Хеверь (Соколовский)

Хеверь
автор Владимир Игнатьевич Соколовский

Опубл.: 1836. Источник: az.lib.ru • Драматическая поэма

 В. И. Соколовский

 Хеверь
 Драматическая поэма

 Опальные: Русские писатели открывают Кавказ. Антология: В 3 т. Т. 2
 Ставрополь: Изд-во СГУ, 2011.

 Действующие

 Ахшверус, царь персов и мидян.
 Хеверь, молодая еврейка, дочь Аминадаба, невеста царя и
 потом его супруга.
 Дедан, царский друг и верховный сатрап.
 Асадай, родственник и воспитатель Хевери, происходящий с нею из
 одного колена, известный под именем ее отца.
 Рафим, молодой сатрап.
 Гофам, хранитель жен.
 Дельфон, старший евнух царицы.
 Сатрапы Ахшверуса, персидские и мидииские военачальники, евнухи царя
 и евнухи царицы, почетные стражи царские, воины-телохранители,
 мусикиицы и мусикиянки, кравчие и кравчия, рабы и рабыни царя, и
 наконец: семь рабынь царицы.

 Действие происходит в столице Персии.
 Содержание поэмы изобретено подражательно.

 Часть первая.
 Болезни и здоровье

 Небольшой царский чертог... На каждой стороне
 дверь: справа - к царице, слева - в ее сады, прямо - 
 в другие комнаты дворца... Впереди, близ садовой двери -
 стол, покрытый золотым тканьем; на нем венец и багряница
 под прозрачным покрывалом... Вокруг стен несколько
 широких седалищ, украшенные дорогими египетскими коврами.

 Явление I

 Дедан.
 (Входя в сильном волнении)

 Ужасный день!..... Жестокие страданья
 От бешенства, досады и тоски
 Меня казнят, как острые клинки!
 Я весь изныл в истоме ожиданья,
 Весь изнемог, - и только видит взор
 В минувшем - стыд, и в будущем - позор!...
 (Садится и после минутного размышления говорит печально):
 Сегодня год.... Как помню я былое!...
 Все сочтено!... Вся цепь тяжелых дней
 Лежит на мне громадою камней,
 И сдавлен я, - а увлеченье злое
 По-прежнему, как тень моя, со мной!
 Оно в груди расслабшей и больной
 Вскрутило вихрь погибельной тревоги,
 Над головой надвинуло беду, -
 И та гремит, и я напрасно жду
 Конца грозы, напрасно жду помоги:
 Мне нет ее под этой страшной тьмой!....
 Да, вот каков печальный жребий мой
 С тех самых пор, как я Хеверь увидел!...
 Хеверь, Хеверь!..... О если б в оный миг
 Все следствия отчетно я постиг,
 И деву ту в душе возненавидел
 Или презрел, как жалкую рабу, -
 Тогда б мою блестящую судьбу
 Невзгоды зла собой не замрачали,
 И на моем торжественном пути
 Тогда б ко мне не смели подойти
 Ни горести, ни знойные печали;
 Но в слепоте, в горячности, в пылу,
 Я пал пред ней - и утонул во мглу!....
 (Пауза.)
 Еще тогда еврейка молодая
 Царевою невестой не была,
 И светлая, она в чертог вошла,
 Своей судьбы смиренно ожидая.....
 В тот самый день со всех концов земли
 Избранницы младые притекли
 Для выбора в супруги властелина, -
 И запестрел пространный царский дом,
 Как облачась узорчатым ковром
 Пестреется широкая долина;
 Но чем была краса долины той
 Пред ясною, волшебной красотой,
 Пред свежестью Хевери ненаглядной? -
 Вокруг ее все девы перед ней -
 Как тусклый ряд полуночных теней,
 Она одна в изящности нарядной
 Пленительных, врожденных ей даров -
 Как дева ласк, веселья и пиров!....
 (Воспламеняясь восторгом,)
 Нет! никогда, нигде до тех мгновений
 Не видел я подобного цветка
 Среди красот живого цветника,
 Растущего для жарких наслаждений,
 Вкушаемых в прохладной тишине!....
 Нет! никогда и ни в какой стране
 Я не встречал, чтобы в одно созданье
 Так много бы сливалося красот!....
 Уста - как пыль, слова ее - как сот,
 Огнистый взгляд - заманчив, как желанье,
 И вся сама: как лилия - стройна,
 Свежа - как сад, как облако - пышна,
 И так дыша, как дивно дышит Саба {1},
 Она собой, чудесная она,
 Как лето - жжет и нежит - как весна:
 Вот какова та дочь Аминадаба!....
 (Приостановясь,)
 Я посмотрел - и впал в забытие,
 Но слышал я, что существо мое
 Потрясено каким-то вдруг ударом,
 Которого дотоле я не знал;
 Потом еще..... Я весь затрепетал -
 И загорел желания пожаром!.....
 Дух занялся!... Сквозь резкий, шумный гул
 Услышал я, как демон мне шепнул
 Какое-то ужасное сказанье
 О ревности, о злобе, о любви,
 И мне сдалось, что погрузясь в крови,
 Я дерзостно предал на поруганье
 Свой долг и честь, роптавшие во мне,
 И весь горя в порывистом огне,
 Вступил на путь измены и порока,
 Чтоб сбить мне тех противников моих,
 И вот стремглав я бросился на них,
 И ту борьбу, вскипевшую жестоко,
 Они вели упорливо со мной;
 Но я их взял и окрутил десной,
 Потом скрепясь, их стиснул и другою,
 Потом налег - и свергнул наконец,
 И стал давить, как давит муж борец,
 Когда в пылу и в гневе он ногою
 Упрется в грудь упавшего врага -
 И ломит грудь могучая нога!....
 (Пауза.)
 Так мне сдалось - и так на деле было:
 И не смотря, что в дикой той борьбе
 Я чувствовал терзания в себе,
 И не смотря, что сердце жглось и ныло.
 Я ополчась незыблемостью сил,
 Всю боль - презрел, и все сомненья - сбил!...
 Свершив одно, я взялся за другое:
 Я к хитростям широко отпер дверь,
 Чтоб чрез нее достать бы мне Хеверь -
 И взять себе то перло дорогое;
 И вот вскипя мышлением своим,
 Я как ножом прорезывался им
 Сквозь мрачные громады затруднений,
 И в деле том казалось был хорош
 Тех замыслов раздольно-острый нож,
 Тот злой клинок лукавых исполнений,
 Которым здесь владеет человек...
 Потом я счел, что горы я рассек,
 Что все они пред силой великана
 Шатнулися - и рухнули к ногам,
 И что тогда наградою трудам
 Была Хеверь в объятиях Дедана!...
 (Небольшая пауза.)
 Взволнованный столь светлою мечтой,
 Я чтоб достичь отрадной цели той -
 С ее отцом вести решился дело,
 И наперед, желав его увлечь,
 О почестях искусно начал речь,
 А наконец доверчиво и смело
 Сказал ему, что нужно для меня;
 Но он стоял гигантом из кремня,
 И все мои старания живые,
 Вся речь моя, все просьбы, как валы,
 Отбрызнулись от крепкой той скалы,
 И я, узнав презрение впервые,
 Сошел бы в гроб, но бешенство и зло
 (Указывая на сердце,)
 Вскипело здесь - и это жизнь спасло!...
 Я собрал сил: запасы их достали,
 Чтоб затая стремительный свой гнев -
 Придти в чертог желанно-юных дев,
 Которые смиренно ожидали
 Своей судьбы в покорности слепой....
 За этим вслед пред светлой их толпой
 Явился царь... Несытым, жадным взором
 Окинул он блестящий сонм красот,
 И выбрал вдруг, и быстрый выбор тот
 Был для меня смертельным приговором....
 Толпа ушла - и вот хранитель жен,
 Рабынями невесты окружен
 Повел Хеверь в чертог приготовлений {2},
 И слышал я, как из души моей
 Рвалось, текло, стремилося за ней
 Все то, что здесь для пылких упоений,
 Для радостей, для счастья нужно нам,
 И стал я весь - пристанище бедам,
 И те пошли, широкие дороги
 В моей душе насильно проложа,
 И был их след - как след от грабежа,
 И в оный миг я вас отвергнул, боги,
 И дав разгул проклятия речам,
 Я от земли их бросил к высотам!...
 (Пауза.)
 С тех пор уж год.... Обычные обряды
 Совершены над девой молодой.....
 Сегодня срок..... О злобный демон мой,
 Хоть день один, хоть миг один отрады,
 Хоть воздуха - я не могу дышать!
 Отчаянье взошло в меня, как тать -
 И режет грудь, и зверски сердце роя
 Тревогою как ралом из огня,
 Оно берет у бедного меня
 Весь мой запас несчастного покоя:
 Покоя быть черствелым и уметь
 До крепости железной затвердеть;
 Оно берет - и силою проклятой
 Враждебных мне невидимых Властей
 Все из души растерзанной моей
 Исторгнуто, и вырвано, и взято,
 И без опор я в поле бытия
 Стою один - и плачу, плачу я.....
 (Приходит в изнеможение..... потом вставая
 и стараясь окрепнуть духом.)
 Дедан!... стыдись!... стыдись, Дедан, печали,
 Стыдися слез!.... Не муж ли браней ты?....
 Тебе ли пасть пред силой красоты,
 Чтоб и враги твой стыд бы замечали?
 Чтоб видя то, как ты упал душой,
 Искатели презрительной толпой
 Осмелились и лестью, и обманом
 Вползти сюда, в державный царский дом,
 И укрепясь пронырствами потом,
 Дерзнули бы смеяться над Деданом,
 И наконец, чтоб смели бы они,
 Забыв твои блистательные дни,
 И светлые, торжественные связи,
 И эту власть, и дружество с царем,
 В неистовом стремлении своем
 Тебя сломить и затереть до грязи!...
 Кого?... тебя?... Ты слышишь эту весть:
 Подсечь, сломить, низвергнуть, сбросить, свесть,
 Предать в позор и кинуть к униженью?
 И ты ль, Дедан, и ты ли муж борьбы,
 Склоня хребет пред бешенством судьбы,
 Обидному такому посрамленью
 Заплатишь сам постыдливую дань?...
 Возвысься же, и гордо, крепко стань,
 Поставь ты всех далеко под собою,
 И угася свой страстный пыл в крови -
 Ты всю толпу скорее раздави,
 Чем быть тебе раздавленным толпою!...
 Так!... решено! - Меч вынут из ножон!...
 Я был досель туманом окружен,
 И все еще чего-то ждал безумный, -
 Теперь мой день!... Настал, ударил срок!...
 О мщение!... разлейся как поток
 Губительный, и яростный, и шумный,
 И на своем стремительном пути
 Враждебных мне разрушь и поглоти!...
 (Приходя постепенно в исступление,)
 Ликуйте ж вы, о демонские силы!...
 Удар навис... низринулся.... свершен:
 Иуда пал, Израиль сокрушен!...
 Уж вижу я, как роются могилы,
 Уж слышно мне, как эта вся страна
 Стенаньями враждебников полна....
 Так!.... Всех на смерть, всех этих чад проклятья,
 Весь этот род губительный и злой -
 Весь под мечи, и всех с земли долой!......
 В глазах сестер - пускай погибнут братья,
 В глазах отцов - погибнут сыновья,
 И пусть тогда скорбящие мужья
 Над женами убитыми рыдают
 И соберут от множества детей
 Одни куски расшибенных костей,
 И пусть у ног пощады ожидают,
 Потом пускай с надеждою встают,
 Хотят идти - а их тогда убьют!
 И будут мне так сладки те виденья,
 Мой светлый пир, ночь брачная моя,
 И радостно на трупах лягу я,
 Как на одре любви и наслажденья!...
 Но для тебя, о Асадай, гордец,
 Я сам сплету в убийственный венец
 Всю ненависть, все бешенство, всю злобу,
 И в оный день, под оною грозой,
 Медлительной, ужасною стезей,
 За шагом шаг сведу тебя ко гробу!...
 Да! я тебя искусно поведу
 Сквозь плачь и стон, сквозь горе и беду;
 Увидишь ты рабов святого Эля {3}
 Заброшенных, как сор бросают в ров;
 Гробовый мрак - вот будет их покров,
 А прах и гниль - вот будет их постеля!...
 Ты всмотришься - и ты увидишь их,
 Растерзанных, изломанных, нагих,
 Еще в борьбе и с болью, и с мученьем,
 И знаю я: не отойдешь ты прочь,
 Но в ужасе, в бессилии помочь,
 Ты лишь одним сердечным потрясеньем
 Да судоргой неровно-бьющих жил
 Сочтешь тела и длинный ряд могил!
 Услышишь ты, как стоны их редея
 Пред смертностью вздохнут под вышиной,
 И как потом последний звук родной
 Замрет в груди последнего еврея!
 Узнаешь ты под сединой своей
 Все образы возможные смертей,
 Все виды ран, и чувством состраданья
 Так слышимо ты перетерпишь их
 Во глубине скорбящих недр своих, -
 И вот когда последние лобзанья
 Тебе дадут враждебные мечи,
 Посыпавшись, как сыплются лучи!
 Твой труп чума тлетворная источит,
 А вихрь степей развеет смрадный прах,
 И в оный день утешится твой враг,
 И в счастии так сладко захохочет!...
 (Смеется диким смехом ожесточения.)

 Явление II

 Дедан и Дельфон.

 Дельфон.

 Прости, Дедан!.... Быть может мой приход
 Прервал в тебе торжественный полет
 Блестящих дум и ясных помышлений,
 Которыми светлеет разум твой
 Для общих польз и славы вековой:
 Но раб твоих высоких повелений,
 Я их свершал, как царственный закон...

 Дедан.
 (Прерывая его,)

 Благодарю, благодарю, Дельфон!...
 (После минутного соображения,)
 Ты прав!.... Мечты обширные кипели
 Вот здесь, в груди, в сердечной глубине, -
 И сильные, могучие, оне
 Едва родясь, - пошли из колыбели,
 И чудно, друг, те знойные мечты
 В грядущие события свиты...
 Мой ум во мне не знал теперь дремоты:
 Он бодрствовал, подвигшися за честь,
 И научал, как мне с иными свесть
 Прошедшие, но памятные счеты;
 И твердо тот я изучил урок;
 И платежа неотразимый срок
 Уже идет и скоро он настанет,
 И дерзкие уведают тогда,
 Что если здесь, во мне вскипит беда,
 То бедствие на целый мир отгрянет,
 И кто со мной бороться зажелал,
 Тот на себя приподнял сам кинжал,
 Накликал смерть, и пролил яд позора,
 И выпьет он отраву ту до дна!.....
 Ты изумлен?

 Дельфон.

 Да, эта речь темна!....

 Дедан.

 Темна теперь, но уяснится скоро,
 Проявится разливом огневым,
 И над землей со стуком громовым
 Падет она погибельной бедою!.....
 Повременим: суд будет совершен.....
 (Приостановясь,)
 Но где Гофам?

 Дельфон.

 Уже собрался он
 Идти сюда с царицей молодою,
 Чтобы ее рабыни облекли
 Как спутницу властителя земли.....

 Дедан.

 Кого?.... Хеверь? - Да! время уж призвало
 Пору любви..... Она, как день, взойдет,
 И быстро так с Хевери упадет
 Заветное девичье покрывало,
 И в царственный наряд облечена
 Так весело восторгнется она,
 Когда везде запразднует Иуда,
 И перед ней родной ее народ
 О счастии Мицморы {4} запоет!.....
 Но уж идут...... Пойдем скорей отсюда...

 Явление III

 Хеверь и Гофам.

 (Голова и лицо Хевери закинуты черным покрывалом,
 вышитым золотом.)

 Гофам.

 Вот здесь, Хеверь, вот здесь чертоги те,
 Где в радостной, блестящей красоте,
 Ты, светлая, любимая судьбою,
 И роскошно богатая умом,
 Должна цвести и украшать сей дом:
 Взойди ж в него ты утренней звездою
 И для очей властителя царя
 Вся запылай, как вешняя заря!....
 Ты привлекла владыку сей державы, -
 И в этот день тебе предложит он
 Свои страны, народы, скиптр и трон,
 И свой венец, и власть, и песни славы,
 И это все, чем в пышности своей
 Блестит удел увенчанных царей -
 Все упадет перед тобою ныне,
 Как водопад, исполненный красот,
 Стремительно бросается с высот,
 Чтобы играть струями по долине,
 И лентой став чудесною на ней
 Алмазисто-лазуревых камней.
 И ни красы, ни блеска не теряя,
 Долину ту он влагой вод живит -
 И та цветно красуется на вид,
 Отрадное дыханье испаряя......
 Так будет все с тобою в этот день:
 Твоей былой, безвестной жизни тень
 Осветится величья водопадом;
 Он бросится в объятия, как друг -
 И шелковый, но скромный прежний луг
 Весь оживет и разрастется садом,
 И станешь ты средь жизненных полей
 Все с каждым днем свежеться веселей,
 Могучего владыку восторгая;
 Но верю я, что царственная ты
 И посреди престольной высоты
 Окажешь нам, владычица благая,
 Как ты щедрот и милостей полна...

 Хеверь.

 Я с памятью глубокой рождена:
 Она во мне - как теплое сиянье
 В душистую восходную пору, -
 И знай, Гофам, что я верна добру,
 И за него мне сладко воздаянье...
 Не ты ль всегда приветлив был со мной,
 Как с дочерью любимой и родной!
 Не ты ль один в тиши уединенья
 Так искренно, так ревностно хотел,
 Чтоб для меня незримо пролетел
 Весь грустный год поры приготовленья?
 Не ты ль желал и не старался ль ты,
 Чтоб всюду мне взрастали бы цветы
 Благих отрад, и я бы их срывала,
 И развлеклась, и, наконец, могла
 В спокойствии быть мирно весела,
 И сердцем бы все меньше тосковала
 О времени минувшем золотом,
 О днях былых, - и мне ль забыть о том?
 Нет, старец мой, Хеверь ценить умеет
 Усердье, труд и чистоту сердец -
 И никогда мой царственный венец
 Под пятнами стыда не затускнеет!

 Гофам.

 Теперь мои надеянья со мной,
 И может быть, покрытый сединой,
 Угасну я, как гаснет вечер ясный
 За скатом гор в незыблемой тиши,
 И до гробов с веселием души
 Последний путь свершу я безопасно?
 Всегда равно благословляя в ней
 Виновницу моих покойных дней......
 Но срок настал......Твои рабыни-девы
 Уж собрались и ждут меня теперь,
 Чтоб в твой чертог, прекрасная Хеверь,
 Вносить к тебе сокровища царевы:
 Украсься ты в те щедрые дары,
 И засветлей, как царские пиры
 Светлеются и серебром и златом,
 И появись для радости очей
 В живой игре пленительных лучей,
 В разливе искр блистательно-богатом,
 И как в венце их радужных огней
 От жемчуга, биссона и камней,
 Чтоб сильный царь, на облик твой взирая,
 И на красы внимательно смотря,
 Весь пламенел, а сердце у царя,
 Стуча в груди, и эту грудь вздымая
 Волнением разлившимся в крови -
 Все таяло от неги и любви!.....

 Явление IV

 Хеверь и потом Асадай.

 Хеверь.
 (Откидывая покрывало, говорит с грустной улыбкой):

 Чтоб таяло все от любви и неги!....
 Взглянув душой на Божий мир кругом,
 Мы разглядим, что в стройном мире том
 И дерева стремят свои побеги
 К лазурности, к небесным высотам;
 А человек, предавшийся мечтам,
 А человек, в котором Провиденье
 Разлило Свой неугасимый свет,
 Чтоб в краткий срок наземных здешних лет
 Увлечь его в святое восхожденье,
 Придав ему, как дивную печать,
 Верховный дар святыню отличать
 Божественным животворящим чувством, -
 Сей человек, родившийся в пыли,
 Приникнул весь, прирос к лицу земли,
 И с вычурно-безумливым искусством
 Губя в грязи наземной жизни срок,
 Так полюбил ничтожества звонок!.....
 Его слова, пристрастья, помышленья,
 И все труды, заботы и дела:
 Все это - здесь, где только прах и мгла,
 Да грязные конечные влеченья,
 И видимо, что он под их бичом
 Свой тщетный труд поставил ни на чем!...
 Гофам пример.... Чем речь его цветная
 Не убрана?.... И блеск, и власть, и честь,
 Все в шумных тех потоках слова есть,
 И светлый трон, и слава вся земная,
 Столь радостно-желанная для них,
 Все, все там есть, - и нет Небес одних!...
 Да!.... Как дитя сей старец утешает:
 Слова гремят, а сущность - звук пустой;
 Он не знаком с надзвездной красотой,
 И вечного величья он не знает.....
 Затерянный в тумане дум плотских,
 Он говорит о почестях мирских,
 Как будто бы о царственности Бога,
 И ослепясь, он суетно возмнил,
 Что на земле дорога гордых сил
 Есть лучшая до пристани дорога....
 Так все они, глотая плоти яд,
 И чувствуют, и мыслят, и твердят;
 Но можно ли рассеянной душою,
 Сквозь этот шум, сквозь этот дикий клич
 Смешных сует, расслушать и постичь,
 Что это все могучее собою,
 Все славное, которое на вид
 Так хорошо, заманчиво блестит, -
 Все высоко и все священно это,
 Но высоко и свято для земли;
 А там, где Он, где в радостной дали,
 В живых струях безвечерного Света,
 Все чистое, все сладкое слито,
 Там этот блеск - как жалкое ничто!....
 Да!... можно ли в сей горестной тревоге,
 В сей бедственной погибели ночной,
 Не ведая своей страны родной
 И чувствами не радуясь о Боге,
 Познать умом, что если в нас душа,
 Сама в себе пристрастье заглуша
 Ко внешнему, к сокровищам паденья,
 И рассмотря земное сиротство,
 Вспомянет вдруг небесное родство,
 И с быстротой орлиного паренья
 К тому родству направит смелый путь,
 Чтоб в нем легко восторгами вздохнуть,
 И устремить мыслительные беги
 К той бездне благ без граней и без дна -
 То в оный миг заалчет уж она
 Другой любви, другой, высокой неги,
 И загорит желанием одним,
 Чтоб Вечного вкушать, как матамим {5}!...
 Скрученные земными пеленами
 И пьяные сикерою {6} страстей,
 Они не зрят из-под своих сетей,
 Что Он и в нас, и бодрствует над нами,
 И с ласкою, с приветностью родной,
 В желанный мир, повитый тишиной,
 Упитанный блаженством и отрадой,
 Скликает всех, и тихим, сладким звом
 Зовет к Себе, чтоб Самому потом
 Для каждого быть вечною наградой...
 Ночами зла запокрывалив дни,
 Не ведают несчастные они,
 Как хорошо, с надеждою святою
 Душевные объятья растворя,
 Идти, спешить на этот зов Царя,
 Чтоб завладеть наградой вечной тою;
 И в чадной мгле не знают люди те,
 Что весь их долг - стремиться к Высоте
 Всей силою кипучего желанья,
 И там, где свет, и рай, и благодать,
 В сосуд души с восторгом почерпать
 Струи любви из родника созданья,
 Чтоб обновя земное бытие,
 Любовью жить и разливать ее!...
 Так!.... Вот наш долг, уставленный с начала
 От мудрого и вечного Творца,
 А старец сей - престол и блеск венца,
 Как бедный раб ничтожного Бала {7},
 Почел за рай верховно-ценных благ!...
 Прекрасен скиптр в державственных руках,
 Свята царей властительная сила,
 И знаменит их яркий багрянец;
 Но если им холодности сердец
 Теплом Своим любовь не оросила;
 Тогда, как тень - великолепный трон,
 Венец - как туск, величие - как сон!....
 (После небольшой паузы,)
 Итак, мой Бог, теперь передо мною
 Величия блестящая стезя,
 И скользкая, паденьями грозя,
 И вея вся наземностью одною,
 Она душе страшна, как переход
 По зыбким рвам вскипевших бурно вод....
 Она страшна, а Ты, Отец созданья,
 Ты слабую возводишь на нее,
 Чтобы чрез то плотское бытие
 Усовершить в дороге испытанья,
 И слышен мне, так внятно слышен мне
 Твой разговор, звучащий в вышине:
 "Всегда легко быть истинным и правым,
 И быть благим везде легко тому,
 Кто молится величью Моему
 Не языком коварным и лукавым,
 Но чувствами, но благородной той
 И светлою душевной простотой,
 Которая для неба так приятна;
 Легко тому, кто в мире чтит Меня
 Всей теплотой сердечного огня,
 В ком грудь Его святыней ароматна,
 Затем, что вся убранная она
 Смирения и кротости полна;
 Кто падая и восставая снова,
 Чтоб угодить надзвездному Царю
 Идет к Его святому алтарю
 Не с ветошью презренного земного,
 Но со снопом тех кротких, добрых дел
 Какими он роскошничать умел;
 Кто наконец надеждою своею
 Живет во Мне и любит глубоко
 Меня и всех - тому везде легко!..."
 (Приостановясь,)
 Так Ты сказал - и я благоговею,
 И каждый день, и каждый краткий миг
 Хочу ходить в законе слов Твоих!...
 Твои суды мне дороги и святы;
 Уже ль Тебя я вопрошать дерзну:
 Зачем Ты мне назначил вышину
 И дал узнать былого счастья траты?
 Зачем, мой Бог, Ты властно заменил
 Бессилие избытком здешних сил,
 Простой удел великолепным саном,
 Мой свежий луг, мой мирный прежний дом
 Чертогами со златом и сребром
 И мягкий лен роскошным аргаманом {8}?
 Дерзну ль спросить: зачем Ты вдруг возвел
 Свою рабу из праха на престол?
 И почему, Владыка самовластный,
 Узрев меня, младую сироту,
 Одну мою предызбрал красоту?...
 О нет, Иаг {9}! Я знаю, не напрасны
 Твои пути и помыслы Твои!
 Их красоту, святой Адонаи {10},
 Как письмена, во мне изображали
 Резцом забот с начала дней моих, -
 И много так я уместила их
 На мягкие душевные скрижали,
 Чтобы всегда старательно хранить,
 И сберегать, как бисерную нить;
 Но я слаба, но мне нужна помога,
 И ласково мой Ангел шепчет мне:
 "Люби Его, стремися к вышине, -
 И щедро все получишь ты от Бога!".
 Он шепчет мне - и я перед Тобой
 С покорностью, слезами и мольбой.....
 (Возводя взоры,)
 О мой Отец!... О Царь мой, Иегова {11}!...
 О светлая пучина доброты!.....
 Взгляни с небес, приникни с высоты
 И укрепив для подвига благого,
 Храни меня: дорога мне трудна!....
 Я в нищете отрадной рождена,
 Сиротка я от самой колыбели,
 Но Ты, Творец, назначить мне хотел
 Блистательный, торжественный удел -
 И вот меня, бездомную, призрели....
 (Приостановясь несколько,)
 Среди лугов и шелковых полей
 Я возросла в семье земных лилей:
 Их чистота, их благовонья нега,
 Пленили так невинную меня, -
 И вот в душе вспылало жарче дня
 Желание державного Морега {12},
 Чтоб тот Морег, как море полный сил,
 Ту душу мне властительно развил,
 И чтоб она так сладко бы дышала,
 Как дышат здесь в прекрасной чистоте
 Среди полей семьи цветные те......
 Так зажелав, его искать я стала,
 И для души, стремящейся в Сион,
 Нашла себе Твой царственный закон;
 И вот к нему, далекая сомнений,
 Доверчиво в безвестной тишине
 Припала я - и он отбрызнул мне
 Источники глубоких наставлений,
 И задивясь их светлым красотам,
 Я бросилась и выкупалась там!....
 И вот потом таинственно свежея,
 И вся жива, обновлена, чиста,
 К закону вновь склонила я уста,
 И дивный он, как роскошью элея
 Дыша к земным надзвездностью родной,
 Поил меня любовью неземной;
 И сладок был мне тот поток святыни,
 И вся душа, упитанная им,
 Перед лицом невидимым Твоим
 Затеплилась лучами благостыни,
 Которые озолотили мне
 Все дни мои в наземной стороне!....
 Тогда мой мир я приняла в объятья,
 И радости, излитой из добра,
 Сказала я: "ты мне моя сестра!"
 Восторгам я сказала: "вы мне братья!"
 И с той поры, как бы родную мать
 Я начала блаженство обнимать!....
 Так я жила в смиренно прежней доле;
 Но будь и здесь Ты милосерд ко мне:
 Не оставляй одну на вышине,
 Не позабудь Хевери на престоле!....
 Пусть буду я все так же как была:
 Близка к добру и далека от зла;
 Да не прильнет надменности зараза
 Ко мне, мой Бог; но в царственной судьбе
 Вся кроткая, да накоплю в себе
 Я дел благих, как накопляют Фаза {13}...
 Соделай так, Властитель бытия,
 Чтобы душа невинная моя,
 Пылая здесь огнями вдохновенья -
 Взвевала бы на лоно высоты
 Все помыслы, и чувства, и мечты.
 И чтоб в замен Твои благословенья,
 Твои дары, слетя незримо вниз,
 Устроили в ней дивный парадис {14}:
 И в оный миг, как будто в ожерелья,
 В Твои красы я душу обовью,
 И чувствуя предызбранность мою,
 С улыбкою чистейшего веселья
 Начну струить блестящую хвалу,
 Как на пирах струят элеалу {15}....
 (В эту минуту входит Асадай. Хеверь, не видя его, становится
 на колена и продолжает)
 О мой Адон {16}!.... моя святая нега!...
 Не укрывай Ты от моих очей
 Своих благих и греющих лучей,
 Чтобы гроза свирепого набега
 Слепых страстей и гибельного зла,
 Своею тьмой меня не облекла,
 Но под шатром яснеющей лазури
 Щедрот Своих Ты посели меня,
 В спокойствии, как в ясном лоне дня,
 Ты будь мой щит и царственная зури {17},
 И будь стена, которая б сама
 Была как страж для гордости ума;
 Ты будь мне все в степях земного плена:
 Ты чудно Сам развейся предо мной
 Душистою спасения весной,
 И стань Ты мне долинами эдена {18},
 Приютом благ, и Сам в эдене том,
 Своей хакмы {19} державственным жезлом
 Паси меня, как пас в былые годы
 На пажитях Твоих заповедей,
 И с милостью безмерною Своей
 Води поить на блещущие воды,
 К живым струям несозданной любви,
 Свою рабу Ты дщерью назови,
 Насыть меня божественностью слова,
 Развитого всесилием Твоим,
 Чтобы вполне упитываясь им,
 Душа моя не жаждала земного....
 О Саддаи! {20}... Ты слышишь ли меня
 В безбрежности безвечернего дня? -
 Да?... Слышишь Ты!... Я это сердцем знаю,
 Затем, что я восторгами нова;
 Я верую, что на мои слова,
 Доступные к блистательному Раю,
 Ты мне в ответ роскошливо прольешь
 Своих отрад желательный тирош {21}
 Да!... Ты призрел на кроткое смиренье:
 Ты принял речь, согретую мольбой....
 Ты близко здесь....

 Асадай.
 (Тихо приблизясь к Хевери, возлагает на нее руки)

 Да будет над тобой,
 Как твердый щит, небес благословенья!

 Хеверь.
 (Быстро вставая, бросается обнимать своего воспитателя)

 Отец!... Отец!

 Асадай.

 Дочь милая моя!

 Хеверь.
 (Снова обнимая Асадая,)

 Теперь опять весельем прежним я
 Дышу вот здесь, на лоне сих объятий!...
 О мой отец!.... мой кровный!.... мой родной!
 Ты ль это, друг?... Да! это ты со мной -
 И мне ль не знать предвечной Благодати,
 Когда Она, среди земных путей,
 Кропит меня щедротностью Своей!....
 Но ты, отец, как близок с Небесами?
 Как ты в душе?... по-прежнему ль здоров?...

 Асадай.
 (Взяв ее за руку,)

 Я болен, дочь!... Но звуки этих слов,
 Но облик твой, светлеющий красами,
 Но твой восторг: все это вместе, - вдруг
 Так хорошо уврачевало дух,
 Что я забыл минувший год разлуки:
 Он отлетел, как отлетает ночь,
 И легче мне; но все я болен, дочь,
 И тяжелы, томительны те муки,
 Которые, закравшись в грудь ко мне,
 Там стали жить и залегли на дне!...
 Да, кроткая!... Как тесная могила,
 Уж мне давно весь видимый простор,
 И слабого, как бы в ущелье гор,
 Святых небес карающая сила
 Для скорби, слез и бедствий загнала,
 Сдавила там, но дочь - не за дела!
 Я ими чист, - а помыслы и мненья,
 А выводы из мудрости плотской,
 В моем уме кипящие рекой, -
 Вот где соблазн, вот камни преткновенья,
 И я свой жезл, свой посох здешних сил
 О камни те безумно сокрушил!....
 (Приостановясь несколько,)
 Событья дней душой обозревая,
 Я их обнял, - и зачревател ум
 Строптивою семьею дерзких дум,
 И породил, и буйная их стая
 Со стрелами, с мечами из огня
 Нахлынула на бедного меня;
 Они пришли, как великаны ада,
 Все мрачные, все дико вне себя,
 И щит надежд верховных раздробя,
 Сожгли отца те собственные чада,
 И Промыслом властительной Судьбы
 Я пал в пылу той внутренней борьбы!....
 Но как болезнь мне называть борьбою? -
 Нет!.... От тоски сомнений охилев,
 Я заслужил небесный правый гнев -
 И грозное свершалось надо мною!

 Хеверь.
 (С участием.)

 Ты бедствовал?

 Асадай.

 Да, мой невинный друг!
 Какой-то злой, изменчивый недуг
 В меня проник, впился с ожесточеньем
 И гибельно исполненный тревог,
 Он сердце мне то зноем скорби жег,
 То сдавливал и загнетал мученьем,
 И странный весь по действиям своим
 Еще досель он мне непостижим.....
 Порой свиреп и облеченный в злобу,
 Он на меня, как бешеный шакал,
 Откуда-то внезапно нападал,
 И схвачивал, и нес меня ко гробу,
 И сломанный распростирался я,
 Как мертвый труп на грани бытия!....
 То вдруг потом, как бы с огромной цепи
 Сорвавшися и распрямив криле,
 Он налетал порывисто во мгле,
 Как бурный вихрь из Арабийской степи,
 И вил меня, на высоту подняв,
 И вдруг бросал, - и падал я стремглав!...
 То сонному подобяся виденью,
 Он подходил в полуночной тиши,
 И лил мороз на пыл моей души,
 И вырастал безмерно-длинной тенью,
 И эта тень при измененье снов
 Скреплялася в обглоданный остов,
 И у него звенели глухо кости,
 И в черепе на место зорких глаз
 Болотный огнь то вспыхивал, то гас,
 И грозно он в порыве лютой злости
 Указывал пятью костями в даль -
 И навевал томленье и печаль!......
 То чудно вдруг, среди того ж недуга,
 Я видел, дочь, пленительные сны.....
 Казалось мне, что из родной страны
 Старинного, желательного друга
 Я в свой приют нетерпеливо жду;
 И вдруг потом сквозь зыбкую гряду
 Окрест меня лежащего тумана
 Таинственно прорезывался свет, -
 И был я им спасительно согрет,
 И на душе затягивалась рана
 Моих скорбей, и с чашей новых сил
 Ко мне мой гость незримо приходил
 Он быль незрим, но сладко вея небом,
 И весь дыша приветностью родной,
 Кормил меня он пищей неземной,
 И дивно весь упитан оным хлебом,
 Я был тогда в долине слез и бед
 Веселием преполнен и одет....
 Но я, слепец, не уживался с благом;
 Свет исчезал, - и в области ума
 Опять кругом надвигивалась тьма,
 И в оной тьме я падал с каждым шагом:
 Таков мой путь; но чей бы верный взор
 Предвидеть мог сей нищенский позор!....
 (Небольшая пауза.)
 Воспитанный в отрадном изученье
 Божественных законов и путей,
 Я с первых лет, чуждаяся страстей,
 Хотел себя усовершить в терпенье,
 Чтоб стать на верх мыслительных высот, -
 И успевал, и подвиг трудный тот
 Казалося почти довел до цели:
 Спокоен, тверд и весь неколебим,
 Уж видел я вниканием своим,
 Как помыслы над чувствами владели,
 Уж замечал, как в мужестве своем
 Мой смелый ум властительным царем
 Над волею самодержавно правил;
 Но кто стоит незыблемо всегда?...

 Хеверь.
 (Простодушно.)

 Смиренные....

 Асадай.
 (Пораженный неожиданностью ответа, продолжает после
 минутного молчания:)

 Ты справедлива!.... да!...
 А я себя основою поставил
 Мыслительным созданиям своим;
 Я строил их с намереньем благим,
 Но слишком уж на силу полагаясь,
 А потому в расчетах ошибясь,
 Я не связал как следовало связь -
 И здание, колеблясь и шатаясь
 Под бурною противоречья мглой,
 Упало вдруг развалиной гнилой!
 Да!... в прах оно низвергнул ось, упало,
 И нищим я среди обломков стал,
 И бил в меня жестокой скорби вал,
 И душу мне тем валом сокрушало,
 И расслабев, не мог поднять я вежд,
 Чтоб разглядеть хоть призрака надежд!.....
 Не то, Хеверь, чтоб я не помнил Бога:
 Нет!.... Он со мной, Он был во мне и есть;
 Но я не смог иных предметов свесть,
 И мне страшна в грядущем та дорога,
 По коей в даль наш избранный народ
 Для новых бед и опытов пойдет....

 Хеверь.
 (С возрастающим участием.)

 О мой отец!... Твои живые боли
 Я слышу здесь, в душевной глубине;
 Но передай как дочери ты мне:
 Твоя болезнь тяжелая давно ли
 Тебя томит?

 Асадай.

 Давно ль она томит?....
 (После минутного размышления.)
 Иной так жив, так радостен на вид,
 И свежестью преполнен так богато,
 Как с дерева в созренье снятый плод,
 Но первый гром, один удар, - и вот
 Все внешнее, как ветхая заплата,
 Падет на прах и рухнется на пыль,
 А там, внутри, - там только яд и гниль!...
 Я не скажу, чтоб это шло бы прямо
 Ко мне, Хеверь; но сознаюсь к стыду,
 Что много я имею на виду,
 Чего, мой друг, потомку Авраама
 Не должно б знать и видеть за собой....
 Вот выслушай....
 (Снова приостанавливаясь,)
 Не шумно, не гурьбой,
 Сошли мне в грудь язвительные боли.....
 Нет!.... Исподволь, тропинками, сдали,
 Они ко мне так осторожно шли,
 И подкупом ломая силу воли,
 Сбиралися, расчетно временя,
 Когда бы им нахлынуть на меня....
 Но я был бодр, и был без опасений!
 Я видел их, но думал: "Почему
 Не порождать и не иметь уму
 Особенных, удачно ловких мнений,
 И разве ум, высокий дар такой
 И лучший дар, за тем в стране плотской,
 Чтобы вредить и Вере, и Надежде;
 Или его познаньем угобзя
 Со святостью соединить нельзя?..."
 Так вычислял и так судил я прежде;
 А между тем коварные они,
 Те помыслы и думы, как огни,
 Таясь во мне под пеплом заблуждений,
 Хотели все в пожары убирать,
 И обступить, как обступает рать
 С орудьями кровавых истреблений,
 И все тесней сдвигалась туча зла,
 И гром навис - и вот пора пришла!.....
 (После небольшой паузы.)
 Когда ты, друг, цвела передо мною,
 То каждый день в сердечный свой фиал
 Так много я отрады накоплял
 Любуяся питомицей родною,
 И при тоске - меня живила вновь
 Твоей души чистейшая любовь;
 Но ты ушла, ты скрылась, как светило -
 И не избег от грозных я скорбей,
 Хотя и знал, что дочери моей
 По-прежнему родимое все мило;
 Но я тебя не видел, а враги
 Везде за мной следили все шаги,
 И подсмотря, что с грусти и печали
 Я силами заметно изнемог,
 Они толпой набросились врасплох -
 И скорбного в страдания умчали!....
 Тогда-то, друг, та стая злобных чад,
 Несытая и страшная как ад,
 Подвиглася, внезапно вся восстала,
 И обступя оплошного кругом,
 В тепле души заветно-дорогом
 Порывисто, как ветер, засвистала -
 И я не снес, и я упал к земле
 И недугом: существовать во мгле
 Без всех надежд, я заболел тогда-то,
 И в сей-то миг я слился жизнью с ним!....

 Хеверь.
 (Исполненная сострадания.)

 О, неужель несчастиям твоим
 Я, бедная, без воли виновата?....

 Асадай.

 Нет, нет, Хеверь!... Тебе ль иметь вину? -
 Я сам покрыл позором седину,
 Я сам пошел дорогой испытаний,
 И этот плачь, и этот мой недуг,
 Все на себя я сам накликал, друг!...
 Уже теперь причина тех страданий,
 Как на горе поднятый с утра знак {22}
 Виднеет мне: я рассуждал не так!
 Уж вижу я по опыту былому,
 Что наши все мышления - как дым,
 И что нельзя со внутренно святым
 Презренному и внешнему земному
 Сливаться здесь и жить в душе одной...

 Хеверь.
 (Прерывая его.)

 Число речей {23}; мой добрый и родной.

 Асадай.

 Бесчисленность готов я со вниманьем
 Из этих уст выслушивать всегда.

 Хеверь.

 И так узнай, что оных бед гряда,
 И схватки те с мучительным страданьем
 Произвелись в душе не потому,
 Что ты давал просторливость уму;
 Нет!.... нас Хакма сим даром увенчала,
 И может он к отраде неземной
 Парить легко со святостью родной;
 Но на пути ошибся ты сначала....

 Асадай.
 (С изумлением.)

 Сначала, друг?

 Хеверь.

 Да, мой отец! и в том,
 Что чувства {24}, ты поставил под умом,
 И область их рассудку покоряя,
 Ты сухостью его наземных сил
 В своей душе печально иссушил
 Все сочное, слитое в нас из Рая,
 И в холоде былая теплота
 Исчезнула и скрылась как мечта....

 Асадай.
 (Изумляясь еще более,)

 Ты всходишь, дочь, на новую дорогу,
 И вопреки великим мудрецам....

 Хеверь.

 За то отец, как ты увидишь сам,
 Не вопреки созданию и Богу,
 Который нам свой Дух вливая в грудь,
 Открыл давно сей ветхо-новый путь...
 (После небольшой приостановки.)
 Скажи сперва, не сладко ль, не легко ли,
 Чтоб гордый ум был сердцу покорен?

 Асадай.

 Да, дочь моя!... И это любит он,
 И рады мы с готовностию воли
 Покорствовать влечению сердец...

 Хеверь.

 Так неужель властительный Творец
 Готовность ту в рассудок наш влагая,
 Все для того устроить так хотел,
 Чтоб род людской, среди наземных дел,
 Всегда стенал и бедствовал, не зная,
 Каким путем достигнуть прочных благ! -
 Нет! не таков Создатель наш Наг!
 Нет! не таков Его любви безмерной
 С начала дней развитый произвол:
 Он создал нас для счастья, не для зол,
 И если мы дорогою неверной
 Идем вперед извилинами тьмы
 И грустных бед, - то виноваты мы...
 Наш ум так слаб, в нем гордости так много,
 Он любит Свет, но любит и порок,
 И временный, и вдунутый на срок,
 Не может он проникнуть мыслью в Бога,
 Но об его величье раздробясь,
 Постыдливо свергается он в грязь!...
 И так ему ль державить над душою!
 И так ему ль служить проводником
 В духовный мир на поприще плотском? -
 Нет! божеской любовию святою
 Одарены мы чувствами на то,
 Для коих жизнь, как жалкое ничто,
 А весь простор обители надзвездной,
 А вся страна небесностей благих
 Торжественно раскинулась для них
 Безмерною, упруго-зыбкой бездной,
 Где каждый миг так любят чувства те
 Купать себя и нежить в чистоте...
 (Восторгаясь,)
 Века идут, преходят поколенья
 Шумящие народные семьи
 Скрываются и тонут в забытьи,
 И новые, особенные мненья
 В свою чреду приносит каждый век,
 И с каждым днем меняет человек
 Все выводы своих соображений,
 И то, что он сегодня счел благим,
 То завтра же, как басня перед ним,
 Но чувства, друг, - они без изменений,
 Они, как Бог, - и точно Бог они!....
 Ни ночи зла, ни радостные дни,
 Ни то, что нас волнует и тревожит,
 Ни то, что здесь веселием живит,
 Ни ужасы, ни светлое на вид,
 Ничто, никак поколебать не может
 Их вечное и дивное одно!....
 Во все века все чувствуют равно,
 На всех путях, во всякой здешней доле,
 И раб и царь, и бедный и богач,
 И муж пиров, и тот, кому дан плач,
 Чтоб он с ним шел чрез жизненное поле, -
 Все, все они, в душевной их алчбе,
 Сходя собой во глубину к себе,
 Все в оный миг, согревшись теплотою,
 И кроткое верховно полюбя,
 Равно внутри зачувствуют себя
 Богатыми порывностью святою,
 И внешнее к восторгам всеблагим
 Собой пути не запреградит им!....
 Наш бедный ум, восхищенный порою,
 И не сводя разумливых очей
 С дробящихся божественных лучей,
 Пленяется их дивною игрою,
 И весь кипит, как всадник в день борьбы,
 И рвется он к властителю судьбы,
 И мыслями так метко, верно целя,
 Летит к нему, торопится, - но вот
 Пришел рубеж - и нет пути вперед;
 А чувствами мы осязаем Эля,
 И чувства те, как в сердце льется кровь,
 Так и они сливаются в любовь!.....
 Вот наша мать!.... Вот светлая царица!...
 Вот кроткая монархиня души!......
 В шуму мирском, в затишье и глуши,
 Везде равно сияя, как денница,
 Как разлитый, растопленный Кетем {25},
 Она с небес является ко всем!...
 Она горит отрадами спасенья,
 Надеждами росится с вышины,
 И веет жизнь, - и ей-то мы должны
 Рассудок свой и коренные мненья -
 Все ей должны с покорностью отдать,
 Чтобы она, та божья благодать,
 Державила со скиптром самовластья;
 А все, что в нас, рождался на миг,
 Изменчиво в стремлениях своих:
 Все жалкие, конечные пристрастья
 К потребностям плотяной нищеты,
 Все блеклые, бесцветные мечты,
 Все грязные земные пожеланья,
 Которые на языке своем
 Ошибочно мы чувствами зовем,
 Все внешние и дробные познанья,
 И каждую язвительную страсть, -
 Все это здесь рассудку дать во власть:
 Тогда душа упьется дивно миром,
 И чувствуя с божественностью связь -
 Помчится вдаль, смирением гордясь,
 И этот путь считая царским пиром,
 Начнет на нем нектар {26} надзвездный пить!...

 Асадай.

 О дочь моя!.... Учи меня любить!....

 Хеверь.

 Да, мой отец!.... Я вся любить умею!....
 (Взяв его за руку,)
 Взгляни на свет и обращая взор,
 Пересмотри ты этот весь простор,
 Любуйся ты раздольностию сею,
 Дивись, как Бог широко распростер
 Пленительный, лазурный Свой шатер,
 Но знай, отец, и твердо будь уверен:
 (Указывая на сердце,)
 Все это здесь, и все не тесно мне,
 За тем, что там, в священной глубине,
 Наш кроткий Бог, а оный Бог - безмерен!...
 И так люби, люби, наставник мой,
 Люби ты всех, но чтоб любить душой,
 Будь прежде прост: стань только ниже Бога,
 И слабого, смиренье в нем любя,
 Он Сам тогда возвысит до Себя,
 И все труды ценя безмерно много,
 Он их отдаст в неисчислимый рост
 Любви Своей, - но будь в замену прост!...

 Асадай.

 О друг Хеверь!... Все эти речи новы,
 Но вникнувши внимательно в слова,
 Я чувствую, что ты во всем права,
 И что дары от Бога Иеговы
 Затаены во внутренний твой дом,
 Как бы жемчуг на дальнем дне морском!
 (Приостановясь,)
 И так на Высь, к Познанью Элогима
 Одну стезю указываешь ты:
 Стезю любви и кроткой простоты...
 Да!... Эта мысль для сердца уловима,
 И поняло согретое оно,
 Что для него смирение одно
 Есть главное к Высокому начало,
 Есть первый шаг на избранном пути;
 А я хотел мышленьями дойти
 До тех высот, где б дивно увенчало
 Меня собой познание мое,
 И где б всего созданья бытие,
 Развершися, виднело предо мною,
 И я бы в нем читал о Саддаи;
 Но не сбылись надеянья мои:
 Я пал на прах с ничтожностью одною,
 Все замыслы исчезнули, как сон,
 И сам я весь был смят и сокрушен!...
 (После мгновенных воспоминаний о былом,)
 Предавшися плотским соображеньям,
 Я развернул святые письмена,
 И стал читать; вникая в них до дна
 И следуя по разным направленьям,
 Которыми из Родника Благот
 Свои струи духовно-сладких вод
 Они в былом разбрызгивали всюду...
 Так делал я, а между тем свой взгляд
 Стремил то вдаль, то обращал назад
 Смотря везде на бедного Иуду,
 На Божьих чад, на весь избранный дом...
 И что же, друг, мне было как плодом
 Тех суетных душевных путешествий {27}?
 И что же в той мыслительной стране
 Как бы питьем обычным было мне? -
 При сверке слов с потоком происшествий
 Так видимо открылось предо мной,
 Что все, о чем знакомцы с вышиной
 В пророческих сказаньях написали, -
 Все испытал в минувшем и былом
 Избранный наш и бедствующий дом:
 Все горести, все грозы, все печали.
 И этот плен, и этот наш возврат,
 Все, все сбылось, и видел это взгляд;
 Но в тот же миг заметил он другое...
 Смотря на все, что видим мы теперь
 Кругом себя, заметил он, Хеверь,
 И разглядел, что лишь одно былое
 Свершилося, как писано о нем,
 А эти дни, в которых мы живем,
 Все вопреки пророческим сказаньям!...
 Нам суждены по дивным тем речам
 За днями, - дни нас отдали ночам {28},
 И смрадным нас предали поруганьям
 Взамен того, чтобы века - веков
 Нам обонять хваления некоф {29};
 Ерусалим, поверженный на прахе,
 Вкушает плач и пьет глубокий стон,
 Туманом бед подернулся Сион,
 А наш народ, и в трепете и в страхе,
 Как в рубищах презренная семья,
 Разбросан весь по ниве бытия...
 В замену сил, богатства, возвышенья,
 Нас бросили и ниспровергли ниц,
 И к нам нейдет божественный Мелиц {30}
 В венце побед, с фиалом исскупленья,
 Чтобы трубой избранников собрать
 Как светлую, воинственную рать,
 И повести дорогою восходов,
 И все вперед могучую вести,
 Чтоб ей потом величьем процвести
 В виду времен, пред взорами народов!...
 Давида трон заброшен, сломан, пуст;
 В сердцах печаль, из распаленных уст
 Возносятся и жалобы, и ропот,
 А ежели приникнуть до земли,
 То слышится, что скачут издали,
 И целый мир волнует оный топот,
 И знает ум, страдая от тоски,
 Что это все погибелей полки;
 И он еще отчетисто так знает
 Вникательным суждением своим,
 Что ежели иное перед ним
 По письменам пророческим бывает,
 Так и дела и совершенье то
 Должно вменить в печальное ничто,
 За тем, что в них ни жизни нет, ни силы,
 И наконец он знает, что народ
 Покрыт стыдом, как бы застоем вод,
 Что люди в нем так нищи, слабы, хилы,
 Забиты в боль, как в чадную тюрьму,
 И что смешно надеяться ему
 Из этих бед, из этой жалкой доли,
 Из этого обычая страдать
 Когда-нибудь возникнуть и восстать
 При всей алчбе, при всех усильях воли!...
 (Пауза.)
 Вот, кроткая, те нити черных дум,
 Которыми заблудшийся мой ум
 Засетил мне всю душу понемногу,
 И я упал, как падает скала;
 Но ты меня приветно подняла,
 Ты верный путь мне указала к Богу,
 И я смирил мышления свои
 Пред благостью Творца-Адонаи!...
 Да! точно, друг!... Теперь мне видно стало,
 Что отягчась плотяности ярмом,
 Не в силах мы прорезаться умом
 В надзвездное и вечное Начало;
 Что спутанный в пристрастьях, как в сетях,
 Сей жалкий ум о Божиих путях
 Не может сам размыслить правосудно;
 Что все стези, в которых видит он
 Несбыточность, и темноту, и сон,
 Все те стези, по царской воле чудной,
 Все могут вдруг, как вдруг ложится меч,
 Дорогою действительности лечь;
 И потому мы не должны им смело
 Разглядывать, обсуживать, следить,
 Как тянется господних мыслей нить
 И вьет собой - щедрот господних дело;
 Но чувствами пред светлой нитью той
 Благоговеть, красуясь простотой...
 А я, слепец?... Судя другого строго,
 Я был тогда душою Белиал:
 Я жил, как червь, и не жил, а страдал,
 Без радостей и без надежд на Бога...
 Мне стыдно, дочь, мне стыдно, - но теперь
 Увидел я раскрывшуюся дверь
 В желанное и прочное Спасенье...
 Да, друг души!... Жестоко я страдал,
 Но слов твоих чистейший семидал
 Вовлек меня в святое вдохновенье -
 И вечная царева благодать
 Уж начала мне сердце врачевать!...

 Хеверь.

 О! да прольет спасенье неземное
 К тебе наш Бог живительной рекой,
 И пусть Он сам всемощною рукой
 В ковчег надежд, как избранного Ноя,
 Тебя вселит, и от потопных вод
 Греховных дум невидимо спасет!...
 Но как ты здесь?... как в этом одеянье?
 И как дошел до недоступных ты?...

 Асадай.

 Все Бог, Хеверь!... Он дивно с высоты,
 В отеческих заботах о созданье,
 Свершает все, и слабых нас вперед
 Сквозь нашу тьму таинственно ведет...
 Да!... Он велел - и вот как сбылось это...
 (После небольшой приостановки,)
 Когда царем и властелином стран
 Державно был с печатью свиток дан,
 Чтобы к нему, со всех пределов света,
 Созвать невест, и в этот пышный дом
 Их привести для выбора потом,
 То в оный день, избранница благая,
 Сюда в чертог явился я с тобой,
 И сознаюсь, греша перед судьбой
 И на плотских надежду возлагая,
 Стал мыслить я, что если только ты
 Взойдешь на верх блестящей высоты,
 То кроткая и верная закону
 Своих отцов, конечно ты душой
 Останешься по-прежнему святой,
 И перейдя к державственному трону,
 Как добрая Сионской славы дочь,
 Не оттолкнешь Израиля ты прочь,
 Но для него восстанешь, как опора,
 И как стена от вражеских побед,
 При ливне зла и непогоде бед...
 Так мыслил я, но слишком, слишком скоро
 Развеялся тех помыслов обман!...
 (Снова небольшая пауза.)
 Здесь есть злодей... Его зовут Дедан...
 Напрасно б я хотел перед тобою
 Изображать ту страшную змею! -
 Ты, друг - Хеверь, такую речь мою
 Не поняла б невинною душою,
 И так начнем с его коварных дел:
 Когда тебя сей злобный разглядел,
 То ясною твоею красотою
 Взволнован весь, он подошел ко мне,
 И так хитро, сперва о старине,
 Издалека он речь завел со мною,
 И вычурно, извилисто потом
 Проговоря двойчатым языком,
 Что участью и всей судьбой моею
 Так занят он, прибавил наконец:
 Как жаль, что я, столь опытный мудрец,
 Среди толпы незнаемым старею,
 Когда б я мог так скоро приобресть
 И знатный сан, и выгоды, и честь,
 Особенно с хорошею помогой,
 С которой вдаль я быстро так пойду,
 У славного владыки на виду,
 Широкою и гладкою дорогой;
 Я понял все, но был и нем, и глух......
 Вот он, сочтя, что мой разумный слух
 Не слишком остр для этих сладких песней,
 Сказал, что трон конечно в блеск одет,
 Что на земле удела точно нет
 Блистательней, и выше, и чудесней,
 Но что простой, богатства полный путь,
 Где можно нам свободно так вздохнуть,
 Для мудрого надежней, без сомненья,
 И потому, на месте бы отца
 Он пожелал не трона и венца
 Для дочери, но мирного теченья
 В таком быту, где мы довольны всем;
 Так он сказал, - а я был глух и нем....
 И вот к тому прибавил он лукаво,
 Что будто царь и властелин иной
 Со всеми добр и кроток, но с женой
 Всегда жесток в ревнивости неправой,
 И это все он сообщил, как друг,
 За тайну мне; но я был нем и глух...
 Тут он не снес!... Воздушными огнями
 Жестокий гнев порывно вспыхнул в нем,
 Зарокотал, как море, и потом
 Ударными рассыпался громами!...
 (Приостановясь на минуту,)
 О дочь моя!... Я видел в жизнь свою,
 Как человек, предавшись забытью,
 И в бешеном, погибельном разврате,
 Всю злость, всю желчь сливая в бурный вал,
 С проклятьями и бранью раздроблял
 Его в пылу на однокровном брате,
 И весь потом бледнея и дрожа,
 Хватался он за рукоять ножа...
 Порою, друг, болезненно страдая
 От сильного смятения души,
 Случалось мне в пустыне и в глуши
 Разглядывать, как львица молодая
 Бежит, летит, уязвлена стрелой,
 И в ярости невыразимо злой
 То замолчит, то страшно так завоет,
 То дав прыжок, прильнет к земле она,
 И пламенной свирепости полна,
 Неистово ту землю вдруг зароет,
 Потом как склеп две челюсти скует,
 Осмотрится - и ринется вперед...
 Видал я злость губительнее львиной:
 Я женщину ревнивую видал,
 Когда огонь свирепости пылал
 Под вихрь страстей в ее груди змеиной...
 Но это все рассказанное мной,
 Я счел бы, дочь, заветной тишиной
 Пред хищностью заклятого злодея...
 Заслыша вдруг, что стыд в него проник,
 Он горд и лют, и сердцем страшно дик,
 И оных слов извитых сожалея,
 И чувствуя, как там его зажгло -
 В один порыв преобразился в зло:
 Иглой на нем поднялся каждый волос,
 Сухим листом затрясся каждый член,
 И будто бы под сводом мрачных стен
 В его груди осипший рвался голос;
 Но что тогда не досказала речь -
 То взгляд сказал, сверкая весь, как меч!...

 Хеверь.
 (В простосердечной горячности.)

 О Асадай!... Твое повествованье
 И оные рассказы - для меня
 Острей меча и жгучее огня!...
 Как!... Неужель в несчастье и страданье,
 И в зной обид, и в горькую тоску
 Я кровного собою вовлеку?...
 Как за меня подвергнуться гоненьям
 И метой быть вельможе-палачу?...
 Как?... Я бедой кровавой заплачу
 Мой вечный долг тем нежным попеченьям,
 Которыми мой добрый, мой родной,
 Щедрился ты богато надо мной?...
 Не ты ли, друг, сиротку без покрова
 Призрел, сберег, - и смолкну ль я потом,
 Когда навис над этой седью гром? -
 Нет, мой отец!... Нет! я на все готова!...
 Веди меня, и жизнию моей
 Сочтися ты с виновником скорбей;
 Спеши отдать свой выкуп за седины:
 Мне эта смерть, как благодатный пир...
 И что мне жизнь?... И что мне здешний мир!.
 Не всюду ли Создатель наш Единый,
 И не во мне ль спасения залог?...
 Веди же, друг, - а мне заплатит Бог!...

 Асадай.
 (Взяв Хеверь за руку,)

 Дитя, дитя!... Но будь всегда дитею!...
 Ты вся права!... От моровой чумы
 Вседневных бед черствеем сердцем мы,
 И нам должно, одевшись простотою,
 Черствелость ту увлаживать, как ты,
 Целебными слезами доброты...
 Да!... Мы должны, как дорогим элеем,
 Все умащать любовию в себе, -
 И лишь тогда, при жаркой сей борьбе
 С толпами зол, мы разумом созреем
 И мудростью упьемся через край,
 Не потеряв священный детства рай;
 Но поспеши в отцовские объятья,
 И в лоне их ты душу успокой...
 (Минутная пауза.)
 Нет, дочь моя!... Ни лютостью плотской,
 Ни ужасом враждебного проклятья
 Моей души поколебать нельзя:
 Пускай злодей беснуется грозя,
 Пусть он идет и воздвигает брани,
 Я за себя бояться не могу:
 Свершен мой путь на жизненном лугу,
 И близко мне до таинственной грани,
 Где при конце мирского бытия
 Отброшу прочь земную ветошь я...
 И за тебя я сердцем не болею:
 Мне верится, что Иегова сил
 Мою Хеверь для блага расцветил,
 Что ты пойдешь дорогою своею,
 Блестя добром, невинностью звездясь,
 И наконец, сияющая вязь
 Прекрасных дней, как радугой со свода
 Твое чело богато обовьет...
 Но люди злы, свиреп коварный род -
 И бедствия избранного народа,
 Которыми нас осыпает Эль,
 Слилися, друг, в единственную цель
 Всех помыслов, всех страшных опасений
 И всех моих томительных скорбей!...
 Да!... люди злы, и в слепоте своей
 Они в пути погибельных отмщений
 Все режут, бьют, все ломят и крушат,
 Не разглядя, кто прав, кто виноват!..
 Я знаю, дочь, у нас врагов так много,
 И потому невольно мыслю я:
 Восстанет их злодейская семья,
 И разорит весь виноградник Бога
 И будет все, как запустенья мгла;
 Теперь же к ним на плечи приросла
 Глава змеи, и с помощью такого,
 С таким вождем, как бешеный Дедан,
 Они, кипя струями бед и ран,
 Расплещутся пылающей рекою,
 И слижут все, как языком огня:
 Все в пепел, все, - и это за меня!...
 Вот, кроткий друг, ужасные те грозы,
 Которые в расслабленном гремят,
 Вот бич души и сердца страшный яд!..
 (В избытке горести.)
 О дочь моя! Ты видишь эти слезы:
 Они мой стыд и признак нищеты, -
 Все так, Хеверь, но если б знала ты,
 Как было мне всегда невыносимо,
 Мышленья взор в грядущее умча,
 Не видеть в нем ни одного луча,
 Ни капли благ из бездны Элогима,
 И ни одной звезды на высоте, -
 Все тьма и мрак, - и дружно слезы те
 Лились, лились, и грудь мою сушили,
 И я горел, как поле в жгучий зной,
 И выгорел, а с выси надо мной
 Все пыл и жар...
 (Плачет.)

 Хеверь.
 (С пылкою заботливостью.)

 Но, мой отец, не ты ли
 О божьих мне обетах говорил,
 Что на земле - они верней могил?...
 Не сам ли ты восторгом пламенея,
 Мне возвещал, на письмена смотря,
 Пришествие владычного Царя,
 Всход отпрыска от корня Иессея?...
 Зачем же, друг, надеянья твои
 Иссякнули, как вешние ручьи?
 Зачем, отец, преступною боязнью
 Держать себя в зависимости зла?...
 Тебе ль не знать, что верх того жезла
 Распустится отрадой, а не казнью,
 И процветет щедротностью небес;
 Что ни одно из царственных словес
 Еще досель не проходило мимо,
 И если раз державно клялся он,
 Что не падет Давида светлый трон,
 То клятве сей, в устах его хранимой,
 Изменит ли Властитель бытия?...
 Не Бог ли Он?...

 Асадай.

 Не человек ли я?...
 Не служит ли всегдашнею одеждой
 Мне эта плоть, и увлеченья раб,
 Не мог ли я быть немощен и слаб?...
 Да, дочь моя!... Как я ни креп надеждой,
 И как она ни теплилась порой
 В моей груди лучистою игрой,
 Но все потом враждебная мне сила
 Меня гнала, как бурная волна,
 И вихрями сомнения она
 Мои огни священные гасила,
 Чтоб ум во мне напрасно света ждал!....
 Таков недуг, которым я страдал;
 Страдал весь год... теперь в душе светает,
 Становится отрадно и легко:
 Зерно любви, запавши глубоко,
 С тобой, Хеверь, так быстро прозябает,
 Растет, как кедр, - и верю я, что ты
 Не станешь, друг, дойдя до высоты,
 Кичиться там, собратий презирая,
 И оставлять в недружном забытьи
 Поклонников святого Саддаи...
 (Снова взяв Хеверь за руку,)
 Не правда ли?... скажи, моя родная?...

 Хеверь.

 Что сеял ты - то и пожнешь во мне...
 В былые дни, в безвестной тишине,
 Отеческой заботностью лелея,
 В душе моей ты заронил до дна
 Властительной науки семена, -
 И светлые скрижали Моисея,
 Блестящие величием своим,
 Как ясный день; и Сефер-тегиллим {31},
 Где каждый стих дает душе лобзанья,
 И нежит ум; и Сир-ассирим {32} тот,
 Где рай любви восторгами цветет;
 И дивные Иссаевы сказанья,
 В которых он по царственным красам
 Доступен весь далеким небесам, -
 Все это, друг, как золотистой нивой
 В моей груди богато возросло,
 И там - весна, и в той весне - тепло,
 И в том тепле, роскошницей счастливой,
 Моя душа, и чувства той души
 Живут себе в приволье и тиши...
 Я для любви раскрыла там объятья,
 И каждый мне, как ближний, как родной,
 Но больше всех в обители земной
 Мне дороги по Аврааму братья,
 И дорога их общая судьба...
 Да, Асадай!... Я дева, я слаба,
 Но ежели гремящею порою
 Наземных бурь, как из ущелья скал
 Свирепый тигр, на них бы враг напал,
 Тогда я их орлицею покрою,
 И выхватя из гибельных когтей,
 Оберегу, как собственных детей!...

 Асадай.
 (Увлеченный патриотическим восторгом,
 опять обнимает Хеверь.)

 О дочь моя!... О милое мне чадо!...
 Теперь в тебе еврейку узнаю!...
 Ты душу всю восхитила мою,
 Желанный цвет божественного Сада!...
 О горлица!... О милая Хеверь!...
 Как ясно мне виднеется теперь,
 Как хорошо открыто предо мною,
 Что прежний мой незнаемый удел
 Сам крепкий Бог всевластно захотел,
 Почетною сменяя вышиною,
 Одеть потом, как бы лучами дня, -
 И вот как Он чудесно вел меня...
 (После небольшой паузы,)
 Однажды в ночь я бодрствовал уныло:
 Сон был далек, а злобная тоска
 К моей душе, как плоть, была близка,
 И горестно в истоме сердце ныло...
 Вокруг меня, как в гробе под доской,
 Затихнул гул шумливости мирской,
 Во мне одном кипучих дум тревога
 Расхлынулась, как море без границ,
 И весь в слезах распростираясь ниц,
 Я стал молить невидимого Бога,
 Чтоб от Него святая тишина
 Слилась ко мне... Вдруг шепот у окна...
 Вот не дыша, не делая движенья,
 Невольно так я чутким слухом стал,
 И с первых слов те голоса узнал,
 А там узнал и тайну замышленья...
 Два евнуха, на коих царь с высот
 Пролил реку властительных щедрот,
 В уплату благ бесчестливо желали
 Убить его, чтобы везде потом
 Стремительным и буйным мятежом
 Все города пожарно запылали,
 И чтоб они, как сильные земли,
 По горло бы злодействовать могли...
 (Приостановясь,)
 Когда б сей царь в пылу ожесточенья
 Всегда и всех коварно сторожил,
 И для того на троне только жил,
 Чтоб обрекать подвластных на мученья;
 Когда б он их, в надменности своей,
 Считал умом не за родных детей,
 Не за семью, в которой он главою,
 А за смешных презрительных слепцов, -
 Тогда б Сам Бог, спасая честь венцов,
 Низверг его и скрыл бы подо мглою...
 Но Ахшверус, родившись быть царем,
 Все действует открыто, чисто, днем;
 Как подлый тигр не любит он засады,
 И ни над кем, и никакой порой
 Не тешится кровавою игрой
 То с радости, то с горя, то с досады,
 И словом, дочь, - прекрасный весь, не он
 О троне горд, но им гордится трон...
 Мне стало жаль властителя такого,
 И зная долг, и обсудя все вдруг,
 Я объявил, что во владычный слух
 Есть у меня таинственное слово...
 Тогда представ к монарху самому,
 Я все открыл наедине ему, -
 И как ни добр, как сердцем он ни кроток,
 Но весь тогда оделся в правый гнев,
 И привести тех злобных повелев,
 Стал их судить - и суд их был короток!...
 С того, Хеверь, мне памятного дня
 Чертог царя открылся для меня,
 И Ахшверус, награды не жалея,
 Так царственно делиться стал со мной
 И славою, и дружбой, и казной;
 С тех самых пор, от сих щедрот светлея,
 Былой бедняк и униженья раб,
 Я стал почтен и убран, как сатрап,
 И в каждый день дорогой возвышений
 Торжественно ступаю новый шаг,
 Но с тех же пор отъявленный мой враг
 Соделался, как омут ухищрений,
 Как адский дух, терзающий людей,
 И жадно так заклятый мой злодей
 Мои слова и все движенья ловит,
 Чтобы увлечь в полночный абадон...

 Хеверь.

 О мой отец!... Поверь ты мне, что он
 Все выпьет сам, что для других готовит...
 Кто полюбил проклятье, с тем оно
 Сольется, друг, в ужасное одно,
 И внутрь к нему расплещется водою,
 Все возмутит, и действием страстей,
 Как чумный яд, проникнет до костей;
 И будет он с досадой немощною
 Проклятьем сим и тягостию бед,
 Как собственной одеждою, одет,
 И будет весь, как ризою широкой
 Повит стыдом и опоясан им,
 В позор себе, как поясом своим!...
 Да, мой отец!... От злого недалеко
 Отмщение разгневанных небес:
 Гроза пройдет - и он уже исчез!....
 И разве ты не видывал, как люди
 Возьмут ножи, чтоб кротких на нож брать,
 А Бог придет, рассеет злую рать,
 И лезвее направит в их же груди?
 И так предай свой путь Адонаи -
 И явит Он заслуги все твои,
 Как свет зари, а справедливость дела
 Блистательно как полдень разовьет,
 И ты, отец, ты потечешь вперед
 Уверенно, и весело, и смело,
 И защитит незримо с облаков
 Тебя твой Бог, Владыка Саваоф!....
 Да, Асадай!.... Не дремлет Иегова,
 И взгляд его, пронзая вечный свод,
 Как жизнь души, любителю благот,
 И как стрела, как молния для злого....
 Так верь же, друг, что крепкий Саддаи
 Твою главу и седины твои
 Запепелить бесславьем не захочет;
 И что тебя для радости врагов
 Не сделает Он притчей языков!....

 Асадай.

 Да, дочь моя, - мне это сон пророчит!....
 Чудесный сон я видел в ночь сию!....
 Казалось мне: в долине я стою -
 И широко простерлась та долина,
 Но без травы, безжизненно пуста,
 Она была, как черная плита,
 Как угольный остаток исполина....
 Медлительны, унылы, тяжелы,
 Пары земли, как глыбы зыбкой мглы,
 По высотам сгущались и плотнели,
 Давимые незримою пятой,
 Потом рвались и над долиной той,
 Как вретища, качался висели,
 И затеня весь верх, и близь, и даль,
 Сливали все в надгробную печаль,
 И та печаль, всклубившися чудесно,
 То вал тоски, то грусти брызнет вал,
 И было там, где я тогда стоял,
 И душно так, и тяжело, и тесно;
 А со сторон и с выси надо мной
 Лился озноб и вился жгущий зной,
 И слышал я, как прямо мне на темя
 Они текли то вдруг, то чередом....
 В унынии обвел я взор кругом,
 Но не узнал, какое было время:
 И ночь и день, и полусвет и мрак,
 Смешалися непостижимо так
 В какой-то дым, и чадность, и смятенье,
 И в смуте той, разинув страшно зев,
 Стонало зло, рождая дикий гнев;
 Но несмотря на дикое движенье,
 Там было все - и вид, и вещество:
 Изнурено, и чахло, и мертво....
 Вдруг по всему ударил кто-то млатом -
 И пал удар под свист и яркий блеск,
 И рухнулся, и раздробился в треск,
 И грянули раскаты за раскатом,
 И молнии дождяся до земли,
 Объяли мир, все скрепы в нем сожгли,
 И с места он развалиной печальной
 Шатался низвергнулся долой,
 И полетел, и скрылся подо мглой,
 И только вверх из оной бездны дальней,
 Куда он пал, до пыли размозжась,
 Отхлынули, блистая и светясь,
 Потоки искр с ужасно диким шумом,
 Да пепла столб, да жаркая зола;
 Но взял их ветр и буря разнесла,
 И стихло все в пространстве том угрюмом,
 И страшно так над бездной неживой
 Развился пар, как саван гробовой!
 (Приостанавливаясь несколько,)
 Но вот из тьмы два необъятных змея:
 Крылатые, слетелися они,
 И кольцами блистательной брони
 Во тьме седой извилисто светлея,
 Сзывали звом на грозный бранный пир, -
 И застонал какой-то новый мир,
 Подвигнулись безумные народы
 Со всех концов бунтующей земли,
 Воспрянули, восстали, потекли,
 Как вихрями взволнованные воды
 Бегут кипя в раздольные луга,
 И роют их, и режут берега!...
 Подвигнулись и устремились прямо
 На царский дом, на Божий виноград,
 Решался не отойти назад,
 Не сокруша все зерны Авраама...
 И видел я, как в скорбной тесноте,
 В унынии стояли жертвы те,
 Смиряяся, как труженики плена:
 Оставленных невольный обнял страх;
 С тоской в душе и с прахом на главах
 Они семьей поверглись на колена,
 И побежал источник теплых слез,
 И лился он, и так приметно рос,
 И стал рекой, несущейся лугами
 Среди цветов и злака вешних дней,
 И небеса приветливо над ней
 Во все концы развилися дугами,
 Приникну ли, открыли для нее
 Верховное спокойствие свое,
 И ласково, радушливо приняли
 На лоно благ, на мягкие ковры
 Святой любви, на негу и пиры,
 Ту чистую посланницу печали,
 И роскошно, и сладко ей взамен
 К стране земной ответствовал Эден!...
 Раздался звук - и песня так игриво,
 Так радостно пространство огласив,
 Лилась потом в глубокий перелив
 Из тихого святого перелива,
 И медленно стихала, и порой
 Звенящею дробилася игрой;
 И в той игре так жизни было много,
 И та игра, без речи и без слов,
 Была цельбой и сердца и умов,
 Струя на них благословенье Бога!...
 А между тем желанный солнца дар,
 Краса-заря плескала вверх свой жар
 Пурпуровый и радужно-янтарный,
 Дыша теплом и взоры веселя,
 И вся под ней согретая земля
 Была тогда как бы фиал нектарный,
 Из коего взвевался аромат;
 И тот рассвет, сиянием богат,
 Все пламенел, и с новой, большей силой
 Лучил огни в лазуревый простор
 До той поры, как вышло из-за гор
 Державное и дивное светило!...
 Тогда восстал измученный народ,
 И радостно на чудно-юный свод
 Любуяся блестящими очами
 И нежа им воспламененный взгляд,
 Заговорил, как волны говорят,
 И новыми, высокими речами
 О той заре, о новом небе том
 Он оглашал безмерный Божий дом!...
 И видел я, как новые Левиты,
 Святынею красуясь и горя,
 Стояли все толпой у алтаря
 Познанием надзвездности повиты,
 И сладостным глаголом вышины,
 Как золотым полднем, окружены;
 Гора Сион величием покрылась,
 Ерусалим был светел, как любовь,
 Мир ликовал, а новой жертвы кровь
 Потоками спасения струилась!...
 (Приостановясь,)
 Но где же враг, и где виновник слез? -
 Как до высот вздымавшийся утес,
 Нежданно он в основах пошатнулся,
 И поражен сиянием святым,
 Стремглав упал, и вдруг исчез, как дым:
 Я в торжестве воскликнул - и проснулся!

 Хеверь.

 О, мой отец! дивна картина та!
 И этот сон не жалкая мечта,
 Не тщетное больной души виденье:
 В нем помыслы Владельца вышины
 Для кротости так внятны и слышны,
 И в них тебе являет Провиденье,
 Что должен ты, облекшись в благодать,
 Уверовать, любить и уповать,
 И что тогда наземные все муки
 Незримый Он, пленяяся мольбой,
 Таинственно отсторонит собой!...
 Но Асадай, уж близок час разлуки,
 Я в путь иду... благослови меня...
 (Почтительно преклоняясь.)

 Асадай.
 (Возлагая руки на главу Хевери,)

 Да осенит из радостного дня
 Создателя верховное спасенье
 Всю жизнь твою и в жизни каждый шаг,
 Да сохранит Властитель наш Наг
 В твоей душе святое вдохновенье,
 И чистою по грязному пути
 Тебе, Хеверь, поможете Он пройти!...

 Хеверь
 (С тихим весельем,)

 Теперь свежей!... Отеческое слово
 Проникнуло мне в сердце, как струя,
 И легче, друг, вздохнула сердцем я!...
 Но уж идут...

 Явление V

 Хеверь, Асадай, Гофам и семь рабынь царицы.
 Рабыни держат на золотых блюдах и богатых подушках
 наряды и разные драгоценные украшения царицы.

 Гофам.

 Царица!... все готово!...
 Вот ясный твой и царственный наряд:
 Он веселит и радует он взгляд,
 Он блещет весь каменьями и златом,
 И ты в него роскошные плеча
 Торжественно и пышно облача,
 Придти сюда в убранстве том богатом
 Для жениха державного спеши...

 Хеверь.
 (Тихо к Асадаю.)

 Здесь все для глаз, - и что же для души?
 Здесь ощупью в сиянье света ходят,
 И нет любви к желанным высотам...
 Вот мой удел!...
 (К Гофаму,)
 Куда идти, Гофам?...

 Гофам.
 (Указывая сперва на двери с правой стороны
 и потом на рабынь,)

 Сюда, Хеверь: они тебя проводят...

 Явление VI

 Асадай и Гофам.

 Гофам.

 Как счастлива питомица твоя!...
 Сироткою родиться у ручья,
 Печально жить бездомницею в поле,
 Пасти стада, питать себя трудом,
 И вдруг наверх стремительно потом
 Взойти к такой великолепной доле:
 Вот радостный и редкий здесь удел!
 За то и я так хорошо успел
 Заметить в ней, в пленительной Хевери,
 Что кроткая и добрая, она
 Так весело была восхищена,
 Когда судьба ей отворила двери
 К величию, богатству, высоте,
 И что теперь, как избранной мечте,
 Она с огнем порывного стремленья
 Вся предана веселью новых дней
 И блеску их, и что в душе своей
 Не помнит уж ни прежнего томленья,
 Ни жребия былого своего...

 Асадай.

 Как знать, Гофам, что в сердце у кого?..
 К тому же я замечу мимоходом,
 Товарищ мой, что точно для иных
 Приятен шум нелепостей земных,
 И суета пред суетным народом,
 И сан, и блеск, и похвалы, и честь;
 Но для других - другие блага есть...
 Иной, родясь в нечестии Баала,
 Не ведает болеющей душой
 Об истине высокой и святой;
 Он беден весь, и засоря сначала
 Все родники прекрасного в себе,
 Живет потом в страданьях и борьбе...
 (Небольшая пауза,)
 Взволнованный какой-нибудь забавой,
 Он быстро так в неведенье за ней
 Идет, бежит, не разглядя путей,
 И вот достиг, и в неге дышит славой,
 И слышит шум, и видит яркий свет,
 И все нашел, - а счастья нет как нет!...
 Так у него проходит год за годом,
 За тем, что он на топкой тине зол
 Обманчиво направил произвол,
 И сам себя подвергнув непогодам,
 Всю жизнь свою глотает плач и стон,
 А жизнь его вершится тем, что он
 В желанье благ вотще утратит силы,
 В пустом труде весь мир утратит свой,
 И с чахлою, изношенной душой
 Очутится со страхом у могилы...
 Другому же наземная страна
 Пуста - как степь, и как тюрьма - тесна,
 За тем, что он восторжен только Богом,
 Который там, в изяществе Своем
 Раздвинулся безбрежным бытием
 И вечных благ сияющим чертогом...
 Туда-то, друг, во славу Саддаи,
 Стремит мудрец мышления свои,
 И гордостью он не волнует груди,
 Не хочет быть ваяньем золотым,
 Хвала людей - ему как чад и дым:
 Он разглядел, что хвалят эти люди...
 Да!... устранясь от порчи общей той,
 Он ревностно вникает вдаль мечтой,
 Чтоб не страдать угаром заблужденья,
 И слыша зов из стороны родной,
 Скупает здесь для жизни неземной
 Прекрасных дел нетленные владенья,
 И подойдя ко грани гробовой,
 О жалких днях и жизни неживой
 Он как дитя рыдая не заспорит;
 Но рассмотрев таинственную дверь
 В чертог богатств из хижины потерь,
 Он весело те двери сам растворит,
 И в оный дом направит смело путь,
 Чтоб в нем легко свободою вздохнуть
 И пребывать с роскошностью безмерной
 В его святой, незыблемой тиши:
 Вот, умный друг, что дивно для души!
 Вот счастье где!...

 Гофам.

 Цветисто, но неверно!...

 Асадай.
 (Прерывая Гофама в пылу вдохновляющего увлечения,

 О, замолчи!... Не повторяй сих слов!...
 Катяся вдаль в какой-то глуби рвов
 По колее грязнеющих мечтаний,
 Задавленных плотяности ярмом,
 Ты не поймешь ни сердцем, ни умом,
 Как светел мир благих обетовании,
 В которых я с Иудою живу; -
 Так не скликай страданья на главу,
 Не трогай ты святыни необъятной,
 Когда, склонясь у истуканных ног,
 Ты разглядеть Надзвездного не мог,
 Когда тебе высокое невнятно!...

 Гофам.
 (Простодушно,)

 Твои слова мне чудны, старец мой,
 И если б ты в безвестности былой
 Их говорил, томяся в жалкой доле,
 И никогда не думая в себе
 О радостной и счастливой судьбе,
 Я б им тогда не верил поневоле,
 И видя твой уничиженный быт,
 Я думал бы, что в них лукаво скрыт
 Позорный гнев, сей жалкий плод мученья
 Завистливой, бессильной нищеты;
 Но при дворе вельможей ныне ты,
 К тебе рекой бежит обогащенье,
 И в каждый миг наградами ты нов, -
 Так неужель величье хуже снов?
 Уже ль равно для человека сладко
 Страдать в бедах, иль на прямом пути
 Земных удач торжественно цвести? -
 Нет!... Ты идешь ошибочно и шатко
 Среди своих мыслительных лугов...

 Асадай.
 (Прерывая Гофама,)

 Оставим спор: я слышу шум шагов...

 Явление VII

 Ахшверус, Дедан, Рафим, Асадай и Гофам.

 Ахшверус.
 (В порфире, венце со скиптром.)

 Да! Я хочу, клянусь перед богами,
 Чтоб этот день одушевил бы всех,
 И чтоб народ в раздольности потех
 Торжествовал веселыми толпами,
 Свои мольбы всевышним говоря
 За Персию, и Мидян, и царя!...
 (Обращаясь к Рафиму,)
 Тебе, Рафим, я все препоручаю...
 Ты объяви, что для такого дня,
 Не только тех, кто оскорбил меня,
 Я в благости отечески прощаю,
 Но и врагам общественным даю
 Пощаду ту верховную мою!
 Пускай об нас невольно чуждый скажет
 Заслыша весть о милости такой:
 "Прекрасно там!... В державе сильной той
 Закон всегда так праведно накажет,
 А царь всегда так искренно простит!"...
 (После небольшой приостановки, продолжает
 с видимым внутренним удовольствием:)
 Вот эта речь невольно сердцу льстит,
 А потому осуществим на деле
 Простые те, но теплые слова...
 Я властелин, правитель и глава
 В моей стране, в огромном этом теле;
 Но в царственной державности своей
 Хотел бы я иметь как сыновей
 Всех данных мне предвечными судьбами,
 И я б желал, чтоб вся страна
 Была со мной как бы семья одна,
 И чтоб никто с презренными рабами
 Не мог сравнить подвластных у меня!...
 И так начнем для радостного дня
 Со всеми вдруг сродняться понемногу:
 Минувшее забудем и простим,
 И милостям властительским своим
 Проложим мы широкую дорогу
 Чрез весь народ, чтоб у меня везде
 Забыли все о грусти и беде,
 И чтоб ко мне шумящею толпою
 Скорее шли на царские дворы
 Делить восторг и пировать пиры,
 И дружески роскошничать со мною,
 Сливаяся веселием одним
 В одно родство!... Ты понял ли, Рафим?

 Рафим.

 Все, государь!

 Ахшверус.

 Такие ж повеленья
 Пусть отвезут поспешные гонцы
 Во все места и в дальние концы
 Обширного персидского владенья,
 К правителям царевых городов,
 Чтобы узнав о силе этих слов,
 Они тотчас темницы отворили,
 Давая всем прощение и мир,
 И на семь дней богатый, щедрый пир
 Моей казной народу учредили...
 Потом, Рафим, для торжества любви,
 Ты в мой чертог сатрапов созови,
 И завтра же начнем мы пированье...
 Теперь ступай, заботься и спеши,
 Чтобы моей ликующей души
 Скорее бы свершилося желанье...
 Надеюся: ты мне служить готов,
 Как верный друг...

 Рафим.

 И раб державных слов!

 Явление VIII

 Прежние кроме Рафима.

 Ахшверус.

 Как счастлив я!... Безвестная мне сила
 Меня живит восторгами теперь,
 И это все избранница Хеверь
 Своей красой чудесно породила!...
 Но какова та дивная краса?
 Как теплые родные небеса,
 Она светла, и вся красноречива,
 И вся ясна в молчании своем!...
 А речь ее?... О! Эта речь ручьем
 Из алых уст жемчужится игриво,
 Как бы из роз жемчужится роса,
 Когда они кадят на небеса
 Свой аромат, отрадно раскрывая
 Душистые и пышные листы!...
 Да, Асадай!... Как связка красоты -
 Твоих забот питомица младая,
 И в царственной, властительной судьбе
 Я за нее обязан всем тебе...
 Так, старец мой!... Ты возрастил лилею,
 Сберег ее, - и чистая она,
 В прекрасное нарядно убрана,
 Вся расцвела под кровлею твоею,
 Чтоб сердце мне восхитить к небесам...
 Но я воздам, по-царски я воздам!...

 Асадай.

 Ты мой монарх, и в действиях ты волен,
 Но разве я не щедро награжден?...
 Кто в простоте спасительной рожден,
 Тот никогда несытостью не болен,
 Как язвою заразливой чумы!
 К тому же, царь, не все ль согласны мы,
 Что совершать на опыте благое -
 Есть первый долг для каждого равно?...

 Ахшверус.

 Как добрый друг - ты говоришь одно,
 Как добрый царь - я сделаю другое...
 (К Дедану,)
 Но как и чем делиться мне с тобой?...

 Дедан.

 Могу ли я запламенеть алчбой,
 Когда на мне твоя земная слава
 Благоволит, как вешний день, сиять?...
 Нет! новых благ и почестей желать
 Не должен я и не имею права!...
 Довольный всем, я весь избыток сил
 В одну мечту, в одно желанье слил,
 Чтобы трудом и неусыпным рвеньем
 Державные заботы облегчать,
 И все следить, и зорко замечать
 Во всех местах за точным исполненьем
 Твоих речей, и через то дойти,
 Чтоб трудности владычного пути
 Тебя, мой царь, собой не истомляли,
 Чтоб мог бы ты - в одно на троне свесть:
 И счастие, и царственную честь,
 И наконец, чтоб скорби и печали
 Не жгли тебя, как пламенный недуг...

 Ахшверус.
 (Со всею искренностью и полнотою чувства,)

 Благодарю! Благодарю, мой друг!...

 Дедан.

 Объятый весь прекрасным тем желаньем:
 Чтоб над своим блистательным царем
 Мне облегчать державности ярем,
 Я с пламенным и ревностным стараньем
 Умом своим внимательно глядел
 На жизнь людей, на сложность общих дел,
 На все пути народного теченья,
 Дабы чрез то возможно было мне
 Для царских польз узнать бы все вполне,
 И посреди такого изученья
 Увидел я зародыш грозных бед...
 Да, государь!... Тебе дивится свет,
 И знает он, что под твоею властью
 Все счастливым довольством процвело,
 Но между благ коварно тлится зло,
 Готовое пожариться напастью...
 (Заметя невнимательность Ахшверуса, ускоряет
 несколько свою неопределительную речь.)
 В твоих землях внедрился и живет
 Позорливый, презренный, подлый род
 Бездомников, униженных судьбою,
 Которые, законами презря,
 Ругаются над именем царя,
 И глупо так надменные собою
 И баснями развратников отцов,
 Считают всех за жалких и глупцов;
 (Возвышая голос и делая ударения на слова,)
 А главное, что гибельные мненья
 В ничтожных тех рабах затаены,
 И буйственной строптивости полны,
 Они всегда дерзки на преступленья,
 Но в трусости - всегда смирны на вид...
 Такой пример - легко других растлит:
 Прильнет ко всем зараза рода злого,
 Взволнуется несмысленный народ,
 И в бедствиях на веки упадет
 Властей твоих державная основа...

 Ахшверус.
 (Выведенный из рассеяния последними словами,)

 Что ж делать нам в желанье зло пресечь?...
 Как пособить?...

 Дедан.

 Поднять законов меч!
 Да, государь!... Чтоб некогда все тело
 Не сделалось от болей немощно,
 То опытным целителям должно
 В один прием решительно и смело
 Отсечь долой болеющую часть,
 И ежели твоя царева власть
 Сию цельбу стремительно живую
 Препоручит усердью моему,
 Я ревностно все меры предприму,
 Чтоб истребить ту язву моровую:
 Я вон ее исторгну и потом
 Охотно так наполню серебром
 Твою казну, с веселием считая
 Особенной наградою богов:
 Внезапную погибель тех врагов
 И светлое освобожденье края
 От пагубной, заразливой чумы,
 Готовой жечь народные умы...

 Ахшверус.

 Ты для себя побереги именье
 И так как царь располагай людьми.
 Они твои...
 (Отдавая печатный перстень,)
 Вот перстень мой, возьми,
 Чтобы скрепить печатью повеленье,
 И верь, Дедан, что не забуду я
 Сей новый труд...
 (Обращаясь к Гофаму,)
 Но где Хеверь моя?
 Мой луч души, моей любви денница,
 Моих отрад сребристая луна?...
 Что не взойдет, не заблестит она?...

 Гофам.
 (При входе Хевери.)

 Вот, государь, к тебе идет царица!

 Явление IX

 Прежние, Хеверь и ее рабыни.

 Хеверь, одетая в биссонную тунику, украшена драгоценными
 ожерельями, серьгами, обводною повязкою кругом лица,
 обручниками, обножниками и перстнями на всех пальцах...
 Богатейшая накладка закрывает ее чело, и блещет сквозь покрывало,
 накинутое по-прежнему... Одна из рабынь несет подушку, которую
 подстилает под колена Хевери; две другие поддерживают ее шлейф.

 Хеверь.
 (Коленопреклоняясь пред царем.)

 Властитель мой!...

 Ахшверус.
 (Поспешно поднимая ее,)

 О! Как теперь избранница моя
 Ты много мне навеяла отрады -
 И я забыл томленье прежних дней!
 Да! Часто я, в пылу любви моей,
 Негодовал на древние обряды,
 Но их в соблазн нарушить не хотел...
 Предавшись весь труду обычных дел
 И ревностным заботам о народе,
 Старался я завладевать умом
 Над силой чувств; но властелин во всем,
 Я был тут раб - и уступал природе,
 И не имел ни мужества, ни сил...
 Так целый год печально проходил
 Среди борьбы кипучих помышлений,
 Среди тревог, истомы и тоски, -
 И дни мои мне были велики,
 И жизнь лилась без дивных утешений...
 Но прошлое умчалося мечтой,
 И прежний пыл душистой теплотой
 Разлит во мне, и новой жизни сила
 Струясь в меня от оного чела -
 Весь мир души весельем убрала,
 Расширила и негой оросила,
 И та душа цветнеется, как сад!
 За то, Хеверь, в уплату тех отрад,
 Все что в моей всевластно-крепкой воле
 Надзвездными владельцами слито,
 Я ревностно употреблю на то,
 Чтобы тебя лелеять на престоле, -
 И вот рука...
 (Взяв Хеверь за руку,)
 Державная, она
 Властительна, могуча и сильна,
 И царски я судьбу твою устрою!...
 Да!... Сколько дней Хевери ни дано,
 Все будут здесь как торжество одно!...

 Хеверь.

 Таких щедрот, властитель, я не стою!

 Ахшверус.
 (В пламенном увлечении любви,)

 Не говори, Хеверь, не говори!...
 Перед тобой и царства, и цари
 Преклонятся послушно, раболепно;
 И все они, смотря на царский дом,
 В смирении прострутся ниц кругом,
 И будешь ты в красе великолепной
 Стоять вверху торжественно со мной,
 Лучась как день под ясной вышиной!...
 Да!... Много стран я под одним законом,
 Связал, скрепил и стерегу отцом,
 Но это все перед твоим венцом
 И радостно яснеющим биссоном,
 Все упадет в покорности немой,
 О, кроткий друг и друг прекрасный мой!...
 (Делает знак Дедану и Рафиму, и последний из них подает со стола
 порфиру, а первый приносит венец: оба на шелковых подушках,
 богато вышитых золотом... Хеверь коленопреклоняется снова...
 Ахшверус, возлагая на нее порфиру, продолжает:)
 Вот пышная, богатая порфира!...
 Возьми ее, и светлое любя,
 Ты облеки восторженно себя
 В покров царей!...
 (В то время, когда коленопреклоненная Хеверь смыкает
 у багряницы драгоценную застежку, Ахшверус поднимает
 у нее покрывало и откидывает его назад.)
 Пускай же слава мира
 Чрез этот знак высокой славы той
 Сродняется в Хевери с красотой!...
 (Взяв с подушки венец, возлагает оный на главу избранницы
 выше драгоценной накладки, и потом осеняя царицу
 своим скипетром, говорит:)
 А сей венец тебя покроет властью,
 И всю главу величьем обовьет...
 (Поднимая Хеверь,)
 Возвысься в нем - и потеки вперед
 Дорогою, ведущею ко счастью...
 (Дружески приближает к себе царицу.....)
 Пойдем, Хеверь, стремительно пойдем
 Блистательным и царственным путем;
 Нам он открыт: народы перед нами,
 С участием веселие деля,
 Как воды бездн пред грудью корабля,
 Расступятся кипучими волнами,
 И всю тебя, пленясь твоей красой,
 Засеребрят хваления росой!...
 Пускай в тебе вселенная увидит,
 Как Ахшверус умеет возвышать.
 (Уходят во внутренние чертоги.)

 Дедан.
 (Приостанавливаясь,)

 И учится, как должен тот отмщать,
 Кто так как я - жестоко ненавидит!

 Часть вторая.
 Страсти и чувство

 Сцена прежняя. - День вечереет.

 Явление I

 Дедан и Рафим.

 Дедан.

 Так, умный друг!... Начнем свои дела:
 Их мысль моя широко обняла,
 Уже мое намеренье созрело,
 И грозное, могучее оно,
 В душе моей так твердо решено;
 Теперь его с умением и смело
 Мы в действиях осуществим с тобой...
 Пускай от нас, возвышенных судьбой,
 Отгрянет казнь, как туча громовая,
 И сгубит злых, а мы с тобой вдвоем
 За долгом вслед бестрепетно пойдем:
 Но в спутники Рафима избирая,
 Надеюсь я, что скорый выбор тот
 К раскаянью меня не повлечет,
 И что узнав мои предначертанья
 И замыслы, ты будешь как немой...
 Не так ли, друг?...

 Рафим.

 Ты прав, верховный мой!...
 Уверенный, что все твои желанья
 И помыслы, далекие страстей,
 Тебя влекут, среди благих путей,
 К одной благой и благородной цели,
 И что всегда ты сердцем и умом
 Старательно заботишься о том,
 Чтобы от бед народы не хилели,
 Довольные и жизнью и царем, -
 Я в ревностном усердии своем
 И по любви к общественному счастью,
 Все совершать и все хранить готов!

 Дедан.

 Как сладок мне звук этих мудрых слов!
 Как весело, когда такою страстью,
 Когда таким возвышенным огнем
 Горит душа в сатрапе молодом!
 Как хорошо, когда другой так ясно
 У нас в душе всю нашу цель поймет,
 И весь наш труд, всю тяготу забот
 Поднимет сам и взвесит беспристрастно!
 (Стараясь быть дружелюбным,)
 Так, друг Рафим, - ты отгадал меня!
 От одного священного огня
 Согреты мы живящей теплотою!
 Наш ум на все бросая зоркий взгляд,
 Всегда одним желанием объят,
 Всегда одной преполнен он мечтою:
 Чтобы везде и в каждый миг равно
 Свершать бы нам прекрасное одно;
 Но ты теперь, вступая в жизнь счастливо
 В ладье удач, под ветр надежд благих,
 Еще едва на веслах сил своих
 Выходишь, друг, из тихого залива,
 А у меня привычная ладья
 Давно скользит по безднам бытия...
 Ты стар умом, но опытностью молод,
 А я, - я жил, и наблюденьем сед,
 И знаю я, как остры копья бед,
 И как тяжел той опытности молот!
 За то, среди иглистых оных жал
 Я стал силен, и скреп, и возмужал;
 За то идя испытною дорогой,
 Под молотом гремящим надо мной -
 Всю бодрость я натягивал струной,
 А потому и видел слишком много,
 И много я познания купил!...

 Рафим.

 Как счастлив тот, кто в жизни накопил
 Полезные, благие наблюденья;
 Кто все, как ты, проникнул глубоко; -
 Как для того благотворить легко!...

 Дедан.

 Да, - в обществе, но не в делах правленья...
 Не знав сих дел, крикливая толпа
 Почти всегда в суждениях слепа:
 Где только власть ни сделает усилья,
 Чтобы людей от бедствий отвести, -
 Там в тот же миг готовы все найти
 И бич судеб, и злобу, и насилья,
 И взвыть на трон безумным шумом вод...

 Рафим.
 (Прерывая его.)

 О нет, Дедан, не обвиняй народ!
 Бывает он несправедлив на время,
 Но чаще прав, а чаще правоты
 Покорствует в избытке доброты,
 И самое томительное бремя
 И даже злых несправедливый гнет
 С безропотным терпением несет...
 Так! Добр народ!... и все его теченье,
 Хотя порой на первый взгляд оно
 Печально так, бессильно, не цветно, -
 Все служит нам в прямое наученье,
 Что мы вполне покорствовать должны
 Пред тайными судьбами вышины...
 (Несколько приостанавливаясь,)
 Как человек - исполненный пороков,
 Как юноша - исполненный страстей,
 Он между тем в объемности своей,
 В итоге дел - исполнен весь уроков,
 И свитком он спасительным развит,
 Чтоб четко нам их выставлять на вид...
 (После минутного соображения,)
 Всю жизнь свою отыскивая счастья,
 Среди забот, по частным пользам он
 Конечно весь так мелко раздроблен,
 И к ближнему не видно в нем участья, -
 Но знаем мы по опыту веков,
 Что он в делах всеобщих не таков!
 В то время в нем вскипает жизнь другая,
 И оною запламенясь цветно,
 Сольется он в могучее одно,
 И мысль одна, прекрасная, благая,
 Во всех умах мгновенно проскользив,
 Запышет в них как заревый разлив;
 И мыслью той он постигает много,
 И много сил в нем разовьет она!
 Тогда ему становится видна
 Его судьбы безвестная дорога;
 И в оный миг он быстро узнает,
 Куда он шел, и где теперь идет,
 И разглядит, где он в грядущем будет,
 И в зоркости проснувшейся своей
 Все действия блюстительных властей
 Так хорошо, так правильно обсудит,
 И если в них заметит он тогда
 Блестящий след полезного труда,
 То будучи громадною толпою
 Могуч, как лев, - смирится, как дитя,
 Но скипетру с усердием платя
 Свои долги покорностью слепою;
 И жизнь свою повергнув перед трон, -
 Оставя цель, на средства смотрит он
 Ценителем разборчивым и правым,
 И на весах мыслительных своих
 Отчетисто и верно весит их,
 Давно узнав по опытам кровавым,
 Что средства те - его же загнетут,
 Что замыслы, и цель, и всякий труд
 От жалких средств - и жалки, и напрасны,
 И что не все полезно брать мечом...

 Дедан.

 О, как у нас и сходны, и согласны
 Все помыслы и мнения умов!
 И видно, друг, что милостью богов,
 Как бы казной богатого наследства,
 Ты одарен мышления казной,
 И так, одно ты рассмотри со мной:
 Возможно ли одни и те же средства
 С успешностью употреблять всегда
 От разных бед и разного вреда?...
 Не часто ль там, где с кротостью благою
 Все немощи уврачевать хотят
 Там зло сильней, там глубже входит яд,
 Там боль одна стремится за другою,
 И все потом сливается в чуму...
 (Принимая на себя торжественно-важный вид,)
 Да!... Многое должно узнать тому,
 Кто властвует над участью народной!...
 Как должны быть огромны и крепки
 Его мыслей победные полки
 Какой простор, какой разлив свободной,
 Какой полет он должен дать уму,
 Чтоб все бы вдруг торжественно ему
 В один обсмотр, одним орлиным взором
 Обнять, постичь, и с высоты своей
 Так наблюсти за жизнию людей,
 Чтоб их удел - не стал его позором!...
 Могуч душой и тверд на произвол,
 Он должен знать противоядья зол
 И быть готов на каждое мгновенье,
 Чтоб с первою трубою о беде
 Стремительно являяся везде,
 Уметь подать надежное спасенье, -
 И вот пример, как можно иногда
 Умно помочь, когда грозит беда...
 (После минутной приостановки,)
 Представь себе, что влагой дождевою
 Цветистые поля обновлены, -
 И все свежо, а в лоне вышины
 Повязкою игриво-огневою
 Обкинула сафирные луга
 Веселия и радости дуга...
 Завидя блеск, и верным, прочным благам
 Волшебницу прекрасную сочтя,
 Как на нее любуется дитя!
 И вот сперва украдкой, шаг за шагом
 К той стороне, где вязь огней видна,
 Притворствуя идет от пестуна,
 Потом смелей к предмету увлеченья,
 А там назад, а там опять вперед,
 И песенку нарочно запоет,
 И наконец дождавшися мгновенья,
 Когда нельзя лукавца удержать, -
 Несмысленно бросается бежать;
 А впереди - и скалы, и каменья
 Нависнули над глубочайшим рвом, -
 Тогда пестун, взглянув на все умом,
 Вдруг сыщет путь и средства для спасенья...
 Находчивый среди внезапных бед,
 За беглецом не побежит он вслед,
 Не станет он упрашивать ребенка,
 И звать его, или грозить ему, -
 Но опытный, привыкший ко всему,
 И видя вдаль, и проникая тонко
 Все следствия, представшие на вид,
 Он будет нем, и просто зазвенит
 Какой-нибудь кудрявой погремушкой,
 Тогда дитя оглянется назад:
 Ему еще с уменьем побренчать -
 И он спасен ничтожною игрушкой...
 Так и народ!... Порою, в простоте,
 Стремяся весь к подобной же мечте,
 К такому же забавному желанью,
 И тишины безоблачного дня
 Взволнованным рассудком не ценя,
 Из лона благ кидается к страданью,
 И в гибель сам погибельно идет;
 Тогда его блюститель восстает
 И все дела объемлет мыслью здравой,
 И видит он, как за мечтой своей
 Бежит толпа несмысленных детей,
 И так умно спасает их забавой...

 Рафим.

 Обман хорош, но для чего обман?...
 Когда мы все убеждены, Дедан,
 Что власть дана бессмертными богами,
 То согласись, ей так нельзя идти,
 Чтоб слить свои верховные пути
 С обычными, вседневными путями
 Каких-нибудь сомнительных людей? -
 Нет!... Дивная по святости своей,
 Пускай она на утешенье миру
 Вся чистотой сияет с высоты,
 И ни одним пятном неправоты
 Не зачернит державную порфиру...

 Дедан.

 Ты слишком строг в суждении своем,
 Но вникни ты старательно умом
 В сокрытый смысл другого описанья,
 Которое я передам тебе...
 (После некоторого соображения,)
 В беспечности и в счастливой судьбе
 Укрывшися под власть благодеянья,
 Жила семья, и в лоне мирных дней,
 Так дружески все члены скрепли в ней,
 Как гибкие весенней жизни лозы,
 Сплетенные в торжественный венец...
 Вот к той семье приходит вдруг пришлец
 И весь больной, и проливая слезы
 Он стал просить приюта для себя,
 А та семья, благотворить любя,
 Охотно так ему раскрыла двери,
 И как могла, старалася помочь,
 Чтоб он забыл минувших бедствий ночь,
 И прежние страданья и потери...
 (Небольшая пауза,)
 Бедняк сталь жить, и мнилося, что он
 Среди благих так верно прилеплен
 К их пользе был, так полюбил их нравы
 И древние обычаи страны;
 Но помыслы сердечной глубины
 Все были в нем и злобны, и лукавы...
 Как демон - подл, коварен - как змея,
 И видя сам, что мирная семья
 Цвела в тиши: и жизнью благодатной,
 И силою, и славой, и красой, -
 Он отточил железной полосой
 Те помыслы своей души развратной,
 И все потом, в намереньях жесток,
 Сковал в один убийственный клинок,
 И тем клинком не вдруг, не явно сразу,
 А исподволь, местами, иногда,
 Стал действовать для общего вреда
 И прививать постыдную заразу,
 В которой он позорно чах и гнил,
 Чтобы лиша семейство прочных сил
 Принудить все орудьем ухищренья:
 Упившись бед и погрузясь во мгле -
 Презрительно скитаться по земле
 С ужасною печатью отверженья,
 И чтоб тогда уж не было чему
 Завидовать враждебнику ему...
 (Приостановясь,)
 Так начал злой, и вел успешно дело,
 Затем, что он, скрывая злости жар,
 Был тих на вид, и ловок на удар:
 И вот в семье несчастие затлело,
 И стали уж от адской той руки
 Проглядывать порою огоньки,
 А там сильней: то жгучими огнями
 Тревожных дум рассыплется гроза,
 То бьет по всем враждебности лоза,
 То мутными, кипучими струями
 Польется казнь; страданья и разврат
 Заблудшихся позорят и клеймят;
 Мятеж и бунт, как язвы духа злого
 Взмутили ум доверчивой толпы,
 Всеобщих благ подпилены столпы,
 И здание обрушиться готово...
 Оно падет, и вздрогнет вся земля,
 И страшный гул, злодейство веселя,
 Раскатами промчится по вселенной,
 И прежняя цветущая страна
 Вдруг станет вся погибелью полна,
 И будет жизнь семьи благословенной
 В несбыточной превратности своей -
 Как бы рассказ, пригодный для детей...
 (Усиливая тон дружества и доверчивости,)
 В такой пример отчетисто вникая,
 Как умный муж, скажи ты мне, Рафим:
 Не лучше ли пожертвовать одним,
 Чем допускать, чтоб эта порча злая,
 Чтоб этот дух уродливых страстей
 Раздорил, жег и погублял людей?...

 Рафим.

 К несчастью, так!... Но в радостной надежде,
 Что может быть другие средства есть
 Удары те без палачей отвесть,
 Все испытать блюститель должен прежде...
 На гнев - скупец, на милость - как поток:
 Блистателен, и пышен, и глубок,
 Для каждого роскошлив благодатью,
 В помоге - быстр, и на прощенье - жив,
 Пускай себя святыней окружив,
 С величием скрепляет он печатью
 Об участях решебные листы;
 За тем, Дедан, что с вечной высоты
 Нам эта жизнь даруется богами,
 И с факелом ее нельзя сравнять:
 Погасишь раз - и не зажжешь опять...

 Дедан.

 Ты справедлив... Владея над судьбами,
 Держа в руках - и жизнь, и смерть людей,
 Цари должны на высоте своей
 Быть зоркими, великими, благими;
 Их первый долг, и трудный долг - уметь
 Во всех делах все средства рассмотреть,
 Сообразить и выбрать между ними,
 Стараяся, чтоб царский выбор тот
 Одобрили и боги, и народ,
 И только там, где грозные боязни
 Их устрашат за мир и жизнь людей, -
 Да, только там в державности своей
 Поднять мечи неотразимой казни,
 Чтоб действовать напрасно не губя...
 Но выслушай к чему я вел тебя...
 (Небольшая простановка,)
 Семейство то есть мирные народы,
 Которые под властию одной
 Живут, скрепясь дружиною родной,
 Среди богатств, и счастья, и свободы,
 Как посреди роскошливых долин;
 Наш Ахшверус, сей мудрый властелин,
 Который весь в благие попеченья
 Предал себя с горячностью такой,
 И кроткою, но крепкою рукой
 Вертит в корме тяжелый руль правленья,
 Сей государь есть той семьи отец...

 Рафим.

 А тот бедняк?

 Дедан.

 Иуда - тот пришлец!...
 Его извлечь и выбросить мне надо;
 Он корень зол и общего вреда...

 Рафим.

 Иуда?

 Дедан.

 Да!

 Рафим.

 Все сотни тысяч?

 Дедан.

 Да!

 Рафим.

 А жены их?... А бедные их чада?...

 Дедан.

 Всех, всех, Рафим, всех истребить должно!

 Рафим.

 Но рассуди...

 Дедан.
 (Прерывая в нетерпении,)

 Я рассудил давно!...

 Рафим.

 Казнить весь род?

 Дедан.

 Всех на нож - и в могилу!

 Рафим.

 Все племя вдруг?

 Дедан.

 В один прием долой:
 Упасть на них, обрушиться скалой -
 И размозжить заразную их силу,
 И эту грязь разбросить по стране...

 Рафим.

 Но Ахшверус...

 Дедан.
 (Прерывая его,)

 Он дал согласье мне,
 И перстень дал...

 Рафим.

 А боги что вам дали?

 Дедан.

 Кто?... Боги?...

 Рафим.

 Да!

 Дедан.

 Они нам дали власть...

 Рафим.

 Губить народ?...

 Дедан.

 Предупреждать напасть...

 Рафим.
 (Сарказмически,)

 Ценой кровей и мягким средством стали?

 Дедан.

 Рафим, не спорь! - Их участь решена!
 Я вычерпал с терпением до дна
 Всю меру средств для пользы рода злого,
 Я силился спасти его, сберечь,
 Но все вотще, - пришлося вынуть меч...

 Рафим.

 Позволь, Дедан...

 Дедан.
 (Опять прерывая его,)

 Не возражай мне снова,
 И помни то, что этот меч над ним
 Приподнят здесь властителем самим...
 Ты слышишь кем?

 Рафим.

 К несчастью слышу ясно!

 Дедан.

 И потому за общих тех врагов
 Ни жалких просьб, ни возгласов, ни слов
 Не должен ты развеивать напрасно:
 Царю ль не знать, как пользовать народ!

 Рафим.

 Но эта казнь...

 Дедан.
 (Прерывая его,)

 Сначала страх прольет,
 А там прольет отраду и спасенье,
 И прежний мир сдружится вновь с людьми...
 (Вынимая из-под верхней одежды завернутый свиток,)
 Итак, Рафим, ты свиток сей возьми:
 В нем я вписал царево повеленье,
 Чтобы везде, где только этот род
 В напасть другим пронырствами живет,
 Где только есть Иуды злое племя,
 Везде поднять секиры палачей,
 И не щадя ни женщин, ни детей,
 Всех истребить в назначенное время
 И тем помочь взволнованной стране...
 Твой долг спешить и приготовить мне
 Ко всем властям подобные наказы;
 Но чтобы нам в поспешности своей
 Надежнее, и лучше, и верней
 Пресечь пути погибельной заразы
 И с пользою благотворить другим,
 То я хочу и требую, Рафим,
 Скрывать от всех готовность правой кары
 До той поры, когда настанет миг...
 Он отзвучит, и пусть как дождь на них
 Посыплются внезапные удары!
 Пускай они, грозой оглушены,
 Богаты злом и силою бедны,
 Заищут все, и не найдут защиты;
 Пускай от нас торопятся уйти,
 Спешат бежать, и не найдут пути;
 Пусть кровию и ранами покрыты
 И сожжены страданьем, как огнем,
 Они падут в бессилии своем,
 И сгибнут все, а гнусное названье
 Презренных чад от пагубных отцов,
 Пускай звучит в науку для глупцов,
 Как низкое и злое поруганье!...
 (Отдавая Рафиму указный свиток,)
 Так, друг сатрап!... Вот жребий их земной,
 Назначенный властителем и мной;
 А потому, ни в чем не прекословя,
 И в свитке сем не тронув ни черты,
 Все с точностью исполнить должен ты,
 За тем, что казнь враждебникам готовя
 Я уж давно в усердии своем
 Вникательно размыслил обо всем,
 И от тебя успеха ожидая,
 Скажу тебе с обычной прямизной,
 Что на словах ты спорить мог со мной,
 Но к злобным тем на деле сострадая,
 Не встань ты сам, к позору и стыду,
 С царевыми врагами на ряду,
 И как-нибудь не ошибись случайно
 В заманчивых расчетах доброты...
 Я все сказал, но все ли понял ты?...
 (Уходя,)
 Смотри ж, Рафим: старание и тайна!...

 Явление II

 Рафим.

 Вот человек!... Но Ахшверус?... И он?...
 Уже ль еще им жесток оный трон,
 И этот путь владычества им тесен?...
 Уже ль они, в блестящей их судьбе,
 Так будут злы с подвластными себе?
 Уже ль взамен веселых, звонких песен,
 В дни торжества приятно слышать им,
 Как простонав стенанием глухим,
 Страдальцы те захрипнут умирая?
 Уже ли свой расширивая путь
 И жаждая раздольнее вздохнуть,
 Они начнут, невинное карая,
 Чудовищно, как из леса злодей,
 Терзать и бить измученных людей? -
 Не верю я!... О, нет!... я верю, верю,
 Что эта казнь для злобных, как мечта!...
 И что жалеть?... И разве гибель та
 Им нанесет убыток и потерю?
 И для чего людьми им дорожить!
 Умрут одни - другие будут жить!...
 (В сильном внутреннем волнении,)
 О! я едва, едва собой владею,
 Так вся душа стенаньями полна!...
 Вот ада мысль!... Как родилась она?
 Когда и кто вдохнул ее злодею?
 И как наш царь, для пагубы такой,
 Свой перстень дал, своею же рукой?
 Уже ли он польстился на прибыток,
 И захотел с державности своей
 В дневный грабеж пускаться на людей?...
 О, как теперь губительный сей свиток,
 Как много он передо мной развил!...
 Вот наша жизнь!... Вот прочность наших сил...
 Одна черта, одно движенье трости,
 И нас уж нет, и мы лежим в гробах,
 И жадно червь глотает смрадный прах,
 И точит гниль распавшиеся кости!...
 (Небольшая пауза,)
 Да! все во мне и грозно, и темно:
 Моей души взволнованное дно
 Потребой дня, как бурными валами,
 Жестоко бьет в мыслительность мою, -
 И стонет ум, и я теперь стою
 При смуте той, как путник под скалами,
 Который ждет, что вдруг раскат громов
 Ударит в них и сломит до основ!...
 Томясь в бедах, как в тягостных припадках,
 Мы все слепцы, нас всех объяла тьма,
 И жалкие усилия ума
 Теряются в несмысленных догадках!...
 Здесь мрак и мгла; но где же будет свет?...
 Здесь, на земле, во все теченье лет,
 Нас обдает безвестности ознобом,
 И только мы страстями горячи;
 Вся наша близь - удары да бичи,
 А наша даль - пугает страшно гробом!...
 Здесь казнь идет, - когда же будет суд?
 Когда и где несчастным принесут
 Отрадные фиалы воздаянья,
 Чтобы они, глотая их струю,
 Забыли жизнь минувшую свою,
 И не могли за слезы и страданья
 Произносить упречно-горьких слов
 На царственных властителей богов?...
 Где к сим богам и к счастию дороги? -
 Их нет у нас, а между тем кругом
 Пойдет бродить злодейство с топором,
 И сгубит род!... Бессмертны только боги:
 Где ж истина?... Но светлая она,
 Была, и есть, и вечно быть должна,
 И в этом я уверен, как в могиле, -
 А свиток сей противоречит мне!...
 Я убежден, что в дальней стороне,
 Среди красот, в величии и силе,
 Как в зареве расплесканной зари
 Живут они, те вечные цари,
 И зорко так взирают на земное,
 А свиток сей, несчастный свиток сей,
 Над внутренней уверенностью всей
 Берет верхи, и в горе немощное,
 Как в яму, я низвергнуться готов...
 Но путь мужей не должен быть таков!...
 Как!... Нам ли здесь, при первом сильном громе,
 Под первою хорошею бедой,
 Упасть, и лечь, и бедною душой
 Истаевать в сомненьях, как в истоме;
 Иль от земли шипеть ли стану я
 На тех царей, как на орлов змея? -
 Нет!... устоим!... и выпрямясь душою,
 Еще сильней надеяться начнем,
 Что если мы в неведенье своем
 Не в силах здесь разгадывать порою
 Иных судеб, событий и путей,
 То вечные по благости своей
 Конечно так устроили творенье,
 Что в оном все к отрадному идет,
 И будем ждать, что на пути вперед,
 Наш первый долг - святое уваженье
 К таинственным судьбинам вышины;
 Но что взамен мы действовать властны,
 И встречею идти к неправосудью,
 И к бешенству, и к злобе, и к страстям
 И гнусных тех, по гнусным их путям,
 Бить наповал, и собственною грудью
 Отстороня от гибнущих напасть,
 Прекрасно жить, величественно пасть!...
 (В пылу вдохновительного увлечения,)
 О! для чего в сей миг передо мною,
 Как свод шатра, не распахнется даль,
 Чтоб за народ боязни и печаль
 Я мог бы вдруг над ясной вышиною
 Развить листом и показать богам:
 Тогда бы здесь не праздновать врагам
 Свой праздник бед над падшим поколеньем,
 Затем, что там, там верно боги те
 Склонились бы к наземной нищете,
 И тронуты слезами и моленьем,
 Спасли своих измученных людей:
 И не восстал на оных бы злодей,
 Для гибели не отточил кинжала,
 Не смел бы власть употребить во зло,
 Не обратил убийства в ремесло -
 И та семья народная не пала!...
 Теперь не то, один размах руки,
 И вот пойдут губителей полки,
 И жертвы их под грозными мечами
 Все упадут, болезненно вскрича
 И сжав рукой разрезы от меча!...
 И вижу я скорбящими очами,
 Как в груды их сбросали чуть живых,
 И только боль перебегает в них,
 И страшно так то сводит, то разводит
 Все члены их, да после бойни той
 Унылый пар от крови их святой
 Туманными извилинами всходит
 И вопиет на землю и творцов...
 Пир кончился... Долина мертвецов
 Заглохнула и стала дикой степью:
 Там львы ревут, да тигры из засад
 Дают прыжки, да кости там лежат
 И тянутся пугающею цепью,
 Да черепа, торча между костьми,
 Смеются там над небом и людьми...
 (Предаваясь унылой созерцательности грядущего,)
 Пройдут века... Минувшие страданья
 Развеются печальною мечтой,
 И путники, идя по степи той,
 Заговорят про древние преданья,
 И вот один, который больше жил,
 И больше здесь, по воле вечных сил,
 Испытывал, как жжет беда земная,
 Остановясь и покачав главой,
 Промолвит вдруг с горячностью живой:
 "Здесь, прочных благ для общества желая,
 В такой-то день, в такой-то грозный год,
 Могучий тот в могилу свел народ!"...
 Ужасное, несбыточное дело!...
 (После минутного размышления, как бы уловляя новую мысль:)
 Но ежели верховный сей сатрап,
 Сей лютый зверь, сей подлый, гнусный раб
 Своих страстей, на все дерзая смело,
 Отважился, как озлобленный тать,
 На тех людей собою сам восстать!...
 Что если он в безумном ослепленье
 Алчбой убийств неистово горя
 И клевеща на доброго царя,
 Составил сам такое повеленье?...
 Что, если в нем на гибель всех сокрыт
 Какой-нибудь своекорыстный вид
 Столь праведно достойный укоризны?
 Иль местию в душе ненасыщен,
 Он бесится, и хочет злобный он,
 В тревоге дум, ценой народной жизни,
 Безмерною, неслыханной ценой,
 Приобрести для той души больной
 Кровавое себе успокоенье?...
 (Небольшая пауза,)
 Так!... верно так!... И можно ли сойти
 Владыке стран до грязного пути,
 Где ползает людское ухищренье,
 И быв двойным, быть ниже всех рабов? -
 Нет!... Ахшверус душою не таков!...
 Кто в багрянце познал святыню власти,
 Кто действует, благотворит любя,
 Кто благ ко всем, не станет тот себя
 Пятнать стыдом притворства жалкой страсти!
 Нет!... верно бы наш царь не захотел
 Закидывать покровом светлых дел
 Всю черноту владыческой десницы!...
 Зачем ему, лукавствуя с толпой,
 Позориться заемной добротой
 И отворять печальные темницы,
 И звать семью народа, чтоб она
 Пришла к нему на светлый пир вина?...
 К чему царю извилины такие,
 Когда бы он по лютости своей
 Желал в душе и казней, и кровей?
 И разве тот, в ком есть порывы злые,
 Чтоб чуждыми страданьями дышать,
 Не в силах здесь при силе сокрушать?
 Но не таков владелец полусвета:
 Он чист, как день, и как стрела, он прям,
 И знаю я, что к царственным делам
 Душа его любовью разогрета!...
 (После новых минутных соображений,)
 Да! наконец я твердо убежден,
 Что эту казнь придумывал не он;
 Что это все погибельные мысли
 Верховного сатрапа гордеца
 Сплели за тем, чтоб над красой венца,
 Как тучи бы громовые, нависли
 Проклятия народов и веков;
 Но если он злодействовать готов,
 То я готов противостать злодею!...
 Любя душой святую честь одну,
 Я с честию и действовать начну,
 И дружбою обязанный своею,
 Перескажу все Асадаю сам,
 Чтоб он скорей противостал бедам,
 И бодростно подвигся к защищенью
 Родных людей от смертоносных ран, -
 А там пускай беснуется Дедан,
 И дав простор свирепости и мщенью,
 Начнет меня преследовать, гнести:
 Мне все равно, лишь бы людей спасти,
 Лишь бы успеть разверстые те гробы
 Опять закрыть для оных бедняков,
 А там я весь к страданиям готов:
 Мне смерть ничто, но став орудьем злобы,
 Отдать себя в работники стыду? -
 Нет, никогда!... Я выбрал и пойду!
 (Встречаясь с Ахшверусом, остается.)

 Явление III

 Ахшверус, Асадай и Рафим.

 Ахшверус.
 (Продолжает разговор,)

 Нет, не вполне я соглашаюсь с этим!
 Ты говоришь, что верность - долг рабов?...

 Асадай.

 Да, государь!...

 Ахшверус.

 Но посреди льстецов,
 В шуму двора, всегда ль ее мы встретим?
 И опытный, еще ль не знаешь ты,
 Как часто царь, в избытке доброты,
 Изменником и низким, и коварным
 Обманут здесь и продан за ничто!...
 А потому, когда мне верен кто
 Я должен быть взамену благодарным...

 Асадай.

 Вот помыслы, достойные венца!...
 Но, государь, не с милостью ль отца,
 Не с кровной ли радушливостью брата
 Ты в крепости владычественных сил
 Меня всего и всем ты одарил,
 И одарил так щедро, так богато,
 Что вся душа преполнена моя...

 Ахшверус.
 (Прерывая его,)

 Не хочешь ты, так предоставь, чтоб я
 Исполнил долг священный властелина;
 К тому же, друг, меня благодаря,
 Ты мне сказал, что царству жизнь царя
 Не то, что жизнь простого гражданина;
 И так с тех пор, как верностью своей
 Ты спас меня от жала злобных змей,
 И царство спас от бурной непогоды,
 И всех отвел от пагубных стремнин, -
 С тех пор, старик, не только я один,
 Но весь мой двор, и все мои народы,
 Живущие и здесь, и по странам,
 Чтоб доказать свое усердье к нам
 И чтоб себе им не навлечь укора
 В незнании прекрасных дел ценить,
 Должны тебя особенно почтить,
 И вздумав раз, я это кончу скоро:
 Нам не должно умедливать благим...
 (Обращаясь к молодому сатрапу,)
 Но чем меня порадует Рафим?...
 Свершаются ль владычные желанья?...

 Рафим.

 Да, государь!... Уже во все концы
 Разосланы поспешные гонцы,
 Чтоб возвещать отраду для страданья!...

 Ахшверус.

 А здесь у нас, что говорят в домах?

 Рафим.

 Безмолвствуют...

 Ахшверус.

 И так в своих мечтах
 Ошибся я, и не достигнул цели:
 Между людьми не живо, не цветно,
 И слившися в веселие одно,
 Они толпой шумящей не вскипели,
 И в радости, не стали здесь и там
 Ходить везде, как волны по морям,
 То вдруг стеной, то зыбью, то кругами!...

 Рафим.

 Веселие примчится - и уйдет;
 Но, государь, кто счастья слезы льет,
 Кто в тишине повергся пред богами,
 Чтоб отложа земную ношу дел,
 Благодарить за радостный удел,
 Тот не начнет в порыве увлеченья
 Кипеть рекой и клокотать ключом...
 Нет!... Мирных благ живительным лучом
 Согретый весь и полный умиленья,
 Он замолчит, глубоко сам ценя
 Дары небес...

 Ахшверус.
 (Прерывая его в увлечении чистого веселья.)

 Ты оживил меня!...
 И так, мой друг, мне благодарны люди?
 И так среди томленья и забот
 У них в сердцах признательность живет,
 И доброта им согревает груди?
 И так теперь постигну ли они,
 Как я хочу, чтоб жизни общей дни
 Светлелись бы безоблачно и ясно,
 Проникнуты с державной высоты
 Лучами благ?

 Рафим.

 Так, властелин!... и ты
 Восхитился б, увидя как прекрасно,
 При тех лучах, блистающих светло,
 Народное семейство процвело!...
 Распавшися на дробное деленье
 По мнениям и помыслам, оно
 Слито теперь в священное одно,
 Чтоб чувствовать одно благодаренье,
 И видел я, как члены той семьи,
 Ценя в душе намеренья твои,
 Так искренно, с такой усердной волей,
 И так свежо яснеяся лицом,
 Тебя, наш царь, и другом, и отцом
 Считают все на царственном престоле,
 И набожно колена преклонив...

 Ахшверус.
 (Прерывая Рафима, обнимает его
 в простосердечной радости.)

 Довольно, друг, довольно!... я счастлив!...

 Рафим.
 (В сторону,)

 Нет, эту казнь с подобным поцелуем
 Соединить не в силах мысль моя...
 Царь прав и чист...

 Ахшверус.
 (В полноте душевного удовольствия.)

 Да, я счастлив, друзья,
 И счастье то мы здесь ознаменуем
 Наградами и роскошным добром:
 Пускай о нас торжественно потом
 Промчится весть во все пределы света,
 Что мы смогли достигнуть до любви...
 (Обращаясь к молодому сатрапу,)
 Теперь, Рафим, ступай и призови
 Ко мне сюда Дедана для совета...

 Явление IV

 Ахшверус и Асадай.

 Асадай.

 Как хорошо желательный твой взгляд
 Чистейшие восторги пламенят!
 Как весело твое чело сияет,
 И как ты весь блистателен на вид!...

 Ахшверус.
 (В избытке глубокого внутреннего наслаждения:)

 Да! теплый свет в моей груди разлит,
 И радостно в нем сердце утопает,
 И слышу я, как, счастием ясна,
 Волшебная какая-то весна
 Всю душу мне отрадно упоила,
 Пролив туда, как щедрый дар богов,
 Дыхание неведомых цветов...

 Асадай.

 Вот добрых дел и торжество, и сила!
 Вот как в душе и зреет и цветет
 Высокого благотворенья плод!

 Ахшверус.
 (В умилении,)

 Пускай на век пребудет он со мною -
 Так весь я им чудесно оживлен,
 Так он хорош, так сочен, сладок он,
 И между тем ничтожною ценою
 Немногих слов купил я оный плод...

 Асадай.

 Словам царя внимает весь народ!
 В них смерть, и жизнь, отрада и страданье,
 Они как меч с двуострым лезвием,
 И чтоб владеть опасным тем мечом,
 Потребны, царь, и сила, и познанье,
 Чтоб действуя владычественно им,
 Уметь помочь и пособить своим,
 Иль взяв потом и стиснув в обе руки,
 Уметь карать бунтующих врагов...

 Ахшверус.

 Ты прав, старик...
 (После минутного размышления,)
 И так немногих слов,
 Простых речей раздавшиеся звуки -
 И вот народ, за все вдвойне платя,
 Готов любить, как доброе дитя!...
 Один порыв, одно стремленье воли,
 Чтоб у других развеять скорби ночь,
 И вот столпясь, недуги мчатся прочь,
 И видимо врачуются все боли...
 (Предаваясь созерцательной мечтательности,)
 Вот счастие закралося в дома,
 И весь народ, среди трудов ума,
 Скрепил себя доверчивостью прочной,
 Не думая, что чья-либо нога,
 Как на змею, наступит на врага,
 Который весь, в ничтожности порочной,
 Готов и рад, по случаю смотря,
 Продать царю, или продать царя...
 Уже они, коварные те змеи,
 Завидя мой открыто-ясный взор,
 Не смеют лезть и выползать из нор:
 Для личных польз бесчестные злодеи
 Не льют на всех отравно-желчный яд,
 И злобою - беззлобных не чернят:
 Они, узнав державного обеты,
 Замолкли вдруг, - и добрые душой
 Так радостны, что в их семье большой
 Исчезнули губительства клевреты,
 Затем, что сих, скликающих в напасть,
 Отвергнул мир и раздавила власть!...
 Все действуют свободно и открыто,
 Все за любовь любовью платят мне,
 И общество, в беспечной тишине,
 В блаженное единодушье слито!...
 (Восторгаясь,)
 О, Асадай!... прекрасно быть царем!...

 Асадай.

 Таким как ты...

 Ахшверус.

 Теперь в уме своем
 Я мыслию окинул так широко
 Все поприще, разверстое царям,
 И в эту грудь, благодаря богам,
 Далекую от злобы и порока,
 Всыпаются советы с высоты,
 Как яркие и свежие цветы!...
 (Приостановясь,)
 Да!... Многое в сердечном восхищенье
 Открылось мне, и в этот светлый миг
 Всю тайну я правления постиг...

 Асадай.

 И в чем она?...

 Ахшверус.
 (Торжественно,)

 В одном благотворенье,
 В желанье быть отрадою сердец...

 Асадай.
 (В простодушном увлечении,)

 Так, государь!... Так, царственный мудрец,
 Достойный быть помазанником Бога
 С Сионскими царями наравне!...
 Из всех дорог в наземной стороне
 Одна сия неторная дорога,
 Гладка, пряма и далека стремнин;
 На ней одной с невидимых вершин
 Чистейшее веселье жизни веет,
 Дыша всегда с роскошностью святой,
 И кто спешит вдоль по дороге той,
 Тот недугом страстей не заболеет,
 И кротостью нарядно облечен,
 Повальным злом не заразится он,
 Как порчею и гнилостью могильной,
 Чтоб с нею бы открыться навсегда
 Истоком бед, и смуты, и вреда...

 Ахшверус.

 Но расскажи: какое ж зло так сильно?

 Асадай.

 То, государь, которым все больны!...
 (После мгновенного соображения,)
 От малых лет судьбой осуждены
 Вести борьбу, до таинственной грани,
 С толпой страстей и склонностей плотских,
 Мы в той борьбе, то побеждаем их,
 То им платя постыдливые дани,
 Становимся как жалкие рабы
 У злобных тех посланников судьбы...
 Но чтоб ясней свои изображенья
 Представить мне пред мыслию твоей,
 То я скажу, что в лоне древних дней
 У нас был царь, любимец вдохновенья,
 В которого премудрость, как река
 Из вечного лилася родника...
 Вот этот царь нам передал в машалях {33},
 Что для всего под солнцем время есть:
 Испытывать бесчестие и честь,
 Быть в радости и быть потом в печалях
 Что есть опять особая пора
 Для бед и благ, для злобы и добра,
 И для того, чтоб знать земную скуку,
 И для того, чтобы восторги знать...
 Теперь, мой царь, уже легко обнять:
 Как человек проходить всю науку,
 Все длинное учение без слов
 О том, как жить до сумрачных гробов!...
 (Небольшая приостановка,)
 Естественно, что в оной трудной школе,
 У ведавши, как сердцу тяжело
 Постыдное и пагубное зло,
 Мы иногда в благоразумной воле
 Стараемся, святое полюбя,
 Ту порчу зла исторгнуть из себя,
 И действуем, и успеваем в оном,
 И хорошо развеиваем тьму;
 А как притом и время есть всему,
 То многое, по вечным тем законам,
 Само собой от сердца отстает,
 Так что, идя к познанию вперед,
 Из сыновей сего плотского века
 Один теперь, тот раньше, тот поздней,
 Но наконец, к поре разумных дней
 Становится похож на человека...
 (Пауза,)
 Так мы живем и опытом благим
 Рассудок свой заметно совершим,
 И волею искореняем страсти,
 И проходя наземный этот путь,
 Спокойствие заманиваем в грудь;
 Но тот покой так близок от несчастий,
 Когда среди печальной здешней тьмы
 Мы из себя не вырвем наше мы...
 (Снова небольшая пауза,)
 Всему свой день и каждой вещи время,
 А это зло хитро затаено
 И спрятано в душе людей на дно,
 Как до поры отложенное бремя...
 Вот в ней оно таится, и сперва,
 Когда у нас и жизнь еще нова
 И мы полны плотяных увлечений,
 Нам некогда за тем усторожить,
 Что в нашу грудь закрался гостем жить
 Виновник зла и внутренних мучений;
 Но с приступом к тем опытным летам,
 Когда уже рассудок скажет нам,
 Что мы умно душевностью владеем,
 Что ключ страстей давно перекипел,
 Что скрепли мы и вызрели для дел,
 И наконец, когда уже имеем
 Мы в обществе свой голос, власть и вес,
 Тогда встает лукавый этот бес,
 И мучит нас, и заменя собою
 Былых страстей и увлечений ад,
 Он сверх того скликает их назад -
 И мчатся те шумящею гурьбою,
 И мы, губя минувшие труды,
 Становимся, как омуты беды,
 Как рытвины, как вырытые стоки
 Дождями зла, куда с окружных гор
 Надменных дум течет гнилой позор
 И смрадные губительства потоки,
 И это все сильнеет в каждый час,
 И все за тем, что самолюбье в нас
 Из всех страстей есть самая слепая,
 И злобная, и полная скорбей...
 (Небольшая пауза,)
 Ты знаешь, царь, как страсти у людей
 Кипят порой, их души сожигая;
 Но каждая отходит чередой...
 Та умственной погасится водой,
 Та от меча небесности отскочит,
 Та мрет сама, та просто в гроб сведет,
 А эта страсть чем более живет,
 Чем больше ест, тем больше снедей хочет
 И чтоб себе те снеди бы достать -
 Она на все готова посягать...
 У тех страстей как будто есть законы,
 И мера есть, и грань, и рубежи;
 А эта страсть, пускаясь в грабежи,
 Нигде, ни в чем не хочет знать препоны,
 И нет препон для той чумы добра,
 Затем, что вся, как тигр, она хитра!...
 (Приостановка,)
 Коварная, она начнет успешно
 Нас уверять, что мы как старики
 В державности над внутренним крепки, -
 И вот наш ум под этот чад потешной
 Надзорные ослабя удила,
 Зовет ее, чтоб с ним она была -
 Так для него понравились те речи!...
 Она идет и выждав до поры,
 Твердит ему, что все его дары,
 Как блеклые и тусклые предтечи
 Блистательных и светлых тех даров,
 Какими он запламенеть готов,
 И что он сам, устроенный особо,
 Решительно устроен весь за тем,
 Чтобы ему, возвысясь надо всем,
 Господствовать от первых лет до гроба,
 С величием по сторонам грозя...
 Тогда наш ум, ту речь сообразя,
 Находит вдруг, что это мненье верно,
 И в шаткости ребяческой своей
 Несмысленным желанием честей
 Запышет весь и жарко и безмерно...
 Дав первый шаг, идет он, и в пути
 Ни для кого не хочет уж сойти;
 А потому за ним следит обида,
 Как тень его, а за обидой той,
 Презренная своей нечистотой
 И гнусная по желчности для вида,
 Украдкою шагает тихо злость,
 Держа кинжал, как люди держат трость;
 И вслед за тем, все связи разрывая,
 Постыдная, но грозная вражда,
 Бежит шумя, как с гор бежит вода,
 Когда она из глыбы снежной тая
 Стремится вниз, преобразуясь в грязь;
 А за враждой, увертливо смеясь,
 И все шипя, и жаля даже взглядом,
 Исчахшая завистливость ползет,
 Смотря кругом, назад и наперед,
 Чтобы своим жестоко-жгучим ядом
 Все то, что ей случится повстречать,
 Упитывать и болью удручать...
 Потом за ней идет гроза отмщенья,
 А наконец, чтоб совершить сей ход,
 То в смуте бед, как в тинности болот,
 Отвратно так ныряют подозренья,
 Чтоб те беды разволновать сильней!
 (Переходя в унылый тон,)
 Взглянув на все и мыслию своей
 Вообразя, с невольным сердца стоном,
 Что сборище убийственное то
 В одной груди и сжато, и слито,
 Легко постичь, как мы в паденье оном,
 И все внутри, и все кругом губя,
 Язвительны для ближних и себя...

 Ахшверус.

 Да!... мы тогда как бы родник несчастий
 Пробившийся в пугающей глуши
 Жестоких зол!... Но, старец, доверши
 Представить мне всю бурю оной страсти,
 И пыл ее, и ливни, и разлив...

 Асадай.

 Кто горд душой и кто самолюбив,
 Кто в слепоте безумья рассуждает,
 Что он один и славен и велик,
 Тот верно уж в права удачно вник,
 Но редко так в обязанность вникает;
 Все первые на пользу для себя,
 С несытою алчбой употребя,
 Он лишь едва и помнит о последней
 И дань трудов не предлагает ей,
 Затем, что он в надменности своей
 Почел ее какой-то жалкой бредней,
 В которую не верит и дитя...
 Теперь ты сам, вниманье обратя
 На сей предмет, с подробностью расчисли
 И помыслом благоволи обнять
 Все следствия, которых должно ждать
 От этой злой, от этой адской мысли,
 Проникнувшей в слепую душу ту...
 На всех путях, во всяком здесь быту,
 Нельзя найти опасней заблужденья;
 И ежели ты бросишь с высоты
 Свой взгляд кругом, тогда увидишь ты,
 Что человек, по мере возвышенья,
 Дыша огнем коварной порчи сей,
 Становится и хуже, и вредней, -
 И горе нам, когда такою страстью
 Погибельно воспламенится тот,
 Кто впереди пред многими идет,
 Быв наделен и силою, и властью!...
 Да, горе нам! за тем, что гордый он,
 Отброся прочь и правду, и закон,
 И дав простор неукротимой воле,
 Пойдет с бедой в несчастную толпу, -
 Как, отточа лезвейный сгиб серпу,
 Работники поутру ходят в поле; -
 И в той толпе святое все презрев,
 Он сам себя оденет в пыл и гнев,
 В насилия, в кровавые гоненья,
 И весь, как зверь, в одежде грозной сей,
 Он станет вдруг пугалищем людей,
 И мир ему от желчи подозренья,
 Покажется губителем одним,
 И он, горя безумием своим,
 На всех вокруг, как страшный лев завоет,
 Когда ярясь, тот бьет себя хвостом,
 Вздымая вверх всю гриву, а потом
 Сомнет иных и под себя зароет,
 И выроет, и затерзает вновь,
 И наконец, разлакомясь на кровь,
 Он бросится в подвластное семейство,
 Как в злобе слон бросается на рать,
 Он побежит, чтоб светлое попрать,
 И возведя на высоту злодейство,
 Сдружиться с ним, и при союзе том
 Своим страстям разгулье дать потом!...

 Ахшверус.

 О, старец мой!... Как этими словами
 В моей душе пробуждена тоска!...
 Но пусть моя всевластная рука,
 Держа свой скиптр над многими странами,
 Не будет в них для гибели скора;
 Скупа на казнь, на милости щедра,
 Пускай она людями так владеет,
 Чтобы ее не прокляли они;
 Да светят им безоблачные дни,
 И теплый мир их сердце да согреет!...
 Молю богов дать кротость мне в удел,
 Чтоб я душой как меч не затвердел,
 Не начал бы с громами истребленья
 Чудовищем стоять на вышине,
 И чтоб никак и никогда ко мне
 Тот пагубный недуг самозабвенья
 В цареву грудь лукаво не проник;
 А ты меня руководи, старик,
 Заботливо, как сыну, помогая
 Житейский челн от груды скал отвесть...

 Асадай.

 С тобой и так надежный кормчий есть...

 Ахшверус.

 И кто же он?

 Асадай.

 Твоя душа благая,
 Одетая в красу, как в аргаман...

 Ахшверус.

 Благодарю!... Но вот идет Дедан...

 Явление V

 Ахшверус, Дедан и Асадай.

 Дедан.

 Какие царь мне вверит приказанья?...

 Ахшверус.

 Нет, я хочу совета от тебя...
 Ты знаешь, друг, что доброе любя,
 Я за него щедрюсь на воздаянья,
 Но что притом, платя свои долги
 За подвиги усердного слуги,
 Я все хочу, чтоб это награжденье
 Могло блистать нежданностью своей,
 И не было примера старых дней
 Какое-то смешное повторенье...
 Так и теперь!...
 (Приостановясь,)
 Недавно здесь одним
 Блистательным помощником моим
 Оказана мне важная услуга,
 И я б желал, чтоб светлая она
 По-новому была награждена...
 Но выслушай... Я здесь имею друга:
 Он мудр и благ, и вся душа моя
 Гордится им...

 Дедан.

 Самому себе:
 Друг этот верно я...

 Ахшверус.

 Он опытен, и опытностью тою
 Собрал себе познания запас;
 Так видимо полезен он для нас,
 На каждый миг умея с быстротою
 Подать совет и, быв притом готов
 Делить ярмо заботливых трудов,
 Он кротким друг и страшен для злодеев,
 И весь огнем добра воспламенен -
 Так искренно желает сердцем он
 Всеобщих благ...

 Дедан.
 (Самому себе.)

 А!... это казнь евреев!...

 Ахшверус.

 Но он уже возвышен в знатный сан...

 Дедан.
 (Самому себе.)

 Так!... это я!...

 Ахшверус.

 А я б желал, Дедан,
 Как царственный владыка полусвета,
 Так наградить, чтобы везде потом
 Твердили все о награжденье том,
 И потому я жду теперь совета,
 С которым бы возможно было нам
 Достигнуть цель и показать странам,
 Как пышно мы благотворим с престола
 Во все свои властительные дни...
 Итак, мой друг, - придумывай, начни,
 И не стесняй мышленьям произвола:
 Пусть он кипит, а чтоб в уме своем
 Щедрее быть, представь себя царем...

 Дедан.
 (Как бы находясь в затруднении,)

 Мой государь!... В мечтах о награжденье
 Теперь я весь как в сумерках стою -
 Так трудно мне проникнуть мысль твою;
 Но ты сказал, и вот мое сужденье...
 (После небольшой паузы,)
 Велел бы я для почести такой
 Роскошною и щедрою рукой
 Убрать коня в убранства дорогие,
 Чтобы на нем с торжественной красой,
 Шла полоса за белой полосой,
 А удила беспримесно златые
 Горели бы игривее огня;
 И на того б убранного коня
 Я посадил любимца в ризах славы
 И в царственных одеждах красоты,
 Покрыв его с престольной высоты
 Высокими знаменьями державы...
 Его главу и верх его чела
 Корона бы собою обвила,
 А с гордых плеч, каменьями блистая,
 И белыми повязками пышна,
 Как дивная багряная волна,
 Скользила бы порфира дорогая,
 В деснице же дышал бы теплотой
 Янтарный свет от розы золотой,
 И наконец вельможа славный родом,
 Ведя коня смиренно под уздцы,
 Прошел бы все столичные концы,
 Крича везде пред радостным народом:
 "Внимайте вы, внимайте сим словам:
 Пускай теперь примером служит вам
 Вельможа сей, какие награжденья,
 Какую честь получит каждый раб,
 Трудясь царю, как славный сей сатрап...
 Толпа!... греми!... воздай ему хваленья!...
 Он первый друг владыки здешних стран!"

 Ахшверус.

 Как хорошо ты изобрел, Дедан!
 Как ты сумел проникнуть все желанья
 И разгадать все мысли у меня!...
 Да!... Завтра же при полном блеске дня
 Мы все свершим во время пированья,
 Чтобы скорей о новизне такой
 Промчалась весть гремящею рекой,
 И чтобы все: довольны, шумны, рады,
 От всей души старалися вперед
 Быть верны мне...

 Дедан.

 Но кто счастливец тот,
 Которому подобные награды
 Так роскошно прольются с высоты?

 Ахшверус.

 Тот друг - вот он, а тот вельможа - ты!

 Дедан.
 (Почти забывшись от внезапной досады.)

 Я, государь?

 Ахшверус.
 (Принимая восклицание Дедана за знак
 приятного удивления.)

 Имея случай новый
 Мне услужить, ты сладко изумлен?...
 Благодарю, Дедан!

 Дедан.
 (Едва скрывая свое бешенство.)

 Как?... Я и он?...

 Ахшверус.

 Да: он и ты!... Но будьте же готовы...
 Уходит и за ним Асадай!.... Дедан остается не-
 подвижным в оцепенении злобы.

 Явление VI

 Сумерки.

 Дедан.
 (Выходя понемногу из страшного забытья своего,
 и потом дико осматриваясь кругом.)

 Еще я здесь?... Еще живу я?... Да,
 Да, - я живу, и слышу, как сюда,
 Вот в эту грудь, вот в это сердце прямо
 Летят ко мне кровавых мук огни,
 И дышат злом, и без числа они,
 Как бы для них безмерный ров и яма
 Готовы там и вырыты давно...
 (Мечтательно всматриваясь в самого себя.)
 Вот их струи слилися вдруг в одно...
 Вот сжалась грудь... Вот сердце напряглося...
 Вот сперся дух... Вот пламя там на дне
 Кипит, и жжет, и тянется во мне,
 И вот оно по жилам разлилося, -
 И там, внутри, в горячей тесноте,
 Жестоко бьют вдоль членов жилы те...
 Да!... я живу!... Убийственным мученьем
 Я убежден неотразимо в том:
 Оно во мне и я несчастно в нем
 Живу, дышу - и задыхаюсь мщеньем!
 (В исступлении гнева начинает снова
 осматриваться кругом.)
 О, нет!... здесь ад!... здесь тьма и мрак тоски!...
 Вот грозных сил ужасные полки...
 Вот злобная и дикая их стая...
 Вот, вот они!... Да! точно это ад!...
 Им весело!... они ко мне спешат:
 Им грудь моя, как хижина пустая...
 Уже они избрали в ней приют,
 И жизнь едят, и кровь по каплям пьют,
 И пиром зла неистово пируют!...
 Да!... Уж они слетелися толпой,
 Вошли в меня, и адской праздник свой
 Отравою смертельной знаменуют!
 (Как будто вслушивается во что-то, и потом продолжает,
 становясь злобнее с каждым словом.)
 О, как шумна знакомая семья;
 Но ничего: ликуйте там, друзья.
 Ликуйте вы погибельным собраньем,
 И бедственно для вымыслов новы,
 Резвитеся, играйте дружно вы,
 И бешенством, и скорбью, и страданьем,
 Терзайте все в душевной глубине
 И режьте грудь; но помогите мне!...
 Я ваш родной; я предан вам как братьям;
 Мы действуем здесь в мире за одно;
 Внушите же, что делать мне должно:
 Ругать богов? - Я их отверг с проклятьем!
 Или жену, или родную мать
 На старости под гнетом изломать?
 Или сочтя потешною забавой
 Все ужасы разбойничьих стезей,
 Свести во гроб и кровных, и друзей
 Медлительно палящею отравой,
 Чтобы чрез то их заживо истлить? -
 Все сделаю, но дайте мне отмстить!...
 Да, мщение!... Вот милость, вот награда,
 И вот один желательный мне дар,
 Чтоб я нанес противникам удар
 Неслыханный, ужасный и для ада...
 (После минутной паузы,)
 Как, дерзкие?... При полном блеске дня,
 При торжестве, я стану весть коня?
 И у кого? У подлого еврея,
 Вести за тем, чтобы презренный он,
 Так царственно возвышен и почтен
 И знаки все державности имея,
 Решился бы, дерзнул и захотел
 Уничижать насмешкой мой удел!...
 Нет! вражьего я не потешу взора!
 Нет! никогда, пока еще живу,
 Я на свою сатрапскую главу
 Не положу подобного позора!...
 Но, демоны, я помощи прошу, -
 А там я ваш!... Тогда я вдруг свершу
 Всю полноту земного назначенья,
 И этот весь житейский бурный путь
 В один прием успею дошагнуть,
 И кончу все в один размах отмщенья!...
 (В диком бреду душевного ожесточения.)
 Да! вы тогда увидите, друзья,
 Как радостно преображуся я
 В собрата вам, в любимого собрата,
 И зная всю страданья глубину,
 Как хорошо я действовать начну,
 И как за скорбь раздольно и богато
 Со всеми вдруг я разочтусь потом!...
 Мне мир страстей и ужасов знаком:
 Известно мне, как ловче сделать рану,
 Как растравить и как ее разжечь;
 Заметил я, где глубже входит меч,
 И опытный, я с бешенством не стану
 Над мирною, цветущею страной
 Летать как вихрь с погибельной войной:
 Там слава есть и светлые награды,
 И торжество, и шумные пиры...
 Иль выждавши до радостной поры,
 Не буду я, в пылу своей досады,
 Чернея весь как замогильной тьмой,
 Дышать на всех язвительной чумой:
 Тогда народ, измучась под бедами,
 И все сильней расслабевая в них,
 Очнется вдруг от злобных дел своих,
 И воплями занявшись как трудами,
 Ползет к богам, чтоб нищенской мольбой
 Смягчить ему владеющих судьбой -
 И дух его утешен упованьем...
 Или еще, не стану я желать
 Безумием рассудка омрачать:
 Тогда больной незагнетен страданьем
 И не убит ничтожностью своей...
 Нет!... Я из всех убийственных путей
 Пойду таким, где нет не только славы,
 Не только благ, но и отрады нет
 Передавать своих душевных бед:
 Соблазнами я заползу лукавый
 В отжившую, иссохнувшую грудь;
 Я вглубь души пророю торный путь -
 И завистью вольюся в немощного,
 И явный стыд надменным сберегу,
 И к сыну мать любовью разожгу,
 И к дочери - отца ее родного;
 И на вопрос постыдных тех страстей
 Отвечу я упреками детей
 Исполненных невольного презренья,
 А между тем, раскипятя их кровь,
 Я сделаю, что оная любовь
 И та алчба, та жажда преступленья
 Еще сильней охватит сердце им
 Неистовым желанием своим!...
 Да, демоны!... вы загордитесь мною,
 Смотря как я на каждый миг и час
 Работаю старательно для вас,
 И весь дыша погибелью одною,
 Свожу людей к подземной стороне -
 И все для вас, - но помогите ж мне,
 Но сделайте, чтоб все мои страданья
 В один удар я выместил врагам,
 И весь в крови, пройдя по их телам,
 Явлюсь я в ад с дороги злодеянья,
 Чтобы в дыму, и в искрах, и в огне,
 Вы шумно бы рукоплескали мне!...
 (Садится в изнеможении.)

 Явление VII

 Темнее.

 Дедан и Рафим.

 Рафим.
 (Вполголоса.)

 Еще он здесь, и верно злобный снова
 Он молотом мыслительным своим
 Кует беды...

 Дедан.
 (Увидя Рафима, встает и, стараясь показаться спокойным,
 дружески берет его руку.)

 А, это ты, Рафим?...
 Скажи мне, друг, все ль у тебя готово,
 И скоро ли общественному злу
 Придет конец?...

 Рафим.

 Дедан, ты весь в пылу...

 Дедан.
 (Отнимая руку,)

 Да... я устал... я много так трудился...
 Но что приказ?...

 Рафим.

 Мои писцы спешат...

 Дедан.
 (После минутного размышления,)

 А я еще на дело бросил взгляд,
 И много в нем переменить решился...

 Рафим.

 Как?... Неужель ты хочешь пощадить?...

 Дедан.

 Я пощажу?... Я дам злодеям пить
 Родную кровь родного мне народа,
 И стану сам откармливать зверей? -
 Нет!... я хочу их раздавить скорей,
 И так, притом, чтоб даже имя рода,
 Дерзнувшего для нас готовить зло,
 Едва-едва преданье сберегло,
 И то в позор, и в стыд, и в униженье,
 И то за тем, чтоб странники земли
 Им оскорблять друг друга бы могли...
 (Приостановясь,)
 Вот выслушай последнее решенье...
 Чтобы верней все это дело шло,
 Сперва, Рафим, ты уничтожь число,
 Которое назначил я для казни,
 И завтра же, вечернею порой,
 Когда враги, с народною толпой
 Смешавшися без страха и боязни,
 Начнут в пиру веселостью дышать,
 Мы вынем меч и станем сокрушать!...
 А между тем от имени царева
 Ты напиши к владельцам городов,
 Чтобы везде с прибытием гонцов,
 Они тотчас, не умеряя гнева,
 Которым все запламенеть должны
 На тех бичей всеобщей тишины,
 На шайку злых и пагубных евреев,
 Дерзающих во тьме своих путей
 Не уважать ни трона, ни властей,
 Велели бы опасных сих злодеев
 Колоть, и жечь, и вешать, и давить...
 Потом прибавь...

 Рафим.
 (Сарказмически,)

 Чтоб их опять живить
 И обрекать на новый ряд страданий?...

 Дедан.
 (Строго,)

 Ты ль не слыхал в рассеянье своем,
 Что это все повелено царем? -
 И так, Рафим, нельзя ль без замечаний?

 Рафим.

 Я буду нем...

 Дедан.

 Прибавь же ты потом,
 Чтоб воины в ожесточенье том
 Младенцев, жен и дочерей щадили...

 Рафим.
 (В невольном увлечении доброты,)

 Так стало есть пощада?

 Дедан.

 Да, Рафим!
 И дев, и жен отдать в добычу им,
 Чтоб их они позорно осквернили;
 И вслед за тем, когда под общий смех
 И шумный гул они свершат на всех
 Потешное такое поруганье,
 Тогда пускай не медлят, и скорей
 Пред взорами стенящих матерей
 Голодным псам дадут на растерзанье
 Их гнусных чад, их отпрысков гнилых,
 Чтоб вырвать вдруг все это племя злых,
 И уж потом, в уплату злом за злое,
 Когда их крик младенческий замрет,
 Пусть воины, кончая праздник тот,
 Тупым ножом дорежут остальное!...
 (Заметя невольный ужас Рафима,)
 Но вижу я, что мягкою душой
 Скорбя теперь о трате небольшой,
 И средство то ошибочно считая
 Насильственным и несколько крутым,
 Ты в жалости над родом заклятым
 Мечтаешь, друг, что эта казнь святая,
 Что эта мзда за свой народ родной
 Несчастьями отгрянет надо мной...
 О нет, Рафим!... Поверь ты, что Дедана
 Одной хвалой за все вознаградят!...
 Когда в толпе исчезнет смуты яд
 И заживет спасительная рана,
 И стихнет все по-прежнему в стране,
 Тогда ты сам с другими наравне
 Все разглядишь, все правильно оценишь,
 И разумом увидя все плоды,
 Созревшие от временной беды,
 Ты этот страх на радость переменишь,
 Вкушая мир, и счастье, и покой
 Под кроткою правительства рукой...
 Теперь, как быть!... Примерным наказаньем,
 В урок для всех, мы сокрушить должны
 Врагов царя и общей тишины,
 Чтоб каждый бы, услыша с содроганьем,
 Как страшно я мятежных покарал,
 Не смел дерзнуть, не вздумал и не стал,
 Кичась в душе над царской вышиною,
 Злоумышлять, в пылу своих страстей,
 О гибели народа и властей...
 Прибавь же все, что высказано мною...
 Ты слышал ли?...

 Рафим.
 (Сухо.)

 Я слышал все, Дедан.

 Дедан.

 Итак, Рафим, для пользы наших стран
 Не замедляй решительным ударом
 И грозного не думай отклонить...
 Что я сказал - тому нельзя не быть;
 Но повторю, я царский друг недаром,
 А этот взор орлиного быстрей...

 Явление VIII

 Темно.

 Рафим.
 (После минутного молчания.)

 Бесчестить жен, и дев, и матерей
 На грудах тел убитых палачами,
 Покрыть весь род позором и стыдом,
 И вдруг начать неистово потом,
 Пред грустными и слезными очами
 Страдалиц тех, изнывших от скорбей,
 Затравливать младенцев и детей!!!...
 И он грозит?... И этот лютый снова
 Решается мне повторять о том,
 Как жаждет он и сердцем и умом
 Высокого, прекрасного, благого!
 И смеет он, в надменном забытьи,
 За чистые намеренья мои,
 Объявшися свирепости пожаром,
 Как лес огнем - грозить мне прямо вслух?
 Но если он недаром царский друг,
 То я сатрап и чести друг недаром!...
 (Благородно воспламеняясь.)
 Нет! нет, Дедан!... Ты можешь мстить на мне,
 Но чтобы я с тобою наравне
 Вдался душой в неистовость такую
 И был бы весь на подлости готов?
 Нет! я и сам в речи кинжальных слов
 Так хорошо и внятно растолкую
 И острием на сердце напишу,
 Что в жизни я не для того дышу,
 И не за тем достоинством владея,
 Горжуся им, чтобы для черных дел
 Меня другой употребить бы смел,
 И чтоб я стал клевретом у злодея:
 Нет!... вот клинок... я неразлучен с ним,
 И ловок он; - но мы повременим
 И путь ума предъизберем сначала,
 Чтобы следя злодейство по пятам,
 Столкнуть его, а не удастся там,
 Так велики ль рассказы у кинжала:
 Размах вперед, потом размах назад,
 И вот закрыт орлино-зоркий взгляд!...
 (Приостановясь, осторожно обходит кругом весь чертог,
 потом вслушивается несколько времени у дверей, и, наконец,
 говорит с беспокойством:)
 Но где старик?... Что медлит он к свиданью!
 Я для него назначил срочный час:
 Вот он прошел; вот вечер уж погас
 И небеса покрылись темной тканью...
 (В глубоком унынии.)
 Промчится ночь - и новый день опять
 Начнет с высот лучиться и сиять;
 Как юная, прекрасная супруга,
 Вся сторона заблещет красотой,
 А мы одни в стране красивой той
 По-прежнему задышим друг на друга
 Порывами убийственного зла,
 И вот опять все старые дела,
 Все прежние, раздорливые встречи,
 Везде беды и горе как недуг,
 И ежели осмотришься вокруг,
 То не сочтешь в уме противоречий
 Между мечтой о изобильи благ
 И бытием, в котором как впотьмах
 Убийцами покрыты все дороги,
 А по бокам, как звери из лесов,
 Идут враги на свой кровавый лов -
 И это жизнь?... О, праведные боги!
 Как скуден всем испытный этот луг!...

 Явление IX
 (Сцена вполголоса.)

 Асадай и Рафим.

 Асадай.
 (У дверей.)

 Рафим!... Рафим!...

 Рафим.
 (Подходя к нему.)

 Ты ль это, верный друг?...
 Войди сюда: нам дороги минуты...

 Асадай.
 (С невольной робостью.)

 Я жду беды: мне в душу страх проник.

 Рафим.

 И верен он!... Но выслушай, старик...
 Ты мудр и благ, а люди злы и люты...

 Асадай.
 (Прерывая его.)

 Последнее известно твердо мне,
 За тем, Рафим, что в темной глубине
 Людских сердец их тайны узнавал,
 Все о страстях до нынешнего дня
 Читал я там... Но что же ждет меня?...

 Рафим.
 (Почти шепотом,)

 Кругом тебя, как яма гробовая,
 Вражда и казнь...

 Асадай.
 (Прерывая его,)

 О Боже, Боже мой!
 Не одевай погибелью как тьмой!...

 Рафим.
 (Простодушно,)

 Теперь скажи: постиг ли ты Дедана?

 Асадай.

 Дедана?...

 Рафим.

 Да!

 Асадай.

 Его постиг ли я?
 Он жалкая, ползучая змея,
 Он грязный ров коварства и обмана!

 Рафим.

 А знаешь ли, что ныне скрыто в нем?

 Асадай.

 Вот здесь при мне он говорил с царем,
 Что в царстве есть какая-то зараза,
 Какой-то род преступников таких,
 Которых жизнь есть порча для других,
 И нагло он выпрашивал указа,
 Чтоб Ахшверус их истребить велел,
 Как пагубных для пользы общих дел,
 И как людей, которые для власти
 И прочности народной тишины
 По духу смут опасны и вредны:
 Так может быть, что при звериной страсти
 К таким делам, где от крови тепло,
 Он сам собой усилить хочет зло,
 Как делают подобные злодеи...

 Рафим.

 Ты отгадал!... Неистов и жесток,
 Он завтра же назначил казни срок...

 Асадай.

 А жертвы кто?

 Рафим.

 А жертвы те - евреи...

 Асадай.
 (Страшно пораженный, вскрикивает громко:)

 Великий Бог!... Великий, грозный Бог!...

 Рафим.

 Опомнися!... Здесь царственный чертог;
 Кругом враги - и ты себя погубишь:
 Ты станешь, друг, добычею для них!...

 Асадай.
 (Не обращая внимания на его слова,
 говорит громко сквозь слезы:)

 Великий Бог!... И так детей Своих
 Ты позабыл!... Ты больше их не любишь?.
 Ты их отверг, и сгубит их палач!...

 Рафим.

 О, старец мой!... тут не поможет плач,
 Но действуй ты: еще осталось время,
 Чтоб ловкими пособьями ума
 Отсторонить ударные грома...

 Асадай.
 (По-прежнему не слушая Рафима и горько рыдая.)

 Великий Бог!... И так святое племя
 И царское наследие Твое
 Стремительно сойдет в небытие?...
 (Остановясь на минуту, поспешно обращается к Рафиму
 и, взяв его за руки, говорит умоляющим голосом:)
 Но может быть все ужасы мучений
 На мне одном обрушит тот злодей?...
 Не правда ли?... Он не убьет людей?...
 Утешь меня!...

 Рафим.

 Нет, всех без исключений!...
 На бедных вас, как раздраженный лев,
 Неистово в душе рассвирепев
 Порывами пугающего гнева,
 И весь дыша чудовищной алчбой
 Увидеть вас разбитых под собой,
 Он повелел от имени царева,
 Чтоб воины спешили бы скорей
 Позорить жен, бесчестить дочерей,
 И в дерзости карая своевольно
 Невинный род, он приказал мне сам,
 Чтоб ваших чад отдать в добычу псам...

 Асадай.
 (В изнеможении,)

 О, пощади!... И так всего довольно!

 Рафим.

 Злодей хотел, чтоб вынув свой кинжал
 Я вместе с ним невинных поражал,
 И заодно вступая в это дело,
 Стал есть людей, как ест голодный зверь;
 Но я сатрап, и потому теперь
 Всю кознь его я открываю смело,
 Чтоб ты помог собратиям своим...

 Асадай.
 (Приходя в крайнее изнеможение, говорит
 с печальной усмешкой:)

 Чтоб я помог?... Дай руку мне, Рафим:
 Я весь ослаб от грозного страданья...

 Рафим.
 (Поддерживая Асадая,)

 Скрепися, друг, и действуй, действуй ты...

 Асадай.
 (Возводит свои взоры и едва слышимым голосом
 произносит упречно:)

 На все, мой Бог, Ты смотришь с высоты,
 И где ж, Наг, Твои обетованья?...

 Часть третья
 Ветхое и новое

 Сцена та же. - Утро другого дня.

 Явление I

 Асадай и Рафим.

 Асадай.
 (Одетый вретищем и осыпанный пеплом и прахом.)

 Итак, Рафим, в державный сей чертог
 Мне нет уже ни входов, ни дорог!
 Все случаи, все средства для спасенья,
 Все у меня сумел похитить враг:
 Он вычислил искусно каждый шаг,
 На все взглянул, и полный опасенья
 Вникательно всмотрелся в те пути,
 Где мог бы я пособия найти,
 И стал потом он тенью безотлучной
 Следить везде за молодым царем,
 Чтоб как-нибудь о бедствии своем
 Не передал страдалец злополучный,
 И через то Иуды бедных чад
 Из пасти льва не вырвал бы назад...
 Да, он умно на все придумал меры
 И разгласил, что этой ночью вдруг
 Объял меня томительный недуг;
 Но как палач без совести и веры
 Он одного предусмотреть не мог:
 Что за сирот и за невинных - Бог!...
 И вот я здесь, и снова луч надежды
 Разлил мне свет и придал новых сил,
 И мнится мне, что кто-то оросил
 Дождем отрад пылающие вежды...
 Но чем теперь, в униженной судьбе,
 За этот вход я уплачу тебе?...

 Рафим.

 Не говори о жалком воздаянье!...
 Кто полюбить возвышенно умел
 Прекрасный труд для благородных дел,
 Кто в искреннем, сердечном состраданье
 Приняв душой участие в другом,
 Готов идти бороться со врагом,
 И с мужеством вытерпливать все муки
 Чтоб скорбного засторонить собой, -
 Тот не начнет с постыдною мольбой
 Протягивать для воздаянья руки...
 Нет, Асадай! его награда с ним!...
 Воспламенясь желанием благим
 И действуя, он слышит в то же время
 Как звук речей, которым чудно он
 В своей душе за все вознагражден...
 (Приостановясь несколько.)
 Но как же мы избавим ваше племя?...
 Что в эту ночь ты изобрел умом?...
 Как ты пойдешь?...

 Асадай.

 Каким пойду путем?...
 Путем любви идти всего вернее:
 Она кротка, но речь ее сильна,
 Но взор могуч, и в этот день она
 Пускай все зло обрушит на злодея
 И даст ему погибель как венец!...

 Рафим.

 На женщину надеется мудрец?...
 Опасная ж и скользкая дорога!...

 Асадай.
 (С жаром,)

 О нет, Рафим!... не понял ты меня!...
 Я всей душой блистательнее дня
 Светлеюся надеждою на Бога,
 Я действую, как мне с высот своих
 Внушил Отец гонимых и благих,
 А женщина - орудие простое...
 Но выслушай, что сбылось надо мной...
 (После небольшой паузы,)
 Когда вчера туманной пеленой
 Как пар с болот, как облако густое,
 На душу мне унынье налегло
 И все внутри кровавой вестью жгло,
 И резало, и жало, и томило,
 То в оный миг, горя как у огня,
 Я слышать стал, как сердце у меня
 Все медленней, все реже, тише било,
 И несмотря на оный жар и пыл,
 Замолкнуло - и вот я вдруг остыл...
 О!... Никогда такого перехода
 Своей душой не позабуду я!...
 Сдавалось мне, что вдруг из бытия
 Под мрак того чернеющего свода {34},
 Где тление в объятья жизнь берет,
 Под этот мрак - меня несут вперед,
 Несут... несут... все ближе к страшной мете,
 Где навсегда я преклоню главу;
 Меня несут - а я еще живу,
 И чувствую, что я на этом свете
 Последний свой доканчиваю путь;
 Но не могу ни вскрикнуть, ни вздохнуть,
 И на одре лежу я, как убитой!...
 Вот наконец как будто принесли
 Уже меня ко впадине земли,
 И вставили, и завалили плитой,
 А я живу, и знаю, что вокруг
 Все смерть, и смерть, да смерти грозный дух {35},
 И убежден, что близ меня повсюду
 Лежит земля, и та земля толста,
 А нет ее - так есть взамен плита,
 И думаю, что я уже не буду
 К себе вовнутрь дыханьем жизнь вбирать:
 Я слился в боль, и начал умирать!
 И смерть брала и полонила пленом
 Составы все расслабшие мои,
 И терпнул я, и ноя в забытьи,
 Так слышимо терял я член за членом,
 И вот меня не стало уж потом:
 Я как исчез, и в омертвенье том,
 Окаменев для внешних впечатлении,
 И здесь, в груди, не слыша бытия,
 Как бы навек был уничтожен я...
 Но вдруг меня в ужасный мир видений
 Стремительно подъяло изо мглы:
 Там бедствия клубились как валы,
 Как ливный дождь ручьилися там слезы,
 И оглася все скорбию живой,
 Там несся плач, как томный вихря вой;
 Земля тряслась, вверху гремели грозы,
 И молния, пространство озмеив,
 Слила его в пылающий разлив...
 Я простонал, и быстро ожил страхом;
 Хотел бежать, но Серафим святой,
 Таинственно представ передо мной,
 Своей руки торжественным размахом
 Остановил смущенного меня,
 И вслед за тем на зареве огня,
 Как на пылу раскинутой денницы
 Знакомое мне имя начертил,
 И оное под сенью белых крил
 Звездилось мне...

 Рафим.

 Чье ж имя то?

 Асадай.

 Царицы,
 Столь искренно приверженной к добру!...

 Рафим.

 О, старец мой!... тебя прельщал в жару
 Коварный сон - и веришь ты обману?

 Асадай.
 (Умоляющим голосом,)

 Ах, не терзай страдальца старика!...
 Меня и так измучила тоска,
 Я чуть дышу, не лей же яда в рану,
 Не похищай последних благ моих!
 И так уже я гость минутный в них,
 Я весь готов заплакать от страданья,
 Как о детях родная плачет мать:
 Зачем же, друг, той речью отнимать
 Последний луч святого упованья,
 Случайно здесь оставшийся на дне,
 И отнимать в то время, как во мне
 Исчезнули и мужество и сила,
 И я в бедах живу, как неживой?...

 Рафим.
 (Стараясь ободрить его,)

 Утешься, друг!... Быть может разум твой
 И не мечта коварно обольстила;
 Но будь же тверд, и крепок, и готов
 Отстаивать собратий от врагов,
 И верь, что мы, сдружившись для отпора
 И смелости воспламенясь огнем,
 Их отразим, и сломим, и сомнем...
 Но, старец мой, часы проходят скоро,
 И я все жду, что здесь пойдет Дельфон:
 Мы близки с ним, и думаю, что он
 Легко тебе доставит сам свиданье
 С державною заступницей твоей,
 И сделает все это тем скорей,
 Что верно ты, в подобном одеянье
 И в пепле весь, не будешь узнан им,
 А я потом с товарищем моим
 Увижуся, и расскажу все дело,
 И твердо я уверен наперед,
 Что он меня за ложь не упрекнет...
 Но между тем вступая в битву смело
 С погибельным и дерзостным врагом,
 Каков Дедан, расставлю я кругом
 Чертогов сих, для зорких наблюдений,
 Испытанных и верных мне людей,
 Чтоб если чуть появится злодей,
 То мог бы ты укрыться от смятений
 Не забывай:
 (Указывая на левую сторону сцены,)
 Вот эта дверь - твой путь,
 И если ты заметишь что-нибудь,
 Беги туда - там будет ждать помога,
 И верные мои проводники
 Тебя спасут от мстительной руки...

 Асадай.
 (Сжимая руку Рафима,)

 Рафим, Рафим!... ты мне посланник Бога
 И первый луч яснеющего дня...

 Рафим.

 Но вот идут... Стань дальше от меня...

 Явление II

 Рафим и Дельфон.

 Дельфон.
 (Несколько изумленный неожиданностью
 встречи с Рафимом.)

 Ты здесь, Рафим?...

 Рафим.

 Я ждал давно Дельфона.

 Дельфон.

 Ты ждал меня?...

 Рафим.

 Да, - с просьбою...

 Дельфон.

 С какой?

 Рафим.

 Да вот бедняк: он приведен судьбой
 Из Бабеля, из града слез и стона
 И здесь, у нас остановясь теперь,
 Легко узнал, что светлая Хеверь,
 Рожденная во время бедствии плена,
 Взошла у нас к державным высотам,
 А он еврей, и по его словам
 С царицею из одного колена,
 Так бы ему желалось как-нибудь
 Открыть себе к властительнице путь,
 Чтобы в один короткий миг свиданья
 Пересказав царице молодой,
 Как весь народ измучен под бедой,
 И как изныл от долгого страданья
 В чужой стране, под бременем оков,
 Просить потом за кровных бедняков...
 Идя сюда, я все узнал случайно:
 Мне стало жаль, я ввел его в чертог...
 (Взяв Дельфона за руку,)
 Что если б ты несчастному помог?

 Дельфон.

 Готов, - но друг, чтоб это было тайно...
 Ты должен знать и помнить сам, Рафим,
 Все правила, какие мы храним,
 И так смотри, чтоб за услугой тою
 Ко мне не шла уплатою беда;
 Но впрочем я надеюся всегда,
 Что как сатрап, ты тот же все душою,
 И что тебе святая честь - закон...

 Рафим.

 Благодарю за мнение, Дельфон...

 Дельфон.

 А твой старик?

 Рафим.

 Я за него ручаюсь:
 Обязанный пособиям моим,
 Он будет нем...

 Дельфон.

 Но, добрый мой Рафим,
 Внезапности я сильно опасаюсь
 В решительном и смелом деле том...
 Что, если царь узнает вдруг потом,
 Как я дерзнул, не слыша повеленья,
 Впускать сюда к царице тех людей,
 Которых здесь не должно видеть ей?...

 Рафим.

 О нет, Дельфон!... оставь свои сомненья!
 Доверься мне, как другу своему,
 И ревностно все меры я возьму,
 Чтоб отклонить опасную тревогу,
 За всем смотреть, все буду видеть сам,
 И чуть не так - я тотчас знак подам...

 Дельфон.
 (Прерывая его,)

 А он куда?

 Рафим.

 Он знает уж дорогу...
 Но для него, при бедствиях таких,
 Решителен и дорог каждый миг;
 Итак спеши, и успокоясь духом
 Ты не тревожь боязнью разум свой:
 Я буду страж и верный часовой,
 И буду весь - вниманьем, взором, слухом
 Чтоб в сей чертог никто бы не проник...

 Дельфон.

 Иду, иду!...
 (К Асадаю,)
 Повремени, старик!
 (Уходит.)

 Рафим.

 Воспользуйся ж минутою свиданья,
 Моли Хеверь за жизнь страдальцев тех,
 И пусть твой Бог подаст тебе успех
 Вернее снов и выше ожиданья...

 Явление III

 Асадай.

 Вернее снов?... Нет, это не был сон!...
 Я зрел его, как ненаглядный он,
 Увенчанный в чудесное сиянье,
 И весь блестя нездешней красотой,
 Слетел легко в блистательности той,
 Мне вея в дух святое обоянье!...
 Я зрел его, как он яснее дня
 Рассыпчато звездился на меня
 Роскошностью предвечного Сиона,
 И распрямя широкие криле,
 Он ни на чем стоял, как на скале,
 И был он тверд, как выси Либанона!... {36}
 Да!... видел я, как он своим жезлом
 Торжественно в разливе огневом
 Начертывал понятное мне слово,
 Как вслед за тем пожарный свет исчез,
 И тот жилец таинственных небес
 Понесся вдаль пространства голубого....
 Я видел сам, как вестник сей младой
 Над облачной белеющей грядой
 Восторженно в лазурном блеске реял,
 И кроткою улыбкой красоты,
 Сиявшей мне с далекой высоты,
 Спасительно у бедного развеял
 В больной груди рыдания и стон,
 И дал мне жизнь... Нет, это не был сон!...
 (После небольшой приостановки,)
 Не сон - а я?... В унынье безрассудном,
 К стыду седин, подумать в сердце смел,
 Что наш народ - уже осиротел!
 Я позабыл о гневе правосудном,
 Которым ты, для страха племенам,
 Всегда карал враждебно чуждых нам;
 Я позабыл погибель Фараона,
 И Чермных вод кипучую стену,
 И как ты сам, оставя вышину,
 Нас одарил скрижалями закона;
 Как наряду с полками вечных сил
 Своих детей небесностью кормил;
 Как выведя из рабства и страданья
 И с роскошью могущего царя
 Богатствами земными одаря,
 Привел ты нас в страну обетованья,
 В страну красот, и меда и млека, -
 Я все забыл!... Но сердце старика
 Светшалося, а замыслы отмщенья
 Всегда новы и сильно душу жгут, -
 И так прости, не вниди с бедным в суд
 Не вспоминай преступного сомненья,
 Которое, как горестей залог,
 Пришло ко мне и захватя врасплох,
 Втеснилося в страдальца против воли,
 И дерзких дум насильственной рукой
 Низвергнуло и счастье, и покой...
 Теперь, Наг, от всякой лютой боли
 Мой дух опять избавился во мне,
 И радостно в душевной тишине
 Надеждою все чувства разогреты!...
 (Снова приостанавливаясь,)
 Но может быть избранные сыны
 Самим тобой на казнь обречены? -
 О, нет... Ты дал, и Ты свершишь обеты:
 Ты сбережешь наследный свой народ,
 И будет он - как море многих вод!...
 (Начиная постепенно преполняться восторгом,)
 Да! сбережешь!... Вот я прозрел душою!
 Вот видно мне, как тают небеса;
 Вот их уж нет, и чудная краса
 Разверзлася и блещет надо мною!...
 (В священном упоении,)
 Роскошный мир!... Нетленный божий мир!
 Как ты хорош!... Как дивно счастья пир
 Кипит в тебе струями жизни вечной,
 И как светло, как щедро те струи
 Разыскрились на пажити твои
 Восторгами святыни бесконечной,
 Чтоб оными был полон через край
 Роскошный мир, верховный божий рай!...
 Я чувствую: там роскошь неги веет,
 Там радости и волны красоты
 Пурпурными зарями разлиты,
 И в оном дне торжественно светлеет
 Безмерное величие Твое,
 Обняв Собой мирское бытие...
 И вижу я сердечными очами
 Как видим мы сквозь тонкий келаим {37},
 Что Ты одет всесилием своим,
 И убран весь державности лучами,
 И в свитые, душистые цветы
 Своих щедрот - как препоясан ты!...
 И вот еще на оный мир взирая,
 Там вижу я, как из возможных благ
 Слился в одно твой дивный Кас-Иаг {38},
 И как на нем, взнесясь над светом рая,
 Разбрызганном в бесчисленность кругов,
 Ты восседишь мой Бог, среди Богов!...
 Ты восседишь - и вот я тихо внемлю,
 Как мудро ты, благой Адонаи,
 Рассудишь суд и все судьбы Твои
 На грешную, заблудшуюся землю...
 И вижу я, как там, над вышиной,
 Два жребия в своей руке десной
 О племени святого Авраама
 Властительно ты держишь пред собой:
 Один из них, предызбранный судьбой,
 Как бы живет и указует прямо
 К той стороне, где радости дугой
 Блестит любовь и милость, - а другой,
 Другой на смерть, и бедствия, и муки...
 Ты взвесил их, и сонм небесных сил
 В неведенье дыханье затаил,
 Вот медленно Ты воздеваешь руки...
 Остановил... разверз их... жребий пал,
 И хор духов опять заликовал
 В таинственном блаженстве Пресвятого,
 И все уста восторженно гремят:
 "О Элогим!... Ты беспредельно свят!
 Ты милосерд к несчастным, Иегова"...
 Да!... жребий пал!... гроза прошла, и вот
 Уже спасен желательный народ:
 Как вретище, отбросил он страданье,
 Как прах и пепл, развеял он печаль,
 И посмотря в яснеющую даль,
 Обвил чело в любовь и упованье,
 И бодро встал, и весь вздохнул легко!...
 (Одушевляясь еще большим восторгом,)
 О, как теперь прозрел я далеко!...
 Передо мной, как небеса святые,
 Раскидисто простерты времена, -
 И вот звезда мне на небе видна,
 За коей вслед нисходит к нам Мессия!
 Вот Он идет... вот ближе... вот сошел,
 И от Него, цельбою здешних зол,
 Как пышная царева диадема,
 Жемчужится предвечных слов церии {39},
 А как Он светл в игре своей зари!
 И вкруг царя, как яркая рикема {40}
 Разостлана святая благодать
 Чтобы покров для беспорочных дать!...
 Да!... дивен Он, сей властелин Сиона,
 И царски щедр к семье наземных чад
 В низлитии божественных отрад,
 Струящихся из неземного лона!...
 И как он добр!... В величии своем
 Державствуя над жизнию царем,
 Он любит всех как бы родимых братии,
 И ласковой приветностью речей
 Он всех зовет в сиянье тех лучей
 И в тихое блаженство тех объятий,
 Откуда Он явился дивно сам,
 Чтоб указав к далеким небесам
 Раздольный путь веселья и свободы,
 Наставить нас, как должно нам идти
 По оному широкому пути!...
 (Осматриваясь в чудесно вдохновительной
 созерцательности, продолжает восторженно:)
 Он всех зовет... Встают от сна народы
 И слыша зов, гремящий как поток,
 Очнулися и Запад и Восток
 И жаркий Юг, и жители полночи,
 И все они, в таинственном пылу
 Стремительно бросая мрак и мглу,
 И в теплый свет вперяя зорко очи,
 За красотой обещанных наград,
 К небесному посланнику спешат,
 Бегут, пришли и рабски преклонились,
 К сырой земле приникнувши лицом
 Перед его кровавым багрянцем,
 И дружно так в семью соединились,
 И в той семье, желанно-слитой в нем,
 Он сам же стал властительным царем,
 И царствует, и стонут духи ада
 Перед его победною рукой,
 И все сбылось, - и как песок морской
 Размножились предызбранные чада!...
 (Останавливается, как бы пораженный внезапным ударом,
 и потом продолжает, уже не помня о последнем видении своем...)
 Где я? - Я здесь, в печальном бытии...
 Вот прах и пепл... вот вретища мои:
 Они со мной по-прежнему остались;
 А миг назад каких-то ясных волн
 Так радостно, так дивно был я полн, -
 И где ж они? - Отхлынули, умчались,
 И прежнее томительное зло
 На место их мне в душу залегло!...
 (Переходя в глубокое уныние,)
 Вот день горит, - и весело отвсюду
 На пиршество сбирается народ:
 Не знает он, какая кара ждет
 Забытого и бедного Иуду...
 Вот вижу я отверженных детей:
 Доверчиво средь козней и сетей
 Мешаяся с народною семьею,
 Не ведают несчастные они,
 Что Богом сил изочтены их дни,
 И что едва над шумною землею
 Расстелется прохладный мрак ночей,
 И грянет казнь, и страшно от мечей
 Начнет блистать кровавая зарница,
 Завоют псы, раздастся плач и стон,
 Везде беда, и смерть со всех сторон
 Обступит нас...

 Явление IV

 Хеверь и Асадай.

 Асадай.
 (Повергаясь к ногам Хевери,)

 О! пощади, царица!...
 Призри к слезам!... Умилосердись ты
 Над бедными рабами нищеты!...
 У ног твоих за ближних и за братии
 Молю тебя, державная Хеверь,
 Чтоб ты скорей спешила бы теперь
 Сиянием священной благодати
 Украсить свой властительский венец...
 Спаси ты всех...

 Хеверь.
 (В полноте изумления,)

 Чей голос?... Мой отец?...
 У ног моих?

 Асадай.

 И просит состраданья!

 Хеверь.
 (Поспешно поднимая его,)

 О, встань, отец!... Сюда, на грудь ко мне!...
 Я дочь твоя; у нас беды одне,
 Смешаем же и слезы, и рыданья,
 Чтоб нас двоих плотская ноша зла
 Не сильно бы собою загнела...
 Но говори, зачем ты оным прахом
 И вретищем печально весь покрыт:
 Или тебя запокрывалил стыд,
 Иль ты объят неотразимым страхом,
 Грозу и мрак завидя над собой?...

 Асадай.

 Хеверь!... Мы все - отвержены судьбой!

 Хеверь.

 Судьбою?

 Асадай.

 Да!... Мы втоптаны в презренье,
 Нас Бог отверг, и скоро, скоро Он
 Свой вертоград, Свой пышный элеон
 Чудовищам отдаст на разграбленье,
 И рухнет зло ударом громовым!...

 Хеверь.

 Уже ль народ?...

 Асадай.
 (Прерывая Хеверь,)

 Исчезнет он, как дым!

 Хеверь.

 Иуда?

 Асадай.

 Да!

 Хеверь.

 Обетованья дети?

 Асадай.

 Да, да, Хеверь!... Уже враги пришли,
 И ров кругом глубокий обвели,
 И по стезям везде простерли сети,
 Осталося подать условный знак,
 И скосят нас, как скашивают злак
 Отточенной и светлою косою,
 И все падет: народ, закон, завет,
 Кивот и храм, и заглумится свет,
 Когда гроза, промчавшись полосою,
 Развеет нас, как утренний туман!...

 Хеверь.

 Кто ж дерзкий тот?

 Асадай.

 Кто враг у нас? - Дедан!...
 Ты помнишь, друг, как весь объятый страстью,
 Он предлагал, чтоб для него сберечь
 Мою Хеверь; но я отверг ту речь,
 И вот злодей, крамольничая властью,
 Решается в отмщение за то
 Низринуть нас, и обратить в ничто!...

 Хеверь.

 Но как он мог?

 Асадай.

 Чего не могут люди?...
 Наружность их и явные дела
 Ты в доброте за истину сочла,
 А поживи, а загляни в их груди,
 В надменные, в лукавые сердца,
 И прочитай с начала до конца
 Всю книгу дум, и свиток наблюденья
 Перед своим вниманием разложа,
 Ты до того проникни рубежа,
 Где человек, сей жалкий сын паденья,
 Откинув страх и забывая стыд,
 В своем пылу становится открыт:
 Тогда ты вся изноешь от страданья,
 За тем, что вдруг, из оной страшной тьмы
 Пахнет к тебе заразностью чумы...
 (Подавая свиток,)
 Взгляни сама... Вот список с приказанья...
 Чего для нас недостает, Хеверь?
 Что позабыл несытый этот зверь
 Своею злой, погибельною местью?
 Тут есть и нож, и муки, и позор,
 И кровь, и плач, и плаха, и топор, -
 Да! все тут есть!...

 Хеверь.
 (Пробегая свиток, восклицает в невольном ужасе:)

 Как?... Жен предать бесчестью...

 Асадай.

 И жен и дев, как плату небесам
 За все грехи...

 Хеверь.
 (С возрастающим ужасом,)

 Младенцев кинуть псам?...

 Асадай.

 Голодным псам на демонскую травлю!...
 С закатом дня пошлют везде гонцов -
 И все под нож!...

 Хеверь.
 (После минутного молчания становясь
 совершенно покойною.)

 О, Бог моих отцов!...
 Я славила, и ныне сердцем славлю,
 И до могил все буду славить я
 Твою любовь, источник бытия!...
 Да! я в душе убеждена глубоко,
 Что милости державные Твои
 Текут на всех, как полные струи
 Безбрежного и вечного потока;
 Что если б Ты властительной рукой
 И покарал преступный род плотской,
 То это все в избытке благодати,
 И все затем, чтобы потом опять
 В другой стране с любовью всех обнять;
 Но я сестра моих несчастных братии,
 Но жаждая в святую даль Твою,
 Я так люблю ту скорбную семью:
 Она и я - мы слиты между нами,
 Как две реки сливаются в одну;
 И как же я в отрадную страну,
 Разлучена с родимыми волнами,
 Домчусь к Тебе унылая одна?...
 И так внуши, что делать я должна;
 Дай сердцу весть, и Ангела святого
 Пришли с высот посланником ко мне,
 Чтоб он явил в душевной глубине
 Твои суды, мой дивный Иегова,
 Об участи наземных наших дел!...
 (В тихом восторге,)
 Так!... слышу я!... Он в душу низлетел,
 Он мне принес Твое благословенье,
 И теплые сказания Твои
 Так сладки мне, Создатель Саддаи!...
 (Обращаясь к Асадаю с кротким весельем,)
 Отец!... не плачь!... Где Вера, там спасенье,
 Где сильный Бог, где крепкий наш Наг,
 Там злоба - в пыль и ниже пыли - враг!...
 Оденься же в святое упованье,
 Терпением ты чресла препояшь,
 Надень шлем сил, и верь: Иуда наш
 Не обречен на стыд и поругание
 И не пойдет к закланию под меч!...
 Сбрось вретища с твоих согбенных плеч;
 Тебе ли их пред заклятым злодеем,
 Как бы страшась и трепеща, нести?
 Свей пепел свой, и щедро умасти
 Свою главу роскошливым элеем...
 Да, мой отец!... Доверься ты судьбе,
 И кроткая, подаст она тебе
 Своих надежд питательные снеди
 И силою засторонит везде:
 Я женщина, но в роковой беде
 Быстрей меча в крепче ратной меди,
 (Указывая на сердце.)
 За тем, что здесь Адонаи живет,
 И я пойду бестрепетно вперед,
 Всегда сильна любовью мне родною,
 Всегда кротка пред волею судьбы,
 Я принесу властителю мольбы,
 И не вотще: я чувствую, что мною
 Засторонит увлекшихся в Сион
 Невидимый и милосердый Он!

 Асадай.
 (Радостно одушевляемый возрастающими надеждами.)

 Свершаются чудесные виденья,
 И верен мне таинственный мой сон!...
 (Обращаясь к Хевери,)
 Но, дочь моя, здесь в царстве есть закон...

 Хеверь.
 (Прерывая его,)

 Закон!... Какой?...

 Асадай.

 Кто смел без повеленья
 Войти к царю, и если царь над ним
 С приветствием торжественно благим
 Не распрострет свой скипетр в знак пощады,
 Тогда его немедленно казнят...
 И так теперь, бросая верный взгляд,
 На этот ров убийственной преграды,
 Не лучше ль, друг, стараться так идти,
 Чтобы себя, в священном том пути,
 Не подвергать погибели напрасной,
 И между тем, так хорошо суметь,
 Чтоб нам в руках победу всю иметь!...

 Хеверь.
 (Снова прерывает его, воспламенялся
 благородным жаром:)

 Как?... Мне искать дороги безопасной!...
 Я стану жизнь ничтожную беречь,
 Когда Дедан так дерзко поднял меч
 Над братьями, над кровными моими?...
 Как?... Я начну от страха трепетать,
 Когда тот враг, как исступленный тать,
 Подкрался к ним, чтобы потом над ними
 Обрушиться насильем бурных вод?
 Нет, Асадай!... Кто любит свой народ
 Высокою, небесною любовью,
 Кто несмотря ни на какой удел,
 К нему всегда привержен быть умел,
 Тот за него не заскупится кровью
 И как на пир в ту сторону пойдет,
 Где смерть его восторженного ждет:
 Она ему и слава, и отрада,
 И путь в эден, и все ему она!...
 (Вдохновенная священным веселием,)
 О, как душа во мне восхищена!
 Как, мой отец, опасности я рада!...
 Теперь-то я широко разовью
 Пред Богом Сил привязанность мою,
 Мою любовь к семье родимых братии,
 Скорбящих здесь, в наземной стороне,
 И верю я: Он не затворит мне,
 За этот пыл, духовных тех объятий,
 Какими там сольемся мы в одно!...
 Да!... Все мне вдруг от неба внушено:
 Как мне идти, как действовать, я знаю
 Я в этот миг полнее обняла,
 Что лучший путь к спасению от зла
 Есть путь сердец к божественному раю,
 И оный рай отворится для нас!...
 Но поспешим!... Пробил желанный час
 Я вся на труд воинственный готова
 И светит мне великолепный свет
 Залогом благ, и счастья, и побед!...
 (Уходит.)

 Асадай.

 Благослови, всевышний Иегова,
 Благослови заступницу сию!
 Она светла, а я во тьме стою,
 Как мрачный дух томительных видений,
 Проявленный в унылости ночной,
 И трепеща страдаю, как больной,
 Над пропастью незнанья и сомнений,
 Откуда вверх, то грязною водой
 Отбрызнет плач, то вдруг обдаст бедой,
 А ночь кругом, и я все жду рассвета,
 И только жду, и не приходит он
 Раззолочать душевный небосклон,
 И твердь ума еще не разогрета
 Игрой лучей и радостию дня!...
 (Возводя взоры,)
 Мой Бог! прости и подкрепи меня!...

 Явление V

 Внутренность огромного царского шатра, раскинутого на помосте из
мрамора и порфира... Во всю длину шатра тянутся три двойных ряда золотых и
серебряных колонн, из коих один ряд идет посредине, не доходя однако же до
края авансцены, а два другие у самых продольных стен, так что между
колоннами образуются две великолепных галереи, и впереди, при окончании их,
небольшая площадка... Покровы шатра состоят из дорогих биссонных и шелковых
занавесов: пурпурного, зеленого и светло-небесного цвета... Раскидываясь в
пышных складках от самого верха до помоста, они перевиты по местам
пурпурными, шелковыми и биссонными жгутами, а у внутренней стороны крайних
колоннад подхвачены огромными и широкими золотыми кольцами... Впереди левой
галереи сделано небольшое возвышение о трех ступенях, обитое пурпуром... На
ней находится золотое ложе царя и его золотой стол, осыпанные драгоценными
каменьями со всею восточною роскошью. Остальное место за сим возвышением и
вся правая галерея заставлены, во все протяжение шатра, золотыми столами, за
коими с одной только стороны, около крайних колонн, стоят серебряные ложа,
завешанные прозрачными покрывалами, на которых вышиты золотом разные цветы.
На покрывале царского золотого ложа, вместо цветов, вышиты разные
фантастические звери и птицы, щедро осыпанные драгоценными каменьями...
Столы обременены золотыми чашами и другими сосудами разной величины и
вида... Перед престольным возвышением поставлен небольшой стол, на котором
лежат порфира и корона, приготовленные для торжества Асадая... На площадке
царского возвышения, на ступенях его и вокруг всех столов рассыпаны розы и
сухие ароматы.
 Ахшверус, Дедан, Рафим, Гофам, сатрапы, персидские и мидийские
военачальники, евнухи, почетные царские стражи, воины-телохранители,
мусикийцы и мусикиянки, кравчие и кравчия, рабы и рабыни.
 Ахшверус на своем царском ложе; подле него Дедан, Рафим лежит на
переднем ложе правой галереи; за ним виден Гофам... За столами пируют евнухи
царя, сатрапы и военачальники Персии и Мидии... на ступенях возвышения
находятся почетные царские стражи в богатейших одеждах; за ними и в глубине
галереи при входе воины-телохранители... Евнух, стоящий по правую руку царя
на самой площадке возвышения, держит пурпуровую подушку, на коей лежит
золотой скипетр, украшенный на верхнем конце искусно вылитою розою.
Множество виночерпцов и виночерпиц, рабов и рабынь подают вина и яства...
Мусикийцы и мусикиянки играют торжественную песнь, по окончании которой
Ахшверус, исполненный удовольствия, окидывает взором все блестящее собрание
и начинает говорить, обращаясь ко всем.

 Ахшверус.

 Прекрасен день любви и пирований!
 Так радостен я не был уж давно...
 Как много вдруг богами свершено
 Моих надежд и пламенных желаний!
 Как хорошо на этот пир смотря,
 Заметить в нем, что все вокруг царя
 Так счастливы, довольны и беспечны,
 Все так шумны в пылу бесед своих,
 И сладок мне веселый говор их:
 Он как ответ на мой восторг сердечный,
 Он весь как жизнь и как душа пиров!
 (Снова окидывая взглядом всех пирующих и любуясь
 веселостью живописной великолепной картины,)
 Да!... Много вдруг заманчивых даров
 Слито судьбой к блистательному трону,
 И в этот день, в один из лучших дней,
 Я всех прошу за трапезой моей
 Роскошничать и пить не по закону,
 Который вам от наших предков дан...

 Многие из пирующих.

 Благодарим, властитель!...

 Ахшверус.

 Но, Дедан,
 Открыт ли пир для доброго народа?

 Дедан.

 Да, государь!... На стогнах уж давно
 Расставлены и снеди, и вино;
 Толпы кипят и всем дана свобода
 Торжествовать на счет твоей казны...

 Ахшверус.

 Так и всегда мы действовать должны!...
 (Приостановясь,)
 Когда отец семейства веселится,
 То всей душой внимательный к другим,
 Обязан он веселием своим
 С толпой детей приветливо делиться
 И раздавать им радости щедрей...
 Да! в этом долг, прекрасный долг царей,
 И счастлив тот, кто может силой воли
 Быть в каждый миг полезным для людей,
 И благостью могучею своей
 Цветить им жизнь и врачевать их боли!...
 (Снова небольшая пауза,)
 Благодаря всевластным небесам,
 Изведал я, и твердо знаю сам,
 Как тот блажен, кто свято чтит уставы
 Невидимых и царственных богов,
 И посреди блистательных лугов
 Державности, величия и славы,
 Рабом судеб свершая мирно путь,
 Восторженно себе наполнить грудь
 Порывами стремительных влечений
 К отрадному и светлому добру:
 Тогда душой он вечно на пиру,
 И тихий гул святых благословений
 Дойдет к нему, как песня по волнам,
 Звуча порой, доходит мирно к нам;
 Приняв его, он для ответа снова
 Зачерпает из кладезей своих
 Потоки чувств и помыслов благих,
 Чтоб силою властительного слова,
 Все расширять великолепный круг
 Своих щедрот...
 (К Дедану,)
 Не так ли, верный друг!...
 Он различит, что этот кроткий лепет -
 Не тот пустой, безумный, жалкий крик,
 Которым чернь блажит своих владык,
 Когда сама, заслыша злобный трепет,
 Сквозь горький плач, волнующий сердца,
 Клянет в душе слепого гордеца!
 Нет!... Опытный, он чувствам лишь поверит,
 Он только их приветы сбережет...

 Дедан.

 И будет прав; в нем сердце не солжет:
 Пред добрыми никто не лицемерит.

 Ахшверус.
 (Простодушно.)

 Да, - кроме злых...

 Явление VI

 Прежние, Хеверь, Дельфон, евнухи царицы и ее рабыни.
 Две из последних несут ее шлейф.

 Дельфон.
 (Входя как провозвестник.)

 Царица!
 (Пиршество прекращается; все встают; виночерпцы, кравчие,
 рабы и рабыни перейдя в левую галерею, очищают путь для Хевери.)

 Ахшверус.
 (Поспешно сходя навстречу царице,)

 Где Хеверь?

 Где та звезда, которая теперь
 В моей душе светлеется так ясно,
 И вся собой отрадная на вид,
 Меня огнем веселия живит?...
 (При извещении Дельфона о приходе царицы, Дедан бросает испытующий взгляд
 на Рафима, который, собрав всю свою душевную твердость, отражает оный
 притворным спокойствием.)

 Дедан.
 (Самому себе,)

 Он вынес взор, так стало безопасно,
 И твердым я по-прежнему стою...
 (Между тем Ахшверус подходит со скипетром почти
 к самым дверям для встречи Хевери.)

 Хеверь.
 (Преклоняясь пред государем.)

 Мой артаксеркс!... прости рабу свою...

 Ахшверус.
 (Поднимая Хеверь с ласковою заботливостию.)

 Тебя простить, моя луна младая,
 И яркое созвездье красоты?...
 Но в чем же, друг, виновна стала ты?...

 Хеверь.

 Властительный закон не соблюдая,
 И пред тобой являяся без зва,
 Еще ли я, преступница, права?

 Ахшверус.
 (Взяв Хеверь за руку и идя с нею вперед.)

 Преступница?... супруга?... предо мною?
 Нет!... Ты сильна, державна ты как я,
 Ты мой закон, в тебе вся власть моя,
 И славой мы окружены одною;
 Но чтобы мне твой успокоить дух,
 То вот взгляни, великолепный друг,
 Как над тобой сияет эта роза,
 А где с высот приосенит она,
 Там нехотя к земле преклонена,
 Безмолвствует громовая угроза
 Возвышенной всемощности царей...
 Но передай желанья ты скорей,
 И речь твою я уловлю с алчбою,
 И все свершу в державственной судьбе;
 Да!... все свершу! как царь, клянусь тебе:
 Порфирою, короною, собою,
 И светлыми создателями дня!

 Хеверь.

 Три просьбы есть на сердце у меня...

 Ахшверус.

 В чем первая?...

 Хеверь.

 Властитель!... Я узнала,
 Как любишь ты убранство на пирах,
 И для того в роскошливых садах
 Своей рукой заботливо собрала
 Избранные, душистые цветы,
 И те плоды, какие любишь ты,
 Чтоб радостный чертог увеселенья
 Наполняся дарами теплых дней,
 От их красы казался бы пышней
 И навевал привольем наслажденья!...
 Прими ты их, усердие ценя:
 Мой дар так прост...

 Ахшверус.
 (Прерывая Хеверь,)

 Но дорог для меня
 Когда твоей любовью он украшен
 И принесен с радушьем доброты...
 (К рабам,)
 Внести дары...
 (Снова к Хевери,)
 А царственная ты,
 Вкуси у нас желанных вин и брашен,
 И общею веселостью дыши!
 Взойдем, Хеверь...
 (Возводит ее на возвышение и помещает ее
 по правую свою сторону.)
 Как сладки для души
 Те чистые и мирные мгновенья,
 И как тогда блаженства мы полны,
 Когда в разлив сердечной тишины
 Расплещется отрада убежденья,
 Как ясное сиянье по волнам,
 Что близкие - ответны в чувствах нам!...
 Да, кроткий друг!... заманчивым восходом
 Объемля все и радужно горя,
 В моей груди теплелася заря
 Счастливых дней, но ты своим приходом,
 В пленительном величии своем,
 Все разожгла и сделала полднем,
 Лучащимся по небу голубому!...
 Одно, Хеверь, не радует меня,
 Что посреди торжественного дня,
 Я твоему наставнику благому
 Не выплачу священных мне долгов,
 Но всей душой надеясь на богов,
 Врачующих наземные страданья,
 Я думаю, что в щедрости ко мне,
 Они с высот благоволят вполне
 Свершить мои заветные желанья,
 И потому мне в сердце мысль пришла:
 Послать скорей избранного посла
 К скорбящему и близкому нам другу,
 За тем, Хеверь, что если только он
 При тех скорбях столь крепок и силен,
 Чтобы легко противиться недугу,
 То мы его приветливо зовем
 Беседовать и пировать с царем;
 А чтоб сие посольство для больного
 Казалося почетней и лестней,
 Так с просьбою властительной моей
 К тебе, Дедан, я обращаюсь снова,
 И убежден, что силу оных слов,
 Ты совершить усердливо готов...

 Дедан.
 (Стараясь скрыть свою досаду,)

 Мой государь! - Я раб твоих велений...

 Ахшверус.

 Не раб, а друг, как другом был досель...
 Итак, спеши, и, достигая цель,
 Ты не скупись на ласку выражений,
 От имени владычного царя,
 Чтоб, ловко их больному говоря,
 Развеять в нем внезапные те муки,
 О коих так скорбею сердцем я...
 (Дедан уходит, едва затаивая свое негодование;
 Ахшверус продолжает:)
 Но день летит... За пир, за пир, друзья!
 Кипи, вино, и мусикии звуки
 Пускай гремят, как громы в вышине...

 Явление VII

 Прежние, кроме Дедана

 (Царские гости снова предаются веселости пирования...
 Мусикиицы начинают играть громкую торжественную
 песнь... Между тем Ахшверус посылает от времени до
 времени некоторым из своих царедворцев по одному или
 по два плода из тех, которые принесены рабами Хевери,
 а ее рабыни, получа приказание, рассыпают цветы на
 столах и кругом оных на помосте... С окончанием песни
 Ахшверус обращается к Хевери.)

 Ахшверус.

 Но передай вторую просьбу мне,
 Чтоб мог бы я державною рукою
 Все силы вдруг подвинуть с высоты,
 Свершая то, чего желаешь ты...

 Хеверь.

 Мой государь!.. Как я томлюсь тоскою
 И как полна терзающих скорбей,
 Что просьбою нежданною своей
 Внезапно я веселье то разрушу,
 Которое вокруг тебя, как храм,
 Возносится прекрасно к высотам...

 Ахшверус.

 Хеверь, Хеверь... Ты мне стеснила душу:
 Ее живым страданьем обожгло...

 Хеверь.

 А я должна усилить это зло!..
 Я чувствую, как тягостно и больно,
 Когда порой мы в искреннем своем
 Презренное коварство узнаем,
 Но я должна, властитель мой, невольно
 К твоим очам приблизя яркий свет,
 Представить вдруг всю бездну черных бед,
 Которая изрыта пред тобою,
 Как роют ров заклятому врагу,
 Затем, что я и мыслить не могу,
 Чтоб ты, мой царь, возвышенный судьбою,
 Ту рытвину искапывал бы сам,
 На стыд себе, в насмешку небесам!..
 Да, властелин!.. Ты обольщен коварством,
 Которое в несытости своей
 Готовится, как бурный вихрь степей,
 Лететь стремглав над изумленным царством,
 Губя людей ударами клинков...
 И разве ты в душе своей таков?
 И разве в той обители прекрасной
 Не царствует желательный закон
 Добра и благ?.. И разве, кроткий, он
 Не блещет в ней звездою дивно-ясной?
 Нет!.. Он горит! И самодержный ты,
 Его лучей святые красоты
 Запечатлев заветною печатью
 На смелую, возвышенную грудь,
 Избрал себе величественный путь,
 Блистающий отрадной благодатью,
 И, с оною сдружася, как родной,
 Всех радостей ты ищешь в ней одной,
 А злобные поклонники святыни
 Хотят повить бесчестием, как тьмой,
 И мне молчать? О нет, желанный мой!
 Ты мне супруг, ты царь своей рабыни,
 Ты все мне здесь, и захочу ли я,
 Чтоб жалкая, ничтожная змея
 На твой венец излила яд позора
 И страшный стыд разбойнических дел
 На твой престол, и чтобы ты не смел
 Ни на людей, ни к небу бросить взора,
 И в багрянце торжественном своем
 Все жегся бы проклятьем, как огнем?..

 Ахшверус.

 Но кто грозит подобными бедами?
 Кто смел на власть бесславье вознести?..

 Хеверь.

 Кто смел дерзнуть?
 (Отдавая свиток, полученный ею от Асадая,)
 Вот, государь, прочти
 И светлыми, глубокими водами
 Стремительно и широко разлей
 Всю силу ты державности своей,
 Чтоб оные всклубившиеся воды,
 Плескаяся по лону всей земли,
 Отмыли зло и с быстротой спасли
 Тебе, мой царь, подвластные народы
 От ужасов, и пагубы, и бед:
 Пусть видят все, пускай узнает свет,
 Что ты, отцом над царствами владея,
 Мучительством себя не засквернил...

 Ахшверус.

 (Окончив прочтение свитка, встает поспешно из-за стола
 в сильном гневе... Хеверь следует за ним. Царедворцы
 также встают и окружают царя.)

 Чудовище!.. А я его любил!
 Но кто бы вник в коварного злодея?..
 Поставленный десницею моей
 На высоту богатства и честей,
 Он был мне друг, и все одним размахом
 В неслыханной и дерзостной алчбе,
 Он все низверг, и все на стыд себе
 Развеял сам презренно-грязным прахом,
 Из коего, ничтожный, он возник!..
 (Громовым голосом.)
 Где Асадай?...

 Явление VIII

 Прежние и Дедан, а несколько спустя
 приходит и Асадай.

 Дедан.
 (Обманутый гневным восклицанием царя, быстро
 подходит к нему, одушевляясь злобною радостью.)

 Что сделал сей старик?..

 Ахшверус.
 (Заметя его ошибку, старается удержать свой гнев.)

 Что сделал он? Он мне взрастил супругу;
 Он спас мне жизнь, он в пользах для меня
 Был так горяч, что, этот пыл ценя,
 Как мудрому и опытному другу
 Охотливо я вверился ему,
 И вдруг теперь...

 Дедан.

 Ты видишь ту чуму,
 Которая так хитро затаилась
 Под внешнею лукавой пеленой...

 Ахшверус.
 (Продолжая удерживаться от излияния гнева.)

 Да, вижу я!.. Внезапно предо мной
 Она теперь, как сгнивший труп, открылась,
 Вся язвами источена вокруг,
 И подлого бесстыдства смрадный дух,
 Струясь из ран, как будто пар тлетворный
 Из глубины раскопанных могил,
 Так слышимо преступницу обвил!..
 Да! Я узнал и омут злости черной,
 И ад страстей, который так жесток,
 И желчь души, и зверство, и порок,
 И бешенство, и гнусную измену,
 И это все заразно-лютым злом
 Затаено и смешано в одном...
 (В это время входит Асадай в богатых одеждах.)

 Дедан.
 (Почти не скрывая своего злобного удовольствия,)

 Я рад, мой царь, что истинную цену
 Назначил ты презренным тем рабам,
 Которые, судя по их словам,
 Как образцы; зато, судя по делу,
 Исторгнуты и смяты быть должны,
 Так все они убийственно вредны
 И гибельны общественному телу!

 Ахшверус.
 (Все продолжая удерживать себя.)

 Ты рад, Дедан?.. Послушай же: вчера
 Назначил ты возмездье для добра,
 Назначь его сегодня для порока...

 Дедан.

 Мой государь!.. Ты добр и благ во всем;
 Но, если я родился бы царем,
 Я б наказал преступника жестоко!..
 Открыв ему и ясно показав,
 Как низок он, и гнусен, и лукав,
 Велел бы я неслыханным позором
 Обременить его через рабов,
 И силою владычественных слов
 С проклятьями, и с бранью, и с укором
 Отнять потом и почести, и сан,
 И власть его, и славу...

 Ахшверус.
 (Прерывая его в нетерпении.)

 Так, Дедан!..

 Дедан.

 И вслед за тем, когда, теряя силы,
 Изныл бы он от горького стыда,
 Я приказал властительно б тогда
 Привесть его к закраине могилы,
 И там, еще скорбями удруча,
 Лицом к нему поставить палача,
 Который бы оттачивал секиру,
 Искусную в кровавом деле ран
 И смертных язв...

 Ахшверус.
 (Едва удерживая себя.)

 Так... хорошо, Дедан!

 Дедан.

 А там на смех и на потеху миру
 При том конце земного рубежа,
 Как пленника его разобнажа,
 Велел бы я, чтоб шумными толпами
 Сошлись его заклятые враги
 И, выместя на злобном все долги,
 Полмертвого под грозными бедами
 Оставили и кинули на прах,
 Чтобы палач докончил все в размах!

 Ахшверус.
 (К воинам, показывая на Дедана.)

 Свершите же все это над злодеем!

 Дедан.
 (Вне себя от испуга,)

 Как?.. Надо мной?..

 Ахшверус.
 (Разражаясь всею полнотою негодования,)

 Да, вероломный, да!
 Не ты ль чума и сеятель вреда?
 Не ты ли вполз мне в сердце хитрым змеем,
 И, никаких не уважая прав,
 Не сам ли ты и гнусен, и лукав?..
 (Обращая речь свою к стоящим вокруг чинам,)
 От всей души, как бы родного брата,
 Закрытого злодея полюбя,
 Я вдруг его возвысил до себя,
 Обогатил, и что ж?.. Какая плата?..
 (Приостановясь)
 Взойдя на трон, я дал себе обет
 Беречь людей, покоить их от бед,
 Считать детьми, и в благородстве воли
 Всегдашний труд - вручить как жертву им,
 Чтобы они под скипетром моим
 И по речам познали бы той доли,
 Которая, насилием полна,
 Порой гнетет и губит племена...
 Я дал обет - и верен был обету:
 Моя любовь и крепла, и цвела;
 Мои труды, намеренья, дела -
 Все ясным днем открыто было свету,
 И никогда за добрый мой народ
 Меня никто ни в чем не упрекнет!..
 Да!.. Я могу и должен тем гордиться
 Среди своих великолепных дней!
 (Указывая на Хеверь,)
 Теперь найдя блаженство сердца в ней,
 Я так желал на всех вполне излиться
 Восторженным веселием своим,
 И, весь дыша радушием благим,
 Велел открыть печальные темницы
 Сподряд во всех подвластных мне местах,
 Чтоб вдруг везде на пламенных устах,
 С названием блистательной царицы,
 Во славу ей и в утешенье нам,
 Сливалась песнь священным вышинам!
 (Гневно взглядывая на Дедана.)
 Я обо всех заботился душою,
 Я, как отец, так пламенно хотел,
 Чтоб каждый мог улучшить свой удел,
 Чтоб все росло, мужало, крепло мною -
 От близких мне до грустной нищеты:
 Я помнил всех, - а ты, злодей, а ты!..
 (Передав приближенным поданный ему свиток,
 продолжает, обращаясь ко всем)
 Вот, храбрые сподвижники и братья,
 Как в дерзости неслыханных страстей
 Он собирал над головой моей
 Всю тяготу народного проклятья,
 Чтобы меня убийственно загнесть!
 Вот как, презря и стыд, и долг, и честь
 И насмеясь над искренней любовью
 Сопутника, и друга, и царя,
 Хотел он лить кровавые моря
 И вдруг потом забрызгать этой кровью
 И мой престол, и светлый мой венец,
 Чтоб каждый мог и смел бы, наконец,
 Ругаяся в сердечном содроганье
 Над светлою владычной вышиной,
 Клясти царей и укорять их мной,
 И обо мне в неподкупном преданье
 Изобразить пугающую ложь:
 "Он здесь держал взамену скиптра нож!".
 И, прокрича, что будто вышней воле
 Желательно кругом со всех сторон
 Убрать костьми и трупами мой трон,
 Прибавил бы, что на таком престоле
 Я гибелью повился, как тесьмой!..
 (Опять к Дедану.)
 О гнусный льстец!.. Где перстень, перстень мой?
 (Взяв оный с негодованием из рук его.)
 Я снял с тебя все царские награды:
 Ты не сатрап, ты подлый раб рабов,
 Твой час пробил - и гроб тебе готов!
 (К воинам.)
 Казнить его!..

 Дедан.
 (Бросаясь в ноги пред Ахшверусом)

 Пощады мне!.. Пощады!..

 Ахшверус.

 Тебя щадить?.. Не целый ли народ
 Ко мне теперь о мщенье вопиет?..
 Тебя щадить?.. Какие ж преступленья
 Под меч потом законно я предам,
 И где тогда страдальцам-беднякам
 Искать себе защиты и спасенья,
 Когда и я затешусь над людьми?..
 Нет! Нет! На казнь!

 Дедан.
 (Лежа на помосте.)

 Властитель!.. Все возьми,
 Но дай мне жить, дай только жить Дедану,
 Хоть где-нибудь, хоть как-нибудь, но жить...

 Ахшверус.
 (Отходя от него.)

 Нет! Сказано, чтоб злобного казнить,
 И этих слов я изменять не стану,
 И устою в той речи твердо я...
 (Увидя, что Дедан подвигается к нему на коленях)
 Прочь с глаз моих!.. Не ползай, как змея,
 И воздуха не зачумляй собою!
 В последний раз и прямо говорю:
 Ты задолжал народу и царю,
 И меч уже поднялся над тобою,
 Чтоб кровью дать расчесться бы тебе...
 (Дедан почти без чувств распростирается на помосте.)

 Хеверь.

 Мой государь!.. Позволь своей рабе
 Пересказать и третие прошенье:
 Оно меня уносит в ясный рай,
 В нем жизнь души...

 Ахшверус.

 Хеверь, повелевай!..

 Хеверь.

 Будь милосерд!.. Даруй ему прощенье:
 Пролей любовь из сердца своего!..

 Ахшверус.
 (В изумлении.)

 Простить врага?

 Асадай.
 (Не веря слуху своему и несколько раз указывая
 на Дедана.)

 Хеверь!.. Простить его,
 Дерзнувшего на чад обетованья?..
 Его простить, который в забытьи
 Взалкал на кровь предызбранной семьи?..

 Хеверь.

 Ее отвел от смертного страданья
 Властительный и милосердый Бог,
 А бедный враг лежит у наших ног:
 Он спутан весь своими же сетями;
 Он вырыл ров - и стонет надо рвом;
 Заплатим же за пагубу добром
 И, возносясь над _ветхими_ страстями,
 Возьмемтеся за _новое_ теперь:
 Простим ему...

 Асадай.

 Простить затем, Хеверь,
 Чтобы, всегда погибельно крамоля,
 На всех путях разбойничал бы он?

 Ахшверус.

 К тому ж закон...

 Хеверь.
 (Прерывая его.)

 Но разве не закон
 Твои слова и царственная воля?..
 (Указывая на скипетр,)
 Держа в руках властительства залог,
 Как государь, ты был к злодею строг,
 Как человек, будь к человеку кроток:
 Прости его, и заяснеешь ты
 Познаньями надзвездной красоты!..

 Ахшверус.

 Ты требуешь, и мой ответ короток:
 Ревнуя знать науку светлых благ,
 Я все простил...
 (Между тем Дедан при начале последней речи Хевери начинает
 медленно вставать с помоста и потом дико озирается на все стороны...)

 Асадай.
 (Внимательно рассмотрев Дедана,)

 Но не простил Иаг!..
 (Показывая на бывшего верховного сатрапа,)
 Взгляните вы, взгляните в эти очи
 И ясно там читайте суд небес!..

 Дедан.
 (В безумии.)

 А где же страх?.. Тяжелый, он исчез,
 Сокрылся он, как страшный призрак ночи,
 И мне легко... Да! Мне легко теперь!...
 Вот вижу я: открылась настежь дверь
 Безмерного, чудовищного ада,
 И пламенем незримого огня
 Так хорошо пахнуло на меня!..
 (Улыбаясь от удовольствия.)
 Встают, спешат подземной силы чада
 Роскошничать злодейством над землей...
 Вот потекли какою-то струей...
 Вот хлынули шумящими водами...
 Вот змеями вползают в глубь лесов...
 Вот понеслись ужасной стаей сов,
 И вместо крил завеяли бедами,
 Летя вперед воздушною стезей,
 И вот, как дым, разорванный грозой,
 Без образов над миром разлетелись,
 Потом слились, и вновь на пир страстей
 Вошли в меня, и на душе моей
 Так радостно все чувства затеплелись!..
 (Новая улыбка.)
 Я вас, друзья, скликал к себе давно:
 Теперь вы здесь, и чудно свершено
 Наземное мое перерожденье,
 И ваш приход страдальца воскресил!..
 Да!.. Я в груди заслышал много сил,
 И, чтоб свершать карательное мщенье,
 Не нужны мне ни меч мой, ни кинжал:
 Я умер уж, и духом злобы стал!..
 (Бросает кинжал и меч....)
 Растут... растут... растут мои объятья,
 И вижу я, как две мои руки
 Объемисты и страшно велики,
 Ступайте же доверчиво, как братья,
 Ступайте в них, мои враги, а я
 Вас обниму и стисну, как змея!..
 Я обовьюсь вокруг толпы, как пламя,
 Убийцею подкрадуся во мгле
 И, кровь людей запекши на земле,
 Сберу ее и разовью как знамя,
 Чтобы потом безмерный ряд гробов,
 Где сбросаны тела моих врагов,
 Приосенить им пышно и богато!..
 (Приостановясь.)
 Но где Хеверь?.. Где знойная моя?..
 Мне вспомнилось, что в поле бытия
 Я так любил прекрасную когда-то,
 Еще живя на жалком свете том;
 И помню я погибель, и потом
 Я помню взгляд глубокого участья...
 Как поразил он душу мне тогда!..
 Но жизнь прошла... Иди ж, Хеверь, сюда,
 Иди скорей!.. Как демон сладострастья,
 Тебя давно кипучий ждет Дедан!..
 Мой дом - весь ад, мой одр - из язв и ран,
 Мой сладкий хлеб - те горести мирские,
 От коих там захватывает дух,
 Мне яд - питье, мне мука - верный друг,
 Мой воздух - месть, а песнь и мусикия -
 И стон и плач обетованных чад!..
 Ликуй же ты, в избытке сих отрад,
 Ликуй теперь, красавица, со мною:
 Мой пир готов, и страсть моя давно
 Кипит, и бьет, и рвется, как вино!
 Уже ко мне дружиною родною
 На адский брак собралися полки
 Восторженных виновников тоски,
 И гибели, и бедствий, и проклятья,
 И ужасов, и страхов, и смертей...
 Да!.. Уж они со всех земных путей
 Сошлись толпой в знакомые объятья,
 Затем, что мы дождались до поры,
 Чтоб тешиться и пировать пиры!..
 (Мечтая видеть перед собой призраки.)
 А вы, мои товарищи родные,
 Спешите мне по-дружески помочь!..
 Вот видите: кругом и мрак, и ночь,
 И там идут развратники земные;
 Так растворя объятия щедрей,
 Возьмите всех и ввергните скорей
 В горящие подземные вертепы,
 Где смерти - жизнь, где жизни - ад, и в нем
 Раскалены негаснущим огнем
 И свод, и дно, и стены все, и скрепы!..
 Да!.. Всю толпу противников моих
 Возьмите вы, терзайте, мучьте их:
 Пускай они, разъярены досадой,
 Что некому помоги им подать,
 Начнут страдать, а там еще страдать,
 И все от вас, все будут вам отрадой;
 Но Асадай пусть будет отдан мне,
 Чтоб мог бы я в подземной стороне
 Века веков бичами адской кары
 За прежнее рассчитываться с ним...
 (Как бы узнавая новое лицо.)
 И ты у нас, предатель мой, Рафим?
 И на тебя посыплются удары
 Моей руки, и страшные они,
 Гремя, как гром, запышут, как огни,
 И одождят собою отовсюду
 Рушителя моих кровавых дел:
 Ты в простоте безумной не хотел
 Губить со мной проклятого Иуду,
 Так сам теперь, у ставя глупый взгляд
 На небеса, ты пей расплаты яд!..
 Что!.. Сладок он?.. Что?.. Много ли отрады
 В добре для тех, на коих я восстал?..
 Не умоляй!.. Я тверже крепких скал
 И ни на миг не дам тебе пощады,
 Преследуя за гранью гробовой!..
 (Обращаясь снова к призракам.)
 Начнемте же раздольный праздник свой!..
 Дружнее все!.. Пусть вопли и рыданья
 Под нашею карающей рукой
 Вскипят наверх шумящею рекой
 Из родников печали и страданья,
 Задавленных наземной тяготой,
 И пусть никто от адской казни той
 В страну живых не ускользнет украдкой,
 Но стонет здесь, едва от мук дыша...
 Вы начали?.. Пируй, пируй, душа!..
 О! как легко, и весело, и сладко!..
 (Беснуясь, хохочет и потом приходит в сильное изнеможение...
 Окружающие поддерживают его.)

 Ахшверус.

 Злодей погиб, и как он жалок мне,
 Взволнованный в душевной глубине
 Мучительным и жгучим исступленьем,
 Которым весь клятвопреступный он
 В пример другим внезапно поражен!
 (К ближним:)
 Призреть его!.. Уже над преступленьем
 Суды небес так явно свершены,
 И мы сберечь несчастного должны...
 (Несколько сатрапов и воинов выводят Дедана
 и потом возвращаются.)

 Явление IX и последнее

 Все действующие, кроме Дедана.

 Ахшверус.

 Всю жизнь мою, до самой двери гроба,
 Такого дня не позабуду я!..
 Вы знаете, вы слышали, друзья,
 Как близ меня крамольничала злоба,
 Взамену всех властительских щедрот,
 Как обречен для казни был народ
 И как Дедан предательской рукою
 Мне изрывал в свирепом забытьи
 Колодцы бед и горестей ручьи,
 Чтобы меня страданьем и тоскою
 Залить кругом, как морем бурных вод,
 И смуты срок уж наступал, - но вот
 Моя Хеверь заступницей восстала,
 И к нам в чертог нежданно притекла
 С отрадой благ, и оный заступ зла,
 Как тонкую тростинку, изломала:
 Народ спасен, а мой венец на мне
 По-прежнему сияет, как в огне...
 (Небольшая пауза.)
 До сей поры уверенный в Дедане,
 Что он мне друг, я вслед за мыслью той,
 Увлекшися душевной добротой,
 И жил слепцом, и счастлив был в обмане;
 Но тот обман легко бы сделать мог,
 Что я, к стыду захваченный врасплох,
 Своей рукой убийце помогая,
 Внезапно б стал пугалищем людей.
 (Обращаясь к Хевери.)
 И от всего защитою твоей
 Избавлен я, сопутница благая...
 Для общих польз опасностью презря,
 Явилась ты на пиршество царя
 И с кротостью открыла преступленье,
 Спасая честь верховную мою,
 И, сохранив народную семью,
 Дала в любви святое наставленье,
 Все ты, Хеверь!..

 Хеверь.

 Все бог отцов моих!..
 Он щит и меч для странников плотских;
 Он бодрствует невидимо над нами
 И, в царственном величии Своем,
 Ведет к Себе таинственным путем,
 И этот путь красуется огнями
 Его любви и благодатных сил,
 Чтоб каждый здесь то счастье предвкусил,
 Которое за гробом нам готово!..
 Премудр и тверд в намереньях Своих,
 Он бережет невинных и благих
 И путает сетями дела злого
 Детей беды и жалких гордецов:
 Да, Ахшверус! Все бог моих отцов!
 Все он один с небес определяет,
 А я, смирясь пред вечною судьбой,
 Иду вперед послушною рабой
 И делаю, что небо мне внушает
 И что велит божественный закон,
 Который нам Создатель наш Адон
 Так видимо, так четко пред очами
 Изобразил в созданье, чтобы мы
 Узнали ход из этой грустной тьмы...

 Ахшверус.
 (Прерывая Хеверь,)

 Всегда, Хеверь, подобными речами,
 Без гордости и в духе простоты,
 Дают ответ достойные, как ты...
 Но от кого тот умысел кровавый
 Узнала ты, и кто открыл тебе,
 Как в яростной и бешеной алчбе
 Всю красоту величественной славы
 Хотел затмить ничтожный, злобный льстец?

 Хеверь.

 Мой государь!.. Мне все сказал отец...

 Ахшверус.
 (К Асадаю.)

 О старец мой!.. Я вновь тебе обязан!
 Недавний друг, ты много сделал мне:
 Я помню все; итак, теперь вдвойне
 Твой царь с тобой признательностью связан;
 Поверь моим властительным словам,
 Что за тебя я многим вдруг воздам:
 Запразднует разбросанное племя,
 Возвысится униженный народ
 И, получа свободы сладкий плод,
 Он сбросит в прах томительное бремя
 Былых скорбей и, обновясь на вид,
 С веселием судьбу благословит!..
 (Отдавая ему свой перстень,)
 Возьми печать, и напиши повсюду,
 Где только власть простерлася моя,
 Что для тебя с довольством сердца я
 Приветствую свободного Иуду;
 Что с этих пор те вольные сыны
 Избавлены от сборов для казны;
 Что все свои обряды и законы
 Им совершать дозволено везде
 И что всегда - в страданьях и нужде -
 Ко мне дойдут их жалобы и стоны,
 И, как родных и кровных мне детей,
 Я их спасу защитою своей...
 А ты, старик, ты будь свидетель миру,
 Что у меня за светлые дела
 Моя рука наградами светла...
 (Приказав знаком приближенным своим, чтобы они
 подали порфиру и венец, передает их Асадаю.)
 Возьми, надень блестящую порфиру
 И на чело ты возложи венец...
 (Обращаясь ко всем.)
 Друзья мои!.. Он царский мой отец!.. {41}
 Я с ним делю всю честь и славу трона,
 Всю власть мою и все мои права:
 Он надо всем начальник и глава,
 И, равный мне, он выше стал закона...
 Так, Асадай!.. Имея от богов
 Избыток благ, я все делить готов
 С таким, как ты: и почесть, и державу,
 И золото, и все, что мне дано
 В земной удел, затем, что я давно
 Вменил себе в заманчивую славу
 И в лучший дар из всех моих даров:
 Вознаграждать не звуком пышных слов,
 Но прочною существенностью дела!...
 (К Рафиму.)
 А ты, Рафим!.. Безумца злая речь
 Открыла мне, что ты помог сберечь
 Моих детей и, восставая смело,
 Пошел вперед к ниспроверженью зла,
 И для тебя преградой не была
 Враждебника блистательная сила;
 Ты позабыл и страх, и злую месть,
 Ты все презрел, и помнил только честь,
 Твоя душа высокого просила:
 Она рвалась как на стезю побед,
 И дал ты ей на деле свой ответ,
 Ответ благой, возвышенный, прекрасный,
 Который нам передает без слов,
 Что ты на все великое готов...
 Не возражай, не говори напрасно!..
 Ты светлою решимостью своей
 Нам доказал, что и во цвете дней
 Бываем мы для подвигов могучи,
 И если в нас под пылом знойных дел
 Душа - тверда, взгляд - зорок, разум - смел,
 Стремления к избранному - кипучи,
 То можно нам по всякому пути
 С величием и с честию пройти!..
 Да! Довод дел есть довод безусловный,
 И в этот миг, руководимый им,
 Я за твое бесстрашие, Рафим,
 Плачу свой долг: ты мой сатрап верховный!..
 (Снова обращаясь ко всему собранию.)
 Теперь, друзья, одно осталось нам:
 Возвысимся к властителям-богам
 Чистейшею сердечною мольбою
 И, в пламенном усердии щедры,
 Им принесем и жертвы, и дары,
 Затем, что их верховною судьбою
 Всеобщий враг внезапно сокрушен,
 А там за пир!..

 Асадай.

 Хеверь!.. Удел решен!...
 Могучею десницей провиденья,
 Незримо к нам простертой с вышины,
 Мы избраны, подъяты, скреплены,
 И все сбылось: все дивные виденья,
 И оный сон, которым наш Иаг
 Мне предсказал о новом ливне благ!..
 (После небольшой паузы.)
 Ты сберегла ль в своем воспоминанье
 Ту страшную и чудную мечту,
 Где все слилось и в скорбь, и в тесноту
 И бедственно томилося в страданье?
 Сей дикий вид - не внятный ли симбол
 Грозивших нам свирепо-бурных зол?..
 А зов на брань, а два крылатых змея,
 Слетавшихся из тьмы небытия,
 Не та ль борьба, какую вынес я
 С крамолами враждебного злодея?..
 А тот живой и светлый тот ручей -
 Не сладкие ль излития речей,
 Которые из алых уст Хевери
 О бедных нас к Предвечному текли
 И скрылися в пленительной дали,
 В небесные растворенные двери?..
 А звуки те, святые звуки те,
 Которые, звеня на высоте,
 Таинственно к невольникам страданья
 Катилися из ясной стороны
 И лили к ним отраду тишины
 И теплоту святого ожиданья,
 Те звуки, дочь, замена дивных слов,
 Не божее ль прощение грехов?..
 А та заря, то утро огневое,
 Которое, в красе своих одежд,
 Взошло для нас, как пышный цвет надежд
 На прочное величие земное...

 Хеверь.
 (Одушевленная пламенем высокого прозрения,
 быстро прерывает его.)

 Остановись, отец!.. Не говори
 О блеске той божественной зари,
 Которая, святыней загорая,
 Испепелит плотяности права!
 Ты ветх уже, а та заря нова:
 В ней мир любви несозданного рая,
 В ней свет и жизнь, и кроткая она
 Вся счастия надзвездного полна,
 И вся полна росы возобновленья,
 И вся дрожит и сыплет к нам с высот
 Лучи добра, и неги, и красот;
 Ты зрел ее, но чудного виденья
 Тебе вполне умом не разгадать...
 Да!.. Божия святая благодать
 Мне говорит наземными словами:
 "Кто, внешностью запутан и объят,
 Не устремлял родного чувства взгляд
 В далекий край, разверстый перед вами,
 В сияние безвечернего дня,
 Тому душой не осязать меня,
 И не постичь небесных откровений,
 И светом их себя не разогреть!..".

 Асадай.

 Что ж делать мне?

 Хеверь.

 Одно - благоговеть!..

 Асадай.

 Хеверь!.. Ты гость из ангельских селений,
 И вижу я: тебе вполне знаком
 Надзвездный дом, духовный Божий дом.
 Ты телом здесь, а там всегда душою;
 А я, бедняк!.. Но для чего ж опять
 Свою болезнь без пользы растравлять?
 Нет!.. Этот день, прославленный тобою
 И милостью божественною к нам,
 Мы посвятим не вздохам и слезам,
 Но чистому веселью о свободе,
 В которую непостижимый Он
 Украсил свой желательный Сион,
 И в память всем в предызбранном народе
 Мы в этот день на торжество благим
 Огромный пир и праздник учредим:
 Пускай везде о славе Пресвятого
 Гремит хвала из рода в дальний род,
 И веку век трубой передает,
 Как сильный наш и крепкий Иегова
 В минуты бед избранникам помог:
 Да знают все, что за Иуду - бог!..

 Хеверь.

 Нет!.. Бог за всех!.. Он всех зовет на небо,
 И тот блажен, тот истинно счастлив,
 Кто с верою на мирный сей призыв
 Спешит в алчбе божественного хлеба,
 В желании небесного питья!..

 Берет за руки Ахшверуса и Асадая.

 Пойдемте же, пойдемте, как друзья,
 Как добрые и близкие родные,
 На сладкий пир красот и чистоты,
 Где вкруг столов живящей благоты
 Кипят ключом отрады неземные
 И разлиты восторги - как моря!..
 Да!.. Поспешим на светлый пир Царя
 Стезею чувств и кроткого смиренья,
 Чтоб, весело оконча здешний путь,
 Нам у него в чертогах отдохнуть
 И радостно при свете наслажденья
 Субботствовать в объятиях любви...
 (Становясь на колена,)
 А ты, творец, ты нас благослови!..

 (Ахшверус и Асадай в невольном благоговении поспешно
 кладут к ее ногам свои короны, так что они с короною
 Хевери составляют треугольник... Все вельможи и царедворцы,
 объятые тем же святым чувством, спешат снять тиары
 и шлемы, и потом преклоняются почтительно...)

 Конец.

 Примечания к изданию 1837 года 

 1. Саба - страна счастливой Арабии, славившаяся своими ароматами.
 2. Чертогом приготовлений назывались дворцы избранных персидскими
артаксерксами девушек, которые до своего замужества занимались там
увеличением наружных достоинств своих разными косметическими средствами.
 3. Эль - нарицательное имя Бога, также как Иаг и Элогим. Сверх того
евреи называли Высочайшее Существо: Иегова, Саддаи, Адон и Адонаи.
 4. Мицмор - Ода.
 5. Матамим - вкусные снеди.
 6. Сикера - пальмовое весьма крепкое вино.
 7. Баалами называли евреи языческих богов. В переносном смысле слово
Баал означало: идолопоклонство или пристрастие к внешнему, к мирскому, как и
слово Белиал, которое собственно значит ничтожество.
 8. Аргаман - пурпур.
 9. Смотри примечание 3.
 10. То же.
 11. То же.
 12. Морег - наставник.
 13. Фаз - лучшее золото.
 14. Парадис - рай, плодовитый сад.
 15. Элеала - особый сорт вина, бывший в большом уважении у евреев.
 16. Смотри примечание 3.
 17. Зури - моя скала, моя твердыня.
 18. Эден - роскошь.
 19. Хакма - мудрость.
 20. Смотри примечание 3.
 21. Тирош - сладкое вино.
 22. В древней Иудее был обычай поднимать на высотах во время войны
разные условные знаки.
 23. Число речей, то есть немного, несколько слов.
 24. Под чувством я разумею одну святую любовь со всеми ее
видоизменениями, например, милосердием, состраданием, кротостью и так далее.
Потому-то ниже Хеверь говорит, что чувства есть Бог, ибо по священному
Писанию: Бог есть любовь. Чувствам противоположны страсти. Пять внешних
чувств называю я осязаемостями.
 25. Кетем - золото.
 26. Нектар - ароматное питье, по большей части сикера, или вина,
смешанные с разными благоуханиями.
 27. Душевными путешествиями евреи называли все внутренние действия
души, например, замыслы, размышления, мечты и т.п.
 28. Ночь и день в переносном смысле значили несчастье и счастье.
 29. Некоф - ароматы.
 30. Мелиц - посол.
 31. Сефер-тегиллим - книга хвалений.
 32. Сир-ассирим - Песня песней.
 33. Машал - парабола.
 34. То есть в семейное гробовище, где по большей части делались своды.
 35. Евреи приписывали власть смерти двум духам, из которых один убивал
днем, а другой ночью.
 36. Либанон - так называемые Ливанские горы.
 37. Келаим - прозрачная занавесь.
 38. Кас-Иаг - трон Бога.
 39. Цери - душистая и дорогая смола.
 40. Рикема - чрезвычайно красивое шитье из птичьих перьев.
 41. Титло царского отца было в древней Персии самым высоким из всех
отличий, до которых мог домогаться частный человек.

 Примечания к изданию фрагмента поэмы (1972 год) 

 Отд. изд., СПб., 1837. Комендант Шлиссельбургской крепости А.Н.
Заборинский в донесении А.Х. Бенкендорфу от 22 апреля 1835 г. сообщал, что
вновь прибывший арестант Соколовский попросил дозволения привести в порядок
бумаги с текстом поэмы "Эсфирь". Разрешение было получено, и поэт продолжил
работу над произведением. Сетуя на придирки цензуры, Соколовский 25 марта
1839 г. писал чиновнику III Отделения Г.С. Попову: "В бытность мою в
Петербурге (т.е. в 1837 г.), я подал в светскую ценсуру поэму "Эсфирь".
Комитет этой ценсуры препроводил рукопись в ценсуру духовную... Последняя
продержала ее несколько месяцев и запретила... Я назвал "Эсфирь" "Хеверью",
и ценсура светская, зная, что новое название не соблазнит мнительности
духовных, пропустила книгу в три дня". Вообще же цензура, по признанию
поэта, "старается видеть во всех моих произведениях двусмысленности и
намеки, как у человека, находящегося под присмотром полиции" (ЦГАОР, ф. III
Отделения, дело "О лицах, певших в Москве пасквильные стихи"). В поэме
Соколовского немало существенных отступлений от библейской "Книги Эсфирь",
что вынудило автора переименовать всех персонажей произведения и тем самым
снять повод для представления его в духовную цензуру. На обороте шмуцтитула
"Хевери" след. перечень персонажей под загл. "Действующие":
 "Ахшверус - царь персов и мидян.
 Хеверь - молодая еврейка, дочь Аминабада, невеста царя и потом его
супруга.
 Дедан - царский друг и верховный сатрап.
 Асадай - родственник и воспитатель Хевери, происходящий с нею из одного
колена, известный под именем ее отца.
 Рафим - молодой сатрап.
 Гофам - хранитель жен.
 Дельфон - старший евнух царицы.
 Действие происходит в столице Персии.
 Содержание поэмы изобретено подражательно".
 Этим именам соответствуют следующие имена в Библии: Артаксеркс, Эсфирь,
Аман, Мардохей, Рафим (Гофам и Дельфон - имена, не имеющие прямых аналогий).
История Эсфири в сценическом воплощении - одна из первых пьес русского
театра; она ставилась еще при царе Алексее под загл. "Артаксерксово
действо". "Книга Эсфирь" в свое время послужила источником для драмы Расина
"Эсфирь" (1689). Содержание предшествующих сцен "Хевери" вкратце таково.
Царь Ахшверус избирает в супруги еврейку Хеверь, к которой незадолго до того
воспылал страстью временщик Дедан. Взбешенный до ярости Дедан замышляет
истребить всех соплеменников благочестивой Хевери. Указ от имени царя о
поголовной казни евреев подготовлен, но Хеверь, вовремя извещенная о том
через Рафима и Асадая, на свадебном пиршестве разоблачает злодея. Критик
"Северной пчелы" (подпись под рецензией: Р. М. - по-видимому, псевдоним Ф.В.
Булгарина) поставил Соколовскому в вину, что он "исказил готовый сюжет
прибавлениями, длинными монологами, в которых развиваются разные мысли, не
знакомые древним евреям и пущенные в ход в прошлом столетии" ("Северная
пчела", 1837, 29 декабря, с. 1177-1178). В защиту Соколовского выступил
анонимный рецензент ЛПРИ (1838, 1 января, с. 7).
 Явл. 8. Иаг - Иегова, одно из имен Бога в Ветхом завете. Иуда - здесь:
еврейский народ.
 Явл. 9. Адон - Адонаи, то есть Господь. И оный сон, которым наш Иаг...
Асадай говорит о вещем сне, который предсказал ему победу над лютым врагом
(рассказ об этом сне - во 2-й части "Хевери"). Симбол - символ. Сион -
здесь: царство иудеев, символ их родины.
 B.C. Киселев-Сергенин

 Текст и примечания печатаются по источнику:
 Соколовский В.И. Хеверь. Драматическая поэма. В трех частях. - СПб.:
Печатано в типографии III Отделения собственной Его Императорского
Величества канцелярии, 1837.
 Примечания B.C. Киселева-Сергенина печатаются по изданию: Библиотека
поэта. Поэты 1820-1830-х годов. - Л.: Советский писатель, 1972. - Том 2. -
С. 721-725.