П. А. Вяземскій
Ѳедора, историческая повѣсть или быль съ примѣсью.
Сочиненіе Павла Сумарокова, почетнаго члена императорскаго Виленскаго университета. Спб. 1830.
1830.
Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 2.
Спб., 1879.
Соименницы героини романа сего должны радоваться появленію онаго. Авторъ не побоялся пословицы, и съ перваго взгляда на книгу удостовѣряешься, что пословицы, сія такъ называемая «мудрость народовъ», не всегда же безошибочны: у насъ на глазахъ карманная Ѳедора. Что ни говорите, а есть смѣлость и благородство въ подобномъ подвигѣ. Часто участь и не книги зависитъ отъ поговорки, кстати или, лучше сказать, не кстати примѣненной. Сколько людей жертвы шуточнаго прозвища, даннаго въ дѣтствѣ товарищами или въ обществѣ шалуновъ: подите, послѣ говорите, что такой-то умный человѣкъ, хорошій гражданинъ, добродѣтельный помѣщикъ; все это остается въ сторонѣ, а при лицѣ его неизгладимо остается случайное эпиграмматическое прилагательное. Такимъ образомъ можно сказать объ этомъ романѣ, что онъ доброе дѣло, предоставляя другимъ сказать, что онъ и добрая книга. Для насъ, взирающихъ на нее съ точки зрѣнія болѣе возвышенной, нравственное, календарное достоинство ея гораздо важнѣе всякаго другаго достоинства. Но, можетъ быть, не всѣ захотятъ смотрѣть съ нами одинаково и многіе потребуютъ отъ насъ, чтобы мы спустились съ философической обсерваторіи своей и ремесленнымъ образомъ разобрали просто книгу, какъ книгу. По стараемся и этимъ близорукимъ требователямъ угодить нѣкоторыми матеріальными подробностями. По мнѣнію нашему, въ этомъ отношеніи не столько содержаніе и дѣйствіе романа, сколько разсказъ его привлекаетъ и оковываетъ вниманіе читателя, и потому не станемъ слѣдовать за Ѳедорой, которая, «съ шести, семи лѣтъ возраста въ домѣ цѣловальника Антона и жены его Лукерьи Новоселовыхъ смотрѣла на птицами, скотомъ, кормила ихъ, носила дрова, помогала топить печь, баню по субботамъ, подметала избу и выносила соръ». Но пусть говоритъ сама Ѳедора: «Пойдетъ Лукерья въ коровамъ, я подаю ей подойники, отношу скрынки (не кринки ли?) съ молокомъ. Я не знала праздности; нѣтъ дѣла, плету кружева, вышиваю полотенца, нижу бисеремъ подзатыльники на продажу (хорошо еще, что ей самой не даютъ подзатыльниковъ), ввечеру вяжу шерстяные чулки, наблюдаю за лучиною въ свѣтцѣ». Когда Ѳедорѣ исполнилось четырнадцать лѣтъ, въ жизни ея послѣдовала перемѣна: ее заставили пасти стадо Антоново. Въ этомъ занятіи однажды застала ее гроза. Пастухъ Лука, нашедъ Ѳедору измокшую и иззябнувшую, заманилъ ее въ пчельникъ, развелъ огонь. «Я согрѣлась, поблагодарила его», говоритъ Ѳедора, «а онъ сталъ ласкаться во мнѣ. Я оттолкнула его, не жалѣла ругательствъ; но онъ насильно обнялъ и поцѣловалъ меня. Не могу изъяснить, что во мнѣ тогда происходило; закричавъ во все горло, дала ему добрую пощечину и проч.» Не смотря на такой ощутительный знакъ неодобренія, Ѳедора не вовсе однако жъ была равнодушна къ Лукѣ, и когда сей отчаянный любовникъ, изъ любви въ ней, добровольно пошелъ въ солдаты, тогда… Но оставимъ ее снова высказывать свое признаніе: «Вѣсть о томъ привела меня въ нѣкоторое окаменѣніе, холодъ пробѣжалъ по всему тѣлу, и послѣдовала во мнѣ великая перемѣна. На лицѣ показалась блѣдность, худоба, сижу за пяльцами въ молчаніи, отвѣчаю на вопросы только да, нѣтъ, и сколько разъ упавшая на полотно слеза вшивалась вмѣстѣ съ гарусомъ въ узоръ!» — Слеза, вшитая въ узоръ, чего нибудь да стоитъ?
Пропустимъ картину Русскаго кабака, написанную въ Теньеровомъ вкусѣ (стр. 55—56), и скажемъ, что Ѳедора, вслѣдствіе невольной ревности Лукерьевой, переселилась въ городъ къ протопопицѣ, скажемъ, что она училась тамъ Французскому языку, Рисованью, Ариѳметикѣ, Закону Божію, Россійскому слогу, Исторіи, Географіи, Физикѣ и Астрономіи. Подслушаемъ еще одно изъ ея признаній: «Рисовавье мнѣ сначала не понравилось; трудишься съ часъ, и появится только глазъ или носъ не знаешь чей». Подслушаемъ также, что говоритъ губернскій предводитель одной Француженкѣ, наставницѣ дочерей его: «Вашъ языкъ бѣдный, склеенный изъ слоговъ площадныхъ, неблагопристойныхъ, содѣлался отъ десятка превосходнѣйшихъ мужей повсемѣстнымъ: нынѣ почти во всякомъ домѣ, начиная отъ попугая до барыни, всѣ лепечутъ по Французски, худо выучась своей грамотѣ». Долго было бы разсказывать всѣ превратности судьбы Ѳедориной: какъ она, по смерти протопопицы, снова переселилась въ Лукерьѣ; какъ, наконецъ, узнали, что она не крестьянка, а дочь богатыхъ дворянъ, погибшихъ во время Пугачевскаго бунта; какъ производилось о томъ слѣдствіе и пр. Одно мѣсто изъ сего слѣдствія заслуживаетъ особеннаго замѣчанія. Судья спрашиваетъ у бывшей Ѳедориной няни (которая не видала своей барышни со времени трехлѣтняго возраста сей послѣдней): « Не имѣетъ ли сходства съ Софьею эта дѣвица?» Няня: Трудно теперь распознать, м. г. Судья — Однако, посмотрите хорошенько, сличите съ памятью. Няня. Походитъ, очень походитъ: тѣ же черные глазки, волосы. Кормилица. И тотъ же окладъ лица". Ѳедора сдѣлалась богатою наслѣдницей, ее привозятъ въ Москву. Тамъ, говоритъ она, «на другой день съѣхались въ вамъ множество дѣдушекъ, тетушекъ, сестрицъ двоюродныхъ, внучатныхъ, давнишнихъ пріятелей, ласкались, цѣловали меня съ обозрѣніемъ отъ головы до ногъ, предлагали мимоходомъ дружество, и нѣсколько сліянныхъ голосовъ уподобляли бесѣду жидовской синагогѣ». Но Москва, кажется, не всегда представлялась Ѳедорѣ въ подлинномъ своемъ видѣ, и наша богатая дѣвица часто бросала въ ней невѣрный взглядъ на предметы. Такъ, между прочимъ, бронзовая статуя Екатерины II, поставленная въ благородномъ собраніи, показалась ей мраморною.
Выписываемъ здѣсь Ѳедоринъ1) переводъ Сегюровой надписи къ портрету Императрицы:
Чудесну силу здѣсь магнита,
Влекущу къ сѣверной странѣ,
Героя, мужа знаменита,
Познай въ премудрой сей женѣ.
Даетъ уставы, чиститъ нравы,
Искусна царствовать, писать,
Полна вселенна Ея славы,
Велѣла зависти молчать.
Когда бъ судьба опредѣлила
Ей жить безъ скипетра въ рукахъ,
Умомъ бы, кротостью плѣнила,
Свой тронъ воздвигла бы въ сердцахъ.
Наконецъ, Ѳедора вышла замужъ за полковника, видѣла однажды Луку, подарила ему 500 рублей, собрала вокругъ себя всѣхъ тѣхъ, которыхъ съ дѣтства любила, родила трехъ дѣтей, и говоритъ въ заключеніе своей повѣсти: «семейство — мой міръ; супругъ — нѣжнѣйшій любовникъ; подданные — мои ближніе. Я блаженствую, и была бы еще счастливѣе, когда бы имѣла еще что-либо пожелать и проч.»
Позволимъ себѣ одно критическое замѣчаніе: въ концѣ романа не поддерживается добрый подвигъ, обѣщанный въ заглавіи; Ѳедора не Ѳедора, а Софья, и для чести Ѳедоры мы почти желали бы, чтобы никто не прочиталъ романа до конца. Но, къ сожалѣнію, дѣло несбыточное: авторъ такъ увлекателенъ, что не вырвешься изъ рукъ его.
1) Въ примѣчаніи къ сей надписи сказано: Вотъ мой переводъ и пр.; а въ продолженіе всей повѣсти, Ѳедора сама разсказываетъ свои похожденія и говорить всегда о себѣ въ первомъ лицѣ.