутовиново», знакомому съ помѣстіями Калужской и Орловской губерній — не покажется близкимъ, роднымъ этотъ пейзажъ, что близъ пруда, съ дубами на склонѣ холма.
Правда же, насколько удаченъ чудесный задній фонъ декораціи (2-го дѣйствія), изображающій холмистость пашней, синій куполокъ церковки, небо, рой облаковъ, — настолько не типиченъ для помѣщичьяго парка тургеневскаго склада рисунокъ листвы, рисунокъ древесныхъ стволовъ.
Здѣсь сказалась любовь М. Добужинскаго къ садамъ въ окрестностяхъ Петербурга. Отсутствіе «черноземной» сочности, однако, не отражается столь существенно на постановкѣ этой пьесы, суховатой въ самой структурѣ и сдержанной по типамъ дѣйствующихъ лицъ; обаяніе эпохи — необыкновенно сильное. Такъ же, какъ постановка Добужинскаго, и «Золотой Пѣтушекъ» И. Билибина въ театрѣ Зимина — отличается обдуманной, изысканной подлинностью.
Каждый костюмъ, деталь, кронштейнъ — прорисованы любовно, старательно. Но обиліе именно такихъ, всѣхъ безъ исключенія богатыхъ обработкой, интересностью, костюмовъ, создавая гармоничную толпу — утомляетъ нѣсколько глаза своей пышностью; хотѣлось бы въ иныхъ случаяхъ больше простоты, чтобы подчеркнутые на фонѣ ея избранные, лучшіе костюмы засіяли, какъ самоцвѣтные камни.
Въ декораціонной техникѣ чудесные графическіе пріемы показались мнѣ ненужными. Тѣ линіи и тѣневые штрихи, что на маленькой деревянной гравюрѣ такъ красивы и вытекаютъ изъ самой условности рисунка — увеличенные въ 1.000 разъ теряютъ и свое значеніе, и свою прелесть; повидимому нужна выработка какихъ-то особенныхъ пріемовъ для заполненія громадныхъ холстовъ. Пора подумать объ этомъ. Приближается возрожденіе фрески, и тяготѣніе художниковъ къ воплощенію своихъ замысловъ въ огромныхъ размѣрахъ наглядно подтверждается тою ролью, какую за послѣдніе 3—4 года художникъ занялъ въ декораціонныхъ постановкахъ.
Инсценировка «3олотого Пѣтушка» въ Большомъ театрѣ — болѣе пышная, болѣе сложная, фантастичная и потому, въ шествіи, напримѣръ, — болѣе сказочная. Но рисунки костюмовъ продуманы несравненно образнѣе, характернѣе у Билибина (напр., «Циклопъ», «Арапченокъ»); постановка К. Коровина выигрываетъ отъ большаго размаха, простора и захватываетъ сильнѣе въ массовыхъ эффектахъ.
Въ драматическомъ театрѣ Незлобина — пьеса О. Дымова — «Ню» заслуживаетъ быть отмѣченной благодаря своему совсѣмъ особенному темпу, отличающемуся какою-то кинематографическою скоростью. Картины одна за другой чередуются почти безъ перерыва, звонитъ телефонъ, масса нагроможденій: «кукушка», «вѣнки похоронные» и т. п. И въ общемъ, дѣйствительно, получается остросовременный бытовой нервозъ жизни.
Столь популярная московская «Летучая мышь» кабарэ — совсѣмъ обыкновеннаго полета. Много, много такихъ кабарэ бывало въ Парижѣ за послѣднія десятилѣтія. Потомъ — отошло, надоѣло. Лишь эксплоататоры да спекулянты на B-da «Clychy», «Rochechiore» продолжаютъ надувать иностранцевъ. У насъ, какъ во всемъ, — запоздали! Петербургское «Кривое зеркало» «издало» уже классическую «Вампуку». Ну, а въ «Летучей мыши» ставятъ пародію на «Кривое зеркало»: квартетъ — шаржъ романса, куплеты и танцы пародированы: — все дрябло, скучно, и лишь вздутая цѣна за входъ, да искусственно приподнятая затаенность и замкнутость, да участіе «художественниковъ» сдѣлали столь знаменитымъ этотъ заурядный кабачекъ. Балъ въ «Охотничьемъ клубѣ», поставленный Якуловымъ — залѣпившимъ стѣны неплохого стариннаго зала плакатами съ аляповатыми карикатурами — изобличалъ бѣдность декоративнаго замысла.
Новое архитектурное строительство Москвы можетъ гордиться чудеснымъ, почти законченнымъ во внѣшней отдѣлкѣ, Палаццо (за основу взяты строгія формы Palazzo «Tiene» въ Виченцѣ) Тарасовыхъ на Спиридоновкѣ, строящемся арх. Жолтовскимъ, и новой церковью на Ордынкѣ — построенной по проекту и подъ наблюденіемъ арх. А. Щусева.
Въ общемъ замѣтно измѣненіе вкусовъ къ строительству — какъ основа выдвигается изысканная простота и преемственность формъ. Царятъ Палладіо и ампиръ. Много особняковъ и доходныхъ домовъ строится уже не въ «modern'ѣ»; къ сожалѣнію, часто появляются плохія поддѣлки подъ гордую простоту empire, и тогда такія постройки похожи на тѣ ампирныя рамки «подъ малахитъ», что продаются въ «лучшихъ» магазинахъ.
Нѣтъ тонкаго, выслѣженнаго рисунка колоннъ, нѣтъ тщательности въ лѣпкѣ орнаментовъ фриза, и — исчезаетъ все обаяніе этого стиля. Въ этомъ смыслѣ исключительной тщательностью и художественностью отличаются постройки двухъ вышеупомянутыхъ архитекторовъ.
Изъ книжныхъ изданій надо отмѣтить первый выпускъ давно ожидаемаго — и судя по проспекту, обѣщаніямъ въ немъ и тремъ лекціямъ, прочитаннымъ Иг. Грабаремъ въ «Обществѣ свободной эстетики» — великолѣпнаго изданія Кнебеля: «Исторія русскаго искусства». Обѣщаны многочисленные иллюстраціи автотипіей по русскому искусству XVIII и XVII вѣковъ. Этимъ же издательствомъ будетъ выпущенъ рядъ монографій, посвященныхъ знаменитымъ зодчимъ и живописцамъ.
Изъ журналовъ, вновь возникшихъ, надо упомянуть о становящимся все интереснѣе и даже приличнѣе въ художественномъ отношеніи «Кривомъ зеркалѣ», посвящающемъ отдѣльные номера Юону, Замирайло и др. Журналъ можетъ пріобрѣсти у насъ значеніе «Jugend»; это было бы очень желательно: потребность въ такомъ еженедѣльникѣ ощущается давно.