Решительный разговор с отцом Галактион думал повести не раньше, как предварительно съездив в Заполье и устроив там все. Но вышло совершенно наоборот.
После отъезда Штоффа Галактион целых три недели ходил точно в тумане. И сон плохой и аппетита нет. Даже Серафима заметила, что с мужем творится что-то неладное.
— Тебе нездоровится, Глаша?
— Мне? Нет, ничего.
Такой ответ совершенно удовлетворял простоватую Серафиму, и это возмущало Галактиона. Другая жена допыталась бы, в чем дело, и не успокоилась бы, пока не вызнала бы всего. Теперь во время бессонницы Галактион по ночам уходил на мельницу и бродил там из одного этажа в другой, как тень. Мельница работала зимой полным ходом. Рабочих было очень немного. Они, засыпанные мучным бусом, походили на каких-то мертвецов, бродивших бесшумно из одного отделения в другое. Обыкновенно по ночам обходил мельницу Емельян, как холостой человек, или сам Михей Зотыч. Рабочие удивлялись, встречая теперь Галактиона. Раз ночью у жернова Галактион встретил отца. Старик как-то по-заячьи прислушивался к грузному движению верхнего камня, припадавшего одним краем.
— А, это ты! — удивился старик. — Вот и отлично. Жернов у нас что-то того, припадает краем.
— Нужно поставить запасный.
— Остановка выйдет.
— Ничего не поделаешь.
Они вместе прошли по всем отделениям. Везде все было в порядке.
— Если бы еще пять поставов прибавить, так работы хватило бы, — задумчиво говорил Галактион, когда они очутились в мельничной конторке, занесенной бусом, точно инеем.
— Воды не хватит.
— Можно паровую машину поставить, родитель.
— Ни за что! Спалить хочешь все обзаведение?
Мельница давно уже не справлялась с работой, и Галактион несколько раз поднимал вопрос о паровой машине, но старик и слышать ничего не хотел, ссылаясь на страх пожара. Конечно, это была только одна отговорка, что Галактион понимал отлично.
— Вот ты про машину толкуешь, а лучше поставить другую мельницу, — заговорил Михей Зотыч, не глядя на сына, точно говорил так, между прочим.
Галактион отлично понял его. Значит, отец хочет запрячь его в новую работу и посадить опять в деревню года на три. На готовом деле он рассчитывал управиться с Емельяном и Симоном. Это было слишком очевидно.
— Нет, я не согласен, — спокойно ответил Галактион.
— Как не согласен? Что не согласен? Да как ты смеешь разговаривать так с отцом, щенок?
— Вторую мельницу строить не буду, — твердо ответил Галактион. — Будет с вас и одной. Да и дело не стоящее. Вон запольские купцы три мельницы-крупчатки строят, потом Шахма затевает, — будете не зерно молоть, а друг друга есть. Верно говорю… Лет пять еще поработаешь, а потом хоть замок весь на свою крупчатку. Вот сам увидишь.
— Да ты понимаешь, что говоришь-то?
— Да очень понимаю… Делать мне нечего здесь, вот и весь разговор. Осталось только что в Расею крупчатку отправлять… И это я устроил.
— Ну, а потом?
— А потом вы сами по себе, а я сам по себе.
— Как же это так будет, напримерно?
— Да уж так, как случится. Дадите мне что в отдел — спасибо, не дадите
— тоже спасибо.
— Так, так, миленький… Своим умом хочешь жить.
Старик пожевал губами, посмотрел на сына прищуренными глазами и совершенно спокойно проговорил:
— Ничего ты от меня, миленький, не получишь… Ни одного грошика, как есть. Вот, что на себе имеешь, то и твое.
— Покорно благодарю, родитель.
Больше отец и сын не проговорили ни одного слова. Для обоих было все ясно, как день. Галактион, впрочем, этого ожидал и вперед приготовился ко всему. Он настолько владел собой, что просмотрел с отцом все книги, отсчитался по разным статьям и дал несколько советов относительно мельницы.
— Завтра, то есть сегодня, я уеду, — прибавил он в заключение. — Если что вам понадобится, так напишите. Жена пока у вас поживет… ну, с неделю.
— А кто же ее кормить будет?
— Я пришлю денег из Суслона на прокорм, а за квартиру потом рассчитаюсь.
— За пять лет, миленький. Не забудь… По три целковых в месяц — сто восемьдесят рубликов.
— И это заплачу. Сейчас у меня ничего нет, а вышлю, как пришлю подводу за семьей.
Когда Галактион вышел, Михей Зотыч вздохнул и улыбнулся. Вот это так сын… Правильно пословица говорится: один сын — не сын, два сына — полсына, а три сына — сын. Так оно и выходит, как по-писаному. Да, хорош Галактион. Другого такого-то и не сыщешь.
«А денег я тебе все-таки не дам, — думал старик. — Сам наживай — не маленький!.. Помру, вам же все достанется. Ох, миленькие, с собой ничего не возьму!»
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о жене он не беспокоился, а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других любил первую дочь Милочку, а старший сын был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал на нее внимания.
— Ну, Серафима, собирайся в дорогу, — коротко объяснил Галактион жене.
— Через неделю я за тобой пришлю. Переезжаем в Заполье.
— Совсем?
— Совсем.
Серафима даже заплакала от радости и бросилась к мужу на шею. Ее заветною мечтой было переехать в Заполье, и эта мечта осуществилась. Она даже не спросила, почему они переезжают, как все здесь останется, — только бы уехать из деревни. Городская жизнь рисовалась ей в самых радужных красках.
Только на прощанье с отцом Галактион не выдержал. Он достал бумажник и все, что в нем было, передал отцу, а затем всю мелочь из кошелька. Михей Зотыч не поморщился и все взял, даже пересчитал все до копеечки.
— Денежка счет любит, — бормотал старик.
У жены Галактион тоже не взял ни копейки, а заехал в Суслон к писарю и у него занял десять рублей. С этими деньгами он отправился начинать новую жизнь. На отца Галактион не сердился, потому что этого нужно было ожидать.
Анфуса Гавриловна обрадовалась и испугалась, когда увидала зятя. Она совсем не ждала гостя.
— Надолго ли, Галактион? — спрашивала расхлопотавшаяся старушка.
— А совсем, мамаша.
— Как совсем?
Галактион любил тещу, как родную мать, и рассказал ей все. Анфуса Гавриловна расплакалась, а потом обрадовалась, что зять будет жить вместе с ними. Главное — внучата будут тут же.
— Поживите пока с нами, а там видно будет, — говорила она, успокоившись после первых излияний. — Слава богу, свет не клином сошелся. Не пропадешь и без отцовских капиталов. Ох, через золото много напрасных слез льется! Тоже видывали достаточно всячины!
Харитона Артемьевича не было дома, — он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, — в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для кого было рядиться.
— Ну, а что зелье-то наше? — сурово спросила ее Анфуса Гавриловна, — она все больше и больше не любила Харитину.
— Ничего… Два новых платья заказала да соболий воротник велела переделать.
— Наказал меня господь дочкой, — жаловалась Анфуса Гавриловна зятю. — Полуштофова жена модница, а эта всех превзошла. Ох, плохо дело, Галактион!.. Не кончит она добром.
Вечером, когда уже подали самовар, неожиданно приехала Харитина. Она вошла, не раздеваясь, прямо в столовую, чтобы показать матери новый воротник. Галактион давно уже не видал ее и теперь был поражен. Харитина сделалась еще красивее, а в лице ее появилось такое уверенное, почти нахальное выражение.
— А, деревенская родня приехала! — здоровалась Харитина с гостем, по своему обыкновению глядя прямо ему в лицо. — Надолго ли?
— Не знаю, как поживется.
— Оставайся на святки. Будем веселиться напропалую.
— Это у тебя веселье только на уме, — оговорила мать. — У других на уме дело, а у тебя пустяки.
— Что же, мамаша, не всем умным быть.
— Да ты сядь, не таранти. Ох, не люблю я вот таких-то верченых! Точно сорока на колу.
— Что же, я и разденусь. Хотела только показать вам, мамаша, новый воротник. Триста рублей всего стоит.
Харитину задело за живое то равнодушие, с каким отнесся к ней Галактион. Она уже привыкла, чтобы все ухаживали за ней. Снимая шубку, она попросила его помочь.
— Не умеешь помочь раздеться, увалень! — пошутила она. — Привык с деревенскими бабами обращаться!
На Галактиона так и пахнуло душистою волной, когда он подошел к Харитине. Она была в шерстяном синем платье, красиво облегавшем ее точеную фигуру. Она нарочно подняла руки, делая вид, что поправляет волосы, и все время не спускала с Галактиона своих дерзких улыбавшихся глаз.
— Что, хороша? — сказала она и засмеялась.
— Перестань ты, бесстыдница! — заворчала Анфуса Гавриловна. — Хоть и зять, а все-таки мужчина. Что руки-то задираешь, срамница?
— Я в корсете, мамаша.
Галактион опустил глаза, чувствуя, как начинает краснеть. Ему как-то вся кровь бросилась в голову. Агния смотрела на него добрыми глазами и печально улыбалась. Она достаточно насмотрелась на все штуки сестрицы Харитины.
— Ну, а что твоя деревенская баба? — спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону с чашкой чая. — Толстеет? Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего, вот и плодите ребятишек. Мамаша, какой милый этот следователь Куковин!.. Он так смешно ухаживает за мной.
— Да будет тебе! — сердито крикнула Анфуса Гавриловна. — Не пристало нам твои-то гадости слушать… Постыдилась бы хоть Галактиона.
— Что мне его стыдиться, мамаша? Дело прошлое: я была в него сама влюблена. Даже отравиться хотела. И он…
— Будет! Перестань, срамница!
Анфуса Гавриловна была рада, когда Харитина начала собираться. Ей нужно было еще заехать к портнихе, в два магазина, потом к сестре Евлампии, потом еще в два места. Когда Галактион надевал ей шубку, Харитина успела ему шепнуть:
— А помнишь, дурачок, как я тебя целовала? Я тебя все еще немножко люблю… Приезжай ко мне с визитом. Поговорим.
Никогда еще Галактион не был так несчастлив, как в эту первую ночь в Заполье. Ему было как-то особенно больно и обидно. Что будет? Как он будет жить? А тут еще Харитина! Эта встреча была последнею каплей в чаше испытаний. Разве она такая была? Да, она сейчас красивее, в полном расцвете молодости, а ему было больно на нее смотреть. Какое у нее сделалось нахальное лицо, как она смотрит, какие движения, какие слова! И не стыдно… Галактион с каким-то ужасом думал об этой погибшей душе, припоминая свое минутное увлечение. Да, она тогда была другая, — такая чистая, нетронутая, красивая именно этою своею чистотою. А теперь кто ее окружает? Какие разговоры она слышит? Что ее интересует? Если б она гнала, что у него сейчас на душе и как ему больно за нее! О ее выходке тогда на мельнице, у кровати больного отца, он как-то даже забыл и не придавал этому особенного значения. Так, молодая глупость. Кровь молодая расходилась. А теперь уже совсем другое…
Галактион лежал и думал о Харитине, думал и сердился, что думает именно о ней, а не о своих детях.
