1
Сегодня на Каменноостровском проспекте меня обогнала великолепная коляска. Закутанная в меха дама небрежно полулежала на мягких подушках и, проезжая мимо, вскинула на меня глаза, такие знакомые и необыкновенные глаза.
Мне вдруг вспомнилось одно происшествие, почти забытое уже. Да и не удивительно! Случилось это тогда, когда я был всего в четвертом классе.
Мне нужен был урок. Об этом знали многие мои знакомые, и однажды я получил письмо с предложением явиться куда-то в Измайловский полк, к 8-ми часам вечера. В тот же день я, конечно, отправился по указанному адресу.
Дом стоял в самом конце одной из дальних рот. Тогда там были пустыри и огороды, а среди них и высился этот дом. Издали он мне показался черным. Вероятно, потому, что в окнах его не было света.
Я открыл калитку и вошел в обширный, покрытый топкой грязью двор.
Со всех сторон, от дома и от гряд, тянувшихся от дороги, на меня накинулись собаки. Им, вероятно, удалось бы меня загрызть, если бы на их лай не вышел из дома седой старик с железной палкой и не отогнал наседавших на меня псов.
Старик проводил меня до дома и впустил в переднюю.
— Сейчас я доложу барыне! — сказала встретившая меня горничная и ушла.
Я не успел разглядеть большую темную комнату с какими-то блестящими украшениями на стенах, так как вошла толстая дама с близорукими навыкате глазами и узкими, почти незаметными губами и, хрустя пальцами, спросила:
— Вы — учитель?
Я показал ей письмо. Введя меня в боковую комнату, она сказала:
— Обождите! Я сейчас пришлю сюда вашу ученицу…
Я начал разглядывать комнату. Она была вся завешена какою-то полинявшей материей, местами протертой и очень запыленною; потолок был затянут сукном, а с середины его спускалась плоская бронзовая лампа, украшенная камнями.
Тяжелые, черные столы на каких-то чудовищах вместо ножек стояли в углах. Вдоль стен тянулись низкие диваны с целыми горами подушек.
Я не слышал, что кто-то вошел в комнату, но почувствовал это и быстро повернулся к двери.
Два горящих, как угли или как зрачки волка, глаза в упор смотрели на меня, и за их блеском я не видел человека.
Когда я немного успокоился, то заметил девочку лет двенадцати или тринадцати.
Она была высока ростом, тонка и стройна. Копна черных курчавых волос обрамляла оливковое подвижное лицо с горящими глазами.
Она долго смотрела на меня, а потом вдруг улыбнулась, блеснув, как лезвием ножа, ослепительно белыми зубами, и смело шагнула в мою сторону.
— Ты — добрый… — шепнула она по-русски, но с чуждым для моего слуха произношением. — Не обижай!..
Мы уселись, и я предложил ей читать вслух. Читала она плохо, иногда даже с трудом разбирая слова.
Я не мог преодолеть любопытства — и спросил ее, русская ли она.
— А ты не будешь смеяться? — шепнула она. — Ну хорошо, — скажу. Я и бабушка, мы — индуски…
Девушка вдруг прервала рассказ и насторожилась. Я тоже прислушивался. По коридору, ведущему из передней, кто-то тихо крался и, подойдя к двери, подслушивал. Но девочка уже читала, наклонившись над книгой, и только тогда подняла голову, когда шаги, так же крадучись, замерли вдали.
— Это мачеха, — злобно зашипела она, — злая, нехорошая, мерзкая! Бабушка и Майя — мы ненавидим ее, а папа…
— Читайте, Майя! — сказал я.
Она продолжала чтение, но я замечал, что девочка все время прислушивается к разным звукам, доходившим сюда из дальних комнат.
Невольно ожидал чего-то и я.
И вдруг мне сделалось страшно.
Я совершенно явственно расслышал над головой топот ног, удары по чему-то мягкому и стоны, громкие и жалобные.
Майя встала и, подняв кверху побледневшее, искаженное лицо, дрожала и слушала.
— Не скажу! не скажу! убейте… убейте, — кричал кто-то наверху прерывающимся голосом.
У меня, тринадцатилетнего мальчика, шевельнулись волосы на голове. Я хотел убежать, но Майя взяла меня за руку и зашептала:
— Они не придут сюда! Это папа и мачеха бьют бабушку, бедную бабушку.
— За что? — шепотом спросил я.
— Они хотят узнать, где спрятаны мои деньги… мама оставила их мне.
Наверху шум прекратился, замолкли стоны и крики.
— Бедная бабушка… она лежит теперь там… — вздохнула девочка, но вдруг встрепенулась, и, подняв кверху пальцы, шепнула:
— Она поднимается… ползет к двери… ушла…
Я не знал, что мне делать. Хотелось уйти, так как страх не покидал меня, но мне стыдно было оставить Майю и я решил дождаться, пока кто-нибудь придет.
Мы начали разговаривать, и девочка рассказала, что ее папа — немец, капитал торгового парохода; он женился на индуске из Траванкора, дочери знатного раджи, и увез ее в Россию.
— Мама умерла, — сказала девочка. — Она все плакала и называла себя несчастной. А когда уже совсем умирала, позвала бабушку и дала ей что-то для меня. Бабушка спрятала, и папа бьет ее, бьет и мачеха, чтобы она им отдала, но бабушка не дает. Только Майе отдаст она это, когда Майя вырастет.
— Тс… тс… — приложила девочка палец к губам. — Кто-то идет сюда…
Теперь и я различал тихий шорох медленно приближающихся шагов.
— Это бабушка! — радостно крикнула девочка и бросилась к двери.
Седая старуха с такими же горящими глазами, едва держась на нотах, вошла в комнату и со стоном почти упала на диван.
Она тяжело дышала, и по ее лицу, покрытому синяками и ссадинами, медленно катились тяжелые капли крови. Из-под опущенных век глаза ее смотрели на меня.
Наконец она шевельнулась и сказала что-то Майе на непонятном мне языке.
— Подойди к бабушке! — дотронулась до моей руки девочка. — Бабушка говорит, что если ты исполнишь ее просьбу — тебя Бог наградит большим счастьем. Если обманешь — убьет Он тебя. Снеси записку! Тут написано, куда…
— Снесу, — сказал я решительным голосом. — Сейчас же снесу…
Не успела Майя перевести моих слов, как в коридоре раздались голоса и шаги. Я поспешно спрятал письмо в карман и направился ж двери.
— Вы куда? — спросил меня высокий, толстый мужчина с красным лицом.
— Домой! Урок кончен! — сказал я.
— А! И вы здесь? — почти крикнул он, увидев старуху.
В его голосе было столько злобы, что я двинулся, чтобы защитить старую индуску.
Но он сразу же овладел собой и, улыбаясь, сказал:
— Бедненький! Вы, верно, напугались? Это — сумасшедшая старуха. Мы ее жалеем и не отдали в больницу. Она иногда убегает из своей комнаты, и тогда может напугать.
2
…В тот же вечер я снес письмо по назначению. Меня встретил мусульманский мулла, почтенный, важный старик. Он прочел письмо, печально покачал головой и, протягивая мне руку, сказал ласковым голосом:
— Доброе дело! Очень доброе дело! Спасибо большое. На другой день, вернувшись из гимназии, я нашел записку с отказом от урока в Измайловском полку. Через несколько дней я был у черного дома и узнал, что жильцы оставили его и уехали из Петербурга.
3
Вот что напомнил мне сегодня случайно брошенный на меня взгляд красивой дамы.
Глаза ее горели, как у той девочки-индуски…
— Майя! Не вы ли это?