Триана (Дорошевич)/ДО
| Тріана[1] |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ V. По Европѣ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 384. |
Бокъ о бокъ съ Севильей, черезъ Гвадалквивиръ живетъ Тріана.
Путеводители говорятъ, что Севилья и Тріана — одинъ и тотъ же городъ.
Ложь.
Величайшая ошибка адреснаго стола, который называется географіей.
Ихъ разъединяетъ не рѣка, а пропасть, которой не заполниться никогда. И никакіе мосты не соединятъ Севильи съ Тріаной.
Севилья — самый смѣющійся городъ въ мірѣ. «Кто не видалъ Севильи, тотъ не знаетъ веселья», говоритъ испанская поговорка.
Въ Севильѣ палаццо. Севилья залита по вечерамъ электрическимъ свѣтомъ. Въ Севильѣ бульвары изъ пальмъ и апельсинныхъ деревьевъ, которыя наполняютъ воздухъ благоуханіемъ своихъ бѣлыхъ, какъ снѣгъ, цвѣтовъ.
Поколѣнія за поколѣніями пропитывали грязью, вонью почву Тріана. Тутъ земля смердитъ.
Въ Тріана всегда носится какое-нибудь повѣтріе, отъ котораго дѣти мрутъ, какъ мухи, и чахнутъ взрослые.
Когда принимаются за благоустройство и начинаютъ въ Тріана какія-нибудь земляныя работы, — ихъ приходится сейчасъ же бросать.
Въ смежныхъ домахъ вспыхиваютъ злокачественныя лихорадки и смертность растетъ.
Невѣроятный смрадъ поднимается отъ разрытой земли.
Тріана, это — огромная помойная яма, въ которой люди не живутъ, а существуютъ, — какъ существуютъ черви.
Въ Севильѣ — университетъ. Въ Севильѣ — школа для безплатнаго обученія.
Въ Тріана газеты курятъ, — а если сюда случайно попадаетъ книга, на ея огнѣ поджариваютъ бараньи кишки.
Учитель, докторъ, санитаръ, — всего этого боится Тріана.
— Все это полиція! — со страхомъ и злобой говоритъ Тріана
Тріана очень богомольна.
Женщины Тріана, когда онѣ не заняты хозяйствомъ или развратомъ, на колѣняхъ молятся и плачутъ въ церквахъ.
Въ Тріана много храмовъ и нѣсколько монастырей.
На Страстной недѣлѣ, когда по всей Севильѣ, словно въ средніе вѣка, тянутся процессіи «братствъ», — процессія Тріана блескомъ и пышностью соперничаетъ со всѣми.
Это бываетъ въ пятницу утромъ.
— Пойдемъ смотрѣть процессію Тріана!
Весь городъ сходится.
По мосту черезъ Гвадалквивиръ идетъ процессія Тріана, блистая бархатомъ, золотомъ, сверкая безчисленнымъ множествомъ свѣчей.
Другіе «братья» одѣты въ коленкоровые, въ шерстяные, въ атласные саваны.
«Братья» Тріана одѣты въ фіолетовый бархатъ.
Впереди идетъ Вероника, въ черной, съ бѣлыми кружевами, мантильѣ и несетъ изображеніе Нерукотворнаго Спаса.
Святая Вероника, которая молится предъ престоломъ Всевышняго за грѣшныхъ гитанъ.
И только по одному вы узнаете, что это процессія нищей Тріана.
Статуя Мадонны покрыта черной бархатной мантіей, безъ одной блестки. Мантія не расшита сплошь золотомъ, какъ у другихъ.
Ее зовутъ «бѣдная сеньора», Мадонна Тріана.
Тріана зоветъ Ее:
— Nuestra Senora de la Esperanza[2]!
И молится Ей:
— Santissima Vierge[3]! Ты одна надежда несчастной Тріана.
На Ея траурной мантіи — ни одной блестки золота.
Чтобъ зашить эту мантію золотомъ, какъ бы должно, — пришлось бы продать всю Тріана.
Въ церквахъ, сумрачныхъ и темныхъ, когда вы ни зайдете, — вы увидите около конфессіонала людей на колѣняхъ, людей плачущихъ и шепчущихъ свои грѣхи, — исповѣдь тутъ не прерывается весь годъ.
И Тріана есть въ чемъ каяться, въ чемъ исповѣдываться безъ перерыва.
Путеводители настоятельно рекомендуютъ не ходить сюда вечеромъ одному.
И трупъ съ навахой между лопатокъ — вовсе не рѣдкая утренняя находка въ Тріана.
Днемъ Тріана работаетъ, молится, играетъ въ карты на улицѣ, толпится около кабаковъ — и ругается, кричитъ, ругается безъ конца.
Здѣсь нѣтъ даже неба. Почти не бываетъ солнца, — въ то время какъ Севилья залита его радостнымъ и горячимъ свѣтомъ. Говорите послѣ этого, что Севилья и Тріана расположены рядомъ!
Тріана весь день закутана дымомъ фабрикъ и заводовъ.
И эти фабрики отнимаютъ у Тріана даже то, что подарила природа всей Испаніи, — воздухъ и ясное, голубое, безоблачное небо.
Вечеромъ Тріана погружена въ совершенную тьму.
Для Тріана не полагается ни одного фонаря.
— Имъ при ихъ жизни свѣтъ не нуженъ!
Въ домахъ, въ нижнемъ этажѣ, нѣтъ оконъ.
— Зачѣмъ окна, когда есть дверь?
Двери открыты вечеромъ, и Тріана открываетъ прохожему всю свою жизнь.
Комнаты освѣщены.
Грязныя лохмотья на виду.
И эти настежь открытыя жилища нищеты зіяютъ словно раскрытыя, гнойныя, вонючія язвы.
Тріана вечеромъ вскрываетъ всѣ нарывы и расковыриваетъ всѣ свои струпья.
На балконахъ женщины въ черныхъ мантильяхъ стоятъ, какъ привидѣнія, едва освѣщенныя падающимъ сзади изъ комнаты трепещущимъ свѣтомъ подвѣшенной къ потолку коптилки.
И кричатъ прохожимъ:
— Psst! Psst! Cabalero![4]!
Это гитаны зажгли свои огни.
Тріана рѣдко ходитъ въ Севилью.
Въ большіе праздники, въ дни боя быковъ.
И когда Тріана двигается черезъ мостъ, это — несчастіе.
Надо запирать двери, надо держаться въ толпѣ за карманы. Матери не выпускаютъ въ такіе дни на улицу своихъ подрастающихъ сыновей.
Вся Севилья ложится спать раньше.
— Тріана!
По узенькимъ, глухимъ улицамъ, словно волки, бродятъ какіе-то люди.
На перекресткахъ въ длинныхъ черныхъ шаляхъ стоятъ привидѣнія Тріана.
Тріана несетъ съ собой преступленіе, развратъ, болѣзни.
Севилья часто посѣщаетъ Тріана.
И Севилья и весь міръ, представители котораго съѣзжаются въ Севилью.
Тогда надъ зіяющими, какъ гнойныя язвы, жилищами нижнихъ этажей, — изъ-за завѣшенныхъ черными шалями выходовъ на балконъ, безъ-умолку трещатъ кастаньеты.
Припрятавъ кольца въ карманъ, севильянцы, иностранцы, по-двое, по-трое, идутъ по улицамъ Тріана, поднявъ головы, разсматривая балконы.
— Psst! Psst! Cabalero![4]
И шали, — тамъ, здѣсь, — одна за другой спускаются надъ выходами на балконы.
Полуобнаженная гитана извивается грязнымъ, молодымъ, но старческимъ и дряблымъ тѣломъ въ безстыдномъ танцѣ.
А рядомъ въ комнатѣ ея отецъ и мать, ея маленькій братишка, ея дѣвочка-сестра подпѣваютъ пѣсню подъ звуки ея кастаньетъ.
Подпѣваютъ не по безстыдству. А просто машинально, такъ какъ они безпрестанно слышатъ этотъ мотивъ въ комнатѣ ихъ дочери.
И когда «cabalero[5]» смущенъ шумомъ за стѣной, гитана говоритъ ему:
— Успокойся! Это не кто-нибудь! Это поетъ моя мама! И отецъ.
Они поютъ, чтобъ какъ-нибудь сократить минуты голода и ожиданья.
Сейчасъ она вынесетъ денегъ, и сестренка побѣжитъ купить всѣмъ поѣсть.
— А! Это Тріана! — съ омерзѣніемъ говоритъ Севилья.
И относится къ Тріана, какъ къ неизлѣчимой болячкѣ.
Тріана оскверняетъ все своимъ дыханіемъ. Праздники религію.
Она является со своимъ развратомъ въ Севилью именно тогда, когда весь городъ одѣтъ въ черное и погруженъ въ молитву, — на Страстной недѣлѣ.
Потому что именно на Страстную недѣлю въ Севилью съѣзжается много иностранцевъ и привозятъ съ собой «дуро», — пятифранковики, которые Тріана желаетъ заработать.
— А, эта Тріана!
Настоящее бѣдствіе разражается надъ Тріана въ тѣ дни, когда, въ сопровожденіи безчисленной полиціи, являются пристава.
Собирать налоги на освѣщеніе города, на благоустройство, на содержаніе бульваровъ изъ пальмъ, университетъ.
Тогда настоящая паника охватываетъ Тріана.
Жители мечутся, пряча свои лохмотья.
Вопли, плачъ, ругань и проклятія.
Тріана имѣетъ и свою часть въ удовольствіяхъ.
Въ дни большихъ праздниковъ она галдитъ, молится, цѣлыми часами гуляетъ по Севильскому собору.
Въ дни боя быковъ, около «plaza de toros[6]», — волнуясь, слушаетъ громы аплодисментовъ и ураганы свистковъ, доносящіеся изъ цирка, и спрашиваетъ у счастливцевъ, выходящихъ оттуда:
— Хорошій ударъ? Сразу? Кто сейчасъ? Бомбита? Сколько убито лошадей? Пять? Только?.. Пятнадцать? Ого-го!
И съ нетерпѣніемъ ждетъ, когда начнутъ распродавать мясо запоротыхъ старыхъ клячъ и почернѣвшее, разодранное — убитыхъ бѣшеныхъ быковъ.
Я лежалъ на лугу, который только что скосили въ первый разъ въ эту весну.
Глядѣлъ въ голубое безоблачное небо, дышалъ сладкимъ ароматомъ скошенной травы.
Извозчикъ, привезшій меня изъ города, распрягъ лошадь и пустилъ ее пастись по скошенному лугу.
Все было тихо и мирно кругомъ.
Какъ вдругъ, съ той стороны, гдѣ закутанная дымомъ, рядомъ съ утонувшей въ зелени Севильей, — была Тріана, раздался частый и тревожный звонъ колоколовъ.
Звонъ разрастался, разрастался. Сильнѣе, тревожнѣе.
Я вскочилъ.
— Что такое? Надъ Тріана гудитъ набатъ!
Извозчикъ пожалъ плечами.
— Звонятъ къ мессѣ.
Тріана идетъ молиться и каяться, каяться въ своихъ грѣхахъ.
Тріана…