Н. Я. ДАНИЛЕВСКИЙ 1).
править1) Данилевский, признанный знаток фурьеризма, по предложению Петрашевского в марте 1848 г. излагал систему Фурье на его «пятницах». (Дело No, 55, ч. 15-я, л. 17—33.) Ред.
Передавая другим это учение, в двух случаях был бы я совершенно виновен; во-первых, если учение это запрещенное. В таком случае, не входя в разбор сущности этого учения, я был бы уже виноват тем, что говорил о том, о чем не имел права, и ничто не могло бы мне послужить оправданием. Во-первых, я также был бы виновен, хотя бы и в меньшей степени, если бы учение это, не будучи запрещенным, заключало в себе какие-нибудь начала, противные тем, которые служат основою государственной жизни моего отечества. В этом случае, будучи, так сказать, прав юридически, я был бы виновен нравственно. Но сочинения, в которых излагается учение Фурье, не были запрещены нашею цензурою, ибо были в продаже в книжных лавках и значились в каталогах, куда не допускается название книг запрещенных. Так основное сочинение Фурье: «Theorie de l’association domestique agricole», где содержится все его учение, так что как прочие сочинения Фурье, так и сочинения его последователей содержат в себе лишь сокращение из него. Сочинения о системе Фурье — Golet и Jules le Chevalier — также допущены в продажу.
Чтобы оправдать себя и нравственно, я должен доказать, что учение Фурье не Содержит в себе ничего противного началам государственной и частной жизни в России.
Для этого я не стану делать полного изложения его учения, ни доказывать его истинность; но представлю только те основания, на которых оно построено, и рассмотрю те из его положений, которые касаются начал, отвергаемых коммунистами, сен-симонистами, с учениями которых учение Фурье не имеет ничего общего.
Основная мысль Фурье, служащая краеугольным камнем всем его выводам, есть следующая: всякое существо, одаренное силами, приводящими его в движение, подчинено неизменным законам, по которым эти силы должны проявляться. Так как эти законы как неотъемлемая принадлежность, так сказать, внутреннее требование самих этих сил, вытекающее из самой природы их, то, находясь в подчинении этим законам, всякое существо должно находиться в гармоническом состоянии. Если существо это есть сознательное, то такое гармоническое состояние будет составлять для него счастье, т.-е. всегдашнее довольство собою и всем окружающим. Это выражает Фурье в следующей афористической форме. Внутренние влечения каждого существа соответственны с его назначением (les attractions sont proportionales aux destinées).
Но в такое состояние гармонического равновесия каждый разряд существ не может притти разом, а только, так сказать, после известного числа колебаний; так что во всем цикле существования каждого разряда существ можно отличить два периода: период хаотический, когда посторонние влияния нарушают правильный ход законов, которому должен быть подчинен этот разряд существ, и период гармонический, когда эти законы, получив перевес над посторонними возмущающими влияниями (influences perturbatrices), дают стройный, ненарушимый порядок всем проявлениям существ, которыми они управляют. Чем совершеннее разряд существ, чем, следовательно, обширнее и многостороннее сфера его соприкосновений с внешним миром, тем продолжительнее для него хаотический период, — подобно тому, как чем чувствительнее устроены весы, тем долее не могут они установиться. Ежели это существо есть сознательное, одаренное столь разнообразными душевными и телесными потребностями и находящееся в соотношении со всеми явлениями внешнего мира — как человек, то едва ли может оно притти в состояние гармонического равновесия путем бессознательным, так сказать, само по себе; а должно для этого прежде сознать, открыть путем науки, в чем состоит для него это гармоническое состояние, и тогда уже сознательно поставить себя в это положение. Если бы даже стечением каких-нибудь счастливых обстоятельств человек само собою, случайно пришел к такому состоянию гармонии, то, не зная законов, на которых она основана, малейшее враждебное влияние снова вывело бы его из этого положения — и он не знал бы, как его возвратить, потому что не знал, на чем оно основывалось; он находился бы, если можно так выразиться, в состоянии неустойчивого равновесия.
Итак, если наука должна открывать законы гармонического устройства междучеловеческих отношений, говоря другими словами, законы человеческого счастья, — в чем же и где искать этих законов?
Как при всех изысканиях ума человеческого, так и тут лежат перед ним два пути: путь априористический и путь апостериористический. При первом берется какая-нибудь идея, почитаемая аксиоматическою, за исходную точку, и из нее выводят, как следствие, всю систему науки. Доселе метода эта удалась только в применении к математике, ибо основные идеи ее суть действительные, неоспариваемые аксиомы и средства, ею употребляемые при ее выводах, не допускают ошибок. В применении ко всем прочим отраслям человеческих знаний — метода а priori дала ложные результаты — не посчастливилось ей и в применении к наукам социальным.
Различные принципы принимаемы были за основы общественного устройства. Таким априористическим принципом было, например, равенство, принимаемое философами XVIII в. и доведенное до крайних результатов новейшими коммунистами. Но почему равенство есть основной закон — коренной догмат, на котором должны быть основаны отношения людей, — никто и не думал этого доказывать, между тем как это требовало бы очень сильных доказательств, ибо видимость и опытное знание наше этому догмату противоречат. Не только между людьми, но и во всей природе видим мы только ряд неравенств во всех отношениях. Положим даже, это порядок вещей, при котором отношения людские были бы основаны на равенстве, что только в этом человек жаждет не равенства, не свободы, а счастья, а между тем никто из приверженцев теории равенства не доказывал и не думал доказывать, чтоб оно необходимо влекло за собою счастье — да трудно было бы это сделать. Равенство, по их мнению; есть необходимое требование человеческого разума, и во чтобы то ни стало надо его достигнуть, принося, таким образом, отвлеченной идее в жертву и жизнь и счастье людей, подобно тому, как языческие народы приносили человеческие жертвы богам своим, которые также были олицетворенными отвлечениями их разума.
Сколь неудачно было применение априористической методы ко всем отраслям человеческих знаний, за исключением математики, так, напротив, оказалась богата драгоценными результатами метода апостериористическая, или опытная, в руках естествоиспытателей, которым удалось уже при помощи ее разоблачить много тайн природы, постигнуть многие из законов, управляющих мирозданием. Думая применить эту методу к отысканию законов, управляющих междучеловеческими отношениями, некоторые ученые, как, например, Аристотель и новейшие политико-экономисты, стали анализировать устройство настоящих и прошедших обществ, дабы таким образом вывести общие законы. Эта метода, не имея вредных влияний умозрительной методы, не довела однакоже ни до каких важных результатов — и понятно отчего.
Естествоиспытатели, наблюдая природу, могли открыть законы ее, ибо в ней все по этим законам происходит, в ней все уже пришло в гармоническое состояние, которого человеческому обществу предстоит еще достигнуть. Метода, избранная этими учеными, была верна, но ложно избран предмет анализа. Сверх всего она была неполна.
Самое общество рассматривалось учеными, державшимися этой методы, с ограниченной точки зрения, со стороны его политического устройства и общих экономических начал, им управляющих; те же ежедневные, домашние, так сказать, будничные отношения людей между собою, которые только для поверхностных наблюдателей могут казаться ничтожными, а которые в сущности играют самую важную роль в вопросе человеческого счастья, всеми были оставлены без внимания. Такое исключительное обращение внимания на политическую сторону жизни имело неисчислимые вредные влияния на ход человечества, было причиною стольких кровавых событий. Объяснение такого заблуждения в развитии человеческой мысли должно искать в образе жизни древних греков, у которых жизнь политическая сливалась с жизнью частною — от них получили новейшие народы преемственно свое образование. Пока Бэкон не освободил положительные науки от римско-греческой ферулы, они не делали никаких успехов. В науках же общественных, несмотря на изменение обстоятельств, греческий взгляд оставался до сих пор, и потому они, идя ложным путем, не сделали никаких успехов, пока Фурье не вывел их на истинную дорогу. Метода, употребленная им для этого, следующая:
Для определения законов междучеловеческих отношений имеем мы два источника наблюдений самого человека: и те формы общежития, в которых находим мы его теперь, и те, в которых показывает нам его история. Формы общежития доселе всегда изменялись и по сущности своей могут изменяться еще, природа же человека всегда оставалась постоянною и в своей сущности никак измениться не может. Имея два данные, которые должно привести в взаимную соответственность, так сказать, приладить друг к другу, очевидно, должно прилаживать то из них, которое изменить есть возможность, к тому, которое переменить не в нашей власти. Следовательно, дабы определить законы гармонического устройства междучеловеческих отношений, должно анализировать природу человека и по требованиям ее устроить ту средину, в которой она должна проявляться.
Предмет, на который должен быть направлен анализ человека, можно еще точнее определить. Так как все междучеловеческие отношения суть проявления деятельных способностей человека, то для узнания законов, управляющих этими отношениями, и нужно анализировать только эти деятельные способности, не входя в рассмотрение прочих, как, например, умственных, которые показывают человеку, каким путем достигнуть своих целей, но сами не заставляют его стремиться к этим целям. Так, для открытия законов устройства паровых машин нужно анализировать только свойства упругости паров, и можно оставить без внимания все прочие.
Деятельные способности человека, т.-е. коренные стремления его духа и тела, приводящие в движение все существо его, называет Фурье страстями, давая, следовательно, этому слову не то значение, в котором его обыкновенно принимают. Под именем страстей разумеет Фурье и все последователи его причины человеческой деятельности, а вовсе не те воспламенения, те разрушительные порывы чувств, которые, затемняя рассудок, побуждают человека употреблять все средства к их удовлетворению, — на языке Фурье это не страсти, а злоупотребления страстей (recurences passionelles). Как причины деятельности, т.-е. как силы, страсти сами по себе ни добры, ни злы, а безразличны, но могут привести и к добру, и к злу, смотря потому, как будут направлены и какова середина, в которой должны они проявляться. Вся задача общественная, следовательно, будет состоять в том, чтобы так устроить междучеловеческие отношения, чтобы страсти одних людей не сталкивались враждебно со страстями других; чтобы удовлетворение стремлений одного человека не влекло за собою нарушение интересов другого; другими словами: заменить борьбу частных интересов между собою и интереса частного с интересом общим — всегдашним совпадением этих интересов. Сделать так, чтобы то, что служит к удовлетворению моих стремлений, не только не вредило бы никому другому, но было бы согласно с выгодами всех и наоборот.
Какие же это коренные стремления человека, коренные страсти (passions cardinales), как их называет Фурье? Он насчитывает их двенадцать.
1) Пять страстей материальных: страсти зрения, слуха, обоняния, вкуса и осязания.
Фурье называет эти пять страстей или, правильнее, пять классов человеческих стремлений — материальными, и так как он хочет, чтобы и они имели свое удовлетворение, то противники его системы говорят, что он материализирует человека. Но, вспомнив, что к числу этих страстей Фурье относит стремление человека к изящным искусствам, склонность к путешествиям, любознательность вообще и преимущественно любовь к занятиям опытными науками, ремеслами и вообще промышленностью, — легко убедиться, что это обвинение основано только на одной игре слов, т.-е. в том же силлогизму два разные значения одному и тому же слову говорят: «Фурье хочет, чтобы материальные страсти были удовлетворяемы, следовательно, Фурье проповедует материализм», не разбираясь, что понимает Фурье под своими материальными страстями. Правда, Фурье находит законным стремление человека носить тонкое белье, вместо домашней холстины, одеваться в красивые ткани, вместо дерюги, жить в удобных, хорошо убранных комнатах, а не в землянках или мазанках, питаться вкусною пищею, а не черствым хлебом, но только с тем, чтобы для достижения этого он не обижал других, не забывал о высших потребностях своих, — и с этою-то целью открыл он такое экономическое устройство обществ, в котором бы это не только было бы всегда возможно, но чтобы иначе, т.-е. дурными путями, это было бы невозможно — дабы избавить человека от самого искушения делать зло. Может быть, предлагаемые им средства, столь же безвредные, как и самая его цель, недостаточны для достижения этой цели, может быть, он ошибался, — но, во всяком случае, что же преступного в его намерении?
2) Четыре страсти, названные Фурье общественными, потому что они служат связью между людьми, соединяя (их в группы разных свойств, это суть: 1) дружба или, правильнее, по смыслу, который придает Фурье этому слову, приязнь — товарищество, 2) честолюбие, 3) любовь, 4) родственность (familisme).
3) Кроме этих девяти страстей Фурье принимает еще три, которые называет распределяющими (passions distributives ou méchanistes).
Он дает им довольно странные, впрочем весьма верно выражающие их свойства [sic] названия: 1) composite ou exaltante, 2) cabaliste ou rivalisante, 3) papillone ou engrenante.
Их легче описать, чем определить. Первая — composite — побуждает человека одновременно удовлетворять нескольким потребностям, заставляет его любить впечатления сложные, которые действуют разом на душу, приводят ее в приятное состояние, при большой силе этих впечатлений — в восторг. Требование этой страсти выражается бессознательно желанием, чтобы во всем одно другому соответствовало, чтобы вкусный обед был и великолепно подан, чтобы и общество и разговор были при этом, приятная хорошая музыка и т. и. Вторая — cabaliste — заставляет человека находить удовольствие в контрастах, искать везде какого-нибудь рода интриги; она есть причина любви к игре, к пари, к лотереям, она же производит соревнование и соперничество. Третья — papillonne — требует для своего удовлетворения перемены занятий, производит непостоянство во вкусах и вообще есть причина, заставляющая нас любить разнообразие.
Из анализа свойств этих трех распределяющих страстей вывел Фурье предлагаемый им способ производства работ и вообще основал всю свою систему, ибо этот анализ прямо ведет к сериарному закону — условие sine qua non — всякой гармонии. В чем состоит роль этих страстей, легче всего увидать из примера. Для того, чтобы дать сражение, нужно, во-первых, чтобы были организованы боевые единицы — эскадроны, батальоны и т. п., во-вторых, эти единицы — эти группы — выражаясь языком Фурье, расположить и привести в действие по известному плану. Так точно и при организации индустриальной[1] должны быть составлены индустриальные единицы — группы, — которые образуются какою-нибудь из пяти материальных страстей при помощи одной или нескольких общественных; эти последние придают отличительные характеры тем отношениям, которые существуют между членами одной и той же группы. Так, например, характер группы, основанной на честолюбии, совершенно другой, чем в группе, основанной на дружбе, — в первой господствует дисциплина и подчиненность, во второй — совершенная бесцеремонность и равенство отношений.
Таким образом составленные группы для успешного действия должны войти во взаимную связь и расположиться по известному плану. Это-то распределение групп и приведение их в действие — так сказать, индустриальная тактика — основывается на свойствах и на требованиях трех распределяющих, движущих страстей, почему они так и названы. Ежели прочие страсти действуют не в подчинении этим трем страстям, они по большей части производят беспорядок — не могут сами быть удовлетворены и причиняют своим столкновением с страстями других людей зло и вред; напротив того, проявляясь под руководством этих трех страстей, они производят гармонию. Цель, к которой стремятся пять материальных страстей, есть роскошь, понимая под этим словом, сообразно толкованию Фурье, не только собственно так называемую материальную роскошь, но еще здоровье (которое Фурье называет внутреннею роскошью), образование и утончение нравов. Цель, к которой стремятся четыре общественные страсти, есть образование групп или, другими словами, составление общественных связей. Наконец, цель, к которой стремятся три распределяющие страсти, есть составление серий, т.-е. гармоническое расположение всех групп — приведение всего в естественную систему.
Все эти двенадцать страстей, сливаясь в одно, производят новую страсть — унитеизм — высшее из стремлений человеческих, подобно тому, как семь цветов радуги, сливаясь, образуют белый цвет. Унитеизм есть стремление ко всякому единству и в разных своих степенях является как патриотизм, как любовь к человечеству и, наконец, как чувство религиозное.
После этого слишком недостаточного очерка идей Фурье о страстях, да позволено мне будет обратить внимание на то, как несправедливо объявление, делаемое против его учения, что оно провозглашает свободу страстей. Во-первых, слову страсть, как было замечено выше, Фурье придает значение, совершенно отличное от обыкновенного. Так, например, мщение, зависть он не признает за нормальные страсти, потому что они не суть основные построенные двигатели человека.
Страсть, по его понятию, есть всегда присущая человеческому организму сила, приводящая его в деятельность, есть основание его потребностей. Так, человек имеет стремление возвышаться — каждый на избранном им поприще — следовательно, честолюбие есть коренная сила души, есть страсть по понятию Фурье. Человек чувствует постоянно потребность дружбы, любви, родственности — даже и тогда, когда не имеет предметов, к которым бы относились эти чувства. Но имеет ли человек постоянную или хотя периодическую потребность к мщению, ищет ли кто-нибудь непременно мстить за что бы то ни было, для того только, чтобы мстить, завидовать чему бы то ни было, для того только, чтобы завидовать — как любят, для того, чтобы любить? Напротив того, каждый рад, когда ему не за что мстить и нечему завидовать. Эти дурные чувства являются в человеке или о? действительного нарушения его интересов материальных или нравственных или от чрезмерного развития одной из страстей в ущерб другим. Причину таких явлений, называемых Фурье récurences passionelles, находит он в негармонических развитиях человеческих стремлений. Во-вторых, и тем страстям, которые принимает он за нормальные, ре думает он давать безусловной свободы, а хочет, чтобы они уравновешивали и умеряли друг друга действие в такой середине, где бы всегда служили к пользе и добру — чего думает достигнуть применением серьезного закона к деятельности человека и особливою системою воспитания, основанной на этом же законе.
Для достижения предположенной цели, т.-е. для отыскания такой общественной середины, в которой бы не существовало противуположности интересов и в которой бы человек мог удовлетворять всем своим законным стремлениям, не мешая этим удовлетворению потребностей других, нужно чтобы все двенадцать коренных страстей могли быть удовлетворяемы. Из них пять материальных имеют своею целью роскошь. Следовательно, необходимо, чтобы количество материальных богатств было для этого достаточно. Если посмотрим на теперешнее экономическое состояние обществ, то легко убедиться, что этого необходимого условия еще не существует. Весь годовой доход Франции, статистика которой хорошо известна, не превышает 7.000.000.000 франков. Ежели его разделить поровну между всеми, то на каждого придется немногим менее чем по 200 франков (около 170 р. ассигнациями) — доход, который, очевидно, не только не может доставить роскоши, но и довольства. Отсюда уже прямо) следует нелепость, не говоря уже о несправедливости, всех теорий, думающих улучшить положение одних, отнимая от других.
Но возможно ли вообще доставить всем не только довольства, но даже роскошь, как того желает Фурье? Есть ли возможность в такой степени увеличить производство? Многие решают этот вопрос отрицательно. Мальтус утверждает даже, что средства к жизни или, что все равно, количество производства увеличивается в пропорции арифметической, между тем как народонаселение увеличивается в пропорции геометрической и что, следовательно, всеобщее обеднение есть конечная судьба человеческого рода. Дабы решить, кто прав, Фурье или Мальтус, посмотрим, от чего зависит количество производства материальных богатств? От следующих трех условий: 1) от количества материалов, могущего быть доставляемым природою, 2) от средств науки обращать этот материал в формы, примененные к потребностям человека, 3) от экономического устройства обществ, от чего зависит возможность пользоваться данными природы и средствами науки. Мне кажется нечего доказывать, что первые два условия решают вопрос в пользу Фурье, т.-е. что и материалу в природе достаточно, и что наука уже и в теперешнем ее состоянии, не говоря о будущих ее открытиях, даст все нужные средства, чтобы увеличить производство богатств до безграничного[2]. Следовательно, все дело за экономическим устройством обществ. Как бы велика ни была масса производимых богатств, оно всегда может оказаться недостаточным при неэкономическом потреблении этих богатств. При теперешнем же разделении хозяйств по семействам — способ потребления есть самый неэкономический, какой только можно придумать. Давно известный факт, что ежели один человек употребляет 1.000 р. на прожиток в год, то двое, согласясь иметь общее хозяйство, будут жить, точно так же, употребляя не 2.000 р., а меньшую сумму, например, 1.700 р., и что эта экономия увеличивается с увеличением числа соединяющихся хозяйств. Какова же должна быть экономия, когда 300 или 400 семейств согласятся соединить свое хозяйство в одно общее, большое хозяйство. Такое соединение отдельных хозяйств в одно общее и есть то, что Фурье и последователи его называют ассоциациею.
В каждом хозяйстве готовилось прежде кушанье на отдельной кухне; очевидно, что количество дров, употребленных на это, могло бы сварить и втрое большее количество кушанья — при том же устройстве печей. Ежели уже 300 или 400 таких кухонь заменить одною, где все могло бы быть устроено по правилам науки, то это количество горючего материала уменьшилось бы не втрое, а по крайней мере вдесятеро. Притом, сколько рук и сколько времени было бы выиграно, и к тому же стол был бы лучше, ибо был бы приготовлен людьми, знающими дело, чего, конечно, нельзя ожидать от всех 300 или 400 прежних поваров, кухарок. Сверх этого, стол был бы разнообразнее и лучше применен к разным вкусам — ибо готовился бы, как в гостинице, в больших размерах.
Каждое семейство имело прежде свой амбар, свою кладовую, свой погреб, всегда дурно устроенные. Вместо этого может быть устроен один амбар, один погреб, одна кладовая, где опять-таки все будет соображено с данными науки, приняты все меры к предохранению от порчи и пропажи сохраняемых в них продуктов. Такие примеры можно бы увеличить до бесконечности. Но выгода такого соединения хозяйств оказывается не при одном сохранении и потреблении. При самом производстве в большем размере все усовершенствованные открытия науки могут быть вполне применяемы, всякая часть может быть вверена знающему дело человеку, тогда как при отдельном хозяйстве каждый должен смотреть за всем, что знает и в чем никакого толку не понимает и где, по скудости средств, нет возможности делать улучшений, требующих или долгого времени для своей оплаты, или значительных издержек, или специальных познаний.
Таким образом ассоциация, позволяя применение всех средств науки к производству и сохранению материальных богатств, позволяя более экономический способ потребления их, позволяет через это достигнуть довольства и роскоши и таким образом соответствует цели пяти материальных страстей. Вместе с этим ассоциация также соответствует и стремлениям четырех общественных страстей, ибо приводит людей в более близкие отношения между собою, удовлетворяет человеческой склонности к общежитию. Затруднение только в том, как предупредить ссоры, долженствующие, повидимому, возникнуть в столь значительном обществе людей, живущих в столь близких отношениях. Самая многочисленность его даст для этого средства.
Если пять человек, вообще довольно сходных в своих наклонностях, но противоположных друг другу в двух или трех каких-нибудь отношениях, живут вместе, то, так как нельзя удовлетворить каждого — они должны делать взаимные уступки и, если они не очень уступчивого характера, они будут тяготиться друг другом. И это потому, что они составляют искусственную группу, — по сходству их в некоторых отношениях соединили мы их и в тех, в которых они ine сходны. Но если бы жило вместе 1.000 человек — эту несоответственность в группах было бы гораздо легче устранить. Конечно, не найдется ни одного предмета вкуса и занятий, по которому бы все 1.000 человек разнствовали между собою; вероятно, таких различий не отыщется более 50 или 60. И так как средства 1.000 человек значительнее, чем средства пяти, то всем этим различиям можно удовлетворить, ибо тут, вместо того, чтобы удовлетворять каждого члена общества, нужно удовлетворять только каждую группу из 17 или 20 человек, сходных между собою в каком-нибудь отношении.
Таким образом члены общества, соединяясь между собою в одну группу в тех отношениях, по которым они сходятся, будут находиться в разных группах по тем отношениям, в которых они не сходны между собою. Таким образом будет устранена между ними всякая причина к столкновению, к неудовольствию; ибо каждый по всякому проявлению своей деятельности будет сходиться, входить в сношение только с теми, которые симпатизируют с ним в этом отношении. Таким образом введением естественной системы в ассоциацию устраняется причина к вражде. Так как каждый человек в одно и то же время проявляет один род деятельности, то это всегда возможно с тем условием, чтобы при перемене рода деятельности переменялся и состав групп.
Если, следовательно, каждый будет иметь в изобилии все ему нужное и будет притом совершенно обеспечен в том, что всегда будет его иметь как для себя, так и для всех близких ему — то через это устраняется причина к вражде за обладание материальными предметами. Если при этом каждый будет находиться по каждому роду деятельности в столкновении только с лицами, с ним симпатизирующими, то и другие причины ко вражде будут устранены.
Но как бы велики ни были выгоды, доставляемые ассоциацией посредством экономии и усовершенствования способов производства, — для доставления общего довольства необходимо не только чтобы все члены ее трудились, сколько и теперь, но еще в большей степени. Ежели уже труд будет казаться чем-то тягостным, то всякий будет стремиться свалить его на другого, чтобы самому избегнуть его, и, таким образом, противоречие человеческих интересов останется. Необходимо поэтому сделать труд привлекательным, обратить его в удовольствие, чтобы каждый не только не бегал его, но искал, как ищут теперь развлечений. Это необходимо еще и потому что так как труд все-таки занимает большую часть нашего времени, то ежели он останется тягостным, человек, обреченный на него, не будет считать себя довольным и счастливым. Говоря о способах сделать труд привлекательным, надо будет войти в изложение серьезного закона, которого доселе я только касался.
Можно ли сделать труд привлекательным? Заставьте человека несколько дней сряду ничего не делать, он будет готов променять свое состояние на какой угодно труд. Но ежели дать ему полную свободу и все средства, он изберет не труд, а развлечение и удовольствия. Но большая часть так называемых развлечений, как, например, верховая езда, рыбная ловля, охота и т. п., суть также труд; почему же труды одного рода считаются приятными, а другие тягостными? Сравнение и подробный анализ нескольких сортов удовольствий и нескольких сортов труда покажет причину приятности первых и тягости последних, и тогда задача сделать труд привлекательным приведется к задаче устранить от всех полезных занятий эти их тягости и применить к ним причины приятности так называемых развлечений.
Из такого анализа и сравнения оказывается, что причины тягости труда суть следующие:
1) Продолжительность труда. Всякое усилие, физическое или нравственное, переходящее известный срок, различный для различных организаций, делается для нас неприятным. Самое приятное развлечение, например, охота, продолжаясь шесть часов сряду, надоест.
2) Однообразие труда. Ежели человек всю жизнь или значительную часть оной проводит в одном и том же труде, хотя бы страстно любимом, то это занятие делается, наконец, для него настоящим наказанием или приводит его к апатии, так что он исполняет его уже машинально.
3) Уединенность труда. Общество есть необходимая потребность души человеческой, — всякий уединенный труд, лишая его этой потребности, лишая соревнования, возможности выказать свое искусство или научиться искусству другого, делает его равнодушным к своему занятию.
4) Сложность труда. Почти всякое занятие имеет множество составляющих его элементов; например, уход за плодотворными деревьями включает в себя посев, садку, поливку, предохранение от стужи, вредных животных и других неблагоприятных влияний, прививку, обрезку, собирание плодов и т. д. Занимающийся этим может не иметь, и обыкновенно так и случается, склонности и нужного искусства для всех этих работ, но так как без одной все дело пропадает, то для получения полезных результатов от своего труда он должен взять их все на себя, и неприятность, доставляемая ему некоторыми из таких работ, мало-помалу охлаждает его и к тем, которые ему нравились.
5) Принужденность труда. Когда человек избирает себе занятие не по склонностям, а по необходимости или по случайным обстоятельствам, то такое занятие всегда считает для себя тягостным. Принужденным должно назвать труд, и тогда человек, вообще склонный к известному занятию, не может располагать своим временем так, чтобы приниматься за него, когда чувствует к тому охоту.
6) Непроизводительность труда. Когда человек видит, что сколько бы Он ни употреблял усилий, а результаты не соответствуют этим усилиям, то он скоро охлаждается к такому труду, — скучно ловить рыбу, когда она не идет на удочку, охотиться, когда дичь не попадается — а эти занятия сами по себе считаются приятными. Точно так же становится по большей части труд тягостным, если нравственно не вознаграждается, не ведет к отличиям. — Поэтому, например, охотники составляют клубы, где каждый надеется, что его искусство будет оценено по достоинству знатоками дела.
7) Недостаток интриг в труде. Удовольствие картежной игры основано главнейшим образом на желании победить противников, на неизвестности и ожидании, как расположатся карты при сдаче, и особливо на союзах между одними игроками (партнерами) против других — почему игры, как винт и преферанс, в которых бывают такие союзы, всегда имели наибольший ход. Все это составляет интригу игры, без которой ни в чем нет занимательности.
Все эти причины потому делают труд для человека неприятным и тягостным, что они противоречат требованиям трех распределяющих страстей. Однообразие и продолжительность находятся в прямом противоречии с требованиями страсти, называемой papillone или alternante.
Уединение, сложность, принужденность и непроизводительность труда противоречат требованиям страсти, называемой composite или exaltante. Эта страсть ведет человека к энтузиазму и требует для достижения этого одновременно действия на душу человека многих приятных впечатлений. Действительно, если в каком-нибудь труде соединены свойства, противоположные этим четырем, то сколько разнообразных приятных впечатлений волнует душу человека: а) он занимается делом, которое само по себе ему приятно; б) и занимается им, пока эта приятность продолжается (следствие непринужденности труда); в) он занимается именно тою частью труда, которая ему более других нравится, и видит при этом, что и другие части его, необходимые для успеха целого, не упущены, — напротив того, он уверен, что они будут сделаны лучше, "чем ежели бы он сам ими занимался, ибо делаются людьми, имеющими к этому склонность и нужное искусство; г) он чувствует приязнь к тем лицам, которые, взяв на себя части труда, для него неприятные, позволяют ему исключительно посвятить (sic) себя тем, которые ему нравятся (следствие упрощения труда, раздробления его на составляющие его элементы); д) он уверен, что так как труд производится во всех его частях людьми способными к нему, то он будет успешен и что притом его личное искусство и знание будет оценено 'по достоинству знатоками дела (следствие производительности труда; е) он чувствует удовольствие от того, что трудится в обществе людей ему приятных, столь же страстных, как он, к избранному труду; между ними рождается корпоративный дух[3] (следствие общественности, а также непринужденности труда). Совокупность всех этих ощущений порождает живое чувство веселья и в некоторых случаях даже восторг.
Недостаток интриги в труде противоречит требованиям страсти cabaliste или rivalisante. В большей части игр играющие разделяются на партии, которые соперничествуют между собою в искусстве, это соперничество скрепляет корпоративный дух каждой партии и вместе порождает род пикировки с другой партией, что придает много соли забаве (следствие труда интригованного). К числу причин, делающих труд неприятным, должно бы, повидимому, причислить физическое или нравственное утомление, причиняемое разного рода трудом, — но как это было бы несправедливо, легко убедиться из примера охоты, где охотник в зной с довольно тяжелою ношею проходит 20 и 30 верст в день, бегает, входит в воду, в болота, пробирается сквозь кустарники или в сырую холодную ночь подкарауливает стаи уток, одним словом, утомляет себя едва ли не более чем любой каменщик или кузнец, и во всем этом находит удовольствие. Шахматный игрок представляет доказательство, что и нравственное усилие не составляет причины неприятности труда, если прочие причины устранены. Надо только, чтобы усилие как физическое, так и нравственное не переходило известных границ.
Следовательно, дабы сделать труд привлекательным, стоит только устранить вышепоказанные причины неприятности труда и заменить их противуположными им условиями; другими словами — организовать все роды труда сообразно с требованиями трех распределяющих страстей. Ту изобретательность, которую до сих пор употреблял ум человеческий к доставлению занимательности разным забавам и играм, должно применить к доставлению занимательности полезному труду — и результаты будут приближаться к чудесному; подобно тому, как если бы гений Вокансона вместо того, чтобы выдумывать автомат и другие механические игрушки, был направлен к изобретению полезных машин — превзошел бы все открытия, которыми обязано человечество Уату, Аркрейту и Жакару[4].
Занимательность и увлекательность доставляется труду посредством сериарного порядка. «Pour rendre le travail attrayante, — говорит Фурье, — il faut le produire, et consommer par série de grouppes libres, exaltés, nuancés, contrastés et engrenés». Дабы показать, что понимал под этим Фурье, лучше всего представить пример такого производства работ. Из всех земледельческих работ у нас в России та, которая почитается самою приятною, которая составляет настоящий праздник для деревенского населения, есть сенокос — это то же, что сбор винограда в странах, где занимаются виноделием. К этому времени приготовляют запасы так, чтобы ни в чем не было недостатка. Косцы на лугу эшелонами — лучшие находятся спереди и сзади для того, чтобы не столь искусные, находящиеся в середине, возбуждаемые примером первых и подстрекаемые последними, не отставали. Между тем как мужчины косят, женщины разметывают скошенную траву, чтобы она скорее высохла, сопровождая это песнями. К вечеру сгребают сено в небольшие стоги, дабы оно не измокло в случае дождя, возвращаются домой с песнями и плясками.
В чем же заключается удовольствие сенокоса, физический труд? Тут никак не менее чем в других полевых работах и для косьбы требуется много ловкости и сноровки. Но тут есть зародыш — конечно, еще весьма несовершенный — сериарной организации. 1) Косьба производится обществом, 2) от труда отнята сложность: мужчины косят, женщины разметывают сено, 3) расположение косцов эшелонами производит между ними соревнование, кроме того, мужчины не хотят отстать от женщин в. своей работе, а женщины от мужчин, мужчины стыдятся выказаться неловкими или ленивыми перед женщинами. Но как много тут еще недостает: труд однообразен и продолжителен, многие из косцов вовсе не имеют склонности к этому труду, и никто не располагает своим временем. Дурное состояние лугов делает труд не столь производительным, как он мог бы быть — искусство и ловкость не ждет себе никакой награды — интрига весьма слаба. А между тем ничего не стоит применить все условия привлекательности труда к этому занятию. Вот как бы это делалось по методе Фурье. За несколько дней начальник серии косьбы — на основании наблюдений своих над ростом и спелостью трав и на основании метеорологических соображений — объявляет день, в который назначается косьба такого-то луга. Таким образом каждый из членов серии наперед может распорядиться своим временем. Ежели луга столь обширны, все косцы фаланги могут скосить их не менее как в 12 часов, то во избежание этого приглашаются косцы соседних фаланг, чтобы исполнить эту работу в 3 часа, обязуясь в свою очередь им помочь, ибо гораздо приятнее 4 дня заниматься одною работою по 3 часа в день, нежели целый день без всякой перемены труда.
Прийдя на место, все косцы разделяются на три отделения; два крыла и центр стараются сделать так, чтобы действия каждого отделения были скрыты от других леском, аллеею, линиею плодовых деревьев или другим чем. Ежели таких препятствий нет, их нарочно будут стараться создать, ибо знают, что все увеличивающаяся приятность труда увеличивает и производительность его.
Каждое отделение, в свою очередь, разделяется на столько рядов, на сколько позволит местность, которые становятся один позади другого, например, на расстоянии десятины. Ряд состоит из мужчин, которые косят, и женщин, которые разметывают траву. Каждый рад иметь или особую методу косьбы, которой преимущество перед другими хочет доказать, или особые роды кос.
Ряд опять делится на группы, размещающиеся на равном расстоянии друг от друга. Положим, что каждой группе, состоящей примерно из 5 человек, нужно пройти свою десятину вдоль 4 раза, чтобы в поперечном направлении достичь того места, откуда начала свою работу соседняя группа одного с нею ряда. Каждая группа располагает своих косцов эшелонами, как это и теперь делается.
По данному знаку все разом начинают. Подобные работы, как косьба, всегда производятся под звуки музыки, ибо размеренное движение под такт несравненно меньше утомляет. К чему же. весь этот странный порядок для придачи интриги и занимательности труда? Каждый косец, как и теперь, не хочет отстать от других косцов своей группы. Все косцы одной группы желают и перегнать и ровнее скосить, нежели соседняя группа; следовательно, между каждою парою соседних групп рождается соревнование: крайние группы, довольно удаленные друг от друга, не имеют таких причин к соревнованию, напротив того, они соединяются против средних и стараются достичь конца десятины прежде них, средние группы оживлены тем же желанием, группы, побежденные при одном проходе вдоль десятины, стараются победить в другие разы. Между женскими группами — подобные же соревнования; мужские группы соперничают с женскими, и вместе с тем каждая мужская группа желает, чтобы помогающая ей женская одержала верх в своей работе, так как сами желают одержать в своей. Все эти соревнования и соперничества сливаются в общий корпоративный интерес целого ряда.
Каждый желает, чтобы ряд, к которому он принадлежит, одержал верх над своими и, ежели лично претерпел неудачу, утешается победою своего ряда, в которой и он участник. Таким же образом соперничество рядов умолкает перед общим интересом целого крыла, стремящегося достигнуть прежде других отделений конца луга или, по крайней мере, поспеть на соединение с союзным крылом прежде, нежели успеет, вышед из-за леса, разделить их соперничествующий с обоими центр — где самые опытные косцы. Стремление это усиливается неизвестностью об успехах других отделений, скрытых от глаз. По окончанию косьбы все собираются к строению, где хранятся инструменты серии. Всякая серия на месте производства своих работ имеет, смотря по богатству своих членов, более или менее великолепно устроенное здание для этой цели. В это строение привозится из фаланстера завтрак или полдник, смотря по времени дня. Тут же отличившиеся косцы получают знаки своей победы — так, как это делалось на играх древней Греции. Этот знак дает право участвовать в косьбе огромного заливного луга, принадлежащего нескольким соседним с ним фалангам.
Может быть, скажут, что такое отличие породит зависть между другими — нет, потому что личное тщеславие умолкает, когда дело идет о чести своей фаланги, которая была бы непременно побеждена при косьбе заливного луга, если бы избрала не самых лучших косцов своих в свои представители. А это очень важно, потому что победители при этой косьбе делаются членами вспомогательной индустриальной армии, ежегодно посылаемой из всех стран света в льяносы и пампасы Южной Америки, где заготовляется огромное количество сена на сухое время года, для прокормления огромных стад пасущихся там одичавших лошадей и быков, как это делается теперь у нас для зубров в Беловежской пустоши. К этому времени собираются туда лучшие артисты со всего земного шара и даются роскошные праздники. Сколько разнообразия жизни, даже поэзии, сколько пищи честолюбию придает сериарная организация труда простой механической работе, какова косьба! Не больше ли тут занимательности, чем в самых затейливых наших забавах?
Ту же систему можно применить и к жатве, и к посеву, и к пашне, одним словом ко всякому роду работ. Что же будет в тех занятиях, которые требуют значительной умеренной деятельности, как, например, уход за плодовитыми деревьями? Одна обрезка (la taille) требует глубоких знаний в растительной физиологии и не меньших соображений, чем р шахматной игре, ибо здесь один удар садового ножа оказывает свои вредные или полезные действия через десять лет, — какую увлекательность можно придать этого рода занятиям, применив к ним сериарную методу, когда она дает уже столь чудные результаты, будучи применена к косьбе, о которой еще нужно сказать несколько слов, дабы выказать все свойства сериарного труда.
Все результаты, доселе описанные, зависели от применения к способу производства косьбы требований двух страстей — composite et cabaliste, — надо ввести в дело и третью страсть — papillone. Ежели бы косьба продолжилась несколько дней сряду, как это теперь делается, то, во-первых, утомление уничтожило все очарование, — во-вторых, и это главное, постоянно повторяющееся чувство соперничества между группами могло бы обратиться в некоторого рода вражду между ними. Но побуждения третьей распределяющей страсти до этого не допускают — через два, много — три, часа начинает чувствоваться утомление, желание перейти к другим занятиям — группы расходятся, и каждый идет на новый труд (который всегда распределен заранее). При такой перемене занятий в течение немногих дней, даже в течение того же дня, придется некоторым из тех лиц, которые были в соперничествующих между собою группах, участвовать в одной группе, — так что тех, которых разделяло саbalistе, будет соединять composite, порождающая корпоративный дух, и наоборот. Из этого выходит тот результат, что соперничают только группы, а не отдельные лица, и, следовательно, всякая причина ко вражде между членами общества устраняется.
Это разнообразие занятий, этот переход из одних групп в другие производит еще то полезное влияние, что удовлетворяет честолюбию каждого и не позволяет зарождаться зависти. Каждый член фаланги, будучи участником в 40 или более группах, занимая последнее место в одних, будет почти непременно занимать, если не первое, то одно из первых мест в других — ибо каждый человек непременно имеет к чему-нибудь хорошие способности, и так как люди имеют счастливую слабость считать именно то чрезвычайно важным, в чем они имеют перевес над другими, то честолюбие каждого будет удовлетворено. Сериарное устройство имеет еще то удивительное свойство, что труды одной серии, успехи и неудачи ее групп имеют интерес не для одних ее членов, а и для членов других серий. Так, успех косьбы как в целом, так и преимущества, одержанные некоторыми из ее групп, сильно интересуют серию, занимающуюся расчисткою, орошением и вообще присмотром за лугами. Ежели луга были хорошо очищены, сравнены, поросли хорошей мягкой травой, то косьба могла гораздо удобнее производиться, и поэтому серия луговодства и составляющие ее группы видят в успехах серии косцов и успехах составляющих ее групп оценку своих трудов, с другой стороны, — серия косцов ждет оценки своим трудам от серии, занимающейся уходом за лошадьми и скотом, ибо время, избранное для косьбы, время уборки сена, способы его высушки, — имеют огромное влияние на доброту его. Это есть то, что Фурье называет engrenages des séries.
При составлении серий весьма важно, чтобы группы их были расположены по тончайшим оттенкам, чтобы для каждого сорта известного продукта, составляющего предмет занятий серий, для каждой методы производства была назначена особенная группа — без этого не может быть соревнования, ибо не может быть сравнения, которое может быть делаемо только над близкими между собою предметами.
В этой сериарной организации работ заключается вся сущность учения Фурье, потому я так распространился об ней. Право собственности, право наследства, право капитала, семейство — все это, уничтожаемое или изменяемое в самой сущности своей другими учениями, оставляет Фурье неприкосновенным. Все изменения, делаемые им в экономическом устройстве общества (до политического устройства он вовсе не касается), состоят в заменении отдельных хозяйств (des ménages morcelés) одним большим хозяйством и в введении вместо тягостной и монотонной системы производства работ — сериарной организации труда — la série distribue les harmonies — говорит он; это вторая окончательная теорема его, — первая, начальная была: les attractions sont proportionelles aux destinées. Это может показаться несбыточным, неосновательным, странным, но никак не разрушительным и вредным. Через соделание труда привлекательным производство богатств еще в гораздо большей мере усиливается, нежели через экономию и возможность применения данных науки к разного рода занятиям — следствия ассоциации. Эти средства, взятые в совокупности, суть следующие:
1) Обращение к производительному труду, обратившемуся в удовольствие, всех лиц непроизводительных, коих число гораздо больше, нежели может показаться с первого взгляда. Сюда относятся: a) женщины, которые или ничего не делают теперь или совершенно поглощены домашними хозяйственными работами — чрезвычайно сложными но причине раздробления хозяйств; b) дети, которые или ничего не делают, или портят и уничтожают сделанное, между тем как существует множество работ, которые бы они могли исполнять не только не хуже, но даже лучше взрослых, если эти работы обратить для них в удовольствие; с) люди, собственно, так называемые, праздные и все, прислуживающие им; d) все торговое сословие, необходимое и полезное теперь, но которое с упрощением торговых сношений, т.-е. при непосредственном переходе продуктов от производителя к потребителю — окажется совершенно ненужным; е) фабр и-канты продуктов дурного свойства, ибо в то же время, но с большим старанием или при лучшей методе они могут сделать товар лучшей доброты, который, будучи прочней, может долее служить; f) все люди, которые через применение машин ко всякого рода работам, особливо к работам домашним (стирка белья, рубка дров, ношение воды, чистка сапог, пряжа ниток и т. п.), к которым такого применения доселе не делалось — сделаются свободными; g) люди, занимающиеся теперь работами полезными и по временным обстоятельствам необходимыми, но в сущности непроизводительными, как, например, деланием оград, заборов, постройкой крепостей и т. п.; h) войско, таможенная стража, сборщики акцизов и податей, которые тогда будут уплачиваться без малейшего затруднения из общего дохода фаланги — прежде распределения его между отдельными лицами; i) все, занимающиеся прямо производительным трудом, во время отдыха, превышающего время, необходимое для восстановления физических сил; j) тунеядцы, контрабандисты и разного рода преступники и бродяги, которых тогда существовать не может.
2) Введение труда страстного и энергического вместо вялого и равнодушного.
3) Уничтожение замедлений и потерь, происходящих от неспособности и неискусства работников.
4) Управление каждого рода работами людьми теоретически и практически сведущими.
5) Применение всех средств науки к производству и сохранению богатств.
6) Введение рациональной экономии в потребление богатств.
7) Постоянность и правильность хода работ, которые теперь теряются от смерти хозяина. Серии же группы, как существа собирательные, не умирают, а только незаметно изменяются в своем составе.
8) Улучшение земель через правильную, научную обработку их.
9) Улучшение самого климата через сообразное с данными науки распределение лесов, болот по поверхности земного шара.
10) Уменьшение в огромной степени всякого рода несчастий, пожаров, наводнений и т. п.
11) Уменьшение болезней и увеличение физических сил человека через правильный образ жизни и применение всех начал гигиены.
Совокупность всех этих причин должна увеличивать в неимоверной степени количество производства богатств.
Как же распределяются эти богатства между отдельными лицами? Всякий вступающий в ассоциацию сохраняет всю собственность, которую имел, и, сообразно оценке внесенной им доли, получает акцию, которую может продать, подарить — цена акции падает и возвышается вместе с уменьшением или увеличением цены той недвижимой собственности, которой она есть движимый представитель. Доход, получаемый обществом, следующим образом распределяется между его членами. Каждый получает из него долю, сообразно внесенному им капиталу, сообразно своему труду и таланту. Поэтому сначала весь доход делится на три части: часть капитала, часть труда и часть таланта.
Фурье предлагает для этого следующие приблизительные пропорции: 4/12 на капитал, 5/12 на труд и 3/12 на талант, или 5/12 на капитал, 5/12 на труд и 2/12 на талант. Эти пропорции не имеют в себе существенного обязательного и могут быть изменяемы сообразно временным обстоятельствам. Распределение 4/12 или 5/12, приходящихся на капитал, между обладателями акций не представляет никаких затруднений: это простое тройное правило. Но как оценить труд и талант? И это затруднение, как и все прочие, падает перед сериарным устройством, которое есть как бы талисман, разрешающий все общественные задачи. Каждою отраслью труда занимается отдельная серия, поэтому сначала должно разделить всю долю — все 5/12, приходящихся на труд, — между отдельными сериями. Для этого разделяют серии на 3 разряда;
1) Серии труда необходимого, т.-е. такие, без которых не могла бы существовать фаланга; сюда поэтому причисляют все те серии, труд которых вообще необходим для существования человека, но и все те, без которых не могло бы существовать фаланстерское гармоническое устройство.
2) Серии труда полезного и
3) Серии труда приятного (Series d’agrément). Принимая, что число серий каждого разряда одинаково и что каждая серия состоит из одинакового числа групп, а группы — из одинакового числа лиц — на разряд серий необходимого труда полагается большая доля, а на разряд серий приятного труда — меньшая. Это Фурье выражает так: доход распределяется между сериями в прямом содержании необходимости и в обратном — привлекательности их труда.
Но очевидно, что предположение, что число серий каждого разряда одинаково и что серии равновелики, невозможно, и потому эти условия численного неравенства серий также должны быть приняты в расчет. Таким образом, каждая серия получает приходящуюся ей долю за труд, — она на тех лее основаниях распределяет ее между своими группами, а те — между своими членами. Но как распределить долю каждой группы между ее членами, когда труд одного не равен труду другого? Для этого рассмотрим условия, делающие труд производительным при сериарной организации. 1) Время, употребленное на известный труд, которое зависит от продолжительности сеансов ее, обстоятельства, которые каждый раз отмечаются особливым членом группы, принявшим на себя эту обязанность. 2) От физической силы трудящегося, — но это условие в сериарном устройстве едва ли может иметь какое-нибудь влияние на производительность труда, потому что при свободном выборе занятий никто не будет браться за труд, не соответствующий его- физическим силам, и так как работы групп не должны быть слишком продолжительны, не должны доводиться до утомления, то перевес, который дала бы физическая сила при более продолжительном труде, не может еще оказаться. 3) От рвения к труду. Но мы видим, что труд сделан привлекательным, что каждый притом может оставить свою группу, когда угодно ему, и всегда найти тысячу других занятий в других группах, следовательно, рвение каждого есть наивозможно большее. 4) От искусства, происходящего как от природной склонности к известному труду, так и от приобретенного навыка — но это уже подходит под понятие таланта, под которым Фурье разумеет не что другое, как искусство, ловкость, приобретенные или природные, в каждом роде занятий. Таким образом существенное различие в производительности труда каждого члена группы обусловливается только временем, на него употребленным — элементом, который, подлежа численному изменению, не может представить никаких затруднений при распределении дохода.
Долю, приходящуюся на талант, разделяют между сериями и группами на том же основании, как и долю труда. Но на участие в этой доле не каждый имеет право, а только начальники групп разной степени (les différents officiers des grouppes), которые избираются в такие начальники именно на основании прирожденного или приобретенного таланта. Устройство сериарного порядка не допускает при этом избрании ни малейшей несправедливости, ибо дурной выбор сейчас уронил бы группу, — она не была бы в состоянии выдержать соперничество с соседними группами, нравственные и материальные интересы ее были бы нарушены.
Хотя на долю таланта определяет Фурье только 3/12 или даже 2/12, доля каждого участника будет тем не менее значительна, ибо не все имеют на нее право. Все это распределение делается следующим порядком, — администрация фаланги, составленная из начальников всех серий, делает предварительную смету, основанную на вышеизложенных правилах, и подвергает это общей баллотировке. Посмотрим, как при этом результат не может быть несправедлив.
Возьмем самый худший случай, предположим, что подающий голос есть в полном смысле эгоист, который не в состоянии пожертвовать малейшею из своих выгод справедливости или любви к ближнему. Поэтому он желал бы назначить большую долю тем сериям, в которых он участник.
Но каждый есть непременно член множества групп, имеющих своим предметом занятия промышленные, ученые, художественные, и эти занятия избирает он по своим склонностям, ибо в противном случае он бы мучил себя непривлекательным трудом и не был бы принят другими членами группы, как дурной помощник в общем деле, могущий только уронить честь и интересы группы. Поэтому, по всем вероятностям, придется ему участвовать во всех трех разрядах серий, следовательно, если бы он желал увеличить долю, приходящуюся на разряд серий необходимого труда, то это принесло бы ущерб сериям труда полезного и приятного, следовательно, ущерб и ему самому, либо он и в них участник.
Но положим, что он решился бы на это, потому что участвует в большем числе серий необходимого труда, чем в двух других разрядах серий, но зато во многих из серий необходимых он простой работник, а в некоторых из серий приятного или полезного труда занимает степени, дающие ему право на дивиденд из доли, предоставленной таланту — так что опять, выиграв несправедливостью на одном, он проиграл бы на другом. Если, наконец, даже предположить, что нашлись бы такие корыстолюбцы, которые скомбинировали бы свое участие в различных группах и время своего труда в каждой из них так, что несправедливость могла бы быть для них выгодною, то этим самым нарушили бы они все другие свои интересы: честолюбие, любовь к удовольствиям, чувство товарищества. Во всяком случае число таких исключений может быть чрезвычайно ничтожно и поэтому не может иметь влияния на справедливость распределения дохода. Таким образом различные страсти уравновешивают друг друга — эгоизм личный поглощается эгоизмом групп, и наоборот. На этом основании можно сказать, что если бы даже человек был хуже, чем он есть, то и тогда бы сериарное устройство привело бы его даже путем эгоизма и личной выгоды к справедливости.
Сообразно с получаемым доходом рассчитывает каждый и издержки свои. Записывается на стол, квартиру, пользование экипажами и лошадьми той степени, до которой имеет возможность по своим средствам и которой желает по своим вкусам. Издерживать больше, чем получать, невозможно, ибо администрация фаланги, у которой записываются, знает, сколько кто получает, и на такую только сумму и доверяет — даже денег тут вовсе не нужно.
Способ распределения доходов, предлагаемый Фурье, имеет еще ту выгоду, что он, вместо того, чтобы производить несогласие между членами общества, как обыкновенно бывает при всяком дележе, связывает еще новыми узами. Теперь два ремесленника, живущие в одном городе и занимающиеся одним и тем же ремеслом, суть, так сказать, естественные враги между собою — выгоды одного суть убыток другого, и наоборот. Совершенно другое видим мы в фаланге. Чем кто больше производит, тем увеличивается общая масса доходов фаланги, и как каждый получает из этой общей массы долю, пропорциональную его капиталу, труду и таланту, то с увеличением общей массы дохода увеличивается и его частный доход, следовательно, каждому выгодно, чтобы другой больше производил, и каждый готов ему в этом содействовать — тогда как теперь каждому выгодно, чтобы другие производили меньше, а он больше, следовательно, теперь частные интересы между собою противоположны, а в фаланге они совпадают.
С другой стороны, так как каждый получает по мере своего капитала, труда и таланта, то, не говоря уже о привлекательности труда, никто не может лениться и по интересу, ибо с уменьшением деятельности всякого члена общества уменьшается его доход, хотя бы общая масса дохода и увеличивалась деятельностью других.
Не входя в дальнейшие частности распределения доходов, как, например, в изложение способа платы за ученые открытия, художественные произведения, способ платы врачам, ибо мое дело не излагать систему Фурье, а доказать безвредность ее, — я перехожу к передаче наследства.
Признавая право собственности, Фурье понимает под ним как право пользоваться имуществом, так и право отчуждать его и поэтому признает и право передачи собственности по наследству, уничтожение которого считает нарушением законной свободы человека — угнетение одного из коренных стремлений души человеческой — страсти родственности (familisme). Фурье полагал только, что в обществе, устроенном по его плану, наследство будет дробиться на большее число долей, нежели теперь. При необеспеченности, которой подвержены теперь даже самые богатые люди, умирая, каждый желает доставить детям своим как можно более, дабы по возможности оградить их от этой необеспеченности. Тут любовь к детям, обыкновенно далеко превышающая все другие привязанности, заставляет на время их умолкать и отдает детям все из страха могущих случиться с ними бедствий. Однако и теперь видим мы, что очень богатые люди всегда почти оставляют часть наследства другим родственникам своим и приближенным, чего не бывает при небольших или средних состояниях, при которых существует больше опасений за будущность. Так как при экономическом устройстве обществ по плану Фурье для всех существует полная обеспеченность, то каждый, отказывая свое имущество, может принимать в расчет все свои привязанности. Поэтому Фурье говорит, что наследство будет распределяться пропорционально числу и степеням привязанности умирающего.
Через это достигается тот результат, что каждый, находясь в родственных или дружественных связях со множеством лиц, получает в течение жизни своей значительное число наследств, которые, приходя мало-помалу, не позволяют рождаться тому отвратительному чувству, которому, однако, к несчастью, мы видим примеры, чувству, заставляющему желать смерти родственников, от которых надеются разбогатеть. Такое раздробление наследств усиливает и расширяет родственные связи.
При этом, полагаю, я должен заметить, что здесь, как и везде, все свои предположения Фурье вовсе не считает обязательными для обществ, устроенных на основании сериарной организации работ. Фурье выдает их только за следствия, которые, по его мнению, должны необходимо произойти при общественном устройстве, в котором все наклонности и способности человеческие примут правильное и гармоническое развитие. Ежели бы, например, кому вздумалось отдать все свое наследство своему единственному сыну, то он точно так же мог бы это сделать, как теперь всякий может отдать свое благоприобретенное имущество кому ему угодно.
В этом кратком очерке представил я все главные основания экономического устройства обществ, предлагаемого Фурье. Главным, можно сказать, единственным основанием ему служит так называемая сериарная организация всех проявлений человеческой деятельности. Как прямое следствие, из нее вытекает привлекательность труда, который, увеличивая в необыкновенных размерах производство богатств, чему еще способствует экономия при потреблении, происходящая от ассоциации, позволяет дать много ничего не имеющем или имеющим мало, не только не отнимая ничего у имеющих, но еще прибавляя и им. Это же распределение всей деятельности человека до группам и сериям, уничтожающим борьбу интересов и столкновение страстей, уничтожает самый источник и корень раздоров, пороков и преступлений. При всем этом Фурье не уничтожает ни одной из основ государственной и частной жизни, ныне существующих, вовсе не касается политического устройства государств, признает вредным всякое насильственное изменение этого устройства; оставляет неприкосновенным право собственности, право капитала на следующую ему часть из вновь произведенного богатства и право наследства как материального относительно имуществ, так и нравственного относительно титулов и других достоинств, могущих переходить к. потомкам; преследует идею равенства не только как несбыточную мечту, но как мысль вредную и несообразную ни с природою человеческою, ни с требованиями сериарного закона, для осуществления которого необходимы неравенства во всех отношениях.
Прежде, нежели окончу эту часть моего ответа, я должен упомянуть еще о двух обвинениях, взводимых на учение Фурье противниками его, — что он уничтожает семейства и проповедует безнравственность в междуполовых отношениях.
1) Фурье уничтожает семейство. Семейственные связи основаны на двух коренных стремлениях души человеческой; любви супружеской и любви родителей к детям и детей к родителям. Фурье принимает оба эти чувства в число коренных страстей человека. Этого одного было бы уже достаточно для опровержения взводимых на него обвинений. Разве в общественном устройстве Фурье родители не так же будут заботиться о своих детях, как и теперь, утешать их в их маленьких неудачах, радоваться их успехам — избирать для них методу воспитания, пока они сами еще не могут обнаружить своих склонностей? Правда, Фурье предлагает общественную методу воспитания. Но разве и теперь не отдают детей в общественные заведения, что нисколько не нарушает семейных уз. Но при общественной методе воспитания Фурье отцы и матери будут жить тут же вместе со своими детьми, и ежели бы кто пожелал воспитывать детей домашним образом, то имел на то полное право.
Что же изменяет Фурье в семейных отношениях, из чего могли бы взять, что он уничтожает семейство? Он соединяет отдельные хозяйства каждого семейства в одно общее большое хозяйство по чисто экономическим причинам. Но разве семейные связи зависят от того, где готовится кушанье — на домашней или на общей кухне, где моется белье, где хранятся запасы и т. п. Итак, действительно Фурье соединяет отдельные семейные хозяйства в одно общее хозяйство, но не думает разрушать семейных уз, имеющих гораздо высшее основание.
2) Фурье проповедует безнравственность в междуполовых отношениях. Действительно, Фурье говорит, что по его мнению отношения между полами должны измениться и сделаться свободнее, нежели они теперь, не на деле, а по праву. Но Фурье выдает это как за свое предположение, которое во всяком случае должно осуществиться не ранее как через пять поколений после всеобщего принятия предлагаемого им общественного устройства, т.-е. не ранее как лет через 300.
Вообще о междуполовых отношениях Фурье говорит только в первом сочинении своем «Théorie des quatre mouvements», написанном им в 1808 году, прежде нежели им были сделаны все части его открытия и которое позволил он вторично напечатать по усиленной просьбе своих учеников, смотрящих на это произведение как на исторический памятник. Сам Фурье считал его недостойным себя и по слогу и по методе изложения. Во всех других сочинениях своих он прямо говорит, что в первых фалангах, по крайней мере в течение 300 лет, пока новое общественное устройство не совершенно очистит нравы — отношения между полами должны остаться неизменными. Все последователи Фурье также держатся этого мнения, лучшим доказательством искренности которого служит то, что Консидеран во время прошлогодних прений во французской палате о допущении разводов говорил и подал голос против этой меры.
Когда мне случалось говорить о теории Фурье, я говорил, что вначале все должно остаться, как и теперь. Об изменениях, могущих произойти впоследствии, я никогда не упоминал, во-первых, потому, что не имею привычки говорить о том, что мне не положительно известно (Фурье нигде ясно об этом предмете не высказывается), во-вторых, потому, что не верил, чтобы такие изменения были нужны, не думая, чтобы непостоянство в любви было бы требованием человеческой природы. Я приписываю ее случайным обстоятельствам, из которых главнейшие суть следующие: 1) возбуждение воображения прежде действительного проявления физической и нравственной потребности любви; 2) обычай, по которому мужчины женятся обыкновенно не ранее 30 лет; 3) то, что браки по большей части основаны не на любви, а на различных расчетах; 4) что браки, основанные не на любви, редко составляют естественную группу, ибо заставляют два лица, симпатизирующих в одном или нескольких отношениях, уживаться и во всех остальных. От этого рождаются несогласия, мало-помалу уничтожают и чувство любви, которое без них продолжало бы существовать; 5) праздный образ жизни значительной части молодых людей; так как все эти причины уничтожаются с введением системы Фурье, и как сверх того образ жизни в фалангах делает, что всякий поступок на виду, то смело можно утверждать, что междуполовые отношения в обществе, устроенном по плану Фурье, будут несравненно чище, нежели теперь, и что впоследствии времени не окажется нужды в введении других отношений кроме неразрывных браков. Одним словом, я никогда не принимал тех нелепых указаний о будущем устройстве отношений полов, которые находятся в его «Théorie des quatre mouvements», как не принимал его космогонии.
Принимая основания обучения Фурье за совершенно истинные, может быть, я и ошибаюсь, хотя до сих пор они еще никем опровергнуты не были. Но так как верность заключений ума человеческого зависит не от одной последовательности и логической строгости выводов, но и от того, все ли данные были взяты во внимание при делании этих выводов, — то ошибка всегда может вкрасться и долго не быть заметна. Но во всяком случае, в теории Фурье нет ничего разрушительного, ничего вредного, ничего противоречащего существующим политическим и нравственным принципам, служащим основанием государственной и частной жизни в наше время. Этот мирный и безвредный характер учения Фурье, однако, мало говорил бы в мою пользу, если бы для осуществления его нужно было прибегать к насильственным и противозаконным средствам. Сам Фурье и последователи его не только ни в одном из своих сочинений никогда не возбуждали к таким средствам, но всегда говорили против них. По своему совершенно мирному и научному характеру учение это даже и не может быть иначе осуществлено, т.-е. подтверждено опытом, как совершенно мирными же и научными путями.
Одним из главных достоинств учения своего всегда считал Фурье возможность убедиться в истинности его опытом в малом виде.. Что сказали бы мне о химике, говорит он, который бы, делая опыты над взрывным веществом, употреблял для этого тысячи фунтов этого вещества, а не то ли делали те, которые хотели приложить свои политические идеи к целым государствам и народам, чему мы видели пример в французской революции. Все, чего добивался Фурье в течение своей страдальческой жизни, чего добиваются и теперь все последователи его, чтобы собрать четыре или пять миллионов, приобрести три или четыре тысячи десятин земли и найти 1.500 или 2.000 человек обоего пола, всех возрастов, различных по состоянию, по образованию, по способностям и занятиям, и с дозволения правительства той страны, где бы находилась эта земля, и с этими средствами устроить общину по плану, изложенному выше в его главных очертаниях. Самая неудача опыта не повела бы даже за собою потери употребленного на него капитала и имела между тем полезное нравственное влияние, доказав возможность другого, лучшего экономического устройства человеческих обществ, чем то, которое существует. Итак, основываясь как на том, что главное из сочинений Фурье и многие из сочинений его последователей не были запрещены! правительством нашим, так и на мирном характере этого учения, не противоречащего ни одной из основ государственной и частной жизни в России, и совершенно законных способах его осуществления, — я был бы в надежде на справедливость и человеколюбие моих судей совершенно спокоен насчет своего положения, если бы иногда, увлекаемый желанием содействовать по мере сил моих успехам этого учения, я не переходил бы пределов строгой законности.
- ↑ Слово индустрии и производные от него принимает Фурье в самом обширном значении, включая под это понятие не только собственно промышленную деятельность, но и научную и художественную.
- ↑ В черновом доказательства эти приведены, но по краткости времени не переписаны.
- ↑ Известно, как неприятно, если в каком-нибудь занятии, например, в игре, сильно занимающей, один из игроков небрежен к ней.
- ↑ Изобретатели: паровой машины, прядильной машины и усовершенствователь ткацкого станка. Ред.