Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том второй
Государственное издательство «Художественная литература», 1934
УДАРНИКИ
правитьОгиз выпустил альбом «Ударники», о котором уже упоминали «Известия». За ним последовали альбом «Страна должна знать своих героев», монтаж «Ударники полей» и 2-3 дюжины открыток с фотографиями ударников и ударниц.
Я просматривал с большим вниманием эти сборники, всматривался в лица ударников, когда зашел ко мне знакомый советский писатель, «почти коммунист». Он взял из моих рук альбом, посмотрел его и отложил в сторону.
— Что это — массовое производство стандартных героев? — спросил он.
— Да, массовое производство героев, — ответил я. — Разве вы вчера родились, разве вы не были на гражданской войне? Разве вы не видели, как рождались массы героев? Разве мы могли бы победить без массы героев?
— Да, но это же была война, жертва кровью.
— Вот, вот, учились вы, милейший, видеть героизм только в войне и теперь платите последнюю дань Иловайскому. Коммунист должен уметь с оружием в руках брать власть и с оружием в руках защищать ее. Но ведь основная работа коммуниста не на войне, а в перестройке основ человеческого общества. Перестраивает его народная масса под руководством своего авангарда — партии. Дело неслыханно трудное, и в борьбе за это дело рождаются массовые герои. Да, СССР есть фирма массового производства героев, но не стандартного. Посмотрите альбом, посмотрите эти карточки.
— Да, — вяло ответил собеседник.
— Лица разные. Не только лица, разные судьбы, разные пути, разные слои, из которых происходят герои станка и полей. Вы мало встречаетесь с рабочими, но если бы вы, писатели, считающие в глубине души вместе с Гете величайшей ценностью человечества личность, всмотрелись в коротенькие биографии ударников, которые печатает наша пресса, если бы вы прочли эти биографии с фотографиями ударников в руках, вы бы увидели всю сложность процесса, который рождает массу героев. Вы бы увидели, какое разнообразие личностей этот процесс выкристаллизовывает, и вы бы совсем по-иному посмотрели на вопрос о героях и массе, которым забавлялась русская интеллигенция в продолжение пятидесяти лет.
Но чорт побери русскую интеллигенцию и проблему «герой и масса»! Мы хотим себе уяснить, что такое ударники и откуда они идут.
Вот ударник — старый подпольщик. Только незначительное количество их получило отличие. Их фотографии как ударников мало распространяются. Это старое кадровое офицерство партии. Рабочие, интеллигенты, попавшие юношами в революционное движение, кормившие кровью своей вшей по этапам старой царской России, годы и десятилетия лелеявшие мысль о моменте, когда рабочий класс скинет власть царя и буржуазии, и дожившие до этого момента. В годы гражданской войны они командовали полками, дивизиями, армиями, руководили хлебозаготовками, организовывали рабочих и крестьян, а когда кончилась гражданская война, партия начала перебрасывать их на производство. Им приходилось очень туго. Те из них, кто даже и работал на заводе, знали только маленькую часть одного определенного производственного процесса, они никогда не хозяйничали, никогда не руководили целым производством. Ведь капиталисты рекрутировали в прошлом своих управляющих заводами не из подпольщиков. Пришлось этим подпольщикам теперь учиться технике, учиться администрированию, овладевать сотнями вопросов, о которых они раньше понятия не имели. Каких трудов это все стоит! Об ударности такой работы мы думаем только тогда, когда кто-нибудь из старой гвардии умирает. Тогда в крематории или в Доме союзов старые друзья, встретившись у гроба товарища, качают головой и говорят, что все-таки так нельзя, что надо уменьшить нагрузку. И, выслушав последние звуки «Интернационала», быстро садятся в машину, спеша на заседание.
Весь этот кадр не числится в ударниках, ибо ему и так полагается быть ударным. Только недавно кто-то догадался выпустить плакат с фотографиями членов Центрального Комитета под заглавием: «Ударная бригада пролетариата».
Дальше идет поколение, вступившее в великий бой в 1917 г., получившее крещение в Октябре и прошедшее через проверку гражданской войны. Это поколение дало большое количество ударников. Они не только директора заводов, среди них много рядовых рабочих. Дрался такой рабочий на гражданской войне, вернулся и пошел опять работать на завод. Парень не голосистый, не агитатор, любит работать у станка. Поэтому его как-то затерли в период нэпа. Но за эти годы восстановления старого хозяйства он накопил много практических знаний. Кое-кто оброс немного корой, отодвинулся из первых рядов общественной жизни. Но когда загорелся великий бой за пятилетку, когда молоты начали вбивать в землю сваи социализма, строить его фундамент, рабочие этой категории снова загорелись и снова двинулись в бой, и теперь снова замелькали по газетам забытые имена славных бойцов гражданской войны. Сдружившиеся когда-то на фронтах и потерявшие связь в дальнейшем, снова ее налаживают теперь, через эту перекличку ударников.
За этим вторым слоем идет третий, исключительно интересный. Пока что он дал больше всего ударников, о которых пишут в газетах, фотографии которых мы видим. Обыкновенно эти ударники — старейшие беспартийные рабочие или вступившие в партию в 1927—1928 годах. Имеют они производственный стаж от 25 до 40 лет. Есть и постарше. Они перед революцией 1917 г. не принимали непосредственного участия в революционной борьбе, а позже, после гражданской войны, они стояли за советскую власть, но не шли на общественную работу. Теперь они на передовых постах, теперь они — учителя целых заводов. Кто побывал за последние годы на наших заводах, помнит, как после доклада наши комсомольцы обыкновенно вытаскивают какого-то старика в очках, какого-то сутулого почтенного человека и рекомендуют его: «Вот наш Василий Иванович, старый хрен, лучший работник, внес столько-то и столько-то предложений. Организовывал такие-то и такие-то бригады. Но мы его догоним, мы ему покажем». Старик обыкновенно произносит невнятные звуки и пытается исчезнуть. Его непременно выбирают в президиум, и он сидит за столом, внимательно слушая, вытянув вперед руки на столе. Почему эти рабочие, играющие теперь такую громадную роль, не шли в первой шеренге в начале революции? Это были рабочие, в которых даже капитализм не сумел вытравить природной любви человека к труду, которым им приходится заниматься. Они были лучшие слесаря на заводе, лучшие текстильщики, они выдумывали всякие улучшения у себя на дому, в хозяйстве, всякие приспособления. Из них выходили мастера, и тогда они отбивались от рабочего класса. Они были почвой, на которой вырастали технические изобретения. Капитализм использовал эти изобретения, но не воздавал ни славы, ни почестей изобретателям. Я знавал таких рабочих и в Германии. Они читали технические журналы, но не читали рабочих газет. О них и другие рабочие говорили: «Er bas telt», т. е. он постоянно что-то делает, занимается пустяками. И вот для этих рабочих пришло теперь, под конец их жизни, великое время. Они теперь понимают, что их знания, их опыт имеют громаднейшее значение для страны, и они горят на работе уже не для себя, не для премии, а для того, чтобы наладить великое дело. Только теперь они поверили в возможность социализма, в его великое значение, только теперь они увидели великий смысл работ тех, кого на заводе они часто считали горлопанами. И они пытаются не только добыть из своих старых мускулов прежнюю энергию, не только найти в мозгу техническое ухищрение, позволяющее преодолеть какой-нибудь прорыв, но они пытаются понять все то великое, что происходит вокруг. Они включаются в политическую армию пролетариата. Что касается уменья работать, они — стержень ударнического движения, они — наша гордость.
Но, понятно, наше будущее — не они. Наше будущее, это — молодняк рабочих и крестьян, которому революция широко распахнула двери, ведущие к знанию, который теперь учится, чтобы строить и, строя, учиться.
Если всякая техническая книга становится немедленно дефицитным товаром, если в стране — 80 тыс. подписчиков на журнал «За рулем», если имеются сотни тысяч абонентов, радиогазет, то все это расходуется именно на ту массу молодежи, которая пытается овладеть техникой, которая создает комсомольские бригады и действительно сделала из труда дело чести и доблести. Из этой молодежи выйдет великий кадр строителей, который достроит социализм. Отсюда хлынет великая река великих изобретений, эта молодежь завершит ту техническую революцию, которая началась в недрах капиталистического общества, но которую завершить будем в состоянии только мы. Этой молодежи победа дается не легко. Ей недостает общей культуры, умственной тренировки, облегчающей техническую учебу. Ей трудно справляться с математикой, но она справляется. Нет более насыщенных аудиторий, чем аудитории наших технических вузов, вечерних школ, где нельзя иначе говорить, как языком восемнадцатого года, языком атаки, языком великих дерзновений. Это не вихрастые интеллигентские комсомольцы 1918—1919 гг., говорящие о революции и потрясающие шевелюрой. Это — люди, не умеющие хорошо говорить, но цепкие, энергичные, конкретные люди, которые не могут допустить, чтобы мы не могли справиться с какой-нибудь задачей.
Мне пришлось видеть их старшее поколение, т. е. самых молодых наших инженеров на ответственнейшем заводе, где сняли 40 вредителей-инженеров. Завод остался с этим молодняком. Эта молодежь полностью давала себе отчет в отсутствии опыта, в недостаточности знаний, в громадной ответственности, которая легла на нее. Она не только работала с величайшим усердием над преодолением затруднений, но по ночам она по очереди выходила на комсомольские дежурства только затем, чтобы еще пристальнее присмотреться хозяйским глазом, только затем, чтобы в случае какой-либо аварии не делать себе упрека: «Проглядели!» Этот молодняк теперь у нас задает тон на заводах.
Этот же молодняк возникает теперь в деревне. Он в деревню идет из Красной армии. В городе он видел чудеса новой техники, в Красной армии учился дисциплине и грамоте. Ему в деревне идет навстречу молодняк, только-что кончивший школу. Этот молодняк снует вокруг тракторов, пытается изучить все тайны машины. Это он не только заменяет городских трактористов, но проводит индустриализацию деревни, дает ей настоящих новых организаторов.
Эта молодежь, вступившая в жизнь 5-6 лет назад, донесет знамя до окончательной победы.
Посмотрим на фотографии ударников, на эти лица. Открытый лоб, глаза смотрят то с глубокой верой, решительностью, то с насмешкой. Это действительные завоеватели мира.
Среди этой молодежи особую струю представляют собою ударники из нацменьшинств.
Я не буду говорить о евреях-ударниках. Это те же юноши, которых я видел еще несколько лет назад в белорусских городках, покупающих за последние копейки центральные газеты и с тоской мечтающих о растущей где-то советской промышленности, ибо они были без работы. Кооперация убила торговлю, около которой ютились их родители. Ремесло страдало от недостатка сырья. Промышленность не могла их впитать, и они мечтали о почетном звании металлиста, как раньше дворянский юноша мечтал о том, что он станет рыцарем. Скорый темп индустриализации поставил их на ноги. Они сложили свои бедные пожитки и пошли на заводы, на шахты. Нет такого тяжелого труда, за который бы они не брались с рвением. Им пришлось страдать от антисемитизма новых, пришедших из деревни рабочих, им пришлось доказывать свое право на звание пролетария. И они это доказали. Но если им приходилось бороться со своей физической слабостью, то они внесли в промышленность интеллигентность городского человека, культурные навыки старого ремесленного труда.
Значительно труднее было рабочим из отсталых, мало развитых наций — рабочим татарам, тюркам, чувашам. Но и эти рабочие видели тысячи героических ударников, дерущихся с величайшей выдержкой, я бы сказал, ожесточением, за победу социализма. Чем больше культурное отставание их наций, тем больше напряжения вкладывали они в работу, для того, чтобы показать, что они могут быть первыми. Национальное соревнование, которое когда-то приводило к национальной вражде, к погромам, побоищам, стало источником великого трудового подъема, в огне которого рождаются целые отряды пролетариев среди национальностей, которые никогда не знали пролетариата.
Ту роль, которую играет национальный вопрос, как источник добавочной струи революционного производственного подъема, играет и женский вопрос.
Революция дала работницам равенство, но она могла дать только юридическое равенство. На деле работница еще не равна, на ней лежит груз домашних забот, на ней лежит еще та тяжесть, что старший слой рабочих не считает женщину равной. Это подзадоривает молодую работницу, толкает ее в ряды ударников.
На-днях мне пришлось быть свидетелем следующей сцены: директор завода позвонил, чтобы за мной пришел кто-нибудь из мастеров, который показал бы мне производство. Пришла молодая девушка 26—28 лет. Посмотрела на меня и на моих спутников сверху вниз и с презрением спросила: «Это вы будете экскурсия?» Директор завода ее не знал, она была недавно на заводе.
— А ты сумеешь объяснить процесс производства? — спросил он.
Огонек заблестел в ее глазах.
— Отчего же. Я мастер.
Мы пошли в цех, и я спросил ее, кто она такая. Оказалось, работница Зиновьевской бумажной фабрики в Ленинграде. За ударную работу ее выдвинули в техникум. Она его кончила и работает теперь мастером в химическом цеху бумажной фабрики в Балахне.
Это молодое поколение работниц-ударниц завоюет равенство работнице, равенство, которое она заслужила всей своей жизнью, ибо и работницы, которых теперь много в рядах ударниц, могут сказать: «Вся наша жизнь была геройством». Посмотрите на фотографию работницы завода им. Лепсе — С. Я. Гришкевич. Это наиболее волнующая из всех фотографий фабричных ударников, которые мне пришлось видеть. Лицо ее, как рука старой прачки, вываренная сотни раз в соде и мыле, рука, на которой видна в отдельности каждая жилка и вена. Это лицо, которое видело тысячи бессонных ночей, когда работница после тяжелого труда должна была штопать детскую одежду. Глаза, опущенные на работу, наверное много раз смотрели в тяжелом раздумьи о том, что завтра дать есть семье. Геройство работниц было всегда ожесточенным, ибо они помогали рабочему классу выносить бремя нужды и нищеты. Но работница была заперта в душной кухне, ее жизнь протекала среди детского крика и гама. Она стояла у дверей кабака в ожидании мужа, заливавшего отчаянье горькой. Теперь она нашла цель, осознала значение службы обществу, и поэтому у многих этих ударниц лица стали такими ясными.
Дальше идут ударники и из самой скупой среды: из среды старых специалистов. Мы перед всем рабочим классом ставили к позорному столбу вредителей. Мы обязаны сообщить рабочему классу о всяком проявлении трудового геройства, энергии, настойчивости тех инженерских кадров, которые шли с нами нога в ногу или теперь к нам повернули. Им очень не легко, хотя рабочий класс чутьем отличает преданных себе людей и окружает их уважением и любовью. Ведь известен факт самоубийства крупного преданного нам инженера, которому оказывали полное доверие, но который не вынес мысли, что ему могут не доверять. Нечего скрывать таких фактов. Этот инженер пал, как жертва революции, жертва, которая должна обратить внимание и заставить окружить любовью тех представителей старой технической интеллигенции, которые пошли беззаветно на службу рабочему классу. Они помогают нам съэкономить сотни миллионов. Они помогают нам из молодых специалистов-ударников, — а таких есть тысячи, — создать будущие руководящие кадры промышленности.
Наконец, нельзя не вспомнить иностранцев-техников, которые начинают включаться в эту нашу бешеную работу. Не только вспомнить их надо, но надо на них обратить величайшее внимание.
К нам приходят на работу из-за границы инженеры, ищущие порядочного жалованья, приходят инженеры-творцы, которые ищут возможности технического размаха, и приходят, наконец, инженеры, которые ищут отечества, которые разуверились в старых идеалах буржуазного мира и спрашивают себя, не возникает ли у нас лучший мир. Из среды инженеров-патриотов техники и инженеров, ищущих новой идеологии, рекрутируются иностранцы инженеры-ударники. Если мы поймем, что и в этой массе можно найти строителей социализма, если мы поможем этой массе ориентироваться в обстановке великих вопросов, которые решаем мы, то здесь будет бить родник технической инициативы и энергии.
Я не говорю об иностранных рабочих. Не все они ударники. Многие тоже приходят только из-за куска хлеба. Это наиболее требовательная часть иностранных рабочих. Ее надо будет или переделать, или отбросить. Но есть уже сотни, которые со всей энергией делают с нами наше дело. О них я собираюсь писать особо.
Капитализм построен на частной собственности. Поэтому он построен на индивидуализме, поэтому он родил культ крупной личности, поэтому он создал философию истории, вещающую, что историю делает крупная личность.
Народничество, которое было буржуазно-демократическим течением, было в конечном счете буржуазным течением. И поэтому оно должно было упереться в субъективность, нашедшую свое последнее выражение в терроре, в культе героя, мстящего за народ.
Марксизм в течение всей своей истории дрался против этой идеологии, противопоставляя ей взгляд на общее развитие, как на результат борьбы классовых сил, порожденных развитием производства. Народники делали из этого вывод, что мы отрицаем значение личности.
И мой друг, — писатель-попутчик, который немного пренебрежительно говорил о массовом стандартном производстве героев, наверное подумал: «Вот понадобились-то вам наконец герои, так что массами начали вы их фабриковать». Но кто так думает, показывает, что ничего не понял в марксизме. Ни для Маркса, ни для Ленина масса не состояла из суммы равных людей. И для них история не была борьбой нерасчлененной безыменной массы. В массе есть отсталые слои, есть передовики. В массе играет громадную роль середняк, идущий за передовиком. Если бы не так обстояло дело, то зачем бы мы создавали партию, организацию, передовых рабочих, которые проложили путь рабочему классу и крестьянству к победе?
Пока будет существовать человечество, оно будет выделять передовой отряд, бьющийся на первых постах за решение тех вопросов, которые поставила перед человечеством история. Были и есть герои, но героизм их — выражение стремлений массы, героизм их может привести к победе только тогда, когда становится массовым, когда поднимает массу до своего уровня.
28 лет назад Роза Люксембург писала: «Историческая задача вождей — сделать себя ненужными». Но они могут сделаться ненужными только для одной какой-либо исторической задачи. Когда история выдвинет новые задачи, нужны отряды новых передовиков. И мера глубины революции — какие широкие массы передовиков она умеет выдвигать. Великое доказательство социалистического характера нашей революции — тот факт, что она создает целые пласты героев, что она создает целые массы героев, что она рождает массовый энтузиазм.
И все эти презренные Каутские, Гильфердинги, которые считают, что ударное движение создано насилием, этим суждением говорят только одно, что не могут представить себе социалистической революции. Наша революция социалистическая, потому-то она породила ударников. Наше стремление породило ударников как массовое явление, — теперь наше стремление поднять все рабочие массы до уровня ударников, сделать вопрос труда доблестью и честью всякого рабочего.
Завершением этого процесса будет создание социалистического общества. Для того, чтобы ускорить эту окончательную победу социализма, мы должны окружить ударничество любовью, славой, мы должны ознакомить страну с жизнью ударников, мы должны добиться того, чтобы в глазах каждого рабочего и крестьянина название ударника было самым почетным. Мы только приступаем к решению этой задачи. Только началось издание брошюрок с автобиографиями ударников, их еще не читали широчайшие массы, хотя для будущего историка социализма не будет более интересного материала, чем эти биографии действительных строителей социализма.
Наши газеты подходят к этому делу еще небрежно, не умеют еще показать ударников во всем их разнообразии, во всей их индивидуальной красоте. Наша литература не создала еще незабываемые фигуры ударников.
Но это все надо сделать, и гизовские альбомы заслуживают самого большого внимания, самого внимательного подхода и анализа.
Июль 1931 г.