Максим Горький
правитьХерсонес Таврический
правитьНа утёсе, омываемом беспокойными волнами Понта, лежат груды камня, зияют глубокие ямы и возвышается полуразрушенная стена, массивностью своей напоминающая постройки мифических циклопов, — вот всё, что осталось от Херсонеса Таврического — города, в который, по словам Страбона, «многие цари посылали детей своих ради воспитания духа и в котором риторы и мудрецы всегда были почётными гостями» (Страбон (ок.63 г. до н. э. — ок.23 г. н. э.) — греческий географ. Его труд «География» был напечатан в извлечениях академиком В. В. Латышевым в книге «Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. Том I, Греческие писатели. Выпуск 1-й», СПб. 1893. Полностью «География» Страбона была издана в переводе Ф. Г. Мищенко в 1879 году в Москве — Ред.).
Даже и беглый взгляд на эти развалины шести тысяч зданий, некогда поражавших своей красотой и роскошью, а ныне превращённых в безобразные кучи щебня, — навевает на душу чувство глубокой скорби, и чем яснее встают воспоминания о прошлом этого цветка эллинской культуры, тем сильнее охватывает зрителя печаль при виде массы человеческого ума, энергии и знаний, претворённых временем в пыль и прах.
Смотришь на унылую картину разрушения, и кажется, что громадный смерч с моря гигантским прыжком кинулся на утёс и сравнял с землёй большой и богатый город, гордо возвышавшийся над коварно ласковыми волнами моря. Пространство в восемь вёрст окружностью всё изъязвлено глубокими ямами, засыпано мелко раздробленным щебнем, пустынно, уныло и мертво. Веет грустью кладбища, хотя вокруг ни одного креста, всё только ямы и груды камня.
Царит тишина, а издали, снизу, доносится говор волн, немолчные голоса моря, которое видело славу города и постепенное падение его.
Кругом, на далёкое пространство, поля тоже усыпаны белыми камнями, — это остатки стен, разграничивавших некогда виноградники херсонитов. В одном уголке этого кладбища четыре чёрные фигуры роются в куче мусора, как черви в разлагающемся трупе. На расчищенной от мусора площадке возвышается красивый храм во имя святого равноапостольного великого князя Владимира. В древности это место было площадью города Херсонеса, и там, где теперь стоит христианский храм, «величественно возвышалось в слепой гордости, — как говорит молодой монах-проводник, — языческое капище идола древних жителей сего, господом разрушенного, града». «А именовался этот идол богиней Дианой, также называемой Охотницей».
Неподалеку от храма святого Владимира находятся многочисленные постройки монастыря, построенного в 1850 году, монастырская церковь во имя святой Ольги. Всего земли под монастырём и храмом святого Владимира — 112 десятин 1477 сажен, и вся эта земля представляет собою археологическую сокровищницу, ещё не тронутую и, конечно, уже недоступную для раскопок. За монастырём, по берегу моря, на запад, земля занята сооружениями военно-инженерного ведомства, длинной линией вытянулись батареи, пороховые погреба, стоят пушки, устремив свои стальные пасти в простор моря. Это место, по исследованиям Тунмана и Аркаса, было могильником херсонитов; при сооружении батарей здесь были вырыты надгробные плиты, сосуды из стекла и обожжённой глины, в которых ставили в гробницы бальзам, несколько цинковых и глиняных урн с костями, золотых и серебряных украшений, много монет (исследование шведского историка Тунмана «Крымское ханство» впервые напечатано на русском языке в 1936 году. М.Горький, по-видимому, ознакомился с ним по извлечениям, цитированным другими авторами. Аркас 3. — русский археолог, автор исследования «Описание Ираклийского полуострова и древностей его. История Херсониса», Николаев, 1879. Статья Аркаса под тем же названием была опубликована в «Записках
императорского одесского общества истории и древностей», т. II, отделение первое, Одесса, 1848. — Ред.).
Таким образом, четыре пятых земли, в высшей степени ценной с научной точки зрения, — утрачено для науки, быть может, навсегда утрачено. Археологическим изысканиям и раскопкам доступна только одна пятая часть Херсонеса, и в данное время её энергично эксплуатирует заведующий раскопками господин Косцюшко-Валюжинич, наполнивший выкопанными из-под наслоений двадцати веков вещами целый музей, помещающийся тут же, на берегу бухты, и на земле Херсонеса в плохоньком сарайчике. Более ценные добычи науки отправляются в Эрмитаж, монастырь также имеет в своём распоряжении целый чулан, беспорядочно набитый вещами, добытыми из земли во время рытья фундаментов для монастырских построек и храма святого Владимира.
За шесть с половиной лет изысканий на почве Херсонеса сделана масса очень ценных приобретений для исторической и археологической наук, и это несмотря на тот факт, что почтенные обыватели Севастополя без всякого зазрения совести в продолжение многих лет безнаказанно грабили могильники и таскали мрамор с развалин города для своих построек. И до сего времени случается, что в зданиях Севастополя открывают осколки Херсонеса. Помимо севастопольцев, Херсонес разграбляли и враги его — ордынцы, турки, литовцы Ольгерда и другие. Мартин Броневский, посланник Батория к хану Крыма Магомет-Гирею, говорит, что турки в 1454 году, после взятия Византии, перевезли себе из Херсонеса колонны из мрамора есерпентина (Броневский Мартин — автор книги «Описание Крыма». Пер. с лат. И. Г. Шершеневича — «Записки императорского одесского общества истории и древностей», т. VI, 1867. — Ред.).
А некий колонист Цвик выломал в развалинах Сарая, столицы Золотой Орды, мраморную доску с частью начертанного на ней декрета в честь синопского гражданина Кая Евтихиана Навклара, оказавшего херсонитам какие-то важные услуги и за это почтённого ими. Таким находкам несть числа.
Сколько ценных вещей погребено под строениями монастыря и военно-инженерного ведомства и какую утрату для науки составляет эта потеря! Херсонес Таврический был одним из ярких цветков греческой культуры, и нужно видеть находящиеся в музее медальоны, статуи, обломки колонн, капители, посуду из глины, изумительно тонко сделанную и поражающую лёгкостью, нужно видеть обилие отрытых садовых орудий и рыболовных снарядов, чтоб судить о высоте искусства и великой трудоспособности херсонитов. Город имел громадные виноградники — ныне вокруг него расстилаются пустынные поля, густо усеянные камнем. Современные культуртрегеры не обращают никакого внимания на эту землю, некогда столь тесно занятую, что за «разграничения виноградников в равнине» между спорившими владельцами гражданин Агасикл был почтён благодарными херсонитами мраморной статуей, стоявшей у храма Дианы вместе со статуями других достойных граждан.
Помимо виноградников, обилие рыболовных снарядов и массы устричных раковин, находимых в земле, указывает на высокое развитие у херсонитов промыслов рыболовного и устричного, что и подтверждается свидетельством Страбона.
В городе существовало также много фабрик, изготовлявших амфоры и урны, которыми Херсонес торговал с Ольвией, Пантикапеей, Феодосией, Синопом и другими древними городами Таврии. На энергию и предприимчивость херсонитян указывает и недавно открытый водопровод: вода собиралась из ключей, отстоявших от города на расстоянии более десяти вёрст, и по тонким гончарным трубам проводилась в город. А чтобы обезопасить себя от набегов скифов, херсониты отгородили стеной всю юго-западную часть полуострова, выдающуюся в море треугольным мысом, одной стороной которого служит севастопольский рейд, другой балаклавская бухта, а основанием — расстояние между рейдом и бухтой, имеющее в длину более восьми вёрст.
Окружность этого мыса по берегу моря имеет сорок пять вёрст, и этот-то полуостров херсониты отгородили стеной по всей длине его основания, то есть стеной в восемь вёрст длины, достигавшей местами до трёх сажен в высоту и имевшей до десяти башен — сторожевых пунктов для наблюдения за врагами-кочевниками.
Это сооружение, как видите, не уступает знаменитым стенам римлян Цезаря и Севера, возведённым ими в древней Британии для защиты своих поселений и покорённых племён от набегов непобедимых скоттов и пиктов, обитавших в Албене или Каледонии, нынешней Шотландии.
Херсониты — переселенцы из малоазийского города Ираклии Понтийской (об Ираклии см. у Геродота --«Жизнеописание Солона» — Прим. М.Г.). Они явились в Таврию в конце седьмого века до Р.X. и основали здесь Херсонес сначала в семи верстах от Севастополя, на мысе, около нынешнего Георгиевского монастыря. Будучи, как древние греки, предприимчивыми и трудолюбивыми, они скоро развили высокую культуру, и вместе с тем богатство их послужило для диких тавров соблазнительной приманкой. Набеги этих дикарей заставили ираклийцев переселиться на новое место, и они основали новый Херсонес в двух верстах от Севастополя, отгородились своей циклопической, восьмивёрстной стеной и такой же могучей стеной окружили весь свой город. Развалины городской стены уцелели до сего времени и стоят века, свидетельствуя о громадной энергии и строительном искусстве древних.
Стена окружала город зигзагами; со стороны моря, от пристаней, к ней вели вырубленные в скалах лестницы. Самый город представлял собой в цветущую пору до шести тысяч роскошных зданий с населением в 50 тысяч человек. Площадь его занимала 2200 квадратных сажен, в центре её стоял храм Дианы, окружённый металлическими и мраморными статуями именитых херсонитян. Две медные статуи поставлены были в честь героини херсонитян Гикии, женщины с высокоразвитым чувством гражданственности. Она заслужила поклонение сограждан своих следующим поступком. В четвёртом веке по Р.X. Александр, царь босфорский, возымел намерение овладеть богатым и независимым Херсонесом, но, не чувствуя себя в силах одолеть херсонитян в бою, прибёг к хитрости. Он просил для своего сына руки Гикии, дочери уважаемого херсонитянами гражданина Ламаха. Ламах согласился на брак с тем, чтоб дочь его осталась в родном городе, и вскоре умер, а к босфорскому царевичу, время от времени, являлись небольшими группами воины его отца. Они приезжали и исчезали куда-то из города. Это поразило Гикию, она стала следить за сношениями своего мужа с Босфором, вскоре открыла в подвалах своего дворца до двухсот воинов-босфорян и поняла, что они выжидают тут удобного момента для того, чтоб напасть врасплох на город. В море уже готов был флот для помощи им.
Тогда Гикия, сообщив согражданам о заговоре, подожгла свой дворец, заперев его подвалы и в них мужа во главе с заговорщиками. Облитый маслами, обложенный горючими веществами, дворец стал костром для людей, посягавших на свободу ближних.
И две статуи из меди увековечили имя Гикии, а история, рукой Страбона, занесла его на свои страницы.
Вместе со статуями Гикии стояло много других. Из числа их заслуживает внимания бюст Агасиклета, «знаменитого гражданина», который, как гласит надпись, иссечённая на подножии бюста, «укрепил город и обвёл его стеной, устроил городскую площадь, размежевал поля вокруг города» и так далее. В Херсонесе ценили общественных деятелей, ибо общественные деятели Херсонеса, как о том свидетельствуют их сограждане, соединяли энергию с бескорыстием, и честолюбие их не превышало чувства меры.
В чуланчике монастыря — монах называл мне чуланчик музеем — хранится мраморный пьедестал от монумента царя Митридата Евпатора — Диофанту. На пьедестале иссечены подвиги Диофанта, надпись переведена членом императорского одесского общества истории и древностей господином Юргевичем и представляет собой образец греческого псефизма (речь идёт о статье В. Н. Юргевича «Псифисм древнего города Херсониса о назначении почестей и наград Диофанту» — «Записки императорского одесского общества истории и древностей», т. XII, 1881 — Ред.).
«Так как, — просто и сильно говорит она, — Диофант, сын Асклипиодора из Синопа, друг наш и благотворитель, стал виновником добра для каждого из нас со стороны царя Митридата Евпатора…» Следует длинное перечисление походов и подвигов Диофанта, и надпись заключена так:
«…Чтобы было явно, что народ приносит своим друзьям должную благодарность, сенат и народ Херсонеса постановили возложить на Диофанта, сына Асклипиодора, золотой венец во время публичного шествия на праздник Парфений с обнародованием через распорядителей, что Херсонес награждает венцом Диофанта за доблесть и расположение к народу. Сверх того, воздвигнуть ему медную статую в военном вооружении в акрополе возле жертвенника девственной богини Херсонеса. О всём этом поручается озаботиться упомянутым ниже гражданам с тем, чтобы всё было сделано как можно лучше и как можно скорее… Псефизм же начертать на подножье статуи.» (из XII тома записок Одесского общества истории и древностей — Прим. М.Г.)
Это постановление издано сенатом Херсонеса в 79 году до Р.X. в момент самого пышного расцвета жизни города и в момент первой серьёзной грозы, собравшейся над ним, предвестницы многих бурь, впоследствии превративших Херсонес в груды мусора. За пять столетий своего существования Херсонес вырос настолько, что стал в высшей степени лакомым куском для разных завоевателей. Всё это время он успешно боролся со скифами, сохраняя свою независимость и самоуправление, но в начале семидесятых годов до Р.X. известный истории царь скифов Скилур объединил свои дикие племена и стал упорно теснить херсонитян. Видя, что собственными силами им не одолеть врага, херсониты обратились за помощью к Митридату, и он с радостью послал им Диофанта во главе 60 тысяч воинов. Диофант вытеснил скифов из пределов Таврии, а Митридат вскоре после этого подчинил Херсонес своей власти в награду за свою помощь. Но и римлянам нравился Херсонес. Когда их оружие укротило Митридата в Азии, он бежал через
Кавказ в Крым к херсонитянам, собрал новое войско и пытался отмстить Риму нападением с севера, пройдя через земли скифов и германцев, но солдаты отпали о него и провозгласили царём сына его Фарнака. Отец, боясь, что сын выдаст его врагам, принял яд и умер, а император Помпеи, пользуясь удобным случаем, присоединил Херсонес к владениям Рима.
Свободный город потерял на время свою свободу. Но во времена императоров Октавия Августа, Траяна, Адриана и Константина он всё ещё продолжал цвести и развиваться и в политическом и в экономическом отношениях. В 36 году Адриан даровал ему полную автономию, освободил от податей, даже дал награду «за верность Риму». Эта награда — симптом понижения гражданственности херсонитов. С этих пор херсониты участвуют во всех войнах Рима, и Константин снова награждает их, подарив им свою золотую статую, печать, с которой все прошения херсонитян непременно доходили до самого императора, тысячу мер хлеба ежегодно, верёвки для луков и железо. Так продолжалось до четвёртого века, и за это время Херсонес даже расширил свои владения на южном берегу Крыма до Феодосии.
Но в четвёртом веке явились в Крыму готы, в пятом — гунны, последние напали на Херсонес, долго держали его в осаде и хотя не взяли, но причинили ему большой вред. Недавно около Херсонеса найдено шесть черепов странной формы: их лобная кость далеко запрокинута назад, а выпуклое темя отличается замечательным сходством с теменем гориллы. Антропологи находят, что эти черепа принадлежат именно гуннам. Пять из них отправлены, шестой хранится в херсонесском музее, поражая зрителя своей уродливостью.
За гуннами явилось ещё какое-то монгольское племя. Тунман называет его турками, хотя в шестом веке этого названия ещё не было слышно, за турками — хозары. Последние, покорив степную часть Крыма, оставались тут до одиннадцатого века, постоянно истощая Херсонес набегами.
В 615 году в Херсонесе жил сверженный и сосланный Леоном император Юстиниан, изувеченный, с отрезанным языком и носом. Он, сам глубоко несчастный, был источником несчастий и для херсонитян. Когда Леон был, в свою очередь, свергнут Тиверием, Юстиниан дал понять херсонитянам, что он надеется вновь занять престол Рима. Боясь гнева Тиверия, херсонитяне решили выдать изувеченного экс-императора Риму, но Юстиниан бежал от них к хозарам, оттуда к болгарам и, воцарившись при их помощи в Константинополе, вскоре пошёл во главе 100 тысяч войска мстить херсонитам. Он разорил город и увёл в плен всех его знатных граждан, но этого ему показалось мало, и он вновь послал флот в 75 тысяч войска с приказом
совершенно уничтожить Херсонес. Флот весь погиб от бури. Император всё-таки хочет мстить и посылает второй флот с тем же строгим и жестоким приказом. Флот прибыл, высадился, началась осада, уже была разрушена часть стены города, — явились хозары и разбили римлян. Юстиниана, императора могучего Рима, заставляют присягнуть в верности царю полудиких хозар Вардану.
Римлянин бежит от позора, но его схватывают и убивают. Этого наказания не много для человека, убившего целый город, его благосостояние, свободу и энергию…
Полуразорённый Херсонес всё-таки не отставал от империи и даже возродился на короткое время. В 835 году император Феофил сделал Херсонес областным городом Восточно-Римской империи и дал ему первенство над всеми греческими поселениями в Крыму и Зихии до реки Кубани. Но в 988-м явился Владимир Красное Солнышко. Разрушив Херсонес, он крестился в нём и возвратил город под власть Византии.
Но Византии, истощённой и бессильной, не время было обращать внимание на полуживой город, отделённый от неё морем. Херсонес рвали на куски печенеги и половцы. А генуэзцы, появившиеся на Крымском полуострове в седьмом веке, в десятом уже имели здесь массу факторий и городов, во главе которых стояла Согдайя — ныне Судак. Они захватили з свои руки всю торговлю края, и Херсонес, некогда знаменитый рассадник просвещения и искусств, погиб под гнётом генуэзцев экономически, как ранее погиб он политически. Фибулы, пряжки, серьги и ожерелья из Херсонеса уступили место изделиям генуэзцев. Центр греческой культуры и цивилизации в Тавриде — исчез, стал воспоминанием.
В 1397 году Ольгерд Литовский нанёс Херсонесу последний удар, окончательно разграбив его и перебив половину жителей.
И когда в пятнадцатом веке в Херсонес пришли турки, только что взявшие Константинополь, на долю их не было уже оставлено ни жителей, ни богатств. Тогда они, по вышеприведенному свидетельству Броневского, стали разрушать уцелевшие от погрома здания, выламывая из них металл и мрамор.
Так погиб этот город, существовавший два тысячелетия, и вот ныне лежит труд двадцати веков, — неустанная работа сотни поколений людских, — лежит в виде груд щебня, возбуждая видом своим тоску и много мрачных дум.
Жизнь создаётся так медленно и трудно, а разрушается так быстро и легко… Зачем это?
Соборный храм во имя святого Владимира, стоящий в ограде херсонесского монастыря, с внешней стороны представляет собой красивое здание в византийском стиле, но несколько пёстрое и тяжёлое. Он построен в форме креста, как древнехристианские храмы, два фундамента которых уцелели и по сие время и находятся рядом с храмом в ограде. Раньше на этом месте стояло восемь христианских храмов, из них один во имя святого Василия, тот самый, в котором принял крещение князь Владимир.
Нижняя церковь собора включает в себя древний фундамент, несколько реставрированный. Он возвышается от пола церкви на полтора аршина и представляет собою именно остатки древнего корсунского храма святого Василия, в нём даже обозначено мраморной оградой то место, где стояла купель князя Владимира. На одной из стен большая картина изображает обряд крещения князя. Церковь низкая, тёмная, и остатки древнего храма, для которых она служит как бы футляром, усиливают холод и мрак, наполняющий её. Чувствуешь себя в склепе.
Верхняя церковь поражает своей пестротой. Всюду древневизантийский орнамент, всюду краски, громадные картины, блестящие ризы, золото и холодное сияние мрамора. Иконостас весь из мрамора, его резали в Италии, и он стоит около двух десятков тысяч. Большинство картин работы академиков, но среди окружающей их пестроты и блеска они не производят впечатления.
Весь храм построен из лучшего инкерманского камня, на гранитном основании. Пятьдесят две колонны из итальянского мрамора идут вокруг храма по галерее, окружающей его. В полукруглых окнах — цветные стёкла, окрашивающие море в фантастические краски. Вид на море из храма — широкий и красивый. В общем это сооружение, стоившее более миллиона, является скорее памятником старины, выстроенным на площади древней Корсуни и на месте храма Дианы. Службы в нём пока бывают два раза в год и посещаются севастопольцами неохотно. Севастополь стоит в двух с лишком верстах от храма, дорога плохая и пыльная.
Монахи хотя и знакомы с бытом древнего Херсонеса и имеют у себя наглядные доказательства неутомимой энергии греков, но не подражают им в этом. Даже рыбу, живя на берегу моря, они покупают на севастопольском базаре и не имеют даже своей лодки для сообщения с городом, на что заведующий раскопками Херсонеса господин Косцюшко-Валюжинич иронически указывает в своём отчёте о раскопках в 1895 году. При монастыре есть гостиница для желающих дышать воздухом моря и купаться. Зимой она пустует, летом — полна и представляет одну из статей дохода для монастыря.
Музей древностей Херсонеса, находящийся сейчас же за оградой монастыря, не только внутри битком набит вещами, но и снаружи завален ими. Чего тут нет! Громадные мраморные колонны с ажурными капителями, мраморный лев с городских ворот Херсонеса, гробницы, урны семейные, памятники, громадные глиняные сосуды для хранения вина, обломки барельефов, целые полы из мозаики, и на всём этом лежит отпечаток недосягаемого изящества эллинской культуры.
Сравнивая мраморный иконостас храма святого Владимира с древней резьбой капителей, орнаментов и барельефов, видишь, что современным итальянским мастерам совершенно недоступно такое тонкое понимание красоты рисунка и такое тонкое исполнение, которым обладали херсониты. В музее есть гипсовая головка гидры, эта маленькая, дурно положенная вещь — живёт и дышит, глядя на вас из-за стекла витрины. Обломок статуэтки Дианы, голова Зевса, бальзамарии, капители колонн и масса других предметов — всё это проникнуто красотой, воистину бессмертной.
Глядя на эти обломки исчезнувшей культуры, понимаешь, как громадно значение простоты в красоте. В сущности, все эти изваяния из мрамора — просты. И именно поэтому они так красивы. Вот пред вами плита мрамора, на ней начертана гражданская присяга херсонцев.
Строки присяги окружены узкой рамкой орнамента. В нём ничего замысловатого, рисунок только прост, но он придаёт всей тяжёлой плите колорит художественной вещи.
А вот текст самой присяги, по переводу профессора Латышева: (из 9 тома материалов по археологии России — Прим. М.Г.):
«Клянусь Зевсом, Землёю, Солнцем, Девою (Дианой), и богами, богинями, и героями олимпийскими, кои владеют городом и землёю и укреплениями херсонаситов: я буду единомыслен относительно благосостояния и свободы города и граждан и не передам ни Херсонаса, ни Керкинитиды, ни Прекрасной гавани, ни прочих укреплений и земель, коими херсонаситы владеют, ничего никому — ни эллину, ни варвару, но буду охранять для народа херсонаситов и не нарушу демократии и желающему предать или нарушить не дозволю и не утаю вместе с ним, но заявлю городским демиургам; и врагом буду злоумышляющему и предающему и склоняющему к отпадению Херсонас или Керкинитиду, или Прекрасную гавань, или укрепления и область херсонаситов и буду служить демиургам как можно лучше и справедливее для города и граждан, и… (не разобрано — Прим. М.Г.) народу охраню и не передам на словах ничего тайного ни эллину, ни варвару, что может повредить городу; и дара не дам и не приму ко вреду города и граждан; и не замыслю никакого несправедливого деяния против кого-либо из граждан, и никому замышляющему никакого подобного деяния не дозволю, но заявлю и при суде подам голос по законам; и в заговор не вступлю ни против общины, ни против кого-либо из граждан, кто не объявлен врагом народа; если же я с кем-либо вступлю в заговор и если связан какою-либо клятвою по обету, то нарушившему будет лучше и мне и моим, а пребывающему — обратное, и если я узнаю какой-либо заговор, существующий или составляющийся, то заявлю демиургам; и хлеба вывозного из равнины не буду продавать и вывозить в другое место из равнины, но только в Херсонас — Зевс, и Земля, и Солнце, и Дева, и боги олимпийские, пребывающему мне в этом да будет благо и самому, и роду, и моим, а непребывающему — зло и самому, и роду, и моим, и да не приносят мне плода ни земля, ни море, ни женщины, да не…» (см. В. В. Латышев «Греческие и латинские надписи, найденные в южной России в 1889—1891 гг.» («Материалы по археологии России», т. 9. СПб. 1892 — Ред.).
Низ плиты отломлен и пока ещё не найден. Присяга относится к четвёртому — третьему веку до Р.X., ко времени развития города.
Из находок 1826 года заслуживает серьёзного внимания золотое ожерелье, отправленное в Эрмитаж. Это ожерелье, судя по снимку с него, находящемуся в музее, отличается изумительной комбинацией частей, красотой исполнения и своей ценностью. Оно распалось на части от долгого пребывания в земле и состоит из семнадцати золотых круглых бляшек и ещё шестидесяти четырёх частей, представляющих собой изящные рубчатые трубочки и пластинки, испещрённые тонкой резьбой. В гробнице, из которой была вынута эта ценная вещь, найдено ещё бронзовое зеркало, ножные серебряные обручи, бусы из янтаря и агата, два золотые перстня, один из них с овальным аметистом, украшенным головой воина, вырезанной на нём, два кусочка румян, не потерявших своего свойства от многовекового пребывания в земле, две серебряные бляшки с вытисненным на них бюстом Афродиты и двумя амурами по сторонам её, серьги в виде рысьих голов, топазы, масса древних монет, и — нет возможности перечислить все вещи, извлечённые из этого маленького подземного музея.
Несомненно, что в этой гробнице была похоронена женщина, и, быть может, это именно гражданка Гикия, упоминавшаяся выше. Эта догадка основывается на том факте, что гробница была открыта под стеной города. Херсониты, очевидно, хорошо понимавшие важность для жизни чистого воздуха, хоронили своих мёртвых далеко вне городских стен; Гикия же, в награду за свою услугу гражданам, потребовала, чтоб её похоронили в стенах города.
Город воспротивился этому и предложил заменить такую почесть восстановлением сожжённого ею дворца на общественный счёт. Гикия не уступала, тогда граждане дали ей клятву, что исполнят её желание. Но женщина, зная силу обычая, который она нарушала, задумала испытать сограждан и сделала это так: подговорив своих слуг, она притворилась умершей. Херсониты были опечалены смертью славной женщины, но всё-таки решили нарушить клятву, данную ей, и вынесли её за город. У могилы Гикия встала и горько упрекнула сограждан за их вероломство. Тогда они дали ей вторую клятву и ещё при жизни позволили ей назначить место вечного успокоения, а когда она назначила, то отметили его её медным, вызолоченным бюстом.
«Но, — говорит Броневский, — было бы правдивым сомнение в том, что херсониты и вторую клятву свою исполнили, ибо сила обычая их весьма велика была». Может быть, они подкопались под стену города и похоронили Гикию, так сказать, на границе её и их желания. Конечно, это только догадка, подтверждаемая царственной роскошью гробницы и обилием ценностей, оказавшихся в ней.
Собственно говоря, весь полуостров представляет собой неисчислимую по богатству археологическую сокровищницу. На днях, по словам «Салгира» (общественно-политическая и литературная газета, издававшаяся в 1897 году в г. Симферополе — Ред.), в селе Серогоз крестьяне, раскопав один маленький курган, открыли в нём целый клад: две подвески с изображением драконов, тринадцать уточек-подвесок древнегреческой работы, двадцать четыре пластинки с изображением мифологических лиц, ещё пятнадцать разнообразных пластинок, двести пятьдесят семь трубочек, сто тридцать чечевицеобразных кружков, сто девяносто два кружка круглых, двести семьдесят треугольных пластинок, массу пуговиц — все до одной вещи из высокопробного золота.
Недавно в херсонесский музей доставлена со степи в высшей степени интересная статуя. Это довольно грубое изображение человека в полный рост, на голове у него головной убор башкира, за спиной колчан и стрелы, руки сложены на живот, одежды длинные, до пят. Изваяна эта статуя из серого камня, по словам знатоков дела, не находящегося среди горных пород Крыма.
Вообще Крым для исторической науки — золотое дно, как заявляют местные любители археологии. Это естественно — в нём цвели такие роскошные цветы эллинской культуры, как Херсонес, Пантикапея…
Теперь на месте первого — мерзость запустения, на месте второй — Керчь, хранящая в почве своей многое множество ценностей.
Уходя с развалин Херсонеса, уносишь с собой что-то тяжёлое и мрачное. Кажется, что ушёл с почвы, от которой пахнет дымом, кровью, разлагающимися трупами. Сколько на земном шаре таких развалин! Много ли ещё будет, и настанет ли время, когда люди будут только созидать, утратив дикую страсть к разрушению?
Будем ли мы когда-либо менее алчны?
Примечания
ХЕРСОНЕС ТАВРИЧЕСКИЙ
о ч е р к
править
Впервые напечатано в газете «Нижегородский листок», 1897, номер 60 от 2 марта и номер 67 от 9 марта. Статья написана во время пребывания М.Горького в Крыму, куда он выехал из Нижнего Новгорода на лечение 12 января 1897 года. 15 января писатель остановился на один день в Севастополе для осмотра раскопок древнего Херсонеса и музея херсонесских древностей. В книге посетителей музея он оставил запись, фотокопия с которой хранится в Архиве А. М. Горького. 14 марта 1900 года М.Горький снова осматривал музей, о чём свидетельствует его запись в книге музея. Этот музей продолжал привлекать к себе внимание писателя и в более поздние годы: по сообщению Е. П. Пешковой, М.Горький посетил музей, когда жил в Тессели в последние годы своей жизни. В некоторые цитаты, взятые из книг В. В. Латышева и В. Н. Юргевича, М.Горький вносит поправки редакционного характера.
Статья печатается по тексту газеты «Нижегородский листок».