Трефовый король (Немирович-Данченко)/ДО

Трефовый король : Святочная сказка
авторъ Василій Ивановичъ Немировичъ-Данченко

Источникъ: Немировичъ-Данченко В. И. Святочные разсказы. — СПб.: Безплатное приложеніе къ журналу «Природа и Люди», 1904. — С. 164.

I

Петя, вытаращивъ глаза, смотритъ на тетю Машу, старую тетю, являющуюся для него неразрѣшимою загадкой. Всѣ въ домѣ смѣются надъ нею, начиная съ отца, называющего ее «невѣстой неневѣстною», и кончая мордастымъ лакеемъ Семеномъ, который разъ, не замѣтивъ мальчика, проворчалъ ей въ слѣдъ: «ишь, лежалый бракъ! Поди, и на дешевкѣ подъ праздникъ не спустишь»; Петя спросилъ-было отца, что значитъ «лежалый бракъ» и «дешевка», и хотя получилъ обстоятельное объясненіе, но не могъ понять, какое имѣютъ эти слова отношеніе къ тетѣ Машѣ. Петя — мальчикъ очень любознательный, памятливый и любитъ во всемъ доходить до сути. Онъ часто, упершись локтями на столъ и щеками на ладони, вглядывался въ старую дѣву и упорно соображалъ, что въ ней необыкновеннаго. Кажется, такая-же, какъ всѣ, только что волоса на вискахъ мышиными хвостиками завертываетъ, покрываетъ нашлепкой просвѣчивающее темя, да чѣмъ-то мажетъ щеки, отчего онѣ блестятъ у нея, какъ лакированныя. Ну, и одѣвается во все яркое и пестрое, что Петя, съ своей стороны, находитъ очень красивымъ и весьма одобряетъ. Гораздо-же лучше, чѣмъ другая его тетя, замужняя. Она часто пріѣзжаетъ къ нимъ гостить и вѣчно щеголяетъ въ черномъ платьѣ, какъ монашенка. Мальчикъ прежде очень часто добивался у тети Маши, отчего она не вышла замужъ, но такъ какъ его любопытство разгоралось обыкновенно къ вечеру, то на его вопросы слѣдовало всегда раздраженное: «ступай спать, нечего болтаться, да о глупостяхъ разговаривать!..» Петя рѣшилъ поэтому, что въ жизни тети Маши была какая-то «страшная тайна», о которой говорить не слѣдуетъ, и сталъ интересоваться еще болѣе…

— Тетя Маша, а тетя Маша? — прервалъ онъ ее на самомъ занимательномъ мѣстѣ, когда она только что начала соображать, что вышло ей на картахъ.

— Ну? — недовольно оторвалась она отъ нихъ.

— Ты это что дѣлаешь?

— Видишь, гадаю!

— На трефоваго короля?.. — вспомнилъ онъ любимую фразу отца. — Зачѣмъ это, тетя, ты все на трефоваго короля гадаешь?

— Вотъ если ты еще разъ такую глупость повторишь, я позову няню и отправлю тебя спать!

Петя прикусилъ языкъ. Онъ понялъ, что трефовый король имѣетъ нѣкоторое отношеніе къ «страшной тайнѣ», и съ еще большимъ любопытствомъ сталъ вдумываться въ разложенныя передъ нею карты.

Мальчикъ часто цѣлые вечера проводилъ вдвоемъ съ нею. Его мать давно умерла, онъ почти и не помнилъ ея. Отецъ уѣзжалъ играть въ карты — и, предоставленный самому себѣ, ребенокъ съ еще упорнѣйшею настойчивостью всматривался въ тетю Машу, старался, отъ нечего дѣлать, разгадать, что она такое, и почему всѣ къ ней относятся такъ странно. И въ этотъ вечеръ, сидя съ нею, онъ вдругъ вспомнилъ что-то и торопливо, словно боясь забыть это, спросилъ ее:

— Тетя Маша… Ты долго служила въ военной службѣ?

— Что?.. — та отъ неожиданности даже смѣшала карты.

— Папа сегодня утромъ, — я изъ той комнаты слышалъ, — назвалъ тебя «старой гвардіей»!

Петя никакъ не ожидалъ того эфекта, который произвели его слова. Во-первыхъ, лакированныя щеки тети Маши потускнѣли, во-вторыхъ, она вскочила и неистово зазвонила въ колокольчикъ.

— Ахъ, ты дрянь мальчишка. Пріѣдетъ братъ сегодня, я ему все разскажу. Все! Позовите няню… — приказала она Семену.

— Что-же я сдѣлалъ, тетя, я только спросилъ, — оторопѣлъ Петя, вставая со стула.

— Пошелъ, пошелъ спать. Ахъ, негодяй, негодяй!

Мальчикъ обидѣлся и насупился, удерживаясь, чтобы не расплакаться отъ сдѣланной ему несправедливости.

— Я не шалилъ, не разорвалъ ничего, не разбилъ. Не капалъ черниломъ на столъ! Не шумѣлъ. А ты… ты злая, злая… да… злая!

Но старая Аксинья уже входила въ комнату, зѣвая…

— Убери-ка своего оболтуса!

— Что, аль опять нашкодилъ?

— Да… Все съ глупостями пристаетъ. Пора ему спать — уложи его!

— Еще только восемь часовъ, а папа велѣлъ мнѣ ложиться въ девять, — протестовалъ мальчикъ. — И я потомъ не пилъ молока!

Послѣдній поводъ казался Петѣ столь побѣдоноснымъ, что онъ опять взобрался на стулъ.

— Ну, хорошо, хорошо. Отправляйся: тебѣ молока дадутъ въ дѣтской.

Аксинья была тоже немалою непріятностью для Пети. Во-первыхъ, въ его годы, въ семь лѣтъ — на восьмомъ, — быть подъ надзоромъ няни — постыдно. Точно онъ маленькій! У его пріятеля, Ѳеди Карасева, гувернеръ ужъ, и Ѳедя всегда, какъ увидитъ Аксинью, сейчасъ-же выпятитъ нижнюю губу и сморщитъ носъ, что очень обижаетъ Петю… Во-вторыхъ, папа давно хочетъ взять молодую гувернантку, но загадочная и непонятная тетя Маша всегда ссорится съ нимъ изъ-за этого… Въ концѣ-концовъ, Петя видѣлъ, что всѣ его обижаютъ, и начиналъ разочаровываться въ жизни.

— Няня, а няня? — поднялся онъ съ постели.

— Чего тебѣ, спи…

— Что такое трефовый король?

— Трефовый король?.. Трефовый — всѣмъ королямъ король. Вотъ онъ какой… На него, братъ, всѣ гадаютъ… Пиковый тоже марьяжный — только ужъ очень старъ онъ… А трефоваго-то — всякой лестно!

— Ну, а отчего тузъ, у него только всего и есть, что одно пятнышко, а онъ старше короля?

— Ахъ, ты, Боже мой… Отчего?.. Такъ ужъ…

— Отчего такъ ужъ?.. Я хочу знать, ты должна мнѣ разсказать… Отчего — такъ ужъ?..

Но няня, спавшая въ той-же комнатѣ на сундукѣ, уже закрыла глаза и дышала медленно и тихо, какъ всѣ старухи во снѣ.

— Никто не хочетъ со мною разговаривать!.. — и Петя уже было распустилъ губы, чтобы расплакаться, да во-время вспомнилъ, что «плачутъ только маленькіе», и сталъ самъ додумываться до разрѣшенія всѣхъ тревожившихъ его вопросовъ.

II

Дѣтская, гдѣ онъ спалъ, была довольно велика. Она освѣщалась только лампадкою, горѣвшей передъ образомъ. Ложась въ постель, Петя долго слѣдилъ, какъ огонекъ за розовымъ стекломъ вспыхиваетъ и опять точно къ землѣ припадаетъ; «жмурится», — говорилъ про себя мальчикъ, и вмѣстѣ съ этимъ изъ серебрянаго оклада выдѣляется или тускнетъ темное, потрескавшееся лицо, съ строгими глазами… Такъ и теперь, задумавшись о трефовомъ королѣ, Петя не отводилъ взгляда отъ робкаго огонька лампадки, словно подмигивавшаго ему. Углы дѣтской пропадали въ сумракѣ; рядомъ изъ залы доносился бой маятника. Разъ-два, разъ-два… Два — сильнѣе, чѣмъ разъ. Гораздо сильнѣе, точно кто-то шагалъ и, начиная съ лѣвой ноги, на правую припадалъ крѣпче и тяжелѣе… Иногда Петѣ чудилось, что это не маятникъ, а дѣйствительно кто-то ходитъ тамъ по залѣ и отбиваетъ свои: разъ-два… «Маршируетъ, должно быть, военный?» — думалъ мальчикъ… Не «старая ли гвардія», имѣющая столь загадочное отношеніе къ тетѣ Машѣ, что она сердится при одномъ упоминаніи о ней?.. Да, разумѣется, старая гвардія… И несомнѣнно, что эта старая гвардія, такъ или иначе, связана съ трефовымъ королемъ… Не даромъ тетя все на него гадаетъ… Разъ-два, разъ-два, разъ-два… Странное дѣло: Петя, дѣйствительно, различаетъ теперь шаги и не одни шаги, но и шумъ какого-то оружія, и что всего удивительнѣе, не только онъ все это слышитъ, но и ни чуточки не боится, даже смотритъ въ дверь, не покажется ли кто?.. Шаги громче и громче… Что это?.. Неужели въ дверяхъ что-то такое мерещится ему?.. Въ самомъ дѣлѣ, какой смѣшной!.. Петя во всѣ глаза глядитъ, что-то знакомое… Гдѣ онъ видѣлъ эту странную фуражку безъ козырька, синій верхъ, красный околышъ?.. Изъ-подъ нея волосы длинные, точно завитые, падаютъ на плечи. Борода выбрита, одни усы маленькіе кверху закручены. И одѣтъ какъ! Бѣлый отложной воротникъ и синій жилетъ съ бѣлою полосою по серединѣ… Нѣтъ, это рубашка видна… Красное платье. Въ лѣвой рукѣ алебарда и на ней трефовый крестикъ. На правую надѣтъ тяжелый мѣдный щитъ. И уморительно какъ! Петя видитъ его отлично и шаги слышитъ, но ногъ у него точно нѣтъ, ихъ не различить совсѣмъ, только до половины онъ, по поясъ…

— Кто тутъ «Петя»? — слышится мальчику тоненькій-тоненькій голосокъ, который бываетъ только у серебряныхъ колокольчиковъ…

— Я!..

— Собирайся скорѣе!..

— Куда это?..

— Я къ тебѣ присланъ отъ трефоваго короля.

— А ты кто такой?

— А я… я трефовый валетъ. Развѣ ты не узнаешь меня? — и трефовый валетъ смѣется, и, къ крайнему своему конфузу, Петя видитъ, что тотъ, дѣйствительно, трефовый валетъ, и ужасно совѣстно мальчику, какъ онъ этого не сообразилъ сразу…

— А гдѣ живетъ трефовый король?

— Въ карточномъ царствѣ…

— Далеко это отсюда?..

— Нѣтъ, въ залѣ, въ карточномъ столѣ…

«Разумѣется, — одѣваясь, разсуждалъ про себя Петя, — это въ залѣ ходилъ трефовый валетъ, а не часы стучали маятникомъ. Если бы это былъ маятникъ — его бы Петя различалъ и теперь… А теперь тамъ тишина»…

— Ты какъ же это одѣваешься?

— Какъ?

— А чулки?

Петѣ совѣстно признаться, что вотъ чулокъ-то онъ надѣть не умѣетъ… «Няня, няня», — шепчетъ онъ, а няня спитъ себѣ и посвистываетъ носомъ, точно у нея въ него флейта какая-то вставлена… Но трефовый валетъ оказывается умнымъ валетомъ… Онъ мигомъ понимаетъ, въ чемъ дѣло, и спустя секунду, чулки на Петю надѣты и, къ крайнему своему утѣшенію, мальчикъ при этомъ не слышить обычнаго: «а еще большой такой выросъ!»

III

Въ самомъ дѣлѣ, карточное царство въ залѣ… Петя видитъ, что столъ, гдѣ лежатъ карты, у самой стѣны. Валетъ ведетъ его къ нему.

— Вотъ что я хотѣлъ сказать тебѣ, Петя… Ты сегодня увидишь у насъ много страннаго, но ты ничему не удивляйся и не слишкомъ-то разѣвай ротъ… А то надъ тобою всѣ двойки хохотать будутъ. Онѣ у насъ смѣшливыя… Если ты чего не поймешь, спроси, я тебѣ разскажу. У насъ, вѣдь, не какъ у людей, мы живемъ по своему и порядки у насъ особые, и законы не людскіе.

— Да гдѣ же ходъ къ вамъ?..

— А вотъ…

Валетъ дотрогивается алебардою до угла въ столѣ, и изумленный Петя видитъ въ немъ маленькую дверь. Точно нора мышиная.

— Да развѣ я могу войти туда?..

— Еще бы… Ты всмотрись хорошенько!

Петя глядитъ и видитъ — это не дверь, а цѣлыя ворота и какія ворота!.. Высокія, широкія. По сторонамъ башни, на башняхъ — флаги всѣхъ четырехъ мастей. Или онъ вдругъ сдѣлался такимъ же крошечнымъ, какъ сказочный мальчикъ съ пальчикъ, или… или онъ уже ничего не понимаетъ… У воротъ сидятъ на стражѣ четыре семерки, отъ всякой масти по одной… И какъ это ни странно, семерки, отъ нечего дѣлать, играютъ въ карты!.. Увидя валета, онѣ вскочили и вытянулись, а трефовая подошла къ нему.

— Никакихъ приказаній не будетъ? — спросила она.

— Нѣтъ, никакихъ… Заприте теперь ворота опять до утра… Утромъ, какъ мы пойдемъ назадъ, пожалуйста, не заставьте насъ дожидаться…

Петя, оглянувшись, уже не видѣлъ никакихъ воротъ. Ихъ быстро затворили, и они слились со стѣною, въ которой были продѣланы… Стѣна карточная; мостовая вся изъ крапу; громадная улица, которой и конца не видать, тоже изъ карточныхъ домиковъ и домовъ. Фундаменты изъ кубиковъ, на которые употреблялись согнутыя карты. На кубикахъ стояли карты углами, на нихъ на платформахъ изъ картъ красовались другіе углы… Архитектура, при всей своей оригинальности, оказывалась Петѣ знакомой, потому что онъ и самъ часто складывалъ такіе же. Убѣдясь въ этомъ, онъ почувствовалъ ко всему этому карточному царству полнѣйшее презрѣніе.

— Дунуть и всѣ ваши дома развалятся!

— А ну-ко попробуй, дунь!

Только-что Петя выпучилъ щеки, набирая въ себя воздухъ, какъ вдругъ точно по щучьему велѣнію со всѣхъ сторонъ сбѣжались валеты — и бубновые, и червонные, и трефовые, и пиковые, и всѣ они уставились въ него остріями своихъ алебардъ. А издали съ криками бѣжали двойки и тройки. Петя струсилъ и схватился обѣими руками за своего трефоваго валета.

— Ну, что взялъ?.. — смѣялся тотъ. — Видишь, мы тоже не промахи!..

Потомъ онъ сдѣлалъ какой-то знакъ, и валеты разбѣжались во всѣ стороны!..

Посрѣдинѣ улица пересѣкалась подъ прямымъ угломъ другой такой же, такъ что все карточное царство дѣлилось на четыре квартала. Каждый былъ занятъ своею мастью, и по мастямъ они такъ и назывались бубновымъ, трефовымъ, червоннымъ и пиковымъ. Красные съ красными и черные съ черными накрестъ. Стоя въ срединѣ, на большой площади, которая тоже вся была уложена уже не крапомъ, а синими и красными плитками, напоминавшими собою спинки картъ 1-го сорта, Петя обнималъ всѣ кварталы и всѣ четыре улицы отсюда… Зрѣлище было дѣйствительно величественное. Громады карточныхъ домовъ — однѣ выше другихъ — казались бы тяжелыми, если бы не были сквозными. Очевидно, свѣту и воздуху въ этихъ домахъ не ставили преграды…

— Вы не боитесь простудиться? — спросилъ Петя.

— Отчего?..

— А зимой отъ холода.

— У насъ нѣтъ ни зимы, ни осени, ни лѣта, ни весны… Все наше царство у васъ въ комнатахъ — и вы сами, не зная того, заботитесь о насъ…

Сквозь всѣ эти ажурныя и легкія постройки струился золотистый свѣтъ, но откуда онъ шелъ — Петя не могъ никакъ замѣтить. Когда онъ освоился — ему мало-по-малу становилось понятно все окружающее. Въ карточномъ царствѣ кипѣла своеобразная жизнь: двойки и тройки на первый взглядъ, казалось, безцѣльно суетились, сталкивались и разбѣгались, смѣшивались, кишмя-кишѣли посреди построекъ, каждая масть въ своемъ кварталѣ; четверки и пятерки работали въ какихъ-то мастерскихъ, приготовляя для королей, дамъ и валетовъ платье, оружіе, украшенія; шестерки и семерки играли роль полиціи и солдатъ, однихъ они честью просили, другихъ не пущали, куда тѣмъ хотѣлось, третьихъ, напротивъ, тащили, куда имъ вовсе не хотѣлось; восьмерки, девятки и десятки — оказывались чиновниками и, сидя въ карточныхъ канцеляріяхъ, департаментахъ и конторахъ, писали — только не перьями, а мѣлками, и стирали написанное щеточками, отчего изъ присутственныхъ мѣстъ вырывались на улицы удушливые клубы бѣлой пыли, заставляя неистово чихать и раскашливаться двоекъ и троекъ… Фигуръ не было видно вовсе… Онѣ сидѣли въ своихъ дворцахъ…

Посреди центральной и единственной площади находилось громадное зданіе, выше всѣхъ, въ родѣ дворца или храма, самой причудливой архитектуры. Кругомъ сутолока, гомонъ… У Пети даже голова закружилась. Еще бы: суетливыя двойки и тройки кишмя-кишѣли здѣсь у самыхъ сѣней, какъ у себя дома. Съ четырехъ сторонъ этого зданія было четверо воротъ, съ вырѣзанными на однихъ трефовымъ крестомъ, на другихъ знакомъ бубенъ, на третьихъ пиковымъ гербомъ, на четвертыхъ червоннымъ сердцемъ. У воротъ сидѣли тройки, весело зазывая проходящихъ.

— Господа двойки! И вотъ заведенія!..

— Къ намъ, къ намъ!..

Когда Петя подошелъ ближе, онъ замѣтилъ на однихъ воротахъ надпись: «распивочно и на выносъ», на другихъ «продажа и покупка (дешевый и быстрый кредитъ)», на третьихъ «Бубновый тузъ и Ком. Общество поземельнаго кредита. Контора банка всевозможныхъ операцій», на четвертыхъ значилось кратко: «кутузка!» и тутъ двойки вели себя смирно. Сюда никого не приглашали. Напротивъ, у воротъ стояли на часахъ двѣ шестерки.

— А тутъ кто живетъ? — спросилъ заинтересованный Петя, подымая голову вверхъ, гдѣ находились второй и третій этажи съ массою оконъ, закрытыхъ плотно опущенными жалюзи.

— Тссъ!.. — остановилъ его трефовый валетъ и, только когда этотъ палаццо былъ позади, наклонился къ мальчику и прошепталъ, — это дворецъ четырехъ тузовъ, управляющихъ нашею колодою…

— Чѣмъ?

— Ну, нашимъ царствомъ, если хочешь!

— Отчего ихъ всѣ боятся?..

— Было время — не боялись… — и лицо валета сдѣлалось угрюмо.

— Вотъ что, няня мнѣ не хотѣла отвѣтить или не умѣла, отчего тузъ такой маленькій и изъ одного пятнышка только, а старше короля?..

— Много будешь знать, скоро состарѣешься! — проворчалъ валетъ и, очевидно, пришелъ въ еще худшее расположеніе духа. — Да, вотъ навязали себѣ на шею — теперь и плачемся! — бормоталъ онъ про себя… — Съ королями-то жилось плохо, думали лучше будетъ… Нѣтъ, купцы-то слопали нашего брата еще превосходнѣе!..

— Слопали? — радостно вмѣшалась проходившая мимо двойка… — Не нравится, видно?.. По-прежнему бы вамъ, хамову отродью, нашего брата въ куски рвать. Нѣтъ, врешь. По нонѣшнему времени и на васъ, валетовъ, управа есть. Только и свѣту-то мы увидѣли — какъ васъ отмѣнили…

— Ты отмѣнилъ, что ли? — злился валетъ.

— Я ли, не я — а только вотъ хожу около, не опасаюсь. Тебѣ бы хотѣлось — въ морду мнѣ, а нѣтъ — руки-то связаны. То-то вы и грустите, что по старому-то вамъ нельзя… Слава-те, Господи! Тузы-то на васъ расчудесно намордники надѣли. Куснулъ бы — анъ нѣтъ, простору-то того не оказывается… Сейчасъ тузъ тебя по шапкѣ хлопъ…

— Вамъ-то съ тузами житье хорошее!

— Намъ… Намъ, братъ, всегда плохо было, а только что, надо правду сказать, — теперь мы своихъ уважаемъ… Прежде — кромсали и увѣчили вы насъ, а мы ничего не понимали… А теперь учуяли, гдѣ и что. Видимъ!

— То-то и легче вамъ живется!

— Легче… Потому тузъ-то — и на васъ, и на насъ одну управу имѣетъ. Намъ не сладко — да и вамъ не рай!.. Тронь хотя мало, попробуй!.. Ну-ко…

— Стану я вязаться съ тобою, пропойца!

— То-то… А въ прежнее время бы ты со всѣмъ форсомъ, по благородству своему, въ морду мнѣ заѣхалъ… А теперь, вишь, вязаться-де не хочу… Морды-то пока нѣтъ, отмѣнена… Чуть что — я сейчасъ тебя могу за шиворотъ и на расправу… А вамъ и прискорбно, что морды-то нѣтъ, потому вамъ за первое удовольствіе по ней, значитъ, шаркать!.. Нѣтъ, что, братъ, говорить — а мы тузамъ вотъ какъ благодарны. Потому погоди — придетъ время, мы и на нихъ-то силу найдемъ. Сравняемся. Тогда и жить лучше станетъ. Съ тузомъ-то мы справимся, небось… Тузъ-то вѣдь нами держится. Дай намъ только очухаться, да осмотрѣться, мы и ему покажемъ порядки.

IV

Трефовый король жилъ въ большомъ карточномъ дворцѣ.

Какъ ни былъ малъ и неопытенъ Петя, но и его поразилъ необыкновенно ветхій видъ этого палаццо… Онъ весь былъ изъ захватанныхъ и засаленныхъ картъ, изъ такихъ лопоухихъ, разбухшихъ, изодранныхъ, въ которыя обыкновенно его няня Аксинья играла на кухнѣ въ дураки съ кухаркою Матреной. Мальчикъ обратилъ на это вниманіе валета, но тотъ опять нахмурился и точно про себя заворчалъ:

— Всѣ новыя карты — у тузовъ теперь. Въ экономіи ихъ они держатъ, говорятъ: «и такъ въ старыхъ-то поживете, не сахарные». Цѣлыми колодами они ихъ прячутъ у себя въ подвалахъ. Ну, старичкамъ и приходится обходиться тѣми, какія у нихъ были еще тогда…

— Когда тогда? — добивался Петя.

— А въ тѣ времена, когда тузы еще не покрывали королей…

Вокругъ самаго дворца ходила какая-то дама. Петя засмотрѣлся на нее и ротъ разинулъ даже… Она была въ красномъ плюшевомъ корсажѣ съ синей каемкой вверху; на шеѣ у нея красовалась въ два ряда толстая золотая цѣпь съ медальономъ, на которомъ изображена пиковая масть. Въ рукахъ она держала и жеманно нюхала бѣлую лилію. Лицо у дамы точно лакированное, и волоса на вискахъ завивались мышиными хвостиками. Петя даже увидалъ накладку у нея на темени и усики надъ верхней губой…

— Да это тетя Маша!

— Какая тетя Маша?

— Папа говоритъ, что она изъ «старой гвардіи», и всѣ смѣются надъ нею!

— Не знаю. У насъ ее называютъ пиковою дамой, и она ужасно надоѣла трефовому королю, все за нимъ бѣгаетъ, все у его дворца съ вечера до утра топчется!

— А днемъ?

— Днемъ не знаю… днемъ мы спимъ!

— А я знаю, — обрадовался Петя. — Днемъ она все на трефоваго короля гадаетъ.

Король оказался очень привѣтливъ. На немъ была синяя шуба, отдѣланная бѣлымъ мѣхомъ. Подъ синей шубой Петя видѣлъ красный кафтанъ… Онъ сейчасъ же узналъ его — совсѣмъ такой же, какъ въ колодѣ у тети Маши. Трефовый король видѣлъ, какъ тетя Маша — пиковая дама, тоже все шляется внизу, выжидая его, и подмигивалъ своимъ валетамъ. Валеты смѣялись совершенно такъ же, какъ смѣялся Семенъ, и одинъ изъ нихъ даже произнесъ знакомое Петѣ: «на дешевку бы этотъ лежалый бракъ, на дешевку».

— Она съ тридцати лѣтъ за мною ходитъ — а до тридцати никакого вниманія не обращала, разборчивою невѣстою была! — объяснилъ король…

Но Петю теперь интересовало совсѣмъ другое. Онъ тщетно доискивался, чѣмъ этотъ трефовый король настоящій непохожъ на трефоваго короля тетиной колоды. И тотъ, и не тотъ — въ то-же время. Наконецъ, точно что-то озарило его.

— А гдѣ, дядя, твоя золотая шапка?..

Трефовый король сконфузился. Валеты зашептались. Пришедшій съ нимъ дернулъ его за рубашку и шепнулъ:

— Молчи. Шапка давно въ кладовой у бубноваго туза лежитъ!..

Но заставить Петю замолчать было не легко… Онъ увидѣлъ, что руки короля пусты.

— А золотая палочка, которую ты держишь обыкновенно въ лѣвой рукѣ, и блюдо такое, что въ правой, — гдѣ?

Трефовый старикъ сконфузился еще пуще. Валеты пришли въ окончательное смятеніе.

— Тамъ же, тамъ же, у бубноваго туза, — лепеталъ ему на ухо путеводитель.

— А цѣпочка золотая съ такою штучкою, на которой еще черный крестикъ вырѣзанъ?..

Но тутъ уже случилось нѣчто совсѣмъ неожиданное. Старый король заплакалъ, и, точно по сигналу, зарыдали въ унисонъ толпившіеся у стѣнъ валеты…

— Все у бубноваго туза… Все у бубноваго туза… — объяснилъ Петѣ уже самъ король. — Все у него…

— Бубновый тузъ — самый старшій тузъ… Самый старшій тузъ. У васъ, у людей, червонный тузъ въ чести, а у насъ ему почету мало… У насъ бубновый — все. Прежде козыри были — онъ и козырей отмѣнилъ, только себя козырнымъ тузомъ почитаетъ. Это онъ и намутилъ все въ нашей колодѣ… Все у него, все. Онъ у нашего старичка даже и трефовую даму отнялъ. Извѣстное дѣло, дамѣ-то сладокъ лакомый кусокъ, ну, а у насъ кусковъ этихъ не стало, давно, съ тѣхъ поръ, какъ тузы начали королей покрывать. Все вверхъ дномъ и перевернулось. Поголодала-поголодала трефовая дама — извѣстно, она не то, что мы, къ нуждѣ не привыкла. Снесла къ бубновому тузу сначала свою герцогскую корону, потомъ ожерелье, медальоны, наплечники… А потомъ видитъ, что чѣмъ дальше, тѣмъ все хуже дѣла идутъ — взяла да и ушла сама…

— Куда?

— Все къ тому же бубновому тузу. Да и не она одна — всѣ дамы ушли, кромѣ пиковой, которой тузу, по ея старости, совсѣмъ не надо, она всю жизнь вотъ и гадаетъ на трефоваго короля и ходитъ-бродитъ вокругъ… А червонная и бубновая давно тамъ…

V

И, дѣйствительно, въ эту самую минуту на улицѣ у дворца послышался звонъ маленькихъ колокольчиковъ, посвистываніе какихъ-то крошечныхъ флейтъ, трескотня барабановъ меньше наперстка и восторженные крики двоекъ и троекъ: «Ай да пузырь, ай да пузырь! Эко нашего пузыря разнесло-то… Гой ты еси батюшка-пузырь, дай тебѣ Богъ пузырю долгіе вѣки еще красоватися, да на себя, пузыря, любоватися».

Петя видѣлъ, что и трефовый король сорвался съ мѣста, бросился къ окну и тоже сталъ низко кланяться, а валеты отмахивали поклоны еще ниже, приговаривая про себя: «ишь расперло-то купецкое брюхо», но только такъ, чтобы на улицѣ этого слышно не было… Подошелъ Петя и изумился. По синему крапу двигалась цѣлая процессія. Крошечные флейтщики и колокольчики впереди. Цѣлый отрядъ шестерокъ и семерокъ за ними, а за отрядомъ на роскошной круглой колесницѣ съ изображеніемъ и съ надписью вокругъ «въ пользу воспитательнаго дома» — ѣхалъ самъ бубновый тузъ. Эдакаго вздутаго пузыря еще и не видывалъ мальчикъ… Съ головы его болтались во всѣ стороны дубовыя и лавровыя вѣтви, а на лбу красовались слова «1-й сортъ»… За бубновымъ тузомъ шли остальные три туза, но болѣе скромные, хотя каждый изъ нихъ, бахвалясь, кричалъ: «мы покрываемъ всю масть, мы покрываемъ всю масть»… За ними, улыбаясь, жеманясь и кокетничая, подпрыгивали три дамы съ цвѣточками въ рукахъ и длинными флеровыми покрывалами за спиною.

— Почему же бубновому тузу честь такая? — спрашивалъ Петя.

— А онъ козырной тузъ! — тихо отвѣчалъ ему валетъ, все ниже и ниже отвѣшивая поклоны.

Тузъ въ это время поровнялся съ окнами трефоваго палаццо и увидѣлъ въ нихъ умильно кланявшагося во главѣ его валетовъ короля.

— Живъ еще старичекъ? — крикнулъ онъ ему, смѣясь во все свое тузовое брюхо.

— Живу, живу твоими милостями…

— Какъ вы думаете, господа тузы? — обернулся Бубновый къ своимъ спутникамъ. — Пущай еще живетъ? А?

— Что-жъ, пущай! Старикъ онъ смирный. Старыя глупости-то свои оставилъ. Тише воды, ниже травы теперь. Пущай живетъ пока… — согласились тѣ.

А трефовый старикъ все ниже кланялся и не замѣтилъ бѣдный, какъ бубновый тузъ мимоходомъ снялъ съ него голубую шубу, отороченную бѣлымъ горностаевымъ мѣхомъ, и унесъ съ собою. Такъ и остался карточный король въ одномъ красномъ полукафтаньѣ… Трефовая дама, проходя мимо него, потупилась и зашептала что-то бубновой… Валеты и тѣ даже не выдержали.

— Ишь, паскуды! — заговорили они про себя. — Обрадовались, измѣнщицы, даровымъ кормамъ да сладкому житью, оставили старичковъ. Однимъ словомъ — бабы! Ну, да погодите мы-ста… — грозили они, продолжая въ то-же время кланяться тузовымъ спинамъ.

А что «мы-ста», такъ и осталось неизвѣстнымъ…

Петя смотрѣлъ во всѣ глаза на эту сцену, но ничего въ ней понять не могъ; только когда онъ обернулся — король, пригорюнившись, уже сидѣлъ на своемъ мѣстѣ.

— Что это, старичекъ, значитъ? — обратился къ нему мальчикъ… — Ты бы, дядя, разсказалъ мнѣ. Я сказки вотъ какъ люблю… Отчего эти тузы такъ тебя обижаютъ?..

Король справился съ своимъ горемъ, велѣлъ мальчику сѣсть рядомъ и началъ свой разсказъ.

VI

— Видишь ли, другъ мой, было такое время, когда короли всѣ карты покрывали и били, а послѣдними изъ этихъ картъ оказывались тузы, потому что, самъ ты знаешь, ничего въ нихъ нѣтъ особеннаго. Только что вотъ значекъ посрединѣ и кругомъ бѣлое поле; никакихъ на нихъ узоровъ не нарисовано, и ничѣмъ такимъ, кромѣ проходимства и юркости, они никогда не отличались. Правду говоря, у насъ все не по настоящему, здѣсь и мы сами не настоящіе, а карточные. И короли мы не настоящіе; коли бы настоящими были, сила бы у насъ оказывалась. Собственно мы не короли, — потому что гдѣ же это водится, чтобы въ одной колодѣ четверо королей значилось? Изойди весь бѣлый свѣтъ, и нигдѣ ты такого безобразія не найдешь. Мы, говоря по совѣсти, были скорѣе рыцарями и, подѣливъ колоду, жили другъ съ другомъ, какъ собаки, грызлись, подстерегали несчастныхъ двоекъ и троекъ и задавали имъ знатнаго трезвона, ходили онѣ при насъ посмирнѣе барашковъ, и не ходили, а ползали, какъ чернеди и подобаетъ; а мы воевали масть противъ масти, но все же считали себя взаимно равными до тѣхъ поръ, пока вслѣдствіе разныхъ случайностей одна масть не стала пересиливать другую. Явились козыри — и все пошло прахомъ. Козыри были кичливы, хвастливы. Они не находили нужнымъ работать, тратили много, короче — козырялись. Для того, чтобы жить, какъ имъ слѣдовало, по козырному, понадобились большія деньги. Однимъ грабежомъ да взаимной потасовкой многаго не добудешь. Съ двоекъ-то, да съ троекъ все мы сняли — больше, окромя собственной шкуры, ничего не оставалось. Теперь-то они разговариваютъ, а тогда только глазами хлопали, да въ землю кланялись. Тутъ-то и вынырнули тузы. До тѣхъ поръ они были самыми распослѣдними изъ послѣднихъ. Вмѣсто того, чтобы работать, они только шлялись, да поворовывали исподтишка, что плохо лежало. А потомъ, какъ козыри перепутали всѣ наши отношенія, тузы и поняли, что настаетъ ихъ время, что кругомъ все больше и больше мутной воды, и начали они, другъ ты мой, въ этой водѣ рыбку ловить. И какъ ловили-то! Четверки и пятерки работаютъ, а тузы продаютъ. Схватятъ товаръ, бѣгутъ къ покупателю, а то за шиворотъ покупателя — и къ товару. И за все, про все свой процентъ берутъ, и съ товара, и съ покупателей. Плутовали они, плутовали явно, да что съ ними сдѣлаешь? Во-первыхъ, у нихъ на побѣгушкахъ двойки да тройки. Бывало, только сцапаешь туза — анъ онъ оказывается не при чемъ, двойка виновата, двойку и рвутъ. Двойка-то вѣдь глупа, оправдаться ей гдѣ! Только, дура, глазами хлопаетъ, плачетъ да въ ноги кланяется. Не всегда, впрочемъ, и сначала-то туза сцапать можно было. Козырной масти деньги требуются, козырная масть сила, а тузъ, тутъ какъ тутъ, мѣшочкомъ позвякиваетъ, на рожѣ-то у него «съ моимъ удовольствіемъ» написано «пожалуйте получить»… ну, и стали козыри запускать къ нимъ въ кошели лапу. Чѣмъ больше запускаютъ козыри лапу въ тузовые кошели, тѣмъ всей колодѣ хуже… А тутъ и короли тоже обмякли. Стало при новыхъ порядкахъ трудно справляться, дѣлъ мы не знали, какъ они шли по новому, а по старому-то намъ, рыцарямъ, невозможно, только глаза на насъ публика таращитъ — ну, тузы сейчасъ какъ листъ передъ травой. «О чемъ, — говорятъ, — вашимъ благородіямъ заботиться? Сидите въ своихъ замкахъ да пируйте, а мы все управимъ. И съ чернеди соберемъ, къ вамъ принесемъ, и шестеркамъ да семеркамъ жалованье отдадимъ, и валетовъ разбойныхъ накормимъ, и всѣми вашими имѣніями такъ распорядимся, какъ вамъ и во снахъ не снилось». Ну, извѣстно, мы, рыцари, только драться умѣли. Лбы-то у насъ отъ шишаковъ, самъ поди слышалъ, желѣзными подѣлались. Обрадовались мы тузовой охоткѣ и сдали имъ съ рукъ на руки все, и дѣйствительно, нужно чести приписать, на первыхъ порахъ-то, братъ Петя, отдохнули мы. Все у насъ пошло какъ по маслу. Никакой у насъ заботы — однѣ радости да partie de plaisir’ы^[1]… Дамы наши защеголяли, мы сами свѣтъ увидѣли. И воевать даже бросили — все «зрѣлищами да увеселеніями» развлекались… Чудесно было… А тузъ-то все знай бѣгаетъ, и жалованье платитъ, и валетовъ кормитъ, и войско содержитъ; къ намъ только впопыхахъ забѣжитъ съ бумагой какой-то. «Подпишите-де, ваше благородіе». Мы писать не умѣли. «Приложите пятерню». Ну, приложимъ… И все мы это прикладывали да прикладывали пятерни — и казалось всю жизнь такъ будетъ: съ одной стороны «пятерни», съ другой — «зрѣлища и увеселенія» — анъ вышло совсѣмъ неожиданное. Слышимъ мы въ народѣ ропотъ какой-то. Двойки съ голоду дохнутъ; шестерки и семерки по нѣскольку лѣтъ, какъ у турецкаго султана, безъ штановъ сидятъ… Мы тузовъ на цугундеръ — а тѣ намъ наши же пятерни показываютъ… «На-ко-де — выкуси. Сначала вы по этимъ-то пятернямъ заплатите». Какъ платить? До тѣхъ поръ мы и слова такого не слышали!.. «Откуда, — спрашиваемъ, — такіе глаголы въ нашей грамматикѣ появились? Въ академію наукъ!» Академія справилась: «дѣйствительно, — говоритъ, — глаголъ такой есть, но къ вашимъ благородіямъ примѣнить его нельзя». Сейчасъ мы шестерокъ и семерокъ: «воюйте», — говоримъ. «Съ кѣмъ это?» — «Съ тузами» — а тузы, не будь дураки, сейчасъ ихъ новыми штанами поманули. Тѣ къ нимъ… Мы девятокъ и десятокъ — анъ и тѣ, кто чиновникъ — только тузомъ и держится, даже купецъ по шею у туза въ долгу сидитъ… О двойкахъ толковать не было возможности. Ихъ разоряли-то вѣдь отъ нашего имени — онѣ за тузовъ горой… И пошла тутъ, братъ Пѣтя, такая усобица — упаси Господи. Никакъ намъ съ тузами столковаться нельзя было. Мы и языка ихъ не понимали. Завели они какія-то слова: «плата, экономія, конкурсъ, тузовое управленіе, тузовая администрація»… Пошли это «судебные пристава». Смерть наша приходитъ, а взяться намъ не съ чего — силы той нѣтъ… Ну, тутъ и ограничили насъ тузы… Помиловали они насъ, правда: «живите, — говорятъ, — старики, въ своихъ за́мкахъ, пока Богъ грѣхамъ терпитъ, а только угощенія вамъ больше никакого не будетъ! Живите, — говорятъ, — и когда намъ понадобится, дѣйствуйте! Потому мы все-таки къ вамъ съ полнымъ уваженіемъ; сказано вѣдь: „нѣсть власти, аще не отъ Бога!..“»

Тутъ трефовый король заплакалъ — и зарыдали всѣ валеты по угламъ…

— Вотъ только ихъ тузы намъ и оставили, потому, видишь ли, — шопотомъ заговорилъ король, наклоняясь къ Петѣ, — валетовъ-то содержать тузамъ накладно, на однѣ ливреи имъ сколько денегъ понадобится — сочти!.. Потомъ же по ихъ лакейскому званію и аппетиты у нихъ — семь толстыхъ коровъ фараоновыхъ имъ на одинъ обѣдъ только и хватитъ, они ихъ и не тронули… валетовъ-то… «Живите по-прежнему, и пущай вамъ валеты повинуются, но ежели что — смотрите!..» Дамы при насъ были недолго… Извѣстная вещь, даму холить надо. Она спокою требуетъ. Ей и турнюрчикъ, и эгретку тамъ всякую, и сережки предоставь — и кушанья она грубаго ѣсть не можетъ, сластены тоже! Ну, вотъ, глядь-поглядь, дамы-то наши одна за одною всѣ къ тузамъ сбѣжали… И пошло съ тѣхъ поръ, братъ Петя, у насъ безобразіе неописанное. Спервоначалу тузы-то всѣхъ слопали, а потомъ одинъ — пройда естественная, бубновый-отъ тузъ, то есть такая шельма распроединственная, что ни въ сказкахъ сказать, ни перомъ описать: «давай, — говоритъ другимъ тузамъ, — заведемъ и у насъ по козырному»… И сталъ онъ одинъ козыремъ и козырнымъ тузомъ, и увидишь, что невдолгѣ онъ всѣхъ остальныхъ тузовъ проглотитъ и не подавится.

— Что же двойкамъ-то лучше стало? — спросилъ Петя.

— Богъ ихъ знаетъ! — Пропились двойки совсѣмъ. При насъ-то имъ не на-что пить было! А теперь — вотъ онѣ какъ у него, у бубноваго-то пузыря, въ кулакъ зажаты. Мы ихъ, правда, въ разносъ разносили, но куда. До душъ-то ихнихъ мы докопаться не могли и не хотѣли, потому души-то въ двойкѣ, думали, нѣтъ, ну, а чего нѣтъ, за то не ухватишься. Анъ теперь-то душа у двойки нашлась. Бубновый тузъ-отъ отыскалъ ее пропащую душу. Теперь у него и на душу своя цѣна положена. А разъ цѣна есть — сейчасъ душа въ продажу идетъ… Опять же и расхлесталась двойка-то! Было время — смирная овца оказывалась, только-что хвостомъ трясла. А теперь нѣтъ. Галдѣть выучилась. Праву какую-то требуетъ. «Ты, — говоритъ, — намъ нашу полную праву подай»… А при насъ правовъ ей двойкѣ только и было, что «дрожмя-дрожитъ, да ежечасно къ праведной кончинѣ готовится!»

Вдругъ вдали послышался шумъ.

Валеты бросились къ окнамъ дворца, одинъ, стоявшій на башнѣ, зазвонилъ тревогу… Кто-то оралъ на улицѣ.

— Что тамъ? — обезпокоился трефовый старичекъ.

— Пьяныя двойки… Провожаютъ къ намъ кого-то… Не видать еще…

— Посмотрите-ко хорошенько!.. Да велите на всякій случай двери запирать…

Сверху, съ башни послышался звонъ еще болѣе тревожный…

— Батюшки, ваше благородіе! — заорали валеты, кидаясь какъ угорѣлые по сторонамъ.

— Чего еще?.. — и трефовый король привсталъ съ мѣста.

— Съ двойками-то кто?.. Судебный приставъ съ ними!..

Король дрожмя задрожалъ, точно его одинъ папинъ знакомый взялъ въ руки, которыя у него тряслись всегда.

— Какой масти судебный-то приставъ?

— Бубновой…

И случилось тутъ чудо великое… Былъ трефовый король, и не стало его… Посмотрѣлъ Петя, и вдругъ сначала слинялъ трефовый король, а потомъ точно его и не существовало…

Петя сталъ было искать трефоваго короля — и не нашелъ, а не найдя, съ испугу заплакалъ, но тутъ на него набросились валеты. И чѣмъ больше онъ плакалъ, тѣмъ они сильнѣе трясли его…

— Ну, чего, чего ты, — кричали они ему. — Встань, лѣнтяй, подымись… Стыдно, ты вѣдь уже не маленькій.

И Петя, дѣйствительно, всталъ и глаза протеръ.

— Что же это со мною?.. гдѣ же… валеты-то?.. Карточное царство гдѣ?

— Какое карточное царство? — крестила его няня… — Ишь заспался-то. Едва встрясла-то. Карточнаго царства захотѣлъ!

И дѣйствительно, гдѣ оно? Солнце ярко свѣтитъ въ окно. Въ залѣ за столомъ пьютъ чай. Слышенъ папинъ голосъ и недовольное брюзжаніе тети Маши… Точно что-то вспомнилъ сейчасъ Петя и обрадовался.

— Тетя Маша, тетя Маша! — крикнулъ онъ ей туда.

— Что тебѣ?

— А я теперь знаю, кто ты, знаю, знаю… Ты пиковая дама, ты все за трефовымъ королемъ бѣгаешь. У! — пиковая дама, и всѣ валеты надъ тобою смѣются!

Тетя Маша взвизгнула и бросилась къ отцу. Отецъ Пети наканунѣ проигрался, спалъ скверно, потому былъ сердитъ… Петю высѣкли.

Примѣчанія

1. фр. Partie de plaisir — Увеселительная прогулка. Прим. ред.