В. В. Розанов
правитьУ Айседоры Дункан
правитьЯ посетил Айседору Дункан. Как и следовало ожидать, она не бездетна. На просьбу о портрете при прощании она помотала головой («нет») и, взяв со стола, показала портреты двух ребятишек, почти нагих, в чудных классических позах. «Только». На одном — она с детьми. На других двух — дети в разных позах. Мальчик лет 6, дочери лет 8. Чудные «пышки». Было бы не эллинистически в ее годы не иметь детей: avis [уведомление (фр.)] — ее поклонницам.
Да, она некрасива лицом. Но бесконечно мила в простоте и скромности своей. Она вся тихая. Никакого шика и ничего «актерского» и «театрального». С нею приехал ее брат, здоровенный американец. Они, оказывается, из Сан-Франциско.
Кое-что она сказала любопытное.
— Вот отсюда танцы, — и, сжав три пальца, как бы что выхватывая, она поднесла их к тому, что мы в жестах зовем «сердцем» и что есть центр грудной клетки.
— А не это танцы, — и она (в плиссированном капоте) сделала движение бедра в сторону и, затем, согнув в колене, — кверху. «И — не это»: согнула шею, повернула голову, подняла механически руку в воздух. «А вот — это», — и по некрасивому лицу ее разлилась нежная детская улыбка, совершенно счастливая, а руки всплеснулись кверху в неуловимо и настоящем греческом движении.
— Но отчего у вас все греческое?
Она задумалась и двинулась по комнате. Потом, с усилием, медленно сказала:
— Если расти с детства нагим… стараясь оставаться как можно чаще нагим… и постоянно слышать в то же время музыку, то движения и позы сами собою выливаются именно в такую форму… Это не придуманное, и, я думаю, у греков — не специально греческое, а общечеловеческое. Танцы мои, просто танцы будущего, а не специально древнеэллинские танцы.
Я был поражен. Ведь греки у кого-то учились? У кого? — У природы!
— Вот отсюда, вот отсюда! — и она снова подняла обе руки к груди, смотря прекрасным взором на нас и как бы стараясь внушить мысль, по ее представлению — очень трудную.
— И когда здесь есть — выходит вот это! — и она всем корпусом, всей жизнью поднялась кверху. Движения тела не было, т. е. она не «прыгнула», но вся душа в ней поднялась, и у вас сочувственно поднялась душа. Она была совершенно прекрасна. — А лица — никакого, или что-то незначащее, но глубоко одушевленное, я сказал бы — «восхищенное».
Да, это есть в ней. Какое-то неуловимое движение ниточек в лице, в позе, какая-то «другая тень» на ней, — и «барыня в гостиной» становится нимфой. Впрочем, «барыни» в ней нет, разве по капоту. Она была вся усталая (дорога), почти больная, тусклая. Но вот «тут» (сердце) какое-то движение, — и она вся светлая.
Конечно, это огромный талант и вдохновение.
— Лучшие ученики и ученицы — из простонародья, из беднейших уличных семей, и у меня они учатся (бесплатная школа в Париже). Но я их не учу! О, нет!! Они движутся как хотят, делают что хотят, я только наблюдаю. Они живут, танцуя, «по-эллински», т. е. просто «по себе», кто как хочет. Я им прибавляю только музыку и сама живу с ними.
Она подумала и кисло улыбнулась.
— Разве можно научить танцам? У кого есть призвание — просто танцует, живет танцуя и движется прекрасно. Потому что он сам прекрасен и прекрасна его душа. Но «учить танцовать»… — она сжала руки, как бы выжимая воду из мокрого белья, — что же это будет?? — Она сделала вид, как что-то отшвыривает: — Этого несчастного, испуганного муштрованием, испуганного страхом ошибиться мальчика можно только бросить, как навсегда утратившего способность затанцовать. О, пусть ошибаются!! Пусть вообще «как хотят»; из этого «как хотят» они сами — и получается их танец, который есть в то же время моя мечта танца.
Нельзя не признать, что это есть вообще английский метод, — их метод жизни, их метод борьбы и «конкуренции». Из него сам собою родился «танец Дункан».
Вполне естественно. Ни в Германии, ни в России, где все «муштруют» и «тянут за ухо», не могло прийти ничего подобного на ум.
— Как мне хотелось и как я просила, чтобы в каком-нибудь учреждении мне дали зал дня бесплатного представления ученикам, особенно художественных училищ, особенно Академии Художеств!.. И ничего не могла добиться, везде отказали. Бедняки — вся моя надежда. В них лучшее понимание моей идеи, чего я хочу. И так мне хотелось бы танцовать именно для беднейших учеников. Но я могу дать труд даром, пусть же дадут даром зал.
Неужели в Петербурге не найдется?
Я смотрел на карточки детей: с греческими простыми повязками на лбу (ленточка, «диадема» древних), в кой-чем вместо наших панталон, лифчиков и всякой чепухи, они казались рожденными от лесной нимфы, где-то странствующей между озерами Эри и Онтарио.
Милая Дункан. И да будут счастливы ее дети. И да будут веселы ее ученики.
Впервые опубликовано: «Новое время». 1913. 16 января. № 13236.