Французы (Дорошевич)
| Французы : Франко-русская повесть |
| Источник: Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том II. Безвременье. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 139. |
- Википроекты
I
правитьКак-то в средине июля я прочёл в «Figaro[1]»:
«Вчера в Париж приехал из Крыжополя русский генерал Пупков».
А «Gaulois[2]», который конкурирует с «Figaro[1]» из всех сил, сообщал:
«Россия и Франция! Вчера ровно в 8 час. 20 мин. утра с экспрессом прибыл в Париж наш гость, знаменитый русский генерал Пупков. Генерал приехал прямо из известного города Крыжополя, где он имеет свою резиденцию».
«Intransigeant[3]», сообщая ту же новость, добавлял:
«На вокзале при встрече не было никого из правительства. Отлично спят эти изменники, которые называются министрами!»
В 3 часа, по обыкновению, вышла «La Patrie[4]», — и весь Париж огласился воплями:
— Подробности о генерале Пупкове! Требуйте «La Patrie[4]»! Подробности о генерале Пупкове!
На бульварах чувствовалось возбуждение.
— Ну, теперь, когда генерал Пупков приехал, всё объяснится! — говорили за столиками.
«La Patrie[4]» расходилась в двойном количестве экземпляров, и когда я вернулся домой, моя консьерж была вся в слезах.
— Что случилось?
— Ах, сударь, что будет с нашей бедной Францией! Куда ведёт её теперешнее правительство! Сударь, я родилась в этом доме. Я живу здесь 50 лет! Я — наследственная консьерж этого дома! Моя мать была здесь консьерж, а за нею я. Я видела всё в своей жизни. Империю, республику, осаду. В нашем доме помещался штаб прусских улан. При коммуне здесь было управление 11 округа. Затем, я видела, как вон у того забора версальцы расстреливали коммунаров. Меня самоё хотели повесить на этом фонаре. Я всё пережила с нашей великой Францией. Но что будет теперь? К чему приведёт нас это правительство? Ах, сударь, видно — вы не читали «La Patrie[4]».
И она подала мне омоченную слезами «Беседу со знаменитым генералом Пупковым».
«Наши утренние confrères’ы[5] сообщили уже о приезде в Париж выдающегося и знаменитого, доблестного генерала Пупкова.
Прочитав это известие, мы, конечно, отправили сейчас же всех наших особых специальных корреспондентов по министерствам.
Увы! Ни в одном министерстве не знали даже о приезде генерала Пупкова. Факт!
— Мы сами только что узнали об этом из утренних газет! — отвечали министры.
Правительство, — как муж, — обо всём узнаёт последним. И таким людям вверена судьба Франции!
Генерал Пупков приезжает в Париж, а правительство ждёт утренних газет, чтоб узнать об этом событии, которое, несомненно, взволнует наших добрых соседей по ту сторону Рейна. Бедный Эльзас!
В виду таких обстоятельств, мы решили лично посетить генерала Пупкова и застали его в скромном номере 5-го этажа Grand-Hôtel[6]’я.
Достойна всяческой похвалы эта удивительная скромность русских! Какой контраст с нашими министрами, разъезжающими не иначе, как в отдельных вагонах!
Знаменитому русскому генералу угодно было нас принять. Ему 60 лет, — но на вид не более 50, вероятно, благодаря его скромной жизни. Как Наполеон, он небольшого роста и обладает приятной полнотой. Нам показалось, что генерал Пупков не совсем свободно владеет нашим языком. Но, быть может, это небольшая дипломатическая хитрость: как бы затрудняясь подбирать слова, генерал даёт себе время обдумать ответ.
— Цель вашего приезда в Париж, ваше превосходительство? — спросили мы.
— Осмотреть выставку! — отвечал генерал, тонко улыбаясь.
Мы поняли эту улыбку и, чтоб не настаивать на щекотливой теме, перевели разговор:
— Во Франции знают и любят Крыжополь, ваше превосходительство! — сказали мы.
— Благодарю! — отвечал генерал.
— Не стоит благодарности, Если это не тайна, не потрудитесь ли вы сказать, ваше превосходительство, сколько жителей в этом великом и дружественном городе?
— 515 человек, не считая гарнизонной команды.
Очевидно, это первоклассная крепость. Иначе зачем бы генералу Пупкову иметь там резиденцию?
Не желая показаться нескромными, мы откланялись коменданту знаменитой крепости и спешим поделиться весьма важными дипломатическими сведениями, которые нам удалось добыть. О, русские деятели умеют молчать! Добродетель, которою не могут похвастаться члены нашего правительства!»
— Ну, не бедная Франция? — воскликнула консьерж, когда я кончил чтение «артикля».
За обедом у Ledoyen[7] ко мне подлетел сам хозяин. Во фраке, с розеткой Почётного Легиона в петлице, сияющий:
— Я только что имел честь сам служить генералу Пупкову! О, я сразу его узнал по портрету, напечатанному в «La Presse[8]». Кроки, — но узнать сразу можно. О, такие лица узнаются среди тысяч! Удивительная личность, и как ест! О, вы можете быть совершенно спокойны: генерал Пупков удовлетворён! Он сам сказал «удовлетворён». Monsieur[9], кажется, русский журналист?
— Ну?
— Не будет ли monsieur[9] любезен дать в свой журнал телеграмму? Я даже приказал записать меню для monsieur[9]. Генерал Пупков имел закуски, как суп — крут-о-по, филе-соль au vin blanc avec des écrevisses[10]. Пожалуйста, телеграфируйте: avec des écrevisses[11]. Специальность нашего дома. Caneton Rouannaise au sang![12] О, какая утка! Coupe St.-Jack[13] генерал Пупков спросил даже два раза. Ваши читатели будут в восторге. Россия порадуется за своего генерала. И всё это орошено Château Leoville Poyféré[14] 1878 года. Я даже сделал скидку в счёте. Подал 30 франков всего!
Он вздохнул:
— Что делать! Я француз и патриот! Приходится делать скидки. Я надеюсь, что обед генерала Пупкова обратит внимание правительства, и следующий правительственный завтрак будет поручено сделать мне. Чёрт возьми, должны же ценить.
Тут он нагнулся ко мне и сказал на ухо:
— Теперь генерал Пупков отправился в «Café des Ambassadeurs[15]». Конечно, об этом вы не телеграфируйте. А впрочем… Я сообщаю это только вам!
На утро, однако, об этом знал весь Париж.
В 22 газетах в отделе театральных «publicités[16]» сообщалось слово в слово одно и то же:
«„Café des Ambassadeurs[15]“, с своей. программой вне конкуренции, продолжает служить местом для rendezvous[17] всего избранного общества. Вчера концерт этого знаменитого учреждения удостоил своим посещением славный генерал Пупков. Великий полководец остался совершенно удовлетворён и много аплодировал гг. Полюсу, Полэну, а также несравненной г-же Отеро, которая всё так же хороша, как и в позапрошлом году».
В следующей заметке сообщалось, что «знаменитый гость Франции посетит сегодня „Scala[18]“, программа которой отличается также необычайной изысканностью».
А в другом отделе publicités[16] сообщалось:
«Все газеты сообщают, что приехавший теперь в Париж знаменитый герой Пупков отличается необыкновенно свежим цветом лица. Мы готовы сообщить читателям причину этой моложавости знаменитого генерала. Генерал Пупков не моется другим мылом, кроме мыла принцев Конго. В продаже везде!»
В полдень ко мне, запыхавшись, влетел приятель-confrère[19], французский журналист, сотрудник самой республиканской из республиканских газет. Сосланный когда-то даже за крайность убеждений в Каледонию.
Не снимая шляпы, упал в кресло, с трудом отдышался и трагически воскликнул:
— Ничего!.. Решительно ничего!.. Он молчит!
— Кто молчит?
— Друг мой, — схватил мою руку confrère[19], — я обращаюсь к вашей дружбе. Я требую от неё жертвы. Поезжайте сейчас же к генералу Пупкову…
— Да я вовсе не знаю генерала Пупкова!
Confrère[19] вытаращил на меня глаза.
— Что-о?.. Повторите!.. Вы шутите?.. Но этакими вещами не шутят… Вы? Не знаете? Генерала? Пупкова?
— Клянусь, даже имя-то его услыхал в первый раз здесь!
Confrère[19] побледнел.
— Как? Вы русский, и не знаете имён всех ваших генералов?!
— Друг мой, где ж их всех знать? Генералы весьма многочисленны. На это книжка особая есть и довольно толстенькая. Кому нужно, те и справляются. А мне зачем?
Confrère[19] смотрел на меня с ужасом:
— Зачем вам генералы?! Да вы… вы…
Он закрыл окно, чтоб нас кто-нибудь не услыхал с улицы, и сказал почти шёпотом:
— Да вы… вы — либерал!
Я покатился со смеха.
— Особенно хорошо звучит это страшное обвинение в ваших устах.
Confrère[19] взбесился, сорвался с места и зашагал по комнате:
— Чёрт возьми!.. То мы!.. А вы… Вы — совсем другое дело!.. Зачем вам быть либералами? Чего вам надо? С вас совершенно довольно!.. Нет, нет, нет!.. Это невозможно!
Он схватился за голову.
— Довольно, что мы… А вы не имеете права либеральничать. Это чёрт знает, что такое! Нет, нет! Так продолжаться не может! Вот monsieur[9] Лепин… Мы недовольны monsieur[9] Лепином. Он скоро слетит у нас с места. Его надо отправить к вам. Он это умеет ловить! Он всех вас переловит, милые друзья, и туда… как это у вас отлично называется… chez Makar[20]!
— Куда Макар телят не гоняет?
— Вот, вот! Vous êtes tous de chez Makar! Tous![21] Вся ваша так называемая «интеллигенция»!
— Да если ловить-то некого и не за что?
— Он найдёт за что! Он найдёт!.. А, как это вам понравится?.. Вы у Мильерана на вечере были? — строго спросил меня confrère[19].
— Был! А что?
Он снова схватился за голову:
— Если б это знали — Мильеран погиб! Мильеран скомпрометирован! Вы, вы, иностранец, погубили нашего министра! Он смеётся! Он ещё смеётся!
Хохот разбирал меня всё больше и больше.
— Послушайте! Ну, будь я даже из либералов либерал, — да ведь ваш Мильеран-то социалист!
Лицо confrère’а[19] стало холодно и сурово.
— Французский социалист не может быть в дружбе с русским либералом. Как мне ни жаль, но я должен об этом написать в «Journal des Débats[22]!»
Он отступил и сказал ледяным тоном:
— Друг мой! Я вас любил. Я вас искренно любил. Вы помните, сколько раз я приглашал вас к себе обедать, — и вы отлично помните, всегда бывало лишнее блюдо к обеду. Всегда! То соль, то тюрбо, то жиго. Но я заблуждался. Отныне я прошу вас не считать меня в числе ваших знакомых. Прощайте!
И он ушёл, даже не протянув мне руки, а на подъезде оглянулся, не следит ли кто-нибудь за ним.
В два часа на бульварах камло вопили:
— Генерал Пупков под стенами Пекина! Покупайте «Petit Bleu[23]».
Что за чёрт! Вчера обедал у Ledoyen[7], а сегодня под стенами Пекина очутился!
Купил газету, — оказалось опять «интервью».
Специальный корреспондент газеты обратился к генералу Пупкову с вопросом:
«— Что стали бы вы делать, генерал, если бы очутились под стенами Пекина?
— Что приказало бы начальство! — ответил нам доблестный генерал.
— Вот ответ, достойный военного! — добавляла радикальная газета. — Какой урок для генералов Мерсье, фрондирующих против правительства!»
В 8 часов вечера я присутствовал в зале Ваграм на банкете националистов «в честь русского генерала Пупкова».
За вход брали 5 франков «с холодным ужином и шампанским». Но многих пропускали и за три франка и за два:
— Он славный патриот!
В зале… какая смесь одежд и лиц!
Какой-то подвыпивший, обшарпанный субъект бил по плечу графа de St.-Julien[24] и говорил:
— На американке женился? Молодчина! Миллион годового дохода? Молодчина! А моя-то, — всего по 40 франков в день приносит!
На что граф, чтобы переменить разговор, отвечал:
— Вы тоже за короля? Франции нужна власть. Неправда ли?
На председательском месте сидел Рошфор с высохшей головой, мерцала глазами madame Gyp[25], меланхолически катал из хлеба шарики и готовился к спичу Франсуа Коппе, с лицом старого актёра на пенсии.
Рошфор постучал по тарелке и крикнул:
— Concitoyens[26]!
И Франсуа Коппе поднялся.
— На стол! На стол!
Франсуа Коппе извинился перед madame Gyp[25] и взлез на стол.
— Concitoyens[26]! Вы помните, что деликатность не позволила нам пригласить на этот оппозиционный банкет самого генерала Пупкова!
— Долой министерство измены!
— Министерство бесчестия!
— Фашода!
— У-лю-лю!
— Тише! Гражданин Коппе хорошо говорит!
— Он будет маркизом при королевстве.
— Vive l’armée![27]
— Concitoyens[26]! Это не мешает нам, националистам, добрым французам, собравшимся здесь без различия, партий, взглядов…
— Vive le roi![28]
— Vive l’empereur![29]
— Vive la commune![30]
— Vive l’apmée![31]
— …поднять за здоровье нашего дорогого гостя, гостя Франции, славного русского генерала Пупкова, стакан… не шампанского! О нет! Шампанское пусть пьют министерские…
— Долой кастрюли!
— Долой министерство!
— Стакан кинкина, доброй кинкина!
— Кинкина Дюбуа! Лучшее средство от несварения желудка! Называется националистской! В продаже везде! — рявкнул чей-то громовой голос.
— Ура! — закончил Коппе и замахал руками.
— Ура!
— Vive Dubois![32]
— Да здравствует кинкина!
— Долой министерство!
И среди этих восторженных криков собрание единодушно вотировало заключение:
— «Собрание добрых граждан, сошедшихся в количестве 5,000 человек»…
— Пишите семь!
— Всего только две! — крикнул кто-то, его отколотили.
— … «7,000 человек, в зале Ваграм, выражая своё недоверие правительству и негодование Вальдеку-Руссо, приветствует, с кинкиной Дюбуа (в продаже везде) в руках, славного и знаменитого генерала Пупкова».
— Ура!
А на утро Рошфор писал под заголовком:
— «Новая измена министерства Дрейфуса.
Министерство бесчестия, министерство измены, министерство Вальдека-Эйфеля и выгнанного всеми социалистскими комитетами изменника Мильерана совершило новый акт предательства, несомненно, продиктованный этим панамистам из Берлина. Оно стремится разрушить наш союз; вот уж пять дней, как знаменитый генерал Пупков нашим гостем, здесь, в Париже, и они не прислали ему ни одного приглашения ни на один из их отвратительных завтраков или обедов, где подают тухлую провизию, отравляют добрых граждан и только разводят в Париже дизентерию, могущую подорвать успех нашей великолепной выставки».
А на следующий день «Figaro[1]» печатал:
«Сегодня наш знаменитый гость генерал Пупков будет присутствовать на рауте у министра X, куда он получил специальное, почётное приглашение. Франция может спать спокойно за таким правительством. Министерство отлично знает, что ему делать. Негодование одного из наших утренних собратьев совершенно неосновательно. Если генерал Пупков и не получил в эти дни ни одного приглашения на великолепные завтраки и обеды, которыми наше правительство изумляет всю Европу, то просто потому, что в эти пять дней не было ни одного правительственного праздника. Министры были заняты день и ночь государственными делами на благо страны».
II
правитьНа рауте у министра X бродило то странное и удивительное общество, которое только и можно встретить, что на парадных раутах у французских министров.
Владелец колоссальнейших в мире свиных боен, в Чикаго, американец, рекомендовавшийся не иначе, как:
— Братья Смисс и К°.
Он бродил, пристально оглядывал встречных и бормотал по своей странной привычке:
— 80 кило… 85 кило… Ого! Сто кило, — никак не меньше!
— Простите за нескромный вопрос, — спросил я, здороваясь с мистером «бр. Смисс и К°», — что это вы постоянно шепчете?
— А вы заметили? — спохватился он. — Прескверная привычка! Никак не могу отвыкнуть! От всего отвык. Трубку курить отвык, табак жевать отвык, на пол плевать отвык, на стены плевать отвык, в потолок плевать отвык, встречных по спине ударять отвык, — а вот от этого отвыкнуть не могу. А ведь я не сегодня-завтра — тесть герцога. Настоящий герцог: отель в Сен-Жермене, замок в Вандее, 3.000.000 франков долгу, и у матери любовник-аббат. Теперь выхлопатывает удостоверение, что его предки действительно участвовали в крестовых походах. Не достанет удостоверения, — не надо… 60 кило, не больше… Не надо, говорю! Покупать кожаный товар, так покупать хороший. Братья Смисс и К° другого не покупают! Кожаный товар должен быть первый сорт: с аттестатами зять!.. Сто десять кило!..
— Да, но что вы бормочете? Что значат эти «сто десять кило»?
— Ведь вот подите же! В лучшем обществе вращаюсь. Всё, что должен делать высокопоставленный американец… 90 кило… проделал. С Миланом в карты играл. 12 картин купил, большие картины, в самой маленькой 2 метра длины… 85 кило… Поль Бурже у нас бывает. Он о моей дочери даже психологический этюд написал. Какую-то новую чёрточку в ней открыл. О, Поль Бурже! Он занимается только избранными натурами. А избранные натуры начинаются с 200,000-франкового годового дохода. Ростан моей дочери два стиха из своей драмы посвятил. Это мы всё можем… 96 кило… А вот от этой привычки отучиться не могу… 75 кило всего на всё… Это я ещё в молодости привык. На бойне сидеть и всякую проходящую мимо свинью на глаз определять: сколько весит. Удивительно наметался… Хотите держать пари, что вот в этом джентльмене не менее 120 кило? Желаете? На 1,000 долларов пари?
Ходил тут с выжидающим лицом сэр Вильям Уилькокс. Сэр Уилькокс присутствовал на знаменитом пожаре в Bazare de Charité[33], — и это его так заинтересовало, что с тех пор его можно видеть везде: на первых представлениях новых опер, на представлениях укротителей зверей, на скачках, — везде, где можно ждать какого-нибудь несчастья.
Сэр Уилькокс разглядывал пол и говорил:
— Отлично натёрт пол. Очень возможно, что кто-нибудь споткнётся и сломает себе ногу! Или вдруг кто-нибудь крикнет «пожар!» На скользком-то полу!
Он даже вздрагивал от предвкушения.
Herr[34] Шпитцбубе, фабрикант патентованных подтяжек из Берлина, ходил сам не свой и, встретившись, горячо пожал мне руку:
— О, fife la rebubligue[35]! На балу у министра! Настоящий министр! Я жал даже руку г-же супруге министра и спрашивал её о здоровье. Жаль только, что не будет президента!
Мне показалось даже, что я заметил в толпе знакомого проводника Кука, который водил группу туристов и показывал достопримечательности среди публики.
Чувствовали себя все преглупо. Статистами в пьесе, которая должна ошеломить публику.
Ведь все мы были здесь, — чтоб на завтра в министерских газетах появилось:
«Раут у министра X собрал 2,000 человек. Среди присутствующих…»
Г. министр ходил с кем-то из своих избирателей и говорил ему:
— Пища превосходная! Всё, о чём я пожалею, когда падёт кабинет, — это повар в министерстве. Нечто поразительное. Не говоря уже, конечно, о свежести провизии. Canetons Rouannais! Poulardes de Nantes aux truffes. Pré salé.[36] Всё это отличные вещи, — и мы их едим! Пища — превосходна!
И, заметив подслушивавшего репортёра, он добавил громко и делая красивый жест рукою:
— Эта Африка не идёт у меня из головы!
В эту минуту колоссальный гайдук, весь в красном, на весь зал завопил:
— Son excellence le général de Poupkoff![37]
Музыка грянула марш, толпа расступилась. Министр бросил избирателя и поспешил. Супруга министра оставила дам и спешила за мужем, оправляя платье.
По паркету, весь красный, подавленный, переконфуженный, словно боясь вот-вот провалиться сквозь землю, растерянно шёл симпатичный бритый старичок во фраке, со Станиславом на шее.
— 90 кило! — уверенно пробормотал около меня мистер «братья Смисс и К°», а англичанин смотрел на старичка влюблёнными глазами:
— Не упадёт ли?
— Я счастлив, я счастлив, ваше превосходительство! — усиленно громко, чтоб слышали репортёры, приветствовал министр генерала Пупкова, смотрел на него с любовью, но не знал, что сказать, и помолчав, добавил:
— Не пройдём ли к буфету? Пища превосходна!
— Вы русский?! — подбежал ко мне старичок со Станиславом, так через полчасика, схватив меня за руку, как хватаются только утопающие.
— Русский!
— Ради Бога!.. Тут никто кругом не понимает по-русски?
— Вероятно, никто.
— Объясните мне, какого чёрта им от меня надобно!?
На глазах у него стояли слёзы.
— В газетах, говорят, что-то пишут! Я по-французски мерси с бонжуром. Что они там городят? Ради Бога, дайте ваш адрес. Позвольте завтра к вам зайти. Отпустите душу на покаяние. Что там про меня понаписано? За что в газеты попал?
На следующее утро я читал статью Корнели в «Figaro[1]»:
«Все попытки вызвать у нас междоусобную войну разбиваются о мудрые действия нашего кабинета. Междоусобной войны не будет. Вчера генерал Пупков был на рауте у министра X, и этим все недоразумения устранены. Кабинет доказал, что он понимает, что такое генерал Пупков, и что его сердцу близок Крыжополь»…
В эту минуту ко мне влетел сам виновник новой победы кабинета.
Он почти без чувств повалился в кресло:
— Можно мне теперь в Россию вернуться?
— Почему же?
— А что понаписали? Мне ведь перевели. Знакомый сейчас в кафе перевёл. Господи!
Он схватился за голову.
— И дёрнула меня нелёгкая в отеле «генералом» назваться. Ведь я для прислуги. Прислуга чтоб была услужливее.
— Так вы и не генерал?
— Действительный статский советник я, поймите! Действительный статский советник! Чёрт его знает, как по-французски перевести: действительный да ещё статский да ещё советник. Я и сказал просто: генерал. А я и в военной службе-то никогда не был. Откуда они меня в герои произвели? В пробирной палатке я, сударь мой, служил, в пробирной! Какое уж тут геройство? И вдруг… Господи! Господи!..
Действительный статский советник заплакал:
— В отставку вышел, в Крыжополе поселился, вот, думал, на выставку поеду, посмотрю… Мечтал…
— Ну, что ж особенного? Франко-русские отношения… ошибка…
— Помилуйте, легко ли? Министров из-за меня ругали!
— Ну, это у них…
— Гнать их хотят! И что за манера? Ну, приехал, я понимаю, художник знаменитый, писатель, музыкант, учёный…
— Ах, ими французы у нас не интересуются, — они только нашими военными.
— Что ж делать теперь? Что делать?
Тут как раз ко мне пришло несколько знакомых французов. Я рассказал происшествие.
— Messieurs… donnez moi Ieçon… que faire?..[38] Фэр-то кё? — взмолился бедняга.
— Напечатать опровержение! — предложил я.
— Невозможно! — пожали плечами сразу все французы. — Кто ж напечатает! Ведь из генерала Пупкова сделали орудие все: и министерские, и националисты, и радикалы, и католики. Все об его генеральстве печатали. Кто ж опровергать будет?
— Я уеду! — воскликнул г. Пупков.
Французы побледнели:
— Избави Боже! Националисты скажут, что министерство вас оскорбило!
— Ну, так останусь навсегда!
— Да! Но министерские теперь от вас не отстанут. Недоразумение будет всё запутываться.
— Я зарежусь! — вне себя завопил несчастный.
Французы схватили его за руки:
— Избави вас Бог! Рошфор напишет, что вас зарезал Вальдек-Руссо!
Бедняга был близок к помешательству. Да, слава Богу, нашёлся один рассудительный француз:
— Хотите, чтоб газеты оставили вас в покое? Отлично! Объявите, что вы приехали просить разрешение на открытие во Франции… ну, хоть фабрики ваксы. Хотите конкуренцию нашим фабрикантам делать. Никто больше о вас не упомянет ни слова!
Примечания
править- ↑ а б в г фр. Le Figaro
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ а б в г фр. Отечество
- ↑ фр.
- ↑ фр. Гранд-Отель
- ↑ а б фр.
- ↑ фр.
- ↑ а б в г д фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ а б фр.
- ↑ а б фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ а б в г д е ё ж фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ а б фр.
- ↑ а б в фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр. Vive le roi! — Да здравствует король!
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ нем. Herr — господин.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.
- ↑ фр.