Прижимаю розу къ груди своей; рука моя держитъ чашу вина сладкаго; моя возлюбленная внемлетъ моимъ желаніямъ: владыки міра! вы теперь рабъ предо мною.
Никакое свѣтило да неозаряетъ ночной картины; развѣ луна взора моей возлюбленной не сіяетъ полнымъ блескомъ?
Да некурится никакое благовоніе во храминѣ пиршествъ; каждую минуту отъ локоновъ ея волосъ несется запахъ приятнѣйшій. —
Не говори мнѣ ни о благоуханіи мускуса, ни о сладости меда, я люблю одинъ нектаръ, которой пью изъ алыхъ устъ ея.
Ученіе наше не запрещаетъ употребленія вина, но можно ли пить его безъ тебя, о нѣжная роза! —
Когда скорбію о твоемъ отсутствіи наполняется мое растерзанное сердце, тогда удаляюсь въ глубину своей храмины.
Не говори мнѣ о славѣ: какая отъ нее польза? Что мнѣ въ имени, которымъ я не прельщаюсь?
Мой слухъ любитъ внимать только звукамъ флейты, только согласнымъ тонамъ арфы; глаза мои всегда прикованы къ рубинамъ губъ твоихъ.
Ты говорить, что я пресыщаюсь любовію, забавляюсь виномъ; но кто въ городъ на меня непоходитъ?
Не открывай моихъ слабостей блюстителю порядка и благочинія; онъ и самъ любитъ вино хорошее.
Гафизъ! не теряй ни одной минуты безъ удовольствія: теперь время розъ, вина и весны. —
II. править
Юноша! наполни виномъ кубокъ мой, ибо чашечка тюльпана блистаетъ цвѣтомъ сей жидкости. — Что мнѣ въ твоихъ разсужденіяхъ? когда ты окончишь безразсудныя свои умствованія? Оставь ету гордость, ето надменное самолюбіе; вспомни, что время было свидѣтелемъ измѣненія блестящей одежды Царей, и что вѣнецъ Монарховъ Каяніанскихъ лежитъ во прахъ. Дыханіе зефира говоритъ тебѣ о краткости жизни. Налей мнѣ, юноша, цѣлебнаго напитка, врачующаго горести душевныя! Горе тому, кто безпечно ввѣряется обманчивымъ ласкамъ и обольщеніямъ времени? кто не старается предохранять себя отъ его злости! — Именемъ Хатемъ-Тая[2] умоляю тебя дать мнѣ кубокъ етой влаги! избѣжимъ оба строгихъ упрековъ въ скупости. Отдай въ залогъ свое имущество, всѣ дары фортуны, и запасись винограднымъ сокомъ. Оставлялъ ли что нибудь послѣ смерти своей человѣкъ строгой и суровой?
О Гафизъ! стихи твои, хотя они писаны на языкѣ Персидскомъ, распространились отъ Египта и Сиріи до Царства Греческаго.
III. править
Два нѣжныхъ друга, двѣ чаши вина стараго, мирная безпечность, книга и тѣнь древесная — вотъ блага, которыхъ я не отдамъ ни за какое благополучіе настоящей и будущей жизни, хотя бы цѣлой міръ упалъ къ ногамъ моимъ и умолялъ меня отказаться отъ оныхъ. Жертвующій мирною радостію благамъ фортуны есть глупецъ, продающій Іосифа за цѣну ничтожную. Во дни злополучія должно побѣждать горести чашею вина свѣтлаго; ибо на кого можно надѣяться? Среди вихрей, сражающихся въ цвѣтникѣ, кто отличитъ розу отъ жасмина. Слѣдуй мнѣ; и твое суровое благочестіе, ни мое легкомысліе, увы! не перемѣнятъ судьбы вселенной. Укрѣпись терпѣніемъ, сердце мое! Владыка небесный не предастъ сего драгоцѣннаго камня въ руки виновника зла и горестей: міръ повредился, о Гафизъ! поможетъ ли въ такомъ злополучіи мудрость врача опытнаго и совѣты суроваго Брамина? —