В. В. Розанов
правитьУважение к вековым правилам
(По поводу письма Н. С. Таганцева)
править
С момента зачатия — жизнь ребенка, существо его, судьба его не принадлежит уже матери его, а принадлежит обществу, народу, стране, природе; более же всего принадлежит ему самому. Мать есть только его носительница, его оберегательница; его ангел-хранитель. И не может не стать и не казаться всем людям — не ангелом, а демоном его, когда останавливается на самой мысли — вытравить его, убить его. И когда убивает в себе зародыш, вытравляет его, призывает для этого врача и науку, или якобы врача и якобы науку, — потому что и врачи, и наука имеют в себе нравственную сторону, нравственную задачу, то она рассматривается людьми, чувствуется людьми не как «сестра своя», а как враг свой, как некоторое извращение и отступничество от законов природы.
Вот простая аксиома, которая живет в народе, вне «медицинских» и вне «криминалистических» определений. Это аксиома древняя, безотчетная, в сущности доисторическая, в сущности — религиозная. И господа криминалисты, и господа врачи, обсуждая свою тему как на Пироговском съезде врачей летом прошлого года, так и на только что закончившемся съезде криминалистов, обязаны были оглянуться на эту вековую и даже тысячелетнюю аксиому.
Мать — ангел-хранитель ребенка, мать — его носительница и ни в каком случае — не распорядительница его жизни. Ребенок есть субъект, есть лицо уже в чреве матери; есть особый индивидуум, «с правами на жизнь», — большими, чем медицинские права, и большими, чем юридические права. Римляне именовали его jus divinum, jus naturale, сливая в сем случае очень основательно «естественное право» или естественный порядок вещей — с правом и с миропорядком божественным.
Вот его-то неосторожно и потрясли не только врачи, но и криминалисты, как правильно отметил г. Дейтрих; и это не «его личный вкус и понимание», а народный и вековой взгляд на дело, и г. Дейтрих только выступил на его защиту, равно против врачей и равно против криминалистов. Глубокоуважаемый председатель съезда криминалистов Н. С. Таганцев, говоря о «личном вкусе» г. Дейтриха, не заметил народного заслона, который стоит за этим «вкусом». И, проводя в своем «Письме в редакцию» разницу между резолюцией) комитета и резолюцией съезда (in pleno), — не весьма уловимую для массы людей, для матерей, среди которых ведь не все «с высшим образованием», — может быть, и прав в тонко-юридическом смысле, но бесспорно не прав в народном смысле, перед лицом народа, к которому обращена резолюция, которому говорит и чему-то научает резолюция. Резолюция комитета тоже потрясает вековое, прямое, ясное мнение народа:
Искусственное и, так сказать, — приневоливающее изгнание плода — всегда ужасно для законов божеских и человеческих, преступно и наказуемо.
Это — «прямо», это — «прямая дорога». Народ знает, «куда идти», видя перед собою эту дорогу. А видя перед собою словесную путаницу в резолюции комитета, требующей (?!!) «смягчения наказаний и даже признания безнаказанности тех видов изгнания плода, которое вызывается… вниманием к особо тяжелым социальным и личным условиям», и т. д.
Народ, прочитав это, может только думать: «Э, когда, значит, родительнице тяжело, — она и врач, сговорившись, могут убить ребенка».
Все-таки «могут убить» — стоит в его сознании! Да это — и прописано в резолюции комитета!! Куда это деть? Куда денется с такой резолюцией комитет? Ему некуда уйти от суда народного, хотя и бессильного и безмолвного: «можно иногда убивать плод». Народное сознание потрясено, запутано. И в этом, или в тенденции к этому, конечно, виновны не одни врачи, но «и криминалисты» (комитет).
В университете-то они учились и университетские учебники помнят; да, конечно, и сами «составляют учебники». Но о народе забыли. А народ — выше учебника; а век и века — сильнее 2-го десятилетия XX века, когда была произнесена и написана эта печальная «резолюция»; печальная в устах криминалистов и позорная в устах медиков.
Еще заметка: потрясение абсолюта младенца в утробе матери потрясает и абсолют матери. Кто не щадит ребенка, — будьте уверены, завтра не пощадит и матери. И начавшееся в истории, в культуре, в религии, в нравах, в законах, в «разговорах» и «резолюциях» падение уважения к «я» младенца — закончится непременно и падением уважения к «ты» матери его, к женщине вообще…
Бедные женщины, — бедные и иногда, в частях своих, безумные… Наслушавшись «мужских разговоров», медицинских разговоров, юридических разговоров, они готовы поступиться обязанностями материнства, из коих проистекает фундамент уважения к самой женщине.
Рубят тот сук «древа жизни», на котором сами сидят…
Опомнитесь, женщины, — не слушайте демонов. Сохраните за собою то уважение, то даже благоговение, какое весь свет питает к вам как к хранителям и сберегателям еще утробной младенческой жизни. Из этого взгляда на вас вытекает вся та нежность, вся та деликатность, все то умиление, с каким часто незаметно следит каждый за женщиною, и особенно за беременною женщиною, где бы ее ни встретил: в дороге, в вагоне, в конке, в нужде, в унижении…
И всегда весь свет готов ей помочь; готов помочь такой честной труженице в беременности и родах. Это — крест женщины, и это — венец ее. «Она сестра наша», — шепчет вслед такой весь мир, часто незаметно для нее. Она — «друг будущих поколений»…
Берегите этот шепот около себя. Без него вы погибли, — нравственно и всячески. Увы, его не понимают ни медики, ни, к сожалению, «криминалисты».
P.S. Я получил от д-ра В. К. Порембского, секретаря на том заседании Пироговского съезда, на котором д-р Личкус произнес речь касательно обстоятельств наказуемости и ненаказуемости искусственного выкидыша, — и печатный отчет с подробным изложением доклада д-ра Личкуса. Вчитавшись в него, я нашел, что д-р Личкус высказался за ненаказуемость выкидыша по причинам: 1) стыда беременности; 2) бедности забеременевшей; 3) алкоголичности отца ребенка и проч. И потому не могу взять назад слов своей статьи о д-ре Лкчкусе, как о том просит меня д-р В. К. Порембский. Для врача допустимо и не преступно произвести выкидыш лишь в случае, когда смерть идет за жизнь, т. е. когда роды анатомически и физиологически невозможны. Это и теперь ненаказуемо, и везде производится законно и открыто. Ни о каких социальных и наследственных обстоятельствах врач не имеет права рассуждать, ибо здесь его рассуждение — не врачебно, между тем как он прибавляет врачебный авторитет к своему общечеловеческому, обыкновенному суждению. Это вовсе не его область, не его тема, вовсе — не его компетенция. Здесь он грабитель чужого нрава. Господам врачам надо вернуться к логике, к распределению обязанностей, к несмешиванию функций и компетенций.
Впервые опубликовано: Новое время. 1914. 1 марта. № 13638.