Фонарщик править
Когда постепенно угасают на небе последние лучи солнца, над землей подымаются сумерки. Сумерки — великая армия из тысячи незримых колонн и миллиарда воинов. Могучая армия, с незапамятных времен борющаяся со светом, каждое утро разбегающаяся, каждый вечер вновь побеждающая, царит от заката до восхода солнца; днем же, разбитая, укрывается во всех тайниках и выжидает.
Выжидает в горных пропастях и городских погребах, в чаще лесов и бездне темных озер. Выжидает, укрывшись в допотопных подземных пещерах, в шахтах, рвах, углах домов и выбоинах стен. Рассеянная и на вид отступающая, она все же заполняет все укромные уголки. Скрывается в каждой расщелине древесной коры, в складках человеческой одежды, лежит под малейшей песчинкой, цепляется за тончайшую нить паутины и выжидает.
Вспугнутая на одном месте, моментально появляется в другом, пользуясь всяким удобным случаем, чтобы вернуться туда, откуда ее выгнали, расположиться на свободном месте и наводнить собой землю.
Едва угаснет солнце, армия теней тихо и осторожно выдвигается из своих приютов частыми шеренгами, занимает коридоры домов и сеней, плохо освещенные лестницы, выползает из-под шкафов и столов на середину комнаты и садится на занавеси; вырывается на улицу сквозь отверстия в погребах и оконные стекла, в глухом молчании ложится по стенам и, подкарауливая на верхах, терпеливо выжидает, когда побледнеют на западе розовые облака.
Еще момент — и с земли до небес могучим ураганом подымается мрак.
Звери скроются в своих берлогах, разбегутся люди по домам, а жизнь, словно растение без воды, съежится и станет увядать.
Краски и формы расползутся в ничто; страх, преступность и разврат распространят свое владычество над миром.
Тогда на опустевших улицах города появляется странное человеческое существо, над головой котораго виден маленький огонек. Быстро перебегает он с панели на панель, как бы преследуемый темнотой, останавливается на мгновенье у каждого фонаря и, засветив веселый огонек, пропадает, как тень.
И так ежедневно круглый год. Дышит ли запахом цветов весна на полях, разражается ли июльская буря, мечут ли на улице столбами пыли освирепелые осенние вихри, несутся ли в воздухе зимние снега, — всегда с приближением вечера перебегает он с своим факелом городские улицы, зажигает свет, а затем исчезает, как тень.
Откуда ты, человече, где укрываешься ты, отчего незнакомы нам твои черты и не слышим твоего голоса? Есть ли жена или мать, дожидающиеся твоего прихода? Есть ли дети, которые, поставив в углу твой фонарик, взбираются к тебе на колени и обнимают твою шею?
Есть ли у тебя приятель которому рассказываешь про свои радости и горести, наконец, знакомые, с которыми мог бы поболтать хотя бы о ежедневных происшествиях?
Есть ли вообще, у тебя какой-нибудь приют, где можно было бы тебя найти? Имя, которым можно было бы окликнуть? Потребности и чувства, которые сделали бы тебя таким же, как мы, человеком? А может, ты и действительно молчаливое, неосязаемое существо, показывающееся лишь в сумерки, зажигающее огонь, а затем исчезающее, как тень?
Из ответа я узнал, что это настоящий человек и даже указали его адрес.
Отправившись в указанный дом, я спросил привратника:
— У вас ли живет тот, который зажигает фонари?
— У нас.
— А где?
— Вон, в той клетушке.
Клетушка была заперта. Я посмотрел в окно, но увидел лишь у стены лежанку, а около нее, на высоком шесте фонарик. Фонарщика же не было.
— Скажи, по крайней мере, каков он на вид.
— А кто его знает! — ответил привратник, подергивая плечами, — я сам его мало знаю, так как по вечерам никогда дома не бывает.
Спустя полгода я пришел вторично.
— И сегодня нет фонарщика?
— Ох! — сказал привратник, — нет его и не будет. Вчера хоронили. Умер.
И привратник задумался.
Узнав некоторые подробности, я поехал на кладбище.
Укажи, могильщик, где здесь похоронили вчера фонарщика.
— Фонарщика? — повторил он, — а кто его знает? До тридцати пассажиров было вчера.
— Но его похоронили в отделении для самых бедных.
— Этаких было сброшено что-то около двадцати пяти.
— Но он же лежал в непокрашенном гробу.
— Этаких привезено было шестнадцать.
Так и остались мне неизвестными его лицо, фамилия и не пришлось мне даже увидеть его могилу. Остался он после смерти тем же, чем был и при жизни: существом видимым лишь в сумерки, немым и неуловимым, как тень.
Во мраке жизни, в котором ощупью блуждает несчастный род людской, в котором одни разбиваются о преграды, а другие ниспадают в бездны и никто не знает верного пути, где несчастье, нищета и ненависть подкарауливают связанного суеверием человека, по мрачным закоулкам жизни спешат такие же фонарщики. У каждого над головой маленький огонек, которым зажигает свет на тропе своей, каждый живет никому неизвестный, трудится неоцененный, а затем исчезает, как тень.
Текст издания: журнал «Пробуждение», 1909, № 5.