Борис Садовской
правитьДетские и юношеские портреты Фета неизвестны. По всей вероятности их никогда и не было. Отец поэта, Афанасий Неофитович Шеншин, терпеть не мог ни стихов, ни стихотворцев и, можно думать, перенес неприязнь и на прочие отрасли искусства. По крайней мере, в воспоминаниях Фета нет указаний на крепостных живописцев. В усадьбе Новоселки водились только повара, столяры и парикмахеры. Не сохранилось портретов ни самого Афанасия Неофитовича, ни жены его Елизаветы Петровны, матери поэта. Уже после кончины старика И. П. Борисов подарил Фету писанную им по памяти маленькую акварель, являющуюся единственным изображением А. Н. Шеншина[1].
Студентом Фет в половине сороковых годов встречал в Москве художника Рабуса[2]. Очень возможно, что Рабус зарисовал молодого поэта в свой альбом. Выяснить вопрос этот могут лица, владеющие художественным наследством Рабуса, для нас же он остается пока открытым.
Первый по времени портрет Фета относится к 1846 году. Поэт был тогда молодым корнетом кирасирского Военного Ордена полка. Это любительская акварель, сделанная полковницей Сливицкой в Александрии. Сам Фет называет этот портрет лишь «до известной степени схожим»[3]. Правда, в рисунке не мало промахов, обличающих неопытную руку, но выражение передано мастерски. Умелые по технике портретисты редко владеют такою наивностью проникновения. Всего удивительней схвачен взгляд и самый характер физиономии. Ясно, что портрет не только до известной степени, но и чрезвычайно схож. Сливицкая изобразила своего молодого друга задумчиво облокотившимся на стул. Он в вицмундире с эполетами. Густые волосы причесаны боковым пробором слева направо; небольшие усы опущены скобками, как Фет носил во всю жизнь. Самый рисунок невелик и вместе с рамкой занимает немного более четверти листа. Судя по полинявшему и попорченному бордюру на выцветшей красной рамке, она современна акварели. Подставка позади и кольцо вверху указывают, что Фет имел портрет постоянно перед глазами[4].
Затем в иконографии Фета наступает почти десятилетний перерыв. Только в первой половине пятидесятых годов появляется несколько фотографических снимков в гвардейской уланской форме. К той же поре относится портрет в Николаевской шинели, работы глухонемого Гампельна. По этим изображениям можно видеть, что Фет был в молодости очень красив собой.
1857 годом помечены три портрета. Первый — парижская литография, сделанная во вторую поездку за границу. Литография эта очень редка; она огромных размеров; копий с нее не появлялось. Собственно изображен на ней не Фет и не поэт, а безличный улан в мундире с погонами. Даже внешнее сходство здесь отсутствует и только факсимильная подпись сбоку подтверждает, что это Фет [5]. Второй снимок (парижского фотографа) замечателен тем, что Фет здесь представлен не один, а с сестрой Надеждой Афанасьевной (Надей), вышедшей потом за И. П. Борисова. Подле сидящей сестры стоит Фет в штатском. Наклон головы и вся фигура дышут первобытною свежестью, напоминающей ранних героев Тургенева. Именно тогда воскликнул о нем Некрасов: «Да, не надломленный!» [6]. Чувствуется степной помещик из отставных военных, охотник, хозяин и поэт, приехавший ненадолго в Париж и снимающийся у модного фотографа в непривычном штатском костюме[7]. Третий портрет — общеизвестная фотография в сюртуке с эполетами (при первом томе собрания стихотворений). Снимок до того схож с предыдущим, что возникает вопрос: не была ли и эта фотография снята в Париже? [8]
Существует еще фотография тех времен, изображающая Фета в полной уланской форме. Он легко опирается на саблю.
Чтобы покончить с портретами военной поры, упомянем о карикатуре Н. А. Степанова. Это единственное изображение Фета в профиль. На рисунке Фет в сюртуке без эполет, в гвардейской фуражке, с брюшком, прогуливается об руку с Горацием в лавровом венце и тоге. Подпись: «Мне очень приятно познакомиться с переводчиком моих од. — Извините, я не понимаю по-латыни» [9].
Портреты пятидесятых годов уже ничем не напоминают рисунка Сливицкой. Там мечтательный юноша-корнет, похожий слегка на Гейне, худощавый и почти болезненный, с тонкими чертами; здесь отяжелевший штаб-ротмистр на четвертом десятке жизни, помышляющий об эскадроне. Как раз в 1857 г. Фет женился на Марье Петровне Боткиной и снял военный мундир.
За двадцатилетие 1861—1881 гг. от переселения в Степановку до покупки в Москве дома имеется только три портрета. Первый — известная фотография, сделанная, по всей вероятности, в Москве в 1861 году. Изображает она сорокалетнего плотного помещика с широкой бородой и редкими волосами. Это время усиленной сельскохозяйственной деятельности Фета на хуторе Степановке [10]. С этого портрета, также прилагаемого при первом томе, известно несколько воспроизведений. Такова большая литография А. Мюнстера из «Портретной галереи». Фотографии с нее продавались в художественных магазинах того времени вместе с карточками Тургенева, Гончарова, Некрасова и прочих литературных корифеев.
В иных изданиях Павленкова и Маркса можно встретить политипаж с нее же, сделанный в обратную сторону.
От половины шестидесятых годов сохранились снимки Фета в бытность его мировым судьей. Этого типа насчитывается три позы; из них одна во весь рост. В черном сюртуке, лысый, с длинными волосами на висках, Фет кажется олицетвореньем сельского затишья. Чувствуется в нем что-то патриархально-немецкое; недаром один из этих снимков, принадлежавший Ф. Ф. Фидлеру, носит автограф Foeth [11].
Около 1873 года, ко времени получения Фетом отцовской фамилии, М. П. Боткин написал масляными красками портрет зятя. Здесь, можно сказать, изображен полустарый Фет, не утративший еще особенностей зрелого возраста и не успевший превратиться в старика [12]. Сюда же относится карандашный набросок в альбоме Пети Борисова.
После умершего в 1888 году племянника Фета Пети, сына Ивана Петровича и Надежды Афанасьевны Борисовых, остался как единственное воспоминание большой альбом в простой холщовой обложке. На его страницах даровитый и больной мальчик заносил наряду с наклейками и сводными картинками собственные наброски красками и карандашом. Здесь есть совсем неумелые детские опыты с посвящением «Марии Петровне Фет», пробы с натуры и копии чужих рисунков. С годами работы Пети приобрели характер настоящего художества. Между прочим, можно различить и голову Фета (карандаш), живо напоминающую Боткинский портрет. Любопытен также набросок, изображающий супругов Фет с племянницей О. В. Шеншиной на садовой скамейке под деревом. Хотя лица умышленно затенены, в очертаниях фигур есть несомненное сходство [13].
Последний период жизни Фета (1881—1892) наиболее богат портретами. Укажем, прежде всего, (1881) всем известную картину Репина. Авторских повторений не существует, но покойная О. М. Соловьева скопировала портрет в 1884 г.
К тому же времени следует отнести фотографию Дьячовенко (К. Фишер) в Москве. Фет охотно дарил ее друзьям, признавал удачной [14]. С нее был сделан политипаж для «Нивы» 1884 г. (№ 35), повторенный там же при некрологе в 1892 году (№ 49). Клише для «Нивы» исполнено А. Нейманом очень плохо.
В семействе Толстых сохранились два любительские снимка. На одном Фет изображен с женой, на другом подле вышивающей графини Софьи Андреевны. Существовал еще снимок Фета в очках, читающего газету.
От конца восьмидесятых годов осталась московская фотография Панова, вероятно, заготовленная для юбилейных дней. Мало схожий политипаж с нее есть в «Ниве» 1899 года.
Несколько политипажных портретов Фишеро-Пановского типа появились в журналах и газетах в 1892 году, по случаю смерти Фета; никаких резких особенностей они не представляют [15].
В 1890 году у Фета в Воробьевке гостил Полонский с семейством, а в конце лета заехал туда из Ясной Поляны Страхов. С. Д. Боткиным сделано было несколько снимков; из них два (Фет с Полонским в парке на скамье и Фет, катающийся на ослике) воспроизведены в «Новом Времени» 1914 г. [16] Из не бывших в печати фотографий особенно удачна одна. Полонский, сидя на складном стуле, пишет масляными красками вид воробьевского балкона; сзади Фет в пиджаке и фуражке почетного мирового судьи, слегка упираясь в бока своими женственно-изящными руками с грацией старого кавалериста, смотрит на работу приятеля. Сохранился и четвертый снимок, изображающий Фета, Полонского и Страхова втроем. Наконец, есть фотография воробьевского балкона со стоящим на нем владельцем [17].
Последние года полтора Фет снимался у московского фотографа Р.Бродовского. Снимок 1891 года приложен к «Ранним годам моей жизни» — и к третьему тому стихотворений. В 1892 году появляется бюст работы А. Н. Досекина, особенно ценимый знатоками [18].
Сильное впечатление оставляет предсмертный снимок неизвестного фотографа, не имеющий печатных копий. На портрете изображен дряхлый старик, измученный одышкой, с воспаленными слезящимися глазами [19].
Из посмертных фотографий работы Бродовского особенно хорош большой (будуарный) портрет мертвого Фета в профиль [20].
В заключение укажем на историко-литературный промах в иконографии Фета. После кончины супруга Марья Петровна поручила художнику К. А. Савицкому зарисовать кабинет поэта. Получился небольшой рисунок сепией. Справа от зрителей письменный стол, перед ним круглое кресло, увековеченное на портрете Фета работы Репина. На столе юбилейная чернильница (от Боткиных), свечи и лампа с абажуром. В глубине комнаты слева турецкий диван, над ним стенные круглые часы и большой портрет Великого князя Константина Константиновича. Любопытно, что рисунок этот воспроизведен в «Истории русской словесности» П. Н. Полевого с подписью: «Кабинет Ф. М. Достоевского»[21]. Происхождение этой путаницы объяснить нетрудно. Как известно, фирма А. Ф. Маркса приобрела у племянника Фета В. Н. Семенковича все литературное наследие его дяди и в конце девяностых годов приступила к изданию стихотворений. Марьи Петровны уже не было в живых, и весь рукописный, печатный и художественный материал перешел к издателю. Возможно, что был проект приложить рисунок Савицкого, но намерение это не состоялось. Тогда же у Маркса печаталась «История русской словесности», и составитель ее Полевой поместил в числе иллюстраций Фетовский кабинет, приняв его почему-то за кабинет Достоевского.
Примечания
правитьСтатья Б. А. Садовского публикуется по списку рукой неустановленного лица (НИОР РГБ. Ф. 198. Карт. 8. Д.13). Примечания принадлежат Садовскому.
1 Около 1855 г. Старик с усами, в шапочке и шлафроке; лицо его, как говорит Фет, сохраняет «несообщительную сдержанность выражения». Оригинал у Н. Н. Черногубова и в печати не появлялся.
2 К. И. Рабус умер в 1859 г.
3 «Ранние годы моей жизни», стр. 385.
4 Оригинал у Н. Н. Черногубова. Снимок в «Русском Обозрении» 1893 г.
5 «Мои воспоминания», т. I, стр. 204.
6 А. Н. Пыпин. «Н. А. Некрасов». СПб., 1905, стр. 198.
7 Собрание Н. Н. Черногубова; копий в печати не было.
8 «Плотный, с крупным носом на толстом лице, крошечными светлыми глазками и такими же усиками, Фет держался прямо и выступал твердою военною поступью» (П. М. Ковалевский. Стихи и воспоминания. СПб., 1912, стр. 269—270).
9 В подлиннике Гораций говорит по-латыни («Исторический вестник», 1891, № 1).
10 «Не знаю, как он там выдержит эту жизнь (точно в пирог себя запек)». Слова Тургенева в письме к Анненкову в 1861 г. (П. В. Анненков. Литературные воспоминания. СПб., 1909, стр. 541).
11 «Сам он толст, лыс, бородаст и в белом балахоне с цепью мирового судьи на шее, представляет зрелище почтенное» (Письма Тургенева. СПб., 1884, стр. 179).
12 «На станции меня встретил Фет и с теми быстрыми и точными движениями, которые у него иногда еще являются, провел к карете и увез к себе» (Переписка Толстого со Страховым. СПб., 1913. Слова Страхова 1879).
13 Альбом принадлежит Н. Н. Черногубову.
14 Точный снимок в книге гр. И. Л. Толстого «Мои воспоминания».
15 «Московская Газета» № 325; «Московский Листок», иллюстрированное прибавление к № 332; «Новое Время» № 6018; «Север» № 48.
16 № 13583 и № 13590.
17 Находятся у Н. Н. Черногубова и Н. Я. Елачич (урожденной Полонской).
18 Есть также бюст и слепок правой руки работы Ж. А. Полонской.
19 В собрании Б. А. Садовского.
20 Тоже.
21 П. Н. Полевой. «История русской словесности», т. III, стр. 505. Книга изобилует ошибками.
Источник Журнал «Наше Наследие», №85, 2008 г.